Последнее слово
Вольный солнечный ветер кочевал по пустыне. Будто искал себе судьбоносное применение. Старая пифия завещала, что в гиблом месте среди белых дюн солнце найдёт древо Тайн и возродит жизнь. И однажды, из кроны предрассветных лучей после полного солнечного затмения вышла фигура в глубоком палантине, овеянным плазменным светом. Из-под накидки сияли полные мыслей и тепла глаза. Необычный странник обдумывал единственно верное направление в бескрайней пустоте.
Может быть именно так нисходят долгожданные послания свыше, о которых молят в слезах миллионы мучающихся душ. Появляются так не вовремя и незаметно для накатанных будней. Случается, что в итоге, они оказываются ненужными или даже заточенными в плену более коварного зла. Но этот солнечный кочевник не собирался сдаваться так просто, издалека почуяв колкую замкнутость, исходящую от затерянного в пустыне оазиса В маршруте на истертом папирусе выделялось главное препятствие крепости - рокове древо Тайн, «у которого теряет голову всяк входящий». Его отравленные корни разрастаются в немыслемую подземную сеть, огораживающую электрическими колючками по кругу все подступы к оазису, что родился полторы тысячи лет назад из росы в белых песках. Здесь рождались эпохи, герои и самые разнообразные виды. Зарождалась и лютое зло, война и смерть, угнетавшие оазис триста лет. Повергнутое небесами зло всё же уснуло вечным сном в подземном аду. А на месте усыпальницы выросло это гигантское дерево, испещренное шипами и шрамами с загадочной клинописью. Оно погибло, но его окружной хребет зла стал вечной тюрьмой для белого мирка, который малодушно чтил могилу угнетателей, как главный исторический памятник.
Не доходя до воображаемого «апофеоза войны» пару миль, солнечный странник быстро узнал уродливый суходрев с густой дымчатой кроной. Он действительно был подавляюще массивным, а его изгородь повсеместной, не оставляющей шансов для внешнего и внутреннего мира. Смирившийся мезальянс жизни и смерти.
В глаза бросились характерные детали: мирок, электрифицированный холодным светом поземной цепи, наполняла довольно экзотическая живность, тихо и редко передвигавшаяся по обыденным нуждам, лишь бы не напороться на вездесущие шипы корневища. В толстом стволе самого суходрева, хранящего сакральную власть зла, зияла здоровая дыра. Вероятно прогрызли зверьки, паразиты или ядовитая смерть была беспощадна даже к самой себе.
Солнечный ветер, обычно не встречающий на своём пути препятствий, сделал последние семимильные шаги до заветной цели, но вдруг ушибся о магнитное поле периметра, что было, как дамасская сталь. Шлепнувшись на спину и чуть прийдя в себя, странник увидел, что из глубины чёрной кроны, сотканной сплошной тлей и гнилью, на него неподвижно таращатся пара фисташковых совиных глаз. Уродливый злющий сыч размером с плевок желчи.
- Тот самый хранитель тайн.. Которого не видела ни одна живая душа.. – тихо домыслил вслух гость, отталкивая от себя горы пожелтевших черепов под тенью древа Тайн. Мелкий филин, утопавший в тле, всё молчал. Бдил неусыпно. Не сводил перепуганных глаз, не издавал ни звука и не сдвигался с места.
– Эй. . . Как там тебя? Ага.. – так и не получив ответа, он, поднялся на ноги и начал с осторожностью изучать резные загадки на серой коре. Ситуация напоминала мифологический сюжет о химере, охранявшей пустыню и убивавшего каждого, кто не раскусит её загадку. Только сыч не собирался и рта открывать, лишь осторожно почесывал паразитов рядом острых лезвий вместо оперенья. Наоборот, казнь здесь ожидала того, кто загадку колдовского могильника раскроет и осмелиться вторгнуться. Странник под древом усиленно приближал свою кончину. Ибо, как затмение редко случается, столь же редко на замочные скважины находятся давно потерянные ключи. Он и сам был магической стихией, видел свет истины во мраке, исцелял и оживлял, становился невидимым и безтелесным. Лишь эта магнитная толща...
Он феноменально быстро собрал запутанные ребусы могилы и своего папируса. Осветившись отгадкой, приготовился сказать одно лишь верное кодовое слово сквозь древесное дупло, как вдруг оттуда на него в боевой позе Чака Норриса вылетела серая птица. Бранью она отогнала постороннего от своего дырявого дерева и в крайнем возмущении обратилась к почти омертвевшему в веках кладбищенской стражи сычу:
- От ведь оборзели как бродяги! Ану, пшел, пшел отсюда! Уж и посреди бела дня во все дыры нашего информационного пространства лезут, паршивцы!
- Простите, так ведь здесь лишь одна дыра. А я. . .
- А ты помолчи, шпион! – забил все звуковое пространство пернатый разведчик, смолкающий лишь во время поглощения пищи, - Это наша и только наша дыра! И не дыра, а главный новостной рупор, модернизированный нооскоп, понял?!
- Да ну. – нарочно рассмеялся в ответ незваный гость погибающего оазиса и серая птаха впала в бешенство.
- Откуда такой тёмный на мою голову взялся?! Сыч, ты чего его не обезглавил ещё? раздраженно каркнула вторая сторожевая птица солнечному человеку, избегая слепящих лучей его взгляда, и заговорила развязным голосом переводчика «Криминального чтива», - Вали отсюда, парень! Нет, постой! Иди сюда, парень! Шевели яйцами! Видишь это дупло? Нет не подходи ближе трёх метров или голову с плеч. Смотри на меня и вникай в суть всего смысла. Да не на меня, смотри сюда в дупло. Кого видишь?
Гость перевел глаза на дырявое древо Тайн, едва разобравшись в шумной суете серой сороки, бешено крутящегося вокруг ствола и самого себя, сбивая воздух в пыльную вату. В зияющей насквозь пробоине, словно в телевизоре, облик одного новостного спикера менялся на другого, звезда на звезду, вожак одной стаи на другого. Пернатый оборотень говорил за всех, как и все сороки, подражая главным голосам обмелевшего вивария, захваченного старой корневой системой: сурку и леопарду, зайцу и волкам, рыбке и лебедям. Даже петухом кукарекал и голубем ворковал, а когда добрался до своего пернатого товарища из мрачной тли, стал его точной копией, отличающейся лишь потоком слов в минуту.
- Смотри! Слушай! Верь мне! – тарахтел упивающийся своими обманами баламут, - Теперь из этого магического окна я могу говорить с миром снаружи и миром внутри. Все, что вылетает отсюда тотчас же становится истиной. События и герои, которых не было. Бредни из государева дупла разносятся по округе на все голоса, чтоб заглушить реальность. Всё это я! Мы! Это наша система! По секрету, всё, что иждивенцы оазиса в последнее время обсуждали и решали, было пищей, сотворенной мною из ничего. О как!!! – каркало вновь рассеявшееся серое облако в поисках новой имитации под среду и краденые мысли противника. Мудрейшее создание солнца распознало суть колдовского омута и, направив против оборотня лучи золотого треугольного зеркальца, вернуло сороку в птичью реальность. В неожиданном испуге тот выпал из древесной скважины, освободив поле для солнечного ключа. Оставалось лишь пара шагов и одно слово. Но перед самым носом столь же внезапно блеснули совиные лезвия второго стражника. Задействовав свою главную суперспособность мимикрировать под неприметный фон событий, словно его вовсе нет, безмолвный сыч выцарапать драгоценный амулет из рук непростого гостя. Во избежании казни, он отпрянул от древа Тайн, как можно дальше.
Сорока мог возвращаться. Вспархнув с пыльной земли обратно, иллюзионист занял хозяйские позиции в дупле с видом оазиса и подпер бок перепачканным крылом.
– Раньше здесь белки прятали кучу орех, - зачирикал он вновь, - пока дерево было живым. И безхозным. Каждый орех был грех. В каждом орешке по секрету. А потом набежала толпа вот таких мародеров и болтунов, как ты, хлопчик. Разнесли неприглядные факты про оазис и его зло. Отворили ящик пандоры. Растащили все гостайны. Тогда ещё их некому было так надежно охранять, как это делаю я. До сквозной дыры, варвары разгрызли. Древо погибло, а мы нет. Заполняю пустоты. Кто-то должен.
- Говорите, древо погибло? А тайны? Одна ведь осталась? А древо стало её могилой, я правильно понимаю?
- Так-то оно так, - стукнул серый защитник гостайн по несчастной коре, только дав понять, что сам эту дыру насквозь продолбил, и всласть затарахтел, - слыхал легенду про таинственную могилу художника Казимира Малевича? Это тот, который…
- Который знаменит черными квадратами, а не черными дырами. Знаю такого супрематиста.
- Вот ведь язва! Парень, ты плохой, очень плохой шпион. Не перебивай меня впредь всякими глупостями. Ты слушай. Малевич завещал своим ученикам похоронить его в редкой красоты поле под раскидистым деревом заранее выбранного пейзажа. Возможно, им и написанным. Завещание покойника выполнили, но позже в одинокое дерево угодила молния, оно сгорело до тла, поле перепахали и более никто из близких и последователей не смог найти именно то место захоронения. Так вот, и наш Великий Учитель погребен под священным древом Тайн, которое ты, я прочел в твоих мыслях, едва не осквернил, когда собирался брякнуть в скважину наше секретное слово, звучащее как…
- Угу- угу... - предусмотрительно ожил сыч-невидимка, - Сорока, стоп! Башка от тебя трещит. И кляксами все заляпал! Ты где это в нефть так увяз? Под землю всё-таки лазил, вопреки табу Учителя?!
- А-а, не спрашивай, сычёнок, – театрально отмахнулся сорока, замещающий совиному немтырю большую компанию друзей, - Чертов оазис, куда не ткни клювом, везде грязь, да грязь. На Неве, на Мясницкой, на Красной, да на Старой площади, а в Сколково – ну просто Авгиевы конюшни! Чистым не выйти. И вовсе какая это не нефть. Устал за нашими краснокнижными особями дерьмо разгребать. По локац, по локац! – затрещала в оправдание лживая сорока на одесском диалекте, предъявляя немногочисленной публике нефтяные следы. Однако и без этого было наглядно, что в дорогостоящую грязь падальщик окунался с головой, а затем загребал запретный жар обоими крылами.
Сыч заметно поднадулся от досады, как насосавшийся собачий клоп. Маленького, но древнего колдуна никто не мог обмануть. Даже изворотливый коллега по оборотничеству. Не так давно пернатая серость была оставлена за главного повсюду в оазисе и окружной пустыне, лез теперь не только в одно вещее дупло, что оборотни использовали рупором государевых вестей. Мелкий филин же был приговорен умирающим Учителем вечно торчать в паутине тли, ни солона хлебавши, оберегать могилу и тайну зла, бдительно крутить головой на триста градусов и рубить японскими мечами перьев чужие любопытные головы, как только они сунутся в дыру с отгаданным паролем.
Сорока так увлекся привычным враньем с жестами для описания гор чужого дерьма и своих сверхспособностей, что разлетевшимися нефтяными кляксами забрызгал пьющих из рва белых коней и греющегося под лампами белоснежного кота - вожака оазиса, что отличался умением и в кошмарной грязи оставаться белым и пушистым.
- У-у, сорока, а работенки в оазисе ты себе сам лишь добавляешь. – заметил сыч, повернув свою глазастую и ушастую головешку за спину, - Погляди, коня и Леопольда обляпал? Замажешь как-нибудь?
- Ничего, запятнанными эти лохи нас ещё больше устраивают. А Леопольд будет Леопардом!
Серый падальщик захихикал над своей шуткой в одиночку, а сыч нахмурился, пугливо глянул на сияющего под плащом свидетеля в стороне, и надулся сильнее.
- Завтра снова побелеет. – невесело подумал о декоративном вожаке захваченного оазиса сыч и настроил телепатический канал связи с болтливым товарищем, по которому якобы получал волю подземного корня зла, - Вся скотина белого мирка только и зализывает его пятна, чтобы Леопольд на всю пустыню не смердил, а блестел чистотой. Древу Тайн отбелить его уже энергии не хватает. Включаю режим экономии. Так велит мне священный корень. Изначальный. Великий Учитель зла. Близится его время и война престолов.
- Т-то есть, - запнулся вслух шеф дупла, но перечить, заворожено глядя в мертвое пламя глаз сыча из дымчатых глубин тли, не мог, - Уничтожить оазис?
- Обесточить. Для начала. Давать скотине свет лишь на пару часов, пока Леопольд прогуливается.
- Окей, так-так. Только как же я за зверушками, за порядком и дуплом гласности приглядывать-то буду, - зачирикал в заполошенных мыслях сорока, на миг ум прояснился, но при взгляде на стражника корневого зла вновь померк, - Воля корней – закон. Во имя, во славу Изначального!
Злобный сыч лишь моргнул три раза, как холодный мирок за спиной погрузился в кому магнитного поля древа. Ведь во мгле по своей природе видел лишь карликовый филин. Жизнь остановилась, все заснули и даже сорока впервые умолк. Потерял свои силы и смысл бытия у руля лживой гласности, поскольку подражать можно было лишь тьме для крепко спящих зрителей. Так наступала тлетворная власть сыча, всегда мечтавшего быть единственным преемником замогильного зла, триста лет угнетавшего белый оазис. Не потребовалось войны престолов и революции. Лишь глупость и тщеславие трещетки-сороки и декоративная слабость белого вожака.
Однако и проклятый сыч не отличался дальновидностью. Обесточился оазис и его врата, но солнечный гость остался сиять, словно кто-то приготовил именно ему звездный час. Вместе со светом ослаб и магнитный щит окружной корневой системы. Он приблизился к тайным знакам коры в самом дупле, разворованных тайн. И в сиянии своих солнечных лучей прочитал и истинные имена двух хранителей могилы зла. Это были фрагменты скандинавского эпоса о гибели богов Рагнарек. Обе подлые птицы, обогащавшиеся падалью с могилы и меняющие обличия, ранее сидели в аду на плечах одноглазого Одина. В миру со смертью своего Учителя остались свято хранить некую могилу со спящим злом, уже ни раз изводившим белый мирок оазиса. Так что за могила? Чья?
Согласно тайным текстам это был ни кто иной, как чудовищный волк Фенрир, что, проснувшись, уничтожит остатки жизни, богов и поглотит солнце. И он просыпался. Подлый сыч улыбался. И возносит свои мечи над задумавшейся головой в светящиеся палантине. Он давно приладил это манящее дупло дураков в качестве ювелирно точной гильотины. Он давно собирал черепа умерших, не разбираясь, чьи они на самом деле.
Пустыня задрожжала и тьма египетская стала густым паническим ужасом. Солнечного странника окружили запутанные коридоры зеркал с собственным отражением вместо тайного текста. Иллюзию, конечно, смастерил оборотень Сорока. В голове солнечного посланника помутилось и душу сдавила безвоздушная тревога. Прокаженный сыч гулко хохотал над головой. Таким живым и радостным карликовый призрак ещё никогда не был. На глазах из ничтожного плевка возрастал в огромного орлана с теми же желтыми адскими глазами и окровавленными мечами вместо перьев. По традиции палач позволил произнести жертве своё последнее слово перед смертью. Но в следующую же секунду резко рассек под собой правым заточенными крылом, словно махнул саблей.
- Рэй. . . – прокатилось многогранное оглушительное эхо по ночной пустыне, вмиг вспыхнувшей сплошным ярким оазисом.