Я - Б Н У Ф
(ч а с т ь т р е т ь я)
п о с л е д н я я
Другим военным впечатлением детства, оставшимся на
всю жизнь, был запах тушенки. Немецкие солдаты пустые банки
из-под всяких консервов, в том числе и тушенки, выбрасывали на
берег речушки, протекавшей тогда вдоль нашей улицы (уже много
лет она вместе с помоями и мусором журчит в подземном туннеле).
Но это только по мнению сытых немецких содат банки
были пустые. На самом деле, если туда запустить пальцы, провести
ими по стенкам и дну банки, потом облизать и пальцы, и пустую
банку, а потом еще глубоким вдохом втянуть в себя запах бывшего
содержимого...
Реакция моего организма на запах тушенки это условный
рефлекс. Который закрепился в 44-ом году в Москве, когда Федор
откуда-то привез десяти килограммовую банку американской свиной
тушенки, поставлявшейся по лендлизу.
До сих пор ноздри трепещут, когда кто-нибудь рядом
открывает банку, хотя я уже лет 20 не ем тушенку в силу ее полнейшей
несостоятельности. Понимайте это моё заявление как вам будет
угодно.
Хорошо помню, что особой жестокостью, даже по
отношению к нам, детям отличались части румынской и мадьярской
полевой жандармерии.
В их форму входила бляха на груди в виде орла с
распростертыми крыльями, как на гербе фашистской Германии. Орел
был набран из металлических блестящих чешуек, которые бряцали
при ходьбе, предупреждая нас о приближении опасности.
В результате Новороссийско - Таманской операции в течение
10.9 - 9.10 1943 г. немецкие войска были выбиты из Новороссийска.
Это вещал квадратный рупор городского радио на столбе, стоявшем
в месте пересечения нашей улицы Парижской Коммуны и Победы.
Но перед самым бегством хозяйственные немцы занялись
угоном мирных жителей для работы сначала в своем тылу, а в
дальнейшем и на территории Германии. Теперь зто называется
красивым импортным словом депортация.
Немцы гнали нас до Чушки - песчаной косы на Таманском
полуострове, чтобы погрузить на баржи и морем отправить в Крым,
который еще был оккупирован ими. Было подготовлено три баржи.
Нас загоняли на них автоматчики, для чего-то разделяя
семьи на части и погружая в разные баржи. Нам повезло, мы всей
семьёй оказались вместе.
Мать держала на руках полугодовалую Ларису, Валя вела
одной рукой меня, 6-ти летнего пацаненка, а другой поддерживала
все еще прихрамывавшую бабушку.
Сразу после того как закончилась погрузка в небе над нами
появились самолеты с красными звездами на крыльях и на хвостах
и почти одновременно вокруг нас начали рваться снаряды.
Внезапно вспыхнула баржа слева от нашей. Пламя быстро
охватило деревянную палубу. С нее прыгали в воду женщины,
прижимая к себе детей. Старики крестились, оставаясь на месте.
Палуба была забита полностью, все стояли тесно
прижавшись друг к другу. Даже мы, дети уже хорошо усвоили один
из уроков войны - вместе умирать не так страшно.
Наконец, бомбежка прекратилась, самолеты набрали
высоту и исчезли. Начало темнеть и две баржи, остававшиеся на
плаву, отчалили, взяв курс на Крым через Керченский пролив.
Долго еще потом, особенно после окончания войны,
страшно было подумать о том, что нас бомбили советские самолеты.
Мы об этом боялись думать и, уж тем более, вспоминать вслух.
Одно время я стал сомневаться, а не перепутал ли я
кошмарный сон с явью или то было разыгравшееся детское
воображение.
Нет, не перепутал, нет не воображение. Есть такой фонд
Р-807 "Коллекция документов по истории Великой Отечественной
Войны 1941-45 г.г.", хранящийся в "Крайгосархиве" Краснодарского
края. Он состоит в том числе и из писем-воспоминаний участников
тех событий. Вот три из множества.
Из воспоминаний Тулиной Татьяны Тимофеевны,
жительницы г. Темрюк. "Через несколько дней нас повезли на
переправу коса Чушка, откуда баржами переправляли на Керченский
берег. По дороге бомбили наши самолеты (мы называли их
ястребки)".
Из воспоминаний Павлыша Владимира Григорьевича,
полковника в отставке, уроженца г. Темрюк, проживающего ныне
в г. Семфирополь. "Из Таманского лагеря немцы каждый день
увозили людей в порт, а там ежедневно наши самолеты, иногда
штук по 20-30, бомбили переправу".
Из воспоминаний Тимченко Александры Архиповны,
уроженки г.Анапа. "Наутро невольников погрузили на машины и
отправили в Порт-Кавказ на переправу. Там посадили на паром.
С воздуха паром был обстрелян советской авиацией и стремительно
затонул...".
Прочитав об этом я, наконец, понял как все было.
Советские летчики получали сведенья нашей разведки о том, что
в акватории Черного моря появились суда с фашистскими
черно-белыми крестами, это был враг.
Враг, который пытался покинуть уже занимаемый нашими
советскими частями Новороссийский плацдарм. Конечно, его надо
было уничтожать, это главный закон всякой войны.
Откуда той же разведке было знать о том, что в трюмах
морских транспортов находятся не немецкие военные подразделения,
а мирные свои же советские люди и дети в том числе. Они и бомбили,
обстреливали очередями из пулеметов и минометов.
Из Керчи нас погнали вглубь Крыма. Сначала мы жили
в каком-то большом помещении. В мирное время это мог быть клуб
или школа. Все допоздна работали на виноградниках и на полях,
собирали помидоры, перец, синенькие.
Я заболел каким-то детским недугом. Несколько суток
пробыл в бреду. Мне чудилось, что надо мной на стене висит на трех
крученых веревках плетеная корзина полная конфет.
Я и сейчас отчетливо вижу её, диаметром в две столовые
тарелки, из коричневой лозы, с крупными ячейками, сквозь которые
проглядывают конфеты в ярких обертках.
Я прошу бабушку дать мне хоть одну, но она говорит, что
это чужие и отходит от меня. Я зову ее, но она не подходит ко мне.
Это было так не похоже на мою добрую Парфену.
А встать на ноги, чтобы дотянуться самому я не мог.
Тогда я, наверное, и стал неисправимым сладкоежкой на всю жизнь.
Потом нашу семью поселили в Симферополе, в доме, где
жили крымские татары. Помню хозяев, слепого старика и девушку лет
22-25. Мусульманские дома имели окна только во двор и были
окружены каменным забором высотой метра в три.
По верху забора в сырой еще раствор разбивали бутылки,
чтобы осколки стекла предохраняли двор от проникновения воров.
Я не помню ни единой травинки, кустика и уж тем более деревца в
каменном дворе дома, в котором мы жили. Только колодец в
середине.
Слепой всегда был в тюбетейке и в рубашке поверх,
кажется, шаровар, подвязанной веревочным плетеным ремешком
с кисточками. Он сидел в тени под стенкой забора, которая в это
время дня давала тень во двор.
Солнце меняло свое положение, во дворе появлялась тень
от другой стенки забора и старик перемещался к другой стенке.
По пути подходил к колодцу, из которого мы все брали воду, и
мочился на его каменную стенку. И так четыре раза в день.
Зачем он так делал я не знаю до сих пор. Может быть,
это был какой-то обряд мусульманский? Как он определял момент,
когда солнце находилось в зените, я тоже не знаю, но в это время он
всегда забирал низкий табурет, покрытый маленьким красно-зеленым
ковриком с кисточками по периметру и, что-то бормоча, шаркал
чувяками в сторону дома.
Тот же самый способ борьбы с невыносимой дневной
жарой я наблюдал в Африке. Выходя утром на работу, я здоровался
с охранником, сидящим на корточках лицом к нашему подъезду,
опершись спиной о ствол эвкалипта.
Надо сказать, что в Алжире охранник, по-французски
гардиен, очень уважаемый человек, потому, что занимает, по мнению
местного населения, весьма почетную должность.
Ну, а подходя к своему дому ровно в полдень на обед,
я заставал его в той же позе, но смещенным на четверть оборота
вокруг эвкалипта.
В жарких странах принят двухчасовой обеденный перерыв
со сном, что называется, как известно, сиеста. Поэтому, возвращаясь
после обеда в университет, как вы уже догадались, я заставал
гардиена в третьей по счету позиции относительно эвкалипта.
То же самое вечером.
Сначала я думал, что он каждый раз выбирает
наивыгоднейшую позицию, чтобы легче было надзирать за
происходящим и за проходящими. Но потом вспомнил 43-й год,
Симферополь, слепого старика и все понял.
Бдительность тут ни при чем. Просто методы борьбы с
жарой одинаковы на всех континентах.
В начале осени крымские татары заготавливали конскую
колбасу. До кондиции она доходила будучи подвешенной на
внутренней стороне стенки каменного забора. К этому времени
пацаны из семей, перемещенных с Кавказа и живших в ближайших
домах, уже сбились в голодные стаи.
Воровать колбасу мы ходили на чужие улицы. Два человека
стоят на шухере, в начале и в конце квартала. На своих перекрестках
им издалека видна опасность.
К внешней стенке забора становится самый высокий и
крепкий. На плечи ему влезает пацан поменьше. Затем карабкается
самый легкий.
Ему передают пиджак первого, который кладется
подкладкой на битое стекло. После чего самый верхний уже без
всякой опаски ложится голодным пузом на пиджак, свешивается
внутрь двора, отрывает одну-две палки колбасы, кидает вниз.
Всё, пирамида рассыпается.
Если все-таки появляется заинтересованное лицо из
неприятельского лагеря, а мы с колбасой на недосягаемом
расстоянии, то особым ухарством было остановиться в пылу погони,
пережать кулаком угол полы своего пиджака и помахать им пару раз
в сторону преследователя.
Это называлось показать свиное ухо мусульманину.
То есть, не только нанести материальный ущерб, но еще и оскорбить
правоверного.
В этой голодной ораве я был самым юным и легким,
поэтому всегда был на верху этой пирамиды из трех воришек.
И летал я с самой ее вершины, поэтому коленки и локти у меня
были в непроходящих ссадинах.
А до осеннего "колбасного" периода вся надежда была на
бабушку, которая выходила из трудного положения с помощью
привычной в греческой кулинарии крапивной диеты. Поменьше
крапивы, побольше воды - суп. Побольше крапивы, поменьше
воды- каша.
По-гречески киндеете.
Весной мы с ней ходили на городское кладбище. Как я
сейчас себе все представляю, это было христианское кладбище.
Многие могилы утопали в зарослях сирени. Зелень была облеплена
крупной виноградной улиткой.
Наивная местная улитка еще не встречалась с такими
хищниками, как мы с Парфеной, потому была еще непуганая и
беспечно сидела на листьях с высунутой сопливой головкой с
двумя вращающимися туда-сюда рожками-радарами.
Собирать улитку легко, потому что бегать она не умеет.
Две- три могилки обойдем и сумка полна.
Дома бабушка ставила кастрюлю с залитыми водой
улитками на огонь. По мере подогрева они начинали ползти вверх
по стенке посудины.
Бабушка стояла над кастрюлей и палочкой безжалостно
сталкивала их обратно. Когда вода становилась мутной от слизи,
выделяемой этими страдальцами, бабушка её сливала.
Наливалась вода свежая и все повторялось. Так раз
пять-шесть, до тех пор пока вода при нагревании переставала
мутнеть. Тогда бабушка доводила всё до кипения, сливала воду,
а улиток высыпала горой на стол.
Ну, а теперь вытаскивай пальцами улитку за рожки
из ее домика, оторви какашки в желтеньком мешочке, соли и
в рот. Вкусно, но, согласитесь, уж очень много времени уходит
на подготовительные операции.
Тем более это мучительно для голодного человека,
которому давно не перепадало иноверческой, но жирной конской
колбасы.
В 78 г. я был во Франции на стажировке в Университете
Поля Валери в Монпелье. Училка (ее звали мадам Мартыненко!)
подарила мне французскую кулинарную книжку.
На какие, спрашивается, рецепты накинется сразу читатель
такой книжки? Вы правы, на экзотику, на рецепты блюд из лягушек,
гренуй и на рецепты блюд из виноградной улитки, эскарго.
И вот я читаю. Оказывается, перед тем как приступить
непосредственно к приготовлению улиток, их, скорбных, надо
подвергнуть двухнедельному голоданию, что приводит к полному
очищению организма моллюска от того, что медики называют
продуктами жизнедеятельности организма.
И что же тода останется от несчастных после таких
нечеловеческих пыток голодом?
Нет, скажу я вам, Парфена была права, лучше пять -шесть
раз поменять воду, чем постоянно думающему о еде человеку ждать
две недели.
Тем более, что в бабушкином варианте они не худеют.
Вспомнил, "салингари", вот как они зовутся по-гречески. Значительно
аппетитнее, чем "сопливая улитка".
В результате Крымской операции в течение 8 апреля - 12 мая
1944 г. Крым был освобожден от фашистов. Мы ликовали, однако
преждевременно.
Крымские татары, которые сотрудничали с немцами, по
постановлению ГКО от 11 мая того же года были сразу же, 2 часа на
сборы, погружены в эшелоны и отправлены в Среднюю Азию.
Занимались этим так называемые мангруппы (маневренные или
маневровые группы) Берии.
Нас же, ничего не объясняя, погрузили в товарные вагоны
и задвинули наружные засовы. На всю семью было четверть мешка
картошки и в чем-то припасено немного воды.
Сначала мы ехали по степной части Крыма, где поезд
останавливался довольно часто. На стоянках возле раздвижных
дверей своего вагона разжигали костер из сухой травы, потом все
кидались на поиски кизяка.
Но его, видно, давно уже сожгли местные жители. Редко
когда удавалось сварить картошку за время одной стоянки. Почти
каждый раз бульканье воды прерывалось тревожным паровозным
гудком с одновременным лязганьем буферов, и все по вагонам.
Да торопись, иначе автоматчик перевернет сапогом
кастрюлю. А в ней суточный рацион. Поэтому кастрюлю с
недоваренной картошкой забирали с собой.
Укрывали всякими одеждами, чтобы хоть чуть-чуть дошла.
Но чаще съедали полусырую. А пописать? Я уж не говорю про
остальное. Детям и старикам все простительно, а щепетильные
девчата лезли на стену.
И всё под зорким профессиональным присмотром
мангруппы. А за кем присматривать, против кого автомат?
За семидесятилетней Парфеной? Против семилетнего Коти?
В заключение немного документов.
Берия Сталину.
"Товарищу Сталину. Во исполнение Вашего указа в период
с апреля по июнь 1944г. была проведена очистка Крыма от
антисоветских элементов, а так же выселены в восточные районы
СССР крымские татары, болгары, греки, армяне и лица иностранного
подданства.
Выселено 225009 человек. В операции участвовало 23
тысячи бойцов и офицеров войск НКВД. Наркомат ходатайствует
о награждении орденами и медалями отличившихся".
В других источниках немного сдвинуты даты и
конкретизированы формулировки. А именно.
29 мая нарком Берия предложил выселить из Крыма
болгар, армян и греков за активное участие в поставке
продовольствия германской армии.
Постойте, так это значит что я колбасу воровал не у татар, а
у германской армии? Ослаблял, если уж не дух ее военный, но
боевую-то мощь точно.
И все равно 2 июня 1944г. Государственный Комитет
Обороны постановил провести депортацию указанных лиц и меня в
том числе.
Местом нашей новой ссылки был поселок Юг
Верхнемуллинского района Молотовской, ныне Пермской области.
Как и сколько нам предстояло здесь жить, что делать, чтобы выжить,
никто не знал. И на руках у матери моя грудная сестра. Впереди
первая для нас, южан, уральская зима.
А я еще не видел в своей жизни снега.
продолжение:http://www.proza.ru/2019/02/08/1502