миленные часть вторая

Константин Миленный
      М   И   Л   Е   Н   Н   Ы   Е
   (ч  а  с  т  ь    в  т  о  р  а  я)



Совсем другой интерес вызывал дельфин у праздного
люда, особенно у заезжего  курортника и морского туриста. В те
годы дельфины сопровождали всякое, как сейчас модно говорить
на заграничный манер, круизное судно.

Расположившись вдоль обоих бортов  и на корме,
пассажиры неустанно кидали хлеб выпрыгивающим из воды
виртуозным пловцам и ныряльщикам, какими были дельфины.
Чаще всего всегда улыбающимся дельфинам удавалось поймать
лакомство на лету. Тогда пассажиры шумно аплодировали удачному
трюку, ощущая и себя участниками этого традиционнного
представления.

Так обычно пассажиры, как по команде, взрываются
аплодисментами в адрес пилота самолета, совершающего
посадку, в напряженнейший момент удачного  касания шасси с
посадочной полосой.

Дельфины, приписанные к Новороссийскому порту,
работали на зрителя до самого Геленджика, потом их
последовательно сменяли коллеги из смежных гастрольных трупп,
приписанных к Туапсинскому, Сочинскому, Сухумскому и, наконец,
Батумскому портам.

Десятки булок хлеба летели за борт. Именно так, булок,
потому что черного хлеба на юге не знали, а слово "батон" просто
не существовало в их тогдашнем лексиконе.

Местные дельфины, отработавшие свой номер, на бис еще
несколько раз переворачивались на спину и незаметно растаивали
в море с прощальными улыбками на своих милых физиономиях.

А вот встреча пловца с дельфином в бухте, а тем более в
открытом море, считалась делом опасным. Нет, конечно же,
дельфин человека не укусит. Но уверяли, будто дельфин начинает
играть с человеком, щекотать его и может довести пловца таким
образом до изнеможения.

В мальчишеские годы мне в бухте часто встречались
дельфины и я всегда на всякий случай плыл ближе к молу, там хоть
было за что ухватиться. Извели дельфина, теперь потомки случайно
выжывших красавцев, как мартышки, работают в нескольких
дельфинариумах на потеху хрустящим поп-корном зрителям.

Однако, дельфины дельфинами, а мы вернемся к
действующим лицам описываемой нами истории. Федор готовил
по известным ему, как квартирьеру комендатуры города, данным
сведенья для отряда красно-зеленых, базирующегося в лесу за
перевалом в районе высокогорного водохранилища Неберджай.

Непосредственно перед отправкой все уточнялось у
его младшего брата Ивана, писаря  комендатуры белых, обойти
которого не  могла ни одна официальная бумага этого  военного
учреждения.

Сведения, вытекающие из секретных бумаг,
предназначались командиру отряда красно-зеленых старшему брату
Федора и Ивана Илье. А Лариса была связной между Федором
и Ильей.

Прямо таки семейный подряд времен гражданской войны.
Координирует работу Михаил Воронков, с которым мы поближе
познакомимся в мирное глубоко советское, им же и завоеванное,
со второй попытки, время.

Кстати, с этим водохранилищем связано трагическое для
жителей города событие конца пятидесятых годов, случившееся по
причине совместного головотяпства краевых и городских властей,
геологов и специалистов взрывников.

Город всегда страдал от недостатка питьевой воды. Было
решено повысить дебет Неберджая путем направленного взрыва и
увеличения таким образом его объема.

Повидимому, к геологической разведке перед взрывом
специалисты отнеслись преступно несерьезно или не производили
ее вовсе. Потому что после взрыва водохранилище оказалось
пустым, вода ушла в карсты Большого Кавказского хребта через
образовавшиеся трещины в его дне.

Тем очень жарким летом я был в Новороссийске. Город
со своими жителями, больницами, предприятиями остался без
воды. Единственным источником на весь стотысячный город был
родничок на пляже со струйкой толщиной в две спички.

Тысячи людей проводили возле него круглые сутки в
ожидании своей очереди. Через какое-то время была налажена
доставка питьевой воды танкерами из Туапсе и это длилось
долгие-долгие годы.


Но мы с вами оставили в одиночестве Ларису, в
непривычной для нее роли связной между подпольными
новороссийскими чекистами и отрядом краснозеленых в горах.

Перед походом через перевал она обязательно жарила
пирожки. Не пироги, которые на юге пекут крайне редко, а именно
пирожки жареные в подсолнечном или кукурузном масле.

Потом плашмя клала на дно корзины 2 - 3  револьвера,
что приносил для передачи в горы Михаил. Сверху белая чистая
тряпица. На нее накладывала пирожки. Сверху снова белоснежная
тряпица.

Не дай бог, встретятся в горах не те люди. Сразу вопрос,
куда идешь, что несешь, девка, а ну, давай, показывай.

"Т-а-а, вот, пирожки с картошкой испекла, маме несу, она
здесь недалеко коз пасет. Так вы угощайтесь, они еще теплые".
К  счастью, ни разу не встретился серый волк этой Красной Шапочке
в горах. А за перевалом ей уже никто не страшен, там свои.

Устные распоряжения Воронкова для передачи Илье
запоминала дословно. Выходила из дома задолго до восхода
солнца, потому что сначала нужно было по берегу обогнуть все
полукольцо бухты, а это километров шесть.

Потом козьими тропами, по камешкам, по камешкам,
поднималась на перевал. Высота подъема по вертикали 600 с
лишним метров. А там ее уже ждали.


Скажу вам, что в шестнадцатилетнем возрасте, будучи 
спортивно подготовленным юношей, я в смешанной компании,
с небольшим грузом снеди и питьевой воды теми же тропами
поднимался на перевал.

При этом мы проводили грамотную подготовку перед
подъемом по совету бывалого альпиниста. У подножья хребта бил
маленький ледяной родничок, (интересно, сохранился ли он,), в его
ледяной воде мы держали свои посиневшие ступни минут
пятнадцать, периодически, когда становилось невмоготу, с криком
выдергивая их оттуда.

На перевале мы были только часа через два, уставшие
всмерть и мокрые насквозь. Но все равно, если вам еще не поздно,
то очень рекомендую.

В одну минуту нас привели в чувство две вещи. Это
панорама бухты, очерченной гигантским циркулем полуокружности
с игрушечными корабликами на голубой, слившейся с цветом неба
поверхности воды. И ровный-ровный ветер, моментально
успокаивающий и снимающий  усталость.


Я думаю, что Лариса не успевала уставать, потому что ее
отвлекало от физических трудностей непритупляющееся чувство
опасности. Ведь любой встретившийся ей белогвардеец мог быть
последним человеком, которого она видела при жизни.

Через много лет она иногда рассказывала об этих своих
подвигах,  без пафоса, по-домашнему буднично, облокотясь о валик
старого дивана и совешенно не рисуясь. Федор никогда не
перебивал ее, не уточнял. Мол, что твоё, то твоё.

Сначала я восхищался, ах, как она была бесстрашна.
Потом стал думать, боже, как же она была рискованна в юности.
А сейчас сетую, до чего же бездумна бывает молодость. Сама
Лариса честно признавалась в том, что ей было жутко, дрожали
коленки, ухало сердце где-то под горлом.

Теперь, к сожалению, я хорошо знаком с этими
симптомами. Это были экстрасистолы, нарушение сердечного
ритма, связанное с перебоями  в его работе.

Младшего брата Федора, Ивана, стараниями все того же
Воронкова, как я уже рассказывал, определили при комендатуре
писарем. Решающим фактором был  каллиграфический почерк,
образец которого сохранился у меня в виде дарственной надписи
в альбоме для фотографий, который он преподнес Федору в 1953г.
Кстати каллиграфический почерк талант не часто встречающийся.

А вот и доказательный пример этому утверждению.
В 1968 г. на два месяца была приостановлена выдача дипломов,
аттестатов кандидатам, докторам наук, доцентам, профессорам по
причине болезни 85-летнего каллиграфа Высшей Аттестационной
Комиссии Министерства Высшего Образования СССР. Не смогли
найти достойную замену.

Наш каллиграф, он же писарь Миленный с детства страдал
почками, поэтому ни царем, ни красными, ни белыми ни в  какую
действующую армию призван не был.

Я уж не знаю, при белых ли, при красных, но в 1920 году
ему была сделана операция по удалению одной почки. Чем удаляли
в то время и где удаляли, охотничьим ли  ножом в лесу или
разделочным на кухне, но удалили удачно.

С одной почкой он прожил 37 лет. Правда, не пил совсем,
работал бухгалтером, от физического труда был далек, хотя и
утверждал, что тоскует по нему. Эти два обстоятельства являлись
предметом несправедливых насмешек двух старших братьев во
время редких, но серьёзных семейных застолий.

И хотя жизнь обоих старших представляла  собой
физический труд в отличие от младшего, подтрунивания, по
понятным причинам, были беззлобные, да и то  только после
приличного количества тостов.

А младший горячился и даже обижался всерьез.
И как тут не обижаться, ну посудите сами.

То, что я хочу рассказать вам сейчас, происходило на
одной из семейных встреч в Тоннельной в 1957 году. Вас наверняка
в детстве родители возили в Анапу, значит вы там тоже бывали,
потому что в Тоннельной тогда была обязательна пересадка на
Анапу.

За семейным столом под столетним грецким орехом во
дворе у дяди Ильи нас собралось, как обычно, человек тридцать.
Я, собственно говоря, за столом последние 3 часа не сидел, а только
присаживался минут на 10-15.

Именно с таким интервалом два старшины, Илья и Федор,
гоняли меня за "последними двумя" бутылками  краснодарской
водки, с красной головкой, плохо очищенной, но зато очень ядреной.

Кто пил её при 35 градусах в тени, тех уже никого в живых
не осталось. Да тех, кто  не пил, тоже. А я, я-то ведь пил и на солнце,
тьфу-тьфу-тьфу. К моменту этой встречи братья все трое, но
порознь, и в разное время побывали на своей родине в Керчи, где
не были к тому времени уже больше полувека.

Рискую показаться читателю занудливым, но в тоже время
считаю своим долгом привести прямо сейчас, раз уж речь пошла о
Керчи, месте, где появились на свет мои герои, Миленные, документ
о рождении и крещении Федора.

Конечно, бумага, на которой он выполнен, обветшала
катастрофически  и грозит рассыпаться прямо в руках. Но радует,
в отличие от моего, например, свидетельства о рождении,
сделанного на безликой пишущей машинке, в первую очередь, своей
индивидуальностью.

Кроме того, это не только документ, но и в некотором роде
произведение искусства. Чего стоит один только знак "№"
на титуле. Это скорее кружевной узор, выполненный каллиграфом
без отрыва пера, хочется думать, гусиного, с бесконечным числом
виньеток.

И, наконец, исчерпывающие сведения о лицах, имевших
отношение к рождению ребенка и о свидетелях процесса крещения.
Вот его текст, который я помню наизусть до сих пор, и посудите сами.

"Выпись из метрической книги часть первая, о родившихся
за 1896 год, выданная Причтом Свято-Троицкого Собора города
Керчь Таврической губернии

№ 241-й

Счет родившихся мужеска пола 92

Месяц и день рождения  Февраль 17
                крещения     Февраль 26

Имена родившихся             Феодор (с фитой,
примечание моё)

Звание, имя, отчество и                Керченский мещанин
фамилия родителей и                Герасимъ Власиевъ
какого вероисповедания                Миленный и законная
                жена его Параскева
                Иоаннова

                Оба православного
                вероисповедания

Звание, имя, отчество и       Керченские мещане:
фамилия восприемников         Леонтий Александровъ
      Денисовъ и Трофима
      Здоровцова дочь девица
      Мария (т.е. Мария
      Трофимовна Здоровцова,
      незамужняя, примечание
      мое)

Кто совершал таинство        Священник Николай Мураневич
                крещения с диаконом Константином
                Лазаревым


В чем подписью и приложением церковной печати
удостоверяем:

Протопоп    (неразборчиво, примечание
      мое)

Диакон Владимир Чутко Ситников".
               
продолжение следует:http://www.proza.ru/2019/02/05/1942