Дипломат США Дж Клей о гибели Пушкина АС
Джон Рэндолф Клей (John Randolph Clay; 1808-1885) — американский дипломат, уроженец Филадельфии, воспитанник известного виргинского политика Джона Рэндольфа из Роанока (John Randolph of Roanoke), занимавшего в 1830 г. пост поверенного в С.-Петербурге. 4 июня 1830 г. Клей назначен секретарем петербургской миссии. После внезапного отъезда посланника (приемного отца Джона Клея) с 7 (19) сентября 1830 до 23 мая (4 июня) 1832 г., а затем с 24 июля (5 августа) 1833 до 1 (13) октября 1834 г. и с 12 (24) декабря 1835 до 17 (29) августа 1836 г. исполнял обязанности временного поверенного в делах, и до 23 июля (4 августа) 1837 г. — постоянного поверенного в делах США в С.-Петербурге.
Необходимо объяснить немного непонятный статус молодого американского дипломата до 17 августа 1836 года исполняющего обязанности временного поверенного в делах, и до 23 июля (4 августа) 1837 г. — постоянного поверенного в делах США в С.-Петербурге.
Согласно Венскому регламенту 1815 г. о дипломатических рангах и дополнявшему его Аахенскому протоколу 1818 г., в Российской Империи почетное первое место занимали Чрезвычайные и Полномочные Послы со своим штатом, затем шли миссии, возглавляемые Чрезвычайными Посланниками и Полномочными Министрами, Министрами-резидентами и Поверенными в делах. Помимо них в штат дипломатических миссий входили секретари и атташе с неопределенными функциями (фр. attach;; по-русски их называли «причисленные» к миссии). Институт специализированных атташе начал складываться в середине XIX в., когда в штатах некоторых дипломатических представительств появились должности военных атташе (агентов). Позднее в составе дипломатических миссий появились военно-морские и коммерческие атташе. В списки лиц дипломатического корпуса включались также жены и взрослые незамужние дочери (обычно с 16 лет) дипломатов, которых полагалось приглашать на придворные балы. Взрослых сыновей дипломатов указывали в тех случаях, когда они занимали какую-либо должность в своей миссии, хотя бы личного секретаря своего отца.
Временные и постоянные поверенные в делах находись ниже в табеле дипломатических рангов, но также входили в состав дипломатического корпуса, с соответствующими правами.
Дипломатическая миссия США в Российской империи
В соответствии с указанными, имеющими силу в Российской империи документами, и характером дипотношений США имели право назначать в Россию дипломата, имеющего статус поверенного в делах, а с 1835 года - посланника.
***
Дарья Фёдоровна Фикельмон (внучка М.И. Кутузова), известная в свете под именем Долли Фикельмон оставила свидетельства о Джоне Клей (Дневник. С. 148). «Клей, поверенный в делах Соединенных Штатов, большой оригинал. Он почти не говорит по-французски, но, судя по физиономии, умен. У него неподражаемая осанка. При довольно красивом лице — деревянная стойка, порывистая походка и притом тяжелая и неуклюжая».
21 марта (2 апреля) 1835 г. Дж. Р. Клей женился на девушке из английской семьи, проживавшей в С.-Петербурге, Фрэнсис Энн София Кэтерин Гиббс (Frances Ann Sophia Catharine Gibbs; 1813-1840). Бракосочетание происходило в Англиканской церкви. 13 (25) декабря 1835 г. у них родился сын Гарри Гиббс Клей (Harry Gibbs Clay), крещеный 20 февраля (4 марта) 1836 г. в той же церкви; 22 января (3 февраля) 1837 г. — дочь Мэри Фрэнсис Клей (Mary Frances Clay), крещенная там же 21 февраля (5 марта)34. Известные адреса проживания семьи Клеев в С.-Петербурге: на конец 1833 г. — в «1-й Адмир. части, в доме Коломби, № 96» (несохранившийся дом на Малой Морской улице), на конец 1835 г. — «по большой Миллионной, в доме Петрова»35 (современный адрес — Миллионная ул., д. 8).
В том же «Дневнике» Д. Ф. Фикельмон дала характеристику нидерландскому посланнику Геккерну, которого неоднократно в своей корреспонденции нелицеприятно упоминает и Джон Клей: «У Геккерна, министра Голландии, тонкое, неискреннее, малосимпатичное лицо. Здесь думают, что он шпион Нессельроде. Это предположение достаточно хорошо характеризует человека и его качества» ( Дневник. С. 52). В какой-то момент она изменила свое мнение, но позднее снова вернулась к критическим оценкам.
По характеристике де Лагренэ*, «Геккерен, пожалуй, самый проницательный и хитрый из всех нидерландских дипломатов. Человек бесконечно умный, тонкий и лукавый, на удивление деятельный и превосходно разбирающийся в делах, г-н Геккерен сам лишил себя большей части преимуществ, какие способны доставить столь редкое сочетание достоинств. В самом деле, если он никому не внушает доверия, то потому, что обладает репутацией человека лживого и коварного, отчего поступки его не имеют силы, а речам нет веры». «Как бы там ни было, невозможно отказать нидерландскому посланнику ни в отменном такте, ни в, на редкость изощренной, наблюдательности, ни в совершенно особенном умении знать обо всем больше своих собратьев». Он «умеет взять нужный тон в разговоре с каждым из собратьев по дипломатическому корпусу и каждому прийтись по нраву». Вместе с тем, «политических же познаний и вообще образования ему недостает».
*)Мари Мельхиор Жозеф Теодор де Лагрене (фр. Th;odore-Marie-Melchior-Joseph de Lagrene; 14 марта 1800, Амьен, — 26 апреля 1862, Париж) — французский дипломат.
В 1823–25 годах был третьим секретарём французского посольства в России. После служил в Константинопле и Мадриде. В 1828 году вернулся в Россию в качестве второго секретаря посольства. С 1831 года — первый секретарь. В сентябре 1834 года был переведён в качестве министра-резидента в Дармштадт.
Джон Клей – брату в Филадельфию, февраль-март 1837 года
Брат! Неожиданные новости! Тут, в Петербурге, убит на дуэли – в десяти шагах и сразу, с одного выстрела – литератор Пушкин, я тебе писал про этот необычный, развитый, выдающийся ум. И кем – тем самым молодым поручиком французом, дружком или уж сынком старого Геккерна – нидерландского посла, о котором я тебе упомянул летом в весьма раздраженном письме. Тем не менее светское общество оказалось на их стороне и после дуэли подъезжало в каретах к посольству нидерланскому на Невском выразить своё сочувствие «страдающему отцу» и слегка раненому в мякоть руки сынку-кавалергарду…
А всё же парочка развязалась с Россией не без позора и скандала. Без надежды на возобновление связей и службы в России старшему Геккерну Николай 1 подарил лишь табакерку на прощание, а это такой знак немилости среди нашего брата посольского, что всё равно, что в рожу плюнуть.
В городе, кстати, был какой-то шум против иностранцев. Но напрасно было бы думать, что царя разозлила собственно смерть поэта, которого он, судя по всему, не очень-то жаловал. И даже не участие старого селадона-дипломата в этой дуэли, самое деятельное и провоцирующее, несовместимое с его должностью и положением. Нет, представь, вскрылись какие-то письма Геккерна своему королю с докладом о российском царском семействе, полные грязных намёков и разных подробностей личного свойства о сестре царя*".Этому был сильно возмущен император Николай 1.
*) Существует версия, что рожденные великой княгиней Марией Фёдоровной(нем. Sophia Marie Dorothea Auguste Luise von W;rttemberg)до перехода в православие — София Мария Доротея Августа Луиза Вюртембергская, 14 (25) октября 1759, Штеттин — 24 октября (5 ноября) 1828, Павловск), женой великого князя Павла Петровича, с 1793 года ставшего императором, Николай, Анна и Михаил не были рождены от её мужа Павла Петровича, т.к. они, несмотря на нерасторгнутый брак, уже много лет не жили в супружестве.
Слухи об этом, весьма щекотливом вопросе, естественно, ходили в петербургском свете и дошли, таким образом, до посла Нидерландов Л.Геккерна, который сообщил их своему королю и мужу Анны Павловны.
"Что, впрочем, я всегда тебе и говорил: это шпион самого низкого свойства и не гнушается ничем, даже спальными подробностями в виде доноса. Вот это царя совершенно вывело из себя, потому что, по его убеждению, личная, семейная жизнь – последний оплот человека, и должен быть неприкосновенен, как рубаха нательная. Но это, что касается его семьи, разумеется…
«Сынок», уложивший лучшего литератора России на кровавый снег, покинул Россию первым. Он ехал как бы под арестом, но имел, как сказывают, весьма бравый вид, сидя на облучке и принимая приветствия провожающих. «Папаша» последует за ним в Европу. Мне рассказывал советник английского посольства Магени, которого покойный Пушкин просил быть секундантом, вещи невероятные: случившаяся история крайне грязная! Не со стороны поэта, защитившего от похотливых посягательств гряной парочки жену свою, мать своих детей, а со стороны этих расчетливых и в своем роде живописных грехом отца и сына.
Но и финал истории стоит нескольких слов. Я был в особняке Геккерна, когда он продавал остатки своих мебелей и всего остального, лишнего для вывоза. Продавались даже тарелки (по одной) и супницы тоже! Этот удивительный человек шустро обставил распродажу самых мелочей, вплоть до того, что развесил ценники на всё – от тарелок до стула. На таком стуле с ценником и он сам восседал посреди бойкой распродажи. Говорят, один офицер, желая отомстить наглому Геккерну, всё-таки купил стул, но котором тот сидел, и ещё весьма недружелюбно выдернул его толстой разработанной ж…
Тут есть одна загадка, что касается оставшегося в живых дуэлянта. По законам Российской Империи он должен был быть повешен за ноги. Или – как принимавший присягу и т.д. – выслан в Кавказскую армию, где, разжалованный, мог бы получить обратно свои чины. Если бы уцелел. Вот здесь и за гораздо меньшее зло ссылают на Кавказ под чеченские пули. Но этого не случилось! Чем откупился старый Геккерн – неизвестно, и как я теперь понимаю, высылка этого джентльмена в Европу – просто увеселительная и приятная прогулка по сравнению с тем, что могло его ожидать, окажись царь более последовательным…
***
Что же все-таки помешало императору Николаю 1 быть последовательным в соблюдении Законов Империи?
Из Следственного дела об участниках дуэли
Дело о дуэли поручика Жоржа Дантеса с камер-юнкером Александром Пушкиным
Резолюция императора
29 января 1837 года командующий Отдельным Гвардейским Корпусом генерал-адъютант Карл Бистром доложил Николаю I о ЧП: состоялась дуэль между поручиком Дантесом и камер-юнкером Пушкиным, в ходе которой второй получил тяжелое ранение, скорее всего смертельное.
Оба участника поединка были лицами известными: офицер элитного Кавалергардского полка Дантес был приемным сыном иностранного дипломата – нидерландского посланника барона Геккерна, что же касается Пушкина, то Николай знал, ценил поэта и покровительствовал ему, правда, насколько искренне - неизвестно.
На поданное ему донесение император «повелеть соизволил»: всех причастных к этому делу судить военным судом. И такая резолюция не предвещала ничего хорошего.
С течением времени нравы смягчались, но если в 1837 году в отношении гражданских лиц применялся Свод законов Российской империи 1835 года, то военные суды по-прежнему руководствовались Воинскими уставами Петра I, однозначно указывавшими, что всех участников дуэли подлежит казнить.
Словом, у каждого, имевшего касательство к поединку на Черной речке был серьезный повод поволноваться: конечно, времена на дворе не петровские, но черт его знает, как дело обернется.
Дантес и Данзас перед лицом суда
Военные суды как институт к тому времени в России не существовали. Для каждого отдельного случая создавалась комиссия из офицеров соседнего полка. В комиссию входили председатель, два средних офицера и четыре младших. В качестве консультанта к комиссии придавался гражданский чиновник-юрист.
3 февраля 1837 года открылось судопроизводство, которое продлилось 16 дней и составило 234 листа. Перед комиссией, сформированной из офицеров лейб-гвардии Конного полка, предстали двое: Дантес и секундант Пушкина Данзас. Еще один участник драмы – секундант Дантеса секретарь французского посольства виконт д’Аршиак к тому времени покинул Россию (французский посол срочно отправил его с депешей в Париж, избавив таким образом от судебного преследования).
Обстоятельства дела комиссии были ясны. Пушкин послал нидерландскому послу явно провокационное письмо, на которое тот не мог не ответить иначе как вызовом на дуэль. Как дипломат Геккерн не мог непосредственно сам встать на защиту своей чести и решение Дантеса выйти к барьеру вместо приемного отца всеми воспринималось как само собой разумеющееся, иначе что это за офицер?
Пушкин был известный бретер, инициатор более чем полутора десятков дуэлей. Большая их часть стараниями друзей была предотвращена, но 3 раза поэт стрелялся всерьез.
Не вызывал осуждений и Данзас, которому официально ставилось в вину участие в дуэли в качестве секунданта и недоносительство о предстоящем поединке. Разве мог он отказать старому лицейскому товарищу в просьбе? Да любой из офицеров поступил бы на его месте точно так же, какими бы неприятностями это не грозило. А что касается недоносительства – в офицерской среде стукачей не было и не будет!
И все же закон есть закон. Статьи петровского устава не допускали никакого двойного толкования, и 19 февраля 1837 года полковой суд приговорил: поручика Дантеса и подполковника Данзаса повесить.
Но… командиры были против. И ни Дантеса, ни Данзаса не повесили. Решение полкового суда подлежало утверждению вышестоящими командирами: командиром полка, командиром бригады, затем командиром дивизии, далее командиром корпуса, свое заключение давал генерал-аудитор военного министерства и последнее слово было за царем. Каждый приложил к приговору свои соображения, и в таком виде тот лег на стол Николаю I.
Все высказались однозначно против смертной казни. Повесить офицера за участие в дуэли? В армии такое решение просто не поймут – отказавшийся от дуэли офицер должен покинуть полк, это вопрос чести. Никто не хотел и смерти Данзаса. Но это вовсе не значило, что обоих следовало непременно простить.
В отношении подполковника Данзаса предлагалось ограничиться несколькими месяцами содержания в крепости. Что касается Дантеса, то все сходились на решении лишить поручика чинов и прав российского дворянина, разжаловать в рядовые с определением на службу в дальний гарнизон. Можно ли назвать такое наказание мягким? Ой, вряд ли.
Вместо Москвы или блистательного Петербурга – Богом и царем забытая крепостица где-нибудь в бескрайней Сибири или Средней Азии. Вместо роскошных балов – солдатская казарма. Товарищи по полку отныне не графы и князья, а вчерашние крестьяне.
Солдат пороли розгами и гоняли сквозь строй. (Кто сказал, что разжалованный офицер имеет какие-то привилегии?) Солдатчиной наказали многих участников восстания на Сенатской площади. Так что ни о каком «прощении» речь и не шла. Николай, отдавая решение о придании участников поединка военному суду, вовсе не собирался спускать дело на тормозах. Но…
Окончательный приговор
Вмешались, как всегда, политические соображения. Дантес был иностранным подданным и сыном (пусть и приемным) голландского посла. Наказание в соответствии с приговором грозило дипломатическими осложнениями, Николай не мог не принимать это во внимание. Пушкин же был уже мертв и никакой дипломатический скандал не мог его воскресить.
18 марта Николай I вынес свою резолюцию: подполковника Данзаса заключить в крепость на два месяца, после чего вернуть на службу, а Дантеса как не российского подданного выслать за границу.
Единственное, что царь мог сделать, это отобрать у иностранца выданные ему офицерские патенты – и Жорж Дантес покинул Россию, как и прибыл в нее, рядовым. Королю Нидерландов без каких-либо намеков прямо сказали, что в России не желают видеть в качестве представителя страны барона Луи Геккерна и тот был отозван.
АэС
04.02 2019 года