В девяностые это было, когда отец наш затеял строительство нового дома в деревне на родовом лукинском месте.
Лес, понятное дело, нужно рубить зимой, когда в древесине меньше всего паразитов всяких. Следовательно, зимой и готовят бревна под сруб.
В ту зиму, несмотря на то, что снег установился еще в сентябре, морозов больших не было. А лес рубят именно по морозу. Так мы с братом зазимовали в Кондобережской, вдвоём на всю деревню и остались. И наконец-то в середине декабря похолодало до минус десяти.
Одним декабрьским днем мы с братом отправились из нашей деревни в лесхоз. Идти туда от нас через Великую, значит, три километра до посёлка и еще два от него до лесхоза, итого пять.
Тогда машины у брата еще не было, и мы передвигались пешком.
В декабре светает около одиннадцати часов дня, а темнеет около трёх, опять же дня. По темени зимой пешком по дороге в лесу любой путник – лёгкая добыча для волков. Поэтому мы и совершали свой марш-бросок днём.
Чистый снежок хрустел под ногами, кристально свежий воздух бодрил и радовал. За разговорами не заметили, как вошли в Великую. Уже прошли Тарасы, начался спуск под горку, и тут в нескольких метрах перед нами на дороге появился малыш: идёт нам навстречу, босиком, в светлой маечке и трусиках, белобрысый полуторагодовалый пацанёнок, идёт, и нос кулачками время от времени утирает.
Мы с братом одновременно глянули друг на друга и по этой реакции поняли, что оба видим одно и то же, и это не мираж, а невесть откуда взявшийся живой младенец.
Я сняла своё длинное пальто с капюшоном: оно хоть и тонкое, но шерстяное, а у брата на себе курточка болоньевая лёгонькая была. Брат, бережно накинув пальто на младенца, взял его на руки. И мы начали оглядываться, чтобы понять, откуда взялся младенец.
Проходящие мимо великогубы заинтересованно смотрели на полуголого малыша, которым мы внезапно обзавелись, и разводили руками: ну, не знали они этого пацанёнка.
Мы с братом растерялись, и не из-за того, что опоздаем в лесхоз – туда и вдругорядь попасть можно, - а вот что с младенцем делать, не знали.
Интуиция подсказывала, что живет он где-то неподалёку, потому что босиком зимой путь короткий. А малец, видимо, совсем недавно начал ходить и к тому же, еще не умел говорить, или чужих чурался. Но он молчал, на наши размахивания руками, - не в этом ли доме живёшь, а может, в этом, - он никак не реагировал, только сопел и хлопал своими длиннющими ресницами.
Можно было малыша отнести в милицию, но мы её отродясь в посёлке не видели. Хотя она должна же где-то быть.
Озираясь по сторонам в надежде, что вот-вот откуда-нибудь выскочит мамаша младенца, увидели здание детского сада, стоявшего на взгорье во второй линии от берега, и решили отнести ребёнка туда. Там медицинский работник должен быть, да и телефон они милиции должны знать.
Минут через десять мы уже входили в детский сад, в котором было тихо и пусто. Мы прошли по длинному коридору в поисках хоть одной живой души персонала. И только в самом конце коридора нашлась приоткрытая дверь в кабинет заведующей.
- Вы по какому вопросу? – благодушно спросила она.
Я вошла, а брат с укутанным в пальто младенцем стоял в дверном проходе у меня за стеной. Поэтому заведующая не сразу увидела наш живой свёрток.
- Мы младенца на дороге нашли, - ответила я.
- Как это, на дороге? На какой дороге? – удивилась заведующая.
- Да посреди Великой, - я показала на брата, а он отвернул капюшон пальто и продемонстрировал найденного нами розовощекого младенца, который согрелся и сомлел.
Заведующая, со словами: «у нас младенцы на дороге не валяются», заглянула в сверток и уставилась на него немигающим взглядом, затем заторможено подняла глаза на моего брата, перевела их на меня, словно хотела по нашим лицам догадаться, что происходит.
- Ждите тут, - вдруг сурово произнесла она и резко выскочила из кабинета.
Минуты две-три прошли в безмолвном напряжении. Мы с братом уже представляли себя в милиции, только не так, как думали до этого, а в качестве подозрительных личностей, которым младенцы на дороге в декабре попадаются.
И тут из коридора послышался шум, в кабинет влетела заведующая, безмятежность которой осталась где-то в прошлой жизни, а за ней несколько воспитательниц. Они все галдели, и сквозь гвалт невозможно было разобрать, о чем они говорят громким шёпотом. Младенец внезапно оказался на руках одной из воспитательниц, та тут же унесла его куда-то, а через некоторое время вернулась уже с пустым пальто.
А заведующая объясняла нам, что мальчик первый день только у них, в ясельной группе; соскучился по маме, видимо, и в сончас, когда нянечка вышла из спальной комнаты, решил пойти домой.
Нам с братом самим нужно было торопиться домой, так как через час уже солнце зайдёт. И мы спешно покинули детский сад, понимая, что в лесхоз пойдем в другой день.
Когда мы зашли в магазин за хлебом (а в те годы хлеб продавался только в Центральном и в Тарасах, филиале Центрального), брат узнал в одном из покупателей бригадира лесхоза. Они договорились, что бригадир подготовит документы на лес. А значит, в лесхоз идти нам уже не надо.
Возвращаясь домой уже в сиреневых сумерках, окутавших осины и ели вдоль дороги, заткавших озеро и небо загадочным полотном наступающей ночи, мы улыбались и почти не разговаривали, потому что одна картина стояла перед нами. – Белобрысый мальчуган в белой маечке и трусиках, сливающийся с белым снегом на дороге.
- Знаешь, а я в ангелов поверил, - вдруг произнёс брат.
- И я это же хотела это тебе сказать, - откликнулась я, - да только я тогда успела увидеть, что он отбрасывает тень.
Мы весело рассмеялись, а на душе было радостно и светло. И мы шли по дороге посреди тёмного леса, под звёздным покровом родной заонежской природы, хранящей множество тайн.