Преемник Веры Абрамовны сидел в кресле вальяжно, уверенно, возражал снисходительно:
- Что вы такое говорите, как она могла создать на таком важном направлении лучшую геологическую экспедицию! У нее даже образование было непрофильное, учительница начальных классов, ни в бурении, ни в геологии, ни в экономике не смыслила… Странно даже, что ее вообще в нашу отрасль занесло, почти полвека здесь сидела. Другие за гораздо меньший срок и награды получают, и степень ученую, а у нее – лишь одно звание: Почетный гражданин города в тайге, на тупиковой железнодорожной ветке. Так тут и похоронена.
- Действительно, странно, - сконфуженно попыталась улыбнуться я. – Мне сказали, что после нее остался какой-то архив, посмотреть бы, может, что-то и прояснится.
- Архив! Вы смеяться будете, огромный мешок писем, поздравительных открыток, семейных фотографий. Мы перебирали и глазам своим не верили: никаких документов, только нежные излияния, благодарности, смешные эпизоды. Глупость одна.
Признаюсь, меня поразило сообщение о мешке, в котором благоговейно хранились тысячи трогательных и наивных пожеланий, благодарностей, косвенного и прямого признания в любви. Пронзило вот это сопоставление достигнутого в финале жизни: у одних - ученые степени и награды, у другого - благодарная память людей. За этими письмами, наверное, стоит нечто значительное, не подлежащее забвению.
* * *
… Вера Ривкина оказалась в тресте Алюминразведки волею случая, смешная, неуемная, везде сующая свой нос.
- Ох, твою бы энергию да в нужное русло, - как-то сказал ей начальник отдела, - а не поехать ли тебе в Краснотурьинск, там плотину надо строить, а буровиков вечно не хватает!
- Так я не буровик, - призналась Вера, - а где этот город, это оттуда самолеты будут вылетать?
- Темнота ты несуразная, там неподалеку бокситы добывают, а в Краснотурьинске алюминий из него выделывают. Буровиков же надо на месте раздобыть. Не пойму я, то ли они саботируют, то ли в самом деле там дефицит. Ну, что, поедешь?
Так она оказалась в таежной глухомани. Здесь, во время командировки, ее и застало роковое сообщение о том, что началась война. Все процессы в том 1941 году сразу ускорились: завод должен был заработать на полную катушку, плотину следовало построить незамедлительно.
Она быстро разобралась, что специалисты нужные есть, но… среди сосланных сюда поволжских немцев!
- Прекрасно! Где они живут? Я побежала к ним…
Она не боялась, что обиженные люди вдруг окажутся вредителями. А они, увидев ее неподдельную радость от встречи с такими нужными и такими редкими специалистами, и сами обрадовались. Не были они врагами! Так в обоюдном понимании и работали, плотину воздвигли быстро и качественно. Пока она собиралась домой, в Москву, пришел новый приказ: ехать ей поближе к месторождениям бокситов, там создавалась новая геологоразведочная экспедиция, нужен был кадровик. Ривкина приступила к новым обязанностям немедленно: помчалась к своим немцам-буровикам и предложила всем вместе ехать к геологам, в Североуральск. Ну, что им тут, на заводе делать?!
Радости от встречи с новым местом работы было мало. Тупик. Даже вокзала нет.
Серое низкое небо вязкой сыростью – туманом и дождем – давит на землю. Кажется, дождь не сыплет на землю, а недвижно стоит в воздухе, пропитывает его, мелкий, липкий. Чернеют, расплываясь в тумане, дома и заборы, редкие кусты черемух и рябин, грязь чавкает под ногами. Там, где желтые квадраты света падают из окон, можно шагать смелее, в темноте же неуверенная нога то натыкается на кочки, то проваливается в рытвины.
Вспомнишь тут московские фонари и трамваи, здесь – другая реальность, временные измерения, которые существуют в столице, этому краю неведомы. А все прочие, нравственные, прочностные, скоростные? Трудно даже представить, за что тут человек может зацепиться: бараки, кривые улочки, в рудничной бане - 13 шаек на 30 мест. Последнее особенно Веру озадачило: так и представилась переходящая из рук в руки шайка!..
Захотят люди этот край обживать? Геологи сегодня ей рассказали, как хоронили на днях узбека из вербованных: умер от истощения, а в поясе нашли у него много денег. Копил, чтобы выбраться из проклятых колдовских лесов с промороженной до самого нутра землей. Много было на этом важном, богатом ресурсами пятачке земли, репрессированных, сосланных, раскулаченных, с ними предстояло работать и жить. На следующее утро она подписывала запрос в областное управление: требуется пиджаков брезентовых 25 штук, лаптей пеньковых – 15 пар, гвоздей – 3 кг, бумаги – 60 листов. Подумала и приписала: тазов для бани - 20 штук. И сама над собой посмеялась, в области подумают, совсем баба свихнулась!
А уже надо было от шурфов переходить к разведочному бурению. Боксит, что обрадовал разведчиков холмом «Красной шапочки» (так назвали месторождение) быстро «съели», теперь надо было выбирать его из карьеров, уже шел разговор и о шахтах.
Временно назначенная кадровиком Вера как-то очень быстро стала временно исполняющей обязанности начальника экспедиции. Под ее неопытной рукой работали именитые геологи, которые хорошо понимали, каких масштабов залежи, что следует делать для их уточнения. Но обеспечить их всем необходимым, оборудованием, жильем, едой, наконец, предстояло ей, неопытной абсолютно во всем. Только-то и умела приобнять, подбодрить, похвалить, в глаза заглянуть, поверить даже самому пропащему.
Пришел к молодой начальнице на прием старик, на работу проситься. Она поднялась навстречу, усадила, вглядываясь в изможденное, заросшее серой щетиной лицо, с жалостью выговорила:
- Да куда же я вас, дедушка, возьму, мне сейчас буровики нужны, там работа тяжелая, да и учиться придется, механизмы…
А он усмехнулся:
- Да мне, бабушка, как и тебе же, только тридцать, так что учиться еще смогу. Вишь вот, жизнь малость потрепала… Ну да заработать дашь, может оклемаюсь, отъемся.
Эта был Иван Сироватский, ставший впоследствии отличным буровым мастером, в работе человек самоотверженный и безотказный.
Шли и совсем еще пацаны, тех, что постарше, война забирала, а эти стали кормильцами. Из деревни Мостовой пришел к Вере подросток Серега Балин и сурово сказал:
- Отец на фронте, нас у матери восемь душ, а у вас тут работникам по 400 граммов хлеба дают. Давай, принимай!
И как откажешь! Полевое довольствие в те годы было весомым аргументом. Кстати, когда к Вере подтянулись на работу те самые немцы, с которыми она плотину возводила, им тоже нелегко пришлось. Окружающие порой на них переносили злость к фашистам, и даже нормы питания этой категории рабочих были занижены. Вера не побоялась и перед людьми заступиться за буровиков, и в Москву требование направить о выравнивании в правах всех работающих в экспедиции. Добилась равного пайка!
- Случая такого не было, чтобы она к нам в общагу не зашла, - вспоминает Гонштейн, один из тех, кто с Ривкиной еще на плотине работал, - она же нас и строиться уговорила. Экспедиция ссуду давала, пиломатериалы подвозили. В поселке Черемухово наши целую улицу домов понаставили.
- А уж заботилась обо всех! - подхватывает его жена, - В сороковых годах приехали сюда девчата, мобилизованные на строительство из Башкирии, Курской, Ленинградской областей, огляделись, от страха обмерли. А встреча с Верой Абрамовной всех в чувство привела. Она нас, девок, сманила в буровую бригаду, мужиков- то война позабирала. Так не поверишь, к празднику всем мужикам премия, а нам, бабьей роте, пошлет на особицу табаку да кашемиру на платки. Ну да, курили мы, а как иначе от гнуса спасешься? Мы ведь, как и мужики, по двенадцать часов в тайге надсаживались, плакали, бывало, но чтоб бросить - ни-ни! Вере Абрамовне тоже нелегко приходилось, целый день по поселкам да по тайге верхом мотается, за всем надо доглядеть, да ко всем с улыбочкой. В те времена улыбочка дорогая была, мы ее и ценили дорого.
Не знали эти женщины, что Вере самой с утра до ночи мотаться, вникая в чужие беды и заботы, было просто необходимо. Иначе бы она не выжила. На Западном фронте погибли два ее брата и муж, фашисты повесили родных. Горькая вдовья доля рано настигла молодую женщину. Приехала сестра, привезла Вериного сынишку, надо было о них заботиться, накормить, согреть да приласкать. А когда? Такую махину на плечи взвалила!
Она уже не боялась ни тайги, ни морозов, ни лихих людей, которые везде случаются. Ей тишина в рабочее время была сигналом тревоги. Что это, никак буровая не работает?
- Здорово, мужики, с чего это у вас тишь мертвая? - Спрашивает она, подъезжая к дальней буровой. – Поломка, что ли какая?
- Петька со всеми пересобачился, движок испортил и в тайгу удрал! - с досадой отвечает ей мастер, - Да не журись, Абрамовна, починим.
- В какую сторону убёг-то?
И повернув коня, кинулась вслед за вредителем. По снегу следы отпечатались четко. А уж конный пешего всегда догонит! Тот, утопая в сугробах, кричит начальнице:
- Не вяжись, я все равно не дамся! Будьте вы все прокляты, чтобы я здесь до смерти уродовался - не будет этого!
- Петр, остановись, знаешь ведь, я - упрямая, и тебя загоню, и сама упрусь бог весть куда... Встань, поговорим! Смотри, я схожу с коня, ну, что тебе бабы бояться, иди, потолкуем...
- Еще чего, боялся я тебя, только все равно не вернусь, не надейся.
Они медленно сближались, она - ведя коня на поводу, он - для уверенности выдернув из кучи валежника какую-то палку.
- О, вооружился, усмехнулась Вера Абрамовна, - иди, тут на бревнышке присядем, я тоже умаялась. Ну, и скажи мне, куда ты в такой мороз намереваешься бежать? Где тебе маслом и медом намазано? Сейчас по всей стране горести да разруха. Не поверишь, я другой раз думаю, что в этой глухомани бог вас бережет на развод, на племя!
Оба засмеялись, обстановка немного разрядилась, Петька расслабился.
- Ну, а чё ж тогда ты одна прозябаешь? Мужики говорят - вдовствуешь давно, сынишка-то при начальнической зарплате никому в тягость не будет!
- Да вот гоняю день-деньской за такими, как ты, о себе подумать некогда... Ты-то чего сорвался, мужиков обидел, движок поломал, стряслось чего?
- Не поймешь ты меня... Ульяна давеча ушла, да что ушла - вовсе уехала, кто сманил, не знаю, но горько мне...С какой стати? - Петька выматерился. Вера только сморгнула, ждала продолжения. - Найду, изуродую, ни в жизнь не прощу! А эти еще и насмехаются, поубивал бы всех..
- Экий ты злой... Хотя, знаешь, меня бы так бросили, не знаю, как отреагировала, может, тоже рычать начала бы. - Она усмехнулась, но не обидно. Похлопала Петьку по коленке вязаной рукавицей. - Оставь, Петр, судьба разберется и с нею, и с тобой, каждый свое получит. Тебе надо по-мужски это перетерпеть, хоть месячишко посиди в раздумье, а там потом и решай, догонять или порадоваться, что ушла.
- Так ты ж меня за движок посадишь! Куда мне теперь возвращаться! - вскинул на нее неверящий взгляд Петр. - Все одно - пропадать, лучше в лесу, чем за решеткой.
- Не говори глупостей,- поморщилась Вера, - у меня бабы на буровой уродуются, а я мужиками разбрасываться буду, что я тебе цены не знаю, что ли... Перед мужиками - повинись, я тоже словечко замолвлю. Давай, побрели потихоньку назад, засиделась я тут с тобой, бригада бог знает что подумает.
Бригада действительно встретила вышедшую из чащобы парочку недоуменным молчанием. Вера Абрамовна помахала рукой, крикнула:
- А вот и мы! Получайте своего беглеца! Погорячился, но обещает впредь сдерживаться. Да и вы его терпение не испытывайте, у каждого свой норов, лучше все же ладить по-доброму.
Бригада стояла в оцепенении. Петруха, набычившись, шагнул вперед:
- Гад буду, если повторится. Ну, виноват. Щас я...
Отодвинув мастера, склонился над двигателем, пошарил руками, покрутил... Через какое-то мгновение он затарахтел, все облегченно зашевелились, но еще вопросительно поглядывали на начальницу. Она же, взобравшись на своего верного коня, отъезжая прочь, крикнула на прощание:
- Мужики, ничего не было! Языки не распускайте, а то и меня вместе с вами посадят, кто будет вам пайки пробивать. В другой раз наведаюсь с геологом, керн смотреть, расстарайтесь, день ведь почти потеряли!
И отбыла. Покачиваясь в седле, раздумывала: "Это ж надо, они мою вдовью долю обсуждают... Война к концу подошла, люди о живом думают. А я? Николай давно круги описывает, при всяком случае на помощь спешит, умный, симпатичный... как-то уже привыкла собственническим взглядом его возле себя находить. А на последний шаг никак не насмелится ни он, ни я. Долго так-то бороться еще буду, не сдаться ли?"
Вздохнула, коня своего усталого принялась понукать, вечером у нее еще совещание намечено. Петька, конечно, дурак, что и говорить, но никуда он не денется, не было случая, чтобы от Ривкиной сбежали!
Каждый пришедший устраиваться на работу человек был для нее желанным и необходимым, у него не было к моменту знакомство с экспедицией прошлого, только будущее. И если до того его "вычищали", высылали, увольняли, то здесь ему с чистым сердцем объявляли, что без него просто невозможно обойтись, ему доверяли важное дело, от него ждали подвигов. С этого и начиналось перерождение человека, становление личности.
Толкуй сейчас, был ли это хитрый расчет, простодушная доверчивость Веры Абрамовны или осознанный и очень действенный прием умного руководителя.
Есть от чего задуматься.
Когда строители возводят новый дом, специалисты строительной лаборатории производят опробование и отбраковку материалов. Все, что не выдерживает испытания, безжалостно отбрасывается прочь, в противном случае будет угрожающе непрочным само здание. Но когда создается коллектив, такой отбор человеческого материала категорически неприемлем. Пренебрежение человеческой личностью исподволь, словно ржавчина разъедает единство коллектива, обессиливает его. Да и куда отбросишь-то, в Австралию, что ли? Рано или поздно это сокровище все равно всплывет.
Понимание этого и было основой воспитательного таланта Ривкиной.
- Я сюда в 1944 году приехал, после госпиталя, - вспоминает Илья Петрович Мироев, - и сразу она меня по имени-отчеству навеличивать стала. Да что меня! Девчонок моих, едва народились, обеих по именам помнила. Мы на отдаленной буровой вахтовым поселком жили, так Вера Абрамовна каждый месяц нас обязательно навещала, верхом на своей лошади.
Бабы уж, бывало, готовятся, полы в тепляках выскоблят добела, занавески настирают, цветов в банках наставят. Ка-а-ак же она любила, чтобы на работе душа радовалась! Все проверит, и как спецовку сушат, и что в суп кладут, что не так - разнесет потом в приказе виновников, год икаться будет. А то отзовет в сторонку, заулыбается, расцветет вся, скажет: "Ну, Илья Петрович, встретила твою Тамарочку, прямо не узнать, как растет, вот невеста будет, вот раскрасавица!" Кажется, что она такого сверх положенного мне сделала? А по сердцу погладила.
Всеохватная зоркая память Ривкиной становилась, таким образом, действенным инструментом руководителя. Она быстро поняла, что доброе слово бывает сытнее куска хлеба. Скажет усталому мастеру: "Люблю я у тебя на буровой бывать, такой образцовый порядок, прямо сердце радуется!" Либо шепнет между делом буровику: "Жена у тебя - разумница, в конторе только и хвалят ее!" - и тот просияет смущенно. Словно родственная ниточка между нею и этим хмурым мужиком протянется. Ему такое родство приятно, и ей при надобности всегда на него опереться можно.
Военное время, когда все было нужно сразу: руда, металл, танки, самолеты, хлеб и телогрейки, диктовало свои темпы. Не существовало разделения сроков на последовательно идущие один за другим этапы. Порой и разделения труда не наблюдалось, во всяком случае, о том, чтобы прокормиться, заботиться надо было самим. Рыбалка, огородничество, охота, сбор ягод и грибов в этой северной глуши были жизненным промыслом, а не баловством. Ривкина в экспедиции первой завела сезонную заготовку ягод, закупку оленины и лосятины на зиму. По ее указанию строители кроме тепляков на буровых строили и жилье. Трудно было убедить рабочих огороды заводить, но завезли всем столбы на изгородь, послали своего человека за семенами, помогли вспахать землю - и стронулось дело.
Многое поменялось, город обрел имя и свой вокзал, тротуары и фонари. А она по-прежнему любила по вечерам нагрянуть непрошеной гостьей - и поднимался вокруг нее вихрь радостных хлопот, прыгали ребятишки, не знал, куда Веру Абрамовну посадит смущенный гордый хозяин.
Она уже многое могла, экспедиция - гремела! Когда Ривкина со своими запросами приезжала в область или в столицу, ходила по кабинетам, вслед ей неслось восхищенное: "О, уральский танк пошел! Сейчас даст шороху, всё отдадут, чего и сроду не было!"
И специалистов она не стеснялась искать там, где они только зарождались. Ездила в университет, выступала перед студентами, обаятельная, романтичная, рассказывала студентам о тайге, о трудностях, об испытании новой техники и прямо-таки гениальных буровиках, которые способны вести скважины вертикально, горизонтально и под углом, под любым градусом! У преподавателей выпытывала, кто тут самый способный, надежды подает? Гидрогеолог Яковлев ее поддразнивал:
- Сама не знаешь, чего просишь, они ж тебя, необразованную, умные да задиристые, съедят! Я недавно с одним нахалом познакомился, еще со студенческой скамьи не слез, а старших задирает. Карсты его интересуют! Это же самое сложное в гидрогеологии. Я ему говорю: "Не суйтесь, юноша, это не вашего ума дело!" А он в ответ: "Может, это вам не по уму, а я и сам, без помощников разберусь". Видала?
- Ну, и где он теперь, нахал ваш? - улыбаясь, спросила Вера Абрамовна.
- Распределили уже, опоздала ты, в Башкирию поедет, в Сибай.
- Там что, карсты эти?
- Нет, там медное месторождение, спокойно в этом отношении, - успокаивает ее Яковлев.
- А у нас - карсты. Тяжело строить шахты, вода замучила. Шут его знает, как горянкам помочь, - горевала она о своем.
Слова Яковлева все же приняла к сведению, вечером разыскала того парня в общежитии, поговорила с ним и решила бесповоротно: буду в Москве, добьюсь, чтобы парня этого нам отдали. Смелые у него глаза, с такими людьми сладить трудно, но они и работы не боятся, живут своим умом. И добилась! Приехал Плотников в экспедицию с не обкатанным дипломом, стал впоследствии доктором наук, известным во всем мире своими новаторскими работами на Североуральском месторождении бокситов. Да он ли один! Под крылом Ривкиной расцвел целый букет остепененных специалистов, кандидатов и докторов наук. Она же сама, как-то походя, для приличия, отучилась заочно в профильном техникуме. Какие уж тут ученые степени... Только мешок трогательных писем, благодарностей и признаний в любви. Простой памятник на местном кладбище, не чета тем, что нынче возводят воры в законе. В трудное время подставила Верочка свое плечо России, благодаря ей и подобным людям, страна и выстояла. Огромный был у них в том единстве запас прочности, смогли пройти страшное испытание.
Опубликовано в сборнике рассказов
«Испытание на прочность», Москва – 2019,
ISBN 978-5-5321-0792-2