— Вот поясните, о чём тут? Хоть бы слово понять. — Раба поднатужилась и с треском выдернула пук сорняков из грядки с топинамбуром. — Но звучит угрожающе:
«Гризайльно, пастуозно —
На мастихин титан,
Поталью насусалю
Лампензелем на мордан!»
— О приёмах изобразительно-прикладного искусства, ясно же.
— Лоботрясы с жиру бесятся — вот о чём! — По изменившемуся жужжанию в вышине полевая критикесса безошибочно пеленговала: следящий за плантацией дрон направился к ним. — Упс, тихо!
Работа спорилась. Земля в низинах слякотна, но трудности годному трудиле азарта только прибавляют. С закатом, быть может, Благодать пошлёт хлеб и кров. Спать в чащобе холодновато ещё, а надеть толком и нечего.
Вечером становище навестил штатгальтер на вычурном сияющем кабриолете.
— Не вдупляю подобный дизайн. Знаешь, как достоверно заценить, красив ли автомобиль?
— А чего сложного? Красивый — значит красивый. Нет — нет... Ну, ладно просвещай.
— Если он красив и в грязюке когда весь. А начищенное фуфло выглядит понтово, но до первой лужи.
Бригадирша, столкнувшись с эстеткой в столовой, пожурила посредством выразительных взглядов: «Хватит трепаться во время работы!» и «Я задолбалась тебя отмазывать!». Ответ воспоследовал аналогично — взглядом: «Рот мне не затыкай!» и «Никто не просил меня отмазывать!».
Завтраки, обеды и ужины — спасительные прогалины средь топкого болота бытия. Без мерного суточного отсчёта трапезами жизнь утратила бы краски и целеустремлённость, превратившись в гибельную трясину. Макароны по-флотски — с фаршем из Андрея Данииловича, добровольно отказавшегося отрабатывать долг, — выдались с душком. Лучше, чем ничего.
— Данилыч тухлятинкой отдаёт. Передай уксуса на наш край!.. Уксус отбивает дохлицу. Да и солонее кажется, пикантней... Всем попробовать пора бы как вкусны и нежны рабы... Который день деда доедаем? Днём ведь жарища.
— Дня три... четвёртый.
— Лук подгоревший, изжога будет. Дристоран «Выживших нет»... О, градоначальник молодняк увозит — для пикантных заданий, гля.
— Хм... Меньше народу — больше макарон. А те ребята пожрать горазды!
— Теребята. Верно подмечено: теребята они теперь, ха-ха... М-д-а-а-а, мы-то вряд ли поедем куда... в кабриолетах.
Стемнело. Масляные плошки забрали тупыри — играют в нарды с утра до ночи, с калашами наперевес.
В дормитории поприбавилось свободных мест. Изаура умудрилась впотьмах сгрести лишний матрац, кинула к себе на топчан и улеглась:
— Камфтбл!
— По-английски сечёшь?.. Подвинься.
— Ага. Владею мёртвым языком. Средневековый философ прям.
— Рано инглиш хоронишь. Много людей, или даже стран, на нём балакают до сих пор.
— Англии нет, пиши — помер.
Экономика потребляшек логично сменилась традиционно-патриархальной экономикой мозолистых ладоней и голодных ртов. Глобализация, достигнув предела прироста рынков, вызрела в пародию на саму себя. Часто жребий решает: мол, этот сегодня раб, а тот — Леонсио. В иных селениях социальную страту определяет лотерея, происхождение, принуждение. По-другому не прокормить десять миллиардов владельцев обесценившихся дензнаков и малоценных комбинаций генов. Голоден — паши. Ленив, болен, немощен — тем лучше: сдохнешь. Впрочем, треть популяции изменений не ощутила. А вот миллиардеры посыпались.
Заодно стало очевидно: научно-технический прогресс упёрся в потолок, и с прадедовых календ прорывами не блещет. Перелицованные сто раз «новшества» давно не возбуждают. А главное — прибыли не дают.
Искусственный интеллект, роботизация и автоматизация, вопреки чаяниям, не открыли человечеству утопических перспектив. Да и трудовые ресурсы девать некуда — разве на корм или удобрения.
Государственность пала.
Одна истеричная баба потеряла неведомую ерунду, позарез перед сном необходимую. Появился тупырь с калашом и лампадкой и на удивление благосклонно-терпеливо светил, пока та копалась под шконкой и в мешках. В воздухе разлилось пряно-липкое предчувствование: «Доброта спасёт мир».