Нина Николаевна целый день не расставалась со своим дневником. Проходило некоторое время и она снова записывала: " Это ж надо, какая осень стоит бесконечная. Может, я бы и не заметила ее настолько, до неземной тоски, если бы не болел отец. Наверное, никогда не придет пятница. Надо срочно ехать - как он там?".
Она вставала, прохаживалась по комнате, подходила к окну, вглядывалась в бесконечную серую - даже не даль, а какую-то, кажется, осязаемую массу. День был почти на исходе. Моросил дождь. Он моросил, пожалуй, уже недели две. Но сегодня, 30 октября, каждой каплей бил по душе. На оконном стекле нашли свой последний приют листья. Уже и не желтые, а какие-то охристо-коричневые. Прибитые ветром, они покорно умирали. Почтальон вошел во двор. Нина Николаевна опрометью кинулась к двери.
- Вам телеграмма. Распишитесь.
Непослушными пальцами она развернула сложенный пополам бланк телеграммы: "Нина, приезжайте, папа очень болен". Сердце разлетелось на куски. Раньше пятницы никак не получится. Ждать еще два дня. Нина Николаевна с тоской посмотрела на календарь и вновь подошла к письменному столу: "Милый мой дневничок! Ты ведь знаешь, что значит для меня отец.Как бы я хотела сейчас быть рядом с ним. Но почему в жизни нами часто правят обстоятельства, как ветер этими безжизненными опавшими листочками, - она взглянула на оконное стекло-листья, гонимые струями дождя, сползали вниз. - Я когда-то ,еще девчонкой, немного умела гадать на картах. Подружки просили. А потом говорили "Ну, надо же, все-все сошлось!" Я только посмеивалась в ответ. А на просьбы раскинуть еще раз отнекивалась. Разные отговорки находила. Срабатывали, в основном, только эти: "Счастье свое прогадаешь", "Карты устали - надо нецелованным на них посидеть". Тут же выяснялось, что из пятерых девчонок нецелованная только я. Но мне было стыдно в этом признаться, и мы прекращали пытать судьбу. А потом, дневник, с годами, я узнала, что гадать - страшный грех. Буби, пики, черви - все это от лукавого. А крести - вообще дьявольская пародия на крест..."
Нина Николаевна в который раз отложила авторучку. Колода карт в доме все-таки была. Непреодолимое желание застучало, затикало в висках. Она и разгадывать-то не умела полно, развернуто, как это делают профессиональные гадалки. Но ей было достаточно общей комбинации, некоторых конкретных сочетаний для того, чтобы понять, хорошо или плохо легли карты. Сейчас она загадала на отца, перетасовала старую колоду, начала снимать по три. Червовый король вышел со слезами и с крупным разговором. При последующей раскладке он также был окружен сплошной чернотой - в голове, в ногах - все черным-черно от пик и крестей. Нина Николаевна надеялась на последние две карты - ту, которая сверху, на короле - на сердце и ту, что под королем - под сердцем. Перевернула одну - туз винновый, открыла вторую - такая же шестерка. В сочетании - это смерть. Нет, надежда умирает последней. Плохого ничего не случится. Папа сильный. И , к тому же он так любит свою единственную дочь и внука, что не сможет уйти, не попрощавшись, не встретившись.
- Но мы же жертвы обстоятельств, заложники случая, - кажется простонали листья на стекле, - с нами многое случается против воли и желания.
Над домами повисли сумерки. Ранние, октябрьские, непроглядные. На дневник капнула слеза и смешалась со строчкой: " Меня больше никто так не любит, как папа, никто так не понимает, не успокаивает..."
Нина Николаевна с нетерпением ждала шести часов вечера - в это время соседи ее родителей возвращались с работы. У них есть домашний телефон, можно будет позвонить и хоть что-нибудь узнать.
Сын вернулся домой в половине шестого. Мать выбежала в прихожую: "Сыночек, я тебя так ждала. Пожалуйста, не раздевайся. Пойдем скорее на переговорный пункт, Нужно позвонить. Я очень переживаю за деда". Про зонт она, конечно, не вспомнила. Впрочем, в состоянии ощущения надвигающейся беды и не чувствовалось, как дождик больно бьет по щекам, колотит по губам. Наконец-то он усилился. Надоело,видно, и самому моросить.
С номером соединили быстро. Нина Николаевна буквально кричала в трубку соседке:
- Рая! Позови, пожалуйста маму!
- Нина, она не может подойти, мы отца твоего моем...
В уставшем от изматывающего напряжения мозгу пронеслось спасительное: наверно, папа настолько ослаб, - помыться сам не может, мама позвала соседку. Но голос из трубки безапелляционно и убийственно резанул:
- Отец умер в пять часов. Мы его моем.
Нина Николаевна не бросила трубку, не положила ее на рычаг. Она забыла о ней, просто опустила руку и трубка упала.
- Мам, что?
Мать упавшим голосом выдохнула:
- Умер дед.
Когда возвращались домой по совсем уже темным улицам, она кричала на всю округу. Этот крик не приносил никакого облегчения, но сдерживать его не было сил. По позвоночнику простреливало "Навсегда...Никогда"...
С тех пор карты в руки Нина Николаевна никогда уже не брала. А в дневнике, спустя какое-то время, под тем же числом было дописано:
P.S. Не пережил ты осени - я знала,
Бежал ты от нее, как от огня.
Как много я б тебе сказала,
Но не было меня...
И еще приписано: " Не знаю, что легче - умирать или хоронить. Люди, как деревья -живут, пока живы корни - родители. А потом мы просто медленно умираем..."