Прачки. Глава 37

Жамиля Унянина
На фото: Евдокия Александровна Кузичкина (Тряпельникова) после войны. Предположиельно 1948-1949гг)


Поляки встречали русские войска дружелюбно, но сдержанно и настороженно. Здесь во многом сыграла свою роль фашистская пропаганда, выставлявшая советских воинов, как людей, которые придут грабить и убивать население страны. Но основная масса поляков, пережившая тяжелые годы оккупации в голоде и страхе за свои жизни, встречали Красную Армию доброжелательно.
В некоторых семьях с начала войны еще в сороковом году мужчины уходили добровольцами в немецкую армию. Около пятисот тысяч поляков изъявили желание служить фюреру. Они клялись в своей присяге, что будут послушными верховному главнокомандующему Адольфу Гитлеру. Многие из новоявленных вояк попадали в оккупированную Францию, где в первые годы войны служба для них показалась вполне посильной и в некоторой степени даже не тяжелой. К тому же свободное время им удавалось проводить в свое удовольствие, разгуливая по Парижу в обществе молодых дам, о чем они непременно сообщали своим родственникам, посылая фотографии на фоне Эйфелевой башни. Но такая вольготная служба для них прекратилась после разгрома немецких войск под Сталинградом. Поляков стали отправлять на Восточный фронт. 
Для их семей, живущих на родине, причин радоваться освобождению своих земель от немецких войск, естественно не было, и они со страхом встретили советские войска, боясь наказания.
Боялись прихода советских войск и семьи, чьи родственники служили у немцев в полиции. Их называли «синей полицией», по цвету униформы, которую они носили. Синяя полиция привлекалась к облавам и паспортному контролю, они участвовали в облавах, депортации евреев и охране их в гетто.

Прачечный отряд прибыл в один из небольших польских городков. После того как устроились на новом месте девушки отправились осматривать этот населенный пункт. Война как и везде оставила свои разрушительные следы.
Полина с подругами зашли в уцелевший двухэтажный дом, где на первом этаже, по всей видимости, был раньше какой-то магазин. Он был открыт и кругом царил хаос. Разбитое стекло неприятно скрипело под ногами. Девушки хотели уже уходить, когда Дуся обнаружила, что за одной из дверей имеется лестница на второй этаж. Они легко вбежали по ней в комнату, где были зашторены окна, и в полумраке ничего не было видно. Полина раздвинула портьеры, и они увидели кровать, на которой кто-то лежал закутанный в вязаное одеяло.
Дуся потянула его на себя, и они обнаружили сжавшегося в комок старика, которого трясло от страха. К груди он прижимал какую-то картонку. Девушка подошла к нему с другой стороны и выдернула ее из ходивших ходуном рук. Это оказался портрет, на котором был изображен молодой мужчина с усами в синей форме офицера польской полиции.
– Ах, ты падла! – закричала Дуся, гневно глядя на него. – Это кто? Твой сын?
Старик испуганно закивал.
– Ты, сволочь, что под одеяло-то залез? Чего ты испугался? – брезгливо посмотрела на него девушка. – Когда сынок твой тут людей убивал, небось, не прятался! Небось, гоголем ходил.
Дуся рывком сорвала со старика одеяло и повесила его на руку.
– Теперь оно будет мое. Ты, гад, всю войну в теплой постели спал, а я на чем придется мерзла, мне нечем было накрыться. Вот лежи и мерзни, а я буду греться под твоим одеялом.
Старик, глядя жалобно, что-то невнятно и просяще бормотал.
– Пощады просит сволочь. Не бойся, гад. Никто об тебя не будет руки марать. Пошли, девчонки, смотреть на него противно. Мразь, – плюнула в его сторону Дуся.
Девушки вышли на улицу. Все шли, молча, от произошедшей ситуации остался неприятный осадок.
Молчание прервала Кочегарова.
– Зря ты так, Дуся. Зачем забрала одеяло у старика?
– Да заткнись ты, Люська, самой тошно. А ты нашла кого жалеть. Он такой же фашист, как и его сын. Да их к стенке всех надо и полицаев, и их родственничков.
– Но мы же не мародеры, – тихо произнесла Люся.
– А я и не мародерничала, я просто забрала у него одеяло, у него еще есть, а я мерзну.
В эту ночь Дуся долго не могла уснуть, произошедший инцедент со стариком не давал ей покоя, она и сама не ожидала от себя такого поступка, но что сделано, то сделано.
Война на территории Польши для прачек мало чем отличалась от предыдущих мест. Тот же изнурительный труд, те же горы окровавленного солдатского белья, холодные ночи и бесконечная боль во всех суставах рук и ног. Они перемещались вслед за своими войсками, продолжая стирать и гладить. Только тоска по близким становилась более острой. Все чувствовали, что война близится к концу.

17 января 1945 года была освобождена столица Польши Варшава. Город был основательно разрушен по приказу Гитлера. Перед отступлением немцы взрывали квартал за кварталом. Город был практически стерт с лица земли, прежней красивейшей европейской столицы больше не существовало. Были уничтожены научные и культурные ценности, соборы, дворцы, городская ратуша, многие костелы, Национальный музей.
Прачки, проезжая по городу, испытывали какое-то невероятное чувство ужаса и страха. Даже по останкам разрушенных зданий чувствовалось, что это был большой и красивый город, который изувечила война. Женщины долго ехали молча, пока не заговорила одна из девушек, которая появилась в отряде еще в Белоруссии.
– Я, девчонки, в школе еще училась, когда в библиотеке взяла книгу. Там были фотографии Варшавы. Мне так понравился город. Я еще подумала: вот бы попасть туда как-нибудь. Попала вот...
Ей никто не ответил, что можно сказать в таком случае?
 
В этот день в честь освобождения столицы Польши Москва салютовала двадцатью четырьмя артиллерийскими залпами из трехсот двадцати орудий.

И вот она, наконец, Германия, к которой советские войска шли через смерти, трудности и лишения долгие дни, месяцы и годы. Прачки всегда ехали следом за ними по отвоеванным территориям.
Из Польши они передвигались на грузовых машинах по разбитым дорогам, по обочинам которых вереницей двигались изможденные люди, голодные и молчаливые. Это были в основном женщины, старики и дети. Война до сих пор не особенно касалась немецкого населения, и они жили относительно спокойной жизнью. Никто не ожидал стремительного продвижения советских войск, поэтому люди гонимые слухами и страхами срывались со своих обжитых мест, и шли, пока хватало сил и еды.
Прачки в машине смотрели на эти толпы людей, идущих неведомо куда и откуда, не испытывали к своему удивлению никакой ненависти к ним. Для них это были такие же несчастные люди, которые стали жертвами не единожды проклятой войны.
На обочине дороги лежала женщина с маленьким ребенком. Она уже почти не подавала признаков жизни. Из приостановившейся машины выпрыгнули Дуся и Катя Береговая. Они подбежали к женщине и поняли, что она умирает от голода, но, к сожалению, ни у кого из них и сидящих в машине не оказалось даже сухаря, да и, по всей видимости, они бы уже не спасли эту немку и грудного ребенка.
– Куда же ее потащило с таким маленьким ребенком? – переживала Дуся. – Она у меня до сих пор перед глазами стоит, –  печально произнесла она, когда они обосновались уже на новом месте.
– Говорят, они оба умерли, – сказала Полина.
– Кто говорит?
– Женщины из санчасти, которые ехали следом за нами.
– Жалко, хоть и немцы.   
Победа была уже совсем близко, и чем острее прачки чувствовали, что скоро конец войне, тем сильнее им хотелось домой, и тем страшнее было погибнуть от пули, выпущенной каким-нибудь недобитым фашистом, спрятавшемся в развалинах. После гибели одной из санитарок санбата, Бортинская категорически запретила отлучаться без разрешения из расположения своей части.
В начале апреля Дуся, обычно, бодрая и веселая стала чувствовать себя уставшей и вялой. У нее появился озноб и тошнота.
– Что-то я заболеваю, похоже. Меня всю ломаеть.
Полина потрогала ей лоб.
– Дуся, да у тебя же температура. А ну-ка посмотри на меня. Глаза мне твои не нравятся. Я, может, и не права, но мне думается, что у тебя желтуха. Надо срочно в госпиталь.
В медсанчасти подтвердились опасения Полины. Дуся, действительно, заболела гепатитом.
За годы, проведенные в прачечном отряде, иммунитет девушки был основательно подорван, она с трудом боролась с болезнью, которая отняла много сил. Дуся похудела настолько, что казалась маленьким подростком, которого с трудом держали ноги. После выздоровления, она уже не смогла вернуться в отряд, ее оставили при кухне, чтобы она могла отъесться и оправиться после болезни. Там она оставалась до наступления самого счастливого дня для всех советских людей – до дня Великой Победы.
Прачки радовались, ликовали, они обнимали друг друга и плакали. Все уже строили планы, как приедут домой, и как будет прекрасна жизнь без войны. Но радость их была преждевременной, их почти в полном составе отправили на войну с Японией, где им пришлось пробыть еще один год.   
Дусю после болезни отпустили домой, она еще была слаба. К ее великой радости вместе с ней отпустили и Полину. Ее дважды раненая нога перед окончанием войны дала о себе знать. Боли были очень сильные, нога к вечеру отекала, и она с трудом ходила.
А перед отъездом домой пришло письмо и от Виталия, оказалось, что топографистов тоже направили в Японию. Он писал, что любит ее, просит ее выйти за него замуж, и пусть она пока подумает. Писал, что мечтает, о том как они обязательно встретятся в Москве, и больше никогда не будут расставаться.
Полина с Дусей вместе доехали до Москвы и там их дороги разошлись. Они договорились, что будут переписываться, не забывать друг друга и по возможности встречаться.
Дома ее встретил Петр Ефимович. От радости он не смог удержать своих слез, и еще долго потом вытирал глаза, отворачиваясь в сторону. Он был как всегда немногословен, но Полина и не настаивала.
"Как он постарел", – с грустью думала она, глядя на него.
"Как она повзрослела, – думал мужчина, стараясь не смотреть пристально на сноху. – Ведь, когда я ее видел в последний раз, она была еще, как девочка".
В этот же день пришла Софья Павловна. Полина успела отдохнуть уже с дороги и привести себя в порядок. Она немного чувствовала себя неловко, ожидая ее прихода. Но встреча произошла очень легко и радостно, словно, они всю жизнь знали друг друга. Они говорили, конечно же, о Виталии.
Через полгода Полине пришло письмо от Веры, она писала, что нашлись следы ее сына Артема. От радости женщина и плакала и смеялась, хотелось тут же пуститься в дорогу. Но к этому моменту Полина уже работала на швейной фабрике и просто так сорваться в путь было нельзя. Наконец, удалось утрясти все дела на работе.
И снова Полина в дороге. С большими трудностями она добралась до небольшого городка, где жила Вера. И снова тот же дом с палисадником и зеленой дверью. Только в этот раз из нее выскочили два белобрысых мальца и с интересом стали разглядывать незнакомую женщину.
– Тетя, а вы кто?
– Я тетя Полина, приехала к Вере. А вы кто?
– Я Григорий Васильевич.
– А я Андрей Васильевич.
Полина с удивлением посмотрела на ребятишек. «Это же Васины хлопчики. Как они сюда попали?»
– А где тетя Вера, ребятки?
– До тетки Маши пошла. Скоро придет.
– Я тогда посижу вот тут на скамеечке, дождусь ее.
Вскоре на дороге показалась Вера с Васильком на руках. Увидев Полину, она вскрикнула.
– Андрей Васильич, Григорий Васильич! Что же вы гостью на улице держите? Здравствуй, Полиночка!
Они прошли в дом. Вера осторожно положила ребенка на кровать.
– Вот, пока несла домой Василька, он и уснул у меня. Ну, давай теперь обнимемся. Я как чувствовала, сегодня баньку протопила. Иди скорее  скупнись, а я на стол приготовлю чего-нибудь пока.
За столом Вера рассказала, что Мария Даниловна с рынка, у которой они в прошлый раз были, снова видела ту женщину и узнала, где они с мальчиком живут.
– Оказывается, это совсем недалеко тут. Дай бог, чтобы у нее твой сынок был.
Потом Вера рассказала, как к ней попали Васины дети.
– Зинаида в марте сильно простудилась, долго кашляла, думала само как-нибудь пройдет, а оказалось воспаление легких. Дети почти всегда были голодными, и Зина отдавала им от своей части еду. Ослабла, и не было сил бороться с хворью. Разом не стало человека. Я подумала, придет Вася с фронта все равно ко мне и забрала их к себе. Никто не возражал. Кому надо два лишних рта? А они мне хорошие помощники оказались. Грише шесть лет, а Андрюше восемь скоро будет. Вот так теперь и живем. Завтра утром встанем и пойдем  в Лядово, где женщина эта живет. Ее зовут Валентиной, фамилию не запомнила. Найдем.
– Не знаю, как до утра доживу. Хоть сейчас бы побежала.
Утром Полина с Верой, оставив детей у соседки, пошли в Лядово. Холодный ветер неприятно дул им прямо в лицо. За всю дорогу не попалась ни одна попутная машина.
Войдя в деревню, они зашли в первую хату с краю. К великой радости продрогших женщин эта Валентина жила в соседнем доме.
Они побежали, не чуя ног от радости. Навстречу им вышла женщина лет пятидесяти. Выслушав их, пригласила в дом. За столом сидел мальчик спиной к двери и что-то ел. Он обернулся и Полина просто обезумев от радости закричала:
– Артем, сынок!
Мальчик вздрогнул и, подбежав к Валентине, спрятался за ее спиной.
– Тёмочка, сыночек мой, это я твоя мама. Неужели ты меня не узнаешь?
Ребенок несмело выглянул из-за спины женщины, посмотрел на Полину. Он долго вглядывался и со словами:
– Мама моя, – упал на пол и начал дергаться.
Полина подбежала к нему и стала придерживать его голову.
– Держи, держи. Сейчас пройдет. У него так бывает, когда понервничает или испугается чего-то сильно, – сказала ей женщина.

Вскоре мальчику стало легче. Он открыл глаза и посмотрел на свою мать немного безучастно, потом улыбнулся и тихо произнес:
– Где ты была, мама? Я так ждал тебя. Ты не думай, я тебя не забыл. Ты никуда больше не уйдешь? – в глазах его было столько мольбы, а в голосе тихого отчаяния, что Вера, стоящая у порога, едва сдерживая рыдания, выскочила на улицу, не в силах больше смотреть на это.
– Что ты, сыночек! Никуда! Маленький мой, как ты вырос, – Полина прижимала к себе худенькое тельце сына, гладила его по спине, и из глаз ее капали крупные слезы. – Мы теперь с тобой никогда не будем расставаться. Никогда, я тебе обещаю.

Всю дорогу домой в Москву, ребенок сидел держа за руку свою маму, и тесно прижимался к ней. Он боялся даже спать в первое время, так велик был его страх снова потерять ее. Проснувшись, он испуганно смотрел по сторонам, но мама была рядом и гладила его по головке.
– Не бойся, сынок, я с тобой.


                Конец