— Кто фальшивит? Уничтожу! – глаза дирижера свирепо вращались за стеклами очков.
Я с досадой отложил трубу. Грешен, промахнулся… Опять мысли там, в заброшенном лагере…
Родители сплавляли меня туда с семи лет, а с одиннадцати я увлекся игрой на горне. Пока все бегали или купались, я выжимал из горящей на солнце меди скрежет, от которого стыла кровь. Зато быстро освоил инструмент и два сезона был звездой вселагерного масштаба.
Я выходил на площадку, где стояла гипсовая статуя горниста-пионера, сравнивал себя с ним, находил, что я круче, и лихо выдувал сигналы на подъем и отбой.
Все шло замечательно, до тех пор, пока я не влюбился.
Товарищ Паола была нашей пионервожатой. Ей уже исполнилось восемнадцать, но кто вам считает, когда гормоны неистовствуют от тонкого профиля и нежного голоса? Даже пионерский галстук, затерявшийся в ложбинке внушительного бюста, вызывал у меня томление.
Я довольствовался созерцанием, пока не грянула катастрофа. На третью смену в лагерь прибыли пацаны из столицы. Самый старший из них, обладатель смазливой мордашки, еще и играл на трубе. Он сразу же предложил свои услуги в качестве горниста, но начальник лагеря вежливо его отшил, обосновав отказ наличием своего кадра.
Как-то раз, далеко за полночь, терзания любви выгнали меня на территорию, под звездное небо. Я направлялся к беседке под ивами, но услышал оттуда странные звуки. Осторожно заглянул внутрь и увидел два слившихся тела. Товарищ Паола страстно отдавалась столичному франту.
Не ведая, что творю, я кинулся в палату, схватил горн и трубил побудку, пока разъяренные солагерники меня не поколотили.
На утренней линейке горн передали удачливому трубачу, и всю третью смену я подчинялся его сигналам.
Зато по приезду в город я пошел в музыкальную школу, чтобы в грядущий сезон изничтожить неверную возлюбленную и конкурента своим мастерством.
Но на следующий год пионерские лагеря исчезли вместе со страной под названием СССР.
Я давно закончил консерваторию и работал в престижном оркестре, но чувство незавершенности не отпускало. И тогда я разыскал раритетный горн и поехал с ним туда, где впервые испытал бурю эмоций.
Там я обнаружил запущенную свалку, испохабленные граффити стены и разбитого горниста. Место, где дети радовались жизни, пугало инфернальным запустением.
Я встал перед полуразрушенным зданием и протрубил сигнал.
Ни на одном концерте я не играл так, как здесь — в месте, где в буйной растительности и свете звезд растворилось мое детство. В горнем месте.