Воспоминания советского сапожника
Глава семнадцатая. Возвращение «диверсанта».
Директор нашей обувной фабрики вышел из-за стола и обнял меня.
- Здравствуй, дорогой! – сказал он, по-отечески поглаживая меня по голове сведенными судорогой пальцами. – Это я во всем виноват…Зачем нам нужен был этот фильм? Мало у нас своих проблем…
Было видно – директор переживает события последних дней, понимая, кто втянул меня в эту шпионскую историю.
- Прости меня, дорогой…
Продолжая говорить, директор подвел меня к столу и усадил на стул.
- Что там у тебя произошло? – спросил он, садясь в свое кресло. – Мы ведь ничего толком не знаем…В чем тебя обвинили? Рассказывай!..
- А что рассказывать? – сказал я. - На студии проявили отснятую нами пленку, а она вся черная…
- Как черная?
- Как уголь…
Директор недоуменно уставился на меня.
- Неужели Лёня нахимичил?
- Не думаю…
- Тогда, как это понимать? – спросил он.
- Если бы я мог ответить на этот вопрос…- пожал я плечами.
Директор пристально посмотрел мне в глаза.
- Тебя отпустили совсем или на время?
- Думаю, совсем.
- Я чего спрашиваю, - сказал директор. – Звонили из ОБХСС и сказали, что для закрытия этого дела я должен наказать вас с Бородиным.
- Если для закрытия, то мы с радостью примем ваше наказание.
- В том то и дело, что я не могу вас обрадовать.
- Почему?
- Да потому, что вы испортили кинопленку, а в сапожном производстве она не используется. Она у нас по документам нигде не проходит и не учтена…Поэтому я не могу наложить на вас с Бородиным взыскание за порчу того, чего у нас нет и не должно быть…Не знаю, как объяснить все ОБХСС…
Последнюю фразу директор закончил при вошедшем в кабинет секретаре парткома.
- Тебя что, выпустили? – удивился он.
- Как видишь, - опередил меня директор.
- Объяснение ОБХСС вы придумаете, - сказал секретарь директору, садясь к столу, - а вот как вы будете объясняться с обкомом?
Он перевел взгляд с директора на меня.
- Не думай, что ты снова стал свободным сапожником…На тебе висит должок и его придется возвращать…
- Не тебе ли? – не удержался я.
- Все может быть…
Секретарь раскрыл принесенную с собой папку, вынул из нее и положил перед собой исписанный лист.
- Меня вызывали в обком, - сказал он директору. – Вызвали по поводу фильма. Учитывая, что обком проинформировал республиканское руководство о почине в создании кино-летописи города самими трудящимися, фильм должен быть готов…
Секретарь заглянул в лежавший перед ним лист.
- …готов к двадцать пятому октября…
Директор нервно застучал сведенными судорогой пальцами по столу.
- Чего такие сроки? – спросил он. – Ведь юбилей почти на две недели позже…
- Обком планирует показать фильм по телевидению несколько раз еще до юбилея и на торжественном собрании общественности области. Оно тоже пройдет до седьмого ноября…
Я слушал его и улыбался. Уж слишком выглядел он смешным в роли представителя обкома. Закончив говорить, парторг перевел взгляд с директора на меня.
- Рано смеешься, - сказал он. – Обком настроен очень решительно.
- Во-первых, я не член партии, поэтому решительность обкома направлена против тебя, а во-вторых, ты сам говорил о моей безответственности и о том, что мне нельзя поручать серьезные дела. Я их все равно завалю…Как видишь, ты оказался прав…
- Я говорил, что тебе нужен хороший руководитель…
- Уж не ты ли?
- Представь себе, - сказал секретарь и повернулся к директору. – Обком поручил мне руководить съемками фильма…
- А если фильм не будет готов к сроку? – спросил я.
- Тебя сразу уволят…
- Это я и без тебя знаю, - перебил я его. – Меня интересует, что будет с тобой?
- Пусть тебя это не волнует, - ответил секретарь, кладя лежавший перед ним лист снова в папку и закрывая ее. – Ты лучше о себе подумай…
- Так я о себе и думаю. Я согласен быть уволенным, лишь бы тебя турнули из партии…
- Если ты так сделаешь, тогда, как ты говоришь, турнут нас двоих, - он кивнул на директора.
- Фильм, конечно, делать надо, - примирительно сказал директор. - Только, как его делать, если у нас даже пленки нет?
- В обкоме напомнили, что вместе с кинокамерой передали вам более трех тысяч метров пленки, - сказал секретарь директору. – Это, как они выразились, хватило бы снять пятичасовое кино. И надеются получить от вас взамен хотя бы двадцати минутный фильм…
- Они же знают, что произошло с теми тремя тысячами пленки, - напомнил я.
- В обкоме сказали, что в наших интересах сделать все для того, чтобы они быстрее забыли об этой истории…А забудут они только после просмотра готового фильма…
Когда секретарь вышел из кабинета, я признался:
- Если он начнет руководить мною, я точно завалю фильм.
- Он не станет этого делать, - сказал директор.
- Вы запретите ему?
- Нет, - признался директор. – Просто он боится твоего провала больше, чем я…
Директор сидел за столом, пытаясь выпрямить сведенные судорогой три пальца правой руки, показывавшие вслед секретарю фигу.
Глава восемнадцатая. Раскрытие диверсии.
Директор, понимая серьезность грозящей ему опасности от провала съемок фильма, послал за кинопленкой в город Шостку нашего снабженца.
- Он из-под земли достанет, - сказал директор тоном руководителя, хорошо знающего своих подчиненных.
Пока снабженец, как шахтер, доставал кинопленку, я составил график повторных съемок. Обзвонил секретарей парткомов всех комбинатов, заводов и организаций, где мы уже снимали. Согласовал с ними дни и время повторных съемок. Ситуацию объяснил браком кинопленки во время первых съемок.
Наш директор действительно хорошо знал свои кадры.
Через неделю пленка была у нас.
Пошел на склад получать ее.
- Приходи через час, - сказала кладовщица.
- У меня нет времени ждать, - сказал я.
- А я не могу сейчас ее выдать…
- Почему? – удивился я. – Она же стоит вот под стенкой…
- Я ее еще не приняла…
- Так принимайте.
- Вот я и говорю – приходи через час…
- Дайте мне две коробки, - сказал я, - а остальные принимайте без меня…
Я сел на стул возле ее стола и приготовился ждать. Кладовщица поняла – без пленки я не уйду. Она взяла две коробки с пленкой и положила их на стол. Сев на стул, начала срывать липкую ленту, которой коробка была заклеена.
Оторвав ленту, с трудом сняла крышку с коробки, в которой лежала пленка в черном светонепроницаемом пакете. Когда она вынула из коробки черный пакет и попыталась раскрыть его, я бросился к ней.
- Что вы делаете? – закричал я, выхватывая из ее рук пакет с пленкой.
- Принимаю пленку, - по-видимому испугавшись моего крика, тоже крикнула кладовщица.
- Зачем же раскрывать пакет?
- А как я ее перемеряю?
- Зачем? – выдохнул я.
- Как зачем? – удивилась кладовщица. – Вот на крышке написано, что в этой коробке 290 метров, а я могу поспорить, что меньше... Прошлый раз во всех коробках не хватало метров по десять-пятнадцать…
Я упал на стул и безумным взглядом уставился на женщину. Я все понял! Мы с Лёней месяц снимали фильм на пленку, которую кладовщица «засветила», перемеряя ее портняжным метром на своем столе, под ярким светом настольной лампы..
- Вы слышали, что нас с Бородиным чуть не посадили в тюрьму как «диверсантов» ? – прохрипел я в лицо кладовщице, пытаясь остановить нервный тик на щеке.
- А при чем здесь я? – сказала она, начиная бледнеть.
- Притом, что «диверсант» - это вы! – закричал я, держась за щеку. – Пленку нельзя раскрывать на свету…Понимаете: нельзя!? Она боится света! Вы ее превратили в брак…После проявки она становится черной… На нее уже ничего снять было нельзя, а мы, как дураки, целый месяц снимали…Это не мы с Лёней должны сидеть в тюрьме, а вы…
Лучше бы я не говорил о тюрьме. Сорвался, а потом успокаивал женщину, отпаивая валерианой. А она, вспоминая своих детей и мужа-алкоголика, умоляла не выдавать ее.
Не выдал.
Не рассказал даже Бородину. Пожалел кладовщицу, ее детей и мужа алкоголика.
Не мог я поручиться за своего оператора.
Лёня после допросов стал очень нервным.
Глава девятнадцатая. Повторные съемки.
Съемки шли быстро. Можно сказать, мы снимали вторые дубли уже отснятого материала. Все было знакомо и отрепетировано первыми съемками. Охранники узнавали нас на проходной; рабочие, герои съемок, трудились, не глядя в камеру; электрики понимали оператора без слов. Правда, отсутствовали рассказы Лёни о детях, жене и теще. Слишком свежи были его признательные показания на допросах о конфетах, крышках для консервации и нитках….
В повторных съемках было еще отличие от предыдущих. Снимал я не только на комбинатах, заводах и фабриках города, указанных в утвержденном обкомом сценарии. Многое снимал по своему первому, забракованному, сценарию. Прежде всего, парня, идущего по городу. Затем - многолюдные улицы, отдыхающих в парках и садах, детей, играющих у фонтанов, молодоженов, возлагающих цветы к Вечному огню...
Побывали мы с Бородиным и кинокамерой в художественном музее, театре, на стадионе…
За время съемок по моему сценарию Лёня не задал мне ни одного вопроса. Хотя помнил – первый раз мы ничего этого не снимали. Если бы он спросил: зачем снимаем, я не знаю, каков был бы мой ответ. Действительно, что ответить? Не мог же я признаться, что мой сценарий нравится больше, чем утвержденный. Особенно после допросов. Что надеюсь на чудо: секретарь по идеологии «прозреет» и разрешит сделать фильм таким, каким я его вижу.
А пока съемки по моему, забракованному, сценарию – это не директорская, а моя «фига» областному идеологу и парторгу нашей фабрики. Правда, пока в кармане.
Через месяц съемки закончились.
Перед отъездом зашел к директору.
- Мне нужны деньги.
- Ты не получил командировочные?
- Получил.
- Тогда в чем дело?
- Мне нужны деньги для фильма, - пояснил я. – Наличными.
- Сколько?
Я назвал ориентировочную сумму.
- Побойся Бога, откуда у меня такие деньги, - взмолился директор.
- Прошлый раз я потратил больше…
- Свои? - удивился директор. – Наличными?
Я кивнул.
- По перечислению я согласен, но наличными – исключено.
- Если не будет наличных, не будет и фильма к сроку…
Директор задумался.
- А без денег никак нельзя?
- Можно, - сказал я. - Натурой.
- Спиртом?
Я укоризненно посмотрел на директора.
- Не унитаз меняем, товарищ директор, а фильм делаем…
- Тогда объясни…
- Предлагаю ускорить производство фильма дорогими подарками.
- Но это же тоже деньги…
- Никаких денег, презенты - это наша обувь!
…Через несколько часов Лёня помог занести в мое купе коробки отснятой кинопленки и чемодан с пятнадцатью парами шикарных модельных женских туфель, которые я взял со своих выставочных стендов.
Глава двадцатая. Рукотворная валюта.
Когда я вошел в кабинет директора киностудии хроникально-документальных фильмов, он подписывал какие-то бумаги. Отложив их в сторону, предложил мне сесть.
- Рад, что вас выпустили, - сказал он, узнав меня. – Только сразу же предупреждаю: помочь вам ничем не смогу. У нас столько заказов, что под угрозой срыва собственный план. А за это, сами понимаете, по головке не погладят…
Он говорил, я понимающе кивал головой.
- Руководство нашей фабрики, - заговорил я, когда директор замолчал, - партийный комитет и весь трудовой коллектив горячо и сердечно поздравляет вас и весь ваш коллектив с наступающим пятидесятилетним юбилеем нашей страны и желает вам новых трудовых успехов и счастья в личной жизни.
- Спасибо, - настороженно ответил директор.
- Вы часто радуете нас, ваших кинозрителей, своими высокохудожественными произведениями. Сегодня мы в благодарность за них дарим вам наш рукотворный подарок…
Я вынул из спортивной сумки и поставил на стол перед директором пару женских туфель. Он замер, уставившись на них, беззвучно шевеля губами.
Туфли, правда, были шикарные. Ярко красные, остроносые, с каблуком-шпилькой и замысловатым узором из длинных тонких ремешков, предназначенных для подчеркивания щиколотки красивой женской ноги.
- У вашей жены какой размер обуви? – спросил я.
- Тридцать шестой…, - почему-то шепотом ответил директор.
- Эти велики, - сказал я, забирая туфли со стола.
Директор схватил меня за руку.
- Они подойдут ей, - зашептал он, сжимая запястье моей правой руки.
- Это тридцать восьмой…
- На шерстяной носок будут как раз, - директор сжал мне руку сильнее.
Я нагнулся и левой рукой достал из сумки точно такие же туфли.
- Тридцать шестой…
- Вы волшебник! – выдохнул директор, отпуская мою руку.
Директор убрал туфли в ящик своего стола.
- Давайте ваше письмо.
Я достал из папки письмо-ходатайство. Директор взял его, что-то написал на нем и протянул лист мне. На письме я прочел: «Оказать содействие, но не в ущерб планам киностудии».
- Сами понимаете, другое я написать не могу, - наклонился ко мне директор. – Главное, у вас примут заказ. А дальше – все зависит от вас, как вы сумеете договориться с начальниками цехов, участков и непосредственными исполнителями вашего заказа…
Поблагодарив директора, я взял свою спортивную сумку с тремя парами женских туфель и пошел к начальнику проявочного цеха. Оформление заказа было недолгим. Уже через полчаса я с сумкой и двумя оставшимися парами туфель в ней заходил в кабинет начальника цеха печати. Мы быстро договорились с ним. Пряча туфли в ящик стола, он пообещал отпечатать мой материал сразу после поступления негатива из проявочного цеха.
Проводив меня до двери, начальник цеха остановился.
- Хочу предупредить вас, - сказал он, берясь за дверную ручку и давая понять, что дверь откроет сам. – С готовым фильмом вы можете просидеть на фабрике до самого юбилея…
- Почему?
- Потому что его не успеет просмотреть ОТК…
Я удивленно смотрел на собеседника.
- Не удивляйтесь, у нас тоже есть отдел технического контроля, - пояснил собеседник. – И до тех пор, пока контролеры не дадут свое «добро», вам никто фильм не выдаст…
- Выход?
- Вам следовало еще позавчера от директора сразу идти к контролерам и забивать место в очереди на просмотр вашего фильма… Материала студия готовит сейчас много и все необходимо просмотреть от первого до последнего кадра…Времени на это уходит уйма, поэтому и очередь…
Начальника контролеров в своем кабинете не оказалось. Он был на просмотре. Чтобы не упустить его, я осторожно вошел в просмотровый зал. Привыкнув к темноте, увидел в середине зала одиноко сидевшего человека. Догадался - это и есть главный контролер. Чтобы после просмотра не искать его, решил досмотреть фильм вместе с ним. Тихонечко сел на сидение в последнем ряду.
Глядя на экран, мне постепенно становилось не по себе. Скоро охватила паника…На экране шел документальный фильм о каком-то городе с текстом из моего фильма. Я точно помнил, как переписывал звучащие с экрана фразы и целые абзацы из доклада полученного в обкоме. Экранный текст отличался от моего только фамилиями тех, кто, как и у меня в фильме, стал на трудовую вахту, поддержал почин, откликнулся на призыв партии, возглавил социалистическое соревнование…Даже некоторые экранные проценты совпадали с моими…
Через час, когда пара туфель скрылась в сейфе начальника ОТК и мы с ним обо всем договорились, я спросил, кивнув в сторону просмотрового зала:
- И много вам приходится смотреть таких фильмов?
- Я вас умоляю, - замахал руками контролер, - не называйте это фильмами…Это же не кино, а юбилейные рапорты на пленке…
…Проворочавшись в гостиничной постели всю ночь, решил не делать еще один кино-рапорт. Похвалил себя за то, что взял с собой оба сценария. Утром достал их из папки. Взял утвержденный сценарий «Навстречу юбилею», зачеркнул его название и написал другое. Затем эту страницу с утверждающей росписью секретаря по идеологии прикрепил скрепкой к своему сценарию. В работу пошел мой фильм.
…Через две недели в чемодане вместо обуви лежали три копии фильма «Продолжение рассказа».
Глава двадцать первая. Возвращение.
Из аэропорта позвонил в обком партии инструктору. Сказал, что фильм готов и уже в городе. Инструктор пообещал сразу же доложить.
Директор встретил меня радостно. Обрадовался еще больше, когда я положил на стол авоську с коробками копии фильма. Известие о моем возвращении с готовым фильмом быстро разнеслось по всем этажам фабрики. В кабинет директора зашел его заместитель. Через пару минут – секретарь парткома.
- Едем! – энергично сказал директор, хватая авоську с коробками и бросаясь из кабинета.
Все побежали за ним.
В машине он сообщил, что договорился с директором соседнего кинотеатра. Там, в перерыве между сеансами, просмотрим наш фильм.
При первых же кадрах я разволновался и вышел из темного зала. Вернулся за пару минут до окончания фильма. Секретарь и заместитель сидели. Директор стоял, держась за спинку кресла. Когда зажегся свет, директор повернулся ко мне. На нем не было лица. Вместо него – потный страх.
- Зарезал, - бескровными губами прошептал он. – Ты же меня без ножа зарезал…Что ты натворил? Разве такое кино тебе разрешил делать обком? Ведь утверждали совсем другое…
Он дрожащей рукой достал из кармана носовой платок и вытер им лицо и шею. Заместитель сидел, хмуро глядя на экран, будто кино еще продолжалось. Секретарь подошел ко мне.
- Я знал, что ты плохо кончишь - сказал он. – Но зачем же всех тащить с собой?..
При выходе из зала заместитель директора тихо сказал мне:
- Обком тебе этого не простит.
На фабрике директора ждала телефонограмма. Нас приглашали с фильмом в конференц-зал обкома партии.
На просмотр в зал вошла большая группа работников обкома. Расположились по рядам, согласно субординации. На первом – секретари, на втором – их заместители и заведующие отделами, на третьем – их заместители и инструкторы.
На нас никто не обратил внимания. Все смотрели на ряд, где сидел первый секретарь. В зале погас свет. Я хотел встать и выйти из зала. Но директор схватил меня за рукав пиджака.
- Нет уж, дорогой, - зашептал он, дыша мне в лицо валидолом, - погибать будем вместе…
За время просмотра директор проглотил несколько таблеток валидола.
- Ты меня зарезал, а эти сейчас закопают, - шептал он, глядя на сидящих впереди товарищей.
Товарищи готовились к погребению тихо. Почти бесшумно. Только из первого ряда изредка доносился тихий звук сморкавшегося человека. Присмотревшись, заметил: первый секретарь утирает нос платком. По-видимому, грипп.
Услышал, как мелкой дробью стучат зубы у сидевшего через кресло от меня нашего секретаря. Директор шелестел упаковкой валидола. Заместитель, облокотившись на спинку кресла переднего ряда, смотрел на головы наших могильщиков.
Фильм закончился. В зале зажгли свет. Тишина. Сидевший в первом ряду секретарь по идеологии, наклонился к первому секретарю. Тот что-то сказал ему. Идеолог встал и торопливо обвел взглядом зал. Увидев нас, махнул рукой, призывая подойти.
Сделав шаг, директор пошатнулся. Пришлось взять его под руку. Он был близок к обмороку. Идти ему было трудно. Все заработанное за годы своей трудовой деятельности нес он сейчас с собой: гипертонию, язву желудка, бронхит, остеохондроз…Все это на венозных, искривленных жизнью и саранчой ногах, передвигал он с трудом навстречу инфаркту. Когда мы подошли к первому ряду кресел, с директора пот стекал ручьями.
Неожиданно вперед почти выбежал наш парторг.
- Я хочу заявить…
Первый секретарь, увидев нас перед собой, встал и обнял мокрого директора.
- Спасибо, дорогой, - сказал он, не отстраняясь от него, - спасибо! Тронул ты меня до слез…
Он выпустил директора из объятий и вытер текущие по лицу слезы.
- Отца вспомнил, - как бы оправдываясь перед соратниками за слезы, сказал секретарь. – Он у меня тоже погиб…Жаль, отец тоже не видел наш город преображенным…И я бы сказал ему: «Смотри, отец, каким красавцем он стал!…»
Заговорили все сразу. Восторженно, перебивая друг друга, но сразу же умолкая, когда в разговор вступал первый секретарь.
- О чем ты хотел заявить? – обратился он к отходящему в сторону нашему секретарю.
- Я хотел заявить… - бледнея и запинаясь, заговорил наш партийный вожак, - Я хотел заявить, что коммунисты обувной фабрики, вместе с трудовым коллективом готовы и впредь выполнить любое задание партии…
Первый секретарь обкома одобрительно высморкался и, вытерев нос платком, сказал все еще бледному директору:
- Повезло тебе с ним… С такими помощниками не то что документальное, художественное кино делать можно…
Все засмеялись.
- Вы абсолютно правы, - впервые открыл рот директор, чувствуя, как инфаркт, задев его плечо, прошел мимо.
- Ну а где же твой упрямец? – спросил у идеолога первый секретарь.
- Вот он, - показал на меня секретарь по идеологии. – Подойди к нам…
Я сделал шаг и встал перед красными очами, плачущего первого секретаря.
- Ну, что ты теперь скажешь? - спросил он меня в наступившей тишине, - Теперь ты видишь, кто оказался прав?
Я молчал.
- Правильно делаешь, что молчишь…Здесь говорить нечего…Фильм сам сказал за себя… Запомни, партия никогда плохому не научит…
Он повернулся к идеологу.
- Спасибо тебе, - сказал ему первый секретарь. – Замечательный, нужный фильм.
Попрощавшись с нами, руководитель области направился к двери. За ним потянулись остальные: секретари, их заместители, заведующие отделами, их заместители, инструкторы…
…Фильм долгие годы показывали по областному телевидению и в качестве киножурнала в кинотеатрах города и области. Одна копия была подарена городу-побратиму во Франции. Еще одна – воинской части, носящей имя нашего земляка.
Создателей фильма поощрили.
Директор нашей фабрики получил новую трехкомнатную квартиру. Его двухкомнатную отдали секретарю нашей парторганизации.
Бородина взяли оператором на областную студию телевидения. Вместо уволенного за пьянство оператора, которого Лёня научил пить во время стажировки.
Благодаря ходатайству идеолога самая дорогая награда досталась мне. На торжественном собрании победителей социалистического соревнования в честь пятидесятилетия октябрьской революции мне вручили Почетную грамоту обкома партии.
Сейчас она висит на стене в комнате общежития, где я живу с женой и ребенком.