Любимая мелодия детства

Эмануил Бланк
                С музыкой у меня не получалось. Несколько раз меня, как и многих, отдавали на баян, аккордеон и даже скрипку. Не нравилось.

                Видимо потому, что преподавателя стоящего не было. Да и родители музыкантами не были. Пианино дома отсутствовало напрочь. Ни скрипок, ни аккордеонов, ни прочих музыкальных инструментов.

                -Со слухом у тебя все хорошо. Да и пальцы музыкальные,- успокаивала меня Розика-сводная сестричка,которая была простым советским композитором. Правда, музыка у неё получалась, все больше, с еврейским акцентом.
                В консерватории, чтобы допустить к диплому,  ей посоветовали, по-хорошему, заменить название «еврейские мелодии» на молдавские. После этого, все выпускное и  дипломное прошло на «Ура».

                - Слух у тебя отличный. Только с музыкальной памятью у тебя плохо, сказала она. - Но это у многих

                После ее вердикта я смирился с отсутствием светлого музыкального будущего. Тем более, что Розка научила меня исполнять несколькими аккордами « Червону руту» и громче всех аплодировала.

                Нет, вру. Появилась, как-то, в раннем детстве губная гармошка. Но играть на ней  было неудобно. Да и в кино фашисты вечно на ней дудели. Как приходила очередь нашим разведчикам захватить какого-то фашистюгу, так он непременно на губной гармошке перед этим наигрывал. Ещё не хватало, чтобы пацаны на улице фрицем обзывать стали.

                Единственным поставщиком музыки в нашей половине дома была маленькая радиоточка. Да ещё папа по утрам очень петь любил. Напевал он всегда, с самого спозаранку, когда только пену для бритья начинал вспенивть.

                Целых семь лет отец служил на Тихоокеанском флоте, хранил для меня свою боевую тельняшку и бескозырку, да здорово исполнял украинские песни, старые еврейские молитвы и  все, что касалось морской певучей тематики.

                - Тот , кто рождён был у моря,- заводил он

                - Ло мир алы инейнем, инейнем ( давайте, все вместе,вместе..,идиш)

                - Дывлюсь я на небо, тай думку гадаю...

               
                Мелодии начинали литься сразу, как только отец выходил в столовую комнату, подсыпал в печку  блестящий антрацит из ведра и тихонько прикрывал дверь нашей спаленки, где рядом с моей, стояла их с мамой высоченная кровать.

                Говорят, что дядя Борис, приехавший к нам в гости из соседних Бричан и женившийся на тете Циле - маминой сестре, спас ребенка, то есть меня, от падения с большой  кроватной высоты. Тогда мне было, всего-то,  несколько месяцев, и я впервые начал  самостоятельно задним ходом сползать с огромной перины.

                - Если бы не мой папа, ты бы ударился головой и не был бы таким умным,- с укором напоминала мне сестричка Жанна в те острые моменты, когда я не хотел делиться с нею игрушкой или куском хлеба, намазанного сливочным маслом и сливовым повидлом.

                Она родилась у Бориса и Цили только через несколько месяцев после того случая, но хорошо запомнила все подробности со слов родителей и бабушек.

                Жанна столько раз называла меня умным, что пришлось соответствовать этому высокому статусу, причем  с самого раннего детства.

                Да и приятно, когда ты так сообразителен и красив. Я приближал лицо к зеркалу и влюблённо рассматривал собственное отображение. Очень нравилось глядеть на себя и в большом зеркале старого платяного шкафа, установленного на Розиной половине  дома.

                Кстати, в нем я с удовольствием наблюдал не только свою задорную мальчишескую физиономию. В ней меня раздражали только веснушки, высыпавшие на носу каждый раз, когда заканчивалась зима и солнце все больше зависало прямо над нашим забором.

                В зеркале я мог видеть, вдобавок, ещё и роскошные разнообразные формы  женщин, которых обшивала неутомимая Роза. Она, правда, вечно выгоняла меня из комнаты , где происходили примерки, но...

                Но отражение в большом зеркале  заставляло прильнуть к щели полуоткрытой двери и наблюдать-наблюдать за чудесными комбинашками, чулками, резинками и прочими дамскими секретами.

                Было радио и у Розы. В отличие от нашей маленькой радиоточки, там можно было услышать даже Голос Израиля. Начиналась передача с исполнения «Эвейну Шолом Алейхем» ( Мы придём к Вам с Миром)

                Мелодия была очень красивой,а слова простыми . С учетом того, что  бабушки строго-настрого проинструктировали, что об Израиле говорить нельзя нигде и ни в коем случае, я запомнил в той мелодии все железно и навсегда.

                К ужасу моих близких, долго ждать сольного исполнения им не пришлось. Гордая песнь, которую мы все считали народным гимном Израиля, разлилась по всему большому фойе нашего сокирянского кинотеатра. Я хорошо знал, что говорить по-еврейски опасно и можно запросто нарваться на истеричное « жидовская морда». Поэтому громко исполнил только мелодию.

                Несмотря на трехлетний возраст, горланил я довольно уверенно. Все евреи , коих перед премьерой индийского фильма с участием самого Радж Капура , было там не меньше полусотни, остановились как вкопанные и потрясённо уставились на мою бедную бабу Риву. Она, хоть и была занята контролем билетов, сдерживая толпу  на входе, но побледнела больше всех. В кинотеатре было полно милиционеров и прочих дружинников.

                Видя такую неравнодушную реакцию зрителей я немедленно удвоил громкость. После минутного шока все, кто был в курсе, срочно стали покидать опасное место, быстро перекочевывая в зрительный зал.

                Их тут же заменили счастливцы других национальностей, которые ничего не понимали в происхождении приятной мелодии и стали  дружно подпевать, хлопая в ладоши. Веселье становилось неконтролируемым. Сионистская провокация стала явной и необратимой. Но власть предержащие музыки этой не знали. К счастью.

                Но мое исполнение заметно ускорило исход в зрительный зал последних посвященных, застрявших в буфете у тети Иты за бокалами с вкуснейшим сокирянский пивом.

                Ита изо всех сил делала моим родителям большие глаза, но со мной, вовсю упивавшимся  славой настоящего народного артиста,  справиться было невозможно.

                - Гей авек , мишигинер ( уходи, сумасшедший)!,- не сдержавшись, крикнула она через все пространство большого фойе. И папа , наконец, прийдя в себя, догадался выскочить со мною на улицу, отвлекая какой-то занятной историей.

                С тех пор, ту еврейскую мелодию я напевал постоянно. Правда того оглушительного успеха больше  не повторялось. Ни в детском садике, ни в школе, ни в институтах,- никто не знал мелодии, либо сознаваться в этом никак не хотел.

                Вот и сейчас я напеваю. Нравится она мне…