Цикл «Письма другу»
Письмо Николая Васильевича Гоголя Александру Сергеевичу Пушкину
Желаю здравствовать, многоуважаемый Александр Сергеич!
Сумерки объяли вечный город и, отдыхая от дневной суеты, решил черкнуть Вам пару строк. Вы уж простите, что не писал Вам. Не любитель я переписки. Когда берусь кому-нибудь писать ответ (скажем, Василию Андреичу Жуковскому), то не один лист бумаги закапаю чернилами и искомкаю, не одно гусиное перо сломаю. От этого нападёт на меня такая необъяснимая гневность, что брошу занятия эпистолярным жанром и иду на кухню отведать что-нибудь вкусненькое. Поем – и сразу успокаиваюсь и добрею. И снова иду к письменному столу. Или отправляюсь в библиотечку свою, чтоб успокоится окончательно, почитав томик Ваших стихов или прозы. Люблю Ваше творчество ещё с младых ногтей. В Нежинской гимназии зачитывался «Евгением Онегиным». Да не просто зачитывался, а главами переписывал, чтоб читать дома батюшке и матушке.
Познакомиться с Вами было мечтой моей жизни. В Петербурге я отправился к Вам на аудиенцию со своим «Гансом Кухельгартеном». Чем ближе подходил к Вашей квартире, тем более мною овладевала им робость и я развернулся у самых дверей и убежал в кондитерскую, потребовав рюмку ликера. А уж потом вернулся и смело позвонил, и на вопрос свой: «дома ли хозяин?» – услыхал ответ слуги, что вы изволите почивать. Было уже поздно на дворе. Счастлив, что мы тогда не свиделись с Вами - иначе не пережил бы позора, когда бы Вы прочитали сей опус.
Моя мечта осуществилась значительно позже. Помните, я подошёл к Вам на вечере у Петра Александровича Плетнёва? Благодарен, что Вы уделили много времени и внимания моей скромной персоне.
Потом Вам попали в руки мои «Вечера на хуторе». Как приятно, что они заставили Вас смеяться. Рад, что Вы нашли в них поэзию и чувствительность. Польщён, что назвали «Вечера…» истинно веселою книгою. А ведь многие говорили, что смущены обилием ужасов и всякой нечисти, которая не к лицу православному человеку.
Причина той веселости, которую Вы заметили в первых сочинениях моих, заключалась в некоторой душевной потребности. На меня часто находили припадки тоски, мне самому необъяснимой, которая происходила, может быть, от моего болезненного состояния. Чтобы развлекать себя самого, я придумывал себе все смешное, что только мог выдумать. Выдумывал целиком смешные лица и характеры, поставлял их мысленно в самые смешные положения, вовсе не заботясь о том, зачем это, для чего и кому от этого выйдет какая польза. Рад, что Вы заметили и высоко оценили это.
Не забуду лето в Павловске и Царском Селе, незабываемые вечера с Вами, Василием Андреичем. Они столько дали моему сердцу!
В год, когда я получил должность профессора всеобщей истории в Петербургском университете, вы пришли инкогнито на одну из моих лекций, после которой подошли ко мне и хвалили – и мою лекцию, и мои сочинения, и мою способность угадывать человека и несколькими чертами выставлять его вдруг всего, как живого. Я зарделся тогда, слыша лестные слова от первого человека в нашей литературе. А потом Вы рассказали мне историю о городе Бендеры, где в течение нескольких лет не было зарегистрировано ни одной смерти. Рассказали так живо и красочно, что мне тут же захотелось написать рассказ или повесть. Вы щедро подарили мне эту историю. Но ни рассказа, ни повести у меня не получилось. А целый роман! Вы вдохновили меня, сказав, что Россия, нравы которой я умею подмечать и тонко описывать, будет гордиться мной.
Я имел большое счастье читать Вам главы из «Мёртвых душ» (название – такое точное! – тоже придумали Вы) в июне 1836 года, перед моим отъездом за границу. Помню, как Вы поначалу смеялись, потом помрачнели, чего я сильно испугался, думая, что моя писанина раздосадовала, но Вы, Александр Сергеич успокоили, просили продолжить чтение и, когда оно кончилось, произнесли: «Боже, как грустна наша Россия!». Большей похвалы и не нужно было мне! Я услышал высшую оценку и был на седьмом небе от счастья. Может, потому я так быстро работаю над романом, а в моей голове уже зреет замысел продолжения. Когда я вернусь в Петербург, первым, кто прочтёт весь роман, будете Вы! А пока здесь, за границей, первой слушательницей моих литературных исканий является известная Вам Россети.
Александра Осиповна могла бы стать хорошим литературным критиком – вровень с Плетнёвым. Она делает мне весьма ценные замечания, даёт советы. От этого мои «Мёртвые души» становятся только лучше. Особенно ей благодарен за подсказки по поводу образа Коробочки, которая не только богатая помещица, но и бережливая хорошая хозяйка своего имения, знает наизусть имена своих крестьян, но упрямая, подозрительная, недоверчивая старуха, ухватистая особа.
Александра Осиповна высоко оценила моего «Ревизора». А ведь его не было бы, если бы не подарок. Я бросил комедию «Владимир 3-й степени», чтобы немедленно начать работу над пьесой по Вашему сюжету. Может быть, Вы обидитесь и оскорбитесь, но живость характера Хлестакова мною списана с Вас! Потому-то я так дерзко пошёл дальше и вложил в уста Хлестакова фразу о том, что он с Вами на дружеской ноге. Не серчайте, Александр Сергеич. Поверьте, всё это делал из глубокой любви и уважения к Вам. А уж как любит Вас мой Яким! Души в Вас не чает. Потому как Вы всегда добры к простому мужику, а не только к людям своего круга.
На этом заканчиваю своё письмо. Сердце и помыслы мои всегда с Вами, несмотря на то, что Вы в России, а я в Европе. Жду не дождусь когда приеду в Петербург, чтоб обнять Вас и скоротать вечер, слушая Ваши новые сочинения.
Ваш Гоголь.
28 января 1837 года