- Здравствуйте! - хотел он крикнуть. Но промолчал. И просто поплелся.
А она шла. И ее звали Алевтина. Фамилия была смешная. Сметанина. Но в школе почему-то с такой фамилией не дразнили. Наверно, потому – что мама была завучем. Строгим. А еще учителем математики.
И он как-то сразу влюбился. Должно быть, глаза понравились. То, как этими глазами смотрела на него, и он чувствовал тепло такого взгляда. Согревавшего, казалось, до самого сердца. Хотя, как можно согреть – всего и до сердца. Но сердцу, он чувствовал, было от ее взгляда очень тепло, даже жарко, потому что щеки пылали.
Он тоже часто и подолгу, на уроках, смотрел на нее, перехватывал ее осторожные взгляды. Но на перемене это забывалось, и после уроков тоже.
Забылось и после школы.
И вот неожиданно он встретил ее. Им было по 50.
Он хотел крикнуть. Но просто пошел. Она спустилась в метро. Он тоже. Он шел и думал. А может, ошибся? Но тогда почему – ему сделалось тепло, до самого сердца, и загорелись щеки?
Он не мог ошибиться, в смысле – сердце.
Алевтина подходила к своему дому. И он все-таки окликнул.
Женщина обернулась. Равнодушно взглянула.
- Здравствуй, Павел. Ты изменился. Почти не узнать.
- А ты все та же.
- Ладно заливать. Хотя, спасибо. Пойдем чай пить.
- Да я с пустыми руками.
- Это не важно. У меня есть чай и есть сахар. И этого вполне хватит.
У нее была однокомнатная. Прошли на кухню. Павел пристроился за столом. Алевтина колдовала у плиты. Разговор как-то не клеился.
Когда пили чай, тоже молчали.
- Я, пожалуй, пойду? – он отодвинул пустую чашку. Он взглянул на нее. Их глаза встретились. Ее глаза были холодные и равнодушные. Они больше не согревали. И он чувствовал, что стынет его сердце. И как-то быстро успокоились мозги. Вдруг стало неуютно в этой чужой квартире, где он, чувствовал, лишний.
- Заходи, - то ли из вежливости, то ли искренне предложила Алевтина.
- Хорошо. На этот раз с шампанским.
- Тогда на Восьмое марта, - улыбнулась по-дежурному и устало.
Павел осторожно закрыл за собой подъездную дверь. И пошел по аллее. Он не оглядывался. Не хотелось. Чужие окна, чужой женщины. Та Алевтина, девочка, осталась далеко позади.
Взгляд той девочки, через 40 лет, все еще согревал его сердце. И будет греть еще неизвестно сколько. Почему же глаза женщины больше не греют? Не волнуют кровь?
Мудрость природы, чтобы жить багажом?
Он опять спустился в метро. И тут позвонили. Невестка просила забрать внука из садика: задерживалась на работе, сын вообще был на сутках.
Сел на другой поезд. Через полчаса был в садике. Помог мужичку одеться, вышли на улицу.
Они шли по тротуару за руку. И неожиданно Павел поймал себя на мысли, что тепло маленькой ладошки его греет. Так сильно, что тает сердце.
Мудрость природы – греться теплом ладошки внука. Как удивительно просто, как удивительно мудро – в этом мире. Стоит ли пенять на судьбу, на возраст?
Или просто учиться у нее, у природы, прислушиваться, соглашаться с ее подсказками? Которые отметаем, потому что за что-то цепляемся? И куда-то к ненужному постоянно стремимся?
А может – спокойно жить, и учиться, постоянно – чему-то учиться?