Слышен был звук падения листьев – чирканье. Охота была почти безнадежна – зверь слышал нас далеко.
Сергеич, лет семидесяти, маленький, подвижный, с седым каракулем волос и выцветшими глазами морщил лоб и постоянно ругался.
- Мать их всех, наваляли тут, не пройти, не проехать, не было так никогда! – проклинал он высоким детским голосом; павшие деревья, развалившийся до земли орешник, тонкие прутики шиповника с редкими красными ягодами. – Скотина была, она все подбирала. Родники чистили. Нам, мальчишкам, по пятнадцать копеек за родник платили. А сейчас бобры одни хозяева. Охотников развелось.
- Так раньше здесь везде деревни были, а теперь пустоши. Зверя тревожили больше. – возражал я.
- Не-е, тогда кто тревожил - грибники…
Из кустов с шумом сорвался вальдшнеп, мелькнул бурым крылом в желтой листве, взял круто вверх и исчез.
- Ишь, зараза, поди стрельни его осенью. Больно скор. Тянут они и сейчас вечером, но не как весной. Быстро пульнет, по темному почти, ружья не успеешь поднять,…а сейчас все с карабинами, - продолжил он прошлую тему, - лупцуют за полкилометра. Зверь на поле не выходит. А раньше чего ему человека бояться? Бабы да малые по ягоды. Он и не сторонился.
Старая дорога обозначала границы лесных кварталов, да и дорогой её назвать было трудно, трупы деревьев и выворотни лежали каждые двадцать метров. В колее змеилось отраженное водой небо. Под ногами пружинила павшая листва..
- Тут самолет в войну упал. В сорок первом. – Сергеич махнул головой в сторону темных елей.
Вместо погонного ремня привязана бечевка, она вытянулась, и я, следуя за Сергеичем, я видел темные дула ружья.
– Один подбородком на елку приземлился. Крыло у самолета отвалилось. Четверо летело.
- А как так?
- А никак, отвалилось и все. Поломка видно вышла. Летели на Киржач, аэродром там. Гагарин там рядом разбился. С Сибири летели наверное. Я мальчишкой был. Горело все. Патроны рвались, как прибежал. Мне скотину загнать надо было сначала. Мы, тогда как самолеты видели кричали – скиньте хлебушка! Всю войну одну картошку ели.
В этом коротком и сумбурном рассказе проглядывал октябрь сорок первого, самолеты в небе восхищавшие мальчишку, голод.
Зверь уходил от нас поспешно, только затихающий треск бегущего чащей кабана доносился издалека. Ласкающий запах прелой листвы стелился вокруг.
В последнее время я изредка приезжал к Сергеичу на охоту, хотя раньше бывал чаще, участвовал в больших загонах. Часто по его просьбе ходил загонщиком, на что редко найти желающих. Он помнил это и относился ко мне снисходительно, терпимо, хотя другим не прощал никаких провинностей в охотничьем порядке.
«На охоте как в бане, все равны» - резко огрызался гово, если его упрекали в том, что он накричал на уважаемого человека. Но все резкости терпели, никто лучше не знал мест и не чувствовал зверя.
- Сергеич, тебе и собака не нужна, ты зверя и так чуешь! – со смехом отмечал гость. Сергеич молчал, сравнения с собакой ему не нравились, шутник отправлялся на самый малоудачный номер, даже не подозревая этого.
Я не был своим в мире, где все принадлежало ему, но негласно, не по закону, а по праву рождения, по тайному договору с богом, допустившего его на эту хмурую землю, с долгими и тяжелыми зимами, бедами и трудностями. И Сергеич был ревностен к этой маленькой божественной отметке, требовал подчинения и уважения хотя бы в часы охоты.
- Отец ушел на заработки еще перед войной и все, пропал. Больше ничего о нем не слыхали. Так и жили с братом. Лежим на печке, мать пшеницу оставит сушить, а мы клюем ее как куры. Слаще свеклы не было ничего и то дележ с дракой. – Продолжал он печалиться о жизни.
К пережитому Сергеич относился нежно, там, среди трудностей, жила какая-то ему одному понятная правда. А сейчас она украдена, попрана; начальством, наглой молодежью, да и просто новым временем. Но самое главное он потерял связь со своим маленьким богом, который вдруг забыл про него, бросил, не выполнил обещаний и оставил одного, среди вожделеющих претендентов на эти охотничьи места и дичь в них обитающих.
Лес густел и темнел, грузные осины дрожали листом где-то вверху, огромные ели прикрывали небо.
В мелком ельнике фыркнул крыльями рябчик и сразу свистнул. Сергеич обернулся, ткнул в сторону улетевшей птицы желтым ногтем:
- Можно подозвать – баловство. Нам зверь нужен.
Мы брели по лесу уже третий час. Сергеич бормотал, нашептывал свое понимание жизни, жаловался на трудности охоты, сельской жизни, злобу соседей. Я поддался очарованию прошлого, оно казалось носителем утерянной истины. Захотелось вернуться к тому идеальному миру, где трава в окрестных лесах и полях почти газонная, березовые рощи свободны от рыхлых трупов упавших деревьев, много солнца и тихого счастья. И казалось, уже и я бежал по жизни, повернув голову назад, как это умеют делать только волки.
Вдруг кто-то затрещал в орешнике, я коснулся рифленой шейки приклада. Вышел мужик с корзиной. Высокого роста, широкогрудый, одетый в маленькую сизую телогрейку и нелепую женскую мохеровую шапку красного цвета.
- Ой! Мужики! – загудел он сильным голосом, протянул здоровенную ладонь с растопыренными пальцами. Сергеич посторонился, я осторожно пожал руку. – Плутанул я. Приехали тут с друганом, к тетке его. Выпили. Снарядила нас за грибами. – Он похлопал себя по шапке, засмеялся. – Ни грибов нет, ни Сашки. И не пойму куда идти. Буреломы одни.
Я представил как он со своим моржовым телом, пролазил под завалами. Место было глухое, несколько лет назад в летней жаре здесь погибло много елей, они высохли, сбросили кору и при сильных ветрах валились беспорядочно, создавая непролазные навалы.
- Мячиково, деревня. Подскажите. Куда?
Я знал, что это на юг, километров пять, через заросшие осинником и лещиной вырубки, никаких внятных ориентиров, кроме тусклого солнечного пятна сквозь нервные осенние облака.
Сергеич казался на фоне с мужика мальчишкой, маленьким опенком рядом со здоровым подосиновиком. На вопрос Сергеич отвечать не стал, а чуть склонив голову на бок спросил:
- А сам-то откуда?
- С Москвы. Тут тетка у Сашки. Работаем вместе на автобазе… - загудел сначала уверенно, но потом растерялся, утих.
Посмотрел на меня пытаясь понять, что он сделал не так, почему ему не могут ответить прямо вопрос.
- С Москвы… – Сергеич подтянул веревку с ружьем. – Туда.
Он указал на восток, откуда только вышел грибник. Там километров на двадцать стояли леса. Я вопросительно поглядел на Сергеича.
– Иди, иди. – Поторопил он мужчину.
Тот покорно развернулся и полез в чащу, из которой вышел минуту назад.
Отвечая на мой немой вопрос, Сергеич как-то по-собачьи встряхнулся, дернул плечами и выкрикнул высоким голосом:
- А вот не знаешь леса, не черта соваться!