Она устала.
День только начался, а она уже устала.
Всё, чего она в данный момент желала, был покой.
Дайте ей хоть одну минутку полного спокойствия, беспамятства и тишины. Тишины...
Один лишь сон был её спасителем. Тем, на кого всегда можно было положиться, ведь других просто возле неё не было. У неё никого не было. Кроме сна. Кроме сна и пёсика Байта. Они были с ней, вопреки всему тому шуму, что происходит вокруг неё.
Так много шума... уши взрываются... голова раскалывается... Всё, о чём она раньше думала или пыталась запомнить, растворялось в этом бесконечном реве сотен голосов, умирало под давлением миллионов звуков, исходящих в округе. Много шума...
Она будет ждать следующего сна. Скоро время придёт.
Первое утро каникул прошло у неё совершенно посредственно: заспанная, Вика проснулась от отчаянных криков матери, которая молила всевышние силы ради свежей капли алкоголя. 'Хоть чёртов спирт! Антисептик для рук! Дайте мне что-то!' –– вопила Джойс, мать Вики, пустой комнате, слушая в ответ только эхо своего собственного крика. Испуганная своим истошным виском, Джойс кричала ещё громче.
Первое утро каникул началось, как обычно, с невыносимой боли в ушах. Как это можно было терпеть? В такие утра Вика вспоминала своего доброго отца и засыпала ещё раз со слезами на глазах. Её отец, Френсис, строго контролировал употребление выпивки Джойс и не разрешал ей пить по вечерам. Как только он просыпался от криков умирающей жены из-за бесконечной жажды к алкоголю, ласково предлагал ей либо заткнуться, либо получить пощёчину. Джойс всегда умолкала и сдавлено пристанывала на свой страх и риск.
Френсис полтора года назад умер от рака, с которым боролся два долгих и невыносимых года. Как бы иронично ни было, но умер он от рака печени, хоть ни одного раза в своей жизни не пробовал алкоголь на вкус и даже не курил. Врачи объясняли это осложнением после гепатита С, но Вике было на это всё равно. Она потеряла отца –– вот что имело значение. А теперь её мать никто не мог успокоить. И постоянно был шум, в этой квартире, чёрт побери, всегда теперь шум. А ещё ужасный запах, который напоминает Вике лишь запах бедности, который кружил только в малообеспечённых семьях, кружил вокруг бездомных людей или животных. Она знает этот запах очень хорошо, и этим самым запах раздражает её.
Вика посмотрела на их единственную семейную фотографию в опрятной рамочке, стоящей на шатающемся прикроватном столике. На ней было изображение всей семьи – Вики, Джойс и Френсиса – мило улыбающихся и обнимающих друг друга с любовью на глазах. Если приглядеться (а Вика всегда старалась избегать этого), то можно было увидеть боль в глазах Френсиса, который на тот момент уже изнемогал от прогрессирующей болезни. Вика отвернулась от фото, сдерживая слёзы, и попыталась встать со своей старенькой кровати. Весенние лучи солнца попадали в неряшливую комнату и обрисовывали все предметы, создавая подобие свечения вокруг них и добавляя в них частичку позитива. Как жаль, что Вику сейчас волновала лишь мигрень и боль в ушах –– такая сильная, что казалось будто кто-то возле неё ударил в церковный колокол: все проходящие сквозь неё звуки отбивались у неё в голове и звенели длительным писком. Барабанные перепонки в её ушах были натянуты, как волейбольная сетка, –– дерни их, и ещё миллион таких же писков, как высокая "до" на гитарной струне, прольётся в её ушах. Она хотела ещё раз лечь спать, но её любимый пёс, Байт, –– единственное существо, которое держит её рассудок в норме, –– просто донельзя обожает утренние прогулки по моросящему двору. Вика и сама это любила, но больше всего, разумеется, она любила сон. Не спать, а именно сон.
Похмелившаяся Джойс всё ещё не прекращала орать четырём стенам, заставляя единственную ценность в этом доме шататься, грозя всем своим видом упасть на ламинатный пол и растрескаться на дюжины кусочков из стекла и дерева. Но нетрезвые крики и визги даже тогда не стихнут и лишь усилятся в своём звучании, только чтобы перебить всплеск осколков и треск дерева.
Как только Вика сделала первый свой шаг босой ногой по скрипучему полу, пёс, учуяв пронзительный звук половых панелей, радостно подорвался и с раскрытой пастью подбежал к сонной Вике, как бы пожелать доброго утра. Из-за такого напористого тона Байта, который встал на задние лапы, Вика едва не упала назад в кровать, но выпрямилась и погладила Байта. Он был слишком ей дорог, чтоб оставить его любовь без внимания.
Чтобы заранее обрадовать слюнявую собаку, Вика достала из полки шатающегося столика поводок и покрутила ним перед лицом окаменелого Байта. На мгновение он опустился на четыре лапы и понурил свою морду, словно пытаясь сосредоточиться на сложной загадке несмотря на стоящий шум, а в следующее уже весело плясал и лаял, прыгал от счастья высоко вверх и вилял своим обрубленным хвостом, точно гнался за мячом. Вика обожала его игривый лай; он был непохожим на все остальные звуки, которые ей приходилось когда-либо слышать и из-за которых ей постоянно болели уши. Этот звук был сравним с тишиной –– уютный, спокойный, расслабляющий, заставляющий забыть все происходящие вокруг вечные проблемы, содержащий ничего лишнего, что могло бы испортить эту неповторимую эвфонию мелодий. Ничего лишнего, только тишина. Тишина и лай. Лучше быть не может.
Она быстро натянула на себя запачканные джинсы, рванную кофту и куртку и выбежала из дому с поводком в руках, дабы поскорее отольнуть от этого шумного мира внутри её квартиры и прильнуть к другому миру –– миру, где слышен лишь лай её собаки, играющей во влажной траве, легкое завывание ветра, которое насвистывает ей знакомые мелодии, пение давно недремлющих птиц, которые то и дело оповещают иную живность просыпаться, и тишина. Последнее её радовало больше всего, но Вика не может объяснить, почему именно тишина.
Если бы можно было сохранять звуки одним щелчком пальца, Вика вторым делом сохранила бы именно лаянье её собаки, такое уж оно замечательное. Первым бы, конечно, звук тишины. Помнит она, как ей толковали, что тишина это полное отсутствие звуков, но Вика знает, что это не правда. Она знает, что тишина –– это зов её души, её собственного "я", который ласково зовёт присоединиться к нему, прильнуть к идеалу, чему-то инородному, хоть и совсем далёкому и чуждому всем нам. Тишина может сказать всё, что угодно, не издавая ни звука. Сейчас тишина не звала её, но Вика знала, что её голос где-то близко, осталось лишь прислушаться.
Будучи маленькой, Вика всегда хотела быть частью этого неразделимого целого, частью тишины, как часть какого-нибудь масонства или братства, куда пропуск обычным людям строго запрещён. С возрастом Вика поняла, что тишина всегда рядом с тобой, хочешь ты этого или нет. Иногда она молчит, иногда сливается с другими внешними звуками, которые пытаются отвлечь тебя, но тишина всегда остаётся рядом. Хочешь или нет, но всегда. Ей было 17 лет отроду, а знала она уже очень много.
Когда Вика выбежала на свежий воздух, морозный ветер дунул ей в лицо, умывая её утренним туманом и слабым моросящим дождём. Байт вмиг побежал вслед за ближайшим котом, который мирно сидел и грелся под крыльцом, мастерски сочетая лай и рык с ровным дыханием. Вика мгновенно почувствовала себя свободной от ужасных шумов, которые всё ещё отбивались в её голове, уши расслабились, а натянутые перепонки превратились в расслабленные нити, подобные тянущемуся сыру в пицце. Теперь её уши улавливали только самые необходимые звуки, которые она хотела бы помнить и держать в голове вечно, которые напоминали бы ей, зачем она всё ещё существует. Которые были бы последними звуками, которые она хотела бы услышать перед уходом в сон. Вика глубоко вдохнула и выдохнула густым паром, который тут же развеялся.
Пока Байт где-то там гонял за испуганными до смерти кошками, Вика блуждала среди редких деревьев и удивлялась красотам их пения. Несмотря на прелестный собачий лай позади её, Вика прислушивается к мелодии деревьев: звучания падающих листьев, скрипение их веток и шипение трепыхавшейся листвы, звуки растущего ствола и неяркие стоны корней из-под низу. Она могла бы слушать их хоть вечность, но Вика бежит вслед за своей собакой, ориентируясь на усиливающийся радостный лай. Мимо неё тихо копошится мошкара вокруг упавшего яблока, жужжа своими мелкими крыльями, льётся волнами ветер, то набегая сильным крещендо, то отставая, подаваясь куда-то вдаль, слышится собственное дыхание –– неровное и урывчатое, непонятно почему. Такое бывает, когда ощущаешь, что находишься там, где ты хочешь находиться больше всего.
Вика дошла до небольшой полянки, где простирался вид на текущую вниз реку и на восходящее солнце. Байт бегал в округе, видимо, выискивая всяческую живность или просто повод поиграть, резвился в высокой траве и обмывался росой, время от времени отряхиваясь. Вика подошла к одинокому дереву, из-за которого падает одинокая тень, села близ него и оперлась о древний ствол. Кажется, она могла слышать, как волокна дерева напряглись от внезапной тяжести, но звук тут же утих. Она просто сидела и отдыхала от мира, в котором живёт, ничего более. Покой наконец-то навестил её, как старую подругу, и она была счастлива.
Вика хотела спать, потому что жгучее солнце светило ей прямо в глаза, будто играло в гляделки, и, разумеется, потому, что она любила сон, поэтому сложила свою голову набок, отчего дерево еле слышно напряглось вновь. Её угасающему взору попадалась быстрая река, чьи всплески она могла слышать даже отсюда, в полукилометре от устья, звенящих кузнечиков, которые прыгали в море травы с места на место, но в её ушах звучала совсем другая мелодия, которая становилась всё громче, перебивая другие звуки. Всё переместилось на фон, а этот возвысился перед ней, подобно тени дерева, опуская её веки и нашёптывая всё ту же песню снова и снова. Пришла тишина, и она вновь зовёт Вику к себе. Что ж, что ей остаётся ещё, как не отдаться тишине? По правде, ничего. Она ещё раз вспомнила про свой дом, где никогда нельзя уснуть в спокойствии, свою матерь, которая действительно антоним слову тишина, и про своего отца, который покоился в своей могиле за сто километров от неё. Она с огромным усилием вновь открыла глаза и окинула беглым взглядом то место, в котором пребывала сейчас. Оно было прекрасным.
'Это мой дом.'
Вика с удовольствием закрыла глаза.
Лай самого счастливого пса всё ещё продолжается, колебания странствующего ветра всё ещё продолжаются, шум птиц и зверей всё ещё продолжается, брызги летящей вниз воды о булыжники всё ещё продолжаются... Всё в этом чудном месте продолжается, провожая уставшую Вику в сон. Всё продолжается в гармонии, лелея свои мотивы всему миру, а Вика уже не слышит.
Она засыпает.