Я гродненка, или прогулки по средневековому городу

            
              Откуда появляется чувства родства с городом?
 Ну, наверное, когда в нём немало прожито и пережито, даже если ты рождён не здесь. Недавно услыхала из уст молодого человека: «Гродно—это провинция!»
О, да! Мой город провинциален в самом лучшем смысле, я бы даже добавила, провиденциален. Почему? Атмосфера такая!
Когда идёшь от кафедрального костёла на замковую гору и слышишь бой самых старых в Европе часов, ощущаешь, будто всё вокруг пропитано терпкой пылью, как переплёт старинной книги. Парящая над площадью фигура Христа и надпись под ней—Sursum Corda—настраивают особым образом. Эта высокая нотка камертона времени чувствуется в именах Давида Городенского, Витовта, Батория, всё время витающих рядом, в старинной брусчатке, нагретой солнышком, от улицы Советской и до домика Гродненской Genius Loci Элизы Ожешко. А когда проходишь мимо известного своей трагедией еврейского квартала с памятным знаком и менорой в арке, сердце отзывается тотчас: хочется со всей страстью и на всех языках попросить у высших сил мира для всех. Dona nobis pacem!
Подобных мест единения с городом, которые словно включают меня в некий иной  временной поток, немало.
В голосниках Коложи я слышу шёпот души древней церквушки, повидавшей столько всего! И тихий псалом вызывает не отстранение, а жаркое волнение сопричастности. Выходишь из неё на площадку, забранную крепкими чугунными перильцами и — стоп! Дальше можно только взлететь или плыть на воздушной ладье в беспредельность. Стоит взглянуть с высоты Борисоглебской на Неман, как накрывает восторженное чувство: почти такой же вид был и века назад. Вот так же простиралась река с обрывистым берегом и виднелся левобережный Гродно. Как принято сейчас говорить, это явно место силы, место любви к родной земле, обладающее особой сакральной притягательностью.
Стоит в дозоре коложанка уже более восьми веков и молится за город, и, хоть обрушилась часть священных стен в реку, оставшееся впечатляет не меньше. Здесь не к месту думы о себе, здесь к лицу безымянно-молитвенное молчание. Так я чувствую.
Вот и алтарные скульптуры иезуитского костёла я рассматриваю всякий раз с непреходящим интересом, открывая новые детали в выражении лиц апостолов или их одеждах, мастерски воссозданных Йоганом Шмитом. И иногда их барочная эмоциональность вкупе с шелестящим органом ввергает меня в совершенную прострацию, будто очень давно я всё это знала, ощущала как родное!
И надписи на памятных плитах  Станислава и Витольда Врублевских мой взгляд обязательно тепло обнимет.
Tak, jestem Wrublewska po ojcu, и не могу не чувствовать своей удивительной общности с этим местом. Кланяюсь вам, мои знаменитые однофамильцы. Благословенны будьте все, подпиравшие веру и культуру подобно столпам вот этой kathedry.
 Сам храм и привычная для горожан скульптура Христа с крестом на пути мученичества денно и нощно напоминают об ином плане бытия («Возвысьте сердца!») и охраняют нас и культуру Гродно, ибо Deus conserwat omnia.
А третье мистическое место для меня—второй этаж голубого домика писательницы Элизы Ожешко. Именно там я увидела в гербарии их былой хозяйки прозрачные, истончившиеся от времени листья повилики. И однажды поздним вечером, выключая освещение перед закрытием музея-библиотеки, боковым зрением заметила нежную тень, скользящую в стёклах шкафов. Что это было? Моя фантазия или вновь попадание в поток иного времени? Милая пани Элиза не была счастлива здесь со своим вторым мужем Нагорным. Как тут не вспомнить её: «Только те глаза,которые пролили много слёз, могут глубоко заглянуть в сердца людские"...
Весь облик Гродно с особенными фасадами костёлов, чуть похожими на корму драккара лёгкими вертикальными ритмами, его мосты и набережные, белоснежный интерьер синагоги напоминают мне утраченный детский рай — Вильно, город, в котором я чувствовала себя удивительно хорошо (недаром же доминирует в архитектуре Гродно так называемое виленское барокко!), и любимый спуск к «Остробрамской» часовне был для меня, словно возвращение домой. Возможно, моя душа литвинки помнила себя там.
Даже просто проезжая в троллейбусе мимо Гродненского монастыря Святой Бригитты, пытаюсь заглянуть в отворённую во внутренний дворик маленькую дверь, чтобы голубое одеяние Божьей матери успокоило и придало сил, —такой у меня ритуал. Увидела, значит, всё будет хорошо.
Узоры фриза, опоясывающего базилику, веселят душу своей яркой графичной красотой. Боже мой, какое счастье  жить рядом со всеми этими сокровищами!
 А на иконы Паолы Гажич забегу посмотреть позже. Спасибо вам, таинственные бригитки, за вашу стойкость в вере и за ваш женский аскетизм. Кто-то же должен взять на себя и такой труд.
Помню, как впервые увидела среди бела дня необычное шествие верников с хоругвями из Бернардинского костёла(Обретения Святого креста) через главный мост к Францисканскому и поразилась мощи традиций местного католичества. Когда-то все четыре святыни этого городского района могли постоянно лицезреть друг друга.
Я отчётливо почувствовала, что это ИХ город, что бы ни происходило вокруг. Бернардинский смотрит с высоты взгорья на памятник военной машине на постаменте, на театр, выросший вместо разрушенного монастыря, и молчит, не свысока, а мудро и спокойно улыбаясь человеческой тщете.
Конечно, Гродно, как и другие места в западной Беларуси, испытал на себе разные влияния культурно-религиозно-исторического толка. Не мог не вобрать всё, что давала судьба! Но и проявил удивительное упорство в отстаивании своей самобытности.
Гродно-Горадень-Гародня… Отныне будем городить и огораживать мы;. Именно здесь во мне, русскоязычной белоруске с польскими корнями, всегда жившей в приграничье, униатке и экуменистке по духу, сошлись-сплелись все веточки и истоки и укоренилось ощущение родины, своего места, полноты бытия от пребывания в этом городе.
Я хотела цельности самосознания, а оно вот такое у большинства проживающих здесь—как панно в технике пэчворка, что украшает стену фестивального центра Гродно.
Я — гродненка!