Беги! Или спасибо за Луну.
-Беги, мальчик!
Это «беги» было, наверное, самым худшим предложением. Если бы не это «беги», он, возможно, здесь больше и не появился бы. Сказано это было так равнодушно, будто между прочим. И это после всего, что было…
Эта кухня, в которой случилось уже столько всего, этот низенький столик, эти кресла, этот быт, который он впитал целиком, вместе с ней. Этот халат в пол с пояском…
Беги… И кусочек колотого сахара- такая уж причуда- тянется к губам… Кто же бежит от сахара!
Не так давно ему пришлось какое- то время работать грузчиком. Это было недалеко отсюда, она приносила ему обеды, и он поглощал их во дворе на детской площадке.
- Здесь меня как- то схватил милиционер своими толстыми ручищами. Я развернулась и ударила его в живот, я била так, будто у меня в руке был нож…
А ещё они сидели в тамбуре знаменитого магазинчика в центре Москвы. Была зима, было холодно. Они зашли погреться. Она присела на корточки и увлекла его за собой. В тогдашней столице бомжей никто ещё не видывал, и опуститься ниже плинтуса было странно и непристойно. Они сидели и впитывали новизну ощущений.
А ветер! Этот негодный летний ветер, который постоянно распахивал её «несоветские» собственного покроя юбки, обнажая бельё. Как это её забавляло. И как это его…
В ней было всё, в чём он нуждался, казалось, весь мир, вся жизнь сошлись в этой фигуре, в этом голосе, этих желаниях, на милость которых он сдался.
В то время был в ходу фильм с Э.Меркюри «Золотой мальчик»: «Доверься тому, кому нельзя доверять…» Кажется, так он и поступил. И теперь это «беги». Ему ещё не приходилось ни от чего и ни от кого бегать. Не было такого. Не случилось и в этот раз…
Но если кто- то где- то услышит это «беги» - надо бежать, не оглядываясь. Вероятность того, что всё обойдётся, стремится к нулю. Если сейчас мы пишем или читаем об этом- это результат невероятного чуда…
Сотрудники э т о г о учреждения не знали, что мой друг носил усы по- гусарски, закручивая концы кверху. Молодые хорошо выглядят даже в гробу. Даже если причёсаны не так как следует. Минута прощания. Мелькают лица, руки. Чья- то ладонь неожиданно скользнула по лбу, провела по чёлке, не провела- погладила. Кто способен на это? Но это не мать. И слёз здесь не найти. Кто- то должен был уйти 7 сентября.
Как это происходит? Одержимость? Гипноз? Всё, что связывало его с этим миром- она. Были родственники, родители, не знавшие за последние годы ничего, кроме разочарований… И для него ничего уже не оставалось и нигде. И только- она. Бесчувственная, равнодушная к его взглядам и интересам. Храбрая и одержимая. Бесподобная. Способная таять от чужого внимания, но не сдаваться, а поглощать чужой интерес.
Однажды она зашла к заведующему учреждения, где он одно время трудился. Было сказано лишь несколько слов, хлопнула дверь. За своё - а он был её «собственностью» - она могла порвать глотку. Или сначала соблазнить. После этого визита к нему больше не было претензий.
С некоторых пор ему стало казаться: какая малость- то, что ему удалось сохранить в себе (или себя). Сказочные принципы, от которых в современном мире не осталось и упоминания? Сомнительная верность воспитанию (которое тоже не безупречно)? Невероятно трудные годы одиночества и обетов, которыми ничего нельзя «купить» и исправить, которыми не сделать себя иным, счастливым и безумным до такой степени безумства, когда тебе нежданно говорят «люблю» - и ты начинаешь этому верить, как верят в космос над головой, в землю под ногами, в жизнь…
Может быть, это и была жизнь?
Никто не поправил усов покойнику. После смерти ничего уже нельзя исправить.
Зеленели тополя за окном. Балкон располагался прямо над аркой, но несколькими этажами выше. Пасынок известнейшего поэта ловил своей бечёвкой с петлёй на конце бутылки на нашем балконе. За углом гудел проспект. Жёлтые портьеры делали послеобеденное солнце безжалостным. Стриж влетел в комнату, ударился несколько раз и выпорхнул из моих рук, полетев со снижением к дому напротив. Ты обнимала меня и что- то шептала на ухо. Я исчезал и исчезал…
Я так любил твои причуды. Я их обожал. Казалось, я был создан для них. Ты сделала из меня супермодель. В то время для этого нужно было не многое: чуточку вкуса, умения и чуть- чуть денег. Ты наслаждалась мной до тех пор, пока я пребывал в своём игрушечном раю.
Говорят, что когда оканчивается срок пребывания в раю, душа меркнет, становится печальной и исчезает, оказываясь вновь на грешной земле. В раю нет места печали и прозрениям. Поэтому в раю, по большому счёту, нечего делать. Вечно там не живут. Вечность много- много дальше.
Я нёс тебя на руках от метро до самой квартиры (это около километра). Я буксировал тебя на велосипеде, когда ты устала, держа за руль свободной рукой, вдоль всего Лужниковского моста снизу- вверх. А однажды ночью, расположившись на широком подоконнике над Москвой- рекой, глядя за реку, я сказал, что дарю тебе Луну. Конечно, это было очень нагло с моей стороны. Но Луна- это же ведь райская планета. И как знать… Ведь я с некоторых пор не лгу. И мне придётся исполнять своё обещание.
02.02.19