Очнулся. Потянувшись рукой вниз, ощупал себя.
Есть! Получилось!
Жаркая вспышка ударила в голову, накрыла волной скомканную подушку, серое больничное белье, и я снова отключился.
Проснулся от тошноты. Медленно опустил ноги на пол и с опаской встал. Сосед хмыкнул, но подвинулся, давая мне пройти в коридор.
Задвинув щеколду и спустив безразмерные штаны, я разглядывал себя, боясь поверить, что все на своих местах. Аллилуйя! Получилось! Мое тело снова принадлежит мне.
***
Дневные процедуры, заботливо разделённые обеденным сном, не оставляли времени на раздумья. Вечерами же накатывала тоска. Я сжимал пальцами клочок бумаги. Слова, написанные на ней, знал уже наизусть.
Я был слаб. Ходил в столовую, держась за стенку, мгновенно уставал от людей и звона посуды вокруг. Поэтому после ужина лежал в койке, отвернувшись к стене. Сосед, немногословный сорокалетний мужик, с разговорами не лез.
Мои мысли о случившимся носились по кругу, как цепной пёс на привязи. Я физически ощущал в голове траншею, которую они протоптали в поисках выхода. Нестерпимо хотелось избавиться от воспоминаний, которые жгли и манили одновременно, но я сдерживался. Я не знал ни одного человека, кому я мог бы рассказать все без утайки. Могут и в психушку упечь после моих откровений.
Оставалось лежать и вспоминать, пытаясь найти хоть какое-нибудь правдоподобное объяснение. Получалось хреново.
***
Однажды вечером обнаружил на тумбочке пакет апельсинов. Сосед ухмыльнулся в ответ на мой непонимающий взгляд и сделал жест рукой, показывая куда-то в сторону окна. В окне маячил опостылевший фонарь.
«Жена принесла, - сказал он, прихлебывая чай из смешного бокала со слоном. -И пирожные вон бери, эклеры».
В горле запершило. Шерстяной ком, мешавший дышать, полез наружу с судорожным кашлем и всхлипами. Я дышал и ревел, растирая по лицу слезы бессилия и злости.
Сосед не лез. Отставив чашку, он пережидал мою истерику, не отводя глаз. Дождавшись, когда я отдышусь, сполоснул чашку со слоном, налил чай и протянул мне.
Вслед за слезами из меня полился поток слов.
-Расплакался как баба, потому что был бабой!
-Так ты из этих? Переделанных?
Мужик недоверчиво щурился.
-Да ты посмотри на меня, из каких там этих…
У меня жена была. Сыну пять лет. Хорошо жили. Жена - красавица, не подумай чего.
Я говорил и становилось легче. Сосед молча слушал.
-На работе закрутил с одной, сам не знаю как вышло. Жена узнала. У них же чутьё на такие дела…
Мужик понимающе кивнул и я продолжил.
-Разошлись со скандалом, а через три месяца пришёл к ней. Сели поговорить. Она плачет, у меня сердце на части рвётся. Проговорили полночи. Вспоминали как познакомились...Как сын впервые пошёл…Какие у кого привычки...Как у неё локон всегда торчит вверх смешно. Я ещё шутил, что он как часовой на посту.
А потом она говорит: «Всё, на этом точку поставим. Дальше порознь».
И мне так невыносимо стало, как будто ножом ее от меня отрезают. Я за руку взял, притянул к себе, шепчу ей: «Ты - моя...Мы - одно целое...Я - это ты, ты - это я...Не пущу никуда!».
Платье с неё стащил, целую…
Я замолчал и прихлебнул остывшего чая. Сосед молчал.
-В эту ночь стёрлись границы. Не было мужчины, не было женщины, не было мира вокруг. Кокон света...Когда проснулись, даже не сразу поняли, что натворили. Представь, на тебя смотрят твои глаза, твоя голова отрывается от подушки, волосатые ноги привычно ищут тапки…
А сам ты - баба...Заперли в клетке, натянули бутафорский костюм, хочешь сбросить, одеться в своё, а никак!
Говорить стало тяжело и я затих. Человек напротив крякнул и спросил впервые за все время: «А как ты вернулся в своё тело?».
-Мы промучались три месяца. Мир наизнанку. Кошмар снится, а ты проснуться не можешь...Секс ради обратного обмена не помог. Отчаялись. Были мысли вместе принять снотворное или ещё чего...Держались из-за ребёнка. Хотя, он, кажется, что-то чувствовал…
А потом она мне изменила. Б...ть, как мне хреново тогда стало! Сидел на кухне, ревел, накручивал волосы на палец, хохолок этот топорщился вверх...Она стала приглаживать, целовать руки…
Не помню я...Говорят, мы упали с лестницы. Ничего не помню.
Очнулся уже здесь. Она, оказывается, через медсестру мне записку оставила. Пишет, что любит, но больше рисковать ни за что не станет, поэтому уезжает. Адреса нет. Искать нельзя. Вот и вся история.
Сосед поднял голову, взглянул на меня и произнёс: «Правильно она поступила, жена твоя. Смирись и живи дальше».
С последним сказанным им словом пришло облегчение. В палате было темно. Только фонарь ронял осторожный свет на чашку, с которой на меня смотрел нелепый слонёнок из детского мультика.