Чужая

Белова Ольга Александровна
Здравствуйте,

Я могла бы назвать своё имя, но я уже представилась, к тому же вам оно ни к чему, гниющим костям тоже – если вы читаете эти строки, значит меня уже нету... Было время, когда я считалась поганкой – и у красавиц матерей рождаются длинноносые долговязые цапли, – но к красоте, как и к её изнанке, можно быстро привыкнуть и я вскоре к себе привыкла: при всей моей никудышности спасением моим всегда была улыбка, мама так всем и говорила, и добавляла, что даже на придорожный репей, хотя бы и просто пролетая с наполненной уже корзинкой мимо, порой присядет отдохнуть букашка. Сладкими её молитвами люди прощали мне мою неидеальную внешность, и букашка действительно однажды присела.


Для природы все равны, среди асфальта будней и я распустила цветок флёрдоранжа – и у меня появился молодой человек, друг по переписке. Началось всё бурно. Я спала с телефоном. Трогая горящие под пальцами точки, я до зыби в глазах перелистывала его рукой избрызганные чернилами строки, перечитывала что только в себя не вмещающие многоточия, чем только не заполненные пропуски, знала все наизусть весёлые и грустные скобки, но то, что бурно началось, так ничем и не закончилось: в Тулу меня не отпустили, он всё порывался приехать, но ни поезда, ни самолеты туда не летали – "Дело так и не дошло до обмена самоварами" - как шутила впоследствии мама.



Воскресный папа лучше, чем никакой, кино, а в зоопарке сыро и темно, шатая небо метлой деревьев ручища трет заляпанное в мороженое пальто, макаки скалятся на розовую вату. Когда я повзрослела отец стал подкидывать деньжат, но каждый раз после нашей встречи у меня оставалось ощущение, что со мной продолжают встречаться только для того, чтобы узнать, как дела у мамы, а у мамы сначала был папа Володя, которого я тоже называла папой, а потом появился Суров. Суров кстати и вытащил меня из петли, мама побоялась.


Олег появился в нашем доме, когда мне стукнуло 13, был он не только прекрасным человеком, но и стал прекрасным буфером между мной и Алиной, наскоками Алина искренне хотела быть хорошей матерью (не самое мелкое из её желаний), но из-за неопытности – в каждом деле нужна сноровка, – всё выходило криво, она и сама это замечала, а когда ей было видно то, что было ясно и для других... –  сдержанное, терпеливое участие Сурова было незаменимо. В остальном же Олег был слабый человек, слабый от того, что любил маму, её многие любили, а Суров до какого-то неистового умопомрачения, которое даже из хорошего мужчины делает жеваную тряпку и Алина его давно выплюнула... Ко мне иногда приходит мысль – кроме мыслей, по правде говоря, ходить здесь больше некому, – что если бы Олег был другим и со мной бы всего того не случилось: но это всё из разряда ни до чего хорошего не доводящих рассуждений «если бы», только позже я поняла, что Олега в нашем доме развели, как собачку, потому что настоящая женщина никогда не останется без мужа и будет держать мужчину при себе даже когда не любит, потому что так удобнее искать другого...



Тульская история, тяжелый дурманящий её дым не скоро, но из меня выветрился. Раны зажили, и я зажила прежней жизнью. Наша семейная жизнь не многим отличалась от других где ни тепло, ни холодно, а поддерживается средняя температура в доме, когда один умирает в лихорадке, а другой  в талии провалив щеки, сузив щели глаз от него прикуривает. На место Сурова всё никак не находился претендент и всё клонилось к тому, что он и останется её последней гаванью. А она тем временем начала стареть, процесс разъедания плоти тем мучительнее, чем большим был человек тленом, когда же начинает стареть Женщина – горе ближним, а у Сурова как на зло начались   перебои с работой, при том, что нужно было по-прежнему содержать и её и меня, и её в удесятерённом темпе, потому что воспаленное хождение по магазинам уже не приносило облегчения, а чтобы хоть как-то заглушить боль, нужно было все больше и больше тратить – меняя не кожу, так шкуру, – и трагедия заключалось в том, что не соткано еще, не сшито то, что заглушило бы боль утраты...


Не думаю, что в её действиях был когда-то расчет, как и все по-настоящему женщины она действовала интуитивно, ощупью – всем её нутром руководя, внутри её жила Самка, она и решила обо мне позаботиться, мягкой лапой ведомая Алина, во всем ей повинуясь, во всем её слушаясь, стала как-то настойчивее говорить о том, что не пора ли и мне устроить своё счастье...  Подруги как на зло, как на пружинах, выскакивали замуж, растравливая и без того затравленного зверя. Видя всю мою немощь Алина боле не могла уже ждать милостынь неба, и оказывается давно обо всём позаботилась. Тот самый пошлый запасной вариант был оказывается давно наготове и вовсе не был шуткой... В моем случае им оказался Сергей, толстый увалень Сережа жил со мной в одной лестничной клетке и был конечно мне парой.  Отец Сергея был при должности и у нас, представьте, уже была квартира, а ещё через каких-нибудь несколько месяцев Серёже должны были выдать честно оплаченный диплом.


Не сразу, но Алина стала как-то особенно прилипчива, а когда мелкие придирки стали жалить невыносимо, я была вынуждена признаться, что у меня вот уже полгода как есть Паша, и, хотя он самый лучший в мире, я его конечно же ни от кого не прячу, хотя у него нет квартиры и диплом только в проекте, но с которым нас всё равно ничего не разлучит ... Существование Паши стало для Алины шоком – когда живешь в нелюбви как-то само собой научаешься быть скрытной, и я  ни единой душе, кроме Олега, о Паше не говорила, –  с некоторых пор между нами установилась какая-то немая, бессловесная близость, наверно как между двумя, которых не любят. Суров за меня был рад, и я это знала еще и потому, что он меня не выдал.


Алина стала неукротима, будто напала на след, стала рыть, вынюхивать, пригвоздив меня шпилькой выведала всё, что я только знаю и не знаю о Паше, а потом, будто снимая с обоих мерку, будто тогда уже что-то учуяв, всё пристальнее одного и другого обнюхивала, как обнюхивают на выставке кабелей, присматривая жеребчика... Хотела она конечно одного – счастья дочери!- что только не скрывается под панцирем приличия... Впервые в жизни я проявила настойчивость, знакомство с родителями – момент трепетный, и я решила во что бы то ни стало пригласить к нам Пашу и представить его Сурову и матери.


Прошло всё даже лучше, чем я могла предположить, Алина неожиданно сменила гнев на милость, Паша умел к себе расположить, показать себя с лучшей стороны, у него все стороны были лучшие, во время нашей совместной трапезы всё семейство было в сборе, не приехала только тётка из Воронежа... Паша шутил, а когда между шутками отпустил что-то слякотное, у Сурова съёжилось лицо, пошлая шутка понравилась только Алине.


Всё случившееся позже не укладывается ни в какую хронологию. Всё выхватывается из меня клочьями, которые я не успеваю затыкать воплями. Мы с Пашей ещё встречались, но встречались как-то урывками, отношения слишком заметно начали сходить на нет, он находил какие-то уловки, отговорки, которых раньше не было. В какой-то момент Паша и вовсе начал меня избегать, и я даже не знала, как ему сказать то, что давно уже следовало сказать, потому что скрывать видное не было уже больше никакой мочи... А потом этот чудовищный скандал на кухне.... И сейчас до меня ещё доносятся хриплые крики Сурова... Её остервенелая защита... И брошенная им в неё ...ЛЯДЬ.

Как он побледнел, когда я выросла на пороге... Тогда я первый раз тенью вошла в дом, а они, кидая друг в друга проклятья, этого даже не заметили...


Бросая в комьях истеричный смех Алина, пенясь у рта, уже ничего не видя, никого не замечая, в припадке остервенелой ярости бросала в Сурова то, что началось между нею и Пашей уже во время его первого к нам визита, то, как и где они встречались, то, как они находили друг друга, теряясь в изгибах её тела – Самка, закинув Алинину шею, хохотала в глаза Олегу!!! Всё остальное рвется, клочьями проваливаясь в туман, помню только, что я им так ничего и не сказала, потому что если бы родилась дочь, я бы никогда не назвала её Её именем...

И снова здравствуйте, имя моё вам неизвестно....