В мои неполные семнадцать я училась в техникуме. Располагался он в самом центре Москвы на Китайгороде. Учиться было легко и интересно. После школы, которую я недолюбливала, почувствовала себя человеком. На дворе стоял 1972 год.
Техникум — это техническое учебное заведение и я думала, что в нашей группе будет больше парней, но в нашей группе оказалось гораздо больше девочек, чем мальчиков.
Мы быстро сдружились и, как всегда, среди нас оказалась одна девушка, которая верховодила нами. Она была постарше, имела житейский опыт и намерение чего-то добиться в жизни, в отличие от остальных, которые жили «в колее» и ни о чем сверхъестественном не мечтали.
Галя Немаляева была еще и хороша собой. Высокая, стройная, с копной черных как смоль волос, карими выразительными глазами и фарфорово-белоснежной кожей. В ней явно текла какая-то восточная кровь.
Галя без ложной скромности на первом собрании курса выдвинула себя на должность комсорга курса и была принята единогласно. Общественной работой заниматься никто не хотел.
Вот эта красавица нас и сподвигла на летних каникулах, после окончания первого курса поехать в Аксаково.
Аксаково это очень красивый, по тем временам, дом отдыха, в котором студентов из института Дружбы народа готовили к поездке на фестиваль Молодежи и студентов в Берлине. Собственно, роль нам отводилась самая примитивная: обслуживание иностранцев в столовой, накрывать столы и конечно же, мыть посуду. Сказать, что мы туда рвались, так ведь нет, просто Галя подала список из шести человек, в который вошла и я, в райком комсомола. Как потом выяснилось, основным требованием к кандидатам была моральная устойчивость, ну чтобы с иностранцами у нас чего не вышло...
В четверг нас пригласили в райком на собеседование.
Я на тот момент косметикой не пользовалась, да про расческу не часто вспоминала, с утра хвост завязала и на целый день аккуратно причесана, да и вещей у нас было раз, два и обчелся. В общем, я не напряглась подготовкой к собеседованию.
А вот наша Галочка явилась при полном параде: в парике а-ля платиновая блондинка, в мини-юбке, которая открывала ее великолепные ноги и по моде тех времен в туфлях на огромной платформе.
Однако куратор, к которому мы попали на прием, ее образ не оценил и даже наоборот, ему все это не понравилось. Гале было дано согласие на участие только при условии, что она будет выглядеть как приличная советская девушка.
Зато мой задорный вид с хвостом и без тени косметики комсомольскому начальнику понравился и нежданно-негаданно назначил он меня бригадиром.
Тогда я даже и предположить не могла, во что выльется мое бригадирство.
Через две недели мы уезжали в Аксаково.
Автобус отходил от главного входа Центрального комитета комсомола, мы заняли места в автобусе и через два часа были на месте. Выйдя из автобуса, мы ахнули от той красоты, которая нас окружала: среди огромных корабельных сосен стояли очаровательные рубленые домики, между ними были проложены дорожки. Солнце пробивалось сквозь ветви сосен и навевало мысли о Прибалтике.
Нас проводили в помещение администрации, дама, необъятных размеров, вкратце рассказала о том, каких трудовых подвигов от нас ждут и показала на схеме где мы будем жить и где работать. Все было рядом. Домик для обслуживающего персонала стоял недалеко от столовой в зарослях цветущей акации.
Половину домика занимали мы – работники столовой, а вторую половину молодые люди, студенты института Дружбы народов, они были призваны оберегать покой иностранных студентов того же вуза, которых готовили к поездке в Германию. Естественно и те и другие работали на добровольных началах.
Привезли нас к обеду, так что знакомиться некогда было, пришлось срочно бежать в столовую накрывать столы. Когда мы вошли в обеденный зал, то слегка остолбенели: зал был огромный, за столами сидело по четыре человека и из всех присутствующих пять или шесть лиц белые, остальные желтые и черные. Это был шок, для Москвы тех времен увидеть столько людей другого цвета кожи, было весьма необычное зрелище.
Раздумывать некогда было, мы брали подносы, подходили к раздаче, поварихи быстро ставили на них комплексные обеды и в темпе вальса накрывали столы, за которыми уже сидели иностранцы. В основном это были мужчины, женщин было не более десятка.
Даже не имея никакого опыта в этом деле, мы неплохо справлялись с поставленной задачей, но как говорится и на старушку всегда найдется прорушка.
Неожиданно раздался дикий крик, все развернулись в сторону от куда он доносился.
В середине зала, около одного из столиков стоял картинно красивый араб с перекошенным от боли лицом. Его белые джинсы в самом интересном месте были залиты красным борщем, а рядом с ним хлопотала наша Галочка Немаляева. Она пачкой салфеток промакала его интимное место, одновременно с нежной улыбкой принося свои извинения.
Через пару минут парень уже не корчился от боли, а смотрел на Галку ошалевшими глазами. Так начался первый роман в Аксаково. Скажу по секрету, что вечером Галка стирала джинсы Майклу, так звали пострадавшего араба.
Обед в три часа закончился, а мы до пяти мыли посуду, со стонами и недовольством.
В семь часов начинался ужин, следовательно, в половине седьмого мы должны были уже быть в столовой.
Вот тут-то я поняла, что значит быть бригадиром. Я отвечала за работу всей команды, а если кто-то отлынивал от работы, то мне приходилось пахать за себя и "за того парня", командовать людьми я явно не умела.
Ужин прошел благополучно, а вечером состоялось знакомство с соседями по коттеджу. Ребят было шесть человек и все разновозрастные и с разных факультетов. Нас пригласили на берег реки за пределами дома отдыха, на костер. Мы, не долго думая, с радостью согласились.
Старшим был Борис, студент последнего курса исторического факультета. Он сразу предупредил всех ребят, что мне еще нет восемнадцати лет и наш куратор от Комитета ВЛКСМ просил за мной присматривать. Сначала я обиделась, а потом решила, что оно к лучшему, всеобщее внимание мне даже льстило.
Была прохладная летняя ночь и мы с удовольствием расселись вокруг костра на бревнах, над ухом звенели комары. Ребята оказались замечательными рассказчиками, особенно Борис, к тому же он был высок, строен и хорош собой. Не сказать, что у нас завязался роман, все помнили о том, что я малолетка, но вот взаимный интерес у нас явно был.
В связи с тем, что в школе мы не сошлись характерами с математичкой, алгебру и геометрию я абсолютно запустила и сидя на последней, парте читала книги.
На тот момент меня больше всего интересовал сюреализм, впрочем, русскую классику я тоже неплохо знала.
Папа у меня был военным, служил в академии и из академической библиотеки приносил книги, которые по тем временам невозможно было достать. Девушкой я была начитанной и очень наблюдательной, только вот мысль, которую мне с детства внушали в семье, что я далеко не красавица, сделала меня очень стеснительной и от того колючей. Я была излишне иронична, по молодости не понимала, что своими остротами причиняю людям боль. Что делать, издержки воспитания и возраста.
Мы с Борисом обсуждали роман за романом, он явно этого не ожидал от «девушки из техникума».
Самомнение у этого товарища было на огромной высоте. Сам он был из небольшого села Тверской области. Папа алкоголик, мама уборщица. Папа довел маму до могилы, чего Борис не мог ему простить. Борис на дух не переносил спиртное. В институт Дружбы народов пришел после армии. Сам всего добился, поступил в престижный вуз, учился только на отлично, было чем гордиться. Только гордость и высокомерие разные вещи. Боря был высокомерен.
Все ребята были с разных факультетов и курсов. Их объединяло одно- все они были осведомителями КГБ. Об этом нас предупредили в Комитете ВЛКСМ и просили думать, прежде чем говорить. Для меня это было не сложно, негатива к своей стране я не испытывала.
По странному стечению обстоятельств, из шести девушек были: Лиза - это я, Галя, Ира и три Татьяны.
Все иностранцы прекрасно разговаривали по-русски. Они пытались с нами общаться, заигрывали. Но мы помнили установку, данную нам в комитете ВЛКСМ: с иностранцами не общаться.
Мы с девчонками, на третий день пребывания в Аксаково, вечером возвращались из столовой, мимо нас прошло три рослых негра, когда мы разминулись, кто-то из них с сильным акцентом позвал: "Тания". Три Тани дружно остановились и развернулись в их сторону. Несколько минут все дружно стояли и смеялись. Один из них спросил: "Почему Вы не хотите общаться? " Мы опустив глаза дружно промолчали. Что мы могли им на это сказать?
Через неделю пять моих подруг были при кавалерах. Гуляли часов до трех ночи, приходили замерзшие, но такие счастливые.
Я догадывалась, что еще у двух девушек, кроме Гали, романы с иностранцами, но они вели себя очень осторожно, не выставляя напоказ свои отношения. Галя забыла про все, про наказы куратора, про осторожность, про КГБ - она влюбилась. Она вообще не приходила ночевать, худела на глазах, но ее карие глаза светились от счастья, казалось, она знает одно слово: "Мишель".
Ситуация складывалась таким образом, что после обеда мыла посуду одна я. Пять моих подруг дружно засыпали и спали до ужина.
На пятый день нашего пребывания сломалась электрическая картофелечистка и нас решили привлечь еще и к чистке картофеля, что не входило в наши обязанности. Я человек покладистый: надо - значит надо, а девчонки взбунтовались. Кончилось тем, что поварихи отказались нас кормить. Зуб за зуб, око за око. Скандал набирал обороты. Крайней оказалась я. Пришлось звонить куратору.
Через два часа наша шестерка сидела вместе с ним в нашем домике и изливала весь накопленный негатив на бедного парня. Володя, так звали нашего куратора, сидел затравленный и взмокший. Ему пришлось принять полностью нашу сторону. Обидчики были наказаны, кормить нас начали намного лучше и лишней работой не занимали.
До этого дня я за собой не замечала, что являюсь защитницей сирых и убогих, а тут вдруг так красочно, жалостливо стала защищать своих девчонок, что слезы наворачивались на глаза. Хотя конечно никто не перетрудился, просто работать не хотелось после ночных гулянок.
Бог шельму метит, и мне досталось за этот спектакль. Спальные места в нашем коттедже были двухъярусными. По доброте душевной я уступила своей подруге нижнее место, а сама поселилась наверху. Лето стояло жаркое, было очень душно, спала я как в бреду и тут вдруг почувствовала жуткую боль в правом глазу, окончательно проснувшисья поняла, что меня кто-то ужалил. По своей скромности я решила никого не будить, тихонько сползла с верхней полки, сходила в туалет, намочила носовой платок холодной водой, приложила к глазу и легла спать.
Утром глаз сильно опух, вернее сказать глаза вообще не было видно, был сплошной отек. Подружки мои, глядя на меня, заливались гомерическим хохотом. Одной мне было что-то не весело. Кто-то из девчонок расщедрился и предложил мне свои солнечные очки.
Когда я пришла на завтрак и подошла к столу обслуживающего персонала в столовой, все парни развернулись в мою сторону. Я молча села на свое место, подруга принесла мне завтрак и я нехотя начала жевать.
Борис явно изнывал от неизвестности, что могло случиться ночью? Он отвечал за меня и ему явно было не по себе. Когда я отодвинула тарелку, он начал приставать ко мне: "Сними очки". После пятого раза я не выдержала и сняла очки. Последовала минута молчания. Боря шепотом произнес: "Одень очки", видимо зрелище было жуткое. Все опять дружно засмеялись. На то она и молодость.
Я допила кофе и Боря повел меня к врачу. Врач осмотрела меня, вколола в попу димедрол для снятия отека и велела в течение пяти дней приходить на уколы. В этот день меня освободили от работы. Я вернулась в коттедж и легла спать. Димедрол облегчил мои страдания, отек постепенно начал спадать, только вот спать от него хотелось безумно.
В первый день все обошлось. Девчонки исправно выполняли свои обязанности и никаких претензий со стороны директора столовой не было, а вот на второй день мои барышни после обеда плюхнулись спать и стащить их с коек не представлялось возможным. Пришлось мне одной мыть посуду. Димедрол косил меня с ног, а я как истинная комсомолка, засыпая в мойке, мыла посуду. Заглянул Борис и увидев это безобразие позвонил куратору.
Вечером Володя устроил моим девчонкам взбучку. Видимо, от глаз Бориса девочкам не удалось скрыть свои ночные прогулки с иностранцами и именно с этого начался серьезный разговор с упоминанием КГБ.
После разговора, девчонки ходили как в воду опущенные. Вечером в одиннадцать часов все были уже в постелях.
Через пять дней наша вахта в Аксаково закончилась и нас отвезли в Москву.
В Москве я иногда встречалась с Борисом, ему нужно было «удобно» жениться, чтобы после окончания ВУЗа остаться в Москве. «Девушка из техникума», да еще такая ершистая, видимо не могла составить его счастья и он благополучно исчез из моей жизни. Про Аксаково мы дружно забыли.
Только наша Галочка осталась верна своей любви и своему Мишелю. Через год она вышла за него замуж и уехала в Сирию в Латакию. Ее не сломили ни запреты, ни собеседования в райкомах, Галя верила в свою звезду, любила Мишеля и ей очень хотелось жить за границей.
Периодически через подруг я узнавала новости о Немаляевой. В ее жизни все было прекрасно. Она была единственной и любимой женой Мишеля, родила ему троих детей.
Галя выучила английский и арабский языки, открыла свой бизнес.
Родители Мишеля были арабами европеизированными, оба в свое время медицинское образование получили во Франции, но мама, конечно же, не работала, в семье было пять детей. Мишель пошел по их стопам, пошел учиться на медицинский. Он был младшим и любимым сыном в семье, его баловали с детства, ему разрешалось все. Любви много не бывает, Мишель был прекрасным человеком и впоследствии стал замечательным врачом.
Галю приняли в семью без сопротивления, родители мужа ее обожали. Поскольку по тем временам большинство из нас были атеистами, в том числе и Галя, то она с легкостью приняла ислам, что очень порадовало арабских родственников.
Через несколько лет после окончания техникума, мне позвонила моя подруга Татьяна, которая тоже училась с нами и сообщила, что прилетела Галка Немаляева и предлагает встретиться.
Собрались мы у Татьяны дома,но свидание получилось грустным. У Гали умерла мама и больше ее с Россией ничего не связывало.
Мы сидели втроем на кухне, пили вино, поминали Галкину маму, вспоминали учебу в техникуме. Три волшебных года учебы в самом центре Москвы.
Было что вспомнить. Зарядье было рядом. Красная площадь, гостиница «Россия», кинотеатр «Зарядье» - вот были наши основные места отдыха, сходить в ГУМ или «Детский мир» поесть вкуснейшего мороженого.
Когда вышел фильм «Иван Васильевич меняет профессию» мы втроем, в течение двух недель, каждый день ходили на дневной сеанс после занятий. Народу в зале было мало и мы каждый раз хохотали от души до слез, так, что на нас оглядывались все зрители. Ввидимо такое возможно только в ранней беззаботной молодости, когда получаешь радость от всего, что с тобой происходит. Фильм знали наизусть и на всех переменах цитировали и изображали сценки, весело смеясь.
Однажды, мы втроем гуляя по Москве, увидели в витрине короткие модные юбки из кожзаменителя. У Галки были деньги и она нас спонсировала под стипендию. Из ателье мы вышли как королевы, причем у каждой из нас юбки были разных цветов: красная у Галки, как у самой большой модницы, синяя у Татьяны и светло-коричневая у меня.
В моде были туфли на платформе и мы рассекали по Москве, считая себя звездами. На нас обращали внимание. Правда, со стороны старушек комментарии не отличались цензурой.
В техникуме нам преподаватели тоже намекнули, что нужно быть поскромнее, но мы пропустили замечание мимо ушей. Учились все трое на повышенную стипендию и преподаватели нас не сильно напрягали с дисциплиной.
Самым ярким воспоминанием была месячная поездка на картошку. Всех студентов, кто поступил в техникум после десятого класса (тогда в школе учились или восемь лет или десять) с первого сентября вместо занятий отправляли на картошку.
Лето 1972 года было безумно жарким, ни одного дождя. Вокруг Москвы горели болота, в городе стояла смрадная дымка. С приходом сентября мало что изменилось, только немного упали дневные и ночные температуры.
Поселили нас в пионерском лагере, а утром и вечером нас отвозили на старых автобусах на колхозные поля.
При такой погоде картошка не уродилась. Максимальный размер картошки был в диаметре три сантиметра. По полю проходил трактор, распахивал гряды, а мы на коленках ползли и выбирали из земли то, что и картошкой назвать нельзя. Зачем мы эту мелочь собираем было непонятно. А за нами шел бригадир, работник колхоза и проверял качество работ. Мы радовались тому, что нет дождей и что мы работаем в пыли, а не в грязи.
Как потом выяснилось, картошку мы собирали для изготовления спирта. Легче от этого не стало. Работали мы бесплатно, а кормили нас очень плохо. Практически у всех у нас карманы были забиты сушками, купленными в соседнем сельпо.
Самой хорошей работой считалась работа на сортировке картофеля, туда с подружкой мы и попали.
Сама сортировочная машина представляла собой бункер для засыпки картофеля да два транспортера, на которые высыпалась картошка в зависимости от размера. Парни засыпали мешки в бункер, четыре девочки стояли вдоль транспортеров, выбирали грязь, битую и резаную картошку, а в конце транспортеров стояли две девочки и держали мешки, куда ссыпался картофель.
Работа была «блатная», многие хотели туда попасть. Команда у нас собралась веселая: три парня, которые поступили в техникум после армии, они были постарше нас и шесть девушек.
Когда мы все поближе познакомились и прошло стеснение в общении с ребятами, у нас образовалась прекрасная бригада. Мы много смеялись, пели, ребята рассказывали нам про армейские будни, дедовщину. Девчонки слушали, открыв рот, переживали за ребят.
Но хорошая погода через три недели закончилась. Резко похолодало, начались проливные дожди. Мы за два часа промокли до нитки, замерзли и нам разрешили уехать в пионерлагерь.
Мы сели в автобус и медленно по расплывшейся дороге поехали «домой». Когда выезжали с поля, автобус не удержался на дороге, медленно сполз в кювет и завалился на правый бок. С дикими криками все попадали со своих сидений в проход автобуса. Кто-то сильно стукнулся лбом, кто-то плечом, но все остались живы.
Был у нас очень серьезный, взрослый студент Саша Староверов, он быстро взял руководство по нашему спасению в свои руки, разбил ногой стекло, обломал все осколки и по одной стал вытаскивать девушек. Кто-то из нас молчал в шоке, кто-то плакал горючими слезами.
У Саши нашлись ласковые слова для каждой, ребят он призвал быть мужиками и помочь в первую очередь девчонкам, нас он утешал, вытирал слезы и носы. Через пятнадцать минут мы стояли на грязной, разбитой дороге. Староверов нас пересчитал и повел в лагерь, военная закалка сказывалась. Этот случай мы запомнили на всю жизнь, недаром говорят, что существует два стресса, от которых человек не может очиститься до конца: смерть близких и авария.
После аварии весь отряд на следующий день отправили в Москву.
На этой ностальгической ноте наш вечер воспоминаний закончился, Галка посмотрела на часы и сказала, что ей пора, Мишель ждет у метро. Мы тепло попращались с Галкой и больше никаких известий от нее не приходило, в Россию она больше не приезжала.
Когда началась война в Сирии я часто думала о Галке, как она там? Я была уверена, что она со своим многочисленным семейством уехала в Америку.
В феврале 2018 г. в Сочи состоялся конгресс сирийского национального диалога.
Мы с мужем сидели ужинали на кухне, одним глазом глядя в телевизор и вдруг меня что-то насторожило: на экране мелькнуло что-то до боли знакомое и давно забытое.
После ужина я зашла в интернет, начала внимательно просматривать всю передачу про конгресс и вдруг мой взгляд выхватил лицо Галочки Немаляевой. Я остановила изображение на ее лице. Овал его немного потерял свои прекрасные контуры, появились морщины, но это была она и ее прекрасные глаза по-прежнему светились. Я не сомневалась, это была она.
Ночью я уже летела в Сочи. Честно говоря, не понимала, зачем я туда лечу и как я найду Галку, но у меня было жгучее желание узнать, как сложилась у нее судьба.
Помог, как всегда, случай. В Сочи я решила снять номер в гостинице, выбрала в интернете первую попавшуюся и пошла в нее, на ресепшен мне сообщили, что свободных номеров нет. Я собралась уходить и тут увидела, что из лифта вышла красивая, немолодая, но еще стройная женщина… это была Галя, мелькнула мысль: «такое бывает только в кино». Я ее окликнула: «Галя!». Минут пять мы стояли в обнимку и у нас текли слезы.
Когда первые эмоции схлынули и мы обрели дар речи, начали на перебой задавать друг другу вопросы, на которые не успевали отвечать.
Решили пойти в ресторан позавтракать и наконец-то рассказать, как у кого сложилась жизнь.
Мне особо рассказывать нечего было, вся моя жизнь уложилась в трех словах: «дом, дети, работа».
Пришла очередь Галке поделиться своей историей, я попросила разрешения включить диктофон. Галка молча кивнула.
Она рассказала мне историю своей жизни, своей любви, которая сопровождала ее всю жизнь, с того момента, как она встретила Мишеля и до того момента как она его вновь обрела. Привожу полностью ее рассказ.
Начала Галя издалека, речь ее текла плавно, но уже с мягким акцентом: «Говорят же: «суженого на коне не объедешь». Почему именно нашему техникуму решили поручить поработать в Аксаково? Ведь если бы это поручили другому учебному заведению, я бы не встретила своего Мишеля.
Я ведь росла без отца, мама работала уборщицей, жили мы в нищете, училась я плоховато, потому и не стала поступать в институт, сразу пошла в техникум. Когда я училась в десятом классе, мама удачно вышла замуж и только тогда я смогла себе позволить купить приличные вещи. Отчим ко мне очень хорошо относился.
Девочкой я была красивой и мне все об этом говорили, только вот одеть было нечего, донашивала то, что сердобольные соседи отдавали. Вот я с детства и мечтала найти себе прекрасного принца, а когда подросла, стала мечтать выйти замуж за иностранца и уехать из Советского Союза. Многие молодые люди обращали на меня внимание и предлагали встречаться, несколько раз мужчины старшего возраста и с хорошим достатком пытались меня купить, но все это было не мое. Я словно ждала кого-то.
В тот день, когда бог послал мне Мишеля, мы в Аксаково накрывали свой первый обед. Я шла к столику с подносом, думала только о том, как не пролить суп. Какой-то араб сидел спиной ко мне, я подошла, поставила поднос на край стола и стала подавать тарелку с борщем, он развернулся в мою сторону и наши глаза встретились. Когда я увидела его огромные карие глаза, словно ток по спине прошел, рука дрогнула и я пролила суп на стол, а со стола бордовая жидкость потекла на его белоснежные джинсы. Араб вскочил и стоял весь скукоженный от боли.
У меня началась паника, я не знала, как поступить. Схватила салфетки и начала промокать джинсы в самом интересном месте. Руки тряслись от страха.
Парень немного отошел от болевого шока и понял, в каком состоянии я нахожусь. Он погладил меня по руке, улыбнулся и сказал с легким акцентом: «Успокойся! Все пройдет!». Я смотрела расстроенным взглядом на его джинсы и вдруг неожиданно для себя предложила ему зайти ко мне вечером и отдать мне джинсы в стирку.
Парень кивнул головой и пошел в свой номер переодеваться. Я продолжила работу и вдруг поймала себя на мысли, что все время вспоминаю глаза и улыбку нового знакомого.
Подносы казались легкими, улыбка не сходила с моего лица.
За ужином я сразу увидела моего нового знакомого. На этот раз он сидел лицом к раздаче, заметив меня, заулыбался и помахал мне рукой.
Я с подносом направилась к его столику, ужин только начался и парень сидел пока один. Я поставила перед ним тарелку, он вскочил и сделав поклон головой, представился: «Мишель». Голос у него был нежный, певучий и с очень приятным акцентом. Я почувствовала, что мои губы сами собой расплываются в улыбке.
Мишель стоял и вопросительно смотрел на меня. Тут я сообразила, что не представилась: «Галя». Мишель сел, не сводя с меня глаз. Потом тихо произнес: «Ты такая красивая, похожа на мою маму. Ты откуда такая? На русскую не похожа». Я ответила: «Мама русская, папа дагестанец».
Я вдруг поняла, что мы с Мишелем опять оказались в центре внимания, извинилась и пошла к соседнему столику. Весь ужин мы с Мишелем ловили друг друга взглядами.
В девять часов вечера мы с девчонками закончили мыть посуду после ужина и смеясь, вышли на улицу. На лавочке возле столовой сидел Мишель. В руках у него был сверток. Танька Гудкова, увидев Мишеля, беспардонно пробасила: «Небось Галке штаны принес стирать? Как там твое мужское достоинство, не сварилось?».
Я вспыхнула до кончиков волос и начала судорожно извиняться за нетактичную подругу.
Мишель, все также улыбаясь, взял меня за руку и сказал: «Пошли погуляем?» и мы на глазах изумленной публики исчезли за поворотом.
По сравнению с нашими русскими парнями, Мишель выигрывал во всем. Спокойный, улыбчивый, внимательный и очень-очень красивый. Только красота у него была какая-то внутренняя, которая светилась во всех словах и делах. А еще этот мягкий акцент, хотя русский он знал очень хорошо и прекрасно понимал наш юмор.
Мишелю было 23 года и ему оставалось учиться один год.
В общем, я практически сразу поняла, что пропала – я влюбилась без памяти в иностранца.
Ты же помнишь, как нам внушали, что иностранцы - это враги, что мы будем наказаны, если с ними будем общаться. Умом я все это помнила и понимала, но когда рядом был Мишель, мое сердце бунтовало, ведь этот красивый парень – это было лучшее, что могло со мной случиться. Мы стали любовниками еще там, в Аксаково. Мишель был настолько нежен, внимателен и заботлив, что я ни на секунду не усомнилась в том, что мы поженимся и через год уедем в Сирию.
Честно говоря, на тот момент я себе слабо представляла, что такое Сирия и где она находится.
В сентябре мы расписались. Присутствовали только мама и отчим. Настоящая свадьба должна была состояться в Сирии через год.
Мишель наотрез отказался жить у нас и мы с ним метались между квартирой, в которой жила моя семья и общежитием. Я встречалась с Мишелем, училась и занималась оформлением документов на выезд в Сирию. Все было как во сне.
Если бы ты знала, сколько унижения мне пришлось вытерпеть, проходя все эти собеседования. В чем меня только не обвиняли и в предательстве Родины и в продажности. Я любила Мишеля и искренне не понимала, за что меня все эти люди ненавидят и кто им дал право распоряжаться моей судьбой.
Но всё проходит и это прошло. Мишель закончил свой институт, я закончила техникум и мы могли ехать в Сирию.
Мне одновременно было очень интересно впервые выехать за пределы СССР и жутко страшно. За этот год мне знакомые порассказали столько историй о русских женщинах, вышедших замуж за арабов, у которых как потом оказывалось, было по три жены или которых выгоняли из дома и отбирали детей.
Я старалась не поддаваться панике и верила, что мой Мишель не такой.
Ко всем достоинствам Мишеля, он оказался ещё и щедрым.
Все было как в сказке. В Сирию мы уплывали из Одессы на белоснежном круизном лайнере. Я и сейчас помню состояние счастья и радости от этого путешествия. Любовь и радость-это были те два чувства, которые смешивались в пьянящий коктейль, который тогда соединил нас.
На теплоходе мы были самой красивой парой. На нас обращали внимание. В основном на теплоходе были русские. Многие за нас радовались, восхищались нашей молодостью и красотой, но было и много негатива. Немолодые матроны предлагали мне включить мозги и вернуться в СССР пока не поздно. Но я точно знала, что в моей жизни все будет хорошо. Так оно и случилось. Вся моя жизнь в Сирии была словно сказка.
Арабские родственники в полном составе встречали нас в порту. У меня была большая проблема - я очень плохо знала английский. Но встреча прошла так тепло, что я поняла, что жена любимого сына - это любимая дочь.
Мишель мне много рассказывал про свою семью и когда я их всех увидела, я уже знала кто есть кто. По рассказам все родственники были европеизированны и носили европейскую одежду и вдруг на пристани я увидела всех в национальных одеждах: женщины были в длинных темных платьях и платках. Я впервые поняла, что это теперь и моя одежда.
Объятья, поцелуи, смех все это быстро развеяло мои страхи. Расселись по машинам и поехали домой. Тут меня поджидал ещё один сюрприз. По словам Мишеля семья жила в небольшом уютном доме, который при ближашем рассмотрении оказался, по моим советским меркам, дворцом.
Дом стоял в тенистом саду, во дворе бил великолепный фонтан, вокруг фонтана площадка была выложена разноцветной плиткой. Я почувствовала себя Золушкой.
Дом внутри оказался очень уютным, без роскоши и позолоты. Было много шелковых ковров, резной мебели и старинной посуды. Всюду царил восточный колорит.
Мишель проводил меня в мою спальню и сообщил, что до свадьбы мы будем жить в разных комнатах, но по соседству. Он нежно поцеловал меня и исчез в дверях, а я пошла в душ.
После нашей, весьма скромной московской двушки с совмещенным санузлом, ванная комната показалась мне роскошной. А сколько всяких разноцветных баночек стояло на туалетном столике! Я долго стояла под душем, вытерлась, одела кипельно белый халат, который висел рядом с полотенцем и прилегла на кровать, чтобы немного отдохнуть.
Конечно же, я заснула: дорога, волнение, знакомство с новыми родственниками.
Меня все ждали за столом, а я словно спящая принцесса из сказки никак не могла проснуться. Разбудил меня Мишель поцелуем и со смехом рассказал, что нас ждут за столом. Он достал из шкафа темное платье в пол, платок и посоветовал одеться на арабский манер.
Я оделась и мы спустились вниз в столовую. Нас встретили радостными возгласами. Все опять собрались за столом. Я видела, что меня все разглядывают, но как-то мягко, доброжелательно.
Весь оставшейся вечер прошел за обсуждением, где и когда будет справляться наша свадьба.
В тот же вечер я приняла твердое решение, что выучу английский и арабские языки как можно быстрее, все из вежливости в моем присутствии разговаривали на английском, но я половину не понимала.
Я большую часть жизни прожила вдвоем с мамой и оказаться в такой дружной большой семье для меня было подарком судьбы. У Мишеля было две сестры и два брата. Все уже состояли в браке и имели шестеро малышей.
И что для меня было совсем непонятно и неприемлемо, это то, что в доме была прислуга. Мне всю жизнь внушали, что нельзя использовать чужой труд для своего блага. Со временем я поняла, что эти люди счастливы, что у них есть эта работа у добрых, сердечных людей. Хотя конечно прислуга держалась в строгости, но без малейшей грубости.
Свадьба должна была состояться через месяц, после торжества мы собирались лететь в Париж на две недели в свадебное путешествие, а затем Мишель собирался начать свою врачебную практику в клинике, которой владел его отец.
Начались поездки по магазинам, покупки, примерки, все было так непривычно, такого обилия красивых вещей я никогда не видела. Мне было неудобно перед новыми родственниками, а они с огромной радостью баловали меня и тратили немалые деньги. Достаток у семьи был, по моим меркам, огромным и при этом они не были ни жадными ни злыми. Постепенно я полюбила каждого из них.
Через несколько дней мне нашли преподавателя английского и арабского языков. Дядечка был в приличном возрасте, но у него было два огромных преимущества перед другими преподавателями: он действительно был великолепным преподавателем и знал еще и русский язык.
К свадьбе я уже могла бегло говорить по-английски и понимала арабскую речь. Мишель восхищался моими талантами.
Я чувствовала, что Мишеля что-то беспокоит. Я человек прямой и задала вопрос, что называется, в лоб.
Мишель очень деликатно поинтересовался у меня, какого я вероисповедания. Раньше у нас эта тема никогда не затрагивалась. Я не долго думая, ответила, что предки мои были православными, а я, скорее всего, атеист. Тогда большинство из нас считало себя атеистами. Тут меня осенило, Мишель не сможет на мне жениться, если я не приму его веру, я об этом много слышала за последний год. Видимо я была слишком молода, чтобы задуматься всерьёз о вере, для меня главное был Мишель.
Он деликатно подтвердил мою догадку и добавил, что если я действительно хочу войти в семью и выйти замуж по арабским законам, то мне придется принять ислам. Я согласилась.
Свадьба тоже никак не соответствовала моим представлениям об этом событии. Мне даже в голову не приходило, что свадебные торжества проходят отдельно на женской и мужской половинах. Семь дней проходило веселье. Гостей в общей сложности было приглашено около трехсот человек. Не знаю, как там отмечали мужчины, молодые женщины под присмотром матрон ели, пили и много танцевали. Алкоголь вообще под запретом и у мужчин и у женщин, но все равно было весело. В отсутствии мужчин, мы чувствовали себя свободно и могли не покрывать голову.
Внимание всех женщин было направлено исключительно на меня. Иногда меня это начинало раздражать, тогда я жаловалась на головную боль и уходила к себе немного передохнуть.
Я так скучала по Мишелю! Но тут ничего поделать было нельзя, таковы арабские обычаи.
На седьмой день мы наконец-то встретились за общим столом. К концу седьмого дня я была просто как выжатый лимон и наконец-то свадьба закончилась, гости разошлись и мы с Мишелем теперь имели полное право лечь в одну постель.
Всю ночь мы наслаждались друг другом, а утром улетели в Париж.
Как же я была счастлива! Мы гуляли по Парижу, трудно объяснить, что для простой советской девочки оказаться в Париже! Взяли машину на прокат и за две недели объехали всю Францию. Мишель был очень внимателен и нежен, исполнял любое мое желание.
Две недели пролетели и мы вернулись домой. Прошло всего полтора месяца, а я уже считала дом в Латакии своим домом.
Мишель вышел на работу, я продолжала брать уроки арабского, английского и добавила еще французский, поскольку вся семья знала еще и его.
Мне хотелось тоже найти себе подходящую работу, сидение дома и хождение по магазинам это не для меня. Я решила открыть салон свадебных причесок. Свёкр поддержал мою идею и работа закипела. Новобрачные записывались за насколько месяцев на укладку и маникюр. Через некоторое время открыли и мужской салон.
Через пару месяцев после свадьбы, я поняла, что беременна. Мишель узнав об этом, стал ко мне еще нежнее и внимательнее. Беременность проходила очень легко.
Так и шла наша жизнь, каждый был занят своим делом, а вечером или в выходные мы собирались нашей большой семьей и нам было интересно и весело, часто устраивали пикники на море.
Легко и спокойно родила трёх детей, двух мальчиков и одну девочку. Вырастили, дали европейское образование, выдали замуж дочку, сыновей женили. Живи и радуйся! И вдруг война!
Лиза, ты не представляешь себе, как было страшно!
На семейном совете было принято решение перебираться всей семьёй в Америку. Там уже жили две семьи братьев Мишеля.
Как жалко было оставлять наш чудесный дом на разграбление! Женщины плакали и собирались. Но ведь все с собой не возьмешь.
Вечером с работы вернулся Мишель, он жутко устал и его явно что-то беспокоило.
После ужина муж позвал меня в спальню, сказав, что нужно многое обсудить. «Многое» уместилось в двух словах: «Я остаюсь». В этот момент мне показалось, что мир рухнул. За наши совместные тридцать шесть лет совместной жизни мы ни разу не разлучались больше чем на неделю. Я очень боялась за детей и внуков, но Мишель для меня это больше чем жизнь.
Мишель сказал: «Я врач и не могу оставить людей без помощи. Ты поезжай с детьми, а я остаюсь». Я знала, что если мой мягкий, добрый, ласковый Мишель принял решение, то его уже невозможно изменить.
Дочь была беременна и мне пришлось улететь с семьей в Америку.
Мы с Мишелем были постоянно на связи. Он работал хирургом в мобильном госпитале. Война в Сирии набирала обороты. Как я пережила эти годы? Видимо внимание, которое требовали внуки, отвлекало от тоскливых мыслей. Мишель иногда прилетал к нам погостить.
Прошло несколько очень напряженных лет, и вдруг случилось страшное. Мишель перестал выходить на связь. Вся семья была в шоке. У меня не возникало другой мысли: «Я должна лететь в Сирию, я должна его найти». В том, что муж жив, я не усомнилась ни на минуту.
О том, как я добиралась до Латакии и что я там видела, я даже вспоминать не хочу, страшно.
Я знала, что Мишель работал в мобильном госпитале вместе с русскими. Пришлось разыскивать все мобильные госпитали в Латакии и окрестностях. Никто о нем ничего не знал. Я была измучена, но вера в то, что я обязательно найду Мишеля, не угасала.
Как всегда помогла случайность. В одном из военных на улице, я узнала нашего дворника. Мы с ним тепло пообщались, вспомнили старые времена и я поделилась с ним своим горем. Саид выслушал меня внимательно, рассказал где расположен штаб русских и посоветовал к ним обратиться. Когда я добралась до места, было уже темно. Штаб располагался в старом разбитом здании, у входа стоял часовой.
Меня спасло то, что я за столько лет не забыла свой родной язык. Я заговорила по-русски и попросила связать меня с тем человеком, который обладает информацией по госпиталям. Пришлось в двух словах объяснить ему кто я такая.
Часовой меня проводил внутрь здания, провел какими-то лабиринтами и наконец представил меня молодому майору. Освещение было скудное, но я успела разглядеть умные, внимательные глаза моего собеседника. Алексей, так звали майора, долго расспрашивал меня о Мишеле. Когда муж последний раз звонил, может называл какие-то русские имена и названия улиц.
И вдруг я вспомнила, что Мишель несколько раз восхищался каким-то Всеволодом Ивановичем, Севой, говорил что он хирург от бога.
Майор немного изменился в лице. Велел мне мужаться и сообщил, что мобильный госпиталь, где служил Всеволод, на днях разбомбили. Все погибли, кроме одного русского, который в очень тяжелом состоянии был отправлен военным самолетом в Москву, но его не смогли опознать. Он все время бредил: «Галя, Галочка». Решили, что это кто-то из русских врачей».
За эти десять минут, пока мы разговаривали с майором, я умерла и воскресла. Умерла, когда он сказал, что все погибли и воскресла, когда поняла, что этот «русский» был мой Мишель и звал в бреду он меня.
Из Сирии меня военным бортом отправили в Москву, дав координаты военного госпиталя.
Я вошла в палату, ноги подкашивались, в голове один вопрос: «А вдруг это не он?».
При виде раненого, сердце обливалось кровью. Как мне сказал врач, пациент перенес несколько тяжелых операций и еще не приходил в сознание. Я спросила: «Цела ли у мужчины левая рука? У Мишеля на предплечье родинка в виде солнышка. Можно посмотреть?». Врач очень аккуратно подошел с левой стороны кровати, откинул простынь и я увидела «солнышко». На этом силы мои кончились, я упала в обморок.
Когда я пришла в себя, у меня был один вопрос: «Могу я остаться в палате и ухаживать за мужем?».
Я объяснила, что мы с мужем сирийцы и я готова оплатить любое необходимое лечение, только чтобы мой Мишель встал на ноги.
Когда Мишель очнулся, он узнал меня, я видела это по глазам.
Восстанавливался он долго. Две недели он пролежал в госпитале в Москве, когда разрешили врачи, мы его перевезли в Америку, где теперь был наш дом. Пришлось сделать еще несколько операций и все равно он немного хромает. Но самое главное — он жив!
Я тогда поняла, что Сирия — это мой дом, который разбомбили и разграбили. Во время этой войны погибли тысячи военных и мирных жителей, чуть не погиб мой муж. Я должна что-то делать, чтобы прекратить кровопролитие. И вот я здесь. Я хочу, чтобы прекратилась эта война, хочу, чтобы примирился наш народ и мы могли вернуться в свои мирные дома на свою прекрасную землю!».
Я выключила диктофон.
Мы долго с Галкой молчали, а потом я сказала: «Такая любовь как Ваша с Мишелем творит чудеса. Ты не побоялась ничего, защищая Вашу любовь, обрела новую Родину, большую прекрасную семью. Твоя любовь спасла Мишеля, когда он был при смерти. Видимо на такой любви и держится наша земля. Спасибо тебе, Галка за рассказ, за нашу встречу».
На этом мы расстались. Галка пошла на конференцию, а я поехала в аэропорт. За спиной у меня словно выросли крылья, такое ощущение у меня всегда возникает, когда рядом есть люди, которые обладают большим даром Любви!