1. Я умер в 01:13. Должен отсигналить кардиограф, включиться компьютер и начать компиляцию. В конце концов должен получиться один файл. Программа выстроит фрагменты в некотором указанном мною порядке, хотя и может кое-что переставить... Текст разместит на сайте на моей странице...
Мама об этом только потом об этом узнает.
Возможно, меня оживят... Есть вероятность... Хотя бы на какое-то время... А с другой стороны умер-то я уже давно...
2. Проснулся и уставился на стену. И она приготовила мне сегодня сюрприз: на обоях – ничего! Как ни пытался увидеть в бессистемном переплетении прямых и кривых линий, штрихов, пунктиров контур, силуэт, шарж, ну хоть что-нибудь конкретное – тщетно: беспорядочность, полная абстракция. Пришлось расслабиться, закрыть глаза и лежать бездумно.
Но продолжалось это недолго: солнце доползло до головы, уничтожило дремоту. Хотелось отвернуться, но я этого не делал. Просто позвал...
3. Иван Севастьянович сказал:
– Это точно?
– Да. Ничего не увидел.
– Это может означать, что ты перешёл в другое состояние. Или вообще ничего не означает, – его глаза за очками излучали весёлость.
– И сколько раз мне менять состояние? Сны были. Реальность была. Всё это я пытался реализовать...
– Да, это было для тебя самое главное: влиять на предсказанную реальность творчеством. Это и есть самореализация.
– Но ведь теперь источник пропал!
– Это временно! – Иван Севастьянович произнёс это слишком жизнерадостно. – При определённых усилиях ты сможешь снова влиять на свою реальность. Главное – не сдаваться. И внимательно воспринимать То, что увидишь на штукатурке. Временная «слепота» может означать приближение чего-то нового, будь к этому готов. И всё опять будет пучком! Не расстраивайся раньше времени...
4. Три дня ничего не происходило. Я глаза сломал, стараясь хоть что-то увидеть на стене. Стал хуже есть. Это заметила мама. Конечно, стала упрекать. Пришлось спрятаться в интернет: сказал, что работаю.
Если бы родился раньше, то не застал бы онлайн работу. Как такие, как я, раньше вообще жили?
Иван Севастьянович подсказал и дал несколько ссылок. Конечно, пару раз обманули. А потом я сам себе ещё нашёл. Например, Волка. И появилась прибавка к пенсии. Не так плотно сижу на шее мамы. Иногда везёт: получается больше, чем обычно у двоих нас.
А ещё записался на несколько анкеток-опросов. И интернет для меня получается бесплатным.
5. Решил отдохнуть, а когда открыл глаза, то новизна раскрылась мне системой овалов, вложенных один в другой. Ура!!! Солнце ярко освещало это «сооружение». А рядом – круглое жёлтое пятно. Ура? И от этой картинки веяло чем-то навсегда потерянном... В общем, всё опять налаживалось. Просто старое нужно переложить в дальний ящик.
6. Я объехал белую громаду стадиона, поставил машину на стоянке. Поставил хитро, чтоб быстро выехать из массы авто после матча. Вышел, осмотрелся. Стадион закрыл собой город. Собственно пойма осталась только на востоке: там виднелись верхушками «коралловых островов» кучки деревьев; чёрными при закате. Юг – зубчатый горизонт города-спутника. Чуть западнее, значительно выше солнца – бледная Луна. Запад – транспортная развязка, по которой течёт разноцветный поток; над ней – солнце, которое, опускаясь, намеревается запутаться в петлях путепроводов.
Матч будет ночью. Я приехал пораньше, как просила племяшка Настя. Она ждала какую-то лотерею, которую проводят до начала и в которой она обязательно выиграет смартфон.
Пикнул ключом, проверил запор. Пошёл к стадиону. У меня было место на северной трибуне, а стоянка, которую я выбрал специально, – с юга. Стадион пришлось обходить: на арену пускали только через вход на трибуну, указанную в билете.
Давно не гулял по пойме. Теперь приходится «наслаждаться» тем, что от неё осталось. А помню, как тут среди деревьев бегали зайцы. Теперь – асфальт, бетон, поребрики, заборы, газоны...
Кое-где по двое-трое бродили волонтёры. Болельщиков ещё не было. Молодые девчонки и ребята натянули на руки огромные жёлтые поролоновые ладошки. В эти ладошки нужно хлопнуть. И я хлопал. Весело, конечно. Фотографировал их, делал с ними селфи.
Шёл в своё удовольствие. Мимо оград, мимо пустых VIP-стоянок со скучающими охранниками у шлагбаумов, переходил пока безмашинные дороги. И вот, обогнув стадион, увидел город, который уступами возвышался над деревьями набережной.
После турникета и металлоискателя был дополнительно общупан со всех сторон, выбросил початую трёхсотграммовую бутылочку с водой (проносить такие вещи с собой категорически запрещается) и оказался у высокой и широкой лестницы, ведущей к наклонённой ко мне стене арены. Поднялся, ещё раз полюбовался открывшимся летним видом города.
В подтрибунном высоком пространстве было пусто, если не считать продавцов за лотками с водой и снедью. Делать тут было решительно нечего: купил трёхсотграммовую бутылочку воды, которая стоила тут в десять раз дороже, чем в городе. Получил сдачи, повернулся спиной к лотку и пошёл на звук гудящих трибун. Это было странно. Не рано ли беснуются фанаты?
Через высокий проём увидел противоположный край арены, прошёл вперёд и внезапно оказался на трибуне.
Стадион был пуст.
Шумело табло, где транслировался какой-то матч.
Билет у меня – на нижний ярус. Я оглядел свою трибуну, прикинул, где этот одиннадцатый ряд. Увидел единственного болельщика. Женщину. Совсем не похожую на мою племянницу Настю, которая и вытащила меня на этот матч. С ней никто не хотел идти на стадион (она ярая болельщица, член клуба фанатов), никто не верил в лотерейный выигрыш, а возвращаться надо было ночью, что страшно и опасно. Она уговорила меня, я её и подвезу до подъезда.
Ну что ж, Настя, наверное, придёт позже. И вообще это было безумием: являться на стадион за два часа до начала. Кое-где на лестницах и в проходах статуями отчаяния стояли волонтёры в разноцветных безрукавках, терпеливо дожидаясь болельщиков и их идиотских вопросов.
Стадион пока не содержал того, ради чего построен: болельщиков. Ну, если не считать ту женщину, что одиноко сидела внизу. И мне стало не так обидно: не один я буду торчать среди синих кресел.
Я спускался по лестничке, постепенно понимая, что та женщина сидит именно на одиннадцатом ряду. Я уже шёл по проходу между рядами, когда женщина повернула голову и я увидел её лицо.
Это была Евдокия.
Я не споткнулся, не потерял равновесия, но чуть замешкался и тут же двинулся дальше. Подошёл. Наши места оказались рядом.
Она вопросительно смотрела на меня, ничего не понимая. Но довольно быстро нашла ответ на загадку, что отразилось в её глазах:
– Настя?
Я кивнул.
– Присаживайся.
Табло взрывалось гулом, постоянно что-то бормотал комментатор, а мы молчали. Обсуждать уловки Насти, которая пыталась нас помирить, не хотелось. А говорить нам в общем-то было не о чем. Не о футболе же! И молчание стало угнетающим.
– Как ты? – не нашёл ничего более подходящего я.
Она посмотрела на меня:
– Плохо. Но уже легче. Зато Настя решила растянуть это удовольствие...
– Маленькая она ещё. И когда же она явится?
Дося тщательно разглядывала пустое зелёное поле:
– Она не придёт. У неё было только два билета.
– Лучше бы в театр...
– Она хитрее, чем ты думаешь. Ты бы поверил, что она купила билеты в театр?
Вопрос был риторическим, и я промолчал.
Табло продолжало создавать иллюзию абсолютной полноты абсолютно пустой арены. Поле начали поливать: огромные струи воды в несколько рядов фонтанами поднялись над зеленью травы. И сразу потянуло холодом.
Я снял ветровку и накинул Досе на плечи.
– Спасибо...
Начали включать освещение: постепенно, ряд ламп за рядом, пока всё поле не залило не только водой, но ярким слепящим светом. Как этот свет не мешает футболистам?
И вот на трибунах начал вяло собираться народ, рассаживаться редкими островками в этой огромной чаше.
Евдокия внезапно положила голову мне на плечо. Чувство нежности охватило меня, но я не решился её обнять.
Потом она резко встала, скинула ветровку.
– Жаль... Как жаль... – сказала она и я увидел слёзы у неё на глазах. Она ссутулилась, и пошла, удаляясь от меня, к лестнице, медленно поднялась по ней, пока не пропала в арке выхода и там пропала.
Мы давно пропали друг для друга.
Она не обернулась: незачем...
Фонтаны иссякли, патрубки окунулись в мокрую траву и исчезли. Я опять почувствовал холод и надел ветровку. Она сохранила ещё тепло и запах Доси.
Над стадионом желтела еле видная среди ослепительного света софитов полная луна. Через десять минут она скрылась за краем трибуны. Ушла, как Дося.
Позвонил Насте. Она что-то щебетала и «дико извинялась», что не смогла прийти на матч, что в следующий раз.., что обязательно.., что всё равно будет интересно и без неё...
Настроения смотреть футбол уже не было. Делать мне тут теперь нечего.
7. Прорвало! Сегодня на штукатурке увидел трапецию. Долго разглядывал, пока не понял, что это – перевёрнутый стакан. Вспомнил разговор с Иваном Севастьяновичем.
Я тогда решился узнать то, чего мне наш добрейший врач никогда мне не сообщит. Сначала я просто намекнул. Он пропустил слова мимо ушей, продолжая меня вертеть и диагностировать. Я выразился точнее.
– В какой-то степени это зависит от тебя, твоего настроения. Если сдашься, то будет очень плохо.
– Иван Севастьянович, вы только не кривите душой. Есть объективные причины смерти. Например, каким бы старик ни был деятельным оптимистом, он всё равно умрёт, рано или поздно.
– Ключевое в твоей реплике: «рано или поздно»!
– Так ведь и пытаюсь узнать: «рано или поздно», вам ведь прекрасно известно, что сдаваться я не намерен.
– Я вспомнил вопрос о стакане, который для пессимистов наполовину пуст, а для оптимистов – наполовину полон...
– Значит, всё зависит от того, с какой точки зрения я посмотрю? И от этого станет ясно, долго ли я проживу? Вам не кажется эта сентенция притянутой за уши?
Иван Севастьянович даже не обиделся. Просто прекратил, наконец, меня дёргать, уложил и укрыл пледом. Это в принципе было сигналом, что он скоро уйдёт.
– Я боюсь, что если объявлю тебе о проценте жизненной силы, которой ты располагаешь, то потом буду очень сожалеть, что это сказал.
– Может быть. Но опираетесь вы в умозаключениях на идиому со стаканом, которая глупа сама по себе.
– Да? Любопытно.
– Невозможно решить, полон стакан или пуст вне событий, которые происходили с ним до этого.
– И какая разница? Стакан – индикатор мироощущения человека в целом.
– Да ничего подобного. Если у наблюдателя нет представления о том, что было ранее со стаканом, то его реакция – не больше чем проекция того, что происходило чуть ранее с ним самим. Это не мироощущение, а всего лишь отражение сиюминутного настроения наблюдателя.
– Ты хочешь сказать, что человек с плохим настроением увидит, что стакан наполовину пуст?
– Возможно и это. Но если до этого человек поперхнётся, то он найдёт стакан переполненным водой.
– А что изменится...
– Всё! – не дал я договорить Ивану Севастьяновичу. – Если до этого стакан наполняли водой, то он наполовину полон. Если воду, например, пили, то стакан наполовину пуст. Где здесь мироощущение?
– Нестандартно мыслишь?
– Я просто хочу знать, насколько я пуст!
Иван Севастьянович такого поворота ожидал, вернее, чувствовал и боялся. Он открыл рот, демонстрируя замечательные зубы, потом отвернулся, подумал немного, повернулся ко мне, посмотрел в глаза и занудливо произнёс:
– Я не знаю ответа. Болезнь прогрессирует, но мы пытаемся её хотя бы приостановить.
– Получается?
Врач подумал и спросил:
– Ты разве забросил свои занятия в интернете?
Я улыбнулся и покачал головой.
– Ты нашёл себе ещё одно занятие, и пытаешься его закончить в срок?
Я отвёл взгляд и не ответил. Я боюсь, что ему не понравится моё новое увлечение.
– Хорошо. Главное, что ты борешься. И эта цель оправдывает средства, – он встал и вышел.
Он это сделал так поспешно, что во внезапно открывшейся двери столкнулся с озадаченной мамой; она как всегда подслушивала. И когда Иван Севастьянович невольно на неё налетел, она вскрикнула от неожиданности. И ещё я заметил, что мама посмотрела на врача с осуждением.
Любопытно, что он ей расскажет? Что ответит?
Я подключился к камере и стал внимательно слушать. И услышанное меня тогда не порадовало...
8. Сегодня на стене – лес с уродливыми стволами деревьев. Но лес был сказочным! Потому что у корней самого уродливого дерева заметен синий отблеск.
9. У серо-зелёного моря жили великаны, одноногие, многорукие и несуразные; поэтому их так и назвали: «кривастики». Их домом были верхушки дюн, а кривастики жили то на одной, то на другой дюне.
Кривастики часто бродили по берегу моря и отыскивали янтарь, который сразу же кидали обратно. А взамен море им пригоняло рыбу, крабов и даже китов. Добычу кривастики ловко вылавливали разлапистыми руками. Когда удавалось поймать много рыбы, они устраивали себе праздник: разводили на самой большой дюне огонь, смеялись, радовались, пели и водили хороводы. Рыбу они запекали и с удовольствием ели. А потом отплясывали вокруг костра любимый прыгучий танец, отчего песок дрожал, а дюна расползалась в разные стороны.
В песке под дюнами обитали маленькие юркие человечки, которые себя называли пещиками. Они рыли в песке норки, в которых тихо и незаметно жили. Наверх они выходили, чтоб собрать себе ягод и орешков.
Иногда кривастики плясками тревожили пещиков, и им приходилось ночами насыпать новую дюну, рыть в ней новые пещерки. Но они были добрыми и незлопамятными, и не обижались на своих великанов-соседей. Кривастики же были такими большими, что не замечали пещиков.
Днями и ночами маленький народец искал в песке волшебный и особо прозрачный синий янтарь. По преданию такой камень мог выполнить любое желание. А желание у пещиков было одно: чтоб песок перестал осыпаться. И тогда они станут счастливыми, как гномы, которые жили, по слухам, в твёрдой скале. И если желание будет исполнено, то никакие кривастики больше мешать не будут.
Так прошло много лет, и, наконец, мечта пещиков сбылась: они нашли синий камень! Гномики притащили его в самую большую пещерку и позвали своего короля, чтобы тот объявил желание народа, записанное в древней скрижали. Желание должно быть прочитано только королём с правильной интонацией и точно – до самой последней точки.
Как назло в это время кривастики поймали кита, устроили очень весёлый праздник и так бурно танцевали, что дюна стала дрожать до самого основания. Своды пещерки пещиков стали обрушиваться, засыпая волшебный янтарь. Один камешек со свода пещерки даже упал королю на голову, который начал было разворачивать скрижаль, повторяя про себя выученное наизусть желание его народа.
Король отряхнулся, посмотрел на вздрагивающий свод пещеры и в сердцах произнёс:
– Да чтоб вас, кривастики, скрючило, и чтоб вы больше не плясали!
В тот же момент синий янтарь рассыпался в пыль. Ведь он исполнил услышанное желание, и кривастики превратились в высокие изогнутые сосны. Там, где кто плясал, так теперь и остался стоять в весёлой позе.
...С тех пор прошло много лет. Пещики по-прежнему живут в дюнах, иногда их передвигают, стараясь снова найти синий камень. Иногда вспоминают и своих соседей-великанов. А место, где навечно застыли кривастики-сосны, теперь называют танцующим лесом. Может, великаны когда-нибудь и расколдуются, когда найдётся ещё один синий янтарь?
10. На стене увидел узор, похожий на паутину. И вспомнил.
Каждое утро мама проходит через мою комнату на лоджию, где у неё настоящий зимний сад. У порожка двери, ведущей на лоджию, живёт паук, которого я никогда не видел. Каждую ночь он сплетал паутину, которую мама утром обязательно сметает. Это настоящая борьба: он созидает, она уничтожает его труд.
Я сначала ждал, что паук сообразит и сдастся (мама не потерпит паутины никогда!), но он оказался очень настырным. Наверное, место было «хлебное», а может, он уже привык воевать. Или ему больше заняться нечем? Точно! Нечем!
Я похож на этого паука. Плету целый день или даже ночь свои тексты, а утром они падают в хранилище. Опять плету, они опять исчезают. Я уже привык, что надо плести, плести и плести. Несмотря ни на что.
Но. В отличие от паука я могу достать когда-то сотканную «паутину», «развесить» на старом месте и посмотреть на неё. И даже её подправить и выбросить засохших мух. А потом спрятать подальше от веника мамы.
Паутина моего неизвестного сожителя беспорядочная. Это не идеальные круги, а просто натянутые безо всякой системы нити.
В этом мы одинаковы. Я связываю свою паутину так же беспорядочно...
11. Сегодня на прогулке мама поставила коляску рядом с лавочкой, а сама присела отдохнуть.
Мимо проходила молодая пара. Они продолжали свой разговор:
– Я всегда тебе уступала!
– Нет, это я тебе всегда уступал!
– Нет, я!
– Подумай, вспомни, я всегда тебе уступал!
– Если бы я тебе не уступала, мы бы давно расстались!
– Всё как раз наоборот, если бы я не уступал, мы бы развелись!
– Ты всегда уходил от разговоров!
– Лучше уйти, чем выслушивать...
Чем закончился этот спор об уступках в семейной жизни, я не знаю.
12. Опять на стене что-то непонятно-геометрическое. Но не трапеция, а треугольник. Нет, конус. Даже два. Гора? И над горой – что-то огромное, несуразное... Далеко за этим передним планом – равнина, лунный пейзаж. Искривленный близкий горизонт за кратерами. И висящая над этой пустыней Земля...
13. – Что там такое? – мусоровоз висел над пиком уже с час, выпущенные боты во всю занимаются чисткой, и тут Фенкиньен понял, что один из них, под номером семнадцать, направленный в Лагерь № 4, зациклился и застопорил работу. Более того, индикаторы сообщали о каких-то непредусмотренных программой препятствиях.
Фенкиньен послал боту «отрезвляющий» сигнал, чтоб тот прервал выполнение задания и поднялся на пять метров. Потом переключил изображение на большой монитор и начал просмотр записи.
Лагерь № 4 – самый большой и самый загаженный – расположен на Южной седловине. Им пользовались при прохождении маршрута № 1. Его популярность очевидна: через него тянется самый лёгкий путь к вершине, его всегда облюбовывали обычные туристы. И как следствие – там сгрудились сотни палаток. За эти столетия почти все они вмерзли в лёд, засыпаны снегом и мусором, а сверху ставили и ставили новые палатки. Как мусульманские среднеазиатские дахмы.
Так вот, бот разбирал одну из палаток, стоящую на самом верху. Она выглядела новенькой, будто только что поставленной. Хотя уже целый год восхождения были запрещены, ведь ЮНЕСКО принял окончательное решение по очистке горы.
Судя по записи, бот начал надрезать пластик у основания, ввёл в палатку манипуляторы, осветил внутренности. Обычно в таких местах был свал из брошенных вещей: оборудования, пищевых отходов, кучи обёрточного мусора... В этой палатке бот обнаружил три замёрзших трупа.
Первого и второго он вытащил манипулятором и разместил их в саркофаге. Когда он занялся третьим, то «труп» открыл глаза. Более того, он схватил какую-то палку и стал отбиваться от манипуляторов. Повреждения были незначительными: человек был, очевидно, при смерти, очень слаб, голоден и обморожен. Понятно, что ему что-то померещилось в бреду, если он своего вызволителя начал избивать.
У бота программа спасения не была инсталлирована за ненадобностью, поэтому он и не мог ничего сделать. Фенкиньен успел прекратить работу и поднять бот, а то бы оживший «мертвец» повредил манипуляторы.
Ну что ж. Всё стало ясным.
Загрузить программу спасения – минутное дело; она включена, и семнадцатый получил разрешение действовать. Он осторожно «заглянул» в палатку: человек лежал в той же позе, но с закрытыми глазами. Видимо, драка с манипуляторами отняла у него последние силы. Бот, согласно инструкции, обдул тело тёплым воздухом, освобождая от намёрзшего льда, набросил на человека тёплую сеть, вытащил «свёрток», вложил его в себя, ввёл человеку антишок, поднялся к мусоровозу и влетел в шлюз. Тут его встретил медицинский робот. Эта заминка вряд ли могла существенно задержать работы, Фенкиньен вполне укладывался в график по времени даже с учётом этой паузы. Но дело было в другом: по контракту он не должен был заниматься спасательными работами.
Бот разгрузил не до конца наполненные контейнеры и полетел собирать мусор дальше. Все остальные девятнадцать ботов успешно выполняли план: они шли назначенным маршрутом по двое-трое, захватывая метров пятьсот в ширину. Трое работали на самой трудной точке, на вершине, тоже загаженном месте, где сам чёрт голову сломит.
Фенкиньен опять подумал о найденном человеке. Инициатива могла завершиться штрафом за нарушение условий договора!
Контракт Фенкиньен заполучил почти случайно. Сразу три его конкурента – а у них мусоровозы и посолиднее и поновее – снялись с конкурса из-за каких-то проблем. А тут он подсуетился, дал кое-кому на лапу и оказался недосягаемым для остальных соискателей.
Оплата сдельная: сколько вывезет мусора, столько и получит денег; главное, чтоб не осталось никаких следов человеческого дерьма на горе. За трупы оплата особая. Но среди разрешённых работ спасение альпинистов не значилось. Так что Фенкиньен, тихо матерясь, бегло перечитал светящийся на мониторе текст контракта и даже вспотел... Придётся связаться с заказчиком...
Готовясь к этой работёнке, Фенкиньен целый месяц изучал историю восхождений, маршруты, возможные скопления мусора, закупал для обновления парка несколько новеньких ботов, лихорадочно их программировал... Ему пришлось рассчитать теоретический объём мусора и перестроить мусоровоз: найти способы плотнее набить баки непривычным грузом, выполнить первоначальную сортировку, компактно, но деликатно разместить трупы... Если он ошибся в расчётах, то за вторую ходку придётся платить неустойку. А тут ещё этот полузамёрзший идиот!
Контракт заключался с ЮНЕСКО, который нашёл, наконец, на эти цели деньги. У всех на слуху была полемика в различных инстанциях: от комиссии по этике до комиссии по защите природы. Куча маститых чиновников «думала» несколько десятков лет. А за эти годы гора подросла ещё метров на десять.
Противники очистки очень сомневались, надо ли вообще убирать оттуда мусор. Можно прикинуться, что он – результат жизнедеятельности человека, а значит – вполне естественен для природы. Фенкиньен знал, что это – последняя грязная гора. Все остальные уже очищены. Правда, на планете не было мест, так сильно заваленных мусором, и приведение в порядок которых стоило бы так дорого. А гора не простая: самая высокая в мире. На неё, как и в древние времена, лезли и лезли эти идиоты-самоубийцы.
Были планы считать эту гору памятником «дерзновенным альпинистам» или «жертвам безрассудства». Но разум возобладал. Ограничили количество турфирм. Установили заоблачные цены на восхождение... Но походы – даже со смертельными исходами – продолжались... Особенно возрос поток обезумевшего молодняка, ищущего выхода своей неуёмной энергии, которому умирать не страшно, а страшно не стать «героем». Слишком лёгкой и беззаботной стала жизнь на Земле.
ЮНЕСКО победила. Восхождения были полностью запрещены. Но разве это кого-то остановило? Наоборот, находились дураки, которые тайно взбирались на вершину! Наверное, Фенкиньен наткнулся на таких горе-альпинистов. Ведь официально считается, что никого на горе нет, а значит, никаких спасательных операций не предусматривалось!
Вспомнил полемику.
Вопрос: что делать после очистки горы?
Ответ: запретить вообще всякое восхождение.
Вопрос: а как это сделать?
Ответ: а хрен его знает. Не отстреливать же альпинистов! Это же был самый лакомый кусочек для искателей приключений на планете!
Вопрос: а если разрешить восхождения опять?
Ответ: и лет через сто придётся её чистить; слишком дорогое удовольствие для человечества!
Вопрос: а если Марс? Там самая высокая гора в системе вообще, Олимп называется.
Ответ: Олимп не любят восходители. Им подавай вид сверху! А что за вид, если склон Олимпа скрывается за линией горизонта? Бедно на достойные горы Ближнее Приземелье!
...Наконец отозвался чиновник, курирующий контракт.
Визор показал сонного очкарика. Он что, даже спал в очках? Хотя... да! В этом году очки на носу – писк моды.
– Мистер Фенкиньен, что случилось? Вы знаете, что в моём часовом поясе глубокая ночь?
– Да, мистер Джонсонсер. Но у меня форс-мажор: найден живой альпинист.
– Не городите ерунды!
– Надеюсь, что он выживет. Но что мне с ним делать? В контракте речь идёт только о покойниках.
– Совершенно верно. Спасательные операции вне вашей компетенции. Я, конечно, мог бы вам посоветовать сбросить его обратно на склон, но это не совсем гуманно. Более того, если так сделать, и этот турист околеет после вашего отлёта, не дождавшись спасателей, то на горе останется неубранный труп, значит, вами будет нарушен пункт... – он почесал ощетинившийся подбородок, вспоминая номер пункта. Но так и не вспомнил: – нашего контракта...
– И что мне делать?
– Понятия не имею. Обогрейте, накормите, привезите, наконец, в какой-нибудь госпиталь...
– И кто мне за это заплатит?
– Повторяю: в контракте расходы на спасение человека не предусмотрены. Вот пусть спасённый и возмещает убытки... – Джонсонсер помолчал, зевнул... – Больше по таким пустякам меня не беспокойте, – и отключился.
Фенкиньен подумал, что медробот уже закончил программу реанимации, и нужно всё-таки взглянуть на «покойника». Мусорщик бегло осмотрел экранчики ботов – кажется, никаких сбоев больше не было, – и пошёл в свою каюту.
Каюта – это закуток, где Фенкиньен мог просто полежать, вытянув ноги, послушать новости, развлечься, напялив на голову шлем, поесть... Да мало ли! Больше свободных помещений на мусоровозе не было: рубка, кабинка для гигиенических процедур и этот закуток. Гравидвигатель занимал места чуть больше, чем эти три комнатки. Остальное – баки для мусора, отсеки для размещения ботов и обслуживающих роботов, баки с горючим для манёвров, цистерны для воды и воздуха. 90% полезного объёма – мусорные отсеки. Даже медробот со всеми лекарствами и инструментами компактно складывался в особой нише в жилой каюте.
Он прошёл короткий коридорчик и нажал на кнопку двери, и она раздвинулась. На разостланной постели лежала грязная голая баба без сознания: медробот её раздел и оживлял.
– Отчёт!
– Введено средство от обморожения конечностей и лица, питательные смеси, вода. Пациент усыплён. Пациент придёт в сознание через несколько часов.
– Не забудь её оттереть от грязи. Водой пользуйся очень экономно. Используй очищенную талую воду. Для неё у меня нет ни крошки пищи. Корми по достаточному минимуму из моей пайки. Вес?
– Шестьдесят четыре килограмма плюс одежда.
– Хорошо, что не несколько тонн, – пошутил Фенкиньен и посмеялся своей остроте. – Всю одежду в мусорные баки. Чипирована?
– Да...
– Сведения введи в базу данных, просмотрю.
Фенкиньен чертыхнулся и закрыл двери. Не было печали! Нужно узнать, откуда она, на его горе, на горе взялась (посмеялся отменному каламбуру). В рубке уселся за монитор. Боты успешно чистили гору. Никаких остановок в работе нет.
Механизм находил свой участок, сканировал его, отыскивал залежи и выклёвывал мусор изо льда. Иногда приходилось ворошить камни, которые столетиями сыпались со склонов, засыпая массу предметов. Бот собирал мусор к себе в бункер и по мере наполнения доставлял это добро к мусоровозу. Опустошал свой бункер и летел обратно.
Тонны пластмассы, металлов, тканей, дерева, органики – всё это сортировалось, нагревалось, уплотнялось...
– Диспетчер! Бот № 17 принёс два трупа. Осмотрели?
– Трупы осмотрены. Инфа с чипов извлечена и перенесена в базу данных.
Новенького диспетчера Фенкиньен допрограммировал сам. По своему вкусу. Сейчас его лучше не трогать: он занимался приёмкой мусора. В полёте к заводу он будет заниматься окончательной сортировкой. Но он имел сладкий девичий голос, который даже немножко возбуждал...
Шабаш!
Все прогнозы подтвердились: и баки полны, и гора чиста, как за миллион лет до первого альпиниста.
После очистки Фенкиньен опять запустил ботов на гору от вершины до линии контрактного лимита, чтоб проинспектировать выполненные работы, собрать незамеченное, а сам начал готовиться к отлёту. Завод по переработке уже ждал его. Осталось ещё час-два, и можно со спокойной совестью лететь на Луну. Фенкиньен был очень доволен своей работой.
Поинтересовался, сколько трупов нашли боты. Говорили, что на склонах их были тысячи. Врали. Даже сотни не набралось. Фенкиньен вывел на экран имена найденных: Фрэнсис Арсентьев, Ханнелора Шмац, Цеванг Палджор в знаменитых зелёных ботинках, Дэвид Шарп и даже первый покоритель Джордж Мэллори...
Узнал, кого спас. Это была девочка-студентка из Чикаго. Она проводила каникулы со своими друзьями. Как они попали на гору, Фенкиньена не интересовало. Скорее всего, прилетели на дельтах, устроились в лагере и уснули. Очень похоже, что самоубийцы. Девочку звали Савди Фолль. А надо было её назвать «Saved fool1»! Кстати, как она там?
Мусоровоз поднялся над горой, завис над этой красотой, выбирая дальнейший маршрут, взял курс на Луну. И Фенкиньен решил проведать спасённую.
Предварительно дал команду, чтоб её разбудили.
Двери открылись. Девочка тупо смотрела мимо мусорщика.
Медробот её укутал в какую-то одежду (Фенкиньен узнал свою рубаху и штаны. Взял в шкафу без спроса!).
– Привет! – сказал мусорщик. – Как себя чувствуешь?
Она не ответила. Просто перевела на него взгляд и материла его чёрными глазами. Иногда моргала.
– Советую тебе подумать, где взять деньги, чтоб оплатить твой перелёт с Земли на Луну.
Она презрительно отвернулась.
– Повторяю: мы летим на Луну, на завод. Там я тебя высажу.
Она опять промолчала. И это стало надоедать Фенкиньену.
– Тела твоих друзей отвезут на Землю за счёт ЮНЕСКО.
– Лучше бы и я сдохла! – тонко заблеяла девочка.
– Надо было об этом думать раньше. А теперь терпи: жизнь продолжается. – Фенкиньен был рад, что она хоть что-то сказала. – Тебе чего хочется?
– Чтоб ты ушёл!
– Нет, милая. Ты занимаешь моё место, дышишь моим кислородом, лечишься моими лекарствами... И вообще ты на моём корабле. Значит, уходить надо тебе, а не мне. Поэтому закрой рот хотя бы из чувства благодарности!
Она было села, но была так слаба, так напичкана медикаментами, что упала и закрыла глаза.
– Вот так-то будет лучше! Твоим родителям сообщили, что с тобой произошло. Напугала ты их до смерти. С Луны они тебя заберут. Я бы на их месте отшлёпал тебя по полной! Жаль, что такие меры воспитания запрещены. Но в некоторых случаях можно и разрешить! Как ты думаешь?
Она молчала.
– У меня было немного времени, и я узнал, зачем вы полезли на гору. Вы раструбили об этом на весь белый свет. Зачем?
Она засопела.
– Знаешь, представитель обколотой молодёжи, вы со своими друзьями хотя бы убивали себя так, чтоб никому не доставлять забот! – Фенкиньен ещё постоял, потом решил, что дальнейший разговор бессмыслен, дал команду усыпить пациентку и ушёл. Ему в этот рейс отдохнуть не придётся. Будет сидеть в рубке до прилунения.
На Луне мусор с Земли был на вес золота. Он перерабатывался полностью. Он обходился дешевле, чем поставки ресурсов с Земли. Более того, этот завод был связан с производствами, которые на планете невозможны или очень затратны. На Земле тоже не идиоты и тоже перерабатывали мусор, но далеко не весь, и этим пользовалась Луна.
Мусоровоз, наконец, был «подхвачен» космическими службами, и его повели на нужный перрон для разгрузки. Оставалось ещё около часа до полной швартовки, когда в рубку зашла разбуженная медроботом Савди Фолль. Фенкиньен развернул кресло и вопросительно посмотрел ей в глаза. Молчание затянулось и он спросил:
– Ты не проголодалась? Или пить хочется?
– Нет. Просто я не хочу, чтоб меня на Луне встретили родители.
– И как ты себе это представляешь?
– Есть ли способ незаметно уйти с корабля?
– Такого способа нет. К нам заявится таможенник, который будет контролировать разгрузку контейнеров. Заодно он будет следить за нами. Это легко сделать: спрятаться на мусоровозе негде. После разгрузки я добавлю топлива и полечу на Главный Пояс астероидов, там меня ждёт обычная работёнка...
– И ты не отдыхаешь после рейса?
– Этот рейс не был особо затруднительным. С месяц я ещё поработаю, прежде чем отдам мусоровоз на техосмотр, а сам развлекусь на Земле. Я хорошо заработал на этом рейсе.
– Возьми меня с собой в Пояс...
Фенкиньен чуть не подпрыгнул. Она явно была ненормальной.
– Послушай, девочка. Я не знаю, от чего ты там убегаешь, что любишь, а что ненавидишь, но пока за тебя отвечают родители. Я тебя не могу с собой взять по этой причине, иначе меня обвинят в похищении несовершеннолетней. Плюс ко всему мусоровоз рассчитан на одного члена экипажа. Я уже намучился из-за тебя.
Савди Фолль еще немного постояла, потом заплакала, вытерла глаза рукавом и ушла.
На Луне полицейский вывел её с корабля.
Больше об этой девушке Фенкиньен никогда ничего не слышал...
14. Нашёлся бы тот, кто очистил моё тело от мусора...
Я очень недоволен этим рассказом. Мне снились разные окончания. От того, что девочка с собой покончила, до того, что она вообще была биороботом, контролирующим действия мусорщиков.
15. Нашёлся бы тот, кто очистил моё тело от мусора...
Я очень недоволен этим рассказом. Может, сделать биороботом главного героя?
16. Нашёлся бы тот, кто очистил моё тело от мусора...
Бог?
Для этого нужно в Него верить.
Прочёл рассуждения Канта.
Если Бога нет и ты в Него не веришь, то ничего не теряешь и ничего не приобретаешь.
Если Бога нет, но ты в Него веришь, то приобретаешь понятия о нравственности и любви, и пытаешься следовать им... Гм... Это инквизиция что ли пеклась о любви и нравственности?
Если Бог есть и ты в Него веришь, то приобретаешь всё, а если не веришь, то теряешь всё. Тут есть над чем подумать. Другими словами, верующего просто покупают будущими благами?
Интересно, если подставить другие вопросы, то логичными ли останутся ответы? Например, Дарвин прав, и ты в его теорию веришь, или Дарвин не прав, и ты в неё не веришь?
Что-то Кант не додумал.
Понял! Кант описал частный случай конкретной религиозной доктрины. Значит, эти правила философа не универсальны. А если Бог есть, но его заветы иные? Получит ли верующий «всё»?
Впрочем, мои возражения слабы. Кант включает в понятие «бог» только то, во что верит. А заветы «своего бога» считает универсальными. В принципе Кант прав, ведь в целом библейские заветы общесоциальны, без них человечество просто уничтожит себя. Что, впрочем, люди успешно пытаются сделать сегодня, игнорируя эти законы. Авраамические религии просто присвоили эти заповеди.
Но не это главное. Кант рассуждал, находясь «внутри» своих представлений о Боге. И возразить-то нечем, если находишься в придуманной философом системе координат.
В рассуждениях мыслителя есть человек и Бог, в которого Кант верит.
Человеку дозволено выбирать, верит он в Бога или нет... Интересно: человеку дано право выбора, а вот Бога этого права философ лишил. Вот где просчёт Канта!
Бог приказал верить в Себя, и ты в Него веришь, – тогда ты получаешь всё.
Бог приказал не верить в Себя, но ты в Него веришь, – в таком случае ты теряешь всё.
Бог приказал верить в Себя, но ты в Него не веришь, – в таком случае ты теряешь всё.
Бог приказал не верить в Себя, и ты в Него не веришь, – тогда ты получаешь всё.
Ха-ха! Вера в Бога вовсе не означает, что человек «защитил» себя. Возможно, человек просто не понимает своего предназначения. И наоборот, если человек не верит в Бога по Его приказанию, то человека в потустороннем мире ожидают блага, как и верующего праведника!
Трактовки праведности в Ветхом и Новом Заветах радикально отличаются, но догматики или не обращают на это никакого внимания, или нашли сомнительное объяснения этому. В любом случае верующие считают именно «нужные» заветы истинными!
Вопрос: а что делать, если Бог вздумает свои заветы изменить (как это делал не раз до и после христианства)?
И почему считается, что в Библии, Талмуде, Коране... содержится всё учение полностью? Неужели Бог не мог о чём-то умолчать, считая, что люди ещё не доросли?
Наверное, Бог не всегда нажимает на всем видную «стартовую красную кнопку», чтоб запустить тот или иной механизм. Наверняка у Него есть и иные способы воздействовать на человечество, но которые должны оставаться для человечества тайной.
Рассуждения Канта слишком упрощены, поэтому не могут считаться истинными. Они явно не закончены... Как все три моих рассказа... Герои на распутье? Как я?
Казалось бы, мне нужно верить, чтоб выздороветь. Но нужно ли это мне по мнению Бога? И нужно ли об этом думать?
Я – довольный – уснул.
17. Услышал по ТВ: предупредительный выстрел в затылок.
Таким выстрелом было бы превращение в растение.
Интересно, что чувствует человек в коме?
18. Чернота прорвалась. Что-то происходило. Непонятное. Просят. Требуют. Где-то на грани осознания.
Сжать руку.
Пытаюсь... Шевелю пальцем...
Двинуть ногой.
Шевелю пальцем...
Что-то ещё... «Да» – сжать руку.
Шевелю пальцем...
«Нет» – ничего не делать...
Шевелю...
«Нет» – ничего не делать...
Понятно. Не реагирую...
Что-то ещё...
Слышу?
Шевелю пальцем.
Что-то про завещание... Подписывала?
Шевелю пальцем.
Брату?
Шевелю пальцем.
Модус?
Шевелю пальцем. Трудно...
До совершеннолетия?
Шевелю пальцем.
Ограниченное пользование?
Чтец не получил окончательного ответа:
– Завещатель не ответил.
– Очевидно, что придётся повторить после того, как Пациент сможет реагировать, – сказал Врач. – Он в гипоксической коме, если помните. Восстановление частичное. Вегетатическое состояние не безнадёжное. – Врач убедился, что Пациент не реагирует на раздражители и начал снимать датчики.
– Ответы вегетатика я зафиксировал. Нейромоторные области реагировали на раздражители достаточно чётко. Я уже сейчас вижу, что зафиксирована электроактивность в ; и ; диапазонах. Скорее всего, придётся повторить сеанс для полной уверенности.
– Дня через три. Я с вами свяжусь.
– Через два дня. Суд отложил дело на определённый срок. Его нельзя пропускать, – уточнил Чтец.
– Всё зависит от состояния Пациента.
– Уверен, что всё будет нормально. Я даже читал, что через несколько лет медицина сможет возвращать вегетатиков к сознательной жизни...
– Не спешите. Давайте пока удовлетворимся электроэнцефалографическими сведениями. Подобные опросы законом предусмотрены, чего ещё нужно судебной экспертизе? – Врач протянул Чтецу пластинку с записью.
– Пока ничего, – Чтец вложил пластинку в хранилище. Убедился, что данные переданы в базу данных.
– Отметьте получение данных, – напомнил Врач.
Чтец приложил палец к датчику, его ДНК зафиксировалась, в окошке пробежала идентификационная запись. Положил хранилище в нагрудный карман. Вышел из палаты.
Уселся в автомобиль, достал салфетку и вытер вспотевший лоб.
– Вы что-то узнали? – спросил Истец.
– Нужен повторный сеанс. Пока только предварительные сведения, – ответил Чтец.
Истец вопросительно глянул.
– Судя по всему, завещание действительно подписано в пользу брата завещателя.
– Это невозможно! За несколько дней до аварии у меня с дочерью зашёл разговор о наследниках. А состояние у неё, как вы знаете, значительное. И речи о брате как наследнике не было!
– Завещание было не безусловным. Предварительно могу сообщить, что в завещании закреплён модус. Конкретно ничего не могу сказать. Но кажется, он касается детей завещателя. Вернее, распоряжаться имуществом брат завещателя сможет только в пользу его детей и до их совершеннолетия. Но это пока ещё не точно. Пациент не смог долго «говорить», устал, сеанс повторим через пару дней. И тогда эти сведения можно подавать в суд.
Чернота прорвалась. Что-то происходило. Чьи-то мысли. О санатории. О Боге. О людях. О смерти, которую предусмотрел Бог. О жизни, которую возвращают врачи вопреки... Прояснилось. Чепуха. Всякая ли смерть в плане Бога? Сознание опять меркло... Чувство насыщения...
19. Сегодня с мамой ездили гулять и зашли в магазин. Она оставила меня в сторонке, а сама пошла купить хлеба или молока. Я остался следить – от нечего делать – за покупателями.
Недалеко увидел большой стеллаж с овощами. Покупатели что-то там выбирали, отходили к весам, взвешивали. И тут я обратил внимание на одну из женщин.
Она стояла ко мне боком, перед ней лежал прозрачный пакет с картошкой, и она его ласково гладила! Проведёт рукой, посмотрит, опять проведёт... Неужели она очеловечивает картошку?
В принципе ничего удивительного в этом нет.
Например, мама, когда поливает комнатные растения, разговаривает с ними, просит прощения, если нужно отломать веточку или лист, и ругает себя, если перельёт воды или забудет полить.
Логичнее, если человек любит животных. Всё-таки они генетически к нам ближе. Всё-таки они людьми приручены. Хотя я считаю, что животным лучше жить в естественной среде (если она где-то ещё осталась и если эта «среда» – не квартира).
Меня ужасает количество пород собак. Человек их уродует и уродует, превращая то в пуфик, то в лающую крысу, то в безжалостного монстра. И при этом восхищается экстерьером, хочет добиться генетической точности породы, проводит демонстрации селекции, выставки... А ведь самая красивая собака на все времена – это волк...
Женщина закончила свои ласковые манипуляции с пакетом и повернула его.
И я понял: она просто приклеивала чек...
20. Вечером я глянул на штукатурку и увидел там волка...
21. Разумеется, «волк» мне тут же вспомнился.
О, эта моя операция с Волком была верхом изобретательства!
Целью была расстановка камер, связанных с моим компом по Wi-Fi. Я точно должен знать, о чём говорит врач с мамой. Камер, по моим подсчётам, нужно две: одна в коридоре, вторая на кухне, где мама угощала Ивана Севастьяновича чаем.
Две камеры – это для меня приличные деньги. Хорошо, что был Wi-Fi-роутер, который понадобился для телевизионной цифры через интернет.
Второе: даже если бы эти камеры у меня были, установить их я бы не смог физически.
Значит, нужен единомышленник.
И он у меня был!
И звали его Волк!
И жил он в нашем городе!
План наш удался на славу.
Сначала я легализовал нашу дружбу (для мамы) и пригласил Волка в гости. Он был просто ошарашен, когда увидел инвалида в коляске, а не умудрённого опытом качка. Но главное у меня было всё-таки не в ногах, а в голове, и в этом он уже убедился, когда я заработал деньги на те самые камеры. Волк после этого изредка заглядывал ко мне, и маме он даже понравился. Она была сдержанно рада этому знакомству и даже намекала, что, мол, я должен Волка чем-то отблагодарить. Я соглашался; так у меня в голове засело очередное задание мамы: чем-то ублажить Волка. А он много времени мне не мог выделить: он был женат, у него был ребёночек и всё прочее.
Следующим пунктом было найти причину, чтоб мама куда-то уехала на день, а лучше на сутки. И в этом случае Волк станет моей сиделкой.
На сутки не получилось. Но соседка (по моей наводке) уговорила маму ехать на дачу на денёк, чтоб там собрать урожай. Я как раз канючил, что хочу какой-то особой черешни, которая как раз вызрела на участке соседки. Мама, конечно, никуда не собиралась, но тут возник на горизонте Волк, который согласился забежать днём и побыть со мной.
На дачу электричка шла утром, а возвращалась вечером. Так что до обеда Волк и я спокойно установили и замаскировали камеры, подсоединили их и проверили. Всё получилось отлично.
Мама не была бы мамой: ей что-то такое жуткое померещилось и она приехала автобусом после обеда; но мы успели. Волк получил свою порцию черешни за заботу обо мне. А мама опять завела разговор о неблагодарности некоторых. Хорошо, что пальцем в мою сторону не тыкала.
22. Что на стенке сегодня подсветит солнце? Какой-то барьер... Нет, это плотина! С падающими струями воды!
23. Харон получил извещение:
«В связи с сооружением ГЭС через реку Стикс Ваша должность сокращается.
Надлежащим предлагается Вам явиться через две недели, установленные законодательством для соблюдения всех формальностей, в Центр занятости, где Вы сможете выбрать курсы переподготовки.
В настоящее время, учитывая Ваши профессиональные навыки, Вам предлагают пройти переподготовку по одной из перечисленных специальностей:
– транспортная и складская логистика;
– охранник;
– извозчик категории «В» и «С» на автомобиль;
– матрос на прогулочную яхту;
– туристический менеджмент;
– кассир.
С уважением, Зевс».
Подпись Зевса была факсимильная. Печать мокрая.
Харон чуть не выронил шест. Перевозимые им души с удивлением заметили, что у перевозчика отвисла челюсть, а лодку понесло по течению.
– Эй! – разволновались они. – Деньги, значит, собрал, а кто нас довезёт? Следи за транспортным средством! Набрали тут гастарбайтеров!..
– Посмотрите на него! Где его рубище?
– Зато рваные джинсы и майка «No sex only drink»!
– И стриг свою бороду явно в «Barber Shop»!
– Ага! Потому и цена за перевоз теперь двадцать пять оболов!
– А шест? Посмотрите на шест! Явно для прыжков в высоту! Взятка что ли?
Харон взял себя в руки.
Ну, ладно, старый хитон пришлось выбросить: совсем износился, да и тени его разрывали на сувениры. Ну, ладно, приходится стричь бороду тупыми ножницами: машинка «Philips» оказалась сделанной в Китае. И шест пришлось искать на помойке: не выдают мне инвентаря уже давно; хорошо ещё, что чёлн не тонул, залатанный заклинаниями. Но вот повышение цены... Сами же послали к Плутону космический корабль «Новые горизонты» с прахом Клайда Томбо, в который вложили монету в четверть доллара, как плату за перевозку на тот свет! С тех пор и цена стала иной: чиновники подсуетились!..
Пока выравнивал лодку, пока пересекал поток Стикса, пока высаживал клиентов, в голове крутились странные мысли о несправедливостях. И всё он делал на автомате, пока не причалил.
Души гуськом и с опаской побрели к воротам, где грустно лежал Цербер. Хвостом он не бил, а в глазах было столько тоски, что Харон сообразил: и пса сокращают...
Тени бочком прошли в раздвинувшиеся заклеенные рекламой створки ворот царства мёртвых, которые сразу же сошлись намертво.
Харон вытащил чёлн на берег, положил в него шест и подошёл:
– Ну что, брат Цербер, теперь мы на пенсии? – Пёс поднялся, поднял заднюю ногу и обмочил ворота ядовитой струёй. Потом повернул голову в сторону царства Аида и плюнул в его сторону не менее ядовитой слюной. – Что делать будем? Предлагаю идти на поклон к Зевсу.
– Гав! Гав! Гав! – троекратно согласился с Хароном Цербер, и они оказались перед троном повелителя Олимпа.
– В чём дело? – грозно произнёс Зевс и сурово повёл правой бровью.
– Владыка! – начал Харон. – Тысячи лет я перевожу умерших по водам Стикса, принося в казну Олимпа навлоны. И никаких нареканий на мою работу до сих пор не было. И Цербер за три сахарные косточки ревностно охраняет вход в царство Аида, и никаких замечаний у него нет. А сегодня мы получили извещения, что в наших услугах больше не нуждаются. Это награда за наши тысячелетнее усердие и запредельный профессионализм?
Зевс поиграл молнией, которую уравновешивал на указательном персте, и ответил:
– К вам, мои слуги, нет никаких претензий. Вы честно и добросовестно выполняли свою работу. Однако ничто в мире не остаётся неизменным. Мы велели перегородить воды Стикса плотиной, чтоб накопившиеся воды использовать в коммерческих целях.
– Гав! Гав! Гав!
– Да-а, вы не ослышались. Бутилированная вода Стикса идёт нарасхват для любителей испытывать первобытный ужас, другим эта вода нужна для клятв, третьим нужна защита «; la Achille», четвёртые её хотят использовать как яд, чтоб отравить выдающихся полководцев типа Александра Македонского. Водохранилище позволит избавиться от Стигийских болот... Более того, вы же знаете, что плотины уже возведены на Лете, Ахероне, Коците и Флегетоне. И это позволило построить электростанции, что обеспечило Олимп дешёвой и экологически чистой энергией.
– Повелитель! Мы восхищаемся твоими планами, а так же отличной их реализацией. Однако, как теперь души будут проникать в царство мёртвых?
– Строящаяся плотина одновременно будет служить и мостом для умерших. Согласитесь, что такой способ переправы более надёжен. Более того, мы установим на гребне транспортёры, чтоб не создавать столпотворения и перевозить души непрерывно, а не дискретно, как сейчас.
– Громовержец, а кто будет взимать с них плату, как отделить души тех, кто погребён, от непогребённых? И кто не позволит мертвецам покидать царство Аида? Может, организовать нам новые рабочие места и использовать наши навыки на плотине?
– Увы, эксплуатация ГЭС на уже построенных реках показала, что механизмы вашу работу выполняют более надёжно. Там на входе мы установили проходимые в одну сторону турникеты, а так же рамки грехоискателей, хорошо зарекомендовавших себя в христианском секторе. Тендер выиграл Гермес. После обновления турникеты выполняют новые продвинутые функции, например, отделяют одних умерших от других определёнными алгоритмами признакам. Установлены так же автоматы для приёма денег; в частности, можно будет использовать безналичку. Понятно, что такие услуги понравятся клиентам.
– Но что делать нам?
– А разве вам не предложили переучиться? Вы вполне сможете потрудиться на благо Олимпа на другом поприще. Если, конечно, захотите. А иначе вас ждёт небольшая, но (с учётом инфляции) достойная пенсия и спокойная жизнь... – Зевс не уточнил, где именно, но было понятно, что не на Канарах.
– Повелитель, мне предложили несколько специальностей, но что я буду охранять? Или где я буду работать кассиром?
– В царстве Аида мы открываем несколько гипермаркетов, где нужна надёжная охрана и кассиры....
– Гав! Гав! Гав!
– О, Цербер, а тебе могу предложить работу в цирке или киноиндустрии. Кроме этого, тобой заинтересовались генетики. Им интересно, какие именно гены тебе передались от Тифона, а какие от Ехидны. Некоторые не верят, что кое-кто из них – твой родитель, нужны тщательные анализы твоего ДНК. Кроме того, пользуясь случаем, они намереваются создать новых химер. Так что, как видите, ваше будущее вовсе не беспросветно, что вы ещё можете потрудиться и послужить общему делу во благо...
Тут Зевс зевнул, положил молнию в футляр, взмахнул рукой, и Цербер с Хароном опять оказались на берегу Стикса.
Харон столкнул чёлн в воду и понуро поплыл в противоположному берегу, где уже собралась приличная толпа. Краем глаза увидел, что трёхглавый в раздумьях побрёл было ко входу в царство мёртвых, как вдруг сорвался с места и помчался, лая, к вратам. А там шаталось несколько теней. Они явно воспользовались отсутствием стража и могли сдуру покинуть царство Аида. Цербер приближался к ним огромными прыжками, и тени, заметив его, нырнули в подобающее для них место...
24. Надоело!
Решено: стену закрасить в беспросветный чёрный. Утром лучи солнца будут там пропадать. Будут исчезать. Как сказать «сгинуть» с глагольным сказуемым «будет»? «Будут сгинать»?..
Неважно. Важно, что мой взгляд туда упадёт. Это означает, что туда упаду и я. Как в чёрную дыру. Я заполню собой всю чёрную дыру. И всё моё существо будет этой самой чёрной дырой. Дырой на всю стену!
Интересно, а звёзды там будут? Если будут, то они будут внутри меня!
И тогда я буду для этой вселенной демиургом. Буду вертеть галактики своими божественными логосами, ткать звёздные сети, заставлять сгустки разбегаться и сбегаться. И в каждой галактике обязательно «зарожду» жизнь. Как правильно от «зародиться»?.. О какой чепухе я думаю! Главное, что однажды там появится мальчик, который вырастет, заболеет, не сможет двигаться, будет пялиться на стенку, а потом выкрасит её в чёрный цвет...
Заманчивая перспективка.
Но мама не согласится перекрасить стену. Да ещё так радикально.
Может, достаточно компактного чёрного пятна? Получится дыра в обоях, а не чёрная дыра...
Мама опять будет против. Да и не эстетично. Типа кляксы.
Придумал: на стену – прямо на итальянскую штукатурку – нужно повесить «Чёрный квадрат». Естественно, Казимира Малевича. Других чёрных квадратов в мире не существует. Он будет относительно естественно смотреться. Мрачно? А рядом можно повесить «Красный квадрат» и «Белый квадрат». И тогда даже мама (со своим скепсисом относительно творчества Малевича) к моим планам не подкопается.
А на самом деле я не буду обращать на маскировочные квадраты никакого внимания!
Буду смотреть только на чёрный.
Что в нём можно увидеть?
Там не будет никаких дефицита массы или ускоренного расширения, а, значит, ничего «тёмного». Хотя и в нашей вселенной никто не доказал, что есть ускоренное расширение и есть дефицит массы. Досужие выдумки недалёких астрологов. Они, видите ли, по красному смещению «сообразили» об ускорении. Правда, это ускорение было у зарождающихся галактик семнадцать миллиардов лет назад, сразу после взрыва. Но астрологов это ничуть не волнует. Они свято верят, что и сегодня это ускорение точно такое же. А, может, больше.
А если «Чёрный квадрат» – это не вселенная, а микромир? Брррр. Бродить среди бозонов Хиггса? Хиг с вами! Да и романтики не хватает...
А что если это просто окно в ночь?
Моё сознание проникает за черноту и ждёт там восхода. Там до сих пор нет ни людей, ни даже светящихся насекомых и морских динофлагеллятов, если не считать кракелюров. Только ночь и день, рассвет и закат. Нет лун. А звёзды так тусклы, что их светом можно пренебречь... И вот мой дух носится над...
Опять подумал о сотворении мира. Надоело! Сколько можно?
И вдруг...
Я понял, что засыпаю. Чернота приближается, вот она рядом, вот я уже на границе света и тьмы. Неужели смерть? Жутко. Ожидание смерти – истинный страх.
– Ты долго будешь валяться? – услышал я голос мамы.
Блин! А я – на том свете!
Пробуждение было жутким. Я представил себе, что поднимаюсь из могилы, открываю глаза и хочу крови... Мама явно перехватила мой взгляд:
– Нет, эта стена требует яркого пятна.
Я пробуждаюсь окончательно в роли вампира и плотоядно отвечаю:
– «Красный квадрат» Малевича...
Мама даже побелела от досады.
25. Сегодня затеял войну с сайтами.
Обычно сайты новостей сами напрашиваются: читаешь новости, переходишь по ссылке и регистрируешься на новом сайте. А потом можешь там высказывать свою точку зрения. Однажды прочёл правила размещения переписки, где чётко определялось: модератор имеет право удалять сообщения, которые там чему-то не соответствуют. Но объяснять свои действия модератор не обязан. Задал вопрос: а к кому апеллировать, если модератор мягко говоря пристрастен? Тут же я был лишён права оставлять сообщения. Как нормальный пользователь, я решил начать войну.
– Оно тебе надо? – спросил Иван Севастьянович.
– Для меня это принципиально.
– ОК. Давай разберёмся, зачем тебе нужен инет.
– По первых, работа. Во вторых, – игры, которые не дают мне совсем лишиться координации. В третьих, мне нравится читать новости и быть в гуще событий...
Иван Севастьянович помолчал, как бы ожидая продолжения, а потом сказал:
– Есть статистика. Инет замещает живое общение, что очень опасно. Ну, скажем, для тебя это хорошее средство общения. Но как быть с теми, кто с тобой общается?
– А что такое?
– Статистика утверждает, что постоянное нахождение в сети свойственно или сетевым наркоманам, или бездельникам. А ты с кем общаешься?
– У меня очень ограничен круг общения. И я говорю об информационном сайте, который нарушает мои права.
– Хорошо. Надеюсь, ты понимаешь, что каждый сайт вправе устанавливать свои правила? У ресурса есть хозяин, который оплачивает содержание тех же чатов, размещение новостей...
– Да, сначала это затратно. Пока не набегут рекламодатели. К слову, я вообще не читаю рекламу и блокирую её.
– Дело не в этом: хозяин диктует правила для посетителей.
– Я с этим не спорю. Кстати, на том сайте меня забанил не какой-то модератор, а сам владелец. По крайней мере так это обозначено на сайте. И вопрос был в ином. Если бы эта дама с английским именем (или ником – не знаю), хозяйка русскоязычного сайта ответила мне, что никаких апелляций она не предусматривает, я бы спокойно свалил с сайта и больше не читал там новости.
– Другими словами, – уточнил Иван Севастьянович, – тебя возмутило не само правило, а то, что твой в общем-то естественный вопрос вызвал неадекватную реакцию?
– Да. Самое простое, что я сделал, это зарегистрировался на этом сайте ещё раз с другого ip-адреса (чтоб не вычислили) и оставил уничтожающую реплику. И пообещал, что буду всем говорить о бабском беспределе на этом сайте. И что приличным людям там делать нечего.
– И что? – усмехнулся врач.
– Уничтожили реплику.
– И что? Успокоился?
– Ха! – ответил я. – Включил тяжёлую артиллерию, вскрыл доступ к сайту на уровне модератора, забанил всю администрацию и сделал изменения в правилах.
– И какие?
– Что модератор не имеет права удалять сообщения, если они не противоречат законодательству РФ.
– Это тебя развлекло?
– Мне стало так противно, что я больше туда ни ногой. Мне всё равно.
– Ты не боишься, что тебя вычислят и накажут?
– Не думаю. Я не входил на высокие уровни сайта, не разрушал программного, а то, что пароль модератора был «12345» – это их проблемы...
– Так уж «12345»!
– Нет, «54321», – я засмеялся. – И вообще сервер стоит в Амстердаме, администрация – в Париже, финансирование – из Великобритании... Не волнуйтесь, я получил доступ не к секретным сведениям или личным данным. Всё опубликовано в открытых источниках. Так что никаких прямых убытков я им не нанёс.
– Нда. И ты хочешь сказать, что тебя лишили прав только из-за одного сообщения? Не верю! Думаю, что ты там хорошо спорил и защищал Россию... – Я смутился и стал, посвистывая, усиленно рассматривать что-то на обоях с итальянской штукатуркой. – Понятно... Ну ладно. Плохо, что это принесло тебе отрицательные эмоции. Столько усилий – и впустую!
– Зато я высказывал свою точку зрения.
– Ты только подыграл сайту и блогерам на зарплате со своим хейтом2. Будь осторожен с выбором сайтов.
Я всегда восхищался своим доктором: он знал много слов из молодёжного сленга. Надо поболтать как-нибудь об этом.
– Того сайта уже нет.
– Да какая разница! – с досадой сказал Иван Севастьянович. – Ты рискуешь остаться без работы, если будешь продолжать хакерствовать.
– Я не кракер, я не ворую. А хакер на то и существует, что показывает уязвимости на сайтах. И свою задачу я выполнил. За что меня лишать работы?
– Эти тонкости оставь при себе. Сам понимаешь, что тебе надо не воевать с хайпами3 за правду-матку на сомнительных информационных сайтах, а бороться за своё здоровье.
Иван Севастьянович закончил осмотр, и, кажется, остался доволен. Наверное, регресса не заметил. Думаю, что эта история с сайтом меня просто встряхнула, отвлекла от рутины. Врач укрыл меня, встал и сказал:
– Знаешь, я встретил на proza.ru человека, который на гугл-картах отыскивает следы цивилизации, которая погибла в ядерной войне десять тысяч лет назад.
– И как успехи? – недоверчиво засмеялся я.
– Он нашёл колоссальное количество географических объектов, которые могут считаться такими следами. Но этот исследователь недавно умер. Он был прикован к постели и занимался этим делом несколько лет. Он полностью отдался этой идее...
– Я помню рассказ о японской девочке, смертельно больной после облучения, которая делала оригами-журавликов...
– Нет, разница колоссальная. Девочка была уверена, что создаёт себе лекарство. А этот блогер увлёкся идеей, хотя знал, что это ему не поможет. Он пытался доказать свою гипотезу, и, думаю, на его поисках можно выстроить целую теорию... Тебе назвать его ник?
Я подумал и отказался.
26. Но слова доктора ввели меня в уныние. Я вдруг представил себе, как сюда по заявлению потревоженных сайтовладельцев заявятся полицейские, как они будут делать обыск, упакуют технику, а потом меня увезут в СИЗО...
А там, по слухам, творится настоящий беспредел.
С одной стороны – уголовники. А с другой стороны – охранники.
Полез в инет. Насмотрелся роликов, начитался ужасов.
Вывод: в системе исполнения наказаний собираются люди, которые любят унижать и издеваться.
Задумался.
Вообще-то это не редкость. Есть группы, где люди почему-то собираются «по интересам». «Инородные» элементы там не задерживаются и исторгаются.
В ФСИН – то же самое. Сотрудников, которые не выносят несправедливости, там не найдёшь. Самое печальное, что подозреваемых в преступлениях содержат так, будто они уже преступники...
27. Преступники. Наказание. Вспомнились гравюры Жака Калло. Естественно, не сексуальные «Скарамучча и Фрикассо», не философское «Недреманное око», не серия «Мученичество апостолов» и даже не потрясающее обыденным ужасом «Казнь через повешение».
Вспомнилась гравюра «Госпиталь» из серии «Большие бедствия войны».
Калеки на костылях, четвереньках ползут ко входу, где их «учитывает» бородатый чиновник от гиппократии. Пустит или не пустит в госпиталь?
Я в тот мир не ходок. Меня туда не впустят. Они хотя бы передвигаются, а я – нет.
Почувствовал такую жалость к себе, что чуть не расплакался. Хорошо, что мама заглянула, заставила держать себя в руках... Если буквально прочесть этот выплывший в памяти фразеологизм, то я этого физически сделать не могу. Могу только образно...
28. Спал плохо. Понятно почему. А утром увидел на стене лунный серп.
Всё понятно. Сегодня было какое-то особенное затмение луны. Очень длинное. Больше сотни минут... Или самое длинное за последние сто лет? Важно, что всю ночь лил дождь.
Открыл инет. И натолкнулся на стенания: кто-то не увидел этого события из-за облаков. А тут ещё и Марс, и Сатурн в противостоянии. И увидеть такое в следующий раз можно будет только через сто пятьдесят лет! Как назло и для них тучки набежали, дождичек капал. Полное разочарование и потеря смысла жизни. И вообще больше ничего значимого не произойдёт никогда!
Как будто нельзя посмотреть на затмение в том же инете. Обязательно всё надо видеть «живьём»?
29. Зато я нашёл этого блогера на proza.ru. Его имя – Владимир Репин. Сразу и не сообразишь, чего он нарыл на гугл-картах... Он меня заразил. Надо написать миниатюру. Применить там несколько мыслей из статьи о мифах вокруг «американской мечты»... Особенно после того, как на стене я увидел ядерный гриб.
30. Президент Трумп нажал на кнопку.
Президент Патин нажал на кнопку.
Тысячи ракет поднялись из недр, вод, упали из космоса, вылетели из самолётов. Они направлялись каждый к своему особо назначенному пункту, чтоб там всё уничтожить. Чтобы было неповадно. Чтобы справедливо наказать агрессора за коварство и мечты сделать весь мир не таким, каким хочется тому, кому хочется.
Так не достанься ты никому!
Никто не заметил – да и не мог заметить, – что тысячи выпущенных ракет пропали, как их не было. Как и пропал привычный мир.
Президент Трамп был в бешенстве.
Президент Путин был невозмутим.
...При встрече они пожали друг другу руки и, сурово поглядев друг другу в глаза, скупо улыбнулись. Они не заметили, что мир немного изменился, потому что изменились сами. Сработал эффект бабочки?
Народы, увидев знаменательное рукопожатие, возликовали, вздохнули с облегчением и начали... вооружаться дальше. А пока «восстанавливали паритет», начались мирные переговоры, в которых авторитетные дипломаты пытались найти виноватых... Поиски проходили долго, десятки лет. Ровно до тех пор, пока президенты Тремп и Потин...
...Всесильные друиды применяли своё волшебство уже не раз. Стоило «цивилизации» сделать последний шаг к самоуничтожению, как колдовство отсылало бомбы в прошлое в надежде, что природе будет нанесён как можно меньший вред. Жизнь и даже человека как вид друидам удавалось сохранить.
Следы этих рукотворных катастроф учёные обязательно обнаруживали и долго гадали: откуда столько воронок? Неужели это метеориты с завидным постоянством обрушивались на планету во времена, когда столько их не могло быть? Следы взрывов отлично прослеживаются по тектитам – особым стеклянистым оплавленным образованиям.
Друиды, обсуждая очередную научную теорию о прошлом Земли, мрачно шутили, что эти стеклянные шарики – те самые шарики, которых явно не хватало в головах правителей.
А изыскатели разных стран с удивлением обнаруживали, что большинство тектитов образовалось на Земле в результате ядерного высокотемпературного плавления. Они усеивали Австралию, США, Индонезию и Юго-восточную Азию, Филиппины, Индию, Западную Африку, Ливию и Египет, Колумбию и Перу, Чехию и Германию, Казахстан... Самый крупный Австрало-Азиатский тектитовый пояс длиной десять тысяч и шириной четыре тысячи километров протягивается от Тасмании до Южного Китая и за Аральское море. Поля рассеяния стеклянных шариков имеют странное концентрическое строение – явно не метеоритного или вулканического происхождения; учёные ломали головы...
– Тектиты – те самые шарики, которых явно не хватает в головах людей. – Собрание вяло улыбнулось: Верховный друид нечасто шутил и очень редко привносил в шутки новый смысл. – После каждой попытки уничтожить планету у человека возникают мутации, которые заставляют его с большим рвением убивать себя.
– Может, в этом виноваты и мы?
– Прекратить упаднические настроения! – рявкнул Верховный друид. – Лучше сообщите, что приводит людей к краю пропасти.
– Мы проанализировали все итерации. Цивилизации людей на Земле с завидной неизбежностью приводят к социальным катастрофам. Впору выводить закон самоуничтожения.
– Неужели у всех цивилизаций одно и то же?
– Да. У лемуров, у атлантов, у... Вспомните, в истории современного человечества в середине XX века уже был Карибский кризис. Тогда нам удалось перенести ракеты на два миллиона лет назад, в начало антропогена. И вот теперь «вторая попытка»: боеголовки мы отбросили на восемьсот тысяч лет назад. Из-за этого на планете произошло восемь жесточайших ледниковых периодов, пока климатические колебания не закончились и не пришли в равновесие. Именно тогда массово гибли мамонты, пещерные львы и медведи, сумчатые львы, саблезубые кошки и многие другие виды животных...
– Понятно. А люди-то, люди не замечают приближения к концу света! Почему? Давайте уточним.
– Всё упирается в мифологию.
– Вот как!
– Мифологемы исключительности на удивление живучи для любых цивилизаций. Сегодня мы наблюдаем семь стандартных мифов, которые в совокупности как обычно приведут к очередному конфликту и угрозе уничтожения.
– Только семь?
– Как мы выяснили, этого вполне достаточно, чтоб поверить в исключительность и безнаказанность! А начинается эта идеология с фанатичной веры в прогресс. Первый миф заставляет верить, что всё новое потому хорошо, что оно – новое, что прогресс не остановить, что он сам по себе придёт и всё само собой устроится... И вывод: самосовершенствование не нужно! Отсюда инфантильные взгляды: нам всё позволено, ограничений у свободы не существует, зло и добро меняются местами... Это состояние эйфории люди называют «счастьем».
– Насколько это плохо для всего человечества?
– Технологически более развитое общество, достигнув определённого уровня благосостояния, веря в миф номер один, считает себя «пупом цивилизации», социальное устройство становится «стандартом». Это и есть миф номер два: считать своё построенное общество идеальным «сияющим градом на холме». Остальные не должны его копировать, им остаётся только прозябать в невежестве.
– Разве это означает, что такое общество угрожает остальным?
– Это ещё не всё. Вера в абсолютность прогресса и идеальность своего общества порождает ещё и стандартизацию мыслей. Миф номер три: существует «абсолютная истина». Целые институты силами пропаганды, искусства, надзора и наказания насаждают эту веру. Цель – заставить людей не выделяться из толпы, бессознательно поддерживая устоявшиеся в обществе каноны.
– Опять не понимаю. Пусть эти мифы позволяют «элите» «центропупистского общества» держаться наверху. Это приведёт в конце концов лишь к крушению этого общества. Но при чём здесь вселенская катастрофа?
– Всё зависит от содержания «абсолютной истины». Миф номер четыре: вера в «универсальную правду». Отдельные утверждения могут быть противоречивыми, но этого общество не замечает. Например, одно и тоже соседнее конкурирующее социальное общество объявляется то отсталым, то всесильным. Как это совместить, никого не интересует. Главное: разрешены любые действия против «соседей», чтоб уничтожить «угрозы» – от мессианства до войны. Не удивительно, что всё, что противоречит «универсальной правде», объявляется «ложью».
– Люди настолько верят этому нелепому мифу?
– Более того, целью человека «центропупистского общества», согласно мифу номер пять, является мечта продвинуться по социальной лестнице вверх. Для этого нужно всего-то верить в себя и работать не покладая рук. Если не удалось – не беда, эту «мечту» обязательно реализуют дети, внуки, правнуки... Люди верят, что находятся на пути к обязательному успеху, что они располагаются на середине социальной лестницы. В обществе не остаётся «бедных»! Порок бедности достаётся другим, «отсталым» обществам.
– Итак, в «центропупистском обществе» к счастью привёл прогресс и «мечта», все думают одинаково, все богаты... И что?
– Миф номер шесть: вера в узаконенное «право на счастье». Миф заставляет верить, что понятия «право» и «стремление» – одно и то же.
– Опять не вижу никакой связи в общечеловеческим уничтожением. Как такое общество может угрожать другим? Это варево кипит себе в своём котле, пока не выкипит до гари!
– Подождите. Есть ещё седьмой миф. Общество верит, что оно самое сильное, справедливое и ему принадлежат по праву все ресурсы планеты.
– Одного желания мало!
– Ресурсы, идеи, да и деньги выкачиваются из окружающих «отсталых» обществ. Для господства нужно их столкнуть между собой и стать над дракой. И в «котёл» посыпятся всё новые и новые блага, а под него – дрова. «Право на счастье», «абсолютная правда жизни», «мечта о социальном лифте», вера в военное превосходство обязательно приведёт к безрассудному конфликту с относительно сильным соседом.
– Мы пытались как-то противостоять такому безумному развитию человечества?
– Пытались. Это – религия...
– Нелогично. Разве подмена одной мифологии на другую расставит всё на свои места?
Собрание надолго задумалось.
– Легенды сообщают, что человек появился триста тысяч лет назад, – сказал Верховный друид собранию. – Пока наше вмешательство не приводило к фатальным мутациям видов. Но если произойдёт ещё один конфликт, нам не хватит магической энергии, чтоб сбросить ракеты за пределы двенадцати тысяч лет.
– Это катастрофа!
– В голоцене как раз закончился, надеюсь, последний ледниковый период. Тёплый и влажный климат позволил человеку-мутанту последней формации расселиться по планете, изуродованной взрывами в предыдущие периоды. На Пиренейский полуостров через Гибралтарский перешеек переселились неандертальцы, а кроманьонцы облюбовали для себя восточные районы Африки... При следующей итерации ракеты, которые придётся перебросить по времени, упадут в Африку и на Пиренейский полуостров в десятитысячном году до нашей эры. Человек будет уничтожен.
– Может, ракеты перенаправить в Антарктику или в Тихий океан? И таким образом спасти неандертальцев и кроманьонцев?
– Земля хочет освободиться от этой напасти – человека...
– Что же делать? Что же делать? Что же делать?
31. Бегло просмотрел несколько каналов по телевизору в надежде увидеть что-то стоящее. Пусто. Мир не меняется. Он – как мои очередные три текста: они бессмысленны, потому что вне нашего времени, они или в прошлом, или в будущем...
А по каналам – всем! – шла реклама.
Предлагали купить очки-лупу. Если заказать сейчас, то я гарантированно получу подарок. Но нужно поторопиться: количество гарантированных к получению подарков ограничено!..
О! А здесь – моё любимое. Есть особое средство от вздутия живота. Оказывается, живот надувают пузырьки (потрясающе!). Если глотнуть пилюлю, пузырьки сразу «схлопнутся». Меня это всегда очень интересует: а куда они схлопнутся, если там жидкость? Куда денется газ, если он до сих пор не растворился в жидкости?
Представил себе, как пилюля тараном бьётся в стенки пузырьков, и сразу наступает благодать в кишках.
32. В соседней комнате потрескивает клавиатура. Мама опять взялась за стихи? Прислушался. Сквозь треск чуть слышится до боли знакомая мелодия... Не могу вспомнить, что это такое. Нашёл поисковик песен по мелодии, набрал. «Грёзы любви» Ференца Листа.
Похоже, мама пишет сегодня стихи о счастливой любви. Завтра посмотрю на сайте, что ей пришло в голову.
Я не могу понять одного: это музыка вдохновляет маму или вдохновение требует подпитки конкретной музыкой?
Выбор мелодий у мамы удивительный. Никогда бы «не догадался», что нынче стихи об осени-просини мама пишет под «Весенние Воды» Рахманинова (раньше она их писала под восемнадцатую вариацию на тему Паганини, что нелогично). Одно из стихотворений гражданской лирики (про пенсионную реформу) она писала под четвёртую часть Первой симфонии того же Рахманинова. А цикл детских стихотворений – под Прокофьева, кажется, седьмую симфонию. Стихи о зиме вдохновляла маму «Метель» Свиридова. Вот чего не слышал – так это треков со старыми или новыми эстрадными песенками – только классический выбор.
Не могу сказать, что её стихи совершенны. Но пользуются успехом. Потому что она нашла золотую середину между примитивом (который читателю кажется откровением) и примитивизмом (который должен восприниматься с лёгкой иронией).
Мама берётся за любую тему. Она сама себя называет изящно: полиплёт.
Иногда на поэтическом поприще она кому-нибудь помогает. Но это – неблагодарный труд. И, главное, бесполезный. Мама после этого злится, но в репликах всегда подчёркнуто вежливо-иронична. Не подкопаешься. Но опять и опять бросается на амбразуру дилетантства.
Запомнил мамину переписку.
Критикуемый: «Мне редактор имярек-1 и имярек-2 по этому поводу ничего не сказали! Значит, всё правильно!»
Мама-критик: «Ваши объяснения мне напоминают шёпот девушки в постели: Васе я делала так, Пете делала так, и они по этому поводу ничего не говорили... А ты недоволен!»
33. Наверное, любовь к литературному творчеству у меня от мамы. Но стишками я не балуюсь. Принципиально. Чтоб ничего не мешало слушать музыку. Зато люблю читать критические «разборки».
Вчера прочёл один отзыв. Тематика произведения близка к фольклорной. Так вот, рецензент похвалил автора за то, что нашёл в рассказе очень много стилистически хорошего, встречающегося у других авторов-классиков (М.Шолохова, В.Закруткина, В.Калинина...). Из этого сделан вывод: автор выработал свой язык.
Лежу и думаю. Оказывается, свой стиль – это сборище чужих стилей? И чем больше чужих стилей, тем лучше?
Хочу думать, что рецензент хотел сказать одно, а написал другое.
Такой разнобой между желаемым и созданным часто встречается у поэтов.
Но такого недостатка моя мама не имеет. В стихах она скорее пожертвует размером или рифмой, чем словом, которое наиболее точно выразит её чувства или мысли.
34. Увидел в инете слово с пятью «с», причём три из них – подряд. Язык русский. Вернее, слово из русского новояза, но отлично читается и понятно по смыслу. Это (не падайте) – ООО «Экспресссервис».
35. Проснулся от прикосновения мамы.
– Просыпайся, соня. Сейчас умоемся, поедим и пойдём гулять.
А я смотрю на стену. И вижу парня и девушку. Держатся за руки...
И как не вспомнить?
36. С полгода назад, в январе мама вдруг сказала, что ей придётся уходить на целый день. Недели две-три. И что она нашла сиделку.
Сиделку на самом деле нашёл Иван Севастьянович. По крайней мере он её привёл однажды утром.
Девушка была невзрачной. И она страшно смущалась, пока знакомились. Мама даже спросила, по силам ли ей будет уход за мальчиком? Девушка сомневалась – это ясно было написано у неё на лице, – но потом решительно заявила, что справится и что ей не привыкать.
Мама и Иван Севастьянович рассмеялись, а сиделка покраснела.
Мама увела её из моей комнаты. Я занимался каким-то сайтом. Мама наверняка показала, где что лежит, распорядок моего дня, какие процедуры надо проводить, когда гулять и остальное.
На следующий день сиделка принялась трудиться над моим телом.
Звали её необычно: Радимила.
Она была студенткой мединститута, решила на каникулах подработать. И тут Иван Севастьянович подвернулся. Понятно, что студентке деньги нужны. Но с другой стороны, деньги и нам не были лишними, хотя отец существенно нам помогал.
37. Она робко вошла в комнату и остановилась. Ждала, когда я на неё обращу внимание. И я обратил.
– Мне надо вас умыть, покормить, сделать уколы...
– Вы только не стесняйтесь, Радимила. Я без вас совершенно беспомощен...
Она сначала осторожничала, потом стала выполнять работу чётко и хорошо. Сразу понимала, что мне удобно, что нет, чего я хотел бы.
В первый же день перешли «на ты».
– Откуда такое ч;дное имя?
Она уже закончила все дела, присела рядом.
– Обычно ударение ставят на второй слог...
– Мне нравится, и ничего чудн;го я в нём не вижу. Это болгарское имя?
– Это сербское имя. Родители переехали из Югославии в Россию, как только началось... – она помолчала. Потом я узнал, что отец у неё русский, а мать – сербка.
Вечером мама приняла меня из рук в руки. Спросила меня, когда Радимила откланялась:
– Как сиделка?
Я пожал плечами:
– Она мне не надоедала. Работу делала хорошо. Прогуляла меня... В общем, накормила, напоила, в баньке помыла и спать уложила, а потом стала спросы спрашивать...
У мамы поднялись брови от удивления. Потом она сообразила:
– Неужели так на Бабу Ягу похожа?
– Если снимает свои дурацкие очки, то как две капли. Она ступу в подъезде оставляет?
– Дурень ты мой. А девушка проста и работяща. Всю посуду помыла, пыль вытерла, полы даже протёрла...
– Ты мне её сватаешь?
Это было нечестно с моей стороны. Мама ничего не ответила, отвернулась и ушла. Теперь поплачет и вернётся. Мне очень стыдно.
На следующий день я узнал, что отец Радимилы между делом занимается изучением рун. Я смутно себе представлял, что это такое. Только и вспомнил, что руны занесены в юникод, и даже показал кодировку сиделке.
Она радовалась, как ребёнок, увидев мою заинтересованность. И тут же начала с таким увлечением рассказывать, что даже я увлёкся. Тем более, что ранее не занимался изучением скандинавских легенд. Так, попалась однажды скучная книжка Ника Перумова.
– Что ты! Он пишет замечательную фантастику! – возмутилась Радимила.
Руны, оказывается, придумал Один, когда пронзённый копьём висел девять дней на мировом древе Иггдресиль без еды и питья. А когда достаточно ослаб от потери крови и выпил дедовского мёда, то услышал руны и начертал их своей кровью на коре дерева.
Старшие руны (старший футарк) имеют магический и священный смысл. А младшие – просто буквы письма...
На прогулке она так увлеклась рассказами, что повезла меня какими-то неизведанными тропами, и мы застряли в снегу. Долго бились, силёнок у неё не хватало. Помогли прохожие.
– Что ж ты! – сказал один. – Мужа потащила в сугроб! Надоел что ли?
Она на него так зыркнула своим чёрным глазом! Точно Баба Яга!
– Ладно, ладно, – начал извиняться помощничек. – Что так взъерепенилась? И правильно: своего мужика любить надо и в радости, и в горе...
На третий день мы окончательно подружились. Она очень много рассказывала о своей учёбе, что до поступления работала санитаркой в онкодиспансере. Что много там хороших добрых людей лечится, и что их очень жаль.
– Ну, слава богу, у меня другая болячка. И тебе легче.
– Не скажи. Там просто я была не одна. И в случае чего всегда помогали и подсказывали.
– Ты про вчерашний случай, когда застряли в снегу? Тогда со мной возни больше...
– Да ты лёгонький, тебя могу на руках носить...
– Ах так? Понял теперь, почему ты меня так плохо кормишь!..
Она меня зауважала, когда я ей показал, над чем работаю. Поняла, что я не просто бока отлёживаю.
Однажды заявился Волк. Я их познакомил. Волк спешил. Ему надо было поправить одну из камер – зависла. «Сбросить» я её с компьютера не мог, а вручную, естественно, не дотягивался. Радимилу надо было отвлечь, пока Волк займётся работой в коридоре.
Дождались, пока явилась она, тень со шприцем. Я, конечно, пытался отвернуть экран, но она всё увидела: как заработала камера, как на экран вылезла морда Волка, как он сказанул такое, что уши завяли.
Она даже бровью не повела, казалось, ничего не происходило. Спокойно ввела лекарство. Хотела встать и пойти, но я попросил остаться: Волку надо было закончить. Она подумала, отложила кювету со шприцем и ампулами и присела так, чтоб всё видеть на экране. Этого мне ещё не хватало!
– Слушай, – сказал я ей, – ты можешь отвернуться? Я порнуху смотрю. Мне неудобно!
Она просто прыснула от смеха, но отсела так, чтоб экрана не видеть.
– Придётся маме рассказать, какими игрушками ты увлекаешься.
Я сделал испуганное лицо:
– Только не ей! Я этого позора не переживу! А у мамы будет сердечный приступ, и тебе придётся заниматься двумя лежачими больными!
– Если ты этого позора не переживёшь, то лежачий больной будет только один: твоя мама! И за ней мне ухаживать будет гораздо приятнее.
– «Позора не переживу» – это фигура речи! Я такой здоровенький больной, какой тебе ещё не попадался! Я ещё и не то переживу и в романе зафиксирую.
– В романе? – заинтересовалась Радимила.
Тут в комнату ввалился Волк.
– Всё сделано, Бразилий! Проверяй работу!
– Как ты его назвал?
– Бразилий. Он с таким именем на сайте...
Я сразу же перебил его, сказав, что он не довернул самую малость. Волк удивился, глянул на экран. Естественно, там всё было нормально. Волк сообразил, что сказал лишнее, буркнул: – Предупреждать надо! – и смылся.
Я попросил сиделку не говорить никому о том, что видела. Она сделала удивлённые глаза:
– Да никаких камер в квартире и близко нету!
Я сурово на неё посмотрел, увидел хитрую ухмылку и хихикнул.
Радимила будто не услышала слов Волка о моём нике.
Но потом я понял, что она нашла мою страницу и читала мои нетленки.
38. Вечером в пятницу они с мамой ушли на кухню попить чаю. Я, разумеется, подглядывал.
Сначала они поболтали о превратностях ухода за мной. Выясняли, что лучше делать, а чего – нет. Потом мама разоткровенничалась. Да так, что выдала даже для меня интересную инфу.
То, что я болел с младенчества, было секретом Полишинеля. Генетическое заболевание. Поздний ребёнок. Но тут каким-то образом оказался замешан мой отец. Насколько я понял, что-то он делал не так, и поэтому моя болезнь усугубилась значительно, после чего они с мамой расстались. Она не смогла ему простить какого-то чуть ли ни криминального случая.
Мама плакала, жалея меня, Радимила её успокаивала. Типа, всё будет хорошо.
Она сказала, что две недели, на которые наняли Радимилу, вызваны тем, что маму пригласили в театр консультантом. Она была оперной певицей, и ей из-за меня пришлось бросить карьеру. И теперь вот смогла вырваться, чтоб помочь молодёжи. В учебных заведениях разучились учить. Особенно на платных курсах. Естественно, апломба у оплаченной молодёжи больше, чем идей и навыков. Мама согласилась помочь. Через недельку Радимила будет свободна от этих неприятных обязанностей.
А сиделка, напротив, сказала, что особых затруднений у неё при моём обслуживании (меня покоробило, но она была права) не находит. Инструкции мама и Иван Севастьянович оставили детальные для разных случаев. Домашние заботы и хлопоты ей привычны, выросла не мажором. Даже прогулки... Тут она замолкла.
И мама поинтересовалась, в чём дело. Она рассказала, конечно, о заминке с коляской, а я понял, что ей вспомнились слова прохожего.
И общение со мной интересно и Радимиле, и клиенту (мне опять было неприятно).
Я задумался. Девушка во мне не видит личности? Я для неё – один из череды больных? Это открытие не то что меня ошарашило, но удивило. Мне казалось, что у меня с сиделкой появились какие-то общие интересы вне её служебных обязанностей.
А мама не замечала этих нюансов. Внезапно начала сетовать, что-де у меня одни виртуальные знакомства и те по работе. А живого человеческого общения и нет. И хорошо, что появилась Радимила, с которой...
В этом месте моя сиделка вдруг вспомнила, что... В общем неважно что. Но надо бежать. Она и так засиделась, ей неудобно, что столько времени отняла и вообще... Радимила даже ко мне заглянула, подмигнула, помахала ручкой, попрощавшись до понедельника.
Мама всё поняла. Расстроенная зашла в мою комнату через полчаса. Я сделал вид, что ничего не видел и ничего не слышал.
– Мне показалось, что эта девушка...
– Мама, перестань! Нам и без неё хорошо. У неё свои заботы, хлопоты. Наверное, на свидание побежала к своему бойфренду.
– Фи, какое слово бесформенное, угловатое...
– Я понимаю. В своё время ты бегала на свидание к товарищу.
Мама улыбнулась:
– Мог бы сказать «к кавалеру».
– Ой, не надо! Кавалеры перевелись сразу после семнадцатого года.
– Нет, остатки кавалеров ещё и мне попались.
– Кстати, ты так и не рассказала, куда это бегаешь на целый день? Неужели к остаткам?
– Глупый мальчишка! – она засмущалась. Я сделал вид, что поверил своей «догадке».
39. Я еле дождался понедельника. Сообразил, что мама была права: живое общение с людьми интереснее виртуального. Я даже пытался чатиться со своей сиделкой. Диалога не получилось. Наше общение началось и закончилось её репликой, что в понедельник она опоздает.
Действительно, пришла в десять часов, сразу взялась за дело. В наших отношениях всё стало сухо и полуофициально. Никаких особых разговоров. Так она просто пыталась меня развлечь, как я думаю, «в полном соответствии с полученными от врача инструкциями». Мне это к вечеру надоело. Когда она освободилась и зашла в комнату я спросил:
– Что-то случилось? Что с тобой?
– Я не поняла. Что-то не сделала?
– Не в этом дело. Ты стала мне относиться не как к другу, а как к дереву, которое нужно поливать, подкармливать, делать обрезку...
– Меня восхищает твоё образное мышление. Мы-то не друзья, а просто знакомые. Ты нанял меня, чтоб я выполняла какие-то работы. Я их выполняю. Что ещё?
– Но ты ведь знаешь, что мне с тобой очень интересно общаться.
– Мне тоже. Я даже обязана поддерживать с тобой разговор назло твоей депрессии.
– Что за чепуха! Откуда ты взяла, что у меня депрессия?
– Ну, по некоторым источникам.
Я недолго соображал:
– Удивительно, но ты сейчас мне сделала комплимент. Мне удалось в своих рассказиках передать настроение героев. И ты поверила.
– Разве настроение твоих героев – не твоё настроение? Или, по крайней мере, разве твоё настроение не влияет на тематику, язык, сюжет?..
– Знаешь, в литературе у меня больше работает голова, чем чувства. Согласись, что это более высокий уровень. Мне нужно написать так, чтоб читатель поверил. Мои чувства тут ни при чём.
– Странно. И даже обидно. Только я подумала, что стала тебя понимать, как тут – ушат холодной воды. Так, подожди... Я сейчас сообразила, что ты свой мир не весь показываешь, а выбрасываешь маленькие осколки. Люди видят отблески, им нравится, как стекляшки смотрятся на каком-то пёстреньком фоне. А этот фон – вовсе не ты. Это как эти обои!
Она попала. Я промолчал.
– Но в этих стекляшках всё-таки ты! И прекрати меня дурачить!
– Естественно, что какие-то кусочки – это я. А кто возьмётся отыскать, где кто?
– Но эти кусочки создают общее настроение. Ты читал Александра Грина? Он был когда-то модным среди молодёжи. Так вот. Он мог написать о чём-то весёлом, жизнеутверждающем, смешном, красивом, но я замечаю между строк боль и грусть. На самом деле у него была тяжёлая жизнь.
– Не знаю, не читал. Ты очень хорошая читательница, если видишь больше того, что написано. А в моём последнем рассказе что ты заметила между строк?
– Заметила. Надежду. Отношения твоих героев выписаны хорошо, ладно. Сразу вижу, что ты не просто так о них написал.
– Наверное. Я ведь не физраствор во флаконе, который вводят в вену. Если ты берёшь меня в руки, то я чувствую тепло.
Она пристально посмотрела на меня, но ничего не сказала. Теперь была её очередь молчать.
40. Заканчивалась вторая неделя. Отношения у нас остались на уровне сиделка-пациент. Это меня продолжало раздражать. Но чего я хотел? Даже дружбы я не мог ей предложить, хотя и привязался к этой девушке. И это становилось невыносимым. Я стал ей даже грубить. Стал капризничать. И она поняла.
– Знаешь, я бы очень хотела, чтоб мы были ближе. Но я не смогу...
– Можешь не извиняться. Мы были бы просто сумасшедшими, если бы что-то между нами возникло. Я калека, зачем тебе становиться вечной сиделкой? Ты отработаешь свои деньги и забудешь об этих днях.
– Да, это так. Жаль, что у тебя нет аленького цветочка...
Я не сразу понял. Но когда сообразил, то разозлился:
– Ты ждала что-то типа «Полюбила ты меня, красавица ненаглядная, в образе чудища безобразного, за мою добрую душу и любовь к тебе; полюби же меня теперь в образе человеческом, будь моей невестой желанною»?
Она отпрянула, встала, побледнела.
– Ты права, чудес не бывает. Особенно для таких, как я. Таких как я не любят ни за что-то, ни просто так...
– Знаешь, мне стыдно.
Я удивился, но ждал продолжения.
– Жаль, что не смогла выдержать дистанцию. Ты хороший парень, но мне нужен другой.
– Здоровый, который носил бы тебя на руках, а не наоборот?
– Не говори глупостей. Дело не в этом. Что было бы, если бы с тобой связала жизнь девушка, а потом бы ты понял, что она не любит, а просто жалеет?
– Это было бы ужасно. Но я бы не подал вида...
– Ты просто эгоист! – она даже ногой топнула и вышла из комнаты.
В пятницу вечером она зашла попрощаться:
– Не дуйся. Встретимся в сети.
– Зачем?
– Мало ли. Не всё упирается в любовь.
– Ты права. Уходи.
Она поцеловала меня в губы. Я не ответил. Любви не бывает.
41. И чего это я вспомнил ту девушку? А ещё запомнил, что все те две недели я не смотрел на стену. Вообще не смотрел. Не было нужно.
А потом опять начал смотреть. И теперь смотрю. Иногда вижу себя и её. Они стоят и держатся за руки...
42. Джон услыхал сдавленный женский крик. Он выглянул из-за угла дома, где прятался, и увидел, как два амбала затаскивают вырывающуюся девушку в «Ниссан», чуть урчащий буквально в пяти метрах от угла. Решение было принято Джоном сразу. Он поднял кирпич и швырнул его в одного из амбалов. Тот отпустил девушку, схватился за голову и упал.
Второй так и не понял, что произошло, потому что девушка, освободившись от обузы первого амбала, изогнулась и впилась зубами второму прямо в шею. Амбал заорал, отпустил жертву, обливаясь кровью. Тут подоспел Джон и ударил его по голове поднятой по пути палкой.
Глянул в кузов «Ниссана»: больше никого. Где-то в темноте послышался топот бегущих людей и крики. Подумать Джон не успел: девушка, которая по идее должна быть в ступоре, уже забиралась на пассажирское сиденье. Джон подхватил её кроссовку, валявшуюся рядом с автомобилем, обежал микроатобус, сел на сиденье водителя, снял машину с тормоза и резко рванул с места. В голове появился маршрут: по 23-й стрит к шоссе US-71 и по нему мчать на север.
Джон окончательно успокоился, когда девушка отняла у него свою обувь. Тогда притормозил и поехал с предписанной знаками скоростью. Изредка оценивающее поглядывал на спасённую.
Ей было лет двадцать пять, одета в джинсы и рваную майку, запятнанную кровью. Кроссовку натянула сразу же. Джона поразило в ней одно: у девушки не было никаких признаков стресса, переживаний по поводу неожиданного спасения. Она выглядела не то что спокойной, но деловито-злой. Да и растрёпанный хаер не добавлял ей привлекательности.
Пока ехали по городу, она молчала, явно что-то обдумывая. Беспокойство она проявила, когда машину повернула вправо на шоссе и проехала пару километров мимо двух разворотов.
Тогда Джон сказал ей, что намерен отъехать подальше от Бемиджи, чтоб потом в более-менее подходящем месте остановиться и привести себя в порядок.
Выехали на относительно безлюдное в это время суток шоссе, и Джон увеличил скорость. Их никто не пытался остановить, никто за ними не гнался.
Не сразу, но удалось вытащить у девушки её имя: Рут. О том, кто на неё напал, она не сказала. Девушка быстро освоилась, поковырялась в бардачке, вытащила оттуда какие-то бумаги, просмотрела, швырнула их обратно. Начала шарить и по кабине. Из-под солнцезащитного козырька над головой Джона выпали права. Девушка подхватила карточку, прочла, фыркнула. Она себя вела слишком нагло, как хозяйка положения. Как будто не на неё напали двадцать минут назад, а он её не спасал. Потом она совсем оборзела, заявив, что хочет в Новый Орлеан, потому что в Канаде холодно, а она любит тепло.
Джон открыл было рот, чтоб убедить: в Канаде легче спрятаться, но Рут не дала ему вымолвить и слова. Она неожиданно размахнулась и ударила его по горлу. Джон инстинктивно бросил руль, машина завиляла по шоссе. Рут перехватила руль, свернула к обочине и остановилась. Джон вывалился из машины, откашливаясь и пытаясь отдышаться. Кажется, ничего не сломала. И только потом заметил, что Рут уже орудует в салоне «Ниссана». Джон подошёл к открытой двери и прохрипел:
– Ты что творишь?
– Молчи, ублюдок, – ответила девушка. Она деловито шарила в кузове, нашла и прощупала какую-то ветошь грязно-белого цвета. Из висящего пиджака она вытащила кредитки, долларовые бумажки. Под пиджаком висела кобура с пистолетом. – Кайф! – Она его вынула, повертела в руках, щелкнула предохранителем, направила дуло на Джона и сказала: – Пиф-паф!
Джон забежал за кабину, пригнулся, чтоб его не было видно через стекло, потрогал штаны: сухие. Глянул украдкой в салон: Рут там что-то продолжала искать. Обошёл кабину и уселся за руль.
Да, попутчица ему досталась аховая. Понятно, что ни одно доброе дело (а действительно ли оно было добрым?) не остаётся безнаказанным, и оставалось надеяться, что дальше будет лучше.
Рут всунула себя в пиджак, бросила пистолет в карман и перелезла на переднее сиденье. Раскрыла веером карточки, отобрала банковские, а остальные зашвырнула в бардачок. Потом уставилась на Джона и произнесла самую длинную после «знакомства» тираду:
– Спасибо, придурок, что помог... – пауза. – Они знают, что автобус шёл в Фолс.
Джон сначала не нашёл никакой связи между этими фразами. Но потом сообразил: наверное, она сюда приехала на автобусе. Понятно, отчего она требовала повернуть машину на юг: Фолс на границе с Канадой, значит, ехать туда нельзя.
Они помолчали, потом наметили план. «Ниссан» нужно бросить, поймать попутку и ехать в сторону Нового Орлеана. А там уже решить окончательно, что делать. Джон так и не понял, от кого Рут спасалась. Амбалы явно не были полицейскими. А девушка уверенно заявила, что с полицией они как-то связаны, могут организовать погоню и даже блокирование трассы. Джон промолчал, что он и сам в бегах... Но насколько она такая важная птица, чтоб ей уделяли столько внимания? Впрочем, он был бы рад, если бы о них «позабыли». Или хотя бы их просто «потеряли».
Машину они загнали в рощу у шоссе. Рут ещё раз обшарила салон: ей всё время казалось, что там что-то осталось незамеченным. Перевернула носилки с ремнями. Расшвыряла пакеты из-под чипсов. Опорожнённые пивные банки со злостью раздавила. Увидела ящичек с медикаментами, поковырялась там, что-то отобрала, рассовала пачки по карманами и вылезла из машины.
Спокойным шагом пересекли пустынное шоссе с разделительным газоном с грязной чахлой травой. Рут стала у обочины, а Джон прилёг за бугорком, чтоб не пугать водил.
Всё удалось как нельзя лучше. Без приключений миновали Бемиджи и спокойно на фуре ехали на юг. Где-то в лесу остались голые дальнобойщики, связанные и с заткнутыми трусами ртами. Оба с расквашенными мордами – так они были противны, зато Джону стало легче: отвёл душу. Рут поковырялась в кабине, нашла две пачки сигарет, относительно чистые рубахи. Одну из них натянула под пиджак вместо окровавленной футболки. Еще надела кепку с синим чёртиком над козырьком. Кепка была великовата – она всё любила огромных размеров? – и смотрелась на голове забавно; ей пришлось подтянуть ремешок. Джинсы и кроссовки девушка оставила себе старые. Джон «поменялся» с водилами ветровкой.
Рут поначалу занялась смартфонами дальнобойщиков: что-то в них искала. Она явно любила ковыряться в чужих вещах. Затем оба телефона отключила. Один выбросила в окно. Второй ей чем-то понравился. Наверное, стальным цветом. Джон посоветовал было выбросить и его, но Рут так на него глянула, что он заткнулся.
В Лейке свернули с шоссе, чтоб спрямить путь и где-нибудь в глуши поменять машину.
Через часок, не доезжая до Эммавилла, Джон разбудил задремавшую девушку. Он увидел, какой-то карьер, куда и загнал фуру, подальше от шоссе, за холм. Рут удивила в очередной раз: она не проявила никакого интереса к содержимому кузова фуры. Джон пошёл было открыть двери, но она остановила его, вцепившись в рукав:
– Я не ворую, я граблю.
Джон только усмехнулся.
Лесная дорога была рядом, тут же «несчастная» девушка остановила «Ford». Его вела какая-то сердобольная баба, которую Рут чуть ли не до смерти измочалила: она вздумала вякать, не поверив, что её грабят. Бабу связали и оттащили в лес, а сами поехали дальше.
Рут опять занялась смартфоном дальнобойщика: нашла какую-то игрушку. Но ненадолго: задремала, глотнув какую-то таблетку, Телефон даже выпал у неё из рук.
Джон его поднял и вынул карту и аккумулятор. От греха подальше.
К рассвету, когда она проснулась, опять выехали на шоссе 71. В полдень показался Кэрролл. Без приключений.
Разве? Часов в восемь Рут заметила у Джона утреннюю эрекцию и полезла ему в штаны. Пришлось останавливаться...
Потом она вспомнила про телефон, попыталась включить. Бесилась и колотила смартфон о панель. Джон объяснил. Она вроде согласилась, задумалась, выкурила сигарету и опять взбесилась: стала упрекать его в том, что он её жестоко изнасиловал, требовать, чтоб он на ней женился, и что у неё теперь будет ребёнок. И вообще, куда он дел аккумулятор?
Джону она нравилась всё больше и больше. Она глотнула таблетку, и когда её приступ прошёл, они долго смеялись. И вообще Джон к ней присмотрелся и стал находить привлекательной. И стал чаще замечать её стреляющие взгляды. А чёрные глаза у неё были огого! И небольшие груди привлекали.
Джон вымотался, но когда в Кэрролле они сняли номер в кемпинге, он накинулся на неё, а она всячески подыгрывала ему, изображая из себя напуганную девственницу. Любовь – это такая шлюшка. Подставится, когда посчитает сумму достаточной. Наверное, как в этом случае.
Такая страсть случилась с Джоном впервые. Наверное, он был чересчур голоден. Похоже, что и Рут не была избалована мужским вниманием. Джон подумал, через секс и возникла у них симпатия друг к другу...
Им удалось даже поспать до ночи.
Дальше они поехали на взятом на прокат «Vortex» (изуродованный Рут «Ford» они бросили за городом). Девушка ухитрилась в кемпинге утащить у Джона внутренности смартфона. Играла, пока опять не начала дремать. Но теперь не забыла отключить. Неужели сообразила, что их легко вычислят? Ночью ехать было спокойнее, хотя шоссе и днём не было особо загружено.
Подремав, она стала вполне нормальной. Теперь они даже болтали по пути. Джон рассказал немножко о своём детстве и о забавных случаях школьных лет. Рут тоже разговорилась, хотя рассказы у неё получались какими-то бессвязными. Впрочем, слова для них теперь были не важны. Джон окончательно убеждался, что влюбился по уши, что именно такая худенькая женщина – немножко странная, немножко скованная и одновременно взбалмошная, в нужный момент решительная – ему и нужна. Да и Рут была довольна, что судьба свела их, ведь Джон вполне доказал, что он – настоящий мужик.
Не доезжая до Сент Джозефа, они съехали на грунтовку, которая вела к Миссури. Хотели полюбоваться речными просторами под луной: Рут просто ломала блажь нежности. Переехали железнодорожные рельсы и остановились на грязной площадке у вонючей реки. Недалеко были какие-то сараи, торчали стволы сухих деревьев без коры. Даже луну объели тучи.
Разочарование было полным. Они даже поругались. Рут достала смартфон и хотела его включить, чтоб послушать хотя бы «романтическую музыку». Джон отнял аппарат и забросил далеко в реку. Потом он полчаса не давал ей лезть в воду, чтоб отыскать. В конце концов плюнул:
– Ищи, фиг с тобой!
Она сразу как отрезвела. И Джон понял, как её останавливать. Нужно просто с ней согласиться, и тогда её бес противоречия куда-то прятался. До следующего раза. А тут он её обнял и долго целовал.
По плохенькой дороге, которая превратилась в приличную улицу только на окраине Сент Джозефа, они ехали молча до самого центра города. Миновали ярко освещённые парки, казино, где играла музыка. Рут вдруг встрепенулась и предложила поиграть на автоматах. Джон согласился для виду, но убедил её пока этого не делать. Типа, нужно найти место для ночлега более неприметное.
Уже в городских кварталах, на пустынной улице их остановили полицейские.
Джон видел, как напряглась Рут, когда он достал краденые права. Но ничего сделать не успел: она выстрелила. Пришлось срываться и гнать по незнакомому городу. Удача их не покинула. Им чудом удалось выехать на путепровод шоссе 71 и мчаться по нему уже на север...
Увидели вдалеке проблески полицейских мигалок и свернули на дорогу, ведущую в лес. Там заехали в какие-то кусты, заглушили двигатель и стали ждать. Может, удастся смыться, когда копы разъедутся подальше. От пережитого и от нечего делать опять занялись любовью. И тут их взяли. Голыми. Слава богу, Рут не успела схватиться за пистолет.
Оказалось, они влипли в засаду. Их загнали в этот лесок, как зверей, а потом медленно окружали. Рут при задержании стала просто бешеной: царапала себе лицо, грудь, бёдра, закатила Джону и копам несколько оплеух. Ей что-то вкололи прямо в ягодицу.
Их сковали наручниками, вытащили из салона и поволокли по земле. Потом копам показалось, что Джон сопротивлялся, и его отлично и с удовольствием побили ногами в жёстких ботинках. Хорошо, что не убили. Но седативного ничего не ввели. Это тоже хорошо.
Когда очухался, то увидел себя в машине кое-как одетым. Рядом сидела прикрытая пледом Рут. Морда у неё была в грязи, под глазом – синяк, в волосах набилось пыли. Как валялась на земле, так её и не оттёрли. Она тупо смотрела перед собой, качалась, как кукла.
Привезли в участок. Джон был совершенно спокоен за свою участь, главное – выжить. Почему-то не очень волновался за дальнейшую судьбу Рут. В Айове, кажется, смертной нет, но пожизненное у неё будет. Он её всё равно потерял навсегда...
Когда за Джоном приехали санитары, он на всякий случай поинтересовался, где его девушка. Они посмеялись и ответили, что бабу уже отвезли в сумасшедший дом, откуда она удрала. Что и Джона ждёт его родненький сумасшедший дом. И семейных психушек ещё не придумали...
А потом – после уколов – ему стало совсем всё равно...
43. Иван Севастьянович ответил:
– С каких это пор ты заинтересовался социальными проблемами США?
– Да всё в мире, не только в Америке, так преступно ненормально...
– Думаю, что это – естественное состояние мира... То есть не мира, а «человеческой цивилизации»... – Доктор так произнёс слова «человеческая цивилизация», что я усмехнулся: типа, не человеческая и не цивилизация. – Ну, ты понял. Будешь спорить с моим мнением?
– ...Я не нахожу аргументов, хотя и не согласен.
– Ну и хорошо. Тема меня эта не интересует, потому что от меня не зависит решение проблемы.
Я усмехнулся:
– Неправда. Наверняка своими мыслями вы делитесь со своими друзьями. Мне почему-то кажется, что они не просто обыватели.
– Я с ними, – Иван Севастьянович показал пальцем вверх, – встречаюсь только по работе.
– А если они заведут разговор на эту тему? Ну, как я сегодня?
– Разговоры на эту тему только портят настроение. Даже если новости хорошие.
– А бывают новости хорошими, если не считать победных реляций?
Врач внимательно посмотрел мне в глаза и отвёл взгляд. Помолчал и «ответил»:
– Кстати, сегодня я вижу, что тебе немножко хуже, чем обычно. Прошу тебя: не увлекайся внешней политикой. Особенно социальной. Это вредно для твоего растущего организм. Лучше пиши про настоящую любовь, – он поправил подушку, встал. – Ладно, пойду лечить своих «высоких» клиентов, – интонация на слове «высоких» была ироничной и даже легкомысленной.
Он вышел за дверь, а я переключился на камеру в коридоре. И опять подслушал его разговор с мамой. В общем, ничего хорошего. Одни надежды...
А на штукатурке – какие-то зигзаги. Но если прищурить глаза, что это – пустая равнина, почти лунный пейзаж, далёкий горизонт. И силуэт мужика с головой, склонённой от меня вперёд. Мужик стоит спиной к зрителю, он широкоплечий, в свободной куртке...
44. Перед самым закатом Kaкуреру услышала знакомый звук с потрескиванием и вылезла из своей пещерки. Определила, что луч пройдёт где-то в стороне, убегать не придётся. Огляделась и уставилась на северо-восток и вверх. Реза сверкал ярче солнца. От него в землю воткнулась широкая световая лента. Там, где луч касался земли, поднималась туча. Это не только пыль, но и испаряющийся камень.
Впрочем, в том месте, где пережигалась земля, давно ничего не было стоящего. Какуреру когда-то там проходила Равнину; это вообще не её владения. Странно, что реза выбрал безлюдное место. Обычно реза сжигал древние постройки. Какуреру мысленно продлила путь луча и поняла, что он уткнётся в Гору.
Эта Гора широко стояла посреди Равнины. У неё обрезанная вершина, а её склоны обрывались вертикально вниз. На её боках сверкали выходы какой-то породы (кварциты? слюда?), но добраться к ним, чтобы посмотреть, что это такое блестит, никому не удавалось. Какуреру как-то однажды тайком пробовала забраться наверх, но не смогла, не нашлось подходящей тропки и даже расщелины. Стены были неприступны. Тем более, что древний обычай запрещал даже приближаться к Горе.
...Так и есть: луч пересёк Равнину и врезался в Гору. И тут произошло что-то необычное: реза в небе ослепительно сверкнул и тут же погас. Но облачко пара и пыли не провисело и минуты. Оно внезапно пропало, будто его втянуло в скалу. Какуреру немножко подождала, потом вернулась в дом и продолжила завтрак.
А на следующий день после обеда в небе послышался треск.
Дремавшая охотница успела выскочить, чтоб заметить, как хвостатое нечто летело вниз, потом зависло в воздухе на парашютах и плавно упало прямо на вершину.
Какуреру вспомнила, что уже видела, как падает реза. Но тогда не было никаких парашютов, реза метеоритом упал и взорвался.
В тот раз она долго соображала, что делать, а потом всё-таки пошла к месту падения. Но опоздала. Там уже были её «соседи», и они дрались. В конце концов один из них отбежал в сторону, а победитель нагрузил железные обломки на тачку и поволок их в свой дом-пещерку. Побеждённый покрутился вокруг небольшой ямки кратера и ушёл тоже. Какуреру тоже там побывала, но кроме пятен крови и обожжённой земли в воронке ничего не нашла...
Странным было то, что оба реза прошли над Горой почти в одно и то же время через сутки. Или это один и тот же реза? Но для этого ему нужно изменить орбиту!.. Но главное тут – будет чем поживиться! И на этот раз Какуреру не оплошает: теперь только она будет владельцем обломков! Лишь бы успеть, лишь бы рядом не оказалось других охотников!
Какуреру вытащила скатку из пещерки и упаковала. На неё она положит находки и притащит домой. Скатку повесила на левое плечо. Выбрала направление: как раз в точку, где луч врезался в Гору. До этого места было километров пятнадцать. Какуреру это расстояние преодолела за пару часов: где-то бежала, где-то быстро шла, очень спешила.
Вот она, гладкая широкая полоса: след от луча. Камень расплавился и спёкся, получилась «дорога», которая не прервалась у подножия, а разрезала склон до самого верха так, что получилась пологая выемка. Это было здорово! Теперь на Гору можно забраться! Лишь бы реза не утянули парашюты ветром, и он не упал за Гору! Тогда она не успеет к месту падения: нужно будет слезть, обежать кругом... А там уже будут другие охотники!
Она постояла у подошвы Горы. Вспомнила старую легенду: тот, кто взбирается на скалу, не возвратится. Его убьёт горный дух, пещерник. Рискнуть?
Какая чушь! Где здесь риск?
Какуреру уверенно лезла наверх. Поверхность «дороги» прогрелась солнцем меньше, чем земля Равнины, взбираться по ней было относительно просто, хоть склон и был крутым. Где-то ближе к верхнему краю чернел какой-то провал. Что это?
А это – яма, почти во всю ширину «дороги»! Глубокая и чёрная: дна не видно, солнце осветило только стенки провала, но не глубокое дно. По краю шёл уступчик из спёкшегося камня; на вид «дорожка» над пропастью не была надёжной, но деваться некуда, и Какуреру бочком стала пробираться, прижимаясь спиной к стене. Потом мостик стал шире, а потом и яма кончилась. Через пятнадцать минут Какуреру выбралась наверх и сразу увидела место падения реза: там спиной к ней стоял человек, а рядом шевелилась ткань парашютов.
«Опередил!» – подумала охотница, но всё-таки решила подойти.
Стоящий у обломков человек был очень странно одет. На ступнях – что-то белое, не похожее на обычную обувь. Бесшёрстная красная шкура обтягивала его ноги и туловище до середины бедра. На нём висело что-то грязно-зелёного цвета типа перепоясанной широкой и длинной куртки. Шкуру какого зверя этот человек так выделал? И на голове у него было нечто непонятно-синее.
Человек услыхал шаги и обернулся. Его лицо, до половины скрытое тенью большущего квадратного козырька, было странно бледным над чёрной бородой. И вообще он казался слабым, куртка явно великовата для его худощавой фигуры, и на вид ничего не стоило отогнать его от добычи.
Какурера смело подошла поближе и сказала:
– Это мой реза!
– Да? – неожиданно басом произнёс человек. – А ты кто такая?
– Я – охотник Какурера, мой дом в долине между Ручьём и Белым камнем. Земля до этой Горы и вершина Горы – мои.
Странный человек оценивающе поглядел на Какуреру, как бы что-то вспоминая, и ответил:
– Я – Диг;, живу в этой Горе, и мне принадлежит она и её вершина. Я узнал тебя, я тебя видел много раз, черноглазая охотница. Но сейчас ты зашла на мою территорию. Лови ящериц в другом месте...
– А я никогда тебя не видела ни здесь, ни на Равнине, поэтому ты – самозванец. Уходи. Это мой реза!
– Так и я тебя ни разу не видел на плато! Ты хочешь со мной драться? – и Дига достал острый длинный блестящий на солнце тесак.
Это было неожиданным, но Какурера не растерялась:
– Я с тобой драться не буду, пока у тебя в руке такой длинный нож.
– Тогда я тебя просто убью, а труп брошу на твоей земле; закопаю между Ручьём и Белым камнем! – он немного помолчал, усмехнулся и добавил: – Но я могу с тобой, черноглазая, поделиться кое-чем, если ты поможешь мне унести обломки реза в мой дом.
– И что ты мне дашь?
– Немного вкусной еды.
– Я тебе помогу, если ты мне дашь много вкусной еды и этот тесак!
– Хорошо! – неожиданно легко согласился Дига, и Какурера заподозрила подвох, а потом расстроилась, что продешевила. Но слова уже вылетели у неё из горла.
– Много-много еды и тесак! – накинула цену она и добавила: – Если ты меня обманешь, то я позову других охотников и мы заберём у тебя всё: и еду, и тесак, и реза!
Дига пожал плечами:
– Это не тесак, а катана. А если ты стала требовать не «много», а «много-много» еды, то я тебе дам другое оружие, косигатану, – он вставил тесак в футляр, одёрнул куртку так, что была видна рукоять, пнул ногой свою жёлтую скатку, которая лежала возле горки обломков; она вдруг сама раскрылась и стала на вид жёсткой.
– Помогай грузить!
Какурера развернула свою скатку и пошла вокруг места падения, отыскивая железо. Но обломков не было. Реза не рассыпался и был целым. Он казался нагромождением всяких штырей, сеток; блестело стекло. Тогда она подошла к парашютам, обрезала стропы одного из них, скрутила ткань, увязала и потянула к своей переноске.
– Не пойдёт, – сказал Дига и показал на свою, жёлтую. – Всё грузить сюда. Иначе не унесём.
Охотница подумала и послушалась.
У жёлтой скатки были даже бортики, чтоб поклажа не падала. Работа спорилась: они вдвоём еле-еле подняли резу и погрузили его, потом собрали парашюты. А потом Дига пнул ногой скатку и она... подскочила и повисла в воздухе! Он попытался сдвинуть скатку, но не смог.
– Помогай! – крикнул он, и Какурега схватилась руками за бортик и начала толкать платформу к краю Горы, туда, где выжженная «дорога» выползала на вершину. Вдвоём это у них получилось, и вскоре они добрались до цели, перевалили скатку на «дорогу». Тут переноска «покатилась» вниз – сама! – достигла края ямы и сгинула в дыре.
– Ты дурак! Что ты наделал! Как мы теперь вытащим реза из ямы?
– Я знаю, что делаю! И у тебя не буду спрашивать! Но тебе скажу: я опустил скатку в свой дом. Если будешь ругаться, то я тебя прогоню и ничего не дам.
Какуреру подумала, показала рукой на яму:
– Там твой дом?
– Да. Реза вычислил координаты моего дома и решил его разрушить. Я запретил ему это делать. Но луч успел пробить крышу дома. Я дыру завалю вот этой скалой, – и он показал на крупный камень, нависавший над дорогой. Дига что-то вытащил из своего рюкзачка, подошёл к камню и вложил это в трещину под камнем. – Пошли, главная дверь в мой дом внизу!
Какуреру уже не верила этому жителю Горы. Реза провалился в яму, яму сейчас засыплет, никакого дома на вершине Горы и под ней не было! Чем расплатится Дига за работу? Но делать нечего, и она пошла вслед за... Неужели пещерником? Она внезапно это поняла и испугалась. Даже приостановилась. Немного подумала и решила виду не подавать.
Они спустились по крутой, пробитой реза дороге, прошли немного вдоль стены и тут что-то ухнуло. Дига, не меняя темпа, продолжал идти, но охотнице было любопытно. Она вернулась к дороге и глянула вверх. Скала рухнула прямо на дыру! Ямы больше не было видно! И даже дорога наверх полностью была перекрыта!
– Пошли ко мне в дом, – крикнул ей Дига, и она поспешила за ним.
Они шли вдоль стены дальше и дальше, пока пещерник что-то не сказал. В стене сразу образовался проход – наверное, вход в дом. Какуреру на негнущихся ногах пошла следом.
Вход ожидаемо закрылся за их спинами, но темно не стало: редко горели тусклые фонари, освещая коридор. Стены, пол, потолок тут были гладкими. Не похоже, чтоб это пробила вода или кирки.
– Этот дом ты сам строил? – голос её дрогнул. Но надо же что-то сказать?
– Нет, он мне в наследство достался. Чтоб построить этот дом, нужна уйма энергии и механизмов. Мои предки тут жили испокон веков. Вот найду себе жену, у меня тоже будет потомок, – и он многозначительно посмотрел на Какуреру.
Они подошли к железной двери, перегораживающей проход. Тут Дига выполнил какие-то шаманские действия, и дверь ушла в стену. Какуреру удивилась толщине двери.
– И зачем такие двери?
– В смысле? Толстые? Не знаю. Кажется, они спасают дом от радиации.
– От чего?
Дига не ответил.
Они шли по следующему коридору, но теперь в него выходило несколько дверей. Вскоре коридор свернул влево, потом плавно закруглился вправо и упёрся в ещё одну дверь. За ней оказалась высокая слабо освещённая огромная пещера.
Они зашли в неё. Дига уверенно прошёл вперёд. И тут Какуреру увидела, что в своде в этом месте было отверстие типа шахты, тянущейся вертикально вверх. Под ней лежала горкой куча камней. И именно в том месте, недалеко от кучи, стояла скатка с реза.
Какуреру сообразила, что здесь и была пробита крыша. Охотница даже посмотрела в шахту, но там было слишком темно, дыра была заткнута надёжно. Ха! Она вспомнила, что сверху тоже ничего не было видно!
Дига оценивающе посмотрел на груду камней, как бы прикидывая, что с ней делать. Потом пинком приподнял скатку, и они потащили её вглубь пещеры, где возле каких-то колонн остановились. В высокой нише чуть просматривалась гигантская статуя сидящего мужика в странной одежде.
– Всё, ты свою работу сделала, – сказал Дига. – Пойдём на склад, я тебе дам концентратов... Еды...
– И тесак!
– И косигатану, – рассмеялся пещерник, повторяя это странное слово. – Он показал рукой вокруг. – Эта пещера природная, эту полость обнаружили при строительстве и пробили к ней проход. – Дига показал в сторону: – Я живу в спальных комнатах, а там у меня мастерские, инструменты, механизмы, аккумуляторы...
– Откуда у тебя энергия?
– На южном склоне Горы установлены фотоэлементы. Ну и ещё есть ядерное топливо. Но его я экономлю.
– Я никогда такого дома не видела.
– Предкам он тоже достался по наследству. Ещё со времён Изобилия.
– Ладно, хватит меня кормить разговорами. Отдавай, что обещал, и я уйду, – Кукуреру уже успокоилась, хотя и была настороже.
Дига повёл её по пещере, потом они недолго шли коридором к двери склада, за которой стояли стеллажи с ящиками. Пещерник снял один из них и отдал Какуреру.
– В коробке концентраты. Разные. Добавишь кружку воды на один кубик – и пей. Только не вздумай грызть всухомятку: испортишь желудок. Тебе этого хватит на пару лет.
– Ты сам-то это ешь? – охотница решила не подавать виду, что удивилась.
– Иногда ем. В охотку хочется. Они питательные и вкусные. Но надо есть и просто мясо, просто хлеб, просто крупу.
Какуреру открыла рот от изумления: так ему и охотиться не нужно! И всё под руками. Мясо, крупа... Грабануть бы его!
Дига закрыл двери склада и повёл девушку к выходу.
– Ты не забыл про тесак?
– Косигатану получишь, когда мы выйдем из моего дома, – он помялся и добавил. – Если будет туго с едой или скучно, черноглазая, то приходи.
– Зачем?
– В гости.
– Это как?
– При Изобилии, люди не сидели каждый в своей пещере, а ходили друг к другу в гости. Смотрели кино, читали книги, разговаривали, пили чай. А ещё мужчины и женщины любили друг друга.
– Я поняла. Если очень захочется, приду. А как мне к тебе достучаться сквозь скалы?
– Подойди к двери и подожди. Я тебя увижу и впущу.
Он не стал провожать Какуреру до выхода, остался в коридорах. Длинный нож в ножнах лежал возле открывшейся двери. Когда она закрылась, охотница поставила ящик на свою скатку, полюбовалась на нож и засунула его за пояс. Это даже лучше тесака. Потом вздохнула, положила ящик на скатку и потащила поклажу к своему дому. Ящик был лёгким...
45. Через неделю она пришла.
Она полчаса просидела на камне, прислонясь спиной к скале, сжевала целую горькую палочку дерева кудин, пока дверь не открылась. Какуреру лениво встала, отряхнула штаны от пыли и вошла в коридор.
Дига встретил её там же, где проводил: за второй дверью. Он был хмур, смотрел на неё неприветливо. И Какуреру кажется догадалась в чём дело. Интересно, всюду ли у Дига есть глаза, чтоб осматривать окрестности? Но игру надо было продолжать как ни в чём ни бывало. А там посмотрим.
– Привет! – сказала она. – Ты меня звал, вот я пришла.
– Привет! Как еда? Понравилась? Косигатана не затупился?
– Нож хорош, он хорошо режет ящериц. А еда дрянь. Много воды на неё уходит, а вкус противный.
– Пошли, я тебя накормлю едой, к которой ты привыкла.
– Ты наловил ящериц?
– Нет, я убил антилопу. У неё нежное мясо.
– Это точно. Я редко когда...
Тут они вошли в длинную узкую комнату с низким столиком типа ящика и циновками возле него. На столике стояло много всякой посуды: мисочки, чашечки, кружечки, в которых лежали разноцветные кубики, цилинрды и шарики, налиты чёрные и красные жидкости. Красная, но для крови слишком светлая. Тут же бликовал высокий узкий сосуд чёрного цвета со стаканчиком, надетым на горлышко.
– К тебе приходит много людей в гости?
Он немного помялся и произнёс:
– За пять лет ты первая. А когда-то тут жило много народа. Садись на циновку, бери палочки, набирай еду, макай в соус и ешь. Вот хлеб, – он показал на шарики на особой тарелочке: – А это – консервированные плоды. Сладкие.
– А ты?
– Я выпью сока. Я не голоден.
Какуреру уселась, пристроилась поудобнее, принюхалась. Пахло вкусно. Она взяла палочку, воткнула в какой-то кубик, обмакнула в соус и положила в рот. Прожевала. Мясо антилопы? Дига налил себе чёрной жидкости в стаканчик и потихоньку пил, смакуя напиток.
– Ты так всегда ешь?
– Нет, это я специально для тебя приготовил. Так ели в Изобилии.
– Не знаю. Только слышала, что всего было навалом: и еды, и питья, и энергии... – она продолжала накалывать еду кусочек за кусочком и пробовать. Порции были слишком маленькими, но каждый кусочек со своим вкусом. А она привыкла к другому.
– Точно, – продолжал Дира, – и можно было сесть в самолёт и улететь в далёкие страны за несколько часов. А пешком туда и за всю жизнь не дойдёшь!
– Не ври. Неужели мир такой большой?
– Большой.
– Поняла. Поэтому и реза редко пролетает над одним и тем же местом. А куда всё это делось – самолёт, еда? Почему Изобилие кончилось?
– Потому что люди израсходовали все ресурсы, а новых не изобрели. Хотя и могли бы. Или могли бы найти в космосе.
– Наверное, люди были глупее нас.
– Нет. Просто люди тратили энергию и ресурсы не на развитие, а на оружие и развлечения.
– Оружие тоже нужно!
– Но они изобрели его столько, что девать стало некуда. Вот тебе сколько нужно пик, чтоб убить антилопу?
– Для охоты я пользуюсь арбалетом. Одним. А стрел может понадобиться много. Антилопы пугливые, не подпускают к себе. Для меня убить антилопу – большая удача. А потом я собираю стрелы обратно в колчан.
– Люди Изобилия сделали тысячу, сто тысяч арбалетов и ждали, когда на них нападут. Не дождались. Но тетива на каждом из них лопнула от старости, а новых они уже не смогли сделать: жил не так уж и много у одной антилопы.
– О, я умею выделывать жилы для арбалета! Не поняла, а для чего столько оружия?
– Ну, например, два журавля станут к свататься к журавлихе. Что они будут делать?
– Как что? Танцевать перед ней. А друг друга пощиплют, перья распушат, чтоб напугать...
– Вот так и люди. Они поделили землю на большие участки – ну, как ты с остальными охотниками – и стали друг перед другом танцевать и грозить оружием. Мерились, у кого больше. Пока всех антилоп не убили и жил для арбалета взять стало негде.
– Я ж говорю, что они глупее нас. Мы живём мирно, – Карукеру запила чёрным терпким напитком сладкие кубики плодов, вытерла ладошкой рот.
– Правда? Усмехнулся пещерник, – она посмотрела на стол с остатками еды и решительно встала:
– Ну, что ещё будем делать?
Дига странно посмотрел на неё и не ответил. Просто встал и поманил за собой.
Они вышли в коридор.
– Спать с тобой я сегодня не буду. Я должна понять, что мне от этого будет, – заявила Карукеру.
Он резко повернулся к ней:
– А зачем ты тогда ко мне пришла?
– Ой, не за этим. Для этого я найду охотника. И он для меня будет по-лучше, чем ты. А пришла я к тебе, чтоб поговорить.
– Поговорить? И о чём же?
– Может, пустишь меня к себе жить? Соединим наши участки. Твою Гору и мой надел Равнины. Хоть я и могу себя защитить и прокормить, но кто его знает. С тобой было бы надёжнее.
– Я ж тебе сразу сказал, что мне нужна жена. Которая родит мне детей. Просто приживалка мне ни к чему. Я не филантроп.
– Не заговаривай мне зубы всякими словечками. Но если не хочешь, то...
– А чем тебе не подходит моё предложение?
– Я не знаю. Но я тебя остерегаюсь.
Дига рассмеялся:
– Не очень-то ты меня боишься. Косигатану ведь с собой взяла?
– Взяла! – она подняла рубаху и показала рукоять, торчащую из-за пояса. – Но убивать тебя мне не резон, хоть ты и доверчивый. Я тут сдохну одна в твоей пещере, когда ты копыта откинешь. Был бы ты на Равнине, я бы потягалась с тобой. Покажи мне, что ты сделал с железом реза?
Он внимательно с сожалением глянул на неё, повернулся и пошёл по коридору. Она хмыкнула: не слишком-то он умный, если повернулся к ней спиной.
Как и думала Какуреру, он привёл её в тот самый огромный зал, вывел на середину, что-то сказал. И тут пещера осветилась.
Какуреру была ошарашена. Этот зал был огромным, гораздо больше, чем она подумала тогда, при первом посещении. Своды укреплялись огромными неровными – какими-то наплывами – колоннами, зауженными к середине, которые опоясывали зал со всех сторон, оставляя в центре свободное пространство. Кое-где в этой колоннаде были прорублены ниши, в которых виднелись двери. Особое место занимала огромный проём со статуей сидящего мужика. В одном месте рядком стояли какие-то зачехлённые ящики. Охотница прислушалась и поняла, что где-то течёт вода.
– Тут есть ручей?
– Ниже, под полом течёт целая река. Так что водой мой дом полон. Это ещё и резервный источник электричества. В случае чего я могу включить генератор, работающий от воды. Есть ещё ветряк...
– А что это такое?
– На верхушку Горы можно поднять мачту с генератором...
– А как ты туда попадаешь? Поднимаешься по обрыву?
– Нет, – усмехнулся Дига, – если нужно – как в случае с упавшим реза – у меня есть лестница на крышу...
Он опять что-то сказал и свет померк. Только чуть-чуть подсвечивались статуя и дверные проёмы. К одному из них они и подошли. Это была дверь в мастерскую.
Там тоже стояли зачехлённые ящики, но были и стеллажи с непонятными механизмами и инструментами. На столе лежал разобранный на части реза.
– Из него я извлёк кое-какие приборы: локаторы, камеру, фотоэлементы, процессоры, память... Каркас мне не нужен. Если хочешь, забери, – он показал на сложенные рядом и даже перевязанные стержни.
Она окинула взглядом мастерскую, прошлась между стеллажами, осторожно трогая тот или иной механизм. Потом вернулась, лениво прислонилась к стойке.
– У тебя есть тот самый самолёт, на котором можно улететь на край света?
– Нет, такого самолёта у меня нет. Есть исправный дельтаплан, но на нём можно улететь самое большее за Равнину. Но зачем? Перевозить на нём ничего нельзя. Для обзора есть микродроны, но и они не нужны, мне хватает обзорных камер. Есть ещё и вертолёт, но для него нет топлива...
– И ты тут сидишь днями и ночами один?
– Поэтому я и хочу, чтоб ты стала мне женой. Тогда я не буду один, – он молча покачала головой. – Когда-то я ездил по Равнине, за её край, изучал, что вокруг, уточнял карты. Потом стали появляться охотники... Я уже давно не езжу, не летаю...
– И чем занимаешься?
– Смотрю фильмы – их много у меня, читаю, делаю записи для потомков, слушаю музыку, занимаюсь спортом, наблюдаю за окрестностями. Например, видел, как сегодня толпа охотников подошла к Горе и не нашла пробитой лучом дорожки. Они не знали, что я восстановил стену...
– Как восстановил?
Дига рассмеялся:
– Они хотели пробить камень и спуститься в мой дом? Это не ты их надоумила?
Какуреру сообразила, что планы охотников этот пещерник раскрыл и подготовился к их вторжению. И ждать, что они спустятся и помогут ей, не приходится. И она испугалась.
– И что мне с тобой делать? Женой ты не хочешь быть. Другом тоже. Стала просто врагом, как и все вокруг друг другу...
Она сделала ложное движение, а потом прыгнула на него, доставая нож. Но Дига тоже был ловок, хотя таким и не казался. Он отклонился в сторону, и когда она пролетала рядом, ударил её в основание черепа. Хрустнули кости, и Какуреру упала.
Дига склонился над ней. Труп. Теперь возись с ней... Перетащить в её дом? В тот, что между Ручьём и Белым камнем? Нет. Лучше утилизирую.
Он вынул из руки охотницы косигатану, вытащил из-за её пояса ножны. Перевернул на спину и глянул в чёрные полуоткрытые удивлённые глаза. Покачал головой. Позвал платформу, погрузил тело на неё, велел везти в разделочную. А сам пошёл в пультовую, чтоб посмотреть, что происходит снаружи.
Жаль, что она оказалась такой же дикаркой, как и все остальные. Зря он надеялся её приручить. Она сразу же его предала и даже напала. А ведь он сознательно тянул с разоблачением. Надеялся, что она обо всём сама расскажет... Добром их не перевоспитаешь. Нужна только дрессировка. Это надо учесть, когда подберёт новую кандидатуру...
Что там делают наши охотники? Точно! Стоят возле стены, ругаются, придумывают, как подняться на Гору. Надеюсь, вспомнят, что тот, кто заберётся на Гору, обязательно умрёт... Я им сброшу окровавленную одежду этой девицы...
46. Посмотрел ток-шоу. Услышал фразу: «Капитализм стал загнивать, когда к нему присоединилась Россия». Забавно.
47. На каком-то ток-шоу зашёл разговор о запрете обсценной лексики. Кто-то предлагает мат запретить совсем, кто-то не совсем... А я нашёл сайт, где привели примеры, как ругались наши предки.
Ругались все: князья, холопы, учителя, ученики, попы и прихожане... В общем, как и сейчас. Но лексикон был иным. Не словечки типа «червь» или «собака» меня заинтересовали. И даже редко встречающиеся сегодня «баламошка» или «пентюх». А вот такие: «божедурье», «свербигузка», «захухря», «гульня», «загузатка», «куёлда», «мордофиля», «облом», «разтетёха», «трупёрда», «тюрюхайло», «хмыстень», «шлында»...
Кто захочет, найдёт перевод.
Но матерных слов я не увидел. Предки, наверное, слова современной ненормативной лексики ещё таковыми не считали? Или свято выполняли заветы о недопустимости обсценной лексики?
48. Мама пришла из поликлиники. Она туда ходит за рецептами. Мне, как инвалиду, полагаются кое-какие бесплатные лекарства, и она ходит к терапевту раз в месяц. По пути заходит в аптеку.
– Меня сегодня назвали бесчувственной.
– Почему?
– Сижу в очереди, жду. Приходит бабёнка, ещё не старая, стала изображать, что у неё приступ чего-то. Чтоб пройти без очереди – человека три. Очередь была моя. И я ей не поверила. Так и сказала.
– Мама, я тебя не узнаю. Ты всегда была сердобольной и интеллигентной...
– Слушай дальше. Она заявила, что я бесчувственная и чёрствая, что она тут ляжет и умрёт. И действительно, легла на сидения и стала стонать. Мимо пробегала медсестра, увидела, подняла шум. Набежали врачи: каждый со своим тонометром. На приёме не дождёшься, чтоб давление померили, а тут... В общем, давление в норме, пульс как у космонавта... Пока шум да гам, я – в кабинет. Выписали рецепт за три минуты, даже расспросили о твоём состоянии. Вышла, а «больной с приступом» уже не было. Те, кто был в коридоре, смеются: мы её не пустили без очереди, она подскочила и как молодой джейран побежала к заведующей жаловаться...
– Мама, а если у неё действительно был приступ?
– Ага, приступ театрального мастерства. Таким как она плевать, что в больницу приходят не покрасоваться и поболтать. А при приступах скорую вызывают.
– Но ты ведь не была больной? И могла пропустить...
– Знаешь, дорогой, я тебя одного дома оставила, мне поневоле спешить надо было.
– И я бы тоже потерпел. Ты и так безвылазно вокруг меня вьёшься.
– Всё, вопрос исчерпан...
49. Мама иногда попадает в дурацкие ситуации, когда старается кому-то помочь.
Однажды она в троллейбусе пыталась вытащить у одной пассажирки юбку, застрявшую складкой между ягодицами. Никак не могла понять, почему дамочка этого не чувствует? Женщина обернулась: «Что вы делаете?» – «Поправляю вам юбку» – «Это не юбка, а брюки!»
Мама со смущённым смехом рассказывала, как чуть не сгорела от стыда.
50. Вспомнил, как мама пришла весной из больницы и сказала:
– Самые крутые посетители не сдают верхнюю одежду в гардероб и не берут там бесплатные бахилы. Они сразу идут к врачу. Потом они бросают верхнюю одежду под дверью в кабинет и ищут аптечный пункт, чтоб купить бахилы. Иначе на приём не попадёшь...
А ещё она добавила:
– Пойду покормлю собаку.
Я был в недоумении. Когда она вернулась, она объяснила:
– Привязалась за мной недалеко от дома. Голодная. Наверное, потерялась. Шла и шла, выпрашивала. А у меня-то ничего с собой, кроме лекарств, не было. Взяла бы домой, но...
– Мама, только не приобретай себе... ну, потом... собаку. Ты её полюбишь, а она тебя сожрёт.
Она сразу:
– Собаку нельзя из-за аллергии... – потом связала слова в один узелок, прижала к глазам платок и ушла. А я подумал: всё равно взяла бы, если бы не я... И стало обидно, что мешаю...
51. Спал плохо. А утром на стене увидел собачку. Маленькую, забавную. Породы мне неизвестной. Представил её себе...
52. От кормушки давно не пахло едой. Пить Рада ходила в ванную. Хорошо, что дверь удалось коготками открыть. Там, в ванной оставалась вода, которую налила когда-то хозяйка. Чуть-чуть. Рада запрыгивала сначала на приступочку, от которой пахло ногами хозяйки, а оттуда – к воде. Выпрыгивать было сложнее и сложнее. Слабела она.
Рада заковыляла в комнату с хозяйкой. Ткнулась носом в откинутую руку. Почувствовала вибриссами, что рука холодна и никак не реагирует. От хозяйки шёл странный сладковатый дух.
Рада подошла и лизнула хозяйку в лицо. Глаза хозяйки были открыты, но она смотрела куда-то в сторону, а на Раду не обращала никакого внимания. Рада пошла в прихожую и улеглась на коврик. Уткнулась в лапы и уснула.
Проснулась от звонка в дверь.
Рада зарычала и подошла к двери. За ней кто-то стоял. Запах незнакомый. Рада звонко тявкнула несколько раз. Человек отошёл от двери.
Хотелось есть. Подошла к кормушке. От неё едой не пахло. Надо просто попросить у хозяйки. Хотя Рада сообразила, что с хозяйкой что-то не так. И пахнет странно, и холодная.
Пошла в комнату. Хозяйка не реагировала. Раде стало обидно. Может, поиграть? И она куснула хозяйку за босую ногу. Тапочек Рада давно унесла в прихожую.
Хозяйка не засмеялась, не отдёрнула ногу, не поругала ласково.
Тогда Рада подошла и лизнула в лицо. А потом укусила хозяйку за нос. Нос оказался с мягким хрящиком и прокусился. И Рада, не смогла удержаться, сжала зубы сильнее, пока не откусила его и не проглотила. Живот свело спазмами, но скоро отпустило. Зато Рада нашла себе еду.
На следующий день в дверь опять позвонили.
Рада подошла. Там теперь было несколько человек. И они громко разговаривали. Дёргали за ручку двери. Рада зарычала, но тявкать уже не было никаких сил. Она вернулась и легла на свой коврик за дверью.
Она слышала, как эти люди выломали дверь, как зашли в квартиру, но защищать не стала. Она уже точно знала, что хозяйка умерла.
В дверь тянуло свежим воздухом. Тем более, что люди открыли окно. Рада улучила момент и незаметно выскользнула из квартиры. Побежала вниз по ступенькам. Остановилась у входной двери: надо было дождаться, когда кто-то будет входить или выходить и откроет.
А потом по лестнице пошли люди. Они на носилках несли хозяйку на улицу. Рада выбежала за ними.
Где искать еду она знала: недалеко был мусорник, и там люди оставляли объедки и воду для котов. Рада отогнала кошку, жадно съела все, что было и вылизала миску. Попила воды, убежала в кусты и там улеглась.
Очень сильно болел живот. Рада потихоньку скулила. И тут услышала:
– Рада! – и ещё ласковые слова.
Рада для приличия тявкнула, но не зло, даже хвостом завиляла. Она знала этого человека. Он жил недалеко в том же доме. И одна из дверей пахла этим человеком.
Человек звал Раду за собой и даже сказал что-то про еду.
Но у Рады не было сил. Человек нагнулся и сразу отпрянул. Рада и сама знала, что воняет: кошки обходили кусты стороной, посматривая на место лёжки. Однажды ворона, думая, что Рада сдохла, скакнула и клюнула в лапу. Рада тявкнула и ворона улетела.
Человек ушёл.
Потом он пришёл и принёс еды.
Когда он ушёл, Рада потихоньку всё съела. Попила из поилки возле мусорника. Вернулась обратно в кусты.
Тут она жила несколько дней.
Не выдержала, решила пойти домой. Двери в дом были открыты. Ходили люди. Они что-то носили. Рада с трудом забежала на свой этаж.
Дверь домой была закрыта.
Запах хозяйки стал очень слабым. Давно её тут не было. Но уйти не могла. И Рада решила ждать, хотя резь в животе стала нестерпимой. Свернулась на своём коврике, поскулила и уснула.
53. Меланья стояла над умывальником и смывала сопли. Вместе с ними в раковину смывалась тушь, помада, увлажняющий кожу крем – остатки «былой роскоши»... После каждого плеска водой Меланья видела, как «стареет» лицо: проявляются морщинки над веками, у губ исчезает сексуальная припухлость... Лицо осунулось, на скулах остались чуть заметные пятна румян, будто от чахотки... Кое-как протёрла лицо полотенцем, вырванным из диспенсера, ужаснулась опять собе в зеркале, одёрнула платье, надела защитные очки и вышла из санузла.
За расчётом и документами она придёт через несколько дней. У неё потребовали уволиться без отработки, сказали, что долго её терпели, но деньги пообещали. Надо не забыть предварительно позвонить кадровичке и бухгалтеру.
Пошла к лестнице по длинному-длинному коридору. Сколько лет она по нему вышагивала? Было обидно и больно. И греховно возникала мысль: как же Бог её оставил?
На лестничной площадке между этажами курили бабы из соседнего отдела. Соседнего? Уже нет. Они замолчали, как только Меланья начала спускаться. Увидела, как у них вытянулись лица, когда поняли, что это она. Прошла мимо не попрощавшись. Как чужая.
Чем теперь жить? Садиться на шею дочери? Накоплений нет, а ещё дурацкий кредит за новый телевизор... Наверное, Бог послал ей очередное испытание. За год случилось всё сразу: умерла мама, потом, после болезни, – муж. Сама чем только не переболела. Какая там работа! Уповала только на Бога... На лечение, похороны ушла уйма денег и нервов. И вот с работы выгнали... Начальник даже не орал. Просто сказал: пошла вон!
Ну, ничего, помолюсь, немножко оклемаюсь и найду себе другую работу.
Она шла по весенним улицам, но не видела ни цветущих деревьев, ни одуряющего запаха, не замечала, какие вокруг жизнерадостные люди, смешные и трогательные дети, благообразные старушки, довольные жизнью старички... Вернее, всё это было где-то в стороне от её проблем, обид на несправедливости судьбы.
Подошла к перекрёстку, перекрестилась на церковь, что высилась через дорогу, осмотрелась и пошла по «зебре». И тут откуда-то выскочил автомобиль и больно ударил её по бедру. Меланья упала. Очки улетели в одну сторону, сумочка в другую.
Из машины выскочила молоденькая испуганная девушка, её моложавая мама, какие-то люди. Девушка бегала вокруг, куда-то звонила, пыталась поднять Меланью, потом опять звонила... Мамочка же, выйдя из салона, сразу взяла на себя инициативу:
– Вы можете встать? – наклонилась она над Меланьей. – Мы немедленно вас отвезём в БСМП. Сейчас это – самое главное!
Меланья была в шоке, но почувствовала участие. Было больно, на глаза капала кровь. Она потянулась за сумочкой. Девушка увидела это, собрала разбросанные по асфальту вещи, подошла. На тротуаре уже стояло несколько человек.
– Помогите мне посадить женщину в автомобиль, – попросила кого-то Мамочка. Увидела кровь на лице Меланьи, осторожно протёрла лоб влажной салфеткой, приказала её придерживать. Мамочка кем-то командовала, кто-то фотографировал место происшествия. Мужчины осторожно поставили пострадавшую на ноги. Меланья понимала одно: сейчас действительно важно ехать в больницу.
Услышала:
– Может, лучше вызвать скорую?
– Да она будет ехать полчаса, а БСМП тут в пяти минутах. Вы не против? – обратилась она к Меланье, и та сразу согласилась.
Её усадили на заднее сиденье, Девушка уселась рядом. В руках она держала сумочку и очки, не зная, как их отдать. За рулём – теперь мамочка, которая спокойно захлопнула дверь, и машина тронулась. Блеснули кресты на церкви. Как бы не запачкать в кровь кожаное сиденье! Или наоборот, запачкать?
В больнице у Меланьи наступил кризис. Её водили по кабинетам, делали рентген, УЗИ, снимали томограмму. Она фиксировала, что за всё платила мамочка, что эта девчонка брела за ними тенью и плакала, причитая «И что же со мной будет?», и даже свой звонок дочери Меланья сделала как пьяная. Хорошо, что телефон не разбился от удара. Был и полицейский в форме, что-то уточнял. Мамочка ему сразу ответила, что место ДТП виновник покинул для доставки пострадавшего в больницу. На месте происшествия остался муж мамочки, он всё зафиксировал, сфотографировал, даже упросил двоих очевидцев дождаться полицейского.
После всего этого уставшую Меланью отвезли домой, помогли подняться на восьмой этаж. Дочка пыталась было завести речь о компенсации, с чем соглашалась и мамочка. Но Меланье уже всё надоело. Она сказала, что ей нужно сто тысяч, что спасибо за заботу и ей жаль, что девчонка так плохо водит автомобиль. Мамочка с круглыми глазами – услышала сумму – сразу сообразила, что лучше оставить эту ненормальную, положила на стол визитку, и они ушли.
Разбудил Меланью телефонный звонок дочери. Она не смогла тогда вырваться с работы, просила подробности и что-то ещё... Сонная Меланья что-то отвечала, поняла, что дочь подъедет вечерком.
Меланья проснулась окончательно, подошла к зеркалу, ужаснулась повязке на лбу. Осмотрела вещи: брюки и куртка почти не пострадали, почистить только. Меньше растрат.
Вечером прибежала дочь, ахала, охала, ругала этих девиц, что права купили, что она это так не оставит.
– Прекрати. Они ещё узнают, на кого наехали. Девчонка сказала, что при повороте не увидела меня за столбом. Видела бы ты, как она испугалась! Деньги? Да, не помешают... Потом, всё потом... – не хватало, чтоб дочь услышала о затребованной сумме.
Дочь покрутилась, приготовила ужин, накормила и умчалась. Про увольнение Меланья начисто забыла.
Утром подскочила: проспала! Но в ванной увидела себя в зеркале. Постарела ещё лет на десять. Ещё и бинт на лбу с маленьким пятнышком крови. Вспомнила всё: беды, которые на неё навалились, увольнение, наезд... Голова закружилась. Почему её Он так наказывает? Он же её должен любить!
Но деваться некуда: надо идти в поликлинику к хирургу, чтоб он сказал, что делать дальше. Но кто скажет, как жить дальше? Где бы найти такого врача?
По пути в поликлинику зашла в церковь. Произнесла «Боже, милостив буди мне грешной», подумав, чем же разгневала Бога? Подошла к «Скоропослушнице», молилась, ожидая ответов, но ничего в голову не приходило. Зато немножко успокоилась. Наверное, решение Бог пошлёт потом. Нужно просто искать работу, и всё устроится. И увидела, что на полочке под иконой лежало кольцо. Рука сама потянулась, кольцо спрятано в кармане. Стало немного стыдно, что она поспешно ушла из храма. Пока никто не увидел.
Шла и думала: ей это кольцо очень нужно теперь, выручу немного денег. Вспомнила, где ближайший ломбард, решила зайти туда после посещения хирурга.
И вдруг сообразила, что отняла чей-то дар Богу, присвоила его себе. Да что это она, дитя неразумное – красть у Него? Что за мысли её посетили в храме? Подумала, что Бог её покинул? Что теперь можно брать у Него всё, что ей нужно? Она даже остановилась, хотя серое высокое несуразное здание поликлиники было рядом. Подумала, что вернёт на обратном пути и пошла дальше.
Бог для неё умер? И она взяла что-то с Его мертвого тела? У Него не убудет? Меланья испугалась свои мыслям, обернулась и перекрестилась, глядя на купола церкви. Неужели это всё-таки правда? Моё имя значит «тёмная»? Гадко-то как! Но что делать? Наверное, всё-таки заложить кольцо, потом выкупить и вернуть. Да, это – самое лучшее. Я оживлю Его в душе, и дождусь прощения! Я покаюсь и всё будет нормально. Он меня любит!
54. Мама сказала:
– Я глянула на твою страничку, – она помолчала. – Почему всё так мрачно?
– Я думал, что ты опять спросишь, почему всё не завершено.
– Ну, это – твоя фишка, о чём тут можно спрашивать? Параллель между собачкой и женщиной, укравшей кольцо в церкви, слабовата. И эта мрачность... Хорошо, что собака не побежала на кладбище и не умерла на могиле. Это вообще было бы так мелодраматично! Я бы рыдала.
– Ты говоришь о текстах или о моём настроении?
– Не будет тайной заключить, что твои тексты отражают и твоё настроение.
– Ты хочешь чего-то жизнерадостного?
– А если так, ты против? Или просто не сможешь написать что-нибудь повеселее?
– Тема?
– Скажем, снегопад, медленный, огромными хлопьями... – и процитировала: «Идут белые снеги, как по нитке скользя...»
Я удивился. Потому что накануне этого разговора увидел на стене сломанную снежинку: у неё не было одного лучика. Пять целые, а вместо одного торчал обломок...
– Что молчишь? Берёшься?
Нет, такую снежинку описывать не стоит. Опять получится что-то грустное...
– Я поняла. Ты такое писать не собираешься. Ты вообще мои просьбы игнорируешь! – она вспомнила о Волке?
– Мама, неужели ты думаешь, что если я напишу что-то светлое, то этот текст будет отражать моё настроение?
– Пока будешь собираться, – нет. Но мне кажется, что как только ты родишь что-то красивое и радостное, то и настроение у тебя поднимется.
– Оно и так у меня прекрасное.
– Тогда подними настроение и мне.
Мама поправила простынку, перекинула через локоть использованные салфетки, взяла тазик и ушла.
Да, мама любит меня озадачивать. Да ещё на сон грядущий.
55. Все ждали по улицам мутные реки в кисельных берегах. Как это очень часто бывает в Ростове под Новый год. А потом, когда всё растает, непогодка приносит обычно холодный ветер, превращает «реки» в наледи, и народ сучит погоду и сучит по дорожкам ножками... А люди ведь соскучились по зимним праздникам, а не по преодолению трудностей!
Но в этот раз...
В этот раз непогода принесла снег: обильный, крупными хлопьями, которые падали на безветрии плавно, укачивая воздух. Снег как-то сразу превратил застрявшую в осени оголённую зиму в красавицу в шубке. Зима опомнилась и не медля принялась за дело. Одела всё вокруг: кусты, деревья, дома. Нарядила фонари, напялив на них высокие боярские шапки. Перечеркнула белыми штрихами то, до чего не дотягивалась: свет в окнах, серые стены...
Пыталась зима принарядить и людей, которые бездумно сминали снег до уровня проторенных дорожек. Пыталась перекрасить в белое автомобили, которые настойчиво перемолачивали снег колёсами...
Тщетно! И вот улицы опустели, люди устали спорить с зимой.
А она сыпала снегом до полуночи, пока не сочла: достаточно! Морозцем разогнала облака и вытащила на свет божий луну. И стало светло как днём. Вот такие в Ростове белые ночи!
Мысль проста. Зима напомнила горожанам, какой должна быть в это время природа в идеале: белый мир, сверкающий под лучами светил...
Ах, как хотелось бы, чтоб город остался таким до самого перехода времени из старого в новое! До самого праздника!
56. На следующий день на прогулке мама остановила коляску и сказала:
– Я прочла твою «оптимистическую» зарисовку.
– Теперь ты довольна? Твоя мечта сбылась?
– Если бы! Кажется, писал о чём-то светлом и добром. Но если вчитаться, то ничего доброго там нет...
– Скажу, что ты бы доверилась творческому вкусу зимы...
– Но самое главное не в этом. Зарисовка так же оборвана, как и все твои рассказы. А читателю нужна ясность.
– А если я хочу, чтоб читатель принял участие в рассказе и придумал окончание сам?
– Это всё глупости. Книга – это не квест. А читатель – прежде всего потребитель. Ты же не станешь покупать непропечённый хлеб, чтоб потом его допечь?
– Не надо оглуплять моего читателя!
– Читателя оглупляешь именно ты! Наобещал началом повествования с три короба и своё обещание не выполнил!
– Я никому ничего не обещал!
– Ты отдал текст читателю, и он вправе требовать от тебя если не первосортного товара, а хотя бы цельного.
– Мам, перестань. Мои рассказы цельные. Только на первый взгляд кажется, что они не закончены. Каждый из них логически завершён. Совсем не обязательно закончить текст сюжетно! Достаточно завершить мысль.
– Как хочешь, но мне, как читателю, этого очень мало!
– Договорились. Я напишу рассказ, который завершён в действии, но, тем не менее, в нём будет чего-то не хватать.
Мама подумала и согласилась:
– Я должна буду догадаться, чего не хватает?
– Ты у меня очень опытный читатель. Ты сразу выводишь автора на чистую воду. Даже если текст не прочла!
– Не боишься, что это будет что-то примитивное? Типа «он взял, она пошла, солнце встало»?
Я не ответил.
А стена показала мне рельсы...
57. На цепочке тележек сидел я и ещё человек двадцать людей.
Поезд медленно взбирался выше, выше, пока не достиг вершины. А потом, постепенно разгоняясь, поехал и, наконец, рухнул.
Люди ждали этого: опасности, испуга, страха. Кто-то – бледный – сидел, вцепившись в поручни, кто-то – позеленевший – кричал от ужаса, кто-то – раскрасневшийся – матерился, кто-то – отрешённый – молился.
Неизбежное случилось! Это как растянутая во времени казнь: топор касается кожи, разрезает её, рассекает мышцы, крушит кости позвонков... Иногда топор приостанавливает своё фатальное движение вниз и смещается, а потом снова давит, чтоб, наконец, врезаться в дерево плахи. А человек переживает этот ужас не мгновенно, а почти в течение минуты...
Я – не «кто-то». Я смотрел на это спокойно. Наблюдал. Испытывал перегрузки в 4g.
Путь поезда петлял, взбирался на кручи и снова обрушивался до самой земли. На ум пришло, что, как и в жизни, прямой путь малоинтересен. Кривые дороги хороши! Какие неожиданные петли приготовил для людей рок!
Любопытно, а сами боги, которые создали жизнь, испытывали на себе предварительно все виражи и трудности человеческого пути? Думаю, что нет. Иначе человеческая жизнь не обрывалась бы порой внезапно, а длилась до самой старости в полном соответствии с расчётами инженера. Я даже придумал, почему боги не живут по-человечески, а просто взирают со своего олимпа и иногда ставят препоны на пути...
Боги наблюдали и наверняка восхищались открывающимися перед глазами людей видами. Но не только! Ведь коллизии пути интересны сами по себе. А если они вызывают сильные эмоции, то богам не должно быть никакого дела до того, опасна дорога или нет. Главное – рельсы!
И я решил представить себе бога, который попробовал пройти путь конкретного человека не теоретически, хотя и предварительно рассчитав вероятность падения. Демиурга, который решил снизойти до уровня своего творения!
На ум приходит опыт Христа. У него была цель? Конечно. Он испытал продолжительные муки казни? Да. Это были эмоции? Разумеется. Он чем-то рисковал? Ничем.
Поезд начал тормозить и остановился.
Из вагончиков выходили посетители, делясь впечатлениями, удовлетворённые прекрасным ужасом и счастливым потрясением. Чуть в стороне стояла небольшая очередь из следующих по порядку, заплативших, жаждущих прокатиться на русских горках...
А я был разочарован. Вылез и посмотрел на это гигантское, петляющее, нелепое, ребристое сооружение. А может ли оно быть красивым в принципе? Ведь тут присутствует только функциональность! Я выбросил в урну свой надорванный билет.
58. Я спросил за ужином:
– Ты довольна? Всё понятно? Есть начало и конец, понятный читателю?
Мама пожала плечами и ничего не ответила. Наверное, сообразила, что мне было скучновато описывать аттракцион, где всё понятно от начала до конца (хотя я и расставлял ситуационные ловушки). Наверное, жизнь хороша и потому, что непредсказуема. Интересно, понравилась бы маме миниатюра, в которой вагончик слетает в горок?
Неужели мама и тут увидела, что я боюсь какого-то конца, хотя и завершил рассказ? Боюсь, ей опять показалось, что зарисовка мрачная, и что это отражает моё внутреннее состояние. Подумала, что я потихоньку сдаюсь...
Не дождётесь!
Вот интересно, что она закажет мне ещё написать? Впрочем, она давно уже требует, чтоб я отблагодарил Волка. А не его ли уши на штукатурке?
59. Дождался: в неурочное время меня вызвал Волк. Сказал, что нужно поговорить серьёзно. Что нужно периодически что-то придумывать, чтоб заработать денег. И что придумал одну штучку. Он мне показал примерный текст для контекстной рекламы: «Связь по мобильному телефону с потусторонним миром! Вызов умершего абонента через skype!»
Я обалдел. А он продолжал. Советы, кейсы и статьи один раз в месяц, без спама. Полезная рассылка об интернет-маркетинге. Компаратор, информатор. Демонстрация сниппета сайта или его целевой страницы в первой десятке... Медийный вариант привлечения целевой аудитории... Тематические ресурсы и посетители, максимально близко подходящие по критериям таргетинга. Тизерные сети. Технология RTB. Показ баннеров на тематических площадках. Заказные статьи на форумах и блогах, реклама...
– Стоп! – очнувшись от ошаления сказал я ему. – У тебя открылся канал с потусторонним миром? С чистилищем? С раем? С адом?
– Не говори чуши! Какой там контакт! Я в это не верю!
– Ты уверен?
– От тебя требуется создание программы, которая бы имитировала для пользователя выходца с того света.
– Виртуальный спиритизм что ли?
– Почти. Желающие заходят, вызывают душу покойника и получают от него информацию.
– Будем рисовать блюдце, двигающееся по доске с буквами?
– Зачем? – не сообразил сразу Волк.
– А чтоб никто не догадался... – замогильным голосом сказал я и показал ему на экране портрет Дракулы.
– Не пори чепухи! Клиент получает живой замогильный голос, верит, что это голос вызванной души, и верит каждому слову. А мы за эту потустороннюю связь получаем вспомоществление.
– Ух ты какое слово для заработанных обманом денег!
– Ну, это можно обставить как игру. Но для клиентов это будет чистая правда.
– Чтобы клиенту показалось, что это чистая правда, нужно сказать немного правды!
– Выудить инфу из личных данных – как два пальца... Заходишь в «Одноклассники» – и клиент наш! Вытаскивание личных данных для обработки беру на себя. С тебя – сортировка инфы, выуживание интересных сведений, которые могут показаться скрытыми от всех, и создание призрака, который вещает на основе этих сведений.
– У меня на это нет денег.
– Да? А нужно раскрутиться...
– Задача любопытная. А законы она не нарушает?..
– Если клиент согласится, что его данные будут обрабатываться, то никаких нарушений нет. Так у тебя действительно деньжат не накопилось?
– Волк, ты как с того света свалился. Откуда? Всё на лекарства, врачей и медобслугу уходит. И ещё не хватает. Я могу что-то написать для тебя. Ты же знаешь, что мне нужны деньги. Но своего капитала у меня нет... – и тут я вспомнил задание мамы. – Хочешь, я тебе кое-что бесплатно сделаю?
– Спасибо. Лучше бы нашёл спонсоров.
– Спонсоров для таких проектов нужно искать. Далеко не каждый влезет в эту авантюру.
– Спонсор будет думать, что разрабатывается новая онлайн игра...
60. Я начал думать, как это может выглядеть, но тут пришёл Иван Севастьянович.
Он был чем-то озабочен, говорил мало. Осмотрел меня, задумался и ещё больше погрустнел.
– Знаешь, мне не понравились твои зарисовки на сайте.
– Мама наябедничала? Но я же исправился и написал то, чего ей хотелось!
Он помолчал, а потом сказал шёпотом:
– Ты её не обманул. И она считает, что это плохой симптом. Ты впадаешь в депрессию. Что у тебя с работой?
– Только что связывался с Волком, он предлагает участие в одном безумном проекте, – я не стал уточнять своё отношение к предложению. – Это новая игра.
– Да? Что-то не слышу энтузиазма.
– Это новая игра, – повторил я. – Если найдётся спонсор, начнём разрабатывать, – неуверенно произнёс я.
– Ну-ну, удачи в поисках. На счёт реализации я спокоен. И как скоро найдутся спонсоры?
– Пока есть только идея.
– То есть ты займёшься программой ещё не скоро?
– Да. Пока ничего не ясно.
– Это плохо.
– Почему?
– Потому что литература тебе приносит не облегчение, а загоняет тебя в чёрную дыру, как ты написал.
– Не берите в голову. Это просто развлечение.
– Не скажи. Антидепрессанты что ли назначить? Нет, надо понаблюдать за тобой. Я заскочу завтра до обеда, проведём тесты. А пока напиши про... – он подумал. – Приключения стрекозы.
– Ага. И муравья!
– Рад твоему юмору, – он встал. – До завтра. Сегодня бы сделал, но не захватил... Да и занят немного. – Он вышел.
Я переключился на камеру. Доктор ничего не сказал испуганной маме. Сказал, что завтра всё станет ясно. И чтоб не волновалось. И что с настроением у меня не так уж и плохо.
61. Я хочу, чтоб было так. И постарался сделать так:
62. Волк решил ещё немного подождать: а вдруг Бразилий согласится? Через пару дней опять попытался связаться.
Камера включилась, но экран был темный. Волк мог видеть только силуэт головы на подушке.
– Ты решил? Будешь заниматься проектом «Голос из преисподней»?
– Да, – невнятно сказала «голова». – Предлагаю сделать видео-ответ.
– В смысле, клиент увидит привидение? Круто! Ты это мне сейчас демонстрируешь?
– Первая прикидка, – «голова» закивала. Волк услыхал смешок.
– Окей. Когда планируешь закончить?
– Свяжемся завтра, – и камера выключилась.
Волк немного посидел, соображая. Потом встряхнулся, как бы избавляясь от наваждения. Настроение поднялось. Но дальнейшие события напугали его до смерти: позвонил Хасан.
Волк не знал, что делать, как улизнуть и не выполнять этой работы. Он пообещал влезть на сервер одной фирмы, но до сих пор не вскрыл защиту. Хасан был заказчиком. Разговор с ним ничего хорошего не предвещал: Хасан пообещал отрезать Волку уши и хвост за одно и посадить на счётчик: сумма вознаграждения будет резко уменьшаться и превращаться в долг. Волк окончательно сообразил, что нарвался не на лохов. Теперь нужно бросать всё и выполнять заказ.
Хорошо, что жена с ребёночком уехала к тёще. Ещё час назад он думал, что этот отъезд – очень плохо, потому что он поругался с женой...
И началось безумное вскрытие. Он сидел весь вечер, всю ночь, всё утро. Без толку. В конце концов он понял, что где-то промахнулся: его попытки прорвать защиту засекли! Волк немедленно вышел из сети, заблокировал доступ, но потом сообразил по некоторым признакам, что его вычислили основательно! И во всём виновата усталость...
В глазах рябило. Он побежал в ванную, сунул голову под холодную струю воды, пытаясь смыть усталость. И тут в дверь позвонили. Хасан?
Но в глазок он увидел трёх амбалов и одного очкарика, который тихо произнёс:
– Открывай!
...Всё оказалось гораздо хуже. По крайней мере так получалось. Волк оказался между двух огней. С одной стороны настойчивый бандит. А с другой стороны – Управление «К» МВД России.
Пока амбалы осматривали хату, очкарик очень доходчиво объяснил, что Волку грозит если не верёвка, то длительный срок точно. Но. Волк хорошо сделал, что сдал Хасана. Более того, Управление предлагает работу по вычислению кракеров. И ему за это будут платить.
Волк ничего не понимал. Он не сдавал Хасана! Но тут же сообразил: теперь он не должен взламывать тот сервер! И ему за это ничего не будет!
Осталось согласиться. Очкарик улыбнулся: он не сомневался в этом «правильном решении». Тут подвалили амбалы, доложили о найденном. Это явно криминал. Очкарик поморщился и сказал, что другого не ожидал, но всё это уже в прошлом.
Работать Волк будет теперь из конторы. И никакой самодеятельности из дома. Что его... гм... особую технику изымают. Оставят только самое обычное. Уточнил кое-что там и сям, даже спросил, чем он занимался в армии. Назвал несколько имён. Все – заказчики Волка, для которых тот кое-что выполнял. После этого – а Волк понял, что ему не отвертеться в принципе – очкарик сообщил, куда и когда надо явиться, чтоб оформиться на новом месте работы, пройти испытательный срок, ознакомиться с обязанностями, познакомиться... В общем, стандартную лабуду. Но выполнять придётся всё в точности. Иначе его поймают и надолго лишат свободы...
Посетители ушли.
Волк уселся среди комнаты и тупо смотрел на пыльные квадраты на местах, где только что стояло оборудование... И никак не мог сообразить, почему ему так «подфартило». Ни за что бы он раньше не променял свободу на службу...
И тут открылась дверь и вошла жена с его мальчиком. Он поцеловал жену, подхватил своего первенца, подбросил, чем доставил ему массу удовольствия.
Чудеса продолжались. Оказывается, Волк утром связался с ней, долгим монологом, не слушая никаких возражений, уболтал по телефону, и она его простила и обещала приехать. Но с одним условием: больше Волк не будет хакерствовать и найдёт работу. Волк открыл рот и не мог ничего ответить. А жена с удовольствием прошла по комнате, убеждаясь, что он выполнял своё крепкое мужское слово и даже избавился от железа. Волк ничего не понимал: он не звонил жене! Он был занят, а потом... В общем всё как-то складывалось хорошо. Настолько хорошо, как никогда раньше. Волк даже сообщил, что нашёл работу и завтра идёт устраиваться. За что получил ещё порцию поцелуев. Она поверила! Она была рада!
Целый день, наплевав на усталость после бессонной ночи, он занимался только мужскими домашними делами, которые явно подзапустил, играл с малышом, делал комплименты жене. И всё-таки все свои проекты он решил не бросить, а просто заморозить. Амбалы не знали, что Волк сохранил копии... Да и нужно подстраховаться: ещё не известно, чем кончится его служба. И подойдёт ли она ему... или он ей...
Вечером он позвонил Бразилию снова. Опять увидел на чёрном фоне белую подушку с силуэтом.
– Проект отменяется.
Голова молчала.
И тут Волка как током ударило:
– Так это ты это устроил?
– Ты думаешь, что это я проделал с Хасаном и властями? Но подумай сам. Как инвалид, который лежмя лежит на кровати, мог такое сотворить?
Волк хихикнул:
– А откуда ты об этом знаешь? Знаешь, врать ты не научился.
– Теперь тебе будет гораздо легче. Жена вернулась?
– Вернулась...
– Знаешь, я передумал, – голова на подушке нетактично перебила. – Кое-что я всё-таки сделал, и тебе придётся за это заплатить. Отдашь деньги маме. Это было её задание. Единственное реальное. Она любила давать мне задания. Правда я сделал не так много, как хотел. Не успел. Прости.
– Ой, свои люди. Сочтёмся. Ну, выздоравливай!
Поздно вечером он открыл почту и увидел рассылку: его друг, который так ему помог, и с которым он разговаривал несколько часов назад, умер позапрошлой ночью.
63. Я проснулся в полночь. Мне было так жутко, что я подумал: вот она, моя точка. Срываюсь с горок. Жаль, что не успел многого закончить. Всё именно так, как я писал... Не сложил я судьбы своих героев. Но это, наверное, никому и не надо. Кроме мамы.
Её жалко. Столько усилий только для того, чтоб увидеть смерть сына? Впрочем, она видела прежде всего мою жизнь: неудавшуюся, искалеченную.
На стене, которая так мне помогала искать сюжеты, – блик уличного фонаря. Блик не стоит на месте, а двигается. Наверное, листья дерева создают такой эффект. Но движение почему-то замедляется, блик тускнеет, тускнеет, пока не пропадает. И стена становится чёрной. Я подумал, что сбываются мечты идиота: стена стала такой, как мне когда-то хотелось...
И тут мне в глаза кольнул ослепительный до голубизны луч света. Прямо из черноты. Потом точка расширилась, превратилась в овал. Рядом выстрелил ещё один луч, превратившийся в неправильный треугольник. Гора? Третьим на чёрной стене появился огненный паук. Правее него – водопад, Чуть выше – абстрактный волк, слева – изогнутое угловатое дерево... Изображения множились и сливались, пока вся стена не стала ослепительным огромным окном, за которым смутно что-то колебалось, напоминая занавес.
Жду, раздвинется ли он, потому что свет мешает рассмотреть что там, за белым квадратом стены. Лихорадочно набираю текст вслепую. Когда уйду, «редактор» исправит ошибки. О чём ещё успею подумать? Наконец, занавес из света и теней-силуэтов заколебался, как под порывом ветра. Увижу, что там? Успею записать? Что
64. Конец сборки.
Ноябрь 2018 - май 2019