М И Л Е Н Н Ы Е
(ч а с т ь т р е т ь я)
Ну, а теперь в Тоннельную под гостеприимное дерево
грецкого ореха Ильи Миленного. Сидя за столом вспоминали родной
город, обменивались впечатлениями. Остальные участники застолья
были только на правах слушателей и зрителей.
Два старших, крепко хватанувшие, пытались, например,
разрешить спорный вопрос, как же, все-таки, звали отца соседского
мальчишки, которого все дразнили на кацапский манер "Савоська
грязнАй нос".
Соседи их, сельский народ, выходцы то-ли из-под Тулы,
то-ли из-под Владимира, они так и не смогли избавиться от аканья,
за что и служили объектом постоянных, правда, не злобивых
насмешек наших южан.
Горячие споры возникали, например, вокруг вопроса, где
располагалось здание церковноприходской школы, в которую никто из братьев
даже не думал поступать. И еще многое другое, что случайно
приходило в голову и что надо было обсудить обязательно и прямо
сейчас.
Потом вспомнили еврея Обершмуклера, хозяина самой
большой в Керчи мельницы и песенку, которую пел про него весь
город. Несколько раз подряд спели хоть и незамысловатый, однако
не очень понятный непосвященным, в том числе и мне, припев,
остальные слова потерялись во времени и растворились в
краснодарской с красной головкой:
-Атазой муку мелет,
-Обершмуклер в трубу се..ет,
- Атазой Обершмуклер,
- Атазой глаз косой.
Для интереса поискал я фамилию Обершмуклер в
интернете. А вдруг этот керченский мукомол конца девятнадцатого
столетия оставил о себе память в мировой сети.
Наткнулся на "Обершмуклера Иосифа Адольфовича
1880 года рождения, место рождения город Керчь, еврей - пока
все сходится - из мещан, беспартийный, образование среднее, место
жительства до ареста г. Керчь, служащий комендантского
управления.
Арестован 02.03.1921 г. Керченской ЧК за то, что вместе с
белыми пытался эвакуироваться из Керчи, осужден 14.03.21 г.
Крымской ЧК к заключению в ИТЛ до конца гражданской войны в
Донбассе с конфискацией имущества, реабилитирован 15.01.1996г.".
Думаю, что реабилитирован он, бедолага, посмертно
Про мельницу, как видите, ни слова. То ли надежно
законспирировался мельник с этой фамилией, то ли в Керчи было
слишком много Обершмуклеров. Во всяком случае, детская память
моих старших родственников, как видите, их не подвела.
Тем временем начался спор, где располагалась мельница,
слева, от собора или справа. Дядя Ваня, младший, хоть и трезвый,
но все равно перебивал, суетился, нервничал.
Ну, как вы не можете понять, что ваш спор выеденного
яйца не стоит, - говорил он, - ведь если идти от моря к собору,
то мельница будет справа, а если наоборот, от собора к морю,
то слева.
Старший, поперхнувшись возмущением от такой
непочтительности неожиданно смолк, а обычно рассудительный
Федор на этот раз не удержался в пылу спора и, не глядя на
младшего, сморозил:
- А ты, Ванюшка, помолчи, тебя тогда еще на свете не
было. Откуда ты мог это знать?
На самом деле дяде Ване к тому времени было уже годика
четыре. Но пока бухгалтер точно высчитывал свой тогдашний
возраст старший забыл обиду и дал команду наливать.
Жена дяди Вани тетя Роза была из патриархальной
еврейской семьи, где преклонялись перед мужским началом и
перед старшими.
Тем не менее, в поддержку авторитета мужа, отца двух
их детей, сразу скисла и сделала вид, что намерена покинуть стол.
Но в этот момент на пороге летней кухни появились правнучки дяди
Ильи, кто в обнимку с трехлитровыми банками компота, а кто с
фруктами.
Мне, в мои двадцать лет, эти изящные дароносицы
приходились внучками. Конечно, мне очень хотелось их по-дедовски
обнять, может быть, и не обязательно всех сразу. Но Федор, этот
очень нетрезвый, но, все равно, провидец, предпочел отправить
меня от греха подальше за самой последней "краснодарской".
Чай тогда в наших краях еще не прижился. А добровольно
лишить себя компота было бы непростительной глупостью. Потому
что компот из собственного урожая тети Клавы, жены дяди Ильи,
сморщенной лицом как сухофрукт, да и телом усохшей изрядно,
удавался как что-то незабываемое.
Вспомнилась одна история про чай, который в
Новороссийске еще не был в ходу. У меня была тетя по имени Зоя,
сводная сестра моего родного отца и мать моего двоюродного брата
Юрки. В 1949 году ему исполнилось 10 лет.
Было решено отметить этот "юбилей". Тетя Зоя заказала
именинный торт в кондитерском отделе самого большого
"Гастронома", который располагался на центральной улице Советов.
Торт был огромный, с розочками и разноцветными
поздравительными надписями из крема. Несмотря на несытые годы
так роскошествовали все, даже из последних копеек, следуя
довоенной еще традиции.
Пригласили соседских мальчишек со двора, несколько
одноклассников сына и старшего брата, т.е. меня. Хлебосольная и
шумная тетя Зоя, любившая всякое застолье, особенно в роли
хозяйки, расставила на столе чашки с блюдцами и тарелки с
большими кусками торта.
На полу рядом с собой она пристроила ведро с ледяной
водой из дворового колодца, которую и черпала чайными чашками
и передавала каждому. Вот такое вот чаепитие по-новороссийски.
Но тогда так было принято и не только за детским столом.
А у нас дома во дворе с бетонным покрытием всегда днем
в тени стояли две кастрюли, с борщем, чтобы, не дай бог, не прокис
в такую жару и компотом, просто чтобы был холодный, холодный
он к тому же слаще кажется.
Компот знатный, из разных свежих фруктов, в него
обязательно входила собранная мною ажина. На ночь мать
переносила кастрюли ближе ко входу в дом. Холодильников,
телевизоров и пылесосов тогда ещё не было. В Новороссийске про
них, кажется, еще и не слышали.
Много позже, когда я уже был самостоятельным
человеком и мог возвращаться с гулянок во сколько мне
заблагорассудится, я чаще всего обедал и ужинал глубокой ночью.
Вот так же и в ту ночь подходя к дому я вспомнил, что
после завтрака не было времени пообедать и поужинать. Только
то и дело закусывал, то на пляже пирожками, то в "Маяке" или в
"Черноморской" на Советов, то в Ленинском в "Сквознячке".
А там тоже - салат-малат, да банка шпротов на всех. Зато
дома во дворе слева от материной двери меня ждут две
пятилитровых кастрюли, одна с холодным борщом, другая с
компотом и из обеих будут торчать ручки уполовников, как говорила
наша мать, чтобы не греметь посреди ночи в поисках инструмента
в буфете.
Я схватил со стола дежурившую на нем глубокую тарелку
для борща, тарелку с нарезанным хлебом, ложкой и кинулся
во двор к кастрюле с борщом. НасЫпал, как говорил Герасимович
про мой неуемный ночной аппетит тарелку до ободка и уже
возвращая половник в кастрюлю разглядел на нем под светом
всю ночь светящегося кухонного окна мокрицу размером с мой
указательный палец.
Всё, куда девался мой звериный аппетит. После этого
случая мать половники в кастрюлях ни в коем случае не оставляла,
а крышки плотно закрывала, да еще и каменюки на них для верности
клала.
А в конце лета по блату достал я ей холодильник "Север".
Наверное вы знаете, что тогда ничего не покупали и не приобретали,
а только "доставали", разумеется, за отдельное вознаграждение или
по блату.
Вот уж как она была благодарна той мокрице. Кстати, днем
я их никогда не видел, а ночью, как видите, хватило и одного раза.
продолжение следует:http://www.proza.ru/2019/02/08/617