Андрей Анисимов
Пройденный путь
рассказ
Терехов остановился на краю заваленной валунами котловины, и принялся вертеть головой, оглядывая циклопическое нагромождение камней.
- Где-то здесь…
- Здесь? – с сомнением произнёс Григорьев. Встав рядом с Тереховым, он тоже принялся крутить головой, пытаясь, скорее, не отыскать что-то в этом хаосе, а прикинуть шанс этого «что-то» уцелеть под толщей завала. – Здесь сплошь камни.
- Я же говорил тебе, они образуют там некое подобие дольмена, - раздражённо бросил Терехов. - Колодец внутри. Поэтому он и уцелел.
- А откуда здесь взялся этот дольмен?
- Это не дольмен. Я же говорю: что-то вроде. Просто так легли камни. Случайность.
- Именно над колодцем…
Терехов недоумённо посмотрел на товарища.
- А может и не случайность, - неуверенно проговорил он.
Он ещё раз оглядел каменное поле, потом уверенно указал куда-то влево.
- Вон там, точно. Мы просто вышли не с той стороны…
Терехов начал спускаться, балансируя на осыпающемся склоне. Каменная крошка сыпалась из под ног, обволакивая его облаком въедливой охристой пыли. Следом, морщась и негодующе фыркая, полез Григорьев.
Достигнув псевдодна котловины, они двинулись вглубь каменного поля, с трудом находя себе дорогу. Григорьев уже увидел тот камень, что был крышей «дольмена». Он был совсем недалеко – метров пятьдесят-шестьдесят, но с него семь потов сошло, прежде чем они с Тереховым достигли его. Преодолев последний барьер, они остановились, переводя дух, тщетно пытаясь вытряхнуть из одежды и волос вездесущую пыль.
- Вот он.
Григорьев молча кивнул в ответ.
Форма, которую образовали падающие обломки, и впрямь походила на древнее погребальное сооружение, правда несколько кривобокое. Одна стенка была больше другой, поэтому камень, образующий «крышу», лежал под наклоном градусов в тридцать. Внутри было почти чисто, не считая всё той же пыли. Прямо посреди «дольмена» зияла неровная дыра колодца.
- Вот он, - повторил Терехов.
Осторожно, словно боясь разбудить спящего, он подобрался поближе, и, чуть вытянувшись вперёд, позвал:
- Э-эй! Эй, ты слышишь меня?
- Великий Дух Каменной Дыры, откликнись! – делано торжественным голосом воззвал Григорьев.
- Напрасно иронизируешь, - бросил Терехов. – Он здесь. Я в этом уверен.
- Значит спит, - заключил Григорьев.
Терехов бросил на товарища недовольный взгляд. Сделав пару неуверенных шагов, он снова остановился, прислушиваясь к чему-то. потом сделал ещё один шаг. В колодце по-прежнему было тихо. Протиснувшись между Тереховым и стенкой «дольмена», Григорьев заглянул в тёмную горловину колодца, поднял небольшой камень и подбросил его на ладони.
- Ну, что. Разбудим его?
- Я бы не стал этого делать, - предостерёг Терехов.
- Почему?
- Потому что, это мой колодец, - прозвучал рядом с ними бесплотный голос.
- А? – от неожиданности Григорьев выронил камень, и он, ударившись о стену «дольмена», полетел в колодец, издавая сухой щёлкающий звук.
- Кто это сказал?
- Я, - прозвучало из воздуха.
Григорьев растерянно поглядел на побледневшего Терехова. Тот начал пятиться назад, пока не уткнулся спиной в валун.
- Что вам здесь нужно? – голос был не рассерженный, а скорее усталый. Как у старика, тащащего на себе тяжёлый груз прожитых лет.
- Мы пришли… - проговорил Терехов и замялся, проглатывая комок в горле. – Мы пришли посмотреть… Я хотел…
- Любопытство, не самый худший человеческий порок, - заметил голос. – Ну что ж, смотрите.
Край колодца ожил. Неровная каменная кромка начала деформироваться, точно пластилин под чьими-то невидимыми пальцами, приобретая плавные, сглаженные очертания, но дальше этого дело не пошло. Несколько раз оплывший камень снова начинал менять форму, однако после трёх или четырёх попыток, замер окончательно.
- Слаб, слаб, - с горечью произнёс голос.
- Что это было? – пробормотал Григорьев
- Это моя сущность, заключённая в структуру этого камня, - пояснил голос.
- Твоя сущность?
- Да. Сущность того, кем я, и все мы были изначально.
- А кем вы были изначально?
- Людьми.
- Ты… человек? – запинаясь, спросил Терехов.
- Был им. Когда-то. Точно таким же, как и вы. Теперь я только сущность… Слишком слабосильная, чтобы даже преобразовать ту материю, в которую она заключена.
Голос умолк. Несколько секунд было слышно только завывание ветерка в каменном лабиринте, да тихий шорох отслаивающихся и осыпающихся пластов породы. Первым заговорил Григорьев.
- Это какой-то трюк, - уверенно проговорил он, стряхивая с себя охватившее его оцепенение. – Ловкий трюк, и ничего более.
- Трюк? - Невидимый собеседник издал какой-то хрюкающий звук, и лежащая вокруг колодца пыль вдруг взметнулась вверх, в один миг обретя очертания человеческого тела. Пылевая фигура секунду висела в воздухе неподвижно, а потом потянулась к Григорьеву.
Тот у ужасе отпрянул, снова ударившись спиной о валун.
Из сгустка опять послышался короткий хрюкающий смешок и фигура моментально исчезла, обратившись в десяток опавших пылевых ручейков.
- Трюк...
Григорьев вытер рукавом рубашки лицо: он весь вспотел, и не только от нагревающихся на солнце камней.
- Как может существовать человеческая сущность, сознание, без человеческого тела?
- Эта давняя история, - сказал голос. – И ей не один десяток тысяч лет.
- Так давно в прошлом тоже жили люди? – удивился Терехов.
- Они жили и раньше…
- Как же такое получилось? – робко попросил Терехов.
- Стоит ли говорить о безумстве, которое сгубило нас всех? – голос помолчал, точно раздумывая над просьбой. - Стыдно признаваться в собственных проступках, и уж тем более трубить о них во всеуслышание. – Он снова замолчал.
- А что это было? – так и не дождавшись продолжения, спросил Григорьев.
- Я же говорю: безумство. Ненасытная жажда новшеств, помноженная на огромные возможности. Страшная смесь.
- Почему?
- Потому что это позволяет менять естественный, сиречь нормальный, порядок вещей. А это чревато. Вы хотели узнать, что произошло снами? – неожиданно спросил голос. – Ну что ж, слушайте…
- Я не буду пересказывать вам всю историю: человечества, - начал голос, - признаться, я и сам не знаю её достаточно хорошо: она уходит слишком далеко в прошлое, так далеко, что не хватает памяти, чтобы удержать её целиком. Что было там – неважно. Я начну с другого. С того момента, который по праву можно назвать переломным.
Именно с него началось то, что в конечном итоге привело к расслоению человечества и его упадку, но тогда это воспринималось как огромное благо, как прорыв в будущее. Знали бы они, каким будет это будущее…
Это была новая технология. Поистине революционная, в корне отличающаяся от той, что мы, да и вы сейчас, применяете. Образно говоря, прежняя представляла собой искусство отсекать лишнее. Новая – искусство выращивания.
Трансмутационная материализация.
Вы берёте за исходный материал атомы чего угодно, и «лепите» из них, что вам заблагорассудиться. В любых количествах, любых размеров, с любыми свойствами. Главное иметь исходный материал, а он может быть абсолютно любым. Прах, и из этого праха можно было сотворить всё, включая жизнь. Вот, что такое трансмутационная материализация.
Начался «золотой век». Отныне каждый мог производить у себя дома всё, что ему необходимо, неограниченно много, и именно такое, какое соответствовало вкусам и требованиям конкретной личности. Физический труд стал анахронизмом, недостаток пищи, сырьевой голод, экономические и финансовые проблемы, социальное неравенство – пережитком прошлого. Открылись поистине неисчерпаемые возможности для творчества, однако эйфория первых веков новой эры, постепенно сменились упадком. Причина? Она оказалась очень простой. Имея в руках безграничные возможности для реализации собственных замыслов, высокоэффективнейший способ манипулирования материей, вечно неудовлетворённым людям хотелось чего нового. Чего-то на более высоком, принципиально другом уровне. И тогда, осознав свою власть над материей и энергией, перекроив окружающий его мир самым кардинальным образом, человек покусился на то, что до сих пор оставалось низменным и неприкосновенным – собственное тело.
Наверное виной всему была праздность… Не знаю. Но в то время, как одни использовали данные им возможности на благое дело, другие отдались откровенным непотребствам. Началось это достаточно просто, даже примитивно: со всевозможный «улучшений» и прочих анатомических «новшеств». Появились всевозможнейшие течения трансформантов, издевающихся над своим обличьем самым невероятным образом, однако трансформизм просуществовал недолго. В конце концов, творить из себя разных экзотических уродов скоро всем надоело. Избалованные поборники новой моды требовали более «изысканного», если не сказать – изощрённого, решения, и оно было найдено.
Так появились слиятели.
Основой нового течения был полный отказ от тела, как вместилища разума. Сознание должно было пребывать в виде особого энергетического сгустка, кокона, сущности, которая могла находиться в чём угодно – дереве, облаках, воде, камне, животных. Каждый мог стать кем и чем ему пожелается, занимать любой предмет, в качестве «тела», познавая таким образом всю прелесть бытия, во всех её проявлениях. Сливаться с ним, вернее – вливаться в него, отсюда и название. Вот это-то и стало началом конца.
Это было куда более интригующим, чем переделка собственных тел. И мода на слияние превратилась к какое-то массовое помешательство. Однако приняли её не все.
Остались консерваторы-примитивисты, не желающие менять естественный порядок вещей. Они жили так, как жили многие века до них, постепенно, поколение за поколением утрачивая накопленные тысячелетиями знания, и дичая. Их становилось всё меньше, покуда не осталась лишь малая горсточка выживших. Но и у слиятелей дела шли не самым лучшим образом. Бессмертие, которое им было обещано апологетами новой веры, оказалось фикцией. Сущность по истечении длительного времени теряла энергию, деградируя и распадаясь. А возврат обратно, в человеческое тело оказался – увы! – зачастую невозможен. В оставленных в криокамерах телах, особенно в мозге, лишённом его интеллектуальной «начинки», начали происходить какие-то необратимые процессы, которые в итоге приводили к тому, что вернувшиеся в свою смертную оболочку сущности порождали откровенных дебилов, людей с чудовищными дефектами психики. Вместо естественных тел начали применять искусственные, созданные чудом трансмутационной материализации, но у них оказался один существенный недостаток: они были нерепродуктивны; ни одно из искусственно созданных тел, так и не стало носителем новой жизни. Вернувшие свой привычный облик, слиятели уже не могли иметь потомство.
Когда они… - голос запнулся на миг, послышалась горькая усмешка. – Когда мы до конца осознали всю опасность этой авантюрной затеи, было уже поздно. Отныне у нас был только один путь – к полному, пускай и растянутому на века, вымиранию.
Так мы и жили, эти две ветви, бок о бок. Ветвь едва не ставших животными людей, и ветвь людей, остановившихся в полушаге от всемогущества.
Мы приходили к своим одичавшим собратьям в виде говорящих животных или «мёртвых» предметов, и те начали принимать нас за божеств, воплощающихся время от времени в человеческое обличье. То бишь, в биомеханические человеческие подобия, иногда нарочно видоизменённые, чтобы ещё больше запутать и запугать своих собратьев. Злой юмор обречённых… Все древние легенды о богах Египта, духах камня, или рек, или леса или чего-то в этом роде – это мы, слиятели, одна из ветвей рода человеческого. Такие же, по сути, люди, как и остальные.
Время шло, слиятелей становилось всё меньше. «Боги» и «духи» всё реже и реже общались с другой ветвью, а то, что было, обросло небылицами, ещё больше запутав людей, превратившись в итоге в мифы.
А другая ветвь росла и крепла. Дикари объединились в племена, ставшие началом наций, возникли островки цивилизации, и возродившееся человечество вновь начало покорять землю. А теперь, судя по всему, вы снова подошли к той черте, от которой начали когда-то и мы…
Голос умолк, и некоторое время молчали и Терехов с Григорьевым, зачарованные этим повествованием. Первым пришёл в себя Григорьев.
- Так значит ты – наш далёкий предок.
- И ваше же будущее, - ответил слиятель.
- А много вас сейчас осталось. Слиятелей? – спросил Терехов.
- Не знаю. В этой местности я один. Иногда я чувствую отдалённое присутствие других. Столь же слабых, как и я.
- Вот значит как… - задумчиво протянул Григорьев. – Почему ты уверен, что мы пойдём по тому же пути развития, что и вы?
- У вас нет другого. Рано или поздно, вы повторите наш… И наши же ошибки.
- История не кольцо, чтобы повторяться без конца.
- Убеждённость, достойная лучшего применения, - философски ответил слиятель.
- И всё-таки с чего ты взял… - упрямо начал Григорьев, но голос оборвал его:
- Довольно! Я и так сказал слишком много. Вы узнали всё, что хотели? Так или нет?
- Да, - автоматически ответили Терехов и Григорьевым.
- Тогда уходите! – загремел вдруг голос. – И оставьте меня в покое!
Вспышка гнева угасла, голос перешёл в ворчание, в котором снова послышались старческие нотки.
- Прочь, - едва слышно произнёс слиятель, точно отдав этой вспышке все оставшиеся у него силы. – Прочь, уходите. Это мой… колодец.
Голос смолк. Выждав немного, Терехов спросил:
- Мы можем чем-нибудь помочь?
- Нет, – ответил слиятель. Голос его начал слабеть, словно он удалялся от них – Ни вы, ни кто другой. Уходите, оставьте меня в покое, уходите…
Слова перешли в бормотание, затем стихло и оно. Когда Терехов снова позвал слиятеля, ему уже никто не ответил.