Сказка.
Жила – была Простуда на окраине маленькой деревушки. Жила она в старом сарае, который в прошлой своей жизни был заселён курами, козами, овцами, и давно привыкла к его пыльным стенам. Только изредка вспоминала, что когда-то…
Да-а, когда-то была она не маленькой чахлой сгорбленной старушонкой с бесцветными глазами и длинным, как у индюка, носом, и не здесь жила вовсе, а в больших городах. Простуда откидывалась на спинку рваного кресла – качалки, единственной достопримечательности старого сарая, и мечтательно поднимала водянистые глаза вверх. Но, увидев небо через огромные дыры в крыше своего убежища, тоскливо вздыхала.
Раньше она была бойкой да весёлой. Было время, и ей хватало сил даже в морозы по улицам бегать. Тогда на воротниках прохожих сеяла она свои микробы, цепляла их на поручни автобусов и поездов, в магазинах на ручках дверей. Конечно, не в каждом доме смогла выжить: мешал ей запах лука и чеснока, кто и вовсе уксусом её пугнёт. Как вдохнёт она такой воздух, так и на улицу выскакивает, а там – воздух свежий. Ей это совсем не нравится. Вот и старается вновь прицепиться к тому, кто легко одет и без шапки ходит. Прилипнет к воротнику или на руку прыгнет. Радуется потом, когда человек этот руки после улицы забудет вымыть, да этими руками ещё и лица коснётся, чтобы глаза или нос потереть. Простуда только того и ждёт! Тут она хозяйничать начинает. Тут и вирусы её быстро размножаются. Чихает, кашляет человек, температура повышается, горит весь огнём, а она довольнёхонька: раздольно да счастливо жить начинает. Царствует она тогда внутри жертвы, превращает его жизнь кошмар: нос становится похожим на огромную красную картошку, глаза слезятся и закрываются от множества микробов. Становится такой человек опасным для окружающих, заражает всех вокруг.
- Да, есть, что вспомнить, - вслух прерывисто вздыхает Простуда. - А сейчас? Что сейчас? Всплакнуть и прослезиться нечем. Простуда осторожно заглянула в дырявые рукава своего плаща. Увидев там жалобные глазки полуживых микробинок, успокоилась: - Живы ещё, родненькие мои?! Жива и я!
Так бы она и жила, пока окончательно не уснула в пыльном кресле, даже не оценив своего уютного покоя. Но пришла весна.
Гость ворвался в её жильё неожиданно. С головой, как большая груша, на узеньких плечах, с огромным носом и отвисшей челюстью, незнакомец размахивал длинными рукавами, постоянно вытирал глаза и нос. При этом он то и дело кашлял и оглядывался по сторонам.
- Ты кто? – встрепенулась Простуда. В носу её вдруг знакомо засвербило, защекотало.
- Грипп я! – назвал себя ранний гость, почёсывая пузо безобразной лапой, выскользнувшей из рукава.
- Свиной или куриный? – попыталась уточнить Простуда, многозначительно окидывая бесцветными взглядом пустые стены своего огромного сарая.
- Неа! Человеческий я! Настоящий самый! - чихнув, прошепелявил в ответ Грипп.
- О? Да ты, никак, с осложнениями? – спросила Простуда, заметив, как у незваного гостя мотается из стороны в сторону отвисшая нижняя губа. - Что же ты? В бегах что ли? Прячешься от кого?
- Неа! Жертву ищу! Сбросили меня здесь неподалёку, - кашлянул Грипп. – Лыжники из города приехали кататься с горки. Я-то к ним сдуру в городе ещё прилепился. Думал порадоваться, отыграться на их молодых телах, а они! Слетел я прям в сугроб! На первом же повороте и слетел, а догнать не смог, - горько пожаловался он. – Как мне в люди выбиться? Не подскажешь, а?
- Знала бы как! Разве б так жила? – отозвалась Простуда. – Поделись хоть микробами-то!
- Неа! Выведешь в люди – поделюсь, - шепелявя ответил Грипп, прикрывая толстый живот огромными липкими лапами.
- Жадина, - беззлобно сказала Простуда. – Ладно уж! Будет тебе жертва: молодого не попробовал, старого, небось, легко одолеешь! Есть тут у меня один на примете! У тебя-то сил поболе будет, чем у меня…
- А кто? А где? – подскочил приунывший было Грипп.
- Да живёт здесь на окраине старикашка один, а с ним пёс его. Ерошкой кличут.
- Так пойдём! Пойдём скорее! – закашлял радостно Грипп.
- Пойдём! – чихнула в ответ Простуда.
И они пошли. Если бы Грипп знал, к кому они пошли?! В том доме, куда они направились жил дедушка. Стареньким он только с виду был, потому что бороду носил, а силы было в нём не меряно: с детства спортом занимался. С юности и до сих пор водой холодной по утрам обливался, а зимой ещё и снегом обтирался.
Пёс Ерошка всякий раз при виде хозяина с ведром в руках в конуру глубже вжимался: не мог он привыкнуть к этой забаве. Нос из конуры высунет и виновато поглядывает, а хозяин кряхтит да кричит от удовольствия. Как выльет на себя ведро воды, так с макушки его брызги во все стороны летят…
В то утро морозец приударил, но деду он нипочём! Вышел он и в этот раз с полнёхоньким ведром воды, а парочка тут как тут: караулит уже!
Вот дед рубашку лёгкую на заборчик сбросил, ведро над головой поднял, а Грипп уже рядом! Только он микробов на деда набросил, только прицепился липкими лапами к дедовой спине, тут вода волной и накрыла его, да и смыла в снег. Лежит Грипп в холодной луже, выбраться не может: мороз не даёт подняться, крепчает. Грипп примерзает, чувствует, что погибает, Простуду на помощь зовёт. Да только ту при виде воды, будто ветром сдуло! Сидит она у себя под сараем в старом кресле и ждёт: «Может быть, забежит к ней когда-нибудь непослушный сорванец».
А Грипп той весной так и не смог до людей добраться, поцарствовать чтобы.
2019г.