Автором этой публикации является Рывкин Альберт Анатольевич. Незадолго до смерти он оставил мне свою рукопись и просил при возможности опубликовать ее за пределами России под чужим именем Ваха Битов. Мы дружили и вместе работали во ВНИИСИ АН СССР и институте Развития Москвы при Моссовете. Выполняя волю покойного, решил опубликовать рукопись друга в Проза.ру.
КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ
Перед вами, дорогой читатель, фантасмагория. То, что вы имеете возможность прочесть, на первый взгляд, не может иметь отношения к реальным событиям. Хотя бы потому, что действуют здесь фигуры мистические, которые мы привыкли называть нечистой силой. Это та же команда мессира Воланда (в составе главного демона войны Азазелло, демона смерти Фагота (Коровьева), кумира воров и мошенников – Кота Бегемота и величайшей искусительницы всех времен – Геллы), что появилась с легкой руки Булгакова в его «Мастере и Маргарите». Однако наши герои лишь внешне копируют булгаковских персонажей. Здесь они обладают совершенно иными свойствами и, что особенно важно, иным предназначением. Они не есть альтернатива Всевышнему, а являются Его посланцами на Земле, которым поручена единственная главная миссия – не допустить гибели человечества, то есть не позволить ему истребить себя полностью и окончательно. Ради достижения этой непростой цели команда организует на Земле события, которые непосвященному кажутся кощунственными и немыслимыми по своему замыслу.
Технологическое могущество, которым человечеству предстоит овладеть в 20-м столетии, несовместимо с его средневековыми представлениями об устройстве общества и о том, в чем заключена суть власти. Людское сообщество нужно навсегда отвратить от любых проявлений крайнего тоталитаризма. По крайней мере, среди тех, кто держит в своих руках основные людские, материальные и духовные ресурсы. С этой целью приходится делать болезненные прививки, ведущие к острым социальным конфликтам. Такими прививками в первой половине 20-го века стали коммунизм в России и фашизм в Германии. Организаторы этих «прививок от тоталитаризма» – команда мессира не всегда успешно справлялись с тем, что породили. Трудно завершался эксперимент с фашизмом в Германии. Совсем неожиданно рухнул коммунистический режим в Советском Союзе. Мир потерял с таким трудом обретенное равновесие и вновь сделался однополюсным.
Теперь прививка требуется новому единоличному властителю мира – Соединенным Штатам Америки. В 1991 году после провала августовского путча в Москве мессир отправляется в Афганистан – готовить события 11 сентября в США. Он берет с собою Азазелло и Геллу, а Коровьева с Бегемотом оставляет в России, где, как считает Воланд, предстоит пустое и тяжелое десятилетие всеобщего хаоса и разграбления страны. Через десять лет Воланд возвращается в Россию.
Это десятилетие (1991 – 2001 годы) и составляет содержание фантасмагории.
1. Как провожают пароходы? Совсем не так, как поезда…
Он сидел на скамейке и смотрел на пруд. Охваченный думами, сосредоточенный и недоступный, он не намерен был вступать в контакт.
Над ним нависал колокол, как казалось, из какой-то более плотной, чем воздух, субстанции, которая, будь это не он, могла бы сойти за ауру. В каждом, кто взглянул в его сторону, звучал тихий шепот: «Извините, но меня здесь нет. Поговорим позднее» Прохожий, даже очень любопытный, спокойно шел дальше, ибо очевидно абсурдная ситуация была одновременно и абсолютно справедливой: никто не вправе претендовать на общение с человеком, испытывающим острую потребность в одиночестве.
Сидящий не скамейке знал, что хуже любопытных – наблюдательные. Им не общение нужно, им знать надо. Например, откуда взялась скамейка, которой еще час назад здесь не было. Кто сподобился поставить? Сколько раз было говорено, что надо! Без толку. И вдруг – стоит. Даже место удобное, и не обшарпанная. Интересно, новая или реставрированная…
Слава Богу, колокол спасал и от любопытных, и от наблюдательных. Даже от мошкары, которая усердно вилась над колоколом, не смея заглянуть под него. Говорят, у того, кто в глубокой задумчивости сидел на скамейке, нет ауры. Быть может, колокол возник из его тяжких и невеселых дум. Оттого и стал непроницаемым.
Солнце удлиняло тени. Мысли улетали все дальше. Связь с ближней реальностью слабела. В сумерках колокол поглотил его, а скамейка слилась с общим фоном и исчезла.
Был теплый сентябрьский вечер 1991 года. Воланд покинул Россию.
Накануне мессир собрал по тревоге всю свою команду. Предстояло то, что практиковалось крайне редко, только в особых обстоятельствах – общее Собрание. Пришли те, кого мессир имел радость брать с собой в качестве непосредственных помощников и с кем общался в том повседневном формате, когда уже нет необходимости выяснять, правильно тебя поняли или нет.
Сбор по тревоге вовсе не предполагал сложной системы оповещения. Каждому из приглашенных передавалось ощущение охватившей мессира тревоги, а это означало: «Немедленно появись! Ты мне нужен.» Лишь собравшись вместе, приглашенные поняли: будет Собрание.
Здесь были Азазелло, Коровьев, Бегемот и Гелла. Иным регулярно общаться с мессиром не дозволялось. Впрочем, свои имена команда обрела не так давно – ими наградил их Мастер, когда создавал свою Маргариту. В далекие времена, Бог отправляя на Землю своего посланца, которого теперь именовали Воландом, так напутствовал его:
– Ты будешь служить Мне, вечно оставаясь среди людей. Ты станешь проводником Моей воли в тех случаях, когда Я не хотел бы знать даже о ее существовании. Ты будешь до всего догадываться сам и делать все, что необходимо, дабы люди, оказавшись во власти охватившей их гордыни, не истребили себя окончательно. Там уже есть Мой антипод, который волен быть самостоятельным. Я о нем не помню и не думаю, а просто говорю тебе: он есть. Его цель – соблазнить паству и увести ее из-под Моей опеки. Ты поймешь сам, почему он нужен и почему я не ведаю о его происках. Люди будут вас смешивать и принимать одного за другого. Ты возьмешь с собою четырех главных помощников. Остальных найдешь среди людей. Знайте: для вас четверых будет естественным лишь тот облик, которым вас наделят люди. Увы, иное невозможно.
Много веков четверо помощников Воланда жили в самом непотребном обличье. Лишь их шефу Гете позволил приобрести внешность, не вызывающую отвращения. И все-таки Мефистофеля украшали рога. Пусть, небольшие, но очень неудобные в повседневной носке. Мастер сделал команде царский подарок и снабдил каждого вполне приемлемой внешностью, удобными именами и не столь погаными манерами. Все пятеро были Мастеру благодарны и в соответствии с Божьей волей помогали писать роман страницу за страницей. Они стали такими, какими их видел Мастер, как только возникли в его воображении.
Не дожидаясь, когда приглашенные угомонятся, мессир легким кивком головы и движением указательного пальца восстановил порядок и начал говорить.
; На десять лет я покидаю эту страну, ибо меня ждут неотложные дела в ином месте. Со мною отправятся Азазелло и Гелла. Коровьев и Бегемот останутся здесь. Работы у них будет немало.
Зная проказливость Коровьева и Бегемота, Воланд долго наставлял эту парочку законченных хулиганов, кидал и мерзавцев, как вести себя в его отсутствие. Что можно делать, а чего делать не следует.
; Вы остаетесь в стране, где действует масса своих неорганизованных бесов, демонов и иных искусителей, где соблазны несоразмерны с человеческой стойкостью, а весь опыт, усвоенный обществом, превратил ложь и обман в неотъемлемую, а подчас и не осознаваемую часть повседневного бытия. Где продвижение и успех почти немыслимы без коварства и открытого предательства, а уничтожение соратников в политике и партнеров по бизнесу ; всего лишь ритуал жертвоприношения. Все, кто пытается мыслить категориями, выходящими за пределы потребностей собственного тела и желания набить свой карман, будут презираемы как безнадежные фантазеры в течение ближайших десяти;пятнадцати лет. В этой стране есть люди, сохраняющие семена надежды, стремящиеся ее возродить. Открытым остается вопрос, смогут ли они сделать так, чтобы весь ужас предстоящих десяти лет стал опытом, позволяющим избрать правильный путь в последующие годы.
Лицо Воланда оставалось бесстрастным, хотя говорил он темпераментно и длинно, чего раньше за ним не водилось. Чувствовалось недавно пережитое сильное разочарование, с которым мессир уже справился, и теперь приступает к операции по преодолению последствий допущенной ошибки. «Ведь мы обязаны всегда до всего догадываться. Иначе в чем же наша дьявольская сила?» – думал при себя Азазелло, который при всей прямолинейности не был лишен интуиции и неплохо владел формальной логикой.
Мессир продолжал:
; Мы, как высшая сила, можем существовать только в мире, где власть не сосредоточена в одних руках, где есть несколько могущественных и весьма разумных в своих устремлениях государств. Сейчас баланс нарушен. К этому вели люди в каждой из двух самых крупных стран мира, действуя сообща. Одни поступали так из корысти, другие в силу наивности своих представлений о справедливости и о том, как обустроить Землю и каждую из разместившихся на ней стран. И те, и другие воспользовались, в том числе, нашей с вами природной ленью и нерасторопностью. Мы же получили еще одно доказательство нашей неорганизованности, нежелания вовремя предвидеть события, правильно оценивать их последствия и в крайних обстоятельствах разумно на них влиять. В итоге мир выбрал опасный путь. Прежде чем он осознает ошибку и приступит к ее исправлению, будет пролито много крови. Я вынужден создать антиимпульс, который, хотелось бы верить, заставит мир перейти на новую орбиту существования. Иначе может случиться, что нам с вами вскоре просто негде и нечем будет заниматься. Завтра я отбуду в иную часть этой планеты и все 10 лет проживу там безвылазно.
На этом Воланд завершил общую часть своей прощальной речи и перешел к конкретным указаниям.
; Вот вы, ; наставительно говорил он Коровьеву, ; оставьте свою дурную привычку, выйдя из зеркала, без подготовки браться за любое дело. И придержите желание постоянно перевоплощаться. Остановитесь на ком-нибудь и создавайте ему достойную биографию. Берите пример с Бегемота. Он выбрал образцовое исчадие ада, назвал его Стратегом и старательно лепит законченный и нетривиальный, по-своему талантливый образ. Жаль, что Стратег с Бегемотом скоро на пару начнут жиреть. Даже глазами моргать не смогут. Но пока живут душа в душу.
Воланд требовательно относился к языку и выражал мысли четко, не перегружая двусмысленностями там, где для этого не было достаточного повода. Он избегал выражения типа «душа в душу», опасаясь внести ненужные ассоциации в цепь строгих и в основном наставительных филиппик в адрес подчиненных. Он стал строже следовать этому правилу, когда после одной непростительной неудачи воскликнул:
; Кажется, я действительно попал впросак!
Привычка к речевой дисциплине и редкая для обычного человека манера контролировать смысл сказанного и услышанного заставила мессира оцепенеть. Воланд с ужасом понял, что не может точно сказать, впросак – это «куда?» или «как?» Если все-таки «куда?», то в какой такой просак он попал. На этот раз его замешательство было коротким. Все ответы были найдены, и оно исчезло. Но с тех пор мессир стал еще осторожнее в выражениях, а временами, будто вспоминая что-то, с удовольствием расправлял и распрямлял свои члены, ощущая на деле, что никакой, даже совсем призрачный «просак» им не грозит.
Продолжая наставлять Коровьева, мессир говорил:
; Вы же, Коровьев, ведете себя предосудительно. Остановитесь. Станьте кем-нибудь надолго. Чем плох для вас ЧВС? ; Так назовут Черномырдина из Газпрома, когда назначат премьером. ; Он ваш персонаж, Коровьев. А говорить начнет, все заслушаются. И Силаев тоже ваш. Обходителен, деятелен и меркантилен. Но есть еще один. Сегодня он ничем не приметен. Зато завтра он, как назойливая муха, будет жужжать на всех каналах ТВ то с нравоучениями, то с оправданиями, то с угрозами и претензиями. Плохо, если вы его оставите без присмотра. Последствия непредсказуемы. Вплоть до самых тяжких. Даже под вашим контролем он натворит такое, что все будут долго ахать и охать. Увы, сплав необузданной энергии, способность к выстраиванию многоходовых интриг, всепоглощающий паразитизм и отсутствие всех сдерживающих факторов. Любой, кто взаимодействует с ним, заранее, и не предполагая этого, дает ему фору, так как в какой-то момент обнаруживает, что его партнер вовсе не придерживается оговоренных правил игры. Впрочем, Коровьев, учить вас я не буду. Опыт у вас ; дай Бог. Будьте строже и не девальвируйте высшие ценности, доверенные вам лично. Если мелкие исчадия ада станут встречаться на каждом шагу, что люди будут думать о вас? Они превратят вас в чучела дешевых цирковых клоунов. Будут пинать вас ногами, потешаясь вашей очевидной безобидности. Наши главные цели вам известны. Дело за вами.
С этими словами Воланд положил левую руку на правую. И опустил глаза, давая понять, что аудиенция окончена. Все разошлись.
2. Выход из абсурда – через еще больший абсурд
Дорога до цели, которая находилась на юге Средней Азии, не была долгой. Но мысли сменяли одна другую так быстро, что Воланд успел многое вспомнить и обдумать. Оценить то, что недавно произошло в России, оставаясь на месте, трудно. «Большое видится на расстоянии». И не обязательно во времени. Можно удалиться географически.
Воланд появлялся в России регулярно. Когда в первой трети двадцатого века высшие силы приняли решение организовать в России и Германии грандиозные социальные эксперименты, ему приходилось постоянно курсировать между этими странами. Вскоре человечеству, которое с энтузиазмом проверяло на прочность самые смелые идеи социального конструирования, предстояло обрести небывалое могущество. На первых порах, в основном, разрушительное. Увы, отсутствие опыта, позволяющего вовремя исправлять ошибки, неумение оценивать последствия принимаемых решений, незащищенность от произвола военных – все должно было привести к жесткому и агрессивному государственному устройству, которое, в свою очередь, будет угрожать существованию цивилизации на планете. Эксперименты, болезненные сами по себе, должны были стать упреждающей прививкой – благодаря ей люди не слишком рьяно будут пользоваться обретенным могуществом себе во вред. Впрочем, сами эксперименты весьма опасны, а утеря контроля над ними привела к катастрофическим событиям.
– Перед высшими силами, – рассуждал Воланд, – в тот момент стояла задача потруднее, чем сегодня для человека – создание управляемой термоядерной реакции. Ученые сдвинутся с мертвой точки, когда поймут, что термоядерная реакция – явление самоуправляемое, и извне оно поддается лишь частичному регулированию. Так и с нашими обучающими экспериментами. К сожалению, мы тоже поняли это не сразу, хотя то, что люди называют историческим опытом, имеется у нас в достатке.
И в России, и в Германии было легко организовать эксперимент и запустить его. Удержать эксперимент в заранее отведенных рамках оказалось невозможно. Остановить эксперимент в Германии смогла лишь грубая сила. Она вызвала огромные жертвы и тотальные разрушения. Да, горшки обжигают не боги. Но даже боги, взявшись за это нехитрое дело, часть горшков непременно побьют. Хорошо, если не все.
На протяжении длинной и многотрудной истории человечества Воланд без устали отдавал силы, стремясь сохранить равновесие среди тех, кто устроил очередной переворот или революцию! И всегда его ждала неудача. Увлекшиеся борьбой революционеры слабо ориентировались в обстановке, где требовалось не противостояние, а умение договариваться. А тот из них, кого революция провозгласила вождем, как правило, не видел пути безопасного расставания с неограниченной властью. Пред ним неотступно маячил призрак палача, готового при полной поддержке всегда недовольной толпы осуществить волю беспощадных противников режима.
Воланд помнил, как со временем нарастала тревожность Сталина. Сначала она проявлялась неявно и лишь проступала в сказанной Чкалову назидательной фразе: «Надо обязательно пользоваться парашютом, если в этом есть необходимость!» Затем потребовались многочисленные жертвы. И этими жертвами стали вполне конкретные люди. Потом для успокоения вождя уже планировались массовые расправы в не очень четко очерченных социальных группах. После войны тревожность становится абстрактной, ее обострение вызывает каждый, потенциально не свой. Выслушав болгарских коммунистов, которые убеждали вождя всех времен и народов, что расстреливать их политических противников не время, и спрашивали, не стоит ли подождать, Сталин сказал: «Я так думаю: сначала расстрелять, потом подождать.» Спустя время, он не доверял уже никому. Ложась спать далеко заполночь, мог невзначай бросить: «Вот утром встану – пойду искать грибы.» Сталин грибы не ел и, конечно же, никогда не искал. Это была провокация потенциального врага из обслуги. Вождь так и не узнал, что по тревоге подняли дивизию, которая с фонариками искала грибы, выкапывала и высаживала их около его ближней дачи.
По-настоящему радовали Сталина лишь проявления народной любви: «Выпьем за Родину! Выпьем за Сталина! Выпьем, и снова нальем!» Когда порочная национальная страсть трансформируется в восхищение вождем, происходит их взаимное усиление, перерастающие в непрерывное воспроизводство не очень качественного напитка, простых человеческих чувств и безграничного патриотизма. Так привычная российскому человеку форма разрядки привела к появлению успокоительного снадобья для вождя.
– Вожди всегда начинали процесс самоуничтожения с устранения ближайшего и наиболее авторитетного сподвижника. Если бы те двое, кого судьба выталкивала на вершину новой власти, вместо силовой борьбы могли вести между собой постоянный диалог, основа длительного баланса сил была бы заложена, а власть в этих условиях могла бы быстро эволюционировать, сохраняя преемственность и проверяя целесообразность нововведений, – рассуждал Воланд, вспоминая удачи и провалы, сопровождавшие его попытки способствовать такому развитию. – Дантон не смирился с произволом Робеспьера и французская революция лишилась своей привлекательности. Сталин не вынес популярности Троцкого, устранил его и, вернув Россию к худшим традициям деспотизма, предопределил собственную судьбу. Гитлер убрал Рэма и вынес приговор себе.
Это был самый болезненный для Воланда провал. Он понимал, что расчет исключительно на идейное единство, как это было в революцию в России, не оправдан. Поэтому в Германии Воланд сделал ставку на более сильные чувства – на взаимную сексуальную привязанность, связывающую двух мужчин. Увы, любовь к власти и ревность по отношению к ней оказались сильнее иной привязанности.
Отношения между российскими лидерами конца 80-х и начала 90-х уже не были для Воланда неожиданными. Он понимал, что Горбачев, убирая Ельцина, подал пример путчистам, а Ельцину – он вскоре откажется от альянса с Поповым – придется сделать ставку на самых алчных членов своего клана, которые обретут вскоре высший в криминальном мире статус Семьи.
Последний раз мессир прибыл в Россию в конце 1990-го года из Германии сразу после торжественных похорон государства под именем ГДР. В России предстояло нечто похожее, но более грандиозное. Завершался масштабный эксперимент, который более 70 лет проводился под девизом: «Будет людям счастье, счастье на века! У советской власти сила велика!»
– Если на этот раз все пройдет сравнительно мирно, то правы те, кто считает, что способность к быстрому обучению свойственна как отдельному человеку, так и человечеству в целом.
Эксперимент, проводившийся в Советской России, не предусматривал существования в стране экономики. Ее заменили система власти и управления хозяйством. Грань, отделяющая управление целым от самостоятельной жизни частного была искусственно устранена. Употреблять слово частное стало грехом. Можно было рассуждать лишь об управлении частью того целого, каким является все народное хозяйство Советского Союза. Воланду когда-то казалось, что очевидная абсурдность социальных идей, положенных в основу российского эксперимента, и первые неудачи заставят авторов или, на худой конец, их последователей пересмотреть свои взгляды, преобразовать их в более реалистические. Но этого не произошло. Те, на ком эксперимент проводился, приспособились к его условиям, нашли в его рамках свой интерес и поступиться им уже не желали. К тому же, экспериментальная проверка нового социального устройства выявила не только негативные, но и привлекательные его стороны. Это означало, что оно несло в себе определенный конструктивный смысл, а полученный в эксперименте опыт мог оказаться привлекательным и для обществ, устроенных иначе.
В августе 91-го планы Воланда рухнули, а сам он получил сокрушительный удар по самолюбию. Он понимал, что только новичку россияне кажутся консервативными. На самом деле развитие событий в этой стране плохо предсказуемо, так как значительные по численности группы населения обладают удивительной подвижностью. Гибкая система ценностей и этических установок позволяет им ради достижения избранных целей или чтобы просто выжить в новых условиях, поменять в своей жизни все. Воланд постоянно держал это обстоятельство в голове и все-таки не упредил развитие событий. Просто поддался суете и пробыл в Германии дольше, чем нужно. А Россию, где действительно требовалось его участие, упустил. Положился на эфемерную прочность системы и авторитет того, кто руководил страной.
Впрочем, Воланд мог бы насторожиться еще летом 85-го, когда началась славная антиалкогольная кампания. Уже тогда проявилась способность руководства принимать странные решения и упорно настаивать на их реализации. Правда, лидерам государства подобное поведение долго сходило с рук, и это многих сбивало с толку.
– Наверное, Россия обладает какой-то необъяснимой устойчивостью к идиотизму руководителей и абсурду принимаемых ими решений, – рассуждал тогда Воланд, и тем самым окончательно усыпил свою бдительность.
Во второй половине 80-х годов советское руководство действовало решительно, но на ощупь. Удивляться было нечему, ибо многолетняя жизнь в окружении химер воспитала особый вид руководителей. Они ловко ориентировались в массе необъяснимых условностей планового хозяйства и не умели работать в иной обстановке. То, что в России второй половины восьмидесятых называли переходом к рынку, в конечном счете, означало разрушение старого хозяйства при отсутствии замены.
Воланд помнил, с каким жаром уверял его Бегемот, что ЕБН будет управлять страной более эффективно, чем МС. Что ЕБН чего-то не допустит, а что-то, наоборот, сделает. И освободившаяся от пут абсурда страна заиграет и расцветет. А в мире будет обеспечено дорогое сердцу мессира равновесие.
Воланд не ожидал, что главными советскими коммунистами так завладеет желание стать первыми российскими капиталистами, что никто не сможет остановить разграбление страны. И уж совсем не предполагал он столь быстрого распада могучего государства.
Абсурд – всеобщий и вездесущий, оказался главной особенностью советского строя. Он определил и пути своего преодоления – через еще больший абсурд!
Уже с первыми глотками свободы в оттепель 56-го советские люди все отчетливее воспринимают свое существование как жизнь в условиях абсурда. В Москве становятся популярными абстрактные и абсурдные анекдоты.
Очередь в аптеку. Прохожий становится в хвост. Спустя час спрашивает:
– За чем очередь?
– За пузлом.
Еще через час:
– А что такое «пузло»?
– Это – порошок. От тигров.
– Но у нас же нет тигров!
– Не волнуйтесь! Пузло тоже не настоящее.
Пересказывали с особым удовольствием и такой анекдот.
Еврейский пиратский корабль. На мостике стоит капитан и говорит в переговорную трубу:
– Топка! Топка, это вы?
– Мы.
– Что вы делаете? Топите?
– Топим.
– Чем топите?
– Дровами.
– Какими дровами?
– Прямыми.
– Топите кривыми! Будем заворачивать!
Перебирая в уме все причудливые формы правления, которые успела увидеть История цивилизованных и развитых государств, мессир так и не нашел ничего более абсурдного с точки зрения экономики, чем изобретения реформы 1965 года в России. Даже замена денег булыжниками привела бы к не столь странному поведению хозяйственных руководителей, как ориентация на показатель валового продукта.
Тем не менее, Россия долго жила и в этих условиях. Благодаря чему? Для Воланда это не было загадкой. Как всегда, страну спасло одно из качеств российского человека. В данном случае – его природный нигилизм в сочетании с удивительной доброжелательностью. Он, конечно, будет сетовать, что приходится кривить душой, но постарается и разумное решение принять, и плановые показатели соблюсти. Правда, перед перестройкой все чаще стали появляться руководители с менталитетом войскового старшины, и абсурда в жизни страны они прибавили.
Впрочем, похоже на истину, что крупная страна с достаточно развитой экономикой может выйти из многолетнего состояния абсурда только пройдя через новый абсурд, в чем-то более масштабный. Оживляющие флюиды свободы от необходимости пройти через это не спасают.
В мозгу сами собой всплывали события недавнего августа и по сути правильные, но, в конечном счете, бессмысленные и бесполезные действия его подручных.
Летом 91-го больше всех суетился Бегемот. От общения со своими приятелями из числа тех, что толкутся на политической кухне, он излишне политизировался и перестал сохранять предписанный каждому члену команды Воланда холодный нейтралитет. Мессир на это не реагировал. Когда общие планы трещат по швам, не резон сдерживать индивидуальную инициативу.
К тому же, мессир сочувствовал Бегемоту, чье бессмертие было условным. Команда Воланда уже несколько тысячелетий выполняла поручение Всевышнего – сохранить на Земле человеческую цивилизацию. Однако неудача не исключалась. Если человечество все-таки себя уничтожит или не сохранит, то на планете воцарится цивилизация крыс. Этот план Всевышнего из всей команды знал только Воланд. Впрочем, люди вот-вот расшифруют геном крысы и с удивлением обнаружат его удивительное сходство с геномом человека.
– Наверное, больше всего их удивит тождественность генов, отвечающих за появление хвоста, – подумал Воланд не без легкого злорадства. – Он представил себе людей с длинными крысиными хвостами. –Кажется, они и сами до этого додумались, – мессир напряг память, вспоминая, у кого из великих художников он уже видел подобное изображение. – Да и какая разница, у кого. Но не хотелось бы потратить вторую половину своей бесконечной жизни, – Воланд хмыкнул по поводу двух половин бесконечного, одна из которых к тому моменту уже станет конечной, – на обучение крыс всем премудростям, усвоенным за свою длинную историю человечеством. Впрочем, подождем, пока люди узнают, что они разместились в качестве биологического вида где-то между крысой и свиньей. Быть может, после этого открытия они станут скромнее.
Воланд обязан был делать все возможное, чтобы человечество не погибло, и одновременно готовить осуществление альтернативы на случай провала. Последнее было делом нелегким, ибо крысы так привыкли жить рядом с человеком и за счет человека, что исчезновение людей могло завершиться исчезновением крыс. Мессир тренировал их социальную структуру, заставляя противостоять людям и умело защищаться от них. Но главное заключалось в том, чтобы сделать крыс полноценными наследниками людей. Советский социализм должен был решить и эту задачу.
Воланд вспомнил про эксперименты с крысами, до которых додумались люди. Они обучали крысу умению быстро отыскивать сало внутри сложного лабиринта, а затем скармливали мясо ученой крысы молодой и невежественной. Эта вторая крыса обучалась много быстрее первой. Люди пришли к правильному выводу: мясо крысы обладало памятью на биологическом, молекулярном уровне. Это открывало невиданные возможности. Если человечеству все-таки суждено погибнуть, а на смену ему придут крысы, то обучение последних умениям и навыкам, приобретенным людьми, начнется сразу же, как только крысы станут пожирать мясо людей регулярно и в больших количествах. Человеческое мясо – Воланд знал это наверняка – тоже обладало памятью на молекулярном уровне.
Предстояло убедиться в том, что мясо крысы может содержать информацию, которую человек способен воспринять. Тогда можно будет рассчитывать и на существование обратной связи.
Первой была опробована модель скармливания людям мяса крыс и регулярной регистрации результатов. Венгры производили после войны в довольно больших количествах колбасу, содержащую мясо нутрии. Главным для них был мех этой водяной крысы, но и мясо следовало разумным образом использовать. Опыт превзошел ожидания. Колбаса, получившая наименование «дюлай», оказалась вкусной и приобрела популярность среди населения Советского Союза. Эта колбаса обладала удивительным свойством: человек к ней привыкал. Он запоминал ее вкус и постоянно тянулся к холодильнику, отрезая тоненькие кусочки.
Среди коллег Воланда на эту колбасу, конечно же, клюнул Бегемот. Совсем случайно мессир обнаружил, что Кот делает большие запасы этой перченой колбасы, хотя до того выказывал к перцу явное отвращение. Только спустя время Воланд понял, что Бегемот стал жертвой привыкания, вызванного наличием у мяса нутрии, как и у мяса других крыс, памяти на биологическом уровне. А поняв это, мессир реализовал вторую модель уже целенаправленно.
Вторая модель опиралась на очевидные свойства любой хозяйствующей единицы, которая всегда стремится к экспансии. При социализме сопротивление подобным стремлениям почти отсутствовало, а реализация целей зависела исключительно от воли руководства. Так на российских мясокомбинатах появились грандиозные цеха по производству колбас. В каждом таком цеху стояла огромная мясорубка, способная смолоть в фарш жилы, хрящи, пленки и частично кожу разделываемых животных. Но цеха были настолько большими, что истребить в них крыс оказалось невозможно. Травить крыс нельзя – это может стать угрозой для потребителя колбасы. Крыс ловили. Но больше их гибло непосредственно в гигантских мясорубках. Увлекшись добычей, крыса не успевала среагировать в момент очередной загрузки сырья в мясорубку и ее заживо размалывали. Весь цех оглашался при этом душераздирающим воплем, перенести который могли лишь закаленные работники мясокомбината. Вареную колбасу, как правило, они не ели.
Однако популярность той же вареной колбасы среди населения непонятным образом росла. Когда в начале девяностых с вареной колбасой возникли перебои, а затем она стала недоступной для основного населения, в стране возникла угроза колбасных бунтов. Удивительным было то обстоятельство, что в эти же годы содержать скот стало невыгодно, и мясо появилось на прилавках магазинов по ценам существенно ниже цены на вареную колбасу. Народ мясо не брал и требовал вареной колбасы.
Воланд считал эксперимент удавшимся: привыкание к вареной колбасе обеспечивало даже небольшое содержание в ней крысятины. Важное подтверждение того, что крысы и люди могут извлекать информацию из мяса друг друга было получено.
Так вот, в случае гибели человечества Бегемот будет навсегда вычеркнут из дальнейшей жизни планеты, в то время как остальные члены бригады Воланда должны будут приспособиться к новым условиям. Зная это, мессир не обращал серьезного внимания на излишнюю привязанность Бегемота к людским проблемам и прощал ему некоторые нарушения корпоративной этики.
Отправляясь в очередной раз спасать Россию, Бегемот убеждал Воланда:
– Нужен баланс между интересами МС и ЕБН. Если этот баланс найти, то перемены окажутся и реальными, и конструктивными.
Воланд постепенно склонялся к мысли, что уже запущенные в России процессы невозможно ни остановить, ни даже скорректировать. Отношения двух лидеров серьезно повлиять ни на что не могли. Жизнь принимала только то, что угодно было советской бюрократии, как военной, так и не связанной с войной непосредственно. А бюрократия соглашалась лишь на те перемены, которые позволяли ей, уже накопившей во время перестройки солидный жирок, во-первых, сохранить его, во-вторых, по возможности продолжать его наращивать, в-третьих, свободно и без оглядки на прокурора пользоваться всеми благами, которые она способна приобрести. Как бы ни пытались МС и ЕБН, вместе или поодиночке, влиять на симпатии или антипатии своего или подчиненного аппарата, тот твердо отстаивал только свои интересы.
3. Путч
Александр Симкин спал бесформенным утренним сном делового человека. Дорога каждая минута, проведенная утром в постели! Это особенно хорошо известно тем, для кого прошедший день был днем забот и переживаний, которые продолжали неотвязно крутиться в мозгу, живя своей собственной жизнью и не интересуясь неудобствами, что доставляют утомленному общением с ними персонажу. Увы, Александр был именно таким человеком, и потому спал ранним утром 19 августа 1991 года особенно глубоко и почти безмятежно. Недаром говорят, что утро вечера мудренее. Утром все меняется: человек отдохнул, он полон сил и оптимизма, а все неприятности и видения, что одолевали его в начале ночи, стараясь предстать кошмарами, утомленные и обескураженные, не смеют напомнить о себе слишком грубо, да и сил на это к утру у них уже нет.
Блаженство утреннего сна нарушил телефонный звонок, одновременно резкий и жалобный как крик потерявшего ориентацию на пожаре. Не откликнуться на такой зов Симкин не мог, он был человеком отзывчивым и сострадательным.
– Наверное, кому-то очень надо, – успел подумать он, поднимая телефонную трубку. – Да-да, я слушаю, – проговорил он поспешно и чуть виновато, ибо, как ему показалось, телефон звонил дольше положенного, а он – Симкин, заставил абонента ждать и тревожиться.
– Ты еще ничего не знаешь? – в трубке прозвучал уверенно квакающий голос его заместителя и руководителя иностранного отдела. – Тогда включи телевизор, терпеливо его посмотри и подумай. Я перезвоню, чтобы получить указания.
Было около 7 утра. Телевизор вел себя странно.
Диктор дочитал тревожным голосом текст. Сделал паузу. Известил слушателей: «Мы передавали заявление Государственного комитета по чрезвычайному положению.» Появилась заставка балета и началась трансляция записи балета «Лебединое озеро». Никаких комментариев не было. Показ шел как нечто само по себе важное и значительное, а спустя короткое время выяснилось, что к тому же и патриотическое. Пощелкав переключателем каналов, Симкин с удивлением обнаружил, что работают все каналы телевидения и все они исправно показывают одно и то же. Когда через некоторое время трансляция балета прервалась, диктор тем же значительным и полным тревожных нот голосом стал зачитывать заявление ГКЧП вновь и дополнил его чтением актов этого нового органа беспрекословного и безусловного управления государством.
– Ну, как? Понял теперь, где раки зимуют? Что будем делать? – вновь проквакал телефон голосом зама по иностранным делам.
– Я еду в мэрию, а потом к себе. Там и решим, – Симкин уже готов был выйти на улицу. Не успел он положить трубку, как телефон зазвонил вновь. Как-то уныло протяжно и настырно. Так он звонил, когда поговорить с Симкиным намеревался его немного странный, но весьма популярный и импонирующий Симкину своим отношением к жизни его приятель Бегемот.
– Кажется не резон сидеть сложа руки в такое ответственное время, – промурлыкал Бегемот. – Я хочу тебя видеть и погулять вместе.
«Погулять вместе» означало, что Бегемот собирается в очередной раз просить Симкина «взять его с собой». Это сущее «исчадие ада» – Симкин звал Бегемота именно так – любило разгуливать, разместившись внутри Симкина и самым наглым образом участвуя во всех его встречах.
– Стоит ли переживать? – говорил Бегемот в ответ на нерешительные протесты Симкина. – Тебе со мною даже лучше. Уж спокойнее, точно. Я же не позволяю тебе ошибаться. А ты так к этому склонен.
– Хорошо! Приходи к мэрии. Я буду там через полчаса.
Встреча состоялась и все произошло так, как происходило уже не один раз. Бегемот аккуратно, даже с особой нежностью проник в тело Симкина – при случае мы опишем этот процесс более подробно – они оба, но в одном лице, отправились в Моссовет, где с недавних пор разместилась мэрия, – в это замечательное красное здание на Тверской, которое знает каждый москвич и с особой гордостью демонстрирует приезжим.
В этот ранний час в мэрии никого из крупных чиновников не было. Мэр Гавриил Попов возвращался из отпуска только к вечеру. Вице-мэр срочно уехал к ЕБН обсудить обстановку. По коридорам ходил взъерошенный депутат Моссовета, руководитель городского отделения Демократический России, с экзотической фамилией Борец, обладавший стойкостью в политических баталиях и несколько флегматичной внешностью отрешенного от мирских дел человека.
– Что будем делать? – спросил Бегемота Володя Борец, полагая, что говорит с Симкиным. – Мне позвонили, что на Москву движутся колонны танков.
– У тебя налажена система тревожного оповещения, как у Тимура с его командой. Так вот, передай по связи всем членам ДемРоссии свою директиву: Солдат встречать радушно. Махать им руками, платками, прыгать от радости. Главное – кормить. Выносить все самое вкусное и безжалостно кормить! Сытый солдат в тех, кто его кормит, стреляет неохотно.
Информация ДемРоссии опередила танки. Солдат встречали с таким радушием, какого те никогда не видели. Город нес им все, что по русской традиции хранил для дорогих гостей. Рестораны посылали официантов с подносами и тележками. Позднее на ночном совещании министр обороны с ужасом заметит:
– Разложение войск, введенных в Москву, происходит в течение четырех часов, после чего этот контингент для выполнения специальных заданий использован быть не может.
Что имел в виду министр под специальными заданиями, сказать трудно. В чем он был безусловно прав, так это в том, что стрелять по москвичам солдаты не станут.
К 11 часам Бегемот появился в офисе своего друга. Или, точнее, в своем офисе появился Симкин, а Бегемот находился у него внутри. Собственный демон Симкина имел вполне покладистый характер и к регулярным внедрениям Бегемота относился спокойно. Симкин в те моменты, когда они с Бегемотом составляли одно целое, чувствовал себя увереннее. Поэтому предстоящие в эти нелегкие дни встречи Симкин согласился провести, не расставаясь с своим приятелем.
Вскоре Симкину позвонил первый зам. начальника управления КГБ по Москве Карабасов и сразу пришел. Он входил в рабочую группу, что готовила приход к власти ГКЧП, но сомнения в правильности этих действий его не покидали. Хотелось посоветоваться, услышать стороннюю оценку событий, понять, что всех ожидает в ближайшем будущем. Он приходил сюда и в период подготовки переворота, но лишь загадочно молчал, глядя в глаза хозяина кабинета, как бы говоря ему:
– Что же ты, дурашка, вовсе не думаешь о грозящей всем вам опасности. И тебе, и твоему мэру со всякими там префектами не поздоровится. Помог бы я вам по дружбе, да права не имею государственную тайну раскрыть.
А сейчас можно было обсудить уже случившееся и переставшее быть тайной. В беседе солировал хозяин кабинета:
– При самом лучшем раскладе, – объяснял он гостю, – ГКЧП сможет удержаться у власти не более месяца. Это притом, что их действия будут безошибочны. Через месяц их съест экономика, с которой они, как и их предшественники, не знают, что делать. Не забывайте, к тому же, что и армия уже не та. Сегодняшний солдат успел насмотреться свободолюбивых передач по ТВ, его мозги включились и уже работают, он думает сам и не любой приказ станет безропотно исполнять. Так что шансов у вас мало. И главная ваша забота сегодня – спасти себя от завтрашней власти, которая непременно спросит, зачем и на каком основании вы все это устроили. Лучший выход для всех – найти приемлемый компромисс, который восстановит нарушенное вами равновесие.
Зам был озабочен. Уходя, обещал поддерживать контакт.
Симкин вспомнил, как в воскресенье накануне Первого мая, кажется, 28 апреля, вечером он неожиданно встретил Карабасова в пустом и неосвещенном здании Моссовета на пятом этаже. Симкин окликнул его. Поздоровались.
– Да, вот, – посетовал Карабасов, – иду с протестом к вице-мэру. – Смотри, что ваши демократы удумали. Два митинга: сначала коммунисты пойдут на Красную площадь и будут там митинговать, а демократы на Манежной площади проведут свой митинг, после чего тоже пойдут на Красную площадь. Я – профессионал. Таких первомайских, октябрьских и других мероприятий провел великое множество. И ни разу серьезных эксцессов не было. А когда один удумал дурное, так его тут же и взяли. Моргнуть не успел, ни то что прицельно выстрелить.
– И какая же у вас технология? – поинтересовался Симкин.
– А технология у меня простая, как бублик. Каждая колонна идет на Красную площадь своим маршрутом. И люди в колонне друг друга знают. Идут-то по предприятиям, по районам, во главе с руководством. Как только колонна входит на территорию Садового кольца, к ней присоединяются наши сотрудники. Ходят вдоль колонны, знакомятся. Мы твердо знаем: москвич на террористический акт не пойдет. Так за многие годы сложилось, что не пойдет, и все. Иногородний, а их видно сразу, – другое дело. За ним нужен глаз. Вот наши сотрудники и глядят. Тот, кто оружие приготовил, волнуется. Поправит его или просто потрогает. Для спокойствия и для уверенности. Наш сотрудник это заметит. И, будьте спокойны, около такого субъекта обязательно кто-то опытный и внимательный будет находиться до самой Красной площади. Ну а как войдет колонна внутрь бульварного кольца, то число сотрудников увеличивается, и они строго следят, чтобы никто новый к колонне не присоединился. Такая технология и позволяет мне гарантировать безопасность тех, кто стоит на Мавзолее и принимает парад. А теперь моя технология нарушена. Другой у меня нет. И за два дня я ее не отработаю. Так что проводите два митинга, но безо всяких гарантий с моей стороны. Вот и иду сообщить об этом вице-мэру.
– Не ходите к нему. Не тревожьте человека по пустякам. Сначала я расскажу вам анекдот, который мне очень помог в понимании жизни.
Приходит Дмитрий Филиппович домой и видит: на Марье Ивановне лица нет.
– Марья Ивановна, что с вами? На вас лица нет.
– Ой, Дмитрий Филиппович, и не знаю, как сказать.
– А вы говорите как есть.
– Третий день один и тот же мужской голос спрашивает по телефону: «Марья Ивановна, вы женщина?» Я говорю: «Да.» А он: «У вас первичные признаки этого имеются?» Тут я трубку и вешаю.
– Одно могу вам сказать: напрасно! Пригласили бы человека, поговорили бы с ним, глядишь и помогли бы ему с заботой справиться.
Звонит телефон. Марья Ивановна снимает трубку.
– Марья Ивановна, вы женщина?
– Да, – говорит Марья Ивановна.
– У вас первичные признаки этого есть?
– Есть.
– Можно к вам зайти?
– Заходите.
– Через минуту буду.
Дмитрий Филиппович прячется за дверь. Дверь открывается, входит сосед.
– Марья Ивановна, так вы женщина? И первичные признаки этого у вас при себе имеются?
– Имеются.
– Так что же ваш Дмитрий Филиппович на моей жене скачет?!
– Так вот, продолжил Симкин. Я в подобной ситуации оказаться не хочу. И своих друзей не подставлю. Поэтому всего лишь за бутылку коньяка я решу ваши проблемы уже сегодня. Что произойдет Первого мая? Сначала вся страна увидит по ТВ митинг коммунистов. Услышит их речи и поймет, что имеет дело с теми, кому доверять власть ни в коем случае нельзя. А через час страна услышит речи демократов. И, увы, убедится, что они не лучше. А на носу выборы. Хорошенькая реклама и тем, и другим! Так вот, ваши аргументы справедливы! Поэтому я пойду и уговорю демократов отказаться от своего митинга. Пусть страна видит глупость только ваших ораторов. С другими она познакомиться позднее.
Тогда так и сделали. Пошли группой на Красную площадь, постояли у Лобного места, обмозговали обстановку и решили демократический митинг не проводить.
Воспоминания, которым предавался Симкин, немало позабавив ими находящегося в нем Бегемота, прервал новый посетитель. Это был начальник одной из семи служб того же московского управления. Он был взволнован, некоторое время приходил в себя, молча пил чай, и, наконец, сказал, что четверо из семи его коллег решили: ГКЧП не признавать, свое руководство осудить и арестовать как участников государственного переворота.
Пришлось увещевать и его.
; Вы же избрали роль провокаторов, а видите себя героями. Хотите знать, к чему приведет ваш шаг? Тогда сначала скажите, чем вы намерены сражаться? Если табельным оружием, то вас возьмут те же ребята с автоматами, что охраняют вашу коробочку на Лубянке. Это не все. Уже началось противостояние у Белого Дома, куда прибыл ЕБН. Все гадают, будут брать его штурмом или нет. На штурм надо решиться. Это трудный шаг. Не всякий отважится отдать приказ: а вдруг завтра все перевернется? С вами же церемониться не будут, ибо ваш поступок – бунт. Что делать с бунтовщиками из конторы, известно. Против вас применят силу, и сделают это с особым удовольствием. Рубикон будет перейден. Лиха беда начало. Штурм Белого Дома произойдет в рамках подавления мятежа спецслужб. Так что сидите пока тихо и ждите развития событий. Не приносите себя в жертву. Герои еще могут понадобиться.
К позднему вечеру ждали мэра. Он должен был прилететь из Киргизии.
Позвонили Карабасову, с которым недавно расстались.
– Вечером прилетает мэр. Возможно всякое, а мы должны обеспечить его безопасность. Поэтому поедем его встречать вместе на вашей машине. Так спокойнее и надежнее.
Увы, найти Карабасова после этого разговора не удалось. Он уже получил устное распоряжение арестовать мэра, правда, без точного указания срока, в течение которого распоряжение следовало исполнить. Поэтому он решил повременить и с арестом, и с встречей, ибо и то, и другое стало бы с его стороны провокацией. Впрочем, приглашение встречать мэра ему сделали, зная почти наверняка, что оно не будет принято. От Карабасова требовалась именно та реакция, которая и была достигнута: нужно было нейтрализовать распоряжение об аресте, если оно ему уже поступило.
Следующим объектом мелких провокаций Бегемота и Симкина стал один из руководителей города с авторитетным партийным прошлым. Его чтила партийная верхушка Москвы, которая объявила себя новой властью. Симкин обратился к нему с тем же предложением – ехать вместе с ним, на его машине встречать мэра, дабы избежать возможных эксцессов. Согласие было получено, но связь и с этим городским руководителем прервалась. Он старательно объезжал стройки.
Реально встречать мэра должен был его управляющий делами, и он эту встречу тщательно подготовил. Как только мэр вышел из самолета, к трапу подкатили машины с охраной и немедленно умчали его с территории аэропорта. Так что осуществить арест малыми силами было нереально. Попытка могла закончиться крупным эксцессом, где победа не обязательно оказалась бы на стороне самозванной власти.
День 19 августа Коровьев тоже провел не без пользы. Не то чтобы идея защиты Белого дома захватила его целиком, но ассоциации вызвала и интерес пробудила. Особенно порадовало Коровьева появление около оплота демократии танков, вставших на его защиту.
– Если символом уходящей власти был вождь на броневике, то завершить ее господство должна не менее впечатляющая фигура. И танк для такой фигуры будет достойным постаментом, – хитро подмигивая встречным, рассуждал про себя Коровьев.
Вскоре на площади появился ЕБН. Он выразительно жестикулировал и что-то темпераментно говорил окружившим его защитникам Белого дома.
– Пусть говорит всем, – заорал неожиданно Коровьев с такой силой, что его омерзительный фальцет отозвался в ушах каждого скрежетом металла по стеклу. Понимая, что общее внимание завоевано и не подчиниться ему невозможно, Коровьев уже жестко и безапелляционно приказал: – Пусть говорит с танка! – и ринулся к ЕБН, подсаживая его на танк.
Толпа орала: «С танка! Пусть говорит с танка! Борис, ты прав! Говори!» Кто-то протянул кумиру руку и буквально втащил его на броню. ЕБН сказал надгробную речь по уходящему с политической сцены режиму. И хотя власть все еще была в руках представляющих этот режим силовиков, ЕБН прочил им и ему, то есть режиму, неизбежную гибель и забвение. Впрочем, при всей героике происходящего, ЕБН был обыкновенным человеком со своими страхами и предрассудками. Он понимал, что ждет его в случае поражения, и подбадривая своих сторонников, поддерживал надежду на успех в своем собственном сердце.
Гавриил Попов приехал в свою резиденцию около полуночи, и отягощенный Бегемотом Симкин прошел в кабинет мэра прежде, чем кто-либо опомнился. Посетовав на криминальное развитие событий, Симкин сказал:
– Ты понимаешь, что полная и окончательная победа любой из противостоящих сторон гибельна для государства? Кто бы ни победил, он низведет роль оппонентов до ничтожных масштабов. Равновесие будет нарушено, и снова начнется период всевластия. Вопрос только в том, чье это будет всевластие? – Мэр понимал и поэтому внимательно слушал. – Вывод отсюда простой: необходимо срочно начать переговоры. Если ты дашь мне полномочия, я попытаюсь это устроить.
Мэр согласился.
Его реакции были не совсем обычными. Более мягкими, чем всегда. В его поведении в этот первый вечер после возвращения в столицу, где утром все непонятным образом смешалось, чувствовалось смятение. Конечно, сказывалась усталость от утренних переживаний, от трудностей с вылетом в Москву, наконец, от самой дороги. Но то был фон, который мешал ему скрыть свое состояние. Смятение проявлялось в большей, чем обычно, медлительности и в том идущем изнутри оцепенении, которое приходилось преодолевать. Наверное, у него слегка кружилась голова, и он продолжал действовать частично «на автопилоте». Завтра от всех этих состояний не останется и следа.
Утром 20-го мэр был уже совсем другим. Уверенный в себе и даже радушный. Вице-мэр и управделами подготовили проект распоряжения в связи с образованием ГКЧП. Была при этом и вчерашняя парочка. Снова в одном лице. Проект раздали и принялись обсуждать. В нем говорилось, что ГКЧП – незаконное образование и потому каждый, кто поддерживает ГКЧП, ставит себя вне закона. Именно так будет относиться к этим лицам, физическим или юридическим, мэрия. Того, кто находится вне закона, распоряжение отлучает от всех коммунальных благ, которыми мэрия имеет счастье распоряжаться. «Все государственные и общественные органы и организации, а также средства массовой информации, поддержавшие ГКЧП, – говорилось в проекте, – отключить от снабжения электроэнергией и водой.»
Даже видавшие многое Бегемот и Симкин не выдержали испытания таким текстом. Возмутились оба и вполне искренне. Но сначала решили уточнить позицию тех, кто этот текст составил:
– Скажите, на все ли государственные органы, поддержавшие ГКЧП, распространяется предусмотренная распоряжением санкция?
Вопрос оказался риторическим. Составители подвоха не учуяли и согласно кивали, мол, сам видишь, что это так.
– Возьмем Совет Министров. Он ГКЧП поддержал и потому подпадает под предусмотренные распоряжением санкции. Но Совет Министров – конституционный орган, управляющий страной. Если мэрия прекратит подачу воды и электроэнергии в здание Совета Министров, то она сама поставит себя вне закона. Поэтому Совет Министров надо бы исключить. Но и Минобороны с Генштабом, и КГБ, и МВД тоже придется исключить. Иначе хлопот не оберешься. Что бы они в ответ не предприняли, будут правы. Остальные министры активной позиции не заняли, а потому нет оснований применять к ним санкции. Но эти основания могут появиться. Возникает вопрос: как отделить тех, кто подпадает под санкции, от тех, кого трогать нельзя? И вопрос этот не единственный.
Попытались выяснить, как быть, если в одном здании размещены две газеты, причем одна поддержала ГКЧП, а другая – нет. Отключить же от коммунальных благ можно только обе газеты одновременно.
Присутствующие погоревали. Текст распоряжения хотя и остался грозным, но коммунальных санкций в нем не было.
После совещания у мэра парочка занялась организацией переговоров с ГКЧП. Связались с Карабасовым и попросили его договориться о первой встрече с представителем другой стороны. К 15 часам реакции не последовало. Пришлось самим выходить на первого зама председателя КГБ Яблонько. Встретились с его помощником, который через некоторое время сообщил, что переговоры могут начаться следующим утром.
Вечером тревога в городе стала нарастать. Ползли слухи о неизбежности ночного штурма Белого дома. Все силы защитников стягивались на Красную Пресню. К полуночи заморосил дождь. Помаявшись в раздумьях, где сегодня следует быть, Симкин и Бегемот отправились в другое неспокойное место – к кабинету мэра, чтобы быть там в случае штурма. Выяснилось, что Симкина искал Карабасов. С ним связались и пригласили его приехать. Через полчаса он уже был в мэрии.
На этот раз Бегемот не стал ограничивать себя в средствах воздействия на собеседника.
– А нам нужна всего одна победа. Одна на всех! Мы за ценой не постоим, – беззвучно мурлыкал Кот, глядя глазами Симкина в глаза Карабасову и постепенно овладевая его подсознанием.
Карабасов поддался легко, так как подвоха со стороны Симкина не ожидал. Их долгое знакомство не было омрачено даже легким недоразумением. Сигнал, что Кот со своей задачей справился, подал сам Карабасов, напевая тот же мотив про победу. Оставалось сформировать ему правильные установки и предоставить возможность действовать самостоятельно. Начали с темы переговоров.
– Я так и не дождался от вас ответа на предложение начать переговоры. Пришлось договариваться с Яблонько. Переговоры начнутся завтра утром.
Эти безобидные фразы привели Карабасова в шок. Он смотрел на собеседника то ли недоверчиво, то ли ошалело. Такого не может и не должно быть. Симкин возглавлял учреждение, принадлежащее городу, и потому находился в ведении управления, где служил Карабасов. Если же Симкин с тем или иным предложением обращался в центральный аппарат КГБ, то об этом полагалось тут же сообщить руководству курирующего Симкина управления, то есть ему – Карабасову. Однако сообщения не было. Переговоры назначены, а председателя КГБ никто о них не проинформировал. Это он знал точно, так как час назад председателю потребовался Яблонько, но его нигде не нашли. «Этот хитрый лис что-то почуял, снюхался с командой ЕБН и на время лег на дно», – догадка больно резанула Карабасова. Он понял, что совсем скоро самой актуальной фигурой в их московской конторе станет козел. Тот, кого называют козлом отпущения. И на эту роль могут торжественно пригласить его.
Задача, которую ставил перед собой Бегемот, была уже решена. Остальное можно сделать в дороге.
– Главное сейчас – удержать всех от кровопролития. Те, кто первым решится применить силу и пролить кровь, будут прокляты следующими поколениями и проклятие это ляжет на их потомков, – вдохновенно говорил Симкин, даже не подозревая, что два часа назад Карабасов получил приказ начать подготовку штурма Белого дома. – А теперь надо расходиться. У меня утром нелегкие переговоры и перед ними надо выспаться. Поэтому мы на вашей машине сначала отвезем вас, а затем она подбросит до дому меня. Не то я не разберусь, как мне быть с вашим комендантским часом. Неровен час, заберут в околоток и продержат, сколько им вздумается.
Карабасов великодушно согласился. Ни один мускул не дрогнул на его лице во время этого нелегкого разговора. Даже мельчайшего намека на то, что он намерен предпринять, ни разу не проскользнуло.
Оставшись один и сидя на заднем сидении чистенькой начальственной волги с мигалкой, Симкин глядел на пустынные улицы, лишенные привычной для летней Москвы ненавязчивой ночной суеты. Отсутствие людей делало их темными. Симкин почему-то подумал: «Если бы европейские женщины в больших городах ходили с голой жопой, ночью было бы гораздо светлее.»
Вернувшись к себе в кабинет, Карабасов нашел по телефону своего шефа, который в эти дни неотлучно сопровождал председателя, связался с ним, сообщил, что Яблонько дал согласие другой стороне на сепаратные переговоры и, с точки зрения его – Карабасова, поступил правильно. От имени всего коллектива управления Карабасов официально заявляет, что оно отказывается выполнять распоряжения ГКЧП, и в штурме Белого Дома участвовать не будет.
С рассветом провал путча вырисовывался все контрастнее. К полудню сомнений в этом не осталось. Переговоры вести было уже не с кем.
Утро 22 августа началось для Симкина с визита руководителя одной из тех самых семи служб, что входят в состав московского управления. Гость был встревожен.
– Сейчас, когда реальной власти фактически нет, может произойти всякое. У нас есть люди, способные выполнить любой приказ руководства. И нет ясности с тем, кто имеет право такие приказы отдавать. Поэтому опасность исключительно велика. Угрозу нужно срочно нейтрализовать.
Симкин и Бегемот начали действовать немедленно. Звонок Карабасову с просьбой срочно собрать коллегию управления, на которой Симкин выступит. Вопрос о том, почему это должен сделать именно Симкин, не возник. Слишком много необъяснимого и невероятного случилось за прошедшие три дня, чтобы активные участники событий сохранили способность сомневаться. Тот, кто в такие моменты принимает бремя ответственности на себя, получает на какое-то время право решать. Уже завтра жизнь начнет входить в обычные бюрократические рамки. Но это будет завтра или через неделю, или через месяц. А сегодня – настоящая демократия. «Гуляй, рванина, от рубля и выше!»
Народу набилось много, хотя после звонка Карабасову прошло менее часа. Пришли не только члены коллегии.
Симкин сказал проникновенную речь.
– Коллектив управления проявил в трудных условиях одновременно и мужество, и мудрость. В эти минуты мэр выступает перед московскими законодателями и он непременно отметит вашу роль в ликвидации путча. Перед каждым из вас в эти дни стояла труднейшая дилемма, поскольку предстояло сделать выбор между совестью и присягой. Большая часть сотрудников, сохранив верность присяге, не поступилась совестью. Спасибо вам за это. Система власти в стране будет существенно изменена. Но любая власть нуждается в спецслужбах. Поэтому без работы вы не останетесь.
– Вам известно, что многие члены коллегии поддержали ГКЧП, а некоторые входили в штаб, который все подготовил, – это был звучный молодой голос человека, стоящего у дверей. – Считаете ли вы, что после провала переворота коллегия в полном составе должна подать в отставку?
– В обычной обстановке я бы не стал отвечать на ваш вопрос, ибо не мне давать такие рекомендации. Но сегодня особый случай, и поэтому я поделюсь с вами своими мыслями. На мой взгляд, коллективная отставка коллегии позволяет, прикрывшись коллективным решением, уйти от персональной ответственности. По мне, так каждый сам должен проанализировать свои действия в эти три дня и решить, сможет ли он работать с новой властью. Если новая власть окажется разумной, она не допустит охоты за ведьмами и ограничится привлечением к ответственности лишь главных организаторов путча.
Когда коллегия закончилась, начальник управления пригласил гостя и Карабасова в свой кабинет.
– А как, на ваш взгляд, следует поступить мне? Остаться или уйти в отставку? – вопрос был адресован Симкину.
– Вам следует уйти в отставку, и сделать это немедленно. Сейчас вы уйдете в отставку генерал-лейтенантом и сможете избежать последствий, поскольку осознали ошибку и добровольно избрали себе меру наказания. А вот через несколько часов вам этого никто обещать не сможет. Тогда решение примут другие.
Сразу после ухода Симкина начальник управления позвонил мэру и сообщил о своей отставке. Мэр ее принял. В связи с этим можно тысячу раз задавать вопрос «почему?» Ответа не будет. Но начальник управления ответственности избежал, вышел на генеральскую пенсию и неплохо устроился. В период перемен: кто раньше уйдет, тот лучше устроится. Не даром, китайская этика терпимо относится к ренегатам. Именно ренегаты способны так исказить идеальную мысль, что она станет пригодной для практического использования.
После отставки начальника исполнять обязанности назначили Карабасова. И ему пришлось ответить за всех. Проверяющие из центрального аппарата не хотели простить ему отказ выполнять приказы, ибо никто из них на такое не мог бы решиться. Мэр с трудом отстоял право Карабасова уйти на пенсию по собственному желанию.
Коровьев не видел смысла вмешиваться в ход путча, но с интересом наблюдал за происходящим и порой не без озорства добавлял колорита в и без того яркие события. Он долго поддразнивал народного трибуна Станкевича и водил по городу группу его оголтелых сторонников, пока возбуждение толпы не стало перехлестывать через край. Энергия требовала немедленного выхода, и толпа нашла его, сгрудившись ближе к вечеру у памятника Железному Феликсу на Лубянской площади, которая пока еще носила имя этого бесстрашного и бескомпромиссного большевика.
; А статую убрать революции слабо? ; Коровьев дернул Станкевича за рукав и слегка подмигнул.
Тут же кто-то в толпе истошно завопил:
; Долой Феликса Кровавого!
Толпа встрепенулась и, будто только что обнаружила смысл своего существования, грозно и нетерпеливо стала скандировать: «До-лой! До-лой!»
; Вы бы, молодой человек, техникой озаботились. Подъемный кран здесь был бы весьма кстати, ; нашептывал Станкевичу Коровьев. ; Пусть городское руководство покажет свою техническую оснащенность.
Сколько душевных сил потерял в тот вечер крупный городской лидер, отвечающий в правительстве города за его инженерное обеспечение! Где он в общей неразберихе нашел подходящий кран? Как нашли техническое решение? Но как бы то ни было, когда над городом стали сгущаться сумерки, Железный Феликс, схваченный надежным крепежом, повис на стреле крана над носящей еще его имя площадью.
Толпа ликовала.
; А теперь надо идти на Октябрьскую площадь и разобрать памятник вождю мирового пролетариата, ; продолжал нашептывать Коровьев.
Идея показалась привлекательной, но ее оставили на завтра. А завтра в события вмешался мэр ; Гавриил Попов, который сказал, что варварства в городе он не допустит. Сторонники Станкевича, а их оказалось совсем немного, быстро успокоились.
Коровьев успел поздно вечером провести еще одну акцию, подсказав замечательному российскому депутату Виктору Пименовичу Миронову неожиданную сентенцию. И тот на митинге у Моссовета ее озвучил:
; Прошедшие три дня борьбы показали, что наш Моссовет ; дерьмо.
Это заявление привело к забавным последствиям.
– Все расчеты рухнули, придется начинать сначала, – Воланд спокойно смотрел вдаль и только нервно перебирал пальцами. – На этот раз все узнают, что такое настоящее дьявольское наваждение!
В Кабуле Воланда встречал Азазелло, уже успевший устроить ему жилье, машину и нескольких охранников.
4. Все депутаты Моссовета получили моральную травму
История эта началась еще ранней осенью 1990-го года.
Симкин ; в его обязанности входило взаимодействие с тогдашним Моссоветом ; отправил на заседания этого органа представительной власти нескольких психологов, которым предстояло выработать предложения об эффективных приемах работы с коллективом из 450 депутатов. Психологи, среди которых были и специалисты-психиатры, свой вердикт вынесли достаточно быстро: работать с этим сообществом невозможно, ибо процент психически неуравновешенных народных избранников существенно выше нормы; многих депутатов проще нейтрализовать, чем убеждать или во что-либо вовлекать.
Симкин стал думать о том, как лучше обеспечить нейтрализацию тех, с кем сотрудничество заведомо не получится. Помог советом Бегемот:
; Депутатов надо застраховать! ; воскликнул он так, как вскричал бы «Эврика!»
; От чего ты предлагаешь их застраховать? От пожара, от увечья, последствий урагана или от укуса осы? ; спросил Симкин.
; Их надо застраховать от них самих, ; напыщенно произнес Бегемот, быть может, даже не подозревая как близок он к истине.
; Как же ты собираешься это сделать?
; Мы застрахуем их от моральной травмы!
; Это как бы от морального ущерба?
; Нет! Именно от моральной травмы! Ущерб нужно еще оценить, а получение травмы достаточно подтвердить. Тем более, если травма моральная. Кроме того, мы с тобой знаем: что депутату ; радость бытия, то обычному человеку ; смерть. Моральная травма для каждого ; самое страшное, что может с ним приключиться. А для депутата моральная травма ; счастье, повод для бесплатной рекламы.
; Это прекрасно. Но кто, по-твоему, должен подтвердить факт получения моральной травмы?
; Сами депутаты.
; Это как? Пишет депутат в страховую компанию заявление, что я, депутат такой-то при таких-то обстоятельствах получил моральную травму. Прошу выплатить мне в связи с этим страховую премию. И этого достаточно?
; Вот видишь, ты становишься догадливым. Вообще говоря, этого на самом деле достаточно. Он же описывает ситуацию и признается: Я получил моральную травму! Общество может теперь серьезно изучить вопрос о том, что же с ним произошло на самом деле. Это право страховой компании, поскольку депутат требует возмещения! Он добровольно расстается с тем, с чем ни один депутат никогда не расстанется ; с собственной неприкосновенностью. Однако для спокойствия страховщиков мы потребуем еще одну мелочь: факт получения моральной травмы депутатом должны засвидетельствовать пять его коллег-депутатов. А это в период всеобщего стяжательства и сопровождающей его зависти не так-то легко обеспечить. Поэтому платить придется не так часто. Застраховать каждого депутата можно где-то на одну тысячу рублей. И про каждую выплаченную кому-то из депутатов тысячу можно будет писать в газетах совершенно бесплатно. Получается очень даже недорогая реклама. Объясни это, пожалуйста, своему приятелю ; хозяину «Центрорезерва». Как опытный страховщик он должен понимать, что вероятность массового обращения депутатов с требованием выплатить страховку практически близка к нулю.
Совет был воспринят. «Центрорезерв» застраховал каждого депутата Моссовета от моральной травмы на одну тысячу рублей, а в договоре страхования значилось, что для получения страховки требуется письменное заявление потерпевшего и подписи еще пяти депутатов, подтверждающих сам факт получения их коллегой моральной травмы.
Время от времени кто-то из депутатов обращался в страховую компанию с заявлением, получал положенную выплату, если хотел, переводил деньги в детское учреждение, а страховая компания, депутат и любимое депутатом детское учреждение получали теперь уже бесплатную рекламу. Все так бы и тянулось, если бы не кощунство, допущенное на послепутчевом митинге народным депутатом России Виктором Пименовичем Мироновым.
Увы, заявление Бегемота о невероятности массового обращения депутатов за страховкой оказалось ошибочным. При всей своей образованности не читал Бегемот книг Перельмана о занимательной математике. Не то знал бы, что вероятность появления на улице сразу 100 мужчин гораздо выше, чем это кажется обычному математику. Мужчины имеют обыкновение служить в армии и передвигаться строем. Этого математик, рассуждающий о вероятностях, не учел. Так и Бегемот не учел, что бывают особые обстоятельства, которые способны заставить депутатов поступить схожим образом.
Заявление В.П.Миронова о том, что Моссовет ; дерьмо, крайне возбудило заместителя председателя Моссовета Седых-Бондаренко. Оно нанесло ему тяжелую моральную травму. И как показалось этому руководителю Моссовета, такую же травму получил каждый депутат Моссовета. Это и понятно: никому не хочется ощущать себя дерьмом. И тогда Седых-Бондаренко обратился в страховую компанию «Центрорезерв» с просьбой выплатить каждому депутату по тысяче рублей за нанесенную В.П. Мироновым моральную травму, то есть всего без малого 450 тысяч рублей, поскольку несколько мандатов оставались свободными, а будучи обезличенными, эти мандаты испытать моральную травму не могли.
; Куда ты меня втравил? ; прибежал к Симкину взъерошенный хозяин страховой компании. ; У меня нет этих денег. Ты меня разорил!
; Во-первых, не прибедняйся ; деньги не безумно большие, хотя и солидные, ; спокойно парировал Симкин. ; Во-вторых, кто тебе сказал, что надо платить столько? Садись и пиши, а я буду диктовать.
Так родился на свет изумительный по красоте канцелярского стиля бюрократический документ, которому позавидовал бы сам Швондер. Вот этот шедевр.
Заместителю Председателя Моссовета
Господину Седых-Бондаренко
Уважаемый Имя рек!
В ответ на Ваше письмо в адрес «Центрорезерва» от __ сентября 1991 года сообщаем:
1. «Центрорезерв» полностью признает свои обязательства, вытекающие из Договора страхования, заключенного в сентябре 1990-го года «Цетрорезервом» с каждым депутатом Моссовета. По этому Договору «Центрорезерв» обязался выплатить 1 (одну) тысячу рублей каждому депутату Моссовета, получившему моральную травму, если в связи с этим имеется заявление потерпевшего и оно подтверждается пятью его коллегами-депутатами. Если указанные условия соблюдены, выплата будет произведена в безусловном порядке.
2. По поводу конкретного случая, связанного с высказыванием на митинге 22 августа 1991 г. депутата В.П. Миронова, утверждавшего, что «нынешний Моссовет ; дерьмо», хотелось бы получить у автора этого высказывания уточнение, к чему или к кому оно относится. Имел ли в виду В.П. Миронов Моссовет как орган представительской власти? Или он говорил о Моссовете как о совокупности депутатов, этот орган образующих? Или же, наконец, речь шла о Моссовете как о здании № 13 по улице Горького в Москве. Хотя подобное разъяснение не влияет непосредственно на решение о выплате страховых сумм, оно помогло бы Вам более точно сформулировать суть полученной депутатами моральной травмы.
3. Чтобы осуществить выплату страхового вознаграждения каждому депутату, страховая компания должна быть уверена, что именно этот депутат отнес высказывание депутата Миронова к себе и что результатом этого стала моральная травма. Согласно Договора страхования каждый депутат должен обратиться в «Центрорезерв» с соответствующим заявлением, а факт получения им моральной травмы должен быть подтвержден подписями 5 (пяти) его коллег.
4. Учитывая, что в конкретной ситуации строгое следование букве Договора вызовет излишнюю бумажную волокиту, «Центрорезерв» готов упростить процедуру. Моссовет на своем пленарном заседании принимает постановление о том, что высказывание депутата Миронова каждый депутат воспринял как адресованное ему лично и в связи с этим каждый депутат получил моральную травму. В этом случае страховое вознаграждение будет выплачено «Центрорезервом» по числу голосов, поданных за это постановление, если оно будет принято. В противном случае порядок выплат сохраняется прежним.
5. Что касается лично г-на Седых-Бондаренко, то в отношении его и пяти депутатов, скрепивших письмо, адресованное "«Цетрорезерву", своими подписями, мы считаем требования Договора страхования выполненными, и указанные шестеро заявителей могут получить причитающееся им страховое вознаграждение.
С уважением …
Никто из шестерых за вознаграждением не пришел. Однако вся история была поведана избирателям в нескольких газетах и по радио
5. Бегемот проникается феноменом Стратега
Бегемот давно не трудился с таким вдохновением. Быть может, материала столь благодатного у него не было. Или среда для того, что приходилось ваять, и предопределенность предстоящей развязки отвлекали и не давали сконцентрироваться на главном. В конце концов, играть в песочные замки хорошо в нежном возрасте. Взрослея, хочешь видеть результаты труда, а не разрушенное временем тело, означающее финал очередной судьбы. Постепенно сознание, что ты живешь в бесконечном времени, возвращает все на места. Какие результаты могут интересовать нас в бесконечности? Либо исторические, либо воспроизводимые. Все воспроизводимое – исключительная епархия Воланда. Других он к такому не подпускает. Персонаж? Пожалуйста. Почти любой. На выбор. Порой даже исторический. Но все воспроизводимое ; только под полным личным контролем.
; Знаю, что они смертны, ; рассуждал Бегемот, добросовестно трудясь над персонажами, ; и все-таки чего-то от них жду. Оглушительного успеха. Или провала. Ради красоты финала тружусь годами. Стратегу до финала было далеко. Предстояло поднять его, наполнить, возвеличить и вдохнуть в него действительно неумные притязания. Но и финал не грех готовить заранее. Стратег ; режиссер. Он такой подход ценит и понимает. Не зря в любой, поставленной им же пьесе, весь первый акт топчется главный герой по сцене, примеряясь, куда бы повесить ружье, предназначенное для той самой красоты финала. Станиславский у россиян в крови. Они так и не научились ценить абсурд на сцене, поскольку в жизни сами плодят его повсюду. У них в жизни ; сплошной абсурд. Зато в театре ; железная логика событий. Казалось бы, свихнуться можно. Нет. Живут и не замечают.
Впрочем, с таким замечательным сочетанием свойств личности, как у Стратега, тоже не каждый день сталкиваешься. Стратег не просто хорош. Он притягателен. Безграничный авантюрист ; он не отвергал авантюру только потому, что сам масштаб ее казался ему недостижимым или предосудительным. Аргумент, что некая задача столь грандиозна, что браться за нее не следует, просто не существовал:
; Подумайте, чуть-чуть пошевелите извилинами, и вы поймете, что приведенный вами аргумент «против» на деле является аргументом «за». Масштабы определяем мы, и тем самым гарантируем успех даже тогда, когда такую гарантию не решится выдать ни одно страховое общество. Мы непременно будем первые. И обязательно на коне.
Бегемот чувствовал, что в этой необузданности, на первый взгляд, обычного строителя пирамид есть некоторое изящество, отличающее его от других. Каждый, кто брался за строительство пирамиды, начинал с ее основания. Далее все происходило более или менее одинаково: новые добровольцы, пока могли, покрывали обязательства перед другими до тех пор, пока не происходил взрыв, то есть всеобщий крах. Такая схема Стратегом была отвергнута. Он нашел иное решение. Его детище оставалось пирамидой, хотя выглядело как прорыв в будущее по всем направлениям. Пирамида Стратега была оторвана от плоскости, на которой должно было находиться ее основание. Вначале пирамида как бы парила в воздухе, а затем начинала успешно функционировать к великому изумлению окружающих, которые только успевали спрашивать друг у друга:
; Неужели на НТВ столько платят? Но они должны были бы давно разориться. А этого не происходит. В чем же дело?
Кому сколько платят на НТВ, было все равно тайной. С каждым устанавливали свои, особые отношения, не разглашая их публике. Это не мешало Стратегу, которого не зря величали Гусем, гордо заявлять примерно следующее:
; Мы – нищая страна, поскольку забыли истинную цену квалифицированного труда. Мы платим профессионалам гроши. В итоге им не на что купить самое необходимое. Из-за этого стоит экономика. И все канителятся у детского горшка вместо того, чтобы поднимать народное хозяйство. Наша компания начинает платить достойные деньги. На них можно очень неплохо жить. Присоединяйтесь. Попутно приучите народ покупать лучшее из отечественного. И мы вытащим страну из отсталости!
Все выглядело замечательно. Смущало одно: в оборот шли будущие, то есть еще не полученные доходы. Использовать их в качестве обеспечения банковского кредита, конечно, удобнее всего его получателю. Особенно, если к реализации крупного или очень крупного проекта удается привлечь банк, уровень которого соответствует масштабу задачи. Затем оказывалось, что избранный банк почему-то заранее согласен с предложенной Стратегом схемой финансирования. Такая сговорчивость вовсе не основана на примитивном криминале. Используя рычаги, которые скорее можно отнести к политическим, Стратег убеждал банк: кредит защищен надежным обеспечением и гарантиями, а его предоставление – в интересах государства. Разе плохо, что в качестве обеспечения кредита выступает закупаемое на эти средства современное оборудование? В какой-то момент банк понимал, что согласиться на предлагаемые условия дешевле, чем вступать в конфронтацию с лоббистами Стратега. Успехи на этой замечательной ниве, которые люди наивные и далекие от понимания подлинных интересов государства уже собирались назвать шантажом, убедили руководителя холдинга «Мост», что развивать средства массовой информации – это называют теперь «медийным» бизнесом – выгоднее строительства и даже банковской деятельности. Именно в этой сфере Стратег концентрирует капитал, который приобретает особый статус благодаря связи с государственными интересами и, что гораздо важнее и щекотливее, с продвижением на выборах конкретных партий и конкретных деятелей.
Стратег пошел дальше всех. Он первым понял, что после устранения цензуры информация приобрела новую роль в обществе. Теперь уже в момент появления в редакции она отдает желтизной и попахивает деньгами.
Процесс распространения информации не управляем и не может стать серьезным бизнесом, если каждый журналист считает себя предпринимателем и самостоятельно строит отношения с заказчиком. Ложь по заказу, как и писания на потребу, больших дивидендов не приносит. Дорого ценится правда. Только она – основа авторитета и надежный источник больших доходов. Правда должна быть бесцеремонной и оголтелой. И лишь изредка, для особых клиентов – дозированной. На этом можно делать огромные деньги.
Стратег провозгласил создание «Оазиса правды». В этот оазис, в конце концов, вошли: Новое телевидение правды, радио Эхо правды, несколько конкурирующих между собой газет типа «Правды».
Это было начало. Замыслы опережали самые смелые идеи. От этого будущее выглядело всклокоченным, так как Стратег с клевретами были не единственными претендентами на приватизацию власти, а иные подчас располагали большим начальным и начальственным потенциалом. Предстоял нелегкий период взаимных угроз, уступок и отходов на прежние позиции. Увы, это был период, когда внезапная комбинация, завершенная пленением или устранением крупной фигуры, ценилась выше хорошо спланированного стратегического хода. Планы формировались и становились все более претенциозными. Они ждали тех, кто воплотит их в жизнь.
6. Знакомство с БАБом
У каждого человека случается крутой перелом в судьбе. Он не только решает, что с сегодняшнего дня будет жить по-новому – такие решения мы принимаем регулярно, он на деле осуществляет это намерение. Одни с чем-то завязывают, а другие открывают перед собой новые бескрайние просторы деятельности. Как правило, в тех сферах, о проникновении в которые еще вчера и не помышляли. Случается и так, что завязывают и открывают одновременно.
Рано утром Борис Абрамович Березимский проснулся в своей уютной постели, потянулся, бодро встал на ноги, сделал несколько гимнастических упражнений и понял: пора. Всю жизнь его тяготило непонятно зачем ниспосланная судьбой принадлежность к отверженной национальности. Ему вечно давали понять, что очередной объект его вожделений не для него.
– Это как у Булгакова: «Котам нельзя! С котами нельзя!» – размышлял в очередной раз Борис Абрамович, не без горечи сознавая, что его вновь обнесут компотом.
Ему дано надоело быть чужаком. Хотелось стать своим в доску!
– Почему до революции это было возможно? Стоило лишь поменять веру, и все забывали, откуда ты взялся. Ты становился своим. Почему же коммунисты этого не приемлют?
Когда наступили демократические времена, Борис Абрамович стал возвращаться к этой мысли все чаще. А нынешним утром решение созрело полностью и окончательно.
– Все, – сказал себе Борис Абрамович, – начинаю привыкать быть православным. Что бы ни случилось сегодня, я – православный! И буду все делать соответственно.
С намерением начать новую, никак не связанную с его бесправным прошлым, социальную жизнь, Борис Абрамович твердой походкой полноценного гражданина направился в туалет.
Короткий день подходил к концу. Борис Абрамович шел по щиколотку в свежей снежной жиже, а поздняя московская осень бесцеремонно плевала ему в лицо. Борис Абрамович не прятался ни от ветра, ни от ненастья. Шел и нес в себе полдюжины бочкового пива – знак того, что день прожит по-новому и не зря.
– Невозможно противостоять такой погоде, если тепло и радость не распирают тебя изнутри, – рассуждал обновленный Борис Абрамович и продолжал двигаться навстречу ненастью.
В этот самый момент охватившую Бориса Абрамовича эйфорию нарушил слабый сигнал тревоги, посланный подсознанием. Оно подсказывало: что-то следует немедленно предпринять. Иначе конфуз.
Завидев глубокую подворотню, Борис Абрамович почему-то встал. Перед ним была узкая арка, точнее, широкая труба, ведущая во двор. Ветер дул сквозь нее ровным напором, но дождя и снега ближе к центру трубы не было. Борис Абрамович дошел до середины трубы, повернулся к стене и, разглядев на ней характерные разводы спонтанной людской жизнедеятельности, понял всю остроту собственного состояния. Отбыв положенный срок в его организме, пиво рвалось наружу, вовсе не интересуясь, насколько уместны и своевременны эти позывы. Борис Абрамович пристроился к стене там, где уже не был первым, и с облегчением уступил рвущему его плоть простому желанию.
Из состояния невесомости, которое охватило Бориса Абрамовича, когда струя устоялась, его вывел фальцет с легким акцентом интеллигентного иностранца. В трубе он звучал гулко и бесцеремонно. Тот, кому голос принадлежал, был одетый явно не по погоде мужчина в мятом клетчатом пиджаке и в пенсне. Мужчина не сразу понял, чем занят стоящий у стены Борис Абрамович, и лишь приблизившись почти вплотную, многозначительно скосил глаза, как бы осознав, насколько грубо вторгся в личную жизнь совсем незнакомого человека.
– Простите, вы не подскажете, как пройти к Белому дому? – начал говорить прохожий еще у самого входа в арку. – К правительству, – пояснил он, надеясь ускорить ответ.
– Тут близко. Выйдешь на набережную, увидишь, – Борис Абрамович сказал это машинально, своим рвущимся от нетерпения наружу суетным голосом, не прекращая излияний. А затем, слегка подумав и повернув голову к уже стоявшему рядом человеку, добавил: – А зачем тебе Белый дом? Можешь отлить здесь.
Приглашение, видимо, не застало прохожего врасплох. Его правильной реакцией было бы бесстрастно поблагодарить Бориса Абрамовича и двинуться к искомому Белому дому, до которого рукой подать. Прохожий этого не сделал. Он ждал полторы минуты, пока Борис Абрамович иссяк. Ждал с явным интересом и даже надеждой.
Завершив ритуал, Борис Абрамович уставился в глядевшие на него сквозь пенсне, но с явным любопытством глаза, пытаясь понять, чем вызвано такое внимание к его, в общем-то ничем не примечательной персоне.
– Ты что? – спросил Борис Абрамович, не почувствовав ни в позе, ни во взгляде прохожего угрозы. – Чего уставился как кот на мышь? – Сказав это, Борис Абрамович улыбнулся, открыв свой по-щучьи обставленный зубами рот.
– Ты мне подходишь! – спокойно объявил прохожий, повергнув Бориса Абрамовича в легкий ужас.
– Это как понимать? А я сам уже выходит не в счет? Если меня твоя страсть к мужикам не возбуждает, то я все равно тебе подхожу? Так, браток, недолго и по вывеске схлопотать, – разорялся Борис Абрамович, подогревая воображение непотребными картинками немыслимых извращений.
Прохожий почувствовал, что сказал не совсем то, и поправился.
– Нет – нет, я не педик! Но ты действительно тот, кто мне нужен. Кого я искал не для примитивного секса, а для полезной каждому из нас деловой дружбы.
– Чем же я убедил тебя, что именно я тебе нужен? Что же тебе так во мне приглянулось? Мой шланг, струя или напор струи? Кажется, это все, что ты видел.
– Ты не прав. Я видел еще что-то. Это твое умение быть естественным и откровенным. Это мне от тебя и нужно. Скажи, как тебя зовут?
– Борис Абрамович.
– Хорошо, Борис Абрамович. Я – почти Гудвин, такой же великий и ужасно могучий. Ты в этом скоро убедишься сам. Но фамилия простая – Коровьев. Наша дружба принесет тебе то, о чем ты пока только мечтаешь. Сегодня вечером мы договоримся окончательно. Хорошо? Вот тебе карточка. На ней адрес и время. Мы тебя ждем. Еда и вино – за мною. Не пожалеешь. Идет?
– Теперь по рукам, ; сказал Борис Абрамович, взяв карточку. Взглянул на нее и убрал в карман.
Прохожий покинул подворотню и, глядя в ненастье голубыми глазами счастливого человека, побрел дальше, не ежась ни от ветра, ни от холода.
Дом оказался старым, а вход, хотя и прибраным, но запущенным. Дверь в квартиру № 13 была на первом этаже. Она источала густой аромат затхлости и одновременно намекала, что лучшие времена вовсе не позади. Дверь просто не привлекала лишнего внимания. За этой дверью сразу была другая – шикарная и железная. А когда распахнулась и эта вторая дверь, Борис Абрамович был приятно поражен: перед ним открылась анфилада комнат, со вкусом обставленных лет двести назад, но прибранных недавно и очень тщательно. Канделябры и люстры так естественно гармонировали с коврами и мебелью, что ощущение целостности происходящего казалось абсолютным. Борис Абрамович стал быстро привыкать к обстановке; он почувствовал легкое возбуждение и настигающее его состояние эйфории.
– Здесь хорошо, – единственное, о чем успел подумать Борис Абрамович, как был вовлечен в атмосферу делового гостеприимства. Он подобрался, выпрямился, сделал орлиным взгляд и пошел общаться. Вчерашнего собеседника Борис Абрамович узнал по голосу и лишь затем вспомнил своеобразный профиль, а также фамилию. Коровьев широко улыбаясь, взял гостя под руку и церемонно подвел к столу, где сидел весьма волосатый и очень похожий на кота персонаж в белой манишке и с бабочкой.
; Мой друг ; Борис Абрамович, ; обладатель подлинной русской души. Он обещал приоткрыть ее тайны, отвечая на наши вопросы. Надеюсь, мы не заведем беседу в тупик. А пока, дорогой Борис Абрамович, займите это замечательное кресло, наберите в тарелку все, что вам нравится из еды, и постарайтесь проникнуться к нам доверием. Этот стол и ваше старинное кресло располагают к непринужденной и откровенной беседе. Отдыхайте и входите в роль. Сегодня вы не просто один из нас. Вы главный гость и герой этого вечера.
Устроившись в кресле, Борис Абрамович почувствовал, как в него вливается спокойствие и вселяется уверенность. Кресло было чуть выше других, а стол был расчерчен изразцовым рисунком так, что каждый из участников встречи находился в своем секторе треугольника, одна из сторон которого приходилась на место, занятое Борисом Абрамовичем. Этот рисунок добавил ему уверенности и даже создал ранее незнакомое чувство власти над присутствующими, которое так знакомо актерам, опытным преподавателям и публичным политикам.
Расчерченный стол всех упорядочил, сделав ненужным запоминание имен хозяев. Перед каждым стояла картонка с его именем. Перед Борисом Абрамовичем красовалась надпись Boris. Перед креслом уличного знакомца в пенсне была табличка Fagot, а перед волосатым – табличка с надписью Begemot. Почувствовав себя комфортно, Борис Абрамович стал интересоваться стоящими на столе угощениями, пытаясь вспомнить, откуда ему известны оба эти персонажа. Вспомнил быстро и впал в смятение. «Это – розыгрыш, ибо не может быть правдой, – рассуждал он. – А все-таки было бы совсем не плохо, окажись все это сущей правдой. Я бы с ними поладил.»
– Эта – сущая правда, дорогой вы наш, Борис Абрамович, – вместо приветствия обратился к нему Бегемот. – И мы с вами действительно поладим. Только сначала поведайте нам что-нибудь о вас. Поскольку о нас вы уже знаете достаточно, чтобы вести себя правильно. Скажите, когда вы впервые приехали в Москву? Как это было?
Борис Абрамович почувствовал, что фантастические воспоминания не просто нахлынули на него, а затопили с небывалой стремительностью и яркостью. В красках он видел чью-то незнакомую молодость. И это почему-то была его, Бориса Абрамовича молодость, в которой правда удивительным образом срослась с вымыслом и стала частью его нынешнего бытия. Нужно было немедленно поделиться воспоминаниями, ибо иного способа сохранить свое сознание в целостности просто не существовало. Слегка захлебываясь чувствами, он начал рассказ.
; Я родился не так далеко от Москвы, но это была совсем иная страна. Чтобы попасть в Москву, от ближайшей к нам железнодорожной станции нужно было проехать всего 200 километров. И до станции предстояло преодолеть 12 километров. То была деревня в Тульской области чуть южнее Тулы. Сам я, наверное, еще долго не собрался бы в Москву, но все решила моя шустрая не по годам подружка. У нее свербело везде, где только может свербеть у женщины.
Меня не взяли по зрению в армию, и я оказался баловнем девичьего внимания. Очкариком меня, конечно, дразнили, но считали парнем серьезным, основательным, работящим, а потому хорошим женихом. Так рассуждали взрослые. У девчонок был свой интерес. А та из них, что была бойчее, вскоре завладела всеми моими мыслями, если, конечно, допустить, что они у меня на тот момент были. Она работала на ферме телятницей и звали ее Манькой. Еще лет в 12 я стал думать о специальности механизатора, а после девятого класса сел на трактор, продолжая между делом учиться.
Любовь наша с Манькой сопровождалась восторгами и надеждами. Правда, Манька после занятий ею долго нежилась и с грустью говорила о своем любимом теленке, который рос ее заботами не по дням, а по часам.
; Ой, Боренька, он такой хорошенький. А корешок у него уже стал выглядывать, ; при этом Манька то ли с нежностью, то ли снисходительно пыталась оживить мой источник наслаждений, который после всего только что пережитого предавался тщетным мечтам о покое и одиночестве. – Он уже такой крепенький и тугой. Я иногда думаю: поместись он в меня – вот был бы восторг! Вздохнуть невозможно! Здорово, да, Боря?
Манька была уверена, что я ей сопереживаю, а ее бесстыжие речи должны меня воскресить для новых любовных подвигов. Мне не хотелось обманывать ее ожидания, и я из последних сил настраивал себя на следующий раунд. В голове при этом вертелось: «Борис, ты не профессионал. Тебе 12 раундов не выдержать. Они же не по три минуты! Хватит и трех раундов, как у любителей.»
Впрочем, когда Манька, заглянув мне в глаза, обнаруживала неподвижные зрачки, то понимала: вернуть меня в активное состояние она сможет не скоро. И тогда, мурлыча и ластясь, она просила своим чарующим голосом:
; Боренька! Сделай мне теленочка!
«Сделать теленочка» было нашей с Манькой придумкой. Когда она впервые поделилась со мной своими телячьими восторгами, я показал ей свою руку – вполне изящную, с узкой ладонью, что было неожиданным для жителя российской глубинки. Я просто спросил Маньку, сжав кулак:
; У твоего теленка больше?
Ощупывая вполне привычным жестом мой кулак, Манька в восторге ответила:
; Ой, Боренька, – такой же!
А потом, хитро прищурившись, сказала:
; Давай тихонечко попробуем!
Так мы с Манькой первый раз попытались «сделать теленочка». Сначала я, чтобы подготовить свой подругу к предстоящему испытанию, потрогал ее крупный бугорок, грозно нависающий над самым входом в не по годам просторную пещерку. Затем моя собранная в лодочку ладонь довольно легко проникла в Маньку. Я начал осторожно манипулировать всей кистью и пальцами, напряженно наблюдая за Манькиной реакцией. Мне было любопытно. Я переживал что-то ранее неведомое. Казалось, что все Манькины ощущения я держу в своей ладони и даю их ей порциями, какие считаю уместными.
Надо сказать, что «делая теленочка», я многое понял и усвоил. Теперь я уже точно знал, на какие прикосновения и как реагирует Манька, умел заставить ее стонать и течь безо всякой меры. Нащупав вход в матку, я реально ощутил все то, о чем слышал, начиная со школы. Манька сжимала мою руку бедрами и вздрагивала, задыхаясь от остроты ощущений. Они чувствуют острее и разнообразнее, чем мы – мужики. Это я понял, общаясь с Манькой. И благодаря приобретенному с нею опыту, я уже никогда не позволял женщине грустить в ожидании, вернется ли ко мне уверенность в своем мужском могуществе. Я научился чувствовать женщин, понимать, чего каждая из них от меня ждет и дозировано сочетать реакцию на ее специфические ожидания со своими ощущениями, то усиливая, то притупляя их.
Лишь много позже я понял, что манькино строение было почти уникальным. Больше никто из моих женщин не просил меня «сделать теленочка». Впрочем, руки с тех пор стали у меня крупнее и шире.
Манька кончала с криком. А придя вновь в себя, продолжала, как ни в чем не бывало, прерванную оргазмом нехитрую мысль. Но чаще начинала новую, чем особенно удивляла меня. И вот как-то после особенно длинного вопля и с покусанными в приступе страсти губами она серьезно сказала:
; Боренька, отвези меня в Москву. Хочу в ресторацию.
Если бы это был третий раунд, Манька так и не увидела бы Москвы. По крайней мере, со мной. Но раунд был первым. Восторги наши – вполне сравнимы. И я согласился, не успев даже подумать, с чем. Впрочем, в Москву мне хотелось и самому, но не было повода. Денег не тракторе я уже заработал, а потратить их тогда, кроме Москвы, было негде. Вот мы с Манькой и собрались. Уехали поездом рано утром, а приехали уже в полдень. Быстро проголодались и пошли в ресторан.
; Что, Манька, есть-то будем?
А она в ответ:
; Давай, Боря, борща!
Заказал я борща. Манька ест, повизгивает:
; Ой, Боречка, и борщок тута! Аж груди жжет!
Глянул я на нее и замахал руками:
; Да вынь ты их, Манька, из борща!
Пошла Манька в туалет переодеться из платьишка в сарафанчик. Платьишко застирала и вносит его в зал, точно развешивать собралась. Хорошо, днем народу было немного. Но все равно, окоянные, смеялись. А мы в Туле к такому смеху непривычны. И сразу от него мрачнеем. Набычились оба, и к выходу. За нами вдогонку взъерошенный официант:
; А платить Пушкин будет или Тургенев?
Вместе с празднично одетым швейцаром – я его тогда принял за директора ресторана – официант вернул нас в зал, провел под косыми взглядами остальных посетителей на наши позорно покинутые места, усадил и велел ждать счет. Не знаю, способна ли была в тот миг Манька думать о прелестях своего бычка, или думала она о чем-то еще. Меня это уже не интересовало. Я знал твердо, что с Манькой никуда больше не пойду. А в Москву приеду, и буду здесь жить.
Вскоре мы расстались с Манькой навсегда. И лишь через много лет я понял, как важна она была в моей жизни. Манька сделала меня мужчиной. Не сразу. Потом. Благодаря памяти, которая осталась на кончиках моих пальцев. Благодаря науке ощущать, замечать и сопоставлять, а затем действовать. Умение наслаждаться ее наслаждением! Это дала мне Манька. И хотя ей нелегко было найти то, что подходило ей по размерам, я уверен, со мной она была счастлива.
Впрочем, позднее, уже став москвичом, я узнал от своего друга – страстного грибника чудную или чудную, как кому нравится, историю. Мой друг нашел вполне съедобный гриб, который не значился в определителях. Лишь несказанное упорство позволило моему другу обнаружить этот гриб в немецком определителе XIX века. Он значился там под именем falos giganticus. Еще несколько месяцев поисков окончились полным успехом – был найден старый русский определитель, где был изображен и этот гриб. Он назывался – веселка обыкновенная. Эта грибная история еще раз подчеркивает давнюю русскую поговорку: что русскому хорошо, то немцу – смерть.
; Спасибо, Борис Абрамович! Вы чудесный новеллист. Наверное, и сами не подозреваете. Не так ли? – сказал Бегемот, заполняя свой огромный рот сразу половиной бутерброда с настоящим украинским салом.
Когда гость ушел, Бегемот мрачно проворчал:
; До чего же патологическая личность. Так вдохновенно врать! Ни слова правды. Желание кем-то казаться уступает только страсти владеть и распоряжаться.
; Это он от раздвоения души. Собирается креститься. Но сначала разбогатеет, затем откроет андрологический центр по восстановлению крайней плоти для неверных, желающих перейти в христианство, и только после этого примет православие сам, ; поделился своими мыслями или планами Коровьев. – Увы! Такие наиболее полезны в наших с тобой делах и заботах.
Так состоялось знакомство с персонажем, которого дальше мы будем называть БАБом.
Борис Абрамович возвращался домой немного измотанный, но довольный и окрыленный. Первый день жизни по-новому удался. Утомляла необходимость демонстрировать широту натуры и страсть к излишествам. И то, и другое претило Борису Абрамовичу. Он представил свою заботливую бабушку, которая от всего этого пришла бы в ужас, вспомнил как она кричала ему – шустрому карапузу из окна:
; Боря! Не бей Ванечку! Вспотеешь!
Мысли сами собой побежали по давним и не очень далеким событиям. Прожитая им жизнь предстала чередой явлений, многие из которых происходили по его воле и сопровождались сложными интригами и психологическими экспериментами над теми, кто встречался ему на пути.
Борис Абрамович, не переставая рассуждать, делал все, что положено делать человеку, который готовится ко сну. Наконец, он улегся в постель, вытянул уставшие ноги и заснул счастливый и полный надежд.
7. Не когти портят жизнь Коту
C распространением компьютеров Бегемот поддался этой заразе и приобрел note book. Живущие вечно не теряют связи со временем и не без радости осваивают достижения цивилизации, несущие удобства. Бегемот даже научился кое-каким фокусам, чем раздражал Коровьева, сторонившегося прогресса как чумы. Наблюдать крупного кота с компьютером забавно. Но зрелище это было доступно немногим. А немногие в лице Коровьева ничего забавного в нем не видели. Мешали раздражительность и отсутствие элементарной терпимости.
Первой перед Бегемотом возникла проблема соотнесения подушечек собственной лапы с клавишей клавиатуры. Пользоваться той подушечкой, на которую Кот опирался, как на пятку, было невозможно. Лапа накрывала сразу несколько клавишей, и на экране возникала абракадабра. Были еще подушечки поменьше. Их можно сравнить с пальцами. Но как только на любую из них оказывалось даже легкое давление, появлялся коготь. Кривой и заскорузлый он норовил расцарапать все, к чему прикасался. Со временем Бегемот приспособился. Помогли чувство ритма и кошачья вкрадчивость. Однако специфика взяла верх. Вскоре на каждой клавише появилась прочерченная кривым когтем полоска – дефект для note book не самый большой. Впрочем, была и другая сторона увлечения Бегемота компьютерами: он стал следить за своими когтями. Тщательно обрабатывая и обтачивая, Бегемот покрывал их лаком и сделал совсем тупыми.
Наибольшие трудности возникали у Бегемота не при изобретении для избранного героя подходящего базового сценария. И не при расстановке персонажей. Даже не при устранении тех, кто в последний миг мог помешать осуществлению замысла. Подобные задачи для свиты дьявола – обычная работа, и с нею она справляется играючи.
Труднее обстоит дело с тем, как воспринимают себя ваятель и его произведение. Чем интеллектуальнее персонаж, тем острее эта проблема. Хуже всего с режиссерами и полководцами. И те, и другие видят поле сражения целиком. К тому же, они подвержены озарениям. А озарения в дьявольской работе гибельны, поскольку они ломают именно те детали, в которых дьявол имеет обыкновение скрываться. Тогда нормальная управляемость исчезает, а это значит, что может произойти все.
Бегемот полагал, что реки крови никого из участников событий не украшают. Все, истинно дьявольское, изящно. Конечно, изощренно изящно, – здесь Бегемот лапой делал в воздухе причудливое па, как бы подкрепляющее эту мысль, – но все равно изящно. Реки крови – они от героических упрямцев или от режиссеров, меняющих сценарий по ходу пьесы. Все от неумения смириться и не лезть с безумным упорством на гребень волны, а спокойно следовать в фарватере событий. На этой мысли Бегемот благостно заурчал, ибо попал на своего конька. Никто не умел так, как это удавалось ему, управлять событиями, следуя в их фарватере. Разве что англичане способны оценить истинную красоту подобной эквилибристики. По крайней мере, свидетельством тому служит изобретенный ими образ хвоста, управляющего собакой. Представить себе, что подобному искусству Бегемот будет учить самого Стратега или людей из его тогдашнего окружения, мог только тот, кто не знал, как это окружение формировалось. Остальным абсурд подобной гипотезы был очевиден.
Бегемот явно гордился этим своим умением и теми навыками, которые приобрел, оттачивая его. Годы надежд, тяжких размышлений, изучения динамики потоков, странностей ламинарности и турбулентности.… Если все понятое Бегемотом собрать, то его давно следовало избрать в лучшие академии мира. Но дела бессмертных, увы, смертными по достоинству оценены быть не могут. Несмотря на то, что именно академиков нередко называю бессмертными.
Казалось бы, у Стратега и Бегемота все складывалось к взаимному удовольствию.
Правда, педант сочтет такую оценку высокопарной и сначала потребует от автора уточнений относительно взаимности удовольствия:
– Насколько я могу судить, их отношения были асимметричными, ибо Бегемот об этих отношения знал, а Стратег – нет, – так начал бы свою филиппику педант. – Где же тут удовольствие? И если даже так называемое удовольствие каким-то образом фиксировано, то как вы обнаружили, что оно взаимно? – гнев педанта неподделен и безграничен.
Впрочем, Бегемот своей доли удовольствия не упускал. Создав, как обычно, субстанцию, которую он любовно называл «коктейлем управляемости», Бегемот мог считать дело наполовину сделанным – хорошее начало положено. Авантюризм и комплекс неполноценности были главными компонентами коктейля, его основой. Уже формировались иные компоненты, одни выполняли функции стабилизаторов, другие – замедлителей, третьи – провоцировали взрывное развитие. Создана и готова к действию схема корректировки таких эмоциональных факторов как сомнение, подозрительность, тревога.
Оставалось отработать наиболее трудную операцию во взаимодействии с людьми одновременно авторитарными и осторожными, когда предстояла подмена в наиболее острых и ответственных ситуациях ведомого персонажа собой. Бегемот, вживаясь в образ, казалось бы, изучил все черты и склонности Стратега. Однако каждый раз само вхождение в образ приводило к непростым ситуациям. И виноват был Бегемот. Именно он в очередной раз спотыкался о незаурядность фигуры своего ведомого, в то время как персонаж оставался самим собой. Советская власть приучила его казаться и быть непредсказуемым. При ней выживали лишь те самостоятельные и самодостаточные фигуры, которые умели сохранить неожиданность и свежесть поступков в любой обстановке. Поведение остальных стараниями чиновников от безопасности становилось схематическим и потому легко предсказуемым. Тех, кто в эти «остальные» не входил, начинали считать агентами КГБ. Такое толкование было простым, удобным и отчасти верным. Поэтому устраивало всех. Тот, кого считали агентом, получал некоторые преимущества, ибо подобная репутация обеспечивала неявную защиту, а иногда и дополнительную свободу. Примером может служить такой диалог. Облеченному властью персонажу некто любопытный и настырный задает безобидный вопрос:
– Нельзя ли сократить дорогу и ходить через пустующий участок, на котором до сих пор ничего не построено?
В ответ он мог услышать:
– Нельзя! Строго-настрого запрещено. Всем нельзя!
Поскольку в это самое время вы, давно прослывший агентом КГБ, с безоблачным выражением лица прогуливались именно там, где «всем нельзя!», то вопрошавший указывал на вас своей дланью и с еще более явной интонацией продолжал выяснение истины:
– Значит, всем нельзя? А ему можно!?
Ответ был обычно прост и незатейлив:
– Ну, батюшка вы мой, куда хватили! И вопросики вы ставите…Побереглись бы. Здоровее будете. Как у нас на Руси говорят, на то и сокол в небе, чтобы хорек на земле не дремал.
Вы твердо знаете, что так на Руси не говорили и не говорят. Но аргумент звучит для вас убийственно. Образ высвечен правильно и дозировано. Вы не спрашиваете, при чем тут хорек. И без того ясна его гнусная роль для различных мелких тварей. На то он и хорек. А вот если будет дремать, то сокол, наверное, разберется. С чем разберется? Сначала с ситуацией, а затем и с хорьком. После такого внушения, а скорее, спровоцированного самовнушения, вопросы о соколе и о его правах отпадают вместе с попытками его окончательной идентификации. Оно и понятно. В детстве вы не тянули даже на роль хорька из Дюймовочки. А тут бери выше – Сокол!
В соколы Стратег по прозвищу Гусь, скорее всего, начал пробиваться еще в своей прежней, почти диссидентской ипостаси. А как только заработал денег, – это Бегемот умел организовать гениально, – стал выстраивать основное дело, подчиняясь замыслам, одобренным Бегемотом. Начал с окружения, затем выбрал команду первопроходцев и, наконец, приступил к созданию эшелонированных порядков воинских соединений.
Стратегом Гусь был современным. И ставку сделал на все самое актуальное.
– Большевики нас учили: почта, телеграф, телефон, вокзалы, банки. Сегодня мы вносим в этот перечень свои поправки: телевидение, банки, спецслужбы. Остальное приложится. Даже армия упадет в руки того, кому принадлежат ТВ, деньги и спецслужбы, – здесь Стратег и режиссер переходил на доверительный шепот, – того, за кем стоит Всемирный Еврейский конгресс.
Когда этот объединяющий мировое еврейство орган Стратег упомянул впервые, доверительный шепот был уместен даже среди своих. Сказать такое в России! Да что там сказать. Помыслить никто не смел. Стратег то ли опередил время, то ли оседлал его, но он был явно в своей тарелке, передвигался по ней на своем коне и не выглядел умалишенным. Его мысли неслись галопом в будущее. Сползающая в пропасть страна ждала спасителя. Тогу спасителя твердо держал в руках наш Стратег, раздумывая, на кого бы ее примерить. Надевать тогу на себя он не собирался, полагая остаться знатным кукловодом, живущим в тиши, тепле и неге, которого суровая жизнь вынуждает иной раз снизойти до политических разборок.
Власть интересовала Стратега, во-первых, как средство простого добывания сразу большого количества легальных денег: у власти бюджет, а бюджет – деньги, деньгам нужны банки, банки есть у Стратега и его коллег по взятию власти. Круг замкнулся, интересы соблюдены. Во-вторых, власть была таинством, она венчала приставленных к ней мужей могуществом и силой. В-третьих, власть означала возможность осуществлять многообразные и весьма дорогие режиссерские замыслы себе не в убыток и людям на потребу да на потеху. Близость к власти, а еще лучше своя, родная власть – это обещало интересную творческую жизнь для массы способных актеров и прочих лицедеев, которых можно будет собрать вокруг себя и объявить своими. Нет, они не будут рабами. Однако так много им больше никто платить не сможет.
И, наконец, сама власть. В нее войдет свое политическое движение со своей фракцией в Думе и своим кандидатом в президенты. Здесь замыслы Бегемота и стратега впервые серьезно разошлись.
Стратег искренне верил, что власть вскоре сама упадет ему в руки. Просто потому, что он умнее их. Он не работает так грубо и примитивно, как некоторые вице-премьеры, хватающие все подряд. Придет час, и многих спросят. Это он помнит всегда. И всегда к этому готов. А им сказать-то будет нечего. Стратег понимал истинную цену правильной бумаги. Она, родимая, иной раз дороже самого объекта, права на который утверждает.
Бегемот знал, что власть в руки Стратега и его кандидата в президенты не упадет. По крайней мере, он, Бегемот, этого не планировал. Да и кандидат был неудачен: многословный, нудный всезнайка с отрешенностью Чайльд Гарольда, нокаутированного поутру более успешным соперником. С вечно зеленым яблоком в руках. Президентом ему не стать. Но рваться и шуметь можно долго, создавая так нужный для становления демократии фон. Мысль о фоне вызвала у Бегемота приступ зубной боли. Как он презирал демократию! И, наверное, никто не сделал больше для торжества ее принципов. Эта жуткая несправедливость так характерна для жизни людей, что и сетовать, пожалуй, не на что. Чем изощреннее был Бегемот, изобретая на протяжении столетий козни для этой холуйской прислужницы – демократии, тем тверже становились, спустя какое-то время демократические устои и принципы. Демократия обучалась, и не уступала в этом любимой Бегемотом монархии. К сожалению, монархия обучалась в пределах правления одного монарха и еще немного в пределах одной династии. Демократия работала над ошибками более настойчиво и более старательно. Требовалось, конечно, создать в обществе саму потребность работы над ошибками, а также привить ему элементарные навыки этого не легкого и не простого занятия.
– Ну, уж от этого меня увольте, – урча, улыбался в усы Бегемот. – Насколько я с моей кошачьей мордой разбираюсь в делах высших сфер, куда мне путь заказан, здесь речь идет о воспроизводимости определенных свойств. Поэтому, пожалуйста, прививайте демократические принципы под руководством господина Воланда! Когда мессир освободится от тяжких трудов среди мусульман Средней Азии, он непременно вернется в Россию. И тогда все, что нужно и куда нужно, привьет. А пока плодите монстров. Восхищайтесь ими и пытайтесь им подражать. Боже, сколько же этих тварей разведется к возвращению мессира! А сколько всего они успеют вытоптать и перевести в отходы! Если раньше выпускали большущие конфеты «Ну-ка, отними!», то теперь в ход пойдут еще более крупные: «На-кась, выкуси!»
От предчувствия предстоящих баталий кожа Бегемота, собранная в жировые складки, съежилась, а шерсть стала дыбом. Легкий ужас прокатился от хвоста до загривка, заставил Кота встать и, пережив легкие конвульсии, встряхнуться.
– Всегда говорю себе: довольствуйся тем, что видишь. Не заглядывай вперед, не занимайся прогнозами. Опять не удержался. – Панорама за 2000 годом открывалась интересная, и Бегемот одним глазом продолжал на нее коситься.
8. Сказка для Бегемота
Симкин был человеком мечтательным. И деятельным одновременно. Правда, действовал он, прежде всего, в соответствии со своими грезами и уже затем, сообразуясь с обстановкой. Ему нравилось жить так, будто его жизнь бесконечна и впереди вечность для реализации самых смелых замыслов. Симкин тянулся к Бегемоту, ибо для того подобная жизненная установка была естественной. Для многих людей Бегемот был дьявольским отродьем, и они сторонились прямых с ним контактов. Симкин испытывал даже симпатию к Бегемоту, ибо не считал дьявола альтернативой Богу, а все эзотерическое и мистическое требует благословения Всевышнего, без коего существовать не может. Бегемот же, в свою очередь, стремился понять те мотивы, страдания и страсти смертных, что побуждали их поступать так или иначе. На этом и строилась их дружба.
Будучи личностью сострадательной, Симкин полагал, что Бегемот, до конца не понимая этого сам, тяжело переносит одиночество и оторванность от среды своих сородичей. В глубине души Симкин считал себя талантливым практикующим психотерапевтом, который обязан помочь другу хотя бы на том небольшом отрезке времени, где их судьбы переплелись. Когда-то в юности Симкин мечтал стать писателем. Тяга к этому небезобидному занятию осталась, и он стал писать для Бегемота психотерапевтическую сказку, которая, как казалось ее автору, должна круто изменить жизнь Бегемота.
Сказка называлась «Мур, Дур и Ох» и действовали в ней удивительные создания, напоминающие котов и кошек, а порой и сами коты и кошки.
МУР, ДУР и ОХ
Жили бок о бок Мурилья по кличке Мур и его сосед по меже Дурилья по кличке Дур. Оба питались мышками. Только Мур их любил, а Дур пугался. И хотя Мышка была у них всего одна, они были сыты.
Мышка жила в норке под межой. Из норки было два выхода. Один ; пред светлые очи Мура. Другой ; потайной, прямо под ноги Дура.
Когда было тепло, и светило Солнце, Мур садился в свое плетеное кресло на террасе и жмурился. Он впитывал негу прекрасного дня, мурчал и время от времени поводил вокруг глазами. Глаза его то округлялись, то вытягивались, превращаясь в удлиненный овал. И выражение их было разным. То удивленным, и потому круглым. То благодушным и параллельным земле. То полным недоумения, а порой и легкого ужаса. Тогда овал вытягивался снизу вверх, а иногда сверху вниз. Не всегда удавалось определить точно.
Лишь когда овал становился наклонным, Мур погружался в позу блаженства и сытости. В эти прекрасные мгновенья прямо перед ним, выйдя из своей норки, появлялась Мышка. Она выходила на теплую сторону своего жилья погреться.
Мышка отставляла свой тугой хвостик и садилась на него как на пружинку в диване. Складывала на груди лапки и замирала, слегка шевеля коготками. Грелась на Солнышке и в добрых лучах, которые дарили ей глаза Мура. Им было хорошо вдвоем, и они знали, что нужны друг другу. Оба питались той замечательной энергией, которую источали, ловили и усваивали.
2. На темную сторону своей норы Мышка отправлялась в сумерки. И попадала под ноги Дура, сидевшего на колченогом табурете под раскидистым вязом, который укрывал его от непогоды. Дурилья со страхом и нетерпением ждал появления Мышки. Со страхом, ибо каждый раз это было внезапно, а потому неожиданно. И с нетерпением тоже. Он ждал этой неожиданности, как необстрелянный артиллерист ждет первого орудийного залпа. Его сердце трепетало, предвкушая неизбежный испуг. Он желал, чтобы все скорее случилось и осталось позади. Как укол медсестры, берущей кровь на анализ.
– Ах! Как подпрыгивает каждый раз сердце! ; думал Дур. ; Будто оно на резинке, как маленький круглый мячик, который так нравится детям. Когда-нибудь оно выскочит, и я не смогу вернуть его на место.
Чтобы сердце не выскочило, Дур от испуга высоко подпрыгивал сам, всплескивая руками. Ему казалось, что если оно все-таки выскочит, он сумеет его подхватить.
На темную сторону норы Мышке приходилось пробираться на ощупь. Для мышек это совсем не трудно. Они привычны к темноте и чувствуют себя в ней даже спокойнее. Но Дур… Он на то и Дурилья, что от него можно ждать всякого. Чего угодно. Вот недавно он закрыл выход из норы башмаком. Пришлось долго ждать, пока он сменит позу. А когда сменил, Мышка так резко вылетела из норы, что попала в штанину бедного Дура. Он дернулся, прыгнул вверх, всплеснул руками, а затем начал сучить в штанине ногой с такой силой, что Мышка отчаянно поползла вверх, цепляясь одной парой лапок за материю, а другой за кожу. Дур отчаянно вопил, а Мышка загоняла себя в ловушку ; выхода наверху не было. Говорят, что от страха дуреют. Или просто активнее суетятся. Дур быстро расстегнул штаны, спустил их и нагнулся, чтобы разглядеть, кто так коварно на него напал. Выбравшись мордочкой на свободу, Мышка изо всех сил подтянулась и, освободив торс, прыгнула вверх. Бедный Дурилья. Когда он увидел маленькую хищную мордочку и растопыренные в прыжке лапы прямо перед глазами, его сердце не подпрыгнуло. Оно просто упало. Как падает всякий раз, когда в старом скоростном лифте пол начинает уходить из-под ног.
Пробираясь к выходу на темную сторону, Мышка хотела одного ; прошмыгнуть. И сделать это тихо, незаметно. Дур хотел того же. И сидя в ожидании, готовился. Он убирал все лишнее, что могло бы помешать Мышке или запутать ее. Увы! Друзья часто бывают разрушительнее врагов. Сколько нежданных бед принесла дружеская неуклюжесть! Враг нацелен. Друг мечтателен и рассеян. А если еще и пуглив, беда: готовься к большим разрушениям.
3. Черный кот с гладкой лоснящейся шерстью ласкает душу. А если к тому же у него белая манишка и полоски белых носков, отделяющие черные туфельки от брюк-галифе, то ли надетых, то ли не надетых на длинные и стройные ноги. Такой кот не только ласкает душу. Он ее бередит.
Но не о наших с вами душах речь. И не о душах его хозяев, которые души в нем не чают. Черный кот бередит души всех окрестных кошек. Он делает это легко, не таясь, по давно заведенному ритуалу.
Есть у детей игра ; Царь Горы. Черный кот ; бессменный Царь Крыши. Ею крыт невысокий дачный сарай со сложенной рядом поленницей. Крыша ; односкатная и почти плоская ; обладает особой притягательной силой. Когда молодым кошечкам приходит время взрослеть, а взрослым ; вновь ощутить себя юными и бесшабашными, их влечет эта Крыша, и они не в силах противиться ее зову. Она впитала страсть сотен кошачьих свадеб и кружит головы легким дурманом не смытых дождями ароматов.
4. Этой ночью Черный кот сидел на Крыше в окружении дюжины кошек. Их вел инстинкт, требуя немедленного, хотя и не назначенного свидания. Домашние животные не всегда знают, как в такой обстановке себя правильно вести. Поэтому кошки жались к Царю Крыши, который явных притязаний не выказывал, а наоборот, всем своим видом обещал защитить честь каждой посетившей его владения дамы.
Коты расположились поодаль, на разном расстоянии от Крыши. Ступить на нее ни один не смел. Нарушителя ждал молниеносный и беспощадный удар черной когтистой лапы. Если удар достигал цели, пыл надолго оставлял смельчака, и он уходил зализывать раны. Кошки боготворили своего благодетеля и называли его между собой Длинная лапа и Черная молния.
Коты не любили Царя Крыши и окрестили его Охренильей или коротко просто Охом.
Коты были разные. Боевые и не очень. Красивые и плюгавые. Свеженькие и изрядно потрепанные.
Потрепанные вели себя беспокойно. Давали себя знать раны, полученные во время прошлых отчаянных рейдов во владения Оха. И хотя раны давно зажили, память о них осталась. Одних она наполняла робостью, другим добавляла пыла и куража. Робкие безбожно выли, вкладывая в разрывающие душу звуки всю боль любовных страданий и страстный призыв к милосердию. А вдруг покорит он кошачьи сердца и поможет завоевать подругу без боя.
Боевые коты вели себя настороженно и коварно. Надеясь отбить даму из-под опеки Оха, они медленно продвигались к Крыше, ожидая удобного момента, чтобы осуществить военную хитрость. Но Ох все эти хитрости знал, и застать его врасплох удавалось не часто.
Большие, чуть выпуклые глаза давали Оху хороший обзор. Вот сбоку и сзади надвигается наглый рыжий соседский кот. Другие кажутся ночью серыми. А этот и впрямь вырядился на свадьбу. В слабом свете луны его шерсть поблескивает и переливается. Ох знает: сейчас последует прыжок на Крышу и попытка скинуть с нее маленькую кошечку, свернувшуюся комочком у самого края. Рыжая спина и рыжий хвост на мгновение окажутся рядом, и тогда берегись! Черная лапа молнией поразит рвущееся вперед тело, и оно всей энергией полета сделает рану длинной и глубокой. А серый комочек, если и слетит с Крыши, то спокойно вернется на свое место. Будет снова нервно подрагивать в ожидании дальнейшего развития этих странных и непонятных событий.
Этот ритуал доставлял Оху острое наслаждение. Запахи готовых к любви кошек и кровь дерзких котов, которую можно было пролить в честном бою, пьянили его. Как старого араба ; кофемана , утратившего потребность пить этот напиток, увлекает аромат, который он вдыхает, когда жарит на углях свежие зеленые зерна.
Ох знал: чтобы чувствовать себя мужчиной, не обязательно быть им. И он пребывал в свирепости и блаженстве, которые только в сочетании позволяют особи мужского пола до конца ощутить кураж от чувства рвущегося наружу мужского начала.
Коты знали иное: чтобы быть мужчиной, нужно доказать это даме сердца. Удивить, убедить и увести.
Здесь Симкин поставил точку, надеясь завершить сказку позднее и подарить Бегемоту в связи с каким-нибудь подходящим случаем.
9. Фагот с БАБом и Бегемот со Стратегом
Встретить Фагота было неосознанной мечтой жизни Бориса Абрамовича Березимского, по прозвищу БАБ, человечка энергичного, суетливого, обуреваемого страстями, мечтательного и ищущего. Сказать, что БАБ искал Фагота, – значит возвести напраслину на обоих. В любом деле БАБ ориентировался на Главного. А Главным Фагот не был. Сказать, что БАБ был бы рад встрече с Фаготом, знай он, что такая встреча может случиться, – значит явно недооценить эмоциональный строй этого персонажа. БАБ был бы счастлив! Во-первых, он мог бы свести знакомство с человеком могущественным и не чинящимся всякими там условностями. Во-вторых, можно было рассчитывать на протекцию, а затем и на знакомство с Самим. У Баба захватило дух. В своих планах на такое он никогда не откладывался. Не всякий смог бы вообразить то, что произошло бы в мозгу этого коммерсанта, представь он себе открывающиеся, конечно, с его точки зрения, перспективы.
Увы, не БАБ прокручивал в своем мозгу все возможные варианты. До поры его ни во что не посвящали. Но и оставить БАБа в стороне не получалось, когда речь шла о степени его открытости при взаимодействии с Фаготом. Наконец, настал момент, когда Фагот и Бегемот хорошо освоились со своими клиентами. Предстоял их совместный просмотр. Бегемот не мог гарантированно продемонстрировать Фаготу, как его подопечный выполняет от начала и до конца заданную программу. Казалось бы, накануне в хорошей кампании обсудили все детали, все «за» и «против», выбрали решение, которое устроило всех, и на тебе! Стратег делает все не так. Он, безусловно, делает лучше. Но остальные к тому, что для него «лучше», не готовы. И на фоне блистающего Стратега мы видим серьезных людей, которые оказались статистами. Итог: все на грани срыва, если в последний миг не удается сделать нечто тоже экстраординарное, балансирующее выходку стратега. Каждый раз Бегемот должен в какой-то момент перехватить контроль ситуации и взять всю игру на себя. Это полбеды. Беда в том, что Стратег не готов, не умеет и не желает в наиболее острых ситуациях терпеть внутри себя присутствие постороннего, готового вмешаться и вести игру за него. Стратег делает все, чтобы работа проникшего стала не просто бесплодной, но и сам акт проникновения нанес максимальный вред делу.
Вот, недавно в высокой инстанции обсуждались весьма радужные перспективы НТВ. Бегемот все подготовил, а в последний момент ценой огромных усилий проник в Стратега. Текст, который предстояло произнести, звучал внутри Стратега так, что, казалось, резонировало все, что было способно резонировать в его теле. Стратег буквально гудел предстоящей речью, его распирало желание ее произнести. И присутствующие услышали:
– Кажется, я очень хочу сказать, – здесь его охватила дрожь. – Все существо мое требует, чтобы я сказал. Но я этого не сделаю. Прежде всего, потому, что, кажется, я обладаю некоторой эксклюзивной информацией, об источниках которой не имею ни малейшего представления. Прошу меня извинить, но я беру тайм-аут.
Он красиво проиграл, а надо было выиграть. Пусть коряво, но выиграть! А Стратег не позволил себе победы, унизительной для профессионального режиссера .
Бегемот был в бешенстве.
У Фагота с БАБом все складывалось не так.
Объяснить БАБу границы конкретной проблемы было невозможно. Кого бы Фагот ни подставлял вместо себя, диалог оканчивался одним и тем же – непониманием. Даже, когда Фагот удачно выбирал инструмент для произнесения своих мыслей и вместо его гнусавого и отвратного тембра звучал красивый и хорошо интонирующий голос уважаемого БАБом начальника, разговор быстро рушился и тонул в фантазиях. БАБ находил столько возражений и контраргументов, что, казалось, нет смысла предпринимать с ним любое общее дело. Однако стоило проникнуть в самого БАБа, все шло как по маслу. БАБ становился послушным и податливым. Позднее выяснилось, что в обычном состоянии он представлял собою излишне чувствительный модулятор, способный уловить малейшие импульсы извне, и тут же включал новую информацию в анализ. Чтобы скрыть эту уловку, БАБ пользовался обычным приемом способных, но не очень уверенных в избранном ходе доказательства студентов колледжа. Он некоторое время вилял, уклоняясь от прямых ответов, продолжая сосредоточенно и судорожно искать верное решение. И найдя его, сразу менялся, подбирая лучший способ подать находку и извлечь из всего представления максимальную выгоду. Когда внутрь БАБа поселялся Фагот, БАБ невольно приглушал свойственные ему качества медиума. Они более не требовались, ибо все подсказки (это он чувствовал всем телом) шли из абсолютно надежного источника, который в проверках не нуждается.
На вопрос: «Зачем люди занимаются политикой?» Бегемот, как любой образованный человек, наговорит массу трюизмов, быть может, даже оригинально упакованных. В том, что Бегемот хорошо образован, сомневаться не приходится. Возьмите, хотя бы возраст. Десятки столетий активной жизни – разве это не база для хорошего образования? Однако понять интерес людей к политике за все столетия своей жизни он так и не смог. Иной раз ему доставляло удовольствие спутать карты и удивить всех появлением на вершине власти никому неведомой Черной лошадки. Это было обычным хулиганством, которое не может не доставлять радости, если оно изящно, изощренно и немного уместно. Но это не было политикой. Ею занимались смертные, ибо чего-то от нее ждали. А поскольку ресурс времени каждого из них был ничтожен, приходилось торопиться, вступать в конфликты, склочничать, сманивать возможных сторонников, пытаться ослабить соперников, покупать и продавать, предавать и шпионить, плести интриги и строить коварные ловушки. Бегемот все это мог. В том смысле, что мог легко воспроизвести и даже придумать нечто гораздо более эффективное. Но он этого не умел и не хотел уметь. А уметь, с его точки зрения, означало полностью погрузиться в проблему и действовать на высшем уровне интуитивного в нее проникновения. Сама возможность такого проникновения в политику Бегемота отталкивала, казалась недостойной даже на фоне тех ужасов, что творит порой нечистая сила.
Итак, самой политикой Бегемот не занимался и вкуса к ней не имел.
Коровьев политику не любил. Это занятие было для него мелким и суетным. Сиюминутным. Но настоящую интригу Коровьев ценил. Он был хорошим постановщиком и режиссером своих же собственных сценарных придумок. Чаще это была буффонада. К политике это, если и имело отношение, то косвенное.
В произошедших далее событиях столь могущественная поддержка, казалось бы, гарантировала успех. Но беда, как мы увидим далее, не только в тех, кто событиями режиссировал, не понимая до конца смысл происходящего, беда в движущих силах этих событий и, не в последнюю очередь, в отсутствии элементарного доверия всех участников друг к другу.
Осень 93-й года запомнилась штурмом парламента. По нему палили из пушек, уповая на пожар, которому предстояло выкурить из Белого дома непослушных депутатов. Но уже накануне тревога в Москве достигла критического уровня. Летом не чуждые политики москвичи стали демонстрировать беспокойство. Прежде всего, поведением чеченской диаспоры, которая подчиняла себе все большую часть банков. Казалось, что МВД полностью легло под чеченцев, в Администрации президента и правительстве они имели когорту лоббистов и осведомителей, частично склонялась к ним же федеральная служба безопасности, которой руководил Барабанников – мелкий человечек, но большой милицейский генерал. Быть может, Бегемота эти коллизии обошли бы стороной, если бы не указание Воланда. Перед отъездом он недвусмысленно подчеркнул, что при прочих равных чеченцам мешать не следует. Бегемот несколько раз пытался понять замысел шефа, но каждый раз обычная дьявольская лень не давала ему додумать совсем простую мысль. Спустя время Бегемот понял, что за этим таилось само Провидение, которое удержало его от ненужного усердия в заведомо ложном направлении. Поэтому главным чеченским заступником в их паре стал Фагот. Бегемот же лениво отмахивался от сетований Фагота, что Стратег портит ему всю игру.
– Если очень портит, – размышлял Бегемот, – убери его к чертям собачьим. Кому бы стенать, только не тебе! Убирать людей – твоя профессия, твой скорбный труд в деле обновления человечества. Раз не убираешь, значит или время не приспело, или нужен тебе мой Стратег в других твоих комбинациях. И в том, и в другом случае – решать тебе. А за меня прятаться не надо. За свое я сам отвечу и, где наследил, за собой уберу.
Бегемот подтрунивал над Фаготом, который слыл среди теологов Ангелом смерти, тем Черным человеком, который приходит к жертве, обозначая своим визитом последнюю черту в ее земных заботах. Фаготом его окрестили, поскольку фагот – инструмент печали.
Коровьев платил Бегемоту той же монетой, напоминая, что людская молва Бегемота и Кота считает разными персонажами, приписывая Бегемоту самые мерзкие звериные черты, а Коту – воровские наклонности. Про Кота люди говорили чаще и больше. Ему поклонялись катары, которые во время своих ритуалов целовали Кота в зад. Поговаривали также, что если Кота накормить волшебной травой непетой, то Кот забеременеет. Он слыл также большим дамским угодником, но его дамы были в основном ведьмами.
Посовещавшись, Фагот и Бегемот решили постепенно передать чеченскую ниву БАБу, у которого к тому времени крупного занятия все равно не было. Сам Бегемот сосредоточился на делах Стратега, то есть в основном на делах, касающихся Москвы. Фагот же занялся администрацией Президента. Впрочем, строго делить сферы влияния не приходилось – пересечений было достаточно.
10. Москва, как много в этом слове…
Итак, Бегемот избрал Стратега в качестве своего подопечного. (Не знаю, как еще назвать отношения между людьми, в которых один пытается доминировать, а другой даже не подозревает о существовании самих отношений.) Стратег был особо близок к Москве. Здесь его взрастили, вскормили и уже не без помощи Бегемота помогли накопить первый жирок.
Стратег потому и был стратегом, что интересовался проблемами масштабными. Он не пренебрегал и мелкой добычей, но с некоторых пор своими руками старался ее не брать. То есть Стратег вел себя так, как положено вести себя стратегу в хорошо написанной и правильно поставленной пьесе. Все дальнейшее развитие событий вокруг Стратега и близких к нему политических фигур шло как в поставленной на сцене и неплохо сыгранной пьесе с живым участием автора в единственном ее представлении – перформансе.
К концу 1994 года Москва многократно подавала сигналы о том, что власть в России лежит в ожидании Героя, готового ее поднять. Отяжелевшие от успехов в период первоначального растаскивания капитала, крупные чиновники с не менее крупными приспешниками из числа «новых русских» оказались намертво прикованными к добру, что успели присвоить. Они утратили не только вкус к тому, что когда-то именовалось государственными интересами, но даже произнесение подобных слов в их присутствии считали невежливым. Их кредо было простым: Каждый должен понимать, где его собственные границы компетенции и границы компетенции партнера. В этих границах и следует вести деловой диалог. Остальное – фантазии. Серьезному человеку они не к лицу.
Стратег был исключением: к нему можно было придти с фантазиями и уйти с финансированием этих фантазий. Иные твердо усвоили: все риски – за счет дополнительных поступлений из государственного бюджета.
Стратег любил бюджет сильнее многих.
Быстрее других он добился, чтобы богатенькая Москва правильно разместила значительную часть своих бюджетных счетов, чем хорошо поддержала принадлежащий Стратегу банк. Увы, вскоре Стратегу суждено было познать и иное отношение власти, когда эти счета по соображениям высокой политики мгновенно были закрыты. А благополучие банка к этому моменту строилось именно на московских счетах. Со временем Стратег оказался среди тех, кто стал постепенно уходить из-под опеки представителей власти.
Времена, о которых пойдет сейчас речь, относятся к формированию империи Стратега, где банк рассматривался еще как центральная финансирующая структура, а Москва была надежной политической опорой. Они были нужны друг другу. И до поры они строили совместные планы на дальнюю, но почти уже ощутимую в неразберихе того времени перспективу.
Логика, как во всех драмах социалистического реализма, была строгой и безупречной. Жизнь, как она это вскоре докажет, оставалась немыслимой и абсурдной. Набычившись, новая драма и обыденная жизнь противостояли одна другой. Кто у кого оставался при этом на обочине, не так важно, поскольку все полагали, что действие происходит в самой настоящей реальности. Это было почти правильно, если считать, что центр Москвы – такая же политическая реальность, как и вся остальная Россия.
И все-таки события в Москве происходили так, как их формировали участники этих событий. Объективно среди московских руководителей преобладала позиция, сформулированная еще в 90-м году в окружении Гавриила Попова: стабильность в Москве есть гарантия стабильности в России. Спустя пару лет, это звучало уже иначе (впрочем, более привычно для бюрократа): кто владеет обстановкой в Москве, тот владеет Россией. Сдвиг в сознании, согласитесь, существенный и, скорее, в сторону значительно более активных действий. Так оно и было.
Стратег вел себя адекватно своим замыслам. Параллельно с сотворением крупного банка и привлекательного для неизбалованного зрителя ТВ он создал мощную спецслужбу. Собственную, принадлежащую ему и им щедро финансируемую. В КГБ в это время происходил разваливал, и Стратег собрал около 500 ведущих работников этой спецслужбы, которые новой России не потребовались.
– Я поддержал их в трудный момент. Дал хорошую работу и немало за нее плачу. Часто еще до получения результатов. Надеюсь, я вправе рассчитывать на некоторую взаимность со стороны этих ребят. Я же давно понял, что иметь мощные СМИ и не обладать сильной спецслужбой – все равно, что палить деньги в топке паровоза. Только в паре они позволяют хорошо зарабатывать, – эту идею Стратег позднее разовьет настолько, что почти потеряет интерес к банку. Зарабатывать на информации спецслужб и возможностях ТВ покажется Стратегу выгоднее.
Наблюдая все это, Бегемот тихо страдал. Страдать иначе, то есть сильнее, он не мог. Бессмертные лишены этой человеческой способности и в глубине души относятся к обычным людям, как те – к живыми существами, не обладающим, по их мнению, душой: жалко, конечно, но что поделаешь. Бегемот иногда думал о Стратеге тепло и даже с некоторой нежностью, приговаривая: что ж ты, дурашка, сам себе такое творишь? Тем сострадания и ограничивались.
Стратег все уже выстроил. Что такое Государство он знал. От Платона до Леонардо и Макиавелли, а затем от Ленина до практики Сталина и его последователей. Чтобы получить в государстве власть, нужно подчинить его исполнительные и силовые институты. В Москве для этого все уже сложилось. Мэр – наш. Руководитель регионального управления ФСБ – наш. Руководитель региональной службы МВД – наш. Прокурор – наш. С финансированием тоже порядок гарантирован. Осталось обеспечить лояльность военных. Но и здесь командующий округом не отвергает проявляемый к нему интерес. Фраза, конечно, хитрая, но точно отражает обстановку.
Впрочем, это не все. Кое-кто кое-где в федеральных структурах – тоже наши. Это обнадеживает. Это вселяет надежды. Это делает фигуру нашего кандидата в президенты, простите за вульгаризм, эшелонированной. Да, именно такой. Нет резона замыкаться на бледнолицем и велеречивом яблочном борце за торжество разума и простого здравого смысла! Тем более, что самостоятельно привлечь хорошие деньги тот все равно не сумеет. Согласитесь, идти к власти с вечным нахлебником не очень просто и совсем не эффективно. Каждый должен приносить. А тот, на кого ставят, должен приносить много. Деньги сами должны искать его и находить, если им это будет позволено. Иначе непременно возникнет большой вопрос: кто будет с ним считаться в случае его случайной победы. Можно, конечно, исходить из того, что победившего на выборах президента уже не интересует, кто с ним собирается считаться, а кто – нет. Важно, с кем намерен считаться он. Это так. Но подумав еще немного, вы поймете, почему претендентов с вашей стороны должно быть хотя бы два. Как можно дольше нужно сохранять двоих кандидатов. Иначе, при определенном раскладе сил, интерес к вам со стороны одного оставшегося кандидата может исчезнуть еще до выборов. Если это и есть цель ваших нелегких и весьма дорогих усилий, пожалуйста. Но, скорее всего, у вас есть иная цель.
Стратег вел, как ему казалось, беспроигрышную игру. Пока один кандидат тренируется на виду у всех, настоящий политический тяжеловес вызревает в сложных хозяйственных баталиях огромного мегаполиса. Но пока никаких гарантий у тяжеловеса нет, как, впрочем, нет гарантий будущей поддержки Стратега со стороны тяжеловеса. Этот выбор Стратега тоже не во всем был безупречен. Тяжеловес любил в то время говаривать:
– Я не политик. Я – хозяйственник. Москва с ее дорогами, инженерными коммуникациями, связью и прочей инфраструктурой – это огромное хозяйство, требующее повседневного внимания руководства. Этим я и занимаюсь. А политика – дело суетное. Пусть им занимаются другие.
Реакцией на подобные неоднократные заявления стал анекдот, получивший хождение в близких к тяжеловесу кругах.
Городу нужен хозяин, а не хозяйственник. Ибо хозяин дает взятки, а хозяйственник их берет. Ибо хозяин думает, кому оставить свое дело, а хозяйственник твердо знает: все, что он не возьмет сегодня, завтра ему не достанется.
Тяжеловес успел продемонстрировать тягу ко всему не просто крупному, а грандиозному. Уже шло проектирование восстановления Храма Христа-Спасителя, по инициативе ЕБН был решен вопрос об использовании подземного пространства Манежной площади для строительства огромного Торгового центра, велись грандиозные работы на МКАД, всерьез задумались над современной трассой Третьего кольца… Несмотря на полную разруху в стране, город не чувствовал себя обделенным. Но аппетиты имеют обыкновение расти.
Строить стратегические планы на совещаниях с участием более 3-4 человек было рискованно. Это означало, что встречаться нужно по 2-3, приспосабливая информацию к составу участников. Приближенный к телу тяжеловеса глава его администрации упорно натаскивал шефа краткими конспектами из Макиавелли и других, не менее амбициозных источников, старательно формируя в душе его ощущение собственной самодостаточности и готовность к героическим действиям. Дело двигалось, но не очень успешно. Бегемот видел это, но поделиться мог разве что с Коровьевым, которого подопечный Бегемота и вся московская элита не волновали.
12. Неудачное внедрение
Спасло чувство солидарности. Оно для нечистой силы столь же священно, сколь у древних народов. Вы замечали, как стоят друг за друга курды, армяне и евреи? Так вот – высшая нечистая сила древнее, и ее законы ближе всего к базовому человеческому поведению. Коровьев не мог руководствоваться неприязнью. Такое поведение не совместимо с вечностью. Неприязнь слишком конкретна и локальна во времени. А с годами все может круто повернуться и не один раз. Поэтому Фагот пришел к Бегемоту сам и сказал:
; Давай по делу. Чем я могу тебе помочь с твоим Стратегом и непослушным московским мэром.
И они сели за дело. Понимание того, что представляет собой «дело», у команды Стратега и у тех, кто учился ею манипулировать, было разным. Первые искали ходы к власти, и если были в чем-то неискренними, то лишь в существе произносимых друг другу клятв. Каждый знал, что его окончательное поведение зависит не от произнесенных (даже торжественно) обещаний, а от реального развития событий. Каждый знал, что и другой тоже рассуждает аналогично. Поэтому, с одной стороны, все суетились, не желая упустить момент. С другой стороны, все друг другу не доверяли, а потому, прежде всего, стремились не допустить к дележу тех или иных участников команды, и лишь во вторую очередь думали о достижении общей победы .
Фагот и Бегемот играли в иную игру. Им требовался некий общий баланс, возможно, на уровне страны или еще на каком-то уровне. Команду мэра и Стратега они не собирались сбрасывать со счетов, когда речь шла об исторической перспективе. Более того, при определенных обстоятельствах ей следовало помочь. А возможно, и сделать на эту команду ставку.
Поэтому задача стояла ясно и недвусмысленно: из мэра предстояло подготовить государственного деятеля и полководца. Кот уже давно действует через его главного администратора, который регулярно читает мэру Макиавелли. Фагот пытается влиять через управляющего делами Васю. Увы, мэр не врубается. Он явно не принимает часть аргументов всерьез.
Длительные обсуждения закончились выводом, что без грубого внедрения в мэра не обойтись. Кот и Фагот понимали, что это не самый удобный персонаж для такой акции. Исполнителем избрали Фагота. На вопрос: Почему? – ответ прост: близость архетипов.
Внедрение происходит по-разному. Более естественный способ – завладеть вниманием объекта и побудить его к внутреннему диалогу с говорящим. Когда диалог становится плавным, уши партнера открыты для проникновения. Да, да, запустив в них руки, можно затем проникнуть целиком и разместиться внутри. Если, конечно, обладать навыком и особого сопротивления не испытывать.
Сопротивление может оказаться сильным, если объект уже не принадлежит себе, а им завладел персональный демон, образованный одним или несколькими элементарными бесами. Это могли быть бесы алчности, властолюбия, наглости и вседозволенности, коварства или безумной любви. Персональные демоны – они с трудом осознавали родство с истинными высшими силами – в последнее время расплодились повсеместно. Их стало несметное число, и они подумывали об объединении и захвате власти. Понять, что подобные цели ложны, они не могли.
Персональный демон не был бессмертен, так как кончина хозяина сопровождалась распадом его демона. Элементарные бесы обретали при этом ненужную им свободу и становились неприкаянными. Начать новую оседлую жизнь они могли, лишь намертво связав себя с другим персонажем. До этого момента элементарный бес ничем иным, кроме поиска достойного для совместной жизни партнера, не занимался. Бес ждал, пока тот созреет и отреагирует на подбрасываемые ему соблазны. Когда объект заглатывал наживку, срабатывал своеобразный капкан. Он не хватал за выступающую часть тела, как это происходит с обычными капканами. Капкан держал человека изнутри и становился основой для укоренения в нем элементарного беса. Если бес был первым, то с него начиналось формирование персонального демона. К этому бесу мог присоединиться новый, если соблазн, подброшенный другим элементарным бесом, оказывался действенным. Каждый новый элементарный бес заставлял демона преобразиться и поглотить его, сделав частью себя. Демон и образующие его бесы поселялись навсегда. Изгнать демона, как правило, не удавалось. «Навсегда» означало до конца жизни своего хозяина.
Персональные демоны и были неприятным препятствием, когда возникала потребность внедрения в их хозяина, поскольку они привыкли считать его своей безраздельной вотчиной. Для временной нейтрализации этих существ у Бегемота и Фагота были приготовлены различные приемы. Это было чем-то вроде наркоза. Под его воздействием демон цепенел и терял способность активно проявлять себя. Но Бегемота и Фагота раздражало даже пассивное присутствие подобного существа, которое занимало пространство в теле хозяина. Этого пространства и так было мало. Рассуждения теологов о том, сколько чертей умещается на острие иглы, – пустая абстрактная болтовня. Реальные бесы и демоны занимают вполне заметный объем. А свободного объема внутри человека не так много.
Кот и Фагот стали ходить на выступления мэра и на его посиделки с клевретами. Вслушивались в стиль и ритм речи. В ее динамику и готовность долго слушать себя. Умного и любимого. Всеми и собой. Казалось, любовь к самоговорению и слушанию самого себя просто захлестывала тяжеловеса. Он строил фразы отрывисто, угловато, не опасаясь ни канцеляризмов, ни сантиментов, ни откровенной лирики, ни легкого ханжества.
– Не могу это терпеть! Мы делаем город лучше. Мы делаем город краше. Интересно знать, для кого? Не для русских! А для лиц всех других, любых, я подчеркиваю, кто еще не понял, каких кому хочется, всяческих национальностей. Это никуда не годится. Русскому человеку в таком городе и сходить некуда, ибо он заранее – повторяю для тех, кто не понял, на понятном им сленге: априори(!) – не знает, как это место называется, которое он видит, а зайти неудобно. Не скрою, бывает трудно. Сейчас многим нелегко. Вот пример рекламы. Висит с изображенной на ней едой. Рыба со слезой. Лососина. Кусок и немного порезано. Сыр французский – вообще плачет. Кусок и немного порезано. А что написано? Сейчас прочитаю. Вот: Деликатесы. Деликатно и вкусно! Ну, хорошо, я с языками дружу. И могу догадаться, что деликатно – значит, дели ножом тонко и аккуратно. Отсюда и деликатес, по-нашему – нарезка дефицита, как сказали бы в советское время в Агропроме. Поэтому не надо баловать. Нас избрал русский народ. Мы действуем для него и от его имени. И никакого шовинизма, как сразу вешать начнут ярлыки, здесь нет. Только одна культура. Поэтому вот, – мэр помахал листами, – я издал распоряжение. Везде все надписи, вывески, реклама – все, предназначенные людям сведения ; должны быть на русском языке. Понятно?
При таком уровне речевого напора проникновение в мэра могло потребовать серьезных усилий. И все-таки решено было попробовать. Фагот согласился осуществить эту агрессию лично, поскольку Бегемот совсем недавно потерпел неудачу при демонстрации его способности управлять Стратегом.
В этот день Фагот был в облике своего партнера из Службы охраны Президента, – о нем читатель узнает в следующих главах, – и потому пришел в форме генерала. На первый взгляд, подобная экипировка облегчала задачу. Но мэр любил слушать только себя. Это затрудняло само начало процесса внедрения, ибо требовалось заставить объект сосредоточить внимание на том, что успел сказать проникающий или его партнер. Затем внимание быстро переключается на помощника и начинается процедура внедрения. Заставить мэра слушать генерала, да еще из федеральной спецслужбы, было легче. Но что генерал мог сказать мэру нового и интересного? Говорить о тонкостях своей службы генерал не может, ибо шеф Службы такого поведения не одобрит. Надо брать с собою еще кого-то, кто мог заинтересовать мэра перспективой участия в политических сражениях.
Остановились на самобытном сибирском депутате Государственной Думы по имени Степан Степанович и по прозвищу Сулла Лапшин. Оно отражало несоразмерные притязания депутата с его постоянным, хотя до конца и неосознанным, стремлением вешать лапшу на уши слушателей. Депутат мечтал о встрече с мэром, которого рассчитывал превратить в союзника и спонсора своих нехитрых политических интриг.
Все, вроде бы, шло хорошо. Удалось уговорить мэра побеседовать с группой товарищей о важном и сокровенном. Получая информацию, пусть скупую, больше намеками, но зато непосредственно о себе, мэр сначала сосредоточил внимание на госте, внутри которого находился Коровьев. Мэр старался не пропустить ни одного слова, тут же интерпретируя иносказания и даже лирические отступления, которые при подобной беседе неизбежны.
Затем вниманием мэра завладел Степан Степанович.
– Я создал теорию современного политического успеха, – начал депутат. – Ошибка нынешних политиков в том, что они продолжают видеть себя участниками давно изжившего себя противостояния между левыми и правыми. Это анахронизм. Сегодня люди не хотят бороться. Наиболее самостоятельные из них стремятся к созиданию. Для них становится привлекательным политическое движение центризма. Именно за ним политический успех, а потому – за ним будущее.
Мэр был потрясен. Он слушал потрясенный простотой и очевидной прагматической ценностью нового политического учения. Идея центризма захватила мэра целиком.
– Вы правы, – мэр ткнул пальцем в грудь политического теоретика. – Я поддержу вас и мы приступим к созданию Партии Объединенного Центра!
Услышав это заявление мэра, Бегемот с трудом удержался, чтобы тут же не расхохотаться. «Мэр создает Партию Объединенного Центра, поскольку считает себя лучшим выразителем ее аббревиатуры,» – сформулировал эту мысль Бегемот. Спустя короткое время эта сентенция дошла до мэра и Степан Степанович был так же быстро удален из политической орбиты Москвы, как был в нее принят. Позднее Бегемот скажет: «Мэр не стал создавать Партию Объединенного Центра, поскольку понял – не он является лучшим воплощением ее аббревиатуры.»
Все это произойдет позднее. А сейчас Коровьев переключил внимание мэра на Степана Степановича, после чего мог занять позицию сзади мэра в тот момент, когда он будет стоять, и начать процесс проникновения, переливая себя в мэра, начиная со своих рук, которые первыми перетекали в его уши.
Коровьев успешно начал проникновение. Когда этот недолгий процесс подходил к завершению, персонаж, в котором находился Коровьев, резко вздрогнул и свалился на пол. Мэр, поглощенный разговором со Степаном Степановичем этого не заметил и невозмутимо продолжал беседу. Коровьев встал, оправился и попытался еще раз. Результат был тем же. Только мэр на этот раз с силой хлопнул себя по шее и жалобно запричитал, потирая ее правой рукой:
– Меня в шею укусила оса. Это противно! Как гадость сказали! На голодный желудок гадость сказали! Нет, вы не поверите, но меня в шею укусила оса. Теперь шея распухнет, и я не смогу застегнуть любимую рубашку, которую приготовил для вечера Кобзона. Мы собирались сегодня вместе кое-что спеть, – закончил мэр, скорчив подобие улыбки и морщась от нестерпимой боли.
Сеанс проникновения на этом бесславно закончился. Просить у мэра новой аудиенции наши герои решатся нескоро. Они посочувствовали укушенному осой, а Бегемот оставил мэру тюбик с мазью, пообещав, что все разом пройдет. Затем гости вежливо ретировались.
Лишь много позднее оба догадались, что весь инцидент был подстроен персональным демоном мэра, который не состоял из большого числа элементарных бесов, но был могуч, изобретателен и независим. Этот демон не собирался делить своего хозяина ни с кем. Он заранее подготовился к отпору на случай возможных попыток внедрения со стороны более влиятельных сил родственной ему природы.
Кот и Фагот эту неудачу долго не могли забыть. Когда они, наконец, поняли механизм противодействия внедрению, изобретенный мэрским персональным демоном, то без устали поражали этого демона наркозом каждый раз, когда оказывались поблизости от мэра. Если поражения оказывались особо результативными, поведение мэра резко менялось. Он становился безразличным к политическим выходкам и рассуждал только о городских проблемах.
12. В Кремле голубые ели
Страна уже несколько лет не жила. Страна выживала, еще надеясь на лучшее, но уже расставшись с верой в завтрашний день. Лет через двадцать, ЕБЖ. Это любимая аббревиатура журналистов-шестидесятников. Она означает «если будем живы». Тогда эта присказка была не столь актуальна, как в первой половине девяностых. Тридцать лет назад никто и не думал, что в конце века Россию захлестнет демократический беспредел с нечеловеческим лицом. Как наивны были наши марксисты, упорно твердившие: «При капитализме человек человеку волк». Новый российский капитализм доказал иное. При нем человек может стать для других людей смерчем, цунами и чумой. Волк охотится, когда голоден, а сражается, когда чует угрозу. Он даже запасов не делает. Народившийся, как Венера из пены морской, российский капитализм на всякий случай сметает все, что встречается на его пути, в одну кучу. И лишь затем выбирает, что ему из этой огромной кучи нужно, а что нет.
Наблюдая все это, Фагот иногда тосковал. Как любой, кто ценит рациональность действий не потому, что она выгоднее, а потому что того требует элементарная экономность. Впрочем, и сама власть была слабой, хотя и поражала многих своей импозантностью. Верховной власти требовалась прочность положения, а сознающие ее возможности предприниматели пеклись о надежных путях проникновения во власть и о том, как успешнее влиять на ее решения. И те, и другие понимали, что становление новой власти требует сплоченной когорты сторонников. И те, и другие задавали себе вопрос: Что может стать основой такого сплочения?
Совместная «охота» и общая добыча? Частично, да! Но дележ всех поссорит и сделает врагами.
Единая вера? Вполне возможно, но не актуально. В команде, которую нынче удалось бы собрать, не будет даже вероотступников. Придут те, кто привык не верить, а пользоваться символами веры для подчинения других. Вероотступник еще может обладать жаждой веры. Отойдя по каким-то причинам от прежней веры, он надеется обрести в новой то, чего был лишен. Живущий без веры – это даже не атеист. Атеист может верить во что-то свое. Живущий без веры, прежде всего, лишен твердых представлений о морали, этике и иерархии ценностей. Лишен тесной связи с той или иной общностью людей. Он даже не член мафии. Он одинок, у него нет опоры вне себя. Он не имеет права, не может править, ибо не будет понимать, что творит.
Живущие без веры, если каждый из них еще не превратился в одинокого волка, ищут свое последнее пристанище в общении с такими, как они. Для кого-то таким пристанищем становится гомосексуализм. Он – их шанс быть в команде. Одновременно это форма эзотерического, оккультного общения. («Идущие вместе» были изобретены позднее, когда стало ясно, за кем идти, каким путем и что в итоге у них все будет путем.)
Гомосексуализм издавна популярен среди профессиональных политиков. Хотя бы у дипломатов. В российском МИДе издавна практиковали этот вид секса. Вероятно, удобный и надежный при длительных командировках мужчин, когда лишние контакты вне своего круга рискованны.
Гитлер вошел во власть, оседлав содружество немецких геев – патриотов, многие из которых намеревались силой установить подлинно национальную власть. Это гомосексуализм примитивов, преклоняющихся перед красотой и могуществом члена, как своего, так и товарища по партии. Перед красотой и могуществом государственной власти в собственной стране. Патриотизм и гомосексуализм удивительным образом дополняют друг друга, увеличивая мощь того примитивного сообщества, которое эксплуатирует оба эти фактора на этапе становления новой власти. После завершения этого этапа с геями можно не церемониться. В истории обычно так и было. Сейчас «разбираться» с геями еще не модно. На время о них можно просто забыть. Когда все уляжется, успокоится и жизнь войдет в привычную колею, они еще сыграют свою роль в политике. Сначала в качестве средства для продвижения новых политиков, а затем в роли козлов отпущения. Одни будут требовать для геев суровых кар, другие – либерального к ним отношения. Всегда актуально, просто и прибыльно.
Объяснить, почему геи предпочитают общаться друг с другом даже на работе, лучше всего могут они сами. Если, конечно, подобная сексуальная общность не лишает людей способности к рефлексии и самоанализу. Говорят, гомосексуальные чувства бывают много сильнее гетеросексуальных. И ревность у геев страшная. До убийства.
Это была лирика. Лирика мыслей, которые посещали Стратега, Фагота и Бегемота. Какая мысль, кому из них принадлежала, они и сами не смогли бы определить. В конце концов, важны не мысли и даже не слова. Смысл имеют только дела. По крайней мере, ими пишется История. И это несмотря на то, что глагол «писать», если и имеет отношение к делам, то дела это небольшие.
Стратег знал, что успех медийного концерна немыслим без доступа к самой деликатной информации о самых важных государственных делах и деятелях. Поэтому в святая святых, то есть в администрацию Президента нужно внедрить своих людей. Это должны быть надежные люди, которые не переметнуться со страха к новым хозяевам. Те больших денег им не дадут. Это стратег знал точно. Он ценил себя как самого щедрого работодателя в мире. Но близость к источнику власти рождает в людях трепет, заставляющий пренебречь иными ценностями. Поэтому держать своих людей, надолго командированных во власть, приходилось чем-то еще. Чем? Что можно противопоставить в России страху перед государственной властью? Только другой страх – перед разоблачением. Нужен компромат. Это Стратег усвоил еще с советских времен, когда человека, на которого не было компромата, считали неуправляемым. Но хорошо бы иметь что-то еще. Нужна странная и неодолимая страсть.
Стратег происходил из актерской среды и помнил, что в те годы означало для человека быть и слыть геем. Поэтому он без колебаний решил, что внедрять нужно своих, но принадлежащих к этой весьма специфической и по-своему замкнутой среде. Стратег начал. У него нашлись подражатели. С тех пор так и повелось.
Наблюдая все это, Фагот вспомнил старый и весьма поучительный анекдот.
В некотором царстве заболела царевна. Врачи не в силах помочь, царь в отчаянии. Он издает указ: каждого гостя, приехавшего в царство, приглашать лечить царевну. Вылечит, – получит полцарства, а не вылечит – голову с плеч. Первым попался еврей. Привели его к царевне и говорят: Лечи! Бедный еврей знал только одно лечение, и потому возил с собой клизму. Но разве можно царевне – клизму ставить? Он взял и поставил клизму себе. Царевну это рассмешило, и она стала поправляться.
С тех пор так и повелось: Когда царям плохо, евреям клизму ставят.
Так вот, с тех пор так и повелось: когда требовалось внедрить своего, то наиболее опытные предпочитали голубого. Они и предположить не могли, чем их затея в конце концов обернется. А обернулась она возникновением могущественного сообщества, в любом деле желающего и умеющего чувствовать твердые локти друг друга. Это было естественно, ибо таковы законы жизни среди геев. Они окружают себя такими же, как они сами. Впрочем, так поступают многие с обостренной потребностью постоянно ощущать близость родственных душ. Особенно, гонимые.
Как бы то ни было, Стратегу удалось внедрить в пресс-службу Президента своего человека в качестве первого лица. Это был убежденный гей. Прозвали его Косточкин. Он сразу же превратился в центр притяжения, и с него началось формирование голубого сообщества внутри самой сильной властной структуры. Вскоре оно стало влиятельным, и не принадлежащие к нему сотрудники поняли: жизнь заставляет их хотя бы демонстрировать лояльность. И они ее демонстрировали.
Увы, к этому простому решению пришли не все. Службе охраны Президента, сформированной из людей старомодных, не все вольности демократии оказались доступны. Уловив те незатейливые развлечения, которые позволял себе на работе с молодыми сотрудниками господин Косточкин – толкователь позиции Президента, Служба охраны стала регулярно регистрировать происходящие события.
; Ишь, ; говаривал ее шеф, ; журналист голубых кровей у нас объявился. А получит по жопе, начнет вопить свой вечную арию «Порва-а-ли анус…!»
Спустя короткое время, накопилась обширная информация о возникшем в недрах ближайшего окружения Президента весьма активном сообществе. Что с этой информацией делать, не знали. Предсказать, как отреагирует Президент, было нетрудно. Трудно было понять, чем все окончится спустя время после первых всплесков реакции. Слишком разветвленным и сплоченным стало сообщество, с которым предстояло выстроить свои и тоже не во всем традиционные отношения. Предсказать, на чью явную, а еще хуже, неявную поддержку могли рассчитывать голубые, было невозможно. Можно было нечаянно укрепить и без того сильную оппозицию Службе охраны, чье почти безраздельное влияние на Президента стало общеизвестным. Поэтому шеф этой службы был предельно осторожен, предпочитая накапливать информацию и лишь спустя время, как бы нечаянно, сделать ее достоянием Президента.
Фагот анализировал сложившуюся обстановку не менее тщательно и, взвесив все аргументы «за» и «против», решил, что нарыв когда-нибудь придется вскрыть. Иначе дальнейшие события невозможно будет удержать в исторически приемлемых рамках. Страна будет излишне зависеть от слабо контролируемых персон, то есть произойдет то, чего мессир опасался более всего. Фагот стал ждать момента.
13. Тренировки нечистой силы
На следующий день после неудачи, постигшей Фагота с внедрением в мэра он отправился с Котом «на пленэр». Так называлось, на первый взгляд, бессмысленное шатание по улицам и приставание к прохожим. На деле ничего бессмысленного в этом не было. Ибо встречи с людьми случайными не грозили последствиями, а давали замечательную возможность размяться, потренироваться и отработать на бросовом материале навыки, которые уже завтра потребуются в делах серьезных и значимых. Работать полагалось в собственном обличье, а, будучи задержанными, говорить в ответ на вопросы органов голую правду.
Коровьев как всегда вырядился в мятый пиджак в крупную клетку, а Бегемот надел белую манишку с черной бабочкой, напялил черный смокинг, фалды которого сзади гордо рассекал большой и толстый, пушистый черный хвост. На лице имелась прическа, которая придавала Бегемоту вполне человеческий облик. Из обшлагов выглядывали кошачьи лапы. Это прибавляло персонажу пикантности и содержало намек на карнавальный характер происходящего. Одной из лап чисто человеческой хваткой Бегемот держал шикарную старинную трость с надетой на нее черной шляпой. Равномерно вращая шляпу, Бегемот как бы декларировал свое родство цирковому сообществу, чем окончательно отметал неуместные вопросы случайных прохожих и бдительных милиционеров. Впрочем, нечистая сила в пустые дискуссии с населением и, тем более, с представителями власти не вступает. В таком виде парочка, в которой Фагот смахивал на дрессировщика кошек, отправилась на пленэр.
Внимание прохожего привлекал своим гнусавым голосом Фагот:
– Если ты позволишь, мы обратимся к тебе с просьбой, – и в ответ на вопросительный взгляд продолжал уже иным – театрально-патетическим голосом: – Купи себе немножечко «ОЛБИ»! Сделай это сегодня! – с этими словами Фагот протягивал прохожему несколько стодолларовых купюр.
Прохожий обычно осторожно брал деньги и, недоверчиво косясь на них, спрашивал:
– П-п-п-почему «ОЛБИ»? А пива нельзя?
– Пиво можно на сдачу. Когда станешь владельцем акций «ОЛБИ», будешь пить не пиво, а шампанское. Теперь слушай: бегом за акциями. Когда акции получишь, отойди в сторонку, подними над головой и скажи: Купил столько-то акций. Если вру, пусть хватит меня нечистая сила. И свободен. На сдачу пей пиво или шампань, что хочешь. Обманешь, не обессудь, пожалеешь. Хочешь узнать, как, ; попробуй.
Некоторые прохожие проявляли бдительность, и уже в ответ на первый вопрос Фагота в контакте отказывали. Их не уговаривали. Их оставляли в покое. Это были свои или почти свои.
Торговля акциями «ОЛБИ-Дипломат» расцвела в этот день невиданно. Их расхватывали как горячие чебуреки. И покупатели в большинстве своем после покупки вели себя удивительно одинаково: тянули вверх руки и бормотали заклинания.
К концу дня наши приятели встретили Гайдара. Неожиданно для него и к удовольствию для себя. Уже слегка потрепанный и обмякший, лишенный недавнего величия, Гайдар держался еще покровительственно и смотрел на окружающих как на людской материал, требующий кто обработки, кто переработки, а кто политической нейтрализации. Последнее вовсе не означало того же, что при Сталине или при Гитлере, когда слово «нейтрализация» трактовалось однозначно и недвусмысленно. Гайдар в душе был гуманистом и, засыпая, мечтал о лучшей и счастливой доле для всех. Для всех, кто выживет. В эту суровую, но неизбежную и правильно организованную эпоху перемен. Впрочем, по поводу правильности у него уже возникли серьезные опасения. Как бы ни авторитетен был Президент, с назначением на пост премьера ЧВС движение в правильном направлении стало затухать. И хотя многое еще делалось по первоначальной схеме, рынок стал уступать административным методам решения экономических задач. Ясно, что у ЧВС не забалуешь. Возглавляя одну из самых крупных фракций в Думе, Гайдар грустил об утерянных ориентирах. Он не любил чиновников. Кого он любил? Наверное, подчиненных по научной линии. Они были изобретательны, и эта их изобретательность радовала ценителей и никому особенно не вредила. Предаваясь этим мыслям, Гайдар наткнулся на Фагота.
– Егор Тимурович, – сказал Фагот со всей фальшивой слащавостью, на какую был способен, – разрешите вас попросить о малом одолжении.
– Чем могу помочь, уважаемый? – политический имидж требовал внимания к простым людям.
Фагот, покрутил на виду толстую пачку стодолларовых бумажек, показывая Гайдару, что одолжение предполагает серьезную компенсацию. В ответ Гайдар визгливо воскликнул:
– Я взяток не беру! Уберите назад! Безобразие! Шагу нельзя ступить, чтобы не сунули.
– Купи себе немножечко вкуса! Сделай это вчера! – с этими словами Фагот ловко сунул пачку во внутренний карман гайдарова пиджака. Пачка там застряла, вынуть ее было безнадежно трудно. Гайдар нетерпеливо трепал пачку толстыми пальчиками, но даже сдвинуть не мог. Только спросил машинально и совсем упавшим голосом, отдавая должное своему редакторскому чутью:
– А почему «вчера»?
– Если сделаешь это СЕГОДНЯ, поможет оно только ЗАВТРА!
Фагот так и не узнал, понял ли Гайдар игру слов «Сегодня» – «Завтра». Парочка исчезла, оставив его наедине с пачкой баксов, что застряла во внутреннем кармане. Пачка вела себя странно. Она не шевелилась. Нет. Она вела себя тихо. Только постепенно пухла и становилась плотнее. Когда Гайдар попробовал потрогать двумя пальцами одну из бумажек, то с ужасом понял, что она стала толще настоящей.
– Так, значит, не долларов становится больше, а каждая купюра становится толще, – пробормотал он про себя. Подумав еще минуту, Гайдар истошно заверещал:
– Провокация! Политическая провокация! Задержите их! Они меня оскорбили!
С появлением милиции Гайдар оживился, почувствовав аудиторию. Бурно жестикулируя, он стал излагать суть происшествия. При этом он периодически засовывал свои толстые пальчики в карман, где лежали странные баксы.
– Найдите их! Задержите их! Я вас очень прошу, – последнее слово было сказано на излете вдоха и прозвучало почти как «парашют», только короче.
– Представителям власти дарим горилку и сласти! – как из-под земли, возникли Фагот и Бегемот.
– Это они. Хватайте их. Они мерцают...
– Ваши документы! – строго сказала доблестная милиция.
– У котов нет документов, – нагло сказал Бегемот, делая ударение на последнем «о». Держа руки в карманах, он медленно повернулся к власти своим взволнованным хвостом.
– А вы, дрессировщик наглых котов, нам предъявите документов? – передразнивая Бегемота, сказал старший из ментов.
– Майне? Я, воль! Битте, хер полицист, – Фагот явно кривлялся, вытаскивая, как факир, из своих карманов все новые пачки документов и передавая их стражам общественного порядка.
– Но это же мои документы! – Гайдар, как самый способный из представителей власти, опомнился первым. Менты в оцепенении разглядывали свои собственные документы, полученные из рук Фагота. Часть из них они всегда оставляли дома и никогда не брали с собой на дежурство.
– Я прошу прекратить цирк и предъявить ваши документы! – в бешенстве заорал старший патруля.
– Они у вас. Вы их у меня отобрали, – плаксиво заговорил Фагот. Он обхватил руками голову и начал истошно орать, обращаясь к толпе, которая только что начала покидать расположенное рядом культурное зрелище: – Насилуют и бьют! Милиция меня насилует! Я покончу с собой от позора!
С этими воплями Фагот бросился навстречу толпе, и спустя несколько секунд ее мерное истечение из зала сменилось давкой, паникой и криками «Пожар!». Вскоре вместе с толпой повалили клубы едкого дыма. Через десять минут толпа благополучно стала редеть. Тогда на пороге появился Фагот, держа на весу двух обгорелых буфетчиц, каждая из которых крепко обнимала его за шею. Последние зрители или участники культурного мероприятия, покидая пожарище, кричали Фаготу «Герой!», «Он мог сгореть с ними», «Он вынес их из эпицентра!» Последнее было неоспоримо, ибо рядом красовалось вывеска «ЭПИЦЕНТР» с красивым яблоком в логотипе.
Кто-то принес из горевшего буфета минеральной воды. Фагот набрал полный рот и обрызгал каждую из подпаленных официанток. Когда обе одновременно пришли в себя, он шепнул им:
– Деньги можно не сдавать. Они сгорели. Хозяева будут только рады. Страховка покроет все с лихвой. Ясно? – с легким прощальным шлепком он отпустил див на беседу с подоспевшими пожарными, а сам поспешил сдаться властям.
Приехал допотопный воронок и забрал всю компанию. Только Гайдар остался ждать свою машину, запертую со всех сторон пожарными.
Когда Бегемота и Фагота доставили в ближайшее отделение милиции, Фагота хотели бить.
– Я не дамся! – истошно верещал Фагот. – Я чистый! Вы меня не сможете опозорить. Я погибну геройски в бою, но не дамся поганым ментам.
Временами Фагот переходил на чистый блатной сленг – «феню», чем окончательно озадачил милицию. В помещении площадью около 12 кв. м пятеро сотрудников безуспешно пытались усмирить Фагота. Им ни разу не удалось до него дотронуться. А он порхал между ними, перескакивая с подоконника на шкаф, в угол у двери, качался на жалком подобии люстры, которое могло выдержать вес не более 10 кг, и оставался неуловимым. Время от времени Фагот яростно замахивался на не в меру ретивого мента, готового вот-вот схватить злодея, и резко лупил в пространство, не касаясь своего преследователя. Мент вскрикивал и щека горела у него как от ожога. За несколько мгновений каждый из стражей порядка удостоился такой отметины. Все замешкались, а Фагот, стоя на столе, вдруг запел пронзительным и всепроникающим фальцетом:
– Как хороши, как свежи были рожи … .
И неожиданно предложил мировую:
– Все за стол. Тогда беседуем. Иначе не дамся.
Все согласились и, устроившись за столом, пытаясь отдышаться. Наконец, старший – капитан по званию – начал опрос задержанных.
– Попрошу ваши документы, – он обратился к Фаготу.
– Их забрали при задержании.
– Он их не дал, – поспешил обозначиться старший патруля.
– Они говорят ложь, т.е. неправду, – с этими словами Фагот проворно залез во внутренний карман милицейского кителя, успев за долю секунды расстегнуть две пуговицы, и на глазах у всех вытащил пачку документов. – Вот мои документы.
Это был иностранный паспорт государства Pedigree и все полагающиеся к нему в Москве бумаги о регистрации. Наступила мертвая тишина. Капитан так часто слышал о Pedigree, что значительность личности Фагота стала для него очевидной. Капитан понял, что на проблемах с иностранным гражданином такой популярной страны как Pedigree лавров ему не снискать. Он готов был уже обрушить гнев на старшего патруля, когда в дверях появился Гайдар. Это было лишним. Капитан собирался отпустить задержанных с миром, но опоздал. После учтивых приветствий капитан спросил:
– Егор Тимурович, какие у Вас претензии к задержанным?
Гайдар подробно и педантично изложил суть происшествия, особо напирая на пачку долларов, которую Фагот так затолкал в карман гайдарова пиджака, что вынуть ее оказалось невозможно.
– Врет он все, – равнодушно сказал Фагот. – Долларов не было. А базар был. За базар отвечу, а доллары не мои.
Гайдар аж покраснел от обиды и очевидной лжи.
– Как не было, когда вот они, – и он отвернул правую полу пиджака, демонстрируя невероятно пухлый внутренний карман.
– Они? – Фагот мгновенно извлек пачку, которая, казалось, навечно сроднилась с пиджаком и никогда его не покинет. – Но это не доллары. Это какие-то важные государственные бумаги. Так, так. Вот, читайте: Уголовное дело Убойко Олега…, обвиняемого по статье.… Это какой же Убойко, Егор Тимурович? Не ваш ли партнер на политической ниве? Нехорошо, Егор Тимурович! Я бы сказал, совсем плохо. Очень плохо подбираете вы кадры политических функционеров и финансовых спонсоров!
Ошалело переводя глаза с одного из присутствующих на другого, Гайдар встретился взглядом с Бегемотом, и Бегемот слегка подмигнул ему. Затем потянулся, стараясь по-кошачьи выпростать все четыре конечности как можно дальше от туловища. Зрачки глаз Гайдара настолько расширились, что закрыли всю радужку. Он узнал парочку по описаниям, обошедшим весь мир. Ничего хорошего дальнейшее общение не сулило. Поэтому Гайдар встал, оправил примятую одежду и твердо сказал:
– Кажется, произошло недоразумение. Я что-то напутал, и приношу всем, кто стал жертвой моей рассеянности, свои искренние извинения. Совсем забыл, что меня ждут. Всего доброго!
Гайдар ушел и в дальнейшем ни в какие контакты по поводу описанных выше событий не вступал. Желающим получить его объяснения отвечал, что его там не было. На вопрос: «Где не было?» не отвечал вовсе, а сильно сердился и кричал: «Везде, где вам хотелось, чтобы я был, я не был! Ясно я выражаюсь?»
Неожиданный уход Гайдара не успокоил капитана, а насторожил. Ему стало ясно, что Гайдар догадался о чем-то таком, что заставило его ретироваться. К сожалению, капитан не мог легко и просто последовать его примеру. С парочкой придется разбираться. Но лучше сделать это завтра. Утро, как говорят в России, вечера мудренее.
Утро действительно выдалось мудреным. Накануне капитан отправил задержанных в КПЗ. Он сделал это сразу, как вспомнил, что Pedigree вовсе не государство, а новомодный корм для собак и кошек. Придя на работу и заглянув в КПЗ, капитан задержанных не обнаружил. Только на стене остались два силуэта из сажи с высоко поднятыми руками. Капитан понял, что имеет дело с нечистой силой. И тогда на всякий случай сфабриковал несколько документов о задержании двух персонажей, оказавшихся нечистой силой, которые во всем признались, но утром из КПЗ исчезли. К моменту составления бумаг капитан успел переговорить с представителем пожарной охраны, который явился узнать подробности задержания Фагота и Бегемота. Выяснилось, что загорание произошло от окурка, брошенного на лежавший в углу около прилавка промасленный и пропитанный бензином комбинезон мужа одной из буфетчиц – водителя-дальнобойщика. Свидетели утверждали, что тления почти не было, пламя сразу стало мощным и ярким.
К полудню выяснилось еще одно вчерашнее происшествие. Находящийся неподалеку пункт продажи акций «ОЛБИ-дипломат» торговал с многократной перегрузкой. За акциями выстроилась очередь, и брали помногу. Выручка превысила двести тысяч долларов. Когда утром ее собрались инкассировать, то выяснилось, что вместо вчерашних стодолларовых купюр в пачках лежат листовки, на которых написано: «Купи себе немножечко вкуса! Сделай это вчера». И чуть ниже: «Если ты сделаешь это СЕГОДНЯ, то поможет оно только ЗАВТРА». Представитель «ОЛБИ-дипломат» пришел с заявлением по этому поводу, в котором содержалась просьба возбудить уголовное дело по факту мошенничества с использованием элементов массового гипноза и допросить всех, кто приобрел акции вчера. Список адресов был приложен к заявлению.
Капитан понимал всю бесперспективность дела, и заявление принимать не стал.
– Посмотрите сами, о чем вы просите. Какой массовый гипноз, если каждый действовал в одиночку, а ваши доблестные кассиры не удосужились проверить подлинность купюр, предлагаемых приобретателями акций. Теперь рассмотрим факт мошенничества, т.е. незаконного завладения имуществом или правами и т.д. Вы сами утверждаете, что деньги приобретатели акций получили от не установленного лица в пиджаке в клеточку, которое действовало в сопровождении кота размером с некрупного человека. Кот был в смокинге и белой манишке. Приобретатель акций получил от не установленного господина деньги, на которые купил акции, а на сдачу – пива. Он не знал, что купюры не настоящие или, точнее, не долговечные. Следовательно, он – добросовестный приобретатель, и квалифицирующего признака мошенничества в его действиях нет. Но и в действиях того, кто дал ему купюры, эти признаки тоже отсутствуют. Если бы после приобретения акции попали к лицу, снабдившему приобретателя деньгами, то признак мошенничества с его стороны налицо. Однако тот, кто дал деньги, ничего незаконно не приобрел. Нет здесь никакого мошенничества, сударь. Не позорьтесь и заберите заявление назад.
О существовании иных статей Уголовного Кодекса капитан скромно умолчал. Раздосадованный представитель «ОЛБИ» ушел, не солоно хлебавши.
Через день о происшествии докладывал высокий милицейский чин высокому, и потому узкому собранию городской власти:
– Лица нечистой национальности и бессмертной силы. Нет, нет, наоборот: лица бессмертной национальности и нечистой силы. Тьфу, за-за-за-был. Кажется, так: лица северокавказской породы, представившиеся на допросе нечистой силой, объясняли свое появление внутри еще горящего пепелища своим бессмертием. При задержании не оказали сопротивления. Помещению в КПЗ не возражали. Но ушли из означенного КПЗ каждый через свою стену, оставив на ней полную свою тень из сажи с поднятыми руками и запахом серы внутри камеры, который не выветривается в той же пропорции, в какой сажа не смывается, а по мере ее счищения превращается в барельефы, на которых формируются надписи: «Здесь был Кот» и «Здесь был Фагот». Основное противоречие с силами живой Природы мы усматриваем при этом в том, что не знаем, как стена осталась целой. Поиски убегших считаем прекратить, так как, поймав, не знаем, где и как удержать задержанных.
Выступление вызвало бурю эмоций. Чин был уличен в невежестве, которое и заставило его принять всерьез чистой воды карнавально-цирковые фокусы, исполнители которых вырядились в известных каждому булгаковских героев.
На деле поставили крест. Все, кроме Гайдара. Он еще долго размышлял, но потом стал забывать и он. Перестал верить и в разоблачение Олега Убойко. Последнее – напрасно.
14. Думский пленэр или пленэр на пленаре
Никакой радости Бегемот не испытывал и не проявлял. Пленэр превратился в обычное издевательство Фагота над всеми, кого только удавалось вовлечь в бессмысленное представление. Реальной тренировки просто не случилось. Но ее необходимость Бегемот ощущал все сильнее. Пенять Фаготу – себе дороже. Бегемот это давно усвоил. Поэтому нравоучения дозволялись только Воланду. Остальные как бы не замечали промахи коллег по профессии. Бесконечности вполне достаточно, чтобы каждый прокололся не раз и не два. Не отравлять же друг другу жизнь навсегда? Поэтому Бегемот безо всякого обсуждения произошедшего перешел к планам дальнейших тренировок.
– Предлагаю испробовать иную стратегию тренировок, и вспомнить наши экзерсисы в парламентах. Российская Дума вполне подходит. Самая крупная фракция – ЛДПР. Тренируйся, – не хочу! Да и коммунисты готовы делать нам подарки. А сам спикер! Он прекрасен. Он так многолик, что порой забывает, кто он есть на самом деле. Лучшего объекта для внедрения не найти.
Так Фагот с Бегемотом оказались в новом здании Государственной думы, под которое приспособили бывший Госплан. Нацепив все реквизиты прессы и снабдив себя документами аккредитованных по всем правилам корреспондентов газеты “Dog`s Life” из того же государства Pedigree, наши герои направились в Парламент России. Испробовать они решили Владимира Вольфовича, который все еще не отошел от эйфории прошлогодней победы. Он продолжал делать воинственные заявления о могуществе государства и преступности тех, кто его разрушает. Проникать в ВВЖ досталось Бегемоту.
– У вас с ним фактура сходная и хамства хватает, – так аргументировал свое предложение Фагот.
Бегемот не возражал. Предстояло продумать технику и создать нормальные условия для осуществления замысла. Решили напроситься на интервью перед предстоящим выступлением ВВЖ с думской трибуны. Во время интервью осуществить внедрение и предстать перед залом с набором новых, захватывающих, но абсурдных для большинства депутатов идей.
ВВЖ встретил гостей в просторном кабинете руководителя фракции, напевая арию Мистера Икса из оперетты «Принцесса цирка». Проникновенно фальшивя и распахнув руки навстречу гостям, он, очаровательно улыбаясь, пропел:
– Устал я греться у чужого огня! Где это сердце, что полюбит меня?
С этим повисшим на время в воздухе вопросом он обнял каждого гостя широким жестом лидера страны, облагодетельствовав раз и навсегда.
– Я одинок. Как Кощей Бессмертный. Они меня не любят. Им не нравится, что мои яйца надежно спрятаны повсюду и им до них не добраться, что за мною стоит народ. Они хотят все забрать себе, хотя они никто. Они развалили такое, – это было сказано с напором на последнем слове, – государство! Что они могут противопоставить мне? Только я один знаю, что моя страна могущественна и безумно богата. Мы можем продавать лучшее оружие всему миру. Все хотят безопасности, и все будут его покупать. Мир будет прочным, когда каждый хорошо себя защитит. И не так важно, насколько он защищен реально. Важно, что он чувствует себя защищенным. А когда обнаружит, что это не совсем так, то купит новое, еще лучшее оружие. И мы ему это оружие продадим. А как посмотрят на это его соседи? Им тоже понадобится новое оружие. Вот где настоящие деньги и для страны, и для науки, и для оборонной промышленности! Мы еще пенсионерам немного дадим и детям оставим. Пусть учатся!
ВВЖ говорил, не умолкая. Скороговоркой, которая не лишала его речь яркой эмоциональной окраски. Войдя в раж, начинал брызгать слюной, давая понять всем присутствующим, что неразведанные ими запасы его темперамента огромны, и не каждому пойдет на пользу знакомство с его неукротимым потенциалом.
Бегемот довольно урчал, ибо персонаж проявлял все лучшие качества, позволяющие легко в него проникнуть. Надо было только сосредоточить внимание ВВЖ на себе, затем отвлечь, встать сзади и одновременно через оба отверстия в ушах плавно влиться внутрь. Смертным, чья человеческая оболочка хрупка и не обладает способностью к плавным трансформациям, подобные метаморфозы кажутся необъяснимыми. Им недоступны даже совсем примитивные упражнения, когда выворачиваешь себя как перчатку только, чтобы взглянуть, что там чешется у тебя внутри. При внедрении важно помнить одно: на ремне внедряемого не должно быть металлической пряжки. Иначе необходимый маневр совершить не удается: пряжка впивается в затылок реципиента, тот резко вздрагивает, а уже наполовину угнездившаяся в человеке нечистая сила вываливается наружу, оставаясь какое-то мгновение бесформенной массой, что может вызвать легкий шок у присутствующих.
Бегемот все предусмотрел и приступил к самой операции. Для начала он обратился к хозяину с неожиданным для него вопросом:
– Скажите, сын юриста – обязательно юрист?
– Как кому повезет! И это характерно. Ленин был юристом, но у него не зафиксировано детей. Мой отец – юрист, а я, извините, шире. Мне тесно в этих кандалах юриспруденции. Я люблю сочинять законы. Только человек, томящийся в зоне за свое небольшое преступление, может меня понять. Сделать закон понятным, удобным для применения и, главное, справедливым – это моя мечта. Помните, у Высоцкого: «Открою Кодекс на своей странице, и не могу, читаю до конца!» Этот экстаз в восприятии Закона (Закон я пишу всегда с большой буквы, потому как это – уважение) есть священный трепет человека перед реализуемой у него на глазах и в отношении него справедливостью. Но я все равно шире. Я – социолог. Пока это только сидит у меня внутри, но я докажу всем, что я – крупный, современный и вполне оригинальный социолог. Это будет скоро, но не сейчас. Чуть позже. Вас я непременно приглашу.
– Как Вы относитесь к тем детям юристов, которые пожелали покинуть эту страну, чтобы продолжить жизнь на своей исторической Родине?
ВВЖ сделал вид, что не очень выгодная ему логика вопроса и его семантика остались им не понятыми. Как ни в чем не бывало, он отвечал на коварство Бегемота:
– Они правильно сделали! Каждый человек должен точно знать, где его Родина. И там он должен жить, ей он обязан служить, за нее он обязан воевать! Пусть он лучше заранее перейдет к тем, кого считает своими. И не шпионит здесь за нами. Мы давно ориентируемся на Ирак, а не на Израиль. Нам нет необходимости менять приоритеты. Ирак должен нам за оружие много денег, а нам они сейчас очень нужны. Мы хотим их получить, и нам нет резона соблюдать всяческие там эмбарго. Мы – великая страна, и не обязаны давать отчет в своих действиях. Сделайте меня президентом.… Да, что там, президентом я стану сам! Не мешайте! И я отплачу стране сполна. Никаких кризисов! Мы будем через год богаты и независимы.
Возбуждение ВВЖ достигло апогея. Волны эйфории захлестывали его со всех сторон.
– Пора, – решил Бегемот, и стоя за ВВЖ, начал вливать в его уши сначала свои руки, а после короткого маневра, который из-за его скоротечности было не разглядеть, исчез, полностью проникнув внутрь своего персонажа. ВВЖ сразу заторопился:
– Я опаздываю на пленарное заседание. Извините меня, дела. Их не остановишь!
С этими словами ВВЖ выбежал из кабинета и поспешил в зал заседаний. Длинный и нескладный Коровьев старался не отстать.
Выступление для ВВЖ на пленарном заседании Думы Бегемот готовил тщательно и продуманно. В нем должна быть доза одиозности, горсть абсурда, масса не относящегося к делу здравого смысла и ведро темпераментного патриотизма. Сам ВВЖ на уровне высшего пилотажа еще себя не опробовал. Его нужно было на этот уровень поднять, дать на нем закрепиться и привить вкус этому выскочке к настоящей, хорошо оплачиваемой политике.
Когда ВВЖ с удобно расположившимся внутри Бегемотом уже вбежал в зал, Фагот еще тащился на балкон, где были отведены места для прессы. Прения были в разгаре, и ВВЖ появился в тот самый момент, когда ловкий спикер объявил:
– Я предоставляю слово в прениях лидеру фракции ЛДПР, – и назвал полное имя ВВЖ.
– Уважаемые депутаты! Мое выступление касается не только обсуждаемого вопроса. Оно шире, – начал ВВЖ, и с ужасом обнаружил, что забыл все намеченные им заранее ориентиры речи. Более того, он не мог вспомнить пункта повестки дня, в прениях по которому теперь участвовал.
Мысли смешались, как это бывает в мозгу неопытного оратора, который все свои усилия сосредоточил на том, чтобы не выпасть из ограниченного трибуной пространства даже при землетрясении в девять баллов. Да что там землетрясение! Он вот-вот окажется с этой трибуной на стропах воздушного шара, попавшего в вертикальные струйные течения, и Природа сделает все возможное, чтобы вытряхнуть оратора с трибуны и швырнуть на бренную землю безо всякой страховки. Такого чувства беззащитности на публике ВВЖ не испытывал со времен своей молодости, когда владение аудиторией было ему еще неведомо.
Бегемот знал свое ремесло. Прежде всего, предстояло ввести в состояние полного оцепенения персонального демона, давно сжившегося с ВВЖ. Бегемот сделал это мгновенно, и попытался демона разглядеть. Хотя неожиданность была предсказуема, ничего подобного за всю свою жизнь Кот не встречал. Демон, обнаруженный внутри ВВЖ, был комбинацией семи элементарных бесов. У демона было семь разных и весьма выразительных лиц. Но каждое почему-то воспринималось так, будто принадлежало именно Кощею Бессмертному.
– Однако на олицетворение порока этот демон не тянет. Увы, обычный Бонвиван с многочисленными вкраплениями талантов, – промелькнуло в голове Бегемота.
Бегемот понимал, что при последующих внедрениях сопротивление демона будет проявляться в поведении ВВЖ. Предвидя возможное внедрение, демон станет так действовать на ВВЖ, чтобы создать максимальные неудобства для предстоящей агрессии. Если потребуется внедрение повторить, придется начинать с нейтрализации этого демона. Экое чудище с семью лицами – Бегемот еще раз покосился на те четыре лица, что были обращены к нему. Желания анализировать их происхождение у Бегемота не появилось.
Впрочем, эмоции потом. Сейчас нельзя оставить ВВЖ ни малейшего шанса ослушаться, выйти из подчинения, вернуть к жизни своего привычного демона красноречия, а затем нести привычную отсебятину. Такого не будет. На последнем совещании с Фаготом было решено вставить в обычную болтовню ВВЖ несколько мыслей, которые он озвучит и сыграет для них роль медиума. Поверит ли он в их суть, и понесет ли уже по собственной инициативе эти мысли дальше? Достичь этого можно лишь при условии, что текст родится в нем так, будто идеи вызревали целую вечность и, наконец, прорвали оболочку, которая отделяла их от мира. И родиться текст должен в муках. Бегемот все это предусмотрел и теперь аккуратно осуществлял замысел.
В абсолютно пустой голове ВВЖ стали появляться отдельные мысли. Неожиданно для себя ВВЖ ощутил их стройность, и впал в эйфорию опытного трибуна, готового покорить зал. Зал этого еще не знал, но предстоящий успех стал заполнять его, формируясь на глазах депутатов и публики непосредственно из охватившего было ВВЖ тягостного замешательства. Когда речь сложилась в мозгу окончательно, ВВЖ, приняв позу агрессивного оратора, стал прошивать зал пулеметными очередями давно накопленных идей, которые пришло время представить на суд страны.
– Посмотрите вокруг. Что окружает нас сегодня? Отвечу: Развал, разруха и зловонное тление. Однозначно! Страна остановилась. Она лежит как парализованный больной, и не видно силы, которая не то что поднять ее способна, но позаботиться, чтобы у этого, потерявшего подвижность тяжеловеса не было пролежней. Чтобы его можно было сохранить в пристойной для жизни форме до прихода нового врача, умеющего и желающего лечить! Да, это так. Этим врачом буду я. Однозначно! Дайте мне одно из ключевых министерств, и я докажу: прогресс необходим, предпосылки прогресса созрели, прогресс возможен и будет осуществляться непрерывно и успешно. Россия обречена на успех! Ей мешает главное – отсутствие хорошего управления. Но есть и сопутствующие факторы. Среди нас есть такие, кто изо дня в день кричит о нашей отсталости и называют нас Верхней Вольтой с ядерной бомбой. Они застилают народу глаза пеленой неуверенности, страха перед цивилизацией, хотят заставить нас отказаться от разработки передовых технологий и перейти на скотский режим существования, когда ценятся только подножный корм и продовольственные подачки в виде гуманитарной помощи. Эти люди есть там, откуда идут нам советы доброжелателей, нацеленные на наше разрушение, эти люди есть здесь. Одни из них добросовестно заблуждаются, другие просто и беспардонно наняты. Я пришел сказать вам: остановитесь! У вас свои головы на плечах. Почему же вы позволяете правительству следовать советам людей, которые менее всего заинтересованы в нашем успехе?
ВВЖ радостно, с воодушевлением и достойным момента темпераментом произносил подготовленную Бегемотом речь. Не было оснований ожидать с его стороны отсебятины, сопротивления или желания вытеснить звучащий внутри посторонний голос. Однако вековой опыт подсказывал Бегемоту, что холерические личности, хотя легко поддаются проникновению, могут неожиданно восстать и попытаться выйти из-под контроля. Был надежный рецепт не допустить этого – поддерживать на периферии сознания оратора память о постигшем его перед началом выступления состоянии паники. Затем, после первых удачно произнесенных абзацев, предложить ему четкий план дальнейшей речи и вселить единственное опасение, что этот план может выветриться. Так Бегемот поступал много раз. Здесь все было и проще, и сложнее. ВВЖ не отличался требовательностью к содержанию собственных текстов, – это упрощало Бегемоту его задачу. А усложнялась она необходимостью заставить ВВЖ произнести совершенно неведомые ему доселе идеи. В этом и состоял смысл тренинга, который «сладкая парочка» устроила для себя. Каждый раз, когда возникала потребность организовать с очередным персонажем подобную акцию, добиться полной гарантии успеха не удавалось. Все решало искусство исполнения. Только творческая удача Бегемота могла обеспечить успех операции, и расположившийся на местах для прессы Коровьев, наверное, молился за своего коллегу или «подельника», если, конечно, нечистой силе тоже свойственно это, чисто человеческое занятие.
Бегемот был в ударе. Возможность манипулировать таким объектом как ВВЖ доставляла ему наслаждение. Он мог не просто размяться, а оттянуться от души, чего ему давно не удавалось. Он все еще слегка завидовал Фаготу, который добился этого в эпизоде с Гайдаром. Быть может, поэтому не стал пенять Фаготу за его неуместные и слишком вульгарные выходки. Теперь настал его, Бегемота черед. И он не упустит своего шанса!
Все шло по плану. Оснований для тревоги не было. Но неожиданно возникло почему-то неучтенное и ставшее непредвиденным обстоятельство. ВВЖ на трибуне не только брызгал слюной, что само по себе для аккуратного кота служит признаком дурного тона, поскольку приличествует лишь неопрятным собакам, позволяющим себе распускать слюни по поводу и без повода. ВВЖ еще потел.
Находиться внутри активно потеющего тела уважающему себя Коту невыносимо втройне. Когда запах пота забивал все иные запахи, Бегемот инстинктивно стремился его слизать. В результате ВВЖ сопровождал свой спич странными конвульсиями, а телевидение тиражировало их по всему миру. Он неожиданно наклонял голову к груди, как бы пытаясь по-птичьи спрятать ее под крыло, и тупо глядя себе «под мышку», далеко высовывал язык – вот-вот начнет вылизывать себя, а затем резко убирал его, как лягушка, успевшая схватить пролетавшую мимо добычу. После такого движения, похожего на привычный тик, следовало громко промычать, как поступают самоуверенные ораторы в репризах Райкина, но ВВЖ этого не делал, а, наоборот, с новой энергией (Бегемот успевал осознать, к чему может привести неконтролируемая кошачья аккуратность) обрушивал в зал поток своего красноречия.
– Итак, я хочу спросить вас: Что мы делаем и куда идем? Отвечу сам, однозначно: мы разрушаем, уничтожаем, буквально стираем с земли Великую страну, которая все еще выглядит непобедимой. Кто-то делает это в силу заблуждений, поверив пропаганде, кто-то вполне осознанно. Одним нужно показать смысл их заблуждений и предложить достойную свободного человека и либерал-демократа альтернативу. Иных придется перевоспитывать, как делал это Мао Цзэдун.
Упоминание Кормчего ВВЖ добавил от себя, испытав особое удовлетворение от проявленной инициативы. Бегемот, наоборот, насторожился и стеганул ослушника дополнительной порцией страха. «Дурак, будешь отвлекаться от плана, снова потеряешь нить и сорвешь все выступление! Однозначно!» – подсказало ВВЖ встревоженное подсознание. Он вновь собрался и стал шпарить по тексту. По тому тексту, который он до сего момента ни разу не видел, но который буквально звенел всеми пустотами его костей.
– Наша первая цель: выжить. Процесс развала зашел так далеко, что приходится ставить на повестку дня именно эту задачу. Вторая – понять, кто мы, и определить направление дальнейшей эволюции. Именно то, которое мы хотели бы реализовать. Третья – выработать детальную стратегию на будущее. Для этого придется сопоставить выбранное направление эволюции и те ресурсы, что есть в нашем распоряжении или которые мы способны вовлечь, действуя постепенно, шаг за шагом. Четвертая – определить технологии, пригодные и нужные именно для нас. Затем вернуться к началу и пересмотреть те предварительные решения, что состоялись на первом этапе. Только после нескольких таких корректировок начинается настоящая практика и настоящее управление страной. Нашей страной в наших же интересах!
ВВЖ привык нести околесицу, чтобы вдолбить слушателям в голову одну-две незатейливых мысли. Всякие там методы нейро-лингвистического программирования ему и осваивать-то не пришлось. Они просто и естественно легли на уже накопленный и частично освоенный им опыт. Сконцентрировав приемы былой партийной пропаганды, подвергнув их сепарации, селекции, частичной эксгумации и реанимации, а затем концентрации и систематизации, ВВЖ овладел таким арсеналом воздействия на публику, что новомодные приемы, получившие распространение на Западе, годились разве что для оформления или украшения несметных богатств советской пропаганды. Сегодня ВВЖ к своему удивлению произносил нечто, ему не свойственное. Текст был более осмысленным в целом, но эмоционально вялым. Это огорчало и успокаивало оратора. Он старательно играл свою обычную роль и сохранял постоянную маску коверного, тихо мечтая о том времени, когда весь этот цирковой реквизит можно будет отправить в чулан. Произносимый им текст чем-то отвечал его сокровенным мыслям и потому успокаивал. Речь, почти беспомощная эмоционально, не позволяла ВВЖ раскрыть свой талант полностью. А как было бы замечательно соединить одно с другим! Эта мысль его воодушевила, и он поддал красноречия, темперамента и эмоций. У Бегемота от ужаса зашлось сердце, а ВВЖ с новой силой продолжал:
– Вы все, сидящие в этом зале, – парламентарии. Что разделяет левых и правых? Одни объявили себя патриотами, другие – рыночниками и западники. Я обращаюсь сейчас к патриотам. Что вы изобрели для России такого специфического, что непременно надо уберечь от дурного влияния Запада? Не надо пыжиться! Вы не ответите по существу, ибо не знаете. Вы будете мычать и блеять, повторяя сентенции более чем столетней выдержки и не зная, каким содержанием наполнить эти пустые, с точки зрения конкретного дела, слова. Для вас Россия – это, прежде всего, загадочная русская душа, а затем те проказы и выходки, на которые не в меру горазда эта душа. Не надо болтовни! – ВВЖ с силой стукнул кулаком по трибуне. – Вы скажите конкретно, в чем специфика России? Я вам отвечу, – в том, как ВВЖ сделал акцент на местоимении «я» и какая почти незаметная пауза отделила его от оставшейся части фразы, проявилась его привычная эмоциональность. – Россия – огромная, величайшая сухопутная страна мира. Ее выходы к морю на деле весьма ограничены. Северный Ледовитый Океан, пока не растает от парникового эффекта, нормальным выходом к морю не является, ибо перевозки грузов по нему не так эффективны, как на других морских трассах. Тихий Океан не в счет, ибо по большей части омывает безлюдные территории. От Балтики остались крохи и воспоминания. Мы можем тешить себя былым величием Советского Союза. Но мы не можем вернуть то, что ушло. От Черного моря осталась половина. Выходы к Дунаю нами утеряны. Вывод: Россия стала еще более сухопутной, чем был Советский Союз. Это и есть наша главная специфика. Весь мир веками развивается вблизи удобных для судоходства морей. Или вблизи судоходных рек, впадающих в достаточно теплые моря. Поэтому получившие распространение технологии переработки больших масс природного сырья во многом ориентированы на морские перевозки, а они в 20 раз дешевле сухопутных. Не любые достижения науки сегодня актуальны. Но те, что позволят эффективно вовлечь в хозяйственный оборот крупные объемы невысоких по качеству углей, жизненно необходимы. Я призываю специалистов: найдите решение! Вы спасете тем самым страну. А теперь о самолетах. Нужно сохранить и развивать наше самолетостроение. Это бесспорно. Но чем мы можем реально компенсировать удаленность от морей и неизбежность перевозки огромных грузов на очень большие расстояния? Наверное, прежде всего, развитием грузового дирижаблестроения и использованием дирижаблей, летящих на небольшой высоте (100 – 200 метров). Начните проектировать, и вы увидите, как это эффективно именно для России с ее безбрежными просторами, немереными расстояниями и не иссякающими грузами.
В это время раздался голос председательствующего:
– Я напоминаю Вам, что Вы исчерпали отведенное на выступление в прениях время, но так и не затронули обсуждаемый вопрос повестки дня – наш бюджет на очередной год.
– Однозначно! Я предлагаю выделить в бюджете целевым образом двадцать миллиардов рублей на проведение исследований в области технологий, учитывающих географические и природные особенности России. Другими словами, технологии в целях развития страны. И добавлю в конце от себя лично. Не верьте экономистам. Они всегда говорят не о том. Их теории близоруки и рассчитаны на малых предпринимателей. В мире та конкуренция, о которой они талдычат, не существует. Это театр для беспомощных зрителей, которым не дано видеть, что происходит за сценой, где кипят настоящие страсти. Знайте: основу всех крупных дел закладывает сила, те, кто ею управляет и решает на что эту силу направить. Остальное второстепенно. Поэтому, строя бюджет, мы обязаны думать о поддержании нашей силы – основы нашего могущества.
Бережно неся в своей телесной оболочке Бегемота, передвигаясь с несвойственной ему кошачьей грацией, ВВЖ сошел с трибуны и направился к своему месту в зале.
– Кажется, он хочет оставить меня в заточении еще на пару-тройку часов, – успел сориентироваться Бегемот, – не выйдет.
ВВЖ почувствовал сильный позыв и ринулся в туалет.
– Куда Вы? – запричитал спикер. – С Вами будут полемизировать.
ВВЖ не внимал, он выбежал из зала и прокладывал себе путь среди наглых парламентских журналистов с упорством выбравшего направление атаки кабана. Ворвавшись в туалет, он остолбенел. Позывов не было. Объяснить свою прыть он не мог. Голова у него закружилась. Он схватился за ручку кабины, чтобы не упасть. Наверное, на долю секунды он вырубился, но тут же пришел в себя, испытав удивительное облегчение. Рядом стоял Бегемот и ловко поддерживал ВВЖ за локоть. Бегемот нежно улыбался и по-свойски шептал:
– Все хорошо. Даже замечательно! Сейчас Вы придете в себя. Вы сказали замечательную речь. Ее будут долго обсуждать и цитировать. Вы можете с этой минуты взять себе новый имидж. Если, конечно, захотите.
ВВЖ хотел в этот момент спать и чтобы его все оставили в покое. Он обнял Бегемота за плечи и попросил:
– Отведи меня в мой кабинет и, однозначно, постарайся спасти от журналистов.
Двигаясь в обнимку, они проделали весь путь. Бегемот что-то непрерывно говорил, а ВВЖ, склонив ухо в его сторону и отрешенно глядя вперед, уйдя половиной своего взгляда в себя, а оставшейся половиной излучая доброжелательность к окружающим их журналистам, которых хотя и видел, но не узнавал, шел за рвущимся напролом Котом, изображая жертву давно обещанного интервью. Журналисты были напористы и неумолимы. Но справиться с силой, которую излучал Бегемот, как бы говоря: «Он мой!», не могли.
Бегемот считал, что эксперимент прошел удачно, и осталось позаботиться о нейтрализации его возможных последствий.
– Не суетись, – сказал Бегемоту Коровьев. – Все само образуется. Он у тебя наговорил такое, что без хорошей бутылки никто не разберет, а с бутылкой никто разбирать не станет. Видимого скандала нет. Скандал, если и вышел, то латентный, как выражаются любимые тобой умники. Это выступление можно считать выпадом, как против правых, так и против левых. – Фагот разбирался в политике и демонстрировал неплохую подготовку. – И тем, и другим подобные мысли обсуждать не с руки. Могут попасть туда, где мессир обнаружил как-то просак. Поэтому через день-другой все всё забудут. Поправку к бюджету они проголосуют, а после этого – хоть трава не расти. Последствий не будет, дорогой ты наш меценат технического прогресса и гонитель экономического мышления.
Оба отправились восвояси коротать еще один отрезок вечности.
15. Купание в Енисее
Время шло. Голубятня вокруг Президента упрочила позиции. Это видели уже все. В МК даже появилась статья «В Кремле голубые ели… и пили». Обуздать экспансию со стороны этого сообщества не решались. Однако обстановка становилась все менее предсказуемой. Страну могло понести вразнос.
Посовещавшись с Бегемотом, Фагот решил действовать через Гр-Гр и его шефа.
Президент этим летом намеревался посетить Красноярск и совершить поездку на теплоходе. Готовились не долго, но тщательно. Пал Палыч, управляющий делами, оставался весел и расторопен, хотя страх забыть что-то необходимое и чрезвычайно важное никогда его не покидал.
Рассказ о том, каков был отведенный президенту теплоход, не заслуживает слишком пристального внимания. Ограничимся констатацией того факта, что это – чудо комфорта, предусмотрительности и гарантированной безопасности с точки зрения местного губернатора. Другими словами, совсем неплохо, но не то, к чему Президент уже успел привыкнуть. Все, что касается безопасности, прежде всего, означало предотвращение угрозы извне. Защита от неуклюжести или неуживчивости коллег продумана была минимально, и обеспечивала исключительно самого Президента. От гнева и шуток начальства, особенно верховного, не был застрахован никто.
Накануне Фагот договорился с Гр-Гр посидеть в тихом месте и кое-что обсудить. Встретились в одном из московских ресторанчиков в центре, который в обед был совершенно укромным, ибо днем никто его не посещал.
– Уважаемый Чародей Демиургович, – Фагот приступил к делу, как только принесли аперитив, – вы готовите для самого большого шефа теплоход. Попросите Пал Палыча или того, кто может это сделать, чтобы на нем не было каюты № 13. Сошлитесь на звезды, на дурное предзнаменование, на что угодно.
– Это нетрудно, – ответил Гр-Гр – но, скажите, зачем это вам?
– Сейчас объясню. Вы знаете, что во многих странах в гостиницах и на кораблях нет помещений с таким номером. А нет вот почему. С чего начинается Евангелие от Иоанна? Со слов: «Вначале было слово. И слово было у Бога. И слово было Бог.» Вы не цените силу слова. Не верите в нее. Прежде всего, из-за того, что не умеете ею пользоваться. Когда в гостинице или на теплоходе пропущен номер 13, то это не означает, что такого помещения там нет и быть не может. Подобный пропуск имеет магический смысл. Этого помещения нет для всех. Но оно зарезервировано для избранных, точнее, для нас. Наши с вами отношения дают мне право сказать: для нас с вами. У нас появляется возможность создать то, что мы называем мерцающим помещением. Это может быть дом, номер в гостинице, каюта на теплоходе, кабинет в офисе. Все, что угодно. Лишь бы был пропущен № 13.
Гр-Гр согласился легко. Приведенного Фаготом аргумента, что мы будем рядом и при необходимости поможем, оказалось достаточно. Остальная часть обеда прошла весело и непринужденно. Стороны обменялись большими объемами информации и договорились сотрудничать дальше.
Возможность создания мерцающих помещений в некоторых цивилизованных странах обеспечена почти повсеместно. В России такие возможности ограничены, ибо здесь не избегают № 13, как, впрочем, и числа 666. Более того, автомашины с номером 666 крутые парни считают особым шиком. Все это осложняет и без того нелегкую жизнь команды Воланда, которая постоянно вынуждена вместо дела заниматься решением жилищных и транспортных проблем. Если бы россияне соблюдали правило относительно номера 13, разве потребовалась бы «нехорошая квартира»? Вся команда мессира жила бы в квартире № 13, и никто бы не возражал. Впрочем, с транспортом проще, ибо крутые парни безжалостно бьются на своих машинах с номером 666, после чего номер освобождается для использования теми, за кем он зарезервирован изначально.
Мерцающее помещение – изобретение исключительно практичное. Оно располагается как бы с минимальным, почти неощутимым сдвигом в четвертое измерение. В результате можно находиться здесь же, будучи недоступным для восприятия. Зато при определенной тренировке можно обрести способность это четырехмерное пространство ощущать. И что же? Весь трехмерный мир, населенный людьми, оказывается перед вами, как на ладони. Нет необходимости подглядывать и подслушивать. Перегородки, отделяющие людей в трехмерном пространстве, для наблюдателя с четырехмерным восприятием исчезают. Он видит все и слышит все. Лишь бы расстояние позволяло.
Фагот и Бегемот пробрались на теплоход без труда. Фагот – в облике Гр-Гр, а Бегемот – в качестве ученого кота личного чародея Президента. Каюта № 13 была свободна и ждала только их. Для всех остальных ее на теплоходе не существовало.
На корабле обживались быстро. Из мерцающей каюты ее обитатели могли наблюдать за хлопотливой суетой в нескольких недалеко расположенных помещениях. Эти каюты отведены ближайшим помощникам и граничат с зоной, которая предназначена исключительно для Президента и его семьи. Чтобы увидеть происходящее в каютах, расположенных рядом, Фагот с Бегемотом должны были подстроить свои глаза к восприятию четырехмерной картинки. Нужны были особый прищур, способность отрешиться от привычного трехмерного восприятия и «притирка» глаза к различению трехмерных предметов, воспринимаемых как бы целиком. Сразу со всех сторон. Сначала их очертания возникали в смутной дымке, ибо обычный человеческий глаз чисто физически к этому не приспособлен, но затем появлялось ощущение, что смотришь не двумя глазами-точками, а двумя глазами – скрещивающимися прямыми. В итоге предмет приобретал не только объемные формы, но был виден сразу со всех сторон. В качестве награды за помощь Фагот намеревался познакомить Гр-Гр с тем, как это делается. Фагот даже не предполагал, сколь наивен был его благодарный порыв. Служба охраны давно снабдила каждое помещение «жучком» и миниатюрной видеокамерой, о существовании которых обитатели могли только догадываться. Знать все было неписаной обязанностью Службы охраны, и она исполняла эту обязанность пуще всех остальных.
После отплытия суета улеглась, и жизнь на теплоходе стала входить в нормальное русло. Каждый из путешественников либо занялся неотложными делами, либо расслабился и стал предаваться сладким мечтам о вещах, не столь доступных в столичные будни. Некоторые успевали на оба фронта. Их потребность регулярно реализовывать самые смелые желания не знала ограничений, и они успевали удовлетворить ее даже в часы, наиболее загруженные работой.
Приглядевшись к происходящему в одной из ближайших кают, Фагот различил сидящего в кресле рыжеватого мужчину с внешностью обветшалого каторжника и почти юношу, стоявшего перед ним. Мужчина, это был Косточкин, привычным жестом поправил рыжеватые перья, служившие ему волосами, обхватил стройные ноги молодого человека коленями, а талию руками. Ладони двигались чуть ниже спины, а дрожащие пальцы нетерпеливо пощипывали ягодицы. Жарко дыша молодому человеку в живот и пытаясь наполнить грубоватое звучание голоса нежностью, мужчина проговорил:
– Вот мы и совсем одни. У нас масса времени. И мы проведем его так сладко, что запомним на всю жизнь.
Эти слова оказались пророческими. Но всему свой черед. Не будем торопить события.
Даже когда береговая линия тянется уныло однообразно, время на теплоходе летит как бабочки в летний полдень. Еще вчера впереди его было много. Уже пора думать о возвращении на берег. Бегемот пользовался моментом и грелся на солнышке. Он избрал недоступное для остальных место на самом высоком навесе, которым был крыт капитанский мостик, и подолгу лежал на нем почти без одежды, вытянувшись в упоительной кошачьей неге. Бегемот не расставался только с красными плавками, на которых красовалась фирменная вышивка Pedigree, и белой бабочкой на шее. Заметить его мог только очень рослый человек, да и то всего с нескольких точек на теплоходе.
Первым обнаружил Бегемота Президент, когда поднимался на мостик выразить уважение капитану.
– Это что у тебя, дрессированная пантера в красных плавках? – спросил Президент шефа Службы охраны, когда они оба оказались на мостике.
– Ученый кот нашего Чародея. Говорят, умен как дьявол. И красноречив, если в ударе. Искрится весь, когда его гладят. Любит ходить на задних лапах и в смокинге, с выставленным наружу большим хвостом.
– Слушай, Саня, я что-то про такого кота читал. Забыл только, где. А играть с ним можно? Или он очень велик для детей? Ты как считаешь?
– Поиграть-то можно. Если только сам захочет.
– А если я его попрошу.
– Думаю, не откажет. Только потом не избавитесь от его общества. Его даже Чародей не всегда может укротить.
– Я таких уважаю. Мой характер, понимаешь! – с этими словами Президент подошел к навесу и, привстав на носки, заговорил с Бегемотом. – Ну что, кот ученый? Ты у нас, поди, благородных кровей? Это в Вестминстере королевские кошки лежат в присутствии королевы и не должны уступать ей и всем остальным место. У нас теперь тоже так будет? Ответь Президенту. Он знать хочет.
Бегемот давно наблюдал за этой парой, ожидая ее появления у капитанского мостика. Услышав обращенные к нему речи Президента, Бегемот изобразил последовательно: неожиданное пробуждение, растерянность и недоумение. Затем прозрение, испуг, легкое благоговение, умение взять себя в руки, протокольное почтение и, наконец, безотказную готовность на все. Несколько последних состояний Бегемот переживал, уже стоя перед Президентом и как бы преодолевая робость, прежде чем заговорить.
– Что молчишь? Ты, люди говорят, трепаться горазд. Так поговори с Президентом, коли попал на его корабль!
– Спасибо, Борис Николаевич, за Ваше щедрое гостеприимство! – сказал Бегемот, скромно опустив глаза, но с уместным случаю пафосом. – Будь передо мною не Вы, а Мао Цзэдун, я сказал бы, что вижу сразу два Солнца. Но Вам это не понравится. Вы – человек скромный. Поэтому я придержу восторги при себе. Поверьте, я несказанно горд, что могу говорить с Вами и быть Вашим гостем, хотя и незваным.
– Горазд ты, парень, трепаться. Это правду про тебя говорят, что ты особо породистый? Оттого и говоришь человечьим языком?
– Да, Борис Николаевич! Я из очень древнего кошачьего рода, и остался его единственным представителем. Мой хозяин все уговаривает меня продолжить род, но я в затруднении. Не с кем. Очень давно на Земле не осталось подходящих для этого созданий. Домашние кошки не вяжутся. А большие кошки диковаты и не отесаны. И я не могу вынести их запах. Сколько раз ходил в зоопарк с надеждой найти себе пару, и каждый раз возвращался ни с чем, кроме чувства сострадания и тошноты. Это все, что способны вызвать во мне мои сородичи.
– Ты прав! Трудное это дело, жениться. Я сам-то быстро женился. Долго не выбирал. Но удачно. Сам видишь. Тебе того же желаю. Ты еще успеешь, ты – молодой. А я вот еще срок отмотаю, и на покой. Пусть молодые колготятся.
Бегемот усердно кивал, демонстрируя полное понимание позиции Президента и поддержку принятых им мудрых решений.
– Ишь, усы какие отрастил, гладкие – заметил Президент, давая понять, что беседа завершена, и Бегемот скоро сможет занять свое, хотя и не очень подобающее в присутствии высшего должностного лица, место над капитанским мостиком. – И ведь до сих пор не спалил. Небось, не куришь?
Но тут Бегемота как прорвало.
– Не курю, не курил, и не буду курить! А это у меня не усы вовсе, а вибриссы. Нам, котам они даны не для красоты, а в качестве важного осязательного инструмента. Мы ими габариты ощущаем и сразу чувствуем, можно пройти или застрянешь. Людям вибриссы не помешали бы. Меньше бы лезли, куда не надо.
Президент выслушал странную филиппику Бегемота с легким раздражением, ибо отнес его нервное замечание на счет излишней учености. Учености Президент не терпел. Считал, что ученее Бурбулиса никого нет. Остальные просто невыносимы. Вроде Попова. От воспоминаний и осадка, оставшегося на душе от общения с Поповым, вечно всем недовольного и склонного к самобичеванию, Президента передернуло, и он, широко улыбаясь самой искренней из своих улыбок, направился к капитану.
Бегемот остался стоять, где стоял, не решаясь пошевелиться. Царственный облик Президента действовал подавляюще. Бегемот ощутил это на своей шкуре. Шерсть на ней топорщилась.
Когда Бегемот пришел в себя, его ждала еще одна неожиданность. На мостик, пыхтя и отдуваясь, взбиралась обрамленная рыжими перьями уже знакомая лысина Косточкина. Ее хозяин непрерывно думал. То ли о делах, то ли о наслаждениях, то ли о самой лысине. Лысина жила при этом своей жизнью, не зная покоя. Ее кожа собиралась и расправлялась, как плоский червь, по мере того, как владелец лысины, отдуваясь, преодолевал лестницу, ведущую на капитанский мостик. Встреча с начитанным журналистом ничего хорошего Бегемоту не сулила. Разоблачение могло произойти немедленно. Поэтому Бегемот не стал рисковать и вступать в полемику с опасным собеседником. Решение было мгновенным. Когда лысина поравнялась с верхней площадкой лестницы, Бегемот бесшумно перепрыгнул через нее, и оказался одной площадкой ниже, – ее только что покинули несущие лысину ноги. Через специально сделанное в плавках отверстие торчал хвост. Бегемот произвел им во время прыжка столь элегантное вращение, что его грация могла поразить любого непредвзятого наблюдателя.
Такой наблюдатель оказался неподалеку. За всем происходящим не без любопытства наблюдала Ханум. Эта тоненькая леди, сохранившая параметры молодой девушки, была явно восточных кровей. Энергия выплескивалась из нее при каждом движении, а глаза горели огромным желанием участвовать. Она была уже достаточно опытной и искушенной, чтобы точно определять, в чем ей следует участвовать, а в чем нет. Она успела избавиться от сентиментальности и ощущений неловкости, которые так мешают юным леди принимать быстрые и безошибочные решения, необходимые для того, что американцы называют «деланием себя», а на самом деле подразумевают успешную карьеру при опоре на собственные ресурсы. Все это характеризовало Ханум в глазах Бегемота самым замечательным образом. Но было одно обстоятельство, которое не могло его не встревожить. Ханум не успела избавиться от одного весьма серьезного недостатка – кругозора, который определяется как опытом, так и некоторой базовой образованностью. Ханум могла без труда идентифицировать Бегемота и поделиться своим открытием с другими. Если, конечно, это ей выгодно. Чтобы опередить события, надо было действовать немедленно.
– Впрочем, – успел подумать про себя Бегемот, – нет худа без добра. Мы найдем друг в друге партнеров и союзников. Вперед, не раздумывая!
Раскачиваясь, как заправский моряк, Бегемот пошел прямо на Ханум.
– Боже мой, – Бегемот остановился около опешившей леди, не ожидавшей, что кот в плавках и с белой бабочкой на шее окажется еще и говорящим, –у вас так болит спина! Я просто вижу, какие муки доставляет вам эта боль. Извините, я не представился. Ученый кот Гр-Гр – президентского Чародея. Буду рад помочь. И, заметьте, никаких притязаний! Только простая взаимная симпатия, если она появится. Это все, на что я могу претендовать. К вашим услугам.
– Чем обязана вашей бурной любезности? – тщательно скрывая удивление, спросила Ханум.
– Исключительно вашей собственной человеческой обаятельности. Я же, со своей стороны, готов похвастаться перед вами своими способностями. Уверяю, они незаурядны. Если позволите, я все расскажу о вас по вашей руке. Прошу! – Бегемот протянул лапу, повернутую подушечками вверх, и заполучил обращенную к небу ладонь собеседницы. – Начнем с главного. Вас зовут Ханум. Вы здесь по долгу службы. В вас течет восточная кровь. Вы темпераменты. У вас болит позвоночник, и бывают сильные мигрени. Ваш характер сильнее мигрени. Ваши враги заранее обречены. Вам импонируют невысокие мужчины с усами. Личная жизнь уступает первенство карьере. Вы умеете дружить с женщинами. И грамотно выбираете их для этой цели. Может быть, достаточно? Подробности могут стать опасными и для вас, и для меня.
– Ответьте мне, пожалуйста, на вопрос: что вам от меня надо? Я, быть может, не столь проницательна, как вы, но кое-что вижу и чувствую. Я вижу, что вы любезны неспроста. Вы хотите чего-то от меня добиться. Признавайтесь, и мы быстро установим, есть ли на чем поладить. Если же намерены ходить вокруг да около, то без меня. Особой нежности к котам я не испытываю. Ну!
– И это означает, что…, ну как там у классика? «С котами нельзя! Котам нельзя!» Вот чем вы мне намерены ответить. Я же предлагаю вам дружбу. И заметьте, она нужна не мне одному, а каждому из нас. Вражда нас погубит. По крайней мере, здесь на корабле мы оба бесславно закончим свое пребывание. По рукам? Тьфу, набрался от людей дурных выражений.
Ханум окончательно застыла от удивления и не могла больше вымолвить ни слова. Она узнала своего собеседника и поняла, что это не розыгрыш. Кто и какую дружбу ей предлагает, сомнений не осталось. Но как поверить в правдоподобие того, что невозможно, чего не может быть? Стать объектом и жертвой розыгрыша – значит поставить под вопрос свою репутацию. Умной, осторожной, предусмотрительной и непобедимой в схватке с соперниками женщины. Отказаться от предложения, если это не розыгрыш, не менее рискованно. Надо попытаться выскользнуть, сохранив двусмысленность ситуации как можно дольше. Наконец, Ханум решилась.
– Признаюсь, вы единственный кот на свете, дружбой с которым я готова гордиться. Бегемот меня всегда восхищал, но подходящей роли для себя в вашей команде я так и не подобрала. Вам всегда не везло с женщинами, ибо вы до сих пор не умеете их ценить. Видеть в женщине ведьму – низко. Воспринимать ее как соблазнительницу – куцо. Что же вы хотите от меня? Как я должна относиться к вашей команде, если вы заранее сводите мою роль к инструменту удовлетворения мужского тщеславия? Я должна быть несказанно счастлива, наблюдая очередное пробуждение этого тщеславия у очередного мужчины, любоваться им, лелеять его и, наконец, утешить. Вот все, что вы оставляете женщине. И после этого ожидаете ее дружеского расположения? Я готова на дружбу с вами. Но на равных, уважаемый Бегемот. Идет? По лапам?
Нужно ясно ощущать, что такое вечность, чтобы спокойно вынести подобную выволочку со стороны смертного, да к тому же, женщины. Бегемот не только вынес. Он не растерялся.
– Рад, безумно рад возможности договариваться открыто с такой замечательной женщиной как вы. Сознаюсь, у меня и у тех, кого я представляю, нет, и не может быть целей в обычном, человеческом понимании этого термина. Мы не хотим зря вмешиваться. Но одновременно не можем допустить всеобщего разрушения. Такова воля Господа, такова наша миссия. Она требует нашего внимания, вечной работы и бесконечного терпения при общении с людьми. Предлагаю вам помощь во всем, что не фатально для всего мира. Прошу вашего содействия, когда в нем будет крайняя необходимость. Мы не обманываем и не шутим. По крайней мере, в серьезных делах и с серьезными людьми.
Последнее замечание не могло не огорчить Ханум. Она сразу же поняла, что ее могут просто «развести», как принято говорить в блатной и просто крутой среде. Решать, какие дела и какие люди являются серьезными, а какие нет, будет, оказывается не она. От нее не потребуется даже участие в обсуждении. То есть ее просто собираются списать. Такого она не допустит.
– Простите меня великодушно, дорогой Бегемот, но я не допускаю мысли, что вы неаккуратны в выражениях. Поэтому я вынуждена воспринимать сказанное вами дословно. А сказали вы практически следующее: когда мы сочтем нужным, мы с тобой посоветуемся, а не сочтем, – извини, не было в этом необходимости. Мне бы не хотелось обременять ваше драгоценное внимание глупостями, занимающими мысли обычных людей. Но и быть игрушкой в руках даже очень могущественных сил я не привыкла. Попробуем найти компромисс или разойдемся, посчитав нашу встречу розыгрышем веселой компании президентских помощников.
– В чем же вы видите компромисс?
– В том, что я обсуждаю все затрагивающие меня операции наряду с другими участниками, действующими с вашей стороны. Если я возражаю, то вы обязуетесь меня выслушать и либо согласиться со мною, либо привести аргументированные возражения. Полагаю, что прошу я не так много за то содействие, которое вы получите, и за то молчание, которое я могу гарантировать. Если вы готовы на такие условия, то, как вы говорите, по рукам!
– Согласен, – сказал Бегемот, вздохнув с явным облегчением, и протягивая Ханум лапу. – Обещаю лечить ваш позвоночник, а для начала прямо сейчас избавить от мигрени.
– Спасибо на добром слове. Но позвольте сделать несколько замечаний, чтобы избежать возможных недоразумений. В душе я феминистка, хотя не избегаю мужчин. В продажу души дьяволу не верю и расписок, тем более, кровью не даю. Вмешательства в мою личную жизнь не терплю, за свои поступки отвечаю сама. Теперь, кажется, все. Увидимся.
Бегемот проводил ее взглядом и, подумав, решил, что говорить Фаготу о контактах с Ханум пока рано.
Гр-Гр сидел в каюте № 13. Сидел хорошо. Как говорят его коллеги, красиво. Стол был уставлен всем, чем славится Сибирь, и что было запасено на президентской кухне, а также тем, чего в Сибири еще недавно не видели вообще и даже не подозревали о существовании таких яств и напитков. Если попросить Гр-Гр снова найти каюту № 13, то великий маг, волшебник и Чародей Президента просто опростоволосится. Это – единственное помещение на теплоходе, которое не просматривалось и не прослушивалось, о наличии которого руководство Службы охраны не подозревало.
Гр-Гр поведал, что его непосредственный шеф в бешенстве. Он накопил большой аудио и видеоматериал о голубятне, что разрослась вокруг Президента, и намерен посвятить в суть происходящего самого. Дальше терпеть шеф Службы охраны не собирается. Фагот предложил помочь шефу в этом благородном деле и отправиться вместе с Гр-Гр, что они практиковали уже не раз.
Так и поступили. Фагот привычно разместился внутри слегка отяжелевшего после трапезы Гр-Гр и они вышли на палубу. Президент был не один. Вокруг суетились все, кто был нужен, и Пал Палыч. Косточкин успел уже нагрузиться. Он расплылся в похотливой улыбке, предвкушая предстоящее развлечение со своим мальчиком из пресс-службы, и ходил вокруг Пал Палыча , недвусмысленно оглаживая его зад. Пал Палыч брезгливо морщился и стряхивал тыльной стороной ладони следы наглых прикосновений. Шеф Службы охраны был мрачен и старался не глядеть на это противоестественное узаконенное демократией безобразие. Подошел Гр-Гр и, обращаясь к Косточкину, сказал:
– Правильно ты, Косточкин, критикуешь Пал Палыча. Забыл он наш главный российский принцип, сформулированный в песне. Ну, как там поется? Тот, кто взять не может, что он может дать! Ты, Пал Палыч, знать это должен. Всю приватизацию Рыжий провел под этим лозунгом. А ты, Косточкин, хорошо усвоил другое. Тот, кто дать не может, что он может взять? Я правильно излагаю? – Гр-Гр обернулся к своему непосредственному шефу.
– Не пошли. Без тебя тошно, – ответил шеф, против обыкновения не поддержав грубую шутку заместителя.
– А я никуда идти не собираюсь, – Гр-Гр вопреки сложившемуся о нем представлению как о человеке серьезном и мрачноватом, неожиданно стал настойчиво каламбурить. Никому в голову не могло придти, что все это заставлял его вытворять разместившийся у него внутри Фангот. – Согласись, Косточкин, что обе сентенции, которые мой шеф обозвал пошлостью, верны. Получается кольцо. Как там еще поется? Любовь кольцо, а у кольца начала нет и нет конца…Правильно? Нет, Косточкин, не правильно. Любовь без конца – нонсенс! Если она обыкновенная. Зато гомосексуальная любовь может быть и без конца, и, как палка, о двух концах. Видишь, Косточкин, как я загнул. Ну, ты чего приуныл. Ты давай, проверь Пал Палыча, хороший из него партнер получится или он все-таки тебе откажет.
– Ты что, Чародей, к человеку пристал, понимаешь. Он что тебе, педераст какой или что? – не выдержал Президент.
– А разве он скрывает? Рядом с Вами теперь целая голубятня плавает. Куда Вы, туда и они, сердешные, едут, плывут, летят. И толкуют народу Ваши мысли в голубом, извините, обрамлении. Слова и мысли Президента преподносят теперь народу, как говорил великий Остап, на блюдечке с голубой каемочкой.
– Слушай, Косточкин, это похоже на правду. То-то смотрю я, ты, как выпьешь, все мужиков за жопу хватаешь. Я здесь такого не потерплю. Хочешь гладить или там еще чего хочешь, пожалуйста, делай. У нас демократия. Только не здесь. Пал Палыч, охолони ты слегка нашего Косточкина. Искупай его в Енисее. Пусть погасит немного свой пыл. А выплывет, проверим, о скольких концах у него палка.
Пал Палыч явно не решался выполнить поручение Президента. Но тот не на шутку взъярился, ибо полученная информация начинала проникать в него все глубже. Становилось нестерпимо стыдно, что долго держал в качестве своего лица этого Косточкина, на которого и так без слез не взглянешь, а тут еще это. Бр-р-р. Он подозвал охранника и строго сказал:
– Возьмешь Косточкина за ноги, а Пал Палыч – за руки. Раскачаете. и купать его в Енисее вместе со всеми его прибамбасами. Это приказ! Не исполните, выгоню вас. Ясно?
– Что, друг Косточкин, придется тебе купаться в Енисее. Благодари Бога, что вода теплая. Будешь сопротивляться, зашибем о корабль, так как далеко не закинем. А будешь вести себя тихо, потом выудим. Такая твоя, Косточкин, нынче доля, – приговаривал Пал Палыч. Он предложил, было, Косточкину снять дорогие ботиночки, но тот все не верил в реальность угрозы Президента и пытался неловко шутить.
Президент в последний раз сверкнул глазами, и экзекуция мгновенно состоялась.
Косточкина быстро выловили. Отпоили водкой. И спустя короткое время послали послом в Ватикан. «Для обмена опытом,» – неуместно заметил кто-то из записных шутников.
Ханум наблюдала за происходящим, стоя неподалеку.
Бегемот тоже не упустил всей прелести происходящего. Повторяя хриплые интонации претерпевшего страдания Косточкина, он грустно пропел:
– … анус! Порвали анус!… Каюсь! Каюсь. Каюсь.
16. Сказка для Бегемота (продолжение)
Симкин грустил. Бегемот и Гр.-Гр. отправились в поездку по Енисею на теплоходе, а его – Симкина оставили одного в пыльной и душной Москве. Поэтому Симкин взялся за перо и дописал свою психотерапевтическую сказку.
5. На дороге сидел крошечный котенок. Он не знал, что через год ему предстоит стать Героем. Котенка мучил голод, и голова кружилась от желания учуять теплый запах мамкиного молока. Но мамка куда-то подевалась, а кроме ее молока котенок еще ничего не ел. Он готов был подумать о другой еде, но не знал, с чего начать. Оглядывая мутноватыми глазами окружающий его мир, котенок почти беззвучно мяукал, стараясь шире открывать рот. В этот момент его нашли дети и понесли домой.
– Мама, смотри, это наш Туман, только совсем маленький, ; кричали дети, открывая калитку.
Мама и Туман ; его назвали так за голубоватый окрас и мрачный характер ; глядели на них с террасы. Увидев детей с уличным котенком на руках, мама охнула и всплеснула руками. Котенок был, наверное, пушистым, но пух клочьями торчал в разные стороны. Лапы, на которых он стоял посреди террасы, не слушались. Хвост больше походил на крысиный. Будто крыса сначала опустила его в мед, а затем разгрызла подушку. Мелкие перья и пух налипли на хвост, и она несет их в нору ; утеплить ими свое жилище.
У котенка никакого жилища не было. Всем своим видом он говорил о несовместимости с любой устроенной жизнью. Мама была в ужасе. Она кинулась за старым полотенцем, чтобы не брать это “уличное чучело” в руки, а завернуть в полотенце и отнести за забор.
Общее напряжение разрядил мрачный Туман. Он подошел к котенку, слегка потрогал его лапой и начал тщательно вылизывать.
Мама и дети застыли от изумления.
Котенок сделался сначала гладким и блестящим, будто только родился. А затем, когда Туман вылизывал уже спинку и хвост, шерсть на голове котенка расправилась, и его мордочка оказалась озорной и чистой. Котенка оставили и назвали Тумкой.
Теперь, спустя год, Тумка вырос и лишь величиной головы да шириной морды уступал своему названному родителю.
От всех других котов Тумку отличала любовь к музыке. Он рано научился мурчать, и любил делать это под аккомпанемент песен. Самыми популярными у детей были песни про туманы. Они слушали их без конца, хохотали, хлопали в ладоши, а Тумка лежал на диване и мурлыкал. Особенно хорошо у него выходила мелодия “А я еду, а я еду за Туманом. За Туманом и за запахом Тайги.” Тумке казалось, что он едет куда-то за своим могучим родителем и ловит носом новые, незнакомые, будоражащие кровь запахи. Запахи этой таинственной Тайги. Наверное, так звали его маму.
Тумка смутно и с почти человеческой тоской вспоминал запах матери. Этот запах означал для него блаженство сытости, которое испытывает маленькое существо, позволяя всем своим членам расправиться и расти. Какой это был дурманящий и почти забытый запах! Наверное, запах Тайги.
6. Тумка был совсем молодым и поэтому думал, что коты и кошки по ночам спят. Но несколько последних ночей ему не спалось. Он просыпался и чувствовал непривычный для этого времени прилив сил и энергии. Хотелось вскочить на ноги и метаться, запрыгивая на ковер, висящий на стене. Днем он иногда делал так, то ускоряясь, то резко застывая в настороженной позе с прижатыми к голове ушами и мятущимся по стене хвостом. Тумка был воспитанным котенком. После такой беготни он отправлялся в туалет и устраивался на краю унитаза, застыв в напряженной и сосредоточенной позе. А затем, и этим гордилась вся семья, лапой нажимал на рычажок бачка, спуская воду.
Хозяева беготни по стенам не одобряли. Повзрослев и отяжелев, Тумка стал сдержаннее, и от этого развлечения отказался. Тем более, он не мог позволить себе нечто подобное ночью. Поэтому Тумка тихо отправлялся на кухню и лакал молочко из своего блюдца. Полакав, успокаивался и шел на диван коротать остаток ночи.
7. Сегодня всем событиям предстояло сойти с привычной колеи. Тумка проснулся и сразу встал на ноги. Так бывало и утром. Когда запах свежеприготовленной еды призывно щекотал ноздри, не было смысла нежиться на пустой желудок. Сейчас, ночью, оказавшись на ногах, он тоже ощутил в носу легкое щекотание и замурлыкал. Тумка никогда не мурлыкал сам себе стоя. Он мурлыкал тому, кто его гладил, подлаживаясь сначала головой, а затем и спиной под ласкающую руку.
На это раз Тумка мурлыкал сам себе и удивленно глядел на открытое окно. Когда он понял, во что сливалось его мурлыканье, стал напевать про себя: “А я еду, а я еду за Туманом. За Туманом и за запахом Тайги.” Ноги сами вынесли Тумку на подоконник, а с него ; на дорожку, ведущую к калитке.
Мурлыча про запах Тайги, Тумка принюхался. Чем-то родным и давно забытым тянуло с соседнего участка, где отчаянно мяукали коты и кошки.
– Они не спят ночью, и у них так же тревожно на душе, как у меня, ; подумал он и, продолжая мурлыкать, попытался мысленно воспроизвести эти новые резкие звуки. ; Я так не смогу. А раз не смогу, стоит ли идти к ним?
Пока Тумка все это обдумывал, ноги и нос сами вывели его к Крыше. Здесь он увидел множество котов, плотным полукругом сидевших около Крыши, и собравшихся на ней кошек.
Тумка с рождения не был ленив, а год жизни сделал его к тому же и сообразительным. Не желая расталкивать котов, он нашел замечательное по простоте решение.
– Расположусь-ка я на большой яблоневой ветке, что нависает над Крышей. С нее все будет видно, ; решил он.
Тумка обежал вокруг дома, забрался на яблоню и пополз по толстой и разлапистой ветке. Так он оказался над тем кругом, в центре которого сидел Ох. Осмотрелся и стал принюхиваться. Влекущий его запах усилился. Он исходил снизу, с Крыши. Тумка, направляя свой нос как различающий запахи перископ, искал среди поднимающихся с Крыши кошачьих ароматов тот единственный, который был так ему нужен. Вот! Нашел! Голова закружилась от этого самого родного, самого близкого и самого теплого запаха.
– Мама! ; это слово взорвало его изнутри и вырвалось наружу как боевой клич. Протяжный и надрывный. Тумка вложил в него всю тоску по матери и угрозу любому, кто попытается помешать их встрече.
Для Оха угроза сзади оказалась неожиданной. На яблоневой ветке раньше коты не сидели, и Ох считал свою спину защищенной. В ответ на угрозу Ох попытался повернуть голову и зашипеть. Но Тумка был в более выгодной позиции и к тому же проворнее. Растопырив лапы и выпустив когти, он летел прямо на спину Оха. Тому ничего не оставалось как ретироваться, поджав хвост.
То, что случилось дальше, лишь подтвердило известную истину: судьба диктатора переменчива и печальна. Если он одинок, то его начинают ненавидеть все подданные, чувствующие свою самодостаточность. Если вокруг него возникает хунта, то рано или поздно он становится ее заложником.
Ох был диктатором;одиночкой. Свою диктатуру он установил невольно. Она возникла от сочетания физической силы, которая не оставляла его жилистое, сохранившее реакцию тело, с угасшим стремлением непосредственно участвовать в продолжении своего рода. Падение диктатуры Оха было неизбежным. Но ускорить это падение мог только Герой. Герой появляется неожиданно и начинает участвовать в событиях, не оценив до конца риск, которому подвергает себя и окружающих. Он не знает, что цель недостижима. А часто даже не ставит ее перед собой. Оттого и шансы его высоки, и фактор внезапности на его стороне. Развитие событий вызывает у него изумление, а у соперника ; испуг.
Вот почему, оказавшись на месте Оха, Тумка тут же о нем забыл. Он попытался привлечь внимание матери, которая и не думала его узнавать. Для нее он уже был не сыном, а потенциальным партнером ночных приключений. И для этого вполне подходил.
8. Увидев замешательство Оха и его испуг, коты отреагировали мгновенно. Крыша вздрогнула от потрясшего ее боевого клича двух десятков разъяренных котов, которые одновременно бросились на Оха. В суматохе Ох ускользнул и за ним началась погоня.
Возраст не позволял Оху бежать долго, и он полез вверх по стоявшему во дворе могучему дубу, который кроной касался крыши дома. Коты не отставали. Путь на крышу был Оху отрезан, и он стал карабкаться вверх, пока не занял надежную позицию на толстой ветке почти у вершины. Коты ждали внизу. У мужчин инстинкт охоты сильнее инстинкта продолжения рода.
– Кажется, я завяз на этом дубе, ; подумал Ох. Он вспомнил свое законное место в доме. Место, куда доставало тепло камина, и где можно было так громко мурлыкать, что гости начинали искать работающий за окном трактор. Оха так и прозвали Тракторишей. Странное для кота, но привычное Оху имя. Погрузившись в воспоминания, Ох заснул, вцепившись когтями в твердую, неподатливую древесину.
9. Ох проснулся от монотонного щебетания птиц, покрывшей его шерсть росы и от ощущения, что когти гораздо глубже проникают в древесину ветки, на которой он коротал ночь. Ох огляделся.
– Кажется, это вяз, а не дуб. Значит, я ошибся. И мне предстоит не завязнуть на дубе, а задубеть на вязе. Впрочем, не все ли равно, ; рассуждал Ох. Он вытянул передние лапы вперед, как бы отталкиваясь от ствола задними, затем подобрал обе пары ног под себя, встал и резко встрепенулся всем телом, чтобы сбросить с себя влагу, которая еще оставалась на поверхности шерсти и не успела ее пропитать. Вяз в ответ затрепетал всеми листьями, точно большое и неповоротливое животное, неожиданно разбуженное неуклюжими действиями мелкой твари. Капли росы, собравшись в струйки, потекли вниз, и некоторые из них попали за воротник Дурильи, который гордо сидел на колченогом табурете в ожидании нового дня. Ведь это был его вяз.
Дурилья поежился и посмотрел вверх. Лучше бы он этого не делал. На него, не мигая глядели два круглых зеленых глаза, принадлежащих страшному черному коту в боевой позе. Дур, как всегда, ошибся. Ох не был в боевой позе, а Дура даже не разглядел. Ох просто собирался совершить утренний туалет, что, впрочем, тоже таило в себе определенную угрозу для незадачливого неудачника, каким слыл Дур. Дур взвыл дурным голосом:
– Ох, дьявол! – и прикрыл голову , обхватив ее руками.
Он сделал это весьма кстати. Теплая струя, лившаяся сверху, не попала за ворот, а по рукам стекла вниз, оставив после себя неистребимый кошачий аромат.
Снова вскрикнув “Ох, дьявол!”, Дур вскочил на ноги, пытаясь отмахнуться от происходящего безобразия.
Услышав свое имя в таком контексте, Ох предпочел ретироваться, и стал двигаться по толстой ветке от ствола вяза наружу. Вдруг ветка неожиданно кончилась. Ох свалился на мягкий теплый песок и оказался совсем в ином месте. Он не знал, что пересек межу и попал во владения Мура.
10. От влажных предрассветных сумерек, в которых застало Оха пробуждение, не было и следа. Благостное тепло накатывалось на Оха легкими волнами при полном отсутствии ветра. Он потрогал песок лапой.
– Не кварцевый, ; определил Ох. ; И какой-то крупчатый, белый. – Лапа несколько раз расправилась, намереваясь наколоть песчаные крупинки на выпущенные когти, и сжалась, проверяя, много ли песчинок застрянет между перепонками. Ох уже высох, распушился и начал вылизываться. Запахи бурной ночи постепенно исчезали в пищеводе вместе со слюной. Насытиться ими Ох не мог. Более того, он понял, что хочет есть.
Дом, терраса и плетеное кресло на ней ; все говорило о том, что здесь не голодают. Нужно только найти миску или изящно попросить еду.
В это время в ночной пижаме, потягиваясь, на террасу вышел Мур. Кот в пижаме ; это для Оха было слишком. Когда-то давно Ох слышал что-то про сапоги для котов. Но пижама.
Дома Оха хорошо кормили. Давали витамины, чтобы шерсть густела и лоснилась. Ох хорошо ел, но в душе всегда оставался пролетарским котом.
– Шедевр, ; Ох насмешливо поставил Муру диагноз. ; Он, наверное, красивее всех кастрированных котов.
Острое классовое чутье и нормальный мужской сексизм не позволяли Оху терпеть благополучных кастрированных котов. Но территория была не его, а Ох к тому же был голоден. Надежда получить еду на время притупила острую неприязнь.
Мур заметил Оха, и зрачки его глаз вытянулись снизу вверх. На этот раз это можно утверждать точно: Ох находился внизу, а Мур, как только увидел Оха, закатил глаза к небу. В этот момент зрачки и вытянулись. Мура охватил панический ужас.
– Кадавр, ; подумал Мур и упал в кресло, не сводя с Оха глаз.
Известно, что многие коты ; телепаты. Они ловят мысли на лету, но не всегда понимают их суть. Из головы Оха лезла всякая чушь, которую Мур не в силах был расшифровать. А если бы и смог, то на вопрос, кастрирован ли он, ответа не знал. Эти заботы остались где-то далеко ; там, где была разная еда и были разные запахи. Здесь все было на семь тактов. А потом все сначала. Здесь была Вечность. Мур твердо знал: кадавров в Вечности не бывает; кадавры ; непредсказуемы и потому нестойки. Но перед ним был явный кадавр.
Поведение Оха лишь подтверждало догадку Мура. Ищущий взгляд был настолько пропитан фальшью, что казалось будто кот в пижаме перестал быть для Оха котом, а стал человеком, не воспринимающим телепатических сигналов. Ох сидел в той классической позе, когда передние лапы выпрямлены, а хвост отложен строго назад. И только кончик хвоста упруго шевелится, обозначая нервное напряжение и проявление охотничьего инстинкта.
11. Изображая вежливого гостя, Ох слегка отгребал правой лапой песок в сторону, а вибриссы подобрал назад, демонстрируя располагающую улыбку. При этом Ох усиленно излучал:
– Не томи. Скажи, где здесь у тебя еда. Мне надо срочно подкрепиться.
Когда-то Ох ; он еще не был диктатором ; воспринимал телепатические сигналы других котов и правильно на них реагировал. Однако затем все это стало ненужным. Ох лишь излучал сам, делал это беспрекословно и не рефлексировал. Понять, какое жуткое впечатление он производит на Мура, Ох не мог. И не стремился к этому.
Ох страстно хотел есть. А здесь, в вечности, любое страстное желание так или иначе реализуется. Перебирая еду, которая могла бы его насытить, Ох вспомнил все, что когда-либо лежало в его миске.
– Ну, на худой конец, я бы съел мышку, ; сказал он, и образ мышки засветился в его глазах.
Этого было достаточно, чтобы Мышка материализовалась. Другой еды вокруг все равно не было. А страстное желание должно быть реализовано. Так здесь было заведено. Поэтому Мышка вышла из норы раньше своего обычного времени, села в привычную позу перед террасой и стала ждать. Она ждала, когда Мур с нежностью на нее посмотрит и из его глаз польется любовь. Мышка готова была ответить ему тем же, но Мур лежал, закатив глаза, в кресле и часто дышал.
Мышка знала, что в вечности ничего подобного не бывает, и пришла в замешательство. Тут она увидела Оха. Ни на что привычное Ох не походил.
– Неужели, абсурд? ; подумала она и вспомнила наставление по преодолению абсурда. Всех учили этому по прибытии, заставляя избавиться от вредных для вечности земных привычек. – Кажется, сюда забрался новенький, ; заключила Мышка с ужасом, ибо знала: новенькие непредсказуемы, а потому нередко абсурдны в своем поведении.
В инструкции было сказано: “Только страстное желание скрыться позволит избежать опасной встречи с абсурдом.” Мышка шмыгнула в нору, лишь на мгновение опередив летящее на нее тело Оха;охотника.
– Я страстно хочу ее поймать и съесть, ; читалось в движении каждого мускула его напряженного тела. Но Мышка уже бежала по своему подземному коридору.
– Я достану ее, чего бы это мне не стоило, ; пронеслось в мозгу Оха и, поднявшись над его головой, повисло перед глазами ошалевшего Мура.
Ох уперся своей огромной башкой в крошечный лаз, в котором скрылась Мышка. Упорство его было бескомпромиссным и столь сильным, что в конце концов он весь вытянулся, невероятно удлинился и аки червь стал заползать в нору.
Убегая, Мышка страстно захотела наказать наглого Оха. Изо всех сил она стала работать задними лапками, и в Оха полетел песок. Ох охнул и последний отрезок пути проделал, преодолевая острую резь в глазах. Представить себе, на что походил Ох, когда его нос показался из норы на стороне Дура, а хвост еще ждал своей очереди у входа в нору на стороне Мура, нелегко.
Ох страстно хотел поймать Мышку и съесть ее. Мышка страстно хотела иного ; чтобы Ох ее не съел. Как быть с противоположными желаниями в условиях гармонии, никто не знал. Ибо появление таких желаний есть жизнь. А она к вечности отношения не имеет.
Когда Мышка прошмыгнула мимо Дура, он впервые ее не заметил. Ощутив суетливое шевеление под ногами, Дур решил, что Мышка снова нуждается в помощи. Он согнулся и даже успел немного расширить рукой выход из норы, когда оттуда появилась похожая на змеиную голова Оха. Работая головой, ногами и хвостом, помогая себе всей силой страсти, Ох рвался наружу. Сделав последнее резкое движение, Ох оторвался от песка и на мгновение повис в воздухе, пытаясь собрать свое неестественно длинное тело. Это ему не удалось. Поскольку висеть в воздухе было несподручно, Ох ухватил Дура когтями за ворот. Оба рванулись в испуге навстречу один другому, и Ох оказался втянутым в ту же хламиду, которая была надета на Дура и заправлена в штаны.
Дальше произошло то, что как-то случилось с Мышкой. Дур быстро спустил штаны и присел. Ох выпал наружу и, наконец, собрался в обычного черного кота.
Увидев Мышку, Ох рванулся и зацепил ее когтями. Коллизия возникла и тут же разрешилась. Ох держал когтями шкурку, а Мышка испуганная, но целая убежала в исчезнувшую из поля зрения Оха нору.
В этот момент Божественная длань брезгливо взяла Оха за шкирку и швырнула вниз.
12. Прошелестев в ветвях вяза, а затем и в ветвях дуба, Ох плюхнулся на крышу своего дома. Он вынес из всей этой истории чувство острого голода и постарался утолить его из своей миски на кухне.
Когда ночью Ох отправился к ритуальной Крыше, то обнаружил на своем законном месте Тумку. Тумка был еще очень молод и считал своим главным предназначением в жизни ; защитить мать и других кошек от притязаний грязных и наглых котов.
13. Ох вспомнил, что его зовут Тракторишей. И пошел домой.
Повод подарить сказку Бегемоту нашелся быстро. По возвращении тот пригласил Симкина посидеть в ресторане и послушать рассказ о приключениях на теплоходе. Рассказ Симкина позабавил и после выражения подобающих случаю восторгов он сказал Бегемоту:
– Вот видишь, даже Президент спрашивает тебя о личной жизни, а ты все ею пренебрегаешь. Я дарю тебе сказку, будешь читать ее в минуты тягостных раздумий об одиночестве, которое, если с ним не бороться, легко может стать одичалостью. Если поймешь себя, я помогу тебе осуществить твое самое смелое решение.
На том расстались. Кот читал сказку всю ночь, но замысла автора не понял.
17. ЕБН Бегемоту не товарищ
Надвигался конец 1994 года. Признаков беспокойства было достаточно. Стоящие вечно «на страже интересов государства, власти и президента» (так они выражались сами и, вероятно, так понимали смысл своей работы) руководители Службы охраны и ФСБ одновременно удивляли страну чудесами несуразного поведения и хитроумными придворными интригами. О локальной безопасности государства и президента, то есть в пределах Садового кольца, они пеклись профессионально. Но уже на уровне региона их упражнения можно было бы сравнить разве что с попыткой Гавриила Попова, если бы он на такое решился, исполнить сольную партию в балете «Лебединое озеро», поскольку именно этот балет более всех иных балетов связан с высокой политикой.
Бегемот и Фагот задумались над тем, что же происходит. Перебрали многое. С появления ЕБН в Москве.
Уже в начале 1987 году по поручению мессира Бегемот, как бы шутя, начал готовить ЕБН к его будущей миссии. Сделать из партийного бонзы нечто приемлемое в условиях демократии – задача не из легких. Бегемот, приняв облик друга помощника ЕБН, частенько заходил в МГК (в то время аббревиатуру Московского городского комитета партии знал каждый) и подавал помощнику ЕБН – его спичрайтеру разные полезные с его, Бегемота, точки зрения советы.
– Нужно, чтобы ЕБН понял: критика первого лица – явление обыденное в демократическом обществе. На такую критику первое лицо не обижается. Оно даже порой организует жуткие инсинуации в свой адрес, если в ответ на эти грязные нападки сможет принять правильное, но не очень популярное среди населения решение.
ЕБН отнесся к идее серьезнее, чем ожидали затейники этой акции. Он объявил на Бюро МГК КПСС:
– В конце каждого заседания отвожу пять минут для аргументированной критики меня.
«Критика меня» сразу же приобрела вполне ожидаемые и достойные своего времени формы. Партийный секретарь района, часть которого сегодня называется «Выхино», скромно вставала и вопрошала ЕБНа, оцепеневшего от идиотизма ситуации:
– Борис Николаевич! Как вы посмотрите, если я Вас попробую вот так покритиковать?
И начинала легонько трепать ЕБН за свои собственные (по строгим партийным меркам) упущения. Тем самым, она решала как бы две задачи: умудрялась потрафить ЕБНу и выступить хотя бы со сколько-нибудь содержательной критикой; объявить о реальных своих упущениях, заранее разделив ответственность с шефом и, тем самым, облегчив собственное наказание, которое должно было неотвратимо последовать. ЕБН хватило трех месяцев подобных развлечений, чтобы понять: «Не я являюсь первым лицом в государстве». Поискав, ЕБН нашел это первое лицо в Кремле, и стал готовиться к самоубийственной критике именно его.
Был еще один эпизод. Бегемот подготовил для ЕБН список заметных советских экономистов, встречи и беседы с которыми позволят составить представление о преобладающих в стране экономических взглядах и об уровне развития советской экономической мысли. Бегемот так подобрал последовательность собеседников, что каждый следующий непременно разоблачил бы измышления своих предшественников. Расчет был прост. ЕБН вскоре станет во главе государства. У него есть время задуматься, и заранее определиться со своими предпочтениями. Тогда он не пойдет на поводу у всяких там консультантов и сторонников разных школ. Бегемоту хотелось заставить его понять ограниченную ценность экономических теорий и их непригодность для непосредственного использования на практике. Увы, Бегемот грубо просчитался. Посмотрев бумагу и повертев ее в руках, ЕБН по-царски веско молвил:
– Интересно, очень даже интересно. Только времени на это у меня нет. И потом экономику я и без того хорошо знаю. Я – строитель, а без экономики ничего не построишь. И партийное образование имею. Это – хорошая подготовка. Теоретическая и жизненная.
Так у Бегемота вышел первый облом с воспитанием ЕБН. С тоской собаки, готовой выть на луну, вспоминал тогда Бегемот десятки королевских отпрысков, к воспитанию которых ему довелось приложить руку. С такой самонадеянностью он не встречался.
Теперь, спустя семь лет, ЕБН был по Конституции почти коронованным Президентом, а фактически царем. Какая стать! Какое величие! Сколь естественны и широки жесты! Близкие мечтают превратить абсолютную, но пока еще бумажную власть доброго, терпимого к критике и демократичного царя в реальность. Историки, а среди тех, о ком идет речь, были и историки, в том числе, военные, были уверены: народ уважает только сильную власть, хотя хочет умной и справедливой.
Бегемот знал, что власти для демонстрации своей силы своим же подданным, требуются:
1) объект, своими действиями давно провоцирующий грубое вмешательство верховного правителя;
2) политическая обстановка, способная такое вмешательство не просто оправдать, а сделать в представлениях подавляющего большинства граждан единственно возможной, правомерной и ожидаемой реакцией;
3) надежные воинские подразделения, готовые и способные беспрекословно выполнить доверенную им репрессивную миссию;
4) поддержка со стороны основных государственных структур, СМИ и крупного бизнеса;
5) быстротечность и безусловная успешность репрессивных действий.
Историки знали то же самое. Бегемота это несколько успокаивало. Главный вопрос состоял в том, какой они видели реальность и как соотносили ее со своим абстрактным знанием. Это обстоятельство Бегемот из поля зрения упустил. Последствия такого упущения оказались трагическими и кровавыми.
Идеи придворных историков постепенно трансформировались в позицию части президентского аппарата. Той его части, которая логическим выкладкам о стоящей на дворе погоде доверяла больше, чем непосредственному восприятию атмосферных явлений. Возглавлял в то время администрацию Президента симпатичный профессор машиноведения Товафилов по прозвищу «Любимый товарищ!». Для него принцип функционирования любого, даже самого сложного механического агрегата не представлял никакой тайны. Он твердо знал, как такой агрегат сконструировать, и в какой последовательности будут надежно взаимодействовать все его шестеренки, дифференциалы, разного рода передачи и ограничители. Ему очень хотелось поставить работу аппарата столь же четко, слаженно и красиво, как это было в восхитительных творениях старых мастеров. В созданных ими музыкальных шкатулках, часах и других дорогих механических безделушках, предназначенных для изумления самой высокой знати, развертывались массовые события и чуть ли не целые баталии или спектакли. Казалось, что наш добрейший профессор машиноведения уверен в преимуществах научно конструируемой политики. Она равносильна для него собиранию большой заводной механической панорамы, где все заранее рассчитано и предопределено, все причинно-следственные связи выявлены и закреплены в металле, пластиках и электронных схемах. Высшему должностному лицу и его советникам остается лишь правильно определить момент запуска самого механизма или управляемого им процесса, выверенного до последней ноты и неотвратимо ведущего все и всех к предусмотренной высшей властью развязке. Механистичность идей и романтичность представлений о реальности стали основным звеном цепи ошибок и просчетов, обернувшихся трагедией Чечни и невосполнимыми потерями для России.
В это же время ЕБН, и этого Бегемот, в силу своего благодушия и привычного сибаритства, не отследил, постепенно становился заложником отношений в своей же администрации. Служба охраны Президента в основном использовала опыт прежних охранных структур, доступный среднему офицеру девятки. Что выходило за пределы приобретенных в КГБ навыков, восполнялось крестьянской сметкой, коварством, интригой, а если надо, то просто грубой демонстрацией силы. Шеф администрации Президента был уязвлен недоверием начальника службы охраны, который поставил на прослушку все его телефоны. Даже, не приближаясь к телефону, было рискованно разговаривать в своем кабинете. Поиск жучков отнимал у профессора машиноведения не меньше времени, чем разработка разветвленных схем управления вверенной ему системой. Он нервничал и ошибался. Он ошибался и потому нервничал сильнее. Все шло к тому, что Президенту придется выбирать между главным охранником и главным администратором. Президент отодвигал решение до лучших времен.
18. Начало чеченской кампании
К осени 1994 года Чечня становится не просто бельмом на глазу. С этим еще можно было мириться, ибо никто никому ни на что в то время не собирался открывать глаза. Чечня стала язвой для всей страны, черной дырой, успевавшей поглотить все движимое или допускающее трансферт, так или иначе попавшее в руки традиционного или нового криминала. Кроме того, на Чечне лежал отсвет недавних баталий вокруг парламента и непомерной активности банков, контролируемых московской диаспорой. Многим в Москве претило ощущение, что власть дрейфует в направлении этой диаспоры, которая уже взяла под контроль некоторые государственные структуры, а в силовых приобрела твердых сторонников и надежных осведомителей. Чечня казалась прекрасным объектом для демонстрации мощи государственной машины. Конечно, при условии, что все пять требований, упомянутых выше, будут соблюдены.
Бдительность Бегемота была ослаблена тем, что многие не были согласны с идеей укрепления власти Президента путем эскалации противостояния с Чечней. Гавриил Попов был уверен, что развязать узел можно на личной встрече ЕБН и Дудаева. Если Дудаеву оказать на ней ожидаемое им уважение и проявить доверие, то сепаратизму можно было бы положить конец безо всяких силовых акций. В сентябре на совещании у Попова его поддержали маршал Евгений Шапошников, Галина Старовойтова и Лев Пономарев. Они обратились в сентябре 1994 года к Президенту с письмом, предлагая незамедлительно организовать такую встречу и тем самым избежать худшего варианта развития событий. Тех, кто хотя бы немного знал этот регион России, война на Кавказе не воодушевляла. К этому времени почти сложилась система международной поддержки режима Дудаева со стороны богатых мусульманских государств. Так что финансовая подпитка могла идти не только от чеченской диаспоры в России, но и извне. Уже получил поддержку вахаббизм. Он создал себе плацдарм дальнейшей экспансии в горных районах нескольких Северо-Кавказских республик. Решать проблему нужно было только миром и, прежде всего, с Дудаевым, еще сохранившим «базовый инстинкт» и реакции служилого советского генерала. Тем более, летчика. Уважающего своего маршала Евгения Ивановича Шапошникова, готового, в свою очередь, сделать все для мирного завершения конфликта.
Бегемот не заметил, что к обращению приписали пятую фамилию – Александра Николаевича Бяковлева, рассчитывая получить подпись и у него. Но Бяковлев неожиданно для остальных потребовал свою подпись снять, сославшись на то, что у Президента другие планы. Какие это были планы, уже в конце ноября смогли убедиться все.
Подготовка танкового броска на Грозный 24 ноября 1994 года велась в глубокой тайне. Роль оппозиции Дудаеву в самой Чечне постоянно педалировалась СМИ. Наиболее активные деятели этой оппозиции утверждали, что войдут в Грозный без боя, их будет приветствовать почти все население. Все понимали, что готовится крупная акция, но никто не ожидал танковой атаки на город. Прежде всего, это было безграмотно с военной точки зрения. Организаторы уповали на фактор внезапности. Им не хотелось принимать в расчет, что противник осведомлен об их планах лучше, чем они сами.
Со времен Венгрии (1956) и Чехословакии (1968), а затем и Москвы (1991 и 1993) прогулка по большому городу на танках стала весьма популярным занятием в Советской Армии. Бросок на Грозный в чьем-то воспаленном мозгу походил на парад. И танкистов для такого броска решили пригласить из числа тех, кто водит танки ровнее и красивее других, то есть из числа кантемировцев. Для полноты картины на эти танки следовало посадить не оппозицию Дудаеву, которая могла бы двигаться в арьергарде, а полк почетного караула в полном составе. Хорошо бы еще и военный оркестр где-нибудь поблизости поставить.
Понять можно многое. Но объяснить в рамках системы аксиом, приемлемой для всех участников событий, удается далеко не все. Почему дилетанты в военном деле посылают танки в большой город с узкими улицами, в принципе объяснимо. То, что они дилетанты – это уже говорит за себя. Почему дилетанта привлекает яркое, и он при этом не замечает эффективное, тоже понятно. А вот ответить на вопрос, где в это время был и какую позицию занимал министр обороны, не так просто. Предположить, что, располагая такой замечательной службой как ГРУ, министр не знал о подготовке рейда на Грозный, невозможно. Но если знал, то почему не вмешался? Ждал провала? Или имел особые отношения с Дудаевым? Или строил более серьезные планы в связи с возможным развитием событий?
Все эти вопросы Бегемот стал задавать себе позднее, когда события уже развивались в соответствии со своей собственной логикой, и серьезно повлиять на них было невозможно. Война оказалась интересна многим. Из тех, кто способен был влиять на ситуацию, победа интересовала только нескольких романтиков в Кремле, первым среди которых был сам Президент. Реалисты понимали, что война – это большие деньги. Поэтому большие деньги сразу же оказались на стороне войны. Известно, что чем активнее война финансируется, тем меньше шансов ее остановить.
Первым сориентировался БАБ. Он был уже достаточно близок к элите, чтобы начать свою игру. Контроль за ОРТ, не без помощи того же А.Н. Бяковлева, он себе обеспечил, выбив из игры команду ВИДа. Тем самым, он становился влиятельной фигурой на политическом небосклоне. Свой вес в качестве бизнесмена он заставил уважать еще до этого. Впрочем, вес, как и принадлежность к элите, определялся уже давно не инструментально, а на глазок. И происходило оно в условиях не просыхающего косоглазия.
Накануне Нового года Бегемот и Коровьев получили шифровку от мессира. Адрес его ставки был то ли неразборчив, то ли не понятен. Но текст послания звучал четко и без обиняков. Бегемоту предписывалось отправиться в расположение штаба российских войск, ведущих операцию в Чечне, и не допустить быстрого падения режима Дудаева.
Бегемот срочно вылетел в штаб армейской группировки. Сепаратная и готовая на жесткое сопротивление Чечня в глобальных раскладах мессира играла особую роль. Ей предстояло стать мировым полигоном подготовки международных террористов.
Встреча Нового 1995 года в штабе группировки стала пародией на шабаш ведьм. Хотя к моменту появления Бегемота Новый год еще не наступил, но все уже пребывали в кондиции. Кошачья внешность и гражданский лоск нежданного гостя никого не смутили. Персональные демоны разгулялись в новогоднюю ночь так, что их облик стал проявляться сквозь собственный лик гуляющих и, в конце концов, затмил его. Демоны решили, что это их шабаш.
Сознание большинства присутствующих было давно затуманено, и из него выпало, что в это самое время войска ведут ожесточенные бои за Грозный и нуждаются в руководстве всей операцией в целом. Те генералы, которых ход военных действий действительно тревожил, ловили каждую сводку, и, почувствовав, что обстановка накаляется, стали покидать праздничный стол. Они отправлялись в свои части и на свои рабочие места. Руководство с многочисленной свитой и гостями из столицы оставалось здесь. Точнее, здесь его тоже уже не было. Оно пребывало в том редкостном состоянии, когда дух отправляется в свободный полет за самыми сокровенными чаяниями и видит, что вот-вот схватит их руками. Тем временем тело, не ощущая более своей бренности, предается притаившимся в глубине души порокам. Предается легко и безмятежно. Как во сне. Ибо дух парит, а оба глаза уже давно косые.
Бегемот без труда общался сразу со всеми. Ибо каждый в этот момент не был цельной личностью, а был представлен всего лишь своим персональным демоном. С этой публикой Бегемот не церемонился. К любому из элементарных бесов он знал свой подход. Но персонажи перед ним были сложными: каждый обуреваем несколькими бесами, в слиянии образующими его персонального демона. Поэтому Бегемот говорил сразу для всех, но обращаясь при этом к каждому элементарному бесу в отдельности: Быстрая война больших звезд не приносит, – говорил он бесам честолюбия. – Ранняя победа – конец финансирования! – убеждал он бесов корысти. – А сколько денег собрали здесь со всей России! Чеченцы дорого купят ваше оружие, – подсказывал он бесам предательства.
Его советы звучали для этой бесовской шушеры как приказ высших сил. А такие приказы не обсуждаются. Их старательно исполняют. Впрочем, среди мелких нечистых тварей ходили легенды об ужасах внедрения более могущественных созданий и о том, что оцепенение, в какое при этом вгоняют собственного демона, столь же отвратительно, как общий наркоз. Не дай Бог, не справиться с заданием! Тогда внедрение может стать неотвратимым. Придется расстараться изо всех сил.
Среди присутствующих Бегемоту более значимым показался персонаж, чей демон для обычного человеческого восприятия был особенно противен. Он состоял из невероятного числа элементарных бесов, снабдивших поверхность того, что принято считать головой, уймой глаз и губ, выражения которых могли озадачить любого, даже видавшего виды бессмертного. Нечто подобное Бегемот наблюдал во время оргий Калигулы, но за давностью впечатлений не мог восстановить в памяти более точно. Хотя никто из расположившихся у стола не сохранил своего облика, все выказывали явное почтение неприятному персонажу.
– Ты кто? – спросил Бегемот и пригляделся.
– Я – Паша, – сказал демон, икая.
– Цветомузыка? – сорвалось у Бегемота с языка, хотя он твердо знал, что этот герой появится позднее и при совсем иных обстоятельствах.
– Нет, я Паша–Мерседес, – сообщил демон и выразительно поднял вверх большой палец. Жест, видимо, означал, что мерседес лучше любой цветомузыки.
Бегемот не возражал, а спустя мгновение уже понял, что его миссию можно считать успешно завершенной. Он убедил демонов именно тех военных, от кого зависела судьба Чечни, а возможно, и судьба России, в том, в чем ему поручено было их убедить. Результат получен быстро и без особых усилий. Можно было возвращаться в Москву.
Собираясь покинуть высокое собрание, Бегемот решил оглядеться. Нет ли чего, достойного внимания? Он увидел стайку девушек, неуверенно жавшихся одна к другой. Они были в изящном женском камуфляже, на котором вместо маскировочных пятен разбросаны призывные разноцветные надписи Cat`s. Им нечем было заняться, поскольку все, кого им предстояло развлекать, были мертвецки пьяны и в их услугах не нуждались. Бегемот оставался единственным мужчиной, которого могла тронуть их горестная судьба. Одна из девушек – она была смекалистее и смелее – обратилась к Бегемоту с жалостной просьбой, в которой больше было озорства:
– Дяденька Кот, можно вас погладить?
– Отчего же? – ответил Бегемот то ли неопределенно, то ли примирительно, предлагая девицам самим принять решение.
Кот, как и положено котам, был в меру ленив. Если возникала возможность выбора: действовать или философствовать, он старался выбрать второе, ибо результат действий, как правило, эфемерен и потому недолговечен, в то время как приобретенные знания остаются навсегда. Кот любил лежать и нежится, хотя жизнь не была к нему столь добра, чтобы он мог предаваться этому занятию вволю.
Девушки не стали размышлять и стайкой направились к Коту, обступили его и поволокли в соседнее помещение, где стоял огромный диван. Кота усадили и принялись осторожно ощупывать его шерсть. В принципе, Бегемот мог позволить себе такое хоть каждый день. Но проявлять инициативу бессмертным не положено. Им велено ждать, когда ими заинтересуются. Поэтому Кот понял, что немного блаженства от искреннего и нежного поглаживания и почесывания ему сегодня перепадет. Вполне приятный новогодний подарок.
Постепенно нежные руки сняли с Бегемота все лишнее, растянули его на диване и гладили каждая на свой манер.
Вопросу о сексуальности бессмертных существ посвящена обширная литература. Бегемот нередко листал книги с измышлениями по этому поводу и всегда поражался очевидному невежеству авторов. Обычно они наделяли бессмертных могучими признаками активно практикующего полового гиганта, ни разу не задумавшись о сути самого явления. Секс в его обычных проявлениях – радость смертных. Это их высшее блаженство. Они стремятся к оргазму, чтобы в этот краткий миг, ощутить ни с чем не сравнимый вкус бессмертия. Увы, бессмертные живут в этом состоянии всегда, и потому ценят совсем иные проявления сексуальности: нежность, человеческое тепло, возможность расслабиться. Извлекать эти ощущения из обычных людей и нежиться в лучах их беспредельной доброты – это всегда считалось высшим блаженством в той референтной группе, к которой Кот относил себя, и оценки которой ставил выше всего.
Игра на диване с девушками вскоре могла зайти в тупик, ибо ожидания ее развития у сторон-участниц были различны. Это было бы несправедливо по отношению к молоденьким и не очень опытным девам, и Коту не хотелось демонстрировать им грубый мужской эгоизм. Тем более, что свою долю удовольствия он получал сполна.
Ощутив испытываемое Котом блаженство и принимая за проявление понятной им страсти волны, пробегавшие по всей шкуре от воротника до расслабленного в своей неприкрытой пушистости хвоста, девушки настроились на эротическую волну. Кот хорошо знал, как это бывает и чем сопровождается. Он почувствовал едва пробивающиеся сквозь навязчивые запахи парфюма ароматы возбужденной плоти и отреагировал так, как реагируют все коты на естественные флюиды живого тела. Кот начал бессознательно работать своим шершавым языком, как бы слизывая соблазнительные запахи. При этом он инстинктивно приближал свой нос к их источнику. Однако сдержал себя и торопиться не стал.
От настоящих котов в зрелом возрасте Бегемот отличался уровнем шершавости своего языка. Эта шершавость не достигала той заскорузлости, которой славятся языки взрослых котов. Бегемот был бессмертным и потому вынужден был постоянно обновлять все атрибуты своего тела, не позволяя им стареть. Язык был чуть ли главным объектом его постоянной заботы. Бегемот следил, чтобы он оставался розовым и нежным в прикосновениях, а шершавость достигала того уровня, который бывает лишь у молоденьких кошечек, только вчера лишенных материнского молока.
Окружавшие Бегемота девушки были по-разному сексуальны, а их эротические зоны располагались тоже в различных уголках тела. Но Бегемот обладал той необходимой мужчине интуицией, которая позволяет безошибочно определять, к чему, как и с каким усилием следует прикоснуться, чтобы доставить партнерше высшее наслаждение. Когда одна из девиц, почесывая его бок, раскрыла над носом Бегемота внутреннюю поверхность своего локтевого сустава, Кот ощутил трепетное тепло, излучаемое поверхностью кожи именно в этом месте. Он почувствовал, что здесь почти незаметными прикосновениями к руке можно довести эту деву до полного оргазма. И начал самозабвенно трудиться, все более увлекаясь и забывая о той обстановке, где все это происходит.
Здесь одна из девушек предусмотрительно погасила свет, чем лишила нас возможности увидеть достойный финал проявлений взаимных симпатий участников этой акции.
Покидая гостеприимный штаб, Бегемот еще раз подвел итоги своей миссии. Оценив все, что поддавалось оценке, он остался доволен и проговорил:
– До чего же легко работать с теми, кто теряет человеческий облик! – на этот раз Бегемот благодарил Бога за то, что ему довелось работать в России.
Не надо думать, что та категория существ, к которой относится вся компания мессира, лишена представлений о Всевышнем и являет собою нечто богопротивное. Нет, все гораздо проще и естественнее. Размышляя о своих отношениях с Всевышним, Бегемот не уставал удивляться наивности теологических представлений, господствующих среди вполне образованных и продвинутых в научном и техническом знании людей. Он вспомнил тамплиеров и гностиков. Для гностиков дьявол не был главным источником зла. Он был жертвой своих заблуждений и вечным неудачником. Увы, людям такой дьявол не нужен. Им важен сам персонаж, его характеристика, его свойства, наконец, или, прежде всего, им надо знать, полезен он или вреден. Скажите им: Бог полезен, а дьявол вреден! Они мгновенно поймут вас, подхватят вашу мысль, хотя в ней и намека на мысль нет, и понесут ее дальше. Этот бессмысленный тезис о пользе одного и вреде другого конструктивен хотя бы по форме. А содержанием его наполнят политики или шарлатаны (не будем выяснять, чем они отличаются друг от друга) в соответствии с «текущим моментом» и «высшими (читай: своими) интересами». Людям нужно действовать, проявлять активность и агрессию. Они ждать не могут. Ощущение смерти и нежная привязанность к собственной хрупкой и даже эфемерной, с точки зрения вечности, оболочке делают их добытчиками. И каждый для них полезен или вреден, в зависимости от того, помогает ли он получить желаемую добычу меньшими усилиями или, наоборот, препятствует этому. Они ненасытны, ибо не уверены в том, что ожидает их завтра. Поэтому они запасливые и алчные скопидомы. Если бы среди них нашелся энергичный циник, он заорал бы с экранов всех ТВ: «Не стыдитесь своей алчности! Будьте алчными и утолите свою алчность!» Но орать не имело смысла. Желающих следовать этому призыву хватало и так. Прославлять же алчность с экранов ТВ начнут позднее.
Так размышлял Бегемот на обратном пути в первый день Нового 1995 года. Ему хотелось донести до людей: то, что они называют дьяволом, – один из базовых факторов мироздания. Он не вреден и не полезен. Он – неотъемлемая часть системы. Без него она перестанет существовать, и мир рухнет, так и не дождавшись второго пришествия.
Дьявол выполняет ту наименее привлекательную часть божественной работы, которую Бог не вправе взять на себя. Бог – пресвят, пречист и безгрешен и находится вдали от земной жизни. Дьявол – его вечно мятущийся по Земле чернорабочий, его золотарь, средоточие коварства, возмездия и предтеча гибели. Бог карает руками дьявола, оставляя свои божественно чистыми. Такова нехитрая суть бытия.
К тому же, Бог – это регулярность. Дьявол – это творчество. Бог – сам творец, и потому ему претит творчество. Дьявол не может стать подлинным творцом. Он творит, возбуждая, побуждая и вдохновляя других. Гений находится между Богом и дьяволом. Бог отмечает человека искрой божьей. Но, не встретив на своем пути дьявола, человек загасит эту искру, и не станет Гением. Ибо некому будет искру раздуть и зажечь в нем огонь гениальности.
Додумав эту мысль, Бегемот обнаружил, что он уже в Москве.
19. Мордой в снег
Вернемся немного назад, к моменту, когда часть ноября 1994 года осталась уже позади, а до декабря оставалось 2-3 недели. Анализируя обстановку в Кремле, Коровьев заметил, что руководство Службы охраны Президента стало проявлять повышенную нервозность. Даже прошлый 93-й год казался им более спокойным. По крайней мере, тогда противник был ясен и способы борьбы с ним понятны. Пусть, на покорение парламента ушло полгода – с конца марта по начало октября, но за эти месяцы ситуация вызрела и стала необратимой, противник сам сжег мосты, а затем выбрал для себя роль жертвы. Теперь все обстояло не так. С каждым днем поступали новые сигналы о том, что к власти рвется могущественный московский мэр, еще вчера казавшийся надежным союзником. Донесения шли прямо из логова – из службы безопасности Стратега. Кое-что просачивалось непосредственно из мэрии, где на самых неожиданных местах оказались бывшие чекисты.
. Просчет Стратега, которому глянулась роль покровителя и собирателя спецслужб, становится все более явным. Серьезного опыта работы с ними он не имел. Авторитета в этой среде в советское время не приобрел. И любительски наивно полагал, что хорошая оплата есть гарантия преданности. Он не знал, что для этих структур отношение к информации не совпадает с общепринятым. Ведя беседу, каждый представитель этой профессии почти бессознательно выступает в трех ипостасях. Через него идет пробная утечка чем-то похожей на правду информации. Одновременно он выступает в роли дезинформатора, сопровождая утечку ложными ходами и невероятными деталями. И, наконец, он является провокатором, ибо строго дозирует информацию, дабы вызвать вполне определенные, а вовсе не естественные реакции. Есть еще один фактор: сотрудник спецслужбы всегда ищет прямой контакт с официальным представителем государства. Не имея такого контакта, он чувствует себя некомфортно. Выводы, как говорится, делайте сами. Оцените, сколько сотрудников спецслужбы «Моста» параллельно работали на государственные конторы, а, возможно, в силу законов солидарности, и на частные спецслужбы конкурентов. И заметьте, далеко не всегда за деньги. Платили-то им хорошо. Они же иной раз помогали конкурентам только, чтобы дать заработать товарищу, попавшему на менее плодородную ниву.
Команде мэра усердное чтение Макиавелли ожидаемых плодов не принесло. Его советы хороши тому, в чьих руках государство уже находится. Для взятия власти эти советы вредны. Более того, попытка следовать им ведет к тому, что явными становятся замыслы, не успевшие стать тайными, то есть до конца не осмысленные заговорщиками. Да и сам заговор стал явным, не успев по-настоящему созреть и сформироваться. Если кто-то из заговорщиков действовал вполне сознательно, это еще не означает, что реальный заговор имел место. Это не было заговором. Участники мечтали о собственном величии, так до конца и не осознав суть настоящего государственного переворота. Им постоянно мешал талант. Кому – постановщика, кому – хозяйственника, кому – журналиста. Их отвлекали текущие дела. Идея захвата власти надолго не могла поглотить ни одного из них целиком. Она больше воодушевляла клевретов из ближайшего окружения, пытавшихся открыть дополнительные возможности для себя.
Конечно, заговор, если бы он действительно существовал, был обречен. Однако было бы ошибкой отнестись легкомысленно к перспективе его раскрытия. Раскрытие такого заговора могло стать исключительным фактором укрепления власти Президента, а заодно и тех, кто проявит положенную им по службе недюжинную бдительность. Впрочем, сами незадачливые заговорщики так наследили, что донесения своей ближайшей спецслужбы Президент безо всяких сомнений принял за истину. И дал добро. Как делал в таких случаях всегда: проворчав что-то невнятное, не возразил по существу заданного ему вопроса.
Коровьев пребывал в нерешительности. Он не мог понять, надо ли вмешаться всерьез или можно просто развлечься за чужой счет. Просчитав варианты, Коровьев решил, что если он остановится на втором варианте, то это не только доставит ему удовольствие, но и обеспечит достаточное воздействие на ситуацию. Следуя своим глубоко укоренившимся привычкам (их нельзя назвать дурными в обычном смысле этого слова, ибо они не приносили вреда самому Коровьеву, хотя их результатом подчас становилось уголовно наказуемое деяние), он вознамерился устроить очередное драматическое шоу с неожиданным финалом и фингалами в качестве украшения представителей власти. Оставалось шоу изобрести.
Мы уже знаем, что Бегемот и Фагот для экстренных выходов в свет пользовались телами двух своих партнеров. Эти два персонажа казались нашим героям вполне продвинутыми, чтобы с ними можно было без обиняков договориться о взаимном обмене услугами. Когда требовалась маскировка, наши герои расхаживали в их обличье, не вызывая лишних вопросов и не привлекая к себе ненужное внимание. Один из персонажей служил Фаготу. Это был генерал из Службы охраны по прозвищу Гр-Гр, успешно игравший роль мага при Президенте. Иногда его величали Чародеем. Второй ; Симкин был когда-то советником мэра (еще Попова) и тоже претендовал на способность предвидеть, если не будущее, как Гр-Гр, то, по крайней мере, последствия предпринимаемых действий или бездействия. Оба нуждались в своих более осведомленных относительно будущего партнерах, дабы поддерживать свое реноме. Когда приспешники дьявола пользовались их телами в качестве камуфляжа, эти господа не были пассивны, а умело перекачивали в себя часть информации, которой владели их дьявольские партнеры. Ни о какой торговле душами при этом не было и речи. Обычный обмен услугами по принципу баш на баш. Впрочем, торговля душами – не более чем изящный вымысел. Реальный, а не вымышленный, дьявол никакой нужды в приобретении душ не испытывал. При необходимости он добивался расположения иными средствами.
Фагот, находясь в облике Гр-Гр, легко поведал шефу Гр-Гр, какие козни готовит тот, кого мы уже привыкли величать Стратегом. Что вот-вот будет вовлечено во внутренние дела России мировое еврейство, уже имеющее план сионизации части русских земель посредством легального прихода к власти их ставленника. Что допустить такое развитие событий нельзя, и пора ставить всю шоблу заговорщиков на свое, то есть на их, место. Поняв, что переворот может произойти или не произойти, но немалые деньги заговорщики уже собрали, шеф пришел от полученной информации в возбуждение. После этого он и обратился к ЕБН, предлагая действовать твердо и открыто. ЕБН, как мы помним, прямого одобрения не выказал, но и возражать не стал.
Фагот уже выстроил план. Стратега предстояло возбудить, обложив его на даче, как это было с ЕБН во время путча 1991 года, а дальше действовать по обстановке. Стратег сразу же уловит сходство и поймет, что ситуация возникла вовсе не карнавальная. Когда его охватит паника, можно будет ее усилить. Пусть продемонстрирует, какие ресурсы в подобной обстановке он сумеет включить. Все это Фагот донес через Гр-Гр шефу охраны. Помнит ли этот момент сам Гр-Гр, сказать трудно. По крайней мере, свою роль в этом деле он отрицает.
Бегемот, в отличие от Гр-Гр, своей роли не отрицал, хотя ее и не афишировал. Бегемоту предстояло обеспечить правильную реакцию другой спецслужбы – той, которую и мэр, и Стратег считали своей. Это управление ФСБ по Москве, возглавляемое молодым еще человеком по прозвищу Борода. Кличка легко к нему прилипла, ибо до него в самой Конторе начальство (Дзержинский не в счет) не решалось носить бороду. Бороде предстояло сыграть в планируемой операции не очень яркую, но весьма ответственную и принципиальную роль. Именно Борода должен был принять решение о защите Стратега от напавших на него боевиков из неопознанной спецслужбы. Ему же предстояло действовать решительно и пресечь самоуправство. А вот, сможет ли Борода ответить на вопрос, почему он отнес происшествие к своей компетенции? Но это будет потом. Пусть сначала отреагирует, не ставя перед собой этого вопроса.
Посовещавшись, Фагот и Бегемот решили допустить небольшую утечку и сообщить Бороде, что Стратегу грозят неприятности со стороны одной из спецслужб, часть руководства которой работает на конкурентов Стратега. Сообщить так, чтобы у того не возникло желания обсудить с кем-либо из заинтересованных лиц эту ничем не подкрепленную и лишенную всякой конкретности информацию. Когда операция начнется, и Борода убедится в достоверности донесения, он будет готов действовать более решительно, сознавая, что проявил непростительное невнимание к поступавшей ему информации. В том, что в панике Стратег попросит помощи именно у Бороды, ни Фагот, ни Бегемот не сомневались.
Операция состоялась 2 декабря. Когда Стратег уже намеревался выехать из своего загородного дома в Москву, охрана сообщила, что неподалеку от ворот расположились несколько автомашин с людьми в черных масках и камуфляже. На вопросы о цели приезда отвечают коротко: Так надо!
Поразмышляв некоторое время, Стратег решил прорываться в кавалькаде машин. Машины Стратега миновали ворота и вырвались на шоссе. Люди в масках начали преследование. В какой-то момент машина со специальными сигналами и сиреной выходила на встречную полосу и шла на обгон. Однако ей не доставало скорости, чтобы обойти, и не было возможности вклиниться в колонну преследуемых машин, поскольку те начинали двигаться быстрее, не увеличивая интервала. Несколько раз попытки вклиниться предпринимались с такой выразительностью, что водитель со слабыми нервами давно счел бы подобное поведение отчаянной готовностью идти на таран. Строй автомобилей Стратега, тоже увешенных разнообразными мигающими сигналами, не дрогнул ни разу. Вся группа машин, беззастенчиво нарушая Правила дорожного движения, мчалась к Москве на предельных скоростях. Кто-то из преследователей предусмотрительно обзавелся жезлом регулировщика и отгонял встречные машины на обочину. Неизвестно, чем бы эта погоня закончилась в Москве, если бы не странный регулировщик в милицейской фуражке и с пушистым хвостом, поддерживающим накинутую на плечи плащ-палатку. Регулировщик энергично размахивал жезлом, требуя, чтобы машины, идущие по левой стороне, остановились. Те лишь включили сирену и пронеслись мимо, увеличив скорость. Первый из преследующих автомобилей сначала сравнялся с идущей впереди машиной Стратега, а затем на полкорпуса вырвался вперед. Развязка казалась неминуемой. И она действительно могла бы произойти, если бы кто-то из водителей оказался менее опытным. Поперек дороги, закрывая всю ее левую полосу (конечно, по ходу движения в Москву) лежала свежесрубленная новогодняя ель. По ту сторону ели уже стояли несколько автомашин. Теперь и по эту сторону стало не менее тесно. Вся группа преследователей встала, как по мановению волшебной палочки, вежливо пропустила кортеж Стратега и продолжила сопровождение, не предпринимая более попыток обгона. Впереди была Москва с ее интенсивным движением. Гонки кортежей здесь были явно неуместны, так как могли быстро завершиться гонками на орудийных лафетах к наиболее престижным московским кладбищам.
Машина Стратега приблизилась к главному входу в мэрию первой. Стратег спешно ее покинул и направился в свой офис. В это время появились преследователи. Охрана Стратега попыталась их задержать. Возникла короткая потасовка с выяснением, какая из противоборствующих сторон круче. Те, кто защищался, упорно требовали от нападавших самоидентификации. Это требование выражалось возгласами: «Да ты кто? Ты ксиву покажи! На фу-фу не надо! Чем меряться хочешь? А вдруг у нас больше?» и набором традиционных в подобных случаях эвфемизмом. Свою очередь, в речевом изъявлении чувств нападавшие решили отступить. Они были в масках и, раскидывая противника, произносили только одно и при том вполне печатное слово: «Лежать!» Схватка завершилась, когда вся находившаяся внизу охрана Стратега выполнила эту команду и приняла позу покорности, которую журналисты потом назвали «мордой в снег».
В это время Стратег буйствовал в своем кабинете по телефону. Он знал, что его люди позорно лежат у главного входа в здание на виду у сотен, а, быть может, и тысяч деловых людей и чиновников. Он задыхался от собственного бессилия, ибо при всем своем могуществе не мог им помочь.
Могущество Стратег ценил выше богатства. Это Фагот, инкогнито наблюдавший за происходящим, хорошо знал. Только жажда могущества могла заставить вполне преуспевающего и достаточно уважаемого предпринимателя, каким легко стал Стратег, ввязаться в игры с властью и с Еврейским конгрессом. Фагот вспомнил недавние рассуждения Бегемота на тему о евреях и об антисемитах. Как и положено бессмертным, Фагот был, как сказали бы раньше, интернационалистом. Более того, он слабо разбирался в национальной специфике, и, когда требовалось ею воспользоваться, специально пополнял багаж своих знаний. Еврейский вопрос, о котором так любили рассуждать в России люди самых разных сословий, интересовал Фагота постольку, поскольку он сам, как вечно напоминал ему Бегемот, обладал удивительно антисемитской внешностью.
– Пойми, мне неприятно, что рядом со мной постоянно находится человек с такой вызывающей внешностью, – говорил Бегемот. – Ты не успеваешь за цивилизацией. Быть антисемитом не модно. Я знаю, что причина в ином. Ты просто не можешь скрыть презрения к людям, с которыми тебе приходится общаться. Но людям не хочется чувствовать себя объектом презрения. Им проще решить, что ты – антисемит. А евреи привыкли видеть на таких вот рожах, – Бегемот обвел лицо Фагота, как экскурсовод, придавая рассказу шутливо возвышенные интонации, – такие вот выражения, – и Бегемот скорчил рожу, в которой не осталось даже следа от чего-то возвышенного. – Запомни, дорогой Фагот, я даже сам иногда чувствую себя евреем. И ты оскорбляешь мои национальные чувства. Мы столько веков имеем дело с этим кичливым от сознания своей богоизбранности племенем, что сроднились с ним. Все тысячу раз поменялось. Сколько великих народов исчезли с лица Земли! А евреи остались почти такими же, какими были тысячи лет назад. Даже если они чернокожие, как в Эфиопии, или косоглазые, как в Китае. Ты можешь объяснить, как многие, будучи непримиримыми антисемитами, истово молятся еврею–Иисусу? Ты заметил, как в новых государствах СНГ русский вмиг стал евреем после 1 января 1992 года? Иметь дело с ним аборигены не очень-то хотят, а без него у них не получается. Поэтому они решили: Мы его построим и будем командовать! Пусть на нас работает, но знает свое место!
Из задумчивости Фагота вывел визг тормозов нескольких черных «Волг», резко остановившихся около места событий. Из них вышли люди в штатском, всем своим видом демонстрируя спокойную уверенность и отсутствие даже намека на готовность уступить. Среди них была девушка, подчеркнуто хрупкая и не менее очаровательная.
– Кажется, Борода наши надежды оправдал, – не без удовольствия промычал Коровьев, заметив поспешающего к нему Бегемота. Бегемот слегка запыхался, что впрочем, не мешало ему громко мурчать от восторга.
Подойдя ближе, Бегемот спросил:
– Надеюсь, это не все?
– Смотри и увидишь! – ответил Фагот, скорчив ту недовольную мину, которую Бегемот называл антисемитской.
Оба принялись ждать развития событий.
Когда группа прибывших подошла к распростертым в мокром снегу охранникам, один из группы громко представился:
– Управление ФСБ по Москве. Попрошу присутствующих предъявить документы, – при этом он недвусмысленно посмотрел на крупного спецназовца с автоматом наизготовку.
Тот кивнул головой в сторону стоявшей неподалеку машины, где, судя по многозначительности кивка, находилось высокое начальство. Злые языки утверждали потом, что это начальство имело громкую фамилию полосатого обитателя леса, а к фамилии крепились погоны с очень крупными звездами.
К машине подошла хрупкая и очаровательная девушка и, протянув руку к открытому заднему окну лимузина, голосом, исполненным кротости, попросила:
– Ваши документы, пожалуйста, – и очаровательно улыбнулась, будто всю жизнь рекламировала новую зубную пасту.
Попытки подвергнуть мужчин классификации никогда не были успешными. Поражением неизменно оканчивались и аналогичные поползновения в отношении женщин. Проще охарактеризовать конкретный персонаж с той степенью точности и подробности, какая требуется, чем морочить голову себе и другим какими-то классификаторами. Увы, возможности описать мужчину в лимузине были почти нулевыми. Он не хотел быть узнанным и потому прятал лицо за поднятым воротником. По той же причине он не покидал своего лимузина – возможно, смущала излишняя стройность фигуры – особенность для человека в его регалиях тогда еще чрезвычайно редкая. Единственное, чем он себя обозначил и проявил, была реакция на улыбку очаровательной девушки. Большой звездоносец начал выдвигать навстречу юному созданию ствол своего скорострельного оружия. Развязка была близка.
Молниеносным движением девушка опустила челюсть галантного начальника на обрез дверцы машины, из которого выдвигается стекло. При этом она сделала это так резко, что ствол утонул в мякоти гортани, и будь наш чиновник со звездами чуть шустрее, он непременно прострелил бы себе голову. Впрочем, как утверждали потом специалисты, угол наклона ствола был таким, что пуля, пройдя мякоть гортани, скорее всего, раздробила бы ему верхнюю челюсть и носоглотку. Вылетев из переносицы, пуля не потеряла бы еще убойной силы, и могла поразить девушку. К счастью, большой шустростью наш герой не отличался, и потому выстрела не последовало. От удара девушки была раздроблена, нет, только сломана, – нижняя челюсть лицевой части его головы.
Не поняв, что с ним произошло, чиновник со звездами просвистел:
– В Кремль! – и его машина, лихо развернувшись, умчалась.
Оставшиеся сирыми спецназовцы быстро заняли места в машинах и ретировались, оставив поле боя за лежащими в снегу и теми, кто пришел им на выручку. Никто никого не преследовал.
Коровьев и Бегемот мерзко хихикали в сторонке.
Очаровательная девушка пошла к своим, тихо напевая странную песенку: «Тихо в лесу. Только не спит Барсук. Яйца свои он повесил на сук. Вот и не спит барсук.» Еще недавно она была школьницей, а школьный фольклор всегда отличался шаловливой подражательностью.
Все СМИ обсосали эпизод до последней косточки, но так и не решились назвать звездного чиновника.
Утром Бороду освободили: не обеспечил взаимодействие спецслужб. Формулировку никто не понял, ибо взаимодействие точно имело место. Были ли нападавшие спецслужбой, или такими же наемниками, как за неделю до этого танкисты – кантемировцы в Чечне? – вопрос до сих пор открыт.
Челюсть заживала долго.
20. Гелла и Омар
Гелла любовалась собою, глядя в зеркало. Сегодня был день ее волос. Она занималась ими сосредоточенно, самозабвенно, не думая более ни о чем. Нет, конечно, как у любой молодой особы, ее мысли скакали и прыгали с одного предмета или события на другой предмет или другое событие. Но при этом все ее восприятие реальности было сосредоточено на волосах. Их она трогала, ощущала, ими восторгалась, от их прикосновений впадала в блаженство и негу.
Волосы Геллы были удивительными. Сомневаться в их рыжем цвете было невозможно. Но какой это был рыжий цвет? На этот вопрос все отвечали по-разному. И не потому, что у многих возникали проблемы со зрением или с упорядочением собственных зрительных ощущений. Просто при различном освещении, в сочетании с разной одеждой, а возможно и при смене настроений самой Геллы ее волосы менялись, приобретая новые оттенки, становясь блестящими или, наоборот, теряя блеск, соблазняя своей податливостью или отталкивая ищущий мужской взгляд непокорностью и своенравностью, которые проявляются в излишней упругости, а порой и колючести.
Впрочем, Гелла не зря занималась волосами долго и старательно. Она знала, что в любом общении от волос зависит многое. Поэтому волосы должны соответствовать наиболее важной из предстоящих встреч. Подготовку себя и своей внешности Гелла начинала с волос. Она знала: остальное приложится.
Бессмертные живут долго. По идее ; всегда. Поэтому все атрибуты живого тела должны служить им вечно. Конечно, в основе всего, как и у обычных смертных, лежат процессы обновления. Но они не такие, как те, к которым привыкли обычные люди. Эти процессы иные и пользуются ими бессмертные не столь бессознательно. Бессмертные подвергают себя процедуре обновления осознанно и целенаправленно. Омолодить собственное тело им несложно ; для этого есть мази и притирания, ванны и примочки. К их услугам ; целая аптека, которой распоряжается Гелла. Аптекой они могут воспользоваться в любой момент, если Гелла доступна. Но прибегают к такой услуге не часто. Терпят боли и неудобства, сами массируют старые кости, а к Гелле, к очаровательной и самой сексапильной на Земле красотке, идти не торопятся. Тому есть простая причина: обновление тела у бессмертных сопровождается и обновлением памяти. Память избавляется от части содержащейся в ней информации и тем самым обеспечивает больший оперативный простор для обдумывания предстоящих поступков. Однако беда заключается в том, что стирание происходит случайным образом. Повлиять на него никто не в силах. А потому может быть забыто именно то, что особенно важно для принятия неотложных решений. Такое уже случилось с Воландом, когда он напрочь забыл, где у человека просак. А забыл потому, что не смог терпеть боли и попросил Геллу помассировать и смазать ему колени. Ходить после этого мессир вновь стал легко и непринужденно, но что-то исчезло из его памяти. Это мешало нормально жить, заставляло действовать с опаской.
Впрочем, проблемы с памятью несли в себе и положительный заряд. Научившись забывать, бессмертные получили возможность меняться и благодаря этому оставаться истинно бессмертными. Люди конструировали представления о них, как о существах застывших и неизменных, опираясь исключительно на свой опыт, логику и доступные смертным фантазии и мечты. Для бессмертных же важнейшей проблемой оказалась необходимость постоянно соответствовать новому времени. Это было особенно трудно, ибо структуры их бытия, заложенные Всевышним при их создании, оказались излишне прочными и не приспособленными к быстрым изменениям.
Если бы Гелла могла восстановить в своей памяти всю историю собственных превращений в течение тысячелетий ее активной жизни, она навсегда потеряла бы способность действовать, а предалась бы непрерывному созерцанию событий своей прошлой жизни, умиляясь чудесам и приключениям, в которых ее роль была далеко не последней.
Впервые Гелла проявила себя на заре сотворения мира, когда в образе Змеи, как это описано в Торе, стала искушать неопытную душу живущей в раю Евы. Это потом, с появлением христианства Змея-искусительница превратилась в Змея-искусителя и сам процесс зачатия стал считаться греховным. Это христианский Бог прогнал Адама и Еву из рая, напутствуя их плодиться и размножаться, но делать это уже на Земле, где им тяжким трудом придется обеспечивать свое пропитание. Бог иудейский до греховности зачатия додуматься не мог. Он был для этого слишком древним и просто обязан был ценить все естественное, а к процессу продолжения рода относиться с особым благоговением. Тем самым он гарантировал Себе всенародную любовь, а она давала Ему право быть порою строгим и даже беспощадным.
Иудейская традиция трактует искушение Евы иначе, и этот акт является по смыслу своему лесбийским. Возможно, существенным моментом искушения было открытие Еве принципа равенства ее и Адама, ибо они оба созданы Богом из одного материала – из перси земной, то есть из глины; сотворение Евы из ребра Адама иудейской версии не соответствует. А вот идея равенства мужчины и женщины для иудея, ежедневно возносящего хвалу Господу, не сотворившему его женщиной, безусловно греховна. В связи с этим есть даже такие толкования совращения Евы Змеей, где Змея говорит ей: «Ты равна Адаму, ибо сотворена из того же материала, что и он. И если он может тешить себя любовью мальчиков, то и ты вправе познать любовь женскую.» Вопрос о том, где было взять в раю, все человеческое население которого составляли Адам и Ева, других сексуальных партнеров, не обсуждается. Возможно, в качестве таковых подразумевались многочисленные обитатели небес, которые впоследствии были упорядочены и даже иерархизированы христианством в качестве ангелов различных по назначенным им функциям и по уровню их могущества.
В Талмуде Змея уже получает конкретное имя – Лилит. Это первое имя Геллы. Она носила его, будучи женой Азраэла, ставшего иудаистским прообразом Сатаны. Лилит – это демон пустыни. Она появляется по ночам, соблазняет молодых женщин, похищает детей и пьет их кровь. Таким образом, ставшая впоследствии Геллой, Лилит – основоположница киднепинга и вампиризма.
Когда по воле Мастера Гелла оказалась в Москве, она более всего стала тянуться к мавзолею. Это истинно дьявольское творение казалось ей чудом людского разума. Сначала Гелла, сделавшись невидимой, часами простаивала у саркофага и с наслаждением впитывала флюиды, исходящие от бесконечно текущей толпы, которая обращает к вождю свои самые сокровенные молитвы. Какая чудовищная смесь благоговения перед кумиром и проклятий в адрес тех, кто своей злой волей и несправедливостью попирает самое святое, данное людям, стране и миру безвременно покинувшим всех идейным вождем!
Затем Гелла проникла в закрытый от людских взоров мир хранителей тела. Здесь ее ждала масса открытий и она пополнила свою аптечку новыми рецептами.
– Никогда не думала, что люди способны превзойти дьявола и даже учить его уму-разуму, – так Гелла подвела итог знакомству с чародеями мавзолея.
Оценить те изменения, что произошли в ее хрупкой, но легко восстановимой психике Гелла не умела. Специалисту в этом помог бы сон, который временами напоминал ей о пережитом, служил защитой и способствовал преодолению последствий от полученных ею впечатлений.
Гелла видела себя солнечным летним утром на Манежной площади у Александровского сада. Вокруг царила тревожно-праздничная атмосфера. Люди возбужденным шепотом обменивались новостями. Вдали ходили коробейники в крахмально белых фартуках с лотками на шее и давали что-то людям. Те с умилением глядели на полученное, а затем осторожно начинали его есть.
– Что случилось? – спросила Гелла козырнувшего ей милиционера.
Тот взглянул на нее с жалостью, как смотрят взрослые на ребенка, нечаянно проявившего невежество в том, что его сверстники давно прошли в школе. А затем со снисходительной добротой и сочувствием сказал:
– Ленин в мавзолее простудился, заболел и умер. – Увидев реакцию Геллы, огромные зеленые глаза которой мгновенно наполнились ужасом, милиционер поспешил утешить ее: – Но в живых осталось ухо.
– А это что? – Гелла рассеянно указала на коробейника с лотком, который подошел совсем близко.
– Это – пирожки, – милиционер многозначительно поднял палец и добавил, охватив жестом руки окружающее пространство: – Для народа.
В этот момент Гелла просыпалась и потом долго силилась понять, куда же девалась Манежная площадь и преисполненный доброжелательного участия галантный милиционер.
Жить в современном мире с грузом той предыстории, что была у Геллы, невозможно. К тому же, так до конца не установлено, что такое бессмертие: награда или наказание? Не установлено хотя бы потому, что установить это некому. С точки зрения смертного бессмертие может казаться наградой. Но, увы, примерить эту награду на себя в тех именно ощущениях мира и переживаниях, которые испытывает бессмертный, смертному не дано. Бессмертный же в течение своей бесконечной жизни столько раз попадает в тяжелейшие ситуации и многократно переживает невыносимые телесные муки, что мечтает о смерти как об избавлении, а порой подумывает и о суициде. Он не в силах нести на себе груз прожитых лет, и потому приходится затирать в памяти страницы прошлого, освобождаясь от него, возрождая оптимизм и создавая лучшие условия для интенсивной оперативной работы.
Единственный барьер, заложенный природой в эзотерический и случайный процесс обновления памяти, состоит в том, что информация о событиях, имевших место не более месяца назад, не забывается. Это обстоятельство не просто оказалось для Геллы удобным, но и послужило выработке определенных черт ее характера. Имея неограниченный доступ к средствам ухода за кожей и омоложения, ни одна женщина не откажет себе в удовольствии регулярно экспериментировать с ними в поисках наиболее эффективных сочетаний и лучших способов использования. Не отказывала себе в этом и Гелла. Каждую неделю она перебирала всю свою аптеку, освежая в памяти свойства и показания к применению каждого из снадобий. При этом Гелла не могла удержаться от соблазна и пробовала на себе то одно, то другое из возможных сочетаний. И каждую неделю в той или иной степени Гелла подвергала себя омоложению, стирая из памяти какую-то часть хранившейся там информации. Это делало Геллу наивной и слегка невежественной девой во всех вопросах, не касающихся ее аптеки - информация об аптеке всегда оказывалась свежей и не подлежала стиранию. Как и любую женщину, отсутствие избыточных знаний Геллу лишь украшало, а высокая осведомленность о применяемых ею средствах вселяла в сердца мужчин безграничное доверие к этой деве, отдавшей себя целиком любимому и столь нужному каждому из них делу. Отношения Геллы с женщинами мы оставляем вне нашего внимания, поскольку в этом нет необходимости. Заметим лишь, что от пагубной страсти к примитивному вампиризму Гелла избавилась, когда рассталась с именем Лилит. Будучи настоящей женщиной, она поняла, что есть более увлекательные занятия, доставляющие подлинным гурманам высшее наслаждение. Одно из них, доступное роковым женщинам, это умение питаться аурой той страсти и того вожделения, которые они пробуждают у мужчин, оставляя эти их чувства так до конца и не утоленными. Гелла достигла в этом искусстве вершин и не упускала случая подтвердить свою власть над сильным полом и его представителями.
Среди подобных себе существ Гелла отличалась удивительной легкостью нрава. Это было естественно, ибо излишние воспоминания не омрачали ее всегда юную душу, а болезни не тревожили свежую, будто только что испеченную самим Господом плоть. Эластичность ее кожи, упругость мышц, форма груди, стройность ног, точность движений и быстрота реакций - все это захватывало и становилось частью неправдоподобного по силе воздействия спектакля. Тот, кого она удостаивала вниманием, не успевал и подумать о ее сексапильности, как погружался в состояние безотчетной влюбленности. Одного искрящегося взгляда ее зеленых глаз было достаточно, чтобы сердце еще одного страдальца окунулось в бездонный омут, манящий неведомой глубиной, холодом глубоководных течений и пугающими ласками водорослей, готовых спеленать каждого, кто окажется не в меру ретивым.
Неумеренное потребление омолаживающих средств сделало свое дело. Гелла не могла появиться ни в одном публичном месте, чтобы не вызвать конфуз своими познаниями в далекой и даже близкой истории. Так, она искренне полагала, что Пунические войны вели между собой древние и славные команды "Спартак" и "Динамо". Что массу страданий доставляет людям расположенная под переносицей "геморроидальная полость". Гелла нередко ее поглаживала и жаловалась на проблемы, которые сама от нее испытывает, приговаривая: «До чего же истончилась моя геморроидальная полость! Вот-вот прорвется!»
Итак, сегодня Гелла занималась волосами. Завтра был исключительный по значению день. Гелла рассчитывала на встречу со своим врагом, правда, пока что неявным. Это был мулла Муса Омар, которого не приемлющая установленные им порядки Гелла звала Мурло Омар. Этот одноглазый горный стервятник казался ей одновременно ползучим существом морского дна. Его единственный глаз Гелла воспринимала немигающим красным шариком, которым Омар, как экзотический гибрид краба и рака, шарит по набегающим волнам, далеко оттопырив его от тела.
Талибы во главе с Омаром захватили Кабул и методично насаждали свои порядки. Не сегодня, завтра Гелла может лишиться своего чарующего уголка. Не приведи Господь, эти изверги покусятся и на святая святых - ее аптеку. Что будет, если они ее разорят! Даже представить такое нелегко. И зачем мессир связался с этим отребьем! Он, всегда тщательно выбиравший партнеров, стал уделять почти все свое время каким-то нелюдям, грезящим о мировом господстве ислама. Впрочем, мулла Омар даже забавлял Геллу своей неприступностью. Она, конечно, как любая настоящая женщина, в неприступность мужчин не верила и считала, что за этим кроется какой-то дефект. Неприступность - лишь попытка скрыть свой недостаток и не дать другим возможности им воспользоваться. Для политика, тем более, для лидера такая защита особенно важна. Но что же скрывает за своей набожностью и неприступностью Омар? Гелла решила, что таким образом Омар борется с неуправляемой гиперсексуальностью, которая, вероятно, доставила ему немало хлопот в ранние годы. Заподозрить Омара в импотенции было невозможно. А вот противостоять собственной гиперсексуальности посредством повсеместного и полного истребления всех соблазнов он вполне мог. Этот образ хорошо ложился и на его внешность ; Гелла лишь однажды смогла разглядеть Омара подробно, и он оставил сильное, хотя и противоречивое впечатление. Этому отвечали и его поступки.
Гелла не признавалась в этом себе, но встречу с Омаром она планировала радостно, и не только желание мести ее к этому подталкивало. Бессмертные особенно ценят состояния обычных людей, когда те переполнены желанием, и это желание обращено к ним, к бессмертным. Гелла подсознательно мечтала заставить Омара ее хотеть. Да так, чтобы он потерял голову от силы желания и не мог противиться ее чарам. Гелла знала, что своего она добьется. Было ли ей жаль Омара? Этот вопрос не имеет ответа. Все смертные все равно смертны. Есть ли резон предпочитать одну разновидность смерти другой? Стоит ли тревожиться, что это событие произойдет на миг раньше? Так рассуждают бессмертные. А из этого следует, что чувство жалости им просто недоступно. Когда одному из бессмертных предложили написать учебник по обучению иностранцев русскому языку, тот вставил в этот учебник фразы типа: "Кот ест мышь. "Приятного аппетита," - говорит мышь." Понять, почему такое невозможно, бессмертный не мог. Гелла была глуха и слепа по-своему. Это неминуемо скажется при ее контакте с Омаром.
Это была встреча раскаленного металла со льдом, и результат совсем не тот, что при встрече с водой. С водой все просто и однозначно. Клубы пара - единственный наблюдаемый со стороны результат.
Лед - совсем иное.
Гелла несла в себе холодный огонь Северного сияния. Она имела огненную внешность и ледяную душу.
Бедный Омар! Он хранил в душе своей холодное безразличие к радостям и мукам всех неверных. Он даже ненависти не позволял растопить свое сердце, ибо хорошо знал: дашь волю ненависти - откроешь путь состраданию. Стоит ли удивляться, что и жаркое афганское Солнце было бессильно. Перед этим всепоглощающим холодом не мог устоять жар самой темпераментной женщины Азии. Каждая испытывала перед ним вековой стыд и тянулась к Омару, чтобы без устали каяться мулле в греховных грезах.
"Никогда не открою я лица своего никому, кроме того единственного, что послал мне Аллах", -причитали замужние. А те, кто еще ждал воли Аллаха и родителей, клялись сохранить для единственного избранника себя целиком, не осрамленной взглядом нескромного и беспутного мужчины.
С приходом к власти Мусы Омара Воланд велел Гелле в своем присутствии покрасить волосы в черный цвет и упрятать прелести под густую паранджу. Он запамятовал про страсть Геллы к регулярному омоложению. Через пару дней Гелла была прежней и даже посвежевшей. От черной краски и попытки сделать кожу смуглой не осталось и следа.
Гелла послушно надевала на себя одеяние самой набожной из афганских женщин. Но как она при этом двигалась! Это было само изящество, спрятанное в черные покрывала. Это была безумная сексапильность, возбуждающая взоры мужчин нечаянными движениями выпуклостей. Это был танец неприкрытого зова к соитию, и он становился только более страстным, ибо женщина, поглощенная желанием, лишь угадывалась в той драпировке, которая покрывала ее тело. Гелла делала невозможное. Она использовала каждое дуновение ветра, и двигалась так, чтобы подчеркнуть завораживающие мужчин формы.
Мулла Омар заметил Геллу метрах в пятидесяти перед собой. Он не поверил себе, когда ощутил силу пьянящих кровь инстинктов. А задумался только в тот самый момент, когда двигаться дальше стало и неудобно, и неловко перед окружением. Омар тяжело вздохнул и пошарил сзади, как бы отыскивая, куда сесть. Тут же появился покрытый ковром табурет. Облегченно вздохнув, Омар опустился на него и тихо сказал:
; Эту женщину. Ту, что движется впереди. Приведите ко мне.
Он указал вперед в сторону семенившей на азиатский манер Геллы, и никто не ошибся, с кем Омар хотел говорить. Четверо воинов, выхватив у торговца обувью примерочное кресло, в несколько прыжков нагнали Геллу, усадили ее в кресло и, держа за четыре ножки над собой, принесли к Омару и поставили кресло перед ним. Лишь Аллаху ведомо, что намеревался предпринять богобоязненный мулла Омар в следующий миг. Быть может, он снизойдет до беседы с женщиной. А быть может, он уже заподозрил в ней иностранку и намеревается сразу разоблачить обманщицу... Гадать бессмысленно. Хотя бы потому, что следующего мига у муллы Мусы Омара на этот раз не оказалась. Гелла просчитала все заранее. Она твердо знала, что нельзя оставлять мулле ни единого шанса. А это значит, что ни он, ни его воины не должны иметь возможности анализировать ее действия и делать выводы. Внезапность и опережение - такова формула успеха. Гелла это хорошо знала и не собиралась уступать.
Как только ножки кресла коснулись земли, Гелла спрыгнула с него, как бы демонстрируя почтение к мулле Омару. Она подставила себя дуновению ветра так, что черная и тонкая материя плотно обтянула на миг грудь, живот и лобок, подчеркивая все ее естество. Затем Гелла повернулась спиной к следующему дуновению ветра. Мулла понял, что эта черная материя ; вовсе не та, которую надевают набожные мусульманки, и что под ней ничего не надето. Омар одновременно ощутил гнев и небывалый прилив энергии к внутренней стороне бедер. На миг ему почудилось, что он обхватил круп этой женщины ногами, взнуздал ее и готов к бешенной скачке, которая может не иметь конца.
Тысячу раз сказано: нельзя! Ни в коем случае нельзя мужчинам душить в себе безумные порывы страсти. Даже когда нет шансов ее реализовать, не гасите ее сами. Пусть это за вас сделают другие. Вы же ощутите и запомните этот миг. Спустя время все реализуется. Та, кому страсть адресована, разглядит ее, а вы оба найдете способ утолить эту страсть.
Если же вы все порушите сами и не оставите мостов для установления контакта, берегитесь. В этот самый миг вы рискуете превратиться в недочеловека или сверхчеловека ; как повезет. Однако и то, и другое отвратительно. Вы можете стать политиком, вождем, полубогом или террористом. Не дай Бог, вы станете каждым из них сразу! Бедный Омар! Такая судьба была ему суждена. Но все это в комплекте будет потом. А сейчас встреча Омара с Геллой шла к своей кульминации.
Отодвинув паранджу, Гелла улыбнулась и, призывно перехватив взгляд Омара, недвусмысленно погрузила этот взгляд в себя.
В это же время воины тоже увидели отодвинутую паранджу, красный слезящийся глаз и беззубую улыбку седой старухи. Чтобы достичь такого эффекта Гелла долго тренировалась владению древней техникой, которая позволяла использовать слепящие лучи Солнца для мистификаций. Оскал старухи не предвещал ничего хорошего. Кто-то в ужасе пал на колени, вознося молитву Аллаху. За ним торопливо последовали остальные.
На поведение своих воинов Омар не отреагировал. Он видел перед собой обнаженный бок Геллы. Ее бесподобную линию груди, живот и внутреннюю часть бедра, покрытую панамкой чуть жестковатого пушка рыжих кудрявых волос.
Ни один нормальный мужчина не устоит пред подобными соблазнами. Не устоял и Омар. А потерпев фиаско, он впал в агрессию. Обеими руками схватился за стоявший у него меду ног любимый УЗИ и, подняв его, стал целиться в Геллу.
; Мужчина стреляет в женщину не из такого ствола, ; возопила возмущенная Гелла и единым прыжком оседлала шею Омара спереди так, что все его покрытое бородой лицо погрузилось в ее разверзшееся навстречу рыжее лоно.
Только Омар краем сбитого с толку сознания разобрал смысл того, что вопила Гелла. Воины слышали лишь трижды прозвучавший клич:
; Молитесь! Молитесь! Молитесь!
Неожиданно пыльную жару афганского придорожья пронзил резкий и неурочный крик муэдзина с ближайшего минарета. Воины Омара увидели, как их предводитель вместе с безумной старухой оказались на земле в экстазе слияния с Аллахом. Воины немедленно сориентировались по Солнцу и, отставив зады немного вверх и на Запад, рухнули ниц, вознося славу Всевышнему.
Омар не сразу пришел в себя. Прежде, чем попытаться вырваться из объятий этих бесстыжих бедер, он успел сделать несколько движений, в принципе подобающих мужчине его возраста, оказавшемуся в его позе. Почувствовав надвигающееся удушье, Омар стал усиленно работать головой и руками, пытаясь освободиться от мертвой хватки бедер этой безумной тигрицы. Гелла была наверху блаженства. Так насиловать мужчин ей еще не приходилось.
Коварство Геллы этим не ограничилось. Когда воины Омара в очередной раз воздели руки к Аллаху, поднимая взоры свои от земли, они увидели, что старуха в черном парит над ними, поддерживая великого вождя и прикрывая его своими одеждами. Правда, в самом начале, когда Гелла поволокла очумевшего Омара вверх, некоторые его приспешники попытались ей помешать. Но они опоздали на долю секунды. Сплетенные тела, набирая скорость, двинулись к соседней горе.
Воланд наблюдал за происходящим, стоя неподалеку на пригорке. Успех операции его радовал. Он готовился и к худшему развитию событий, когда потребуется его изобретательность для спасения Геллы из рук разъяренного Омара. Но все шло хорошо. Великий, бесстрашный и безгрешный вождь и духовный наставник собственного народа получал болезненную, почти неизлечимую прививку комплекса неполноценности, что должно было сыграть важную роль в его дальнейшей судьбе. В нем навсегда поселилась ненависть к человеку с европейскими чертами лица. Если бы источником этой ненависти стал мужчина, то оставалась бы вероятность смягчить поглощенное ненавистью сердце, ибо это могла сделать женщина. На этот раз шансов почти не осталось. Для Воланда это была победа.
Увидев удаляющиеся сцепленные фигуры, Воланд заволновался:
; Как бы с мальчонкой не приключилось что-либо необратимое. Пора его вызволять.
Воланд поймал восходящий встречный поток, растянул над собою легкую летнюю куртку, вытянул ноги и медленно поплыл к отчаянно сражающейся паре.
; Что же ты за мужик, коли бабы испугался. Ты же собирался на ней гарцевать, ; приговаривала Гелла. ; Так давай! Испытай! Попробуй! ; с этими словами Гелла, схватив Омара за волосы, выдернула его голову из объятий своих бедер, встряхнула так, что спина Омара оголилась, повернула несчастного лицом к земле и уверенно оседлала его талию. Бакенбарды и усы Омара, которыми Гелла сразу же завладела, позволили ей уверенно держаться в полете и управлять движением. Когда Воланд сумел приблизиться к ним, Гелла уже вволю нагарцевалась, а Муса Омар ; это должно быть записано ему в актив ; вполне освоился с ролью небольшого летательного аппарата. Муса преодолел страх, аккуратно закладывал требуемые Геллой виражи и даже начал ощущать приятное тепло, идущее от наездницы. Опасения Воланда были напрасны. Еще немного движения в полете и эти двое будут точно знать, что им предстоит делать на твердой земле. Увы, в расчеты Воланда это не входило, а Гелла вполне довольствовалась уже полученными впечатлениями. Поэтому позитивная идея зрела лишь в голове Омара, но этой идее не суждено было реализоваться. Воланд был хорошим психологом и знал цену неоконченному действию.
Месссир заговорил с Геллой на незнакомом Омару языке:
; Ты успела намазать его своим кремом, ; Воланд слегка тронул невесомое тело Омара. – О, Боже, где же ты держишь этот крем! Послушай, мазни скорее и меня, а то я не удержусь на этом хилом потоке ветра, ; не дождавшись ответа, Воланд просунул ладонь между наездницей и ее конем, зачерпнул крем и мазнул себя по голове. Все трое были теперь невесомы.
Воланд говорил с Геллой по-русски, но столь ворчливо и выразительно, что Омар понял: Воланд спасает его от дьявола в женском обличье. Все эротические мысли мгновенно покинули Омара, он собрался, чтобы при необходимости дать отпор посягнувшей на него нечистой силе. В это время Воланд, слегка поддав Геллу под ягодицы, придал ей некоторое ускорение, но и сам полетел в противоположную сторону. Успев схватиться за Омара, Воланд выдрал его из бедер девицы, бережно прижал к себе и начал снижение.
Гелла улетела далеко ввысь.
Воины Омара продолжали все это время истово молиться, то воздевая руки к Аллаху, то подбрасывая задами западную часть небосклона.
Если кто-то из них и разглядел развернувшуюся в небе коллизию, то вряд ли поверил своим глазам. Все походило на настоящее чудо. А именно чуда они ожидали от Мусы Омара ; своего муллы и предводителя. Во имя Аллаха и именем Аллаха творил Муса Омар дела свои. Во имя Аллаха они шли за ним, не оглядываясь и не впадая в сомнения. Во имя Аллаха могли произойти любые удивительные события, ибо Муса Омар мог бы стать новым Магометом. Но ислам этого не допускал.
Воланд бережно опустил Омара на бренную землю, а великий мулла возрадовался, вновь ощутив ее твердь. Никому из воинов даже в голову не пришло, какого страха натерпелся их новоявленный святой и полководец, пребывая в объятиях крутых бедер Геллы. Увидев перед собой пережившего чудо Омара, воины снова пали ниц, но на этот раз не лицом на Восток, а перед своим одноглазым предводителем.
Воланд, который давно уже привел свой облик к виду, приемлемому для правоверных мусульман, простер руку над головой Омара и выкрикнул:
; Талибан! Муса Омар! Аль-Каида!
Последнее звучало таинственно, но уже готово было наполниться содержанием. Предстояла встреча Омара и Бен Ладена, создавшего могущественную сеть Аль-Каиды. Воланд знал об этой встрече больше, чем ее реальные участники. Все было готово для тяжелой, длительной и кропотливой работы в самом Центре Центральной Азии.
Крики "Аллах акбар!" покрыли последние слова Воланда, и только тут он заметил, что Омар подпрыгивает, как готовый улететь прочь воздушный шар. Если бы Омар не вцепился обеими руками в ближайший к нему выступ скалы, он давно бы парил в воздухе. Одним движением руки Воланд прекратил действие мази, и все встало на свои места.
21. Голосуй сердцем
Был тот редкий день, когда Бегемот, полулежа в удобном кресле, мог поразмышлять и пофилософствовать. На этот раз он предавался и тому, и другому, проводя попутно инвентаризацию событий и легкий экскурс в ближайшее будущее. Впрочем, какое будущее живущие вечно воспринимают как ближайшее, ведомо только им самим.
Чечня неспешно двигалась к Хасавюрту.
Россия шла к выборам. Сначала к декабрьским 1995 года – в Государственную Думу, а затем к июньским – это уже в 1996 году, когда избирать предстояло Президента.
Шамиль Басаев успел захватить больницу в Буденновске, после чего на глазах всей страны долго пререкался с ЧВС по телефону относительно условий освобождения заложников. Спустя некоторое время озверевший Салман Радуев совершил свой рейд и сумел в селе Первомайском выйти из окружения с минимальными потерями. В связи со вторым эпизодом Президент делился с ТВ своей интерпретацией событий. Делал он это по-детски искренне и наивно, но зато убедительно и красочно. Изображая согнутой в локте рукой автомат или ружье с оптическим прицелом, он водил выставленным вперед указательным пальцем на линии прищуренного глаза и объяснял всему миру и про террористов, и про 38 снайперов. Информация о числе снайперов была, скорее всего, получена кем-то из его сподвижников или им самим из читанной накануне кому-то из детей или внуков книжки, где герои обнаруживают, что длина удава составляет ровно 38 попугаев. Видимо, у источника произошло смешение служебной и приватной информации, что в обстановке тех лет было вполне естественно и для более материальных объектов, чем информация. Пока 38 снайперов стреляли, а боевики двигались по снегу босые и совсем не туда, куда изволили палить снайперы, окружение разомкнулось именно там, где было нужно, и все радуевские бандиты оказались недосягаемы.
Человеку, не посвященному во все тонкости моргачево-сусликовского военного искусства, казалось, что все делают все возможное, чтобы пожар в Чечне не затух. Здесь Бегемот довольно ухмыльнулся в свои вибриссы, вспоминая финал успешно проведенной им операции в штабе войск в новогоднюю ночь под 1995 год. Воланд не только дал ему то неожиданное поручение, но продолжал принимать во всем живое участие, хотя и не покидал Юг Средней Азии. Иначе трудно объяснить ту замечательную организованность, с какой шли в мятежную Чечню деньги и текли все новые резервы как обученных, так и готовых учиться боевиков-наемников из разных уголков мусульманского мира.
Бегемота не удивляло, что судьба мирных жителей никого не волновала ни с той стороны, ни с этой. Война жила своими законами. Наиболее шустрые участники конфликта быстро увлеклись каждый своим хобби. Война, прежде всего, – нажива. И только затем – прибежище неприкаянных мужественных людей, страдающих адреналиновым алкоголизмом, что не исключает регулярных приступов алкоголизма обычного. Были еще предприниматели. Самые успешные из них занимались одновременно как восстановлением, так и разрушением Чечни, осваивая, или присваивая, бюджетные средства, выделенные будто бы на благие цели. Вновь построенное следовало разрушить как можно скорее, чтобы нельзя было сравнить реальные затраты с объемом бюджетных денег, которые пошли на строительство объектов, годных только для показательного разрушения. Солдаты, как и мирное население, тоже были никому не нужны. Лишенные самого необходимого, они торговали всем, на что существовал спрос. Это был для них единственный шанс выжить.
Власть интересовали любые ресурсы, которыми можно было оперировать. То есть присваивать, продавать и расходовать. Народ давно стал для власти обузой. Один из заместителей министра то ли экономики, то ли финансов, с фамилией, напоминающей улюлюканье и находясь, наверное, в соответствующем фамилии настрое, писал в одной из своих статей, что нагрузка пенсионеров на госбюджет растет. Их относительное преобладание в стране нарастает. Население стареет. Содержание этой растущей части ложится на плечи все меньшего числа активно работающих граждан. Возможности для накопления практически отсутствуют.
– Как в этой тяжелейшей обстановке быть? – задает он себе и всем пенсионерам вопрос. И тут же отвечает: – Надо сказать населению прямо, что социальные программы всех не вывезут. Боливар стар и утомлен. Боливару требуется передышка. К тому же, пенсионного фонда на всех не хватит. Поэтому нужно скорее пройти этот негативный отрезок времени в жизни страны.
– Формулирует как один из нас, – подумал Бегемот одобрительно. – Вся эта словесная белиберда означает простенькую и незатейливую мысль: пенсионер должен быстрее умереть и тем самым ослабить давление на бюджет, который нужен другим и для совсем других целей. Возможно, даже весьма благородных. Превращать Россию в сплошную богадельню, конечно же, не резон.
Как это привычно и как часто бывает в истории! Народ обременяет власть. Мешает уважаемым людям заниматься делом. Вечно недоволен, вечно чего-то хочет и почему-то требует платить за свой труд, если трудовой договор имел место быть. Власть от этого раздражается. Ей не дают спокойно делить. Делить все. И то, что было, и то, чего быть не могло. Одним – ощутимые богатства. Другим – надежды и ожидания. До чего же коварная штука – экономика. В ней ожидания ничуть не менее реальны, чем ощутимые на ощупь материальные блага. Чем-то ожидания даже лучше. По крайней мере, они реже бывают бракованными или устаревшими. Они просто или работают или не работают. Во втором случае их можно быстро поменять на другие, пусть менее реалистические, но зато более респектабельные ожидания.
Простая мысль, как стал в последнее время замечать Бегемот, о том, что порядок в стране можно навести, лишь прекратив повсеместное безнаказанное воровство, стала пробивать себе дорогу, оттесняя посулы великих демократов и рыночников. Правда, обнищавший и отчаявшийся в провинции народ, обновив эту незатейливую идею в своем сознании, начинал с тоской поглядывать в прошлое и тесниться поближе к коммунистам. Выхода ему это не сулило. Зато было на руку власти, ибо давало ей возможность ни о чем не думать и ничего не менять. Было достаточно время от времени, в период очередного демократического волеизъявления, вытащить на свет жупел коммунизма, чтобы все сколько-нибудь разумные граждане вставали на пути худшего из зол, поддерживая меньшее. Вероятно, меньшее зло они в такие моменты склонны были считать лучшим злом. О добре в такие моменты никто не мечтал. Даже те, кто уже успел и у кого с добром был порядок, думали не о том, как умножить, а пеклись, как бы не потерять.
– Ничего, ну совсем ничегошеньки нового, – сокрушался Бегемот, перебирая огромный исторический опыт, что за столько веков осел в его памяти. – Все всегда так, и никогда ничего оригинального. Если, конечно, сам не успеешь подбросить.
Здесь Бегемот оживился, и его мысли поскакали резвее. Он вспомнил, что когда в середине декабря 95-го избрали Думу, то выяснилось: народ партию власти не любит. За потраченные ради ее успеха деньги можно было приобрести все голоса наших избирателей или все местные избирательные комиссии. Второе дешевле, а потому эффективнее. Но то ли из-за неуклюжести, то ли из-за чьей-то зловредности, результат не оправдал отпущенных на него средств. ЧВС со сложенными перед собой домиком ладошками несколько месяцев красовался над всей страной, как бы говоря избирателям:
– Каждому из вас я дам крышу!
И дал бы, если бы его народ не раскусил. Никто не ожидал получить от ЧВС новую крышу над головой, ибо все знали, что без крайней нужды он никому ничего не даст. Победив, ЧВС будет крышевать сам. В лице государства! Впрочем, это и без него имеет место. Он лишь приберет все существующие крыши под свою, объявленную общегосударственной.
Наблюдая все это, Президент понял, что партия власти с ладошками домиком лавров ему на президентских выборах не принесет. Но по инерции в начале кампании он поставил во главе своего избирательного штаба первого зама ЧВС – человека делового и нрава крутого. Беда была в установке. Узнаете? Правильно! Узнадзе! Это Узнадзе создал теорию установки. А пользуются все. Кому не лень. Вот и у руководителя президентского штаба была сформирована установка: Выборы сорвать, а для этого ввести чрезвычайное положение. Обстановка на чеченском фронте – достаточное для этого основание. Думать о мире будем после несостоявшихся выборов.
Не надо требовать интенсивной работы от того, кто скован установкой «Не делать!» Он уже имеет оправдание своему бездействию. Оправдание, надо сказать, убийственное: рейтинг Президента не дотягивает до 10%. Рисковать потерей власти нельзя! Поэтому выборы проводить бессмысленно. Страна к выборам не готова. Она уже готова жить без них, поскольку просто не видит в выборах смысла.
До чего же наивны эти старомодные руководители. Новые, то есть демократы, куда расторопнее и изворотливее. Они сразу поняли, что в стране, которая не видит в выборах смысла, стать президентом можно и при низком рейтинге. Были бы деньги! А деньги на этот раз готовы были дать все, считавшие себя рыночниками и ставшие благодаря демократии олигархами. Они твердо стояли за выборы, ибо нельзя нарушать главную предпосылку демократии – своевременное проведение процедуры, обозначающей обновление власти. Только демократия с ее механизмами честного обмана избирателей позволяет гарантированно формировать власть в угоду очень большим капиталам. Они знали, что демократия требует от выборов чего-то еще. Но считали это роскошью, которая России пока не по зубам.
Поэтому выборы будут. Просто выборы. Старый штаб разогнали, ибо он не успевал даже своевременно собрать подписи, необходимые для выдвижения ЕБН. Пришлось прибегать к экстраординарным мерам и методам.
Вся страна должна была вскоре превратиться в одно предвыборное шоу под огромным полотнищем, пересекающим ее с Запада на Восток: «Голосуй сердцем!»
Здесь Бегемот совсем оживился. Не так важно, кто придумал этот призыв. Важно, что изобретатели не прислушались ни к одному доводу «против». А среди этих доводов были сильные. Например, кто-то вспомнил историю, как еще до войны один из советских премьеров, получив проект организации в стране производства презервативов и изучив его, написал на титуле: «Мы голо совали, голо суем и будем голо совать!» Свои воспоминания этот кто-то закончил вопросом: «Вы думаете, тот премьер имел в виду сердце?» Шутка понравилась. Ее забыли. Когда пришло время подводить итоги кампании, выяснилось: хорошо, что забыли. Но это потом. А сейчас … Бегемот радостно потирал руки, предвкушая переполох, который вызовет эта шутка.
22. Национальная идея
Москва перед выборами 96-го вела себя так, будто ничто новое произойти в ней не может в принципе. Наверное, у огромных городов, как и у поселений поменьше, есть душа. Но у Москвы одной души быть не может. Слишком она многолика в своих округах и районах. Как и все русское, московская душа загадочна. Загадочна, прежде всего, своей удивительной способностью оставаться русским городом даже тогда, когда численность нерусского населения растет много быстрее. Москва постепенно, неторопливо, как и полагается в деревне, стремится превратить каждого, кто нашел в ней приют или смысл жизни, в москвича. И только неоседлый и неприкаянный остаются в стороне от этого превращения. Но в Москве многие из них не задержатся и не пустят здесь глубокие корни. Остальные становятся москвичами, оставаясь по возможности и тем, кем они приехали в этот город. Они не всегда сознают, что родившиеся в Москве их дети считают Москву своей настоящей Родиной, а о происхождении родителей говорят с удовольствием, с интересом, слегка хвастаясь и развлекаясь. Как о цвете глаз и волос, длине ног и белизне зубов. Москвич москвича не может считать чужаком. Если только он посмеет совершить этот странный и непристойный поступок, он в глазах многих перестанет быть москвичом. Вот почему нацисты так осторожны в Москве. Они толкутся где-то на периферии города и вылезают на люди лишь большой кодлой, надеясь на снисходительность пришлых ребят из милиции.
Москва вовсе не так поглощена политикой, как это представляют себе глядящие ТВ жители остальной России. Москва москвичей живет политикой постольку, поскольку не может не замечать то, что происходит под боком. Поскольку политика дает возможность части москвичей жить. Служить провинциальным политикам и получать от них средства к существованию. Собственных политиков Москва производит на свет неохотно.
Тем не менее, когда глядишь на Москву со стороны, или приезжаешь в Москву на время, то способен дать один из двух ответов на вопрос: «Что это?»
Политическая кухня, где находится котел для приготовления варева, которое затем станет политикой тех или иных сил, рвущихся к выгодам и прелестям власти.
Так говорят одни. Им возражают:
Москва давно не столько культурный и духовный центр России, сколько вертеп страстей.
Как в любом принципиальном споре, здесь нет, и не может быть правых и неправых. Точные выводы возможны лишь для узкой категории утверждений. Например, в споре невежды с подлецом: первый не знает чего-то общеизвестного и потому спорит, в то время как второй об этом осведомлен, и, тем не менее, спорит.
На политической кухне кипят страсти. Реальные, весьма опасные для участников, и при этом карикатурные. В иные годы весь кипящий ныне на поверхности политической жизни субстрат в лучшем случае удостоился бы участи шоуменов в провинциальных ресторанах. Или профкомовских зазывал, что, в конечном счете, равнозначно по социальному статусу.
На этот раз правы и те, и другие.
Москва – своеобразный вертеп страстей, который одновременно служит политической кухней для всей страны.
Только основные страсти кипят совсем не в политике, хотя политики при этом не остаются равнодушными. Их порывы и метания позволяют порой угадать истинных хозяев жизни, чей лик так расплывчат и невыразителен… Увидеть эти сакральные лица во всем их нечеловеческом обличии можно, когда они успешно реализуют свои самые сокровенные планы. В эти моменты хозяева жизни раскрываются и теряют над собою контроль. Они легко демонстрируют главную предпосылку успеха: ни одно доброе дело не должно остаться безнаказанным. Или совсем просто: не прощать тех, кто искренне помог в достижении цели.
Бегемот размышлял о чем-то подобном и старательно полировал пилкой когти. Это было совсем просто. Любого кота, если кот хочет и умеет учиться, можно научить полировать когти пилкой, а не посредством мебели из дерева ценных пород. Пользоваться кисточкой для нанесения лака немного сложнее. Но без маникюра нынче не везде примут даже говорящего кота. Так что приходится.
То обстоятельство, что народ и его представители мельчают на глазах, не вызывало изумления ни у Бегемота, ни у Коровьева. Оба обладали не просто жизненным, а историческим опытом, усвоенным не из книг. История формировалась при самом непосредственном участии наших героев, поэтому в разнообразных примерах человеческого поведения недостатка у них не было. Случалось всякое.
Однако происходящее в России отличалось своей спецификой. В поведении большинства людей наблюдалась неуместная инфантильность. Когда требовались ясные и простые поступки для того, чтобы выжить, многие впадали в оцепенение и ничего не предпринимали. Активными и успешными были только те, кого по прежним меркам можно было причислить к криминалу.
Почти весь уходящий век отмечен для России печатью абсурда. Иногда казалось: естественное брезжит где-то совсем рядом, стоит протянуть руку или сказать какое-то заклинание, и все будут жить в обычной цивилизованной стране. Не тут-то было. Россиян, часто при их же активной поддержке, всегда спасали от худшего ; от рациональных и разумных перемен. И все оставалось как было.
Любая власть в той мере держится на посвященных, точнее, до власти допущенных, в какой она опирается на бюрократию, ее свято хранимую и с любовью возобновляемую тайну. Ныне об этом знают все, слывущие профессионалами в области управления. Но в России знанием этим пользуются, как бы стесняясь и не торопясь афишировать. Кому из серьезных игроков охота посвящать посторонних в правила, отличающие поступки скрытые или хотя бы неявные от того, что навязчиво демонстрируется публике.
И несмотря на это, менее всего здесь заботятся о принятии и проведении в жизнь законов, ограничивающих тайну власти. Всех, скорее, заботит, не много ли свободы имеют российские СМИ.
А сколько страданий по поводу нехватки разного рода государственных инспекций. Им готовы поручить контроль за качеством товаров, напрочь позабыв, что такой контроль существовал десятилетия, а качество почему-то искали в самом паршивом импорте. И не приходит в голову, что надо найти более демократичные, но достаточно формализованные способы подобного контроля в независимых и строго сертифицированных лабораториях.
Из абсурда, в котором Россия просуществовала десятилетия, выйти можно только через серию не менее абсурдных (с точки зрения не россиянина) актов, поступков и мер. Это не литературный образ. Это итог наблюдений. Всему приходит конец. Кончается век абсурдного существования России. Настает конец и абсурду в качестве наиболее выявленной национальной традиции. Окончательно абсурд не исчезнет. Без него Россию могли бы понять умом. А это к великой радости всего подлинно российского населения не случится. Просто абсурд перестанет ; постепенно, не сразу ; быть ведущим для страны фактором бытия.
Многие политики, отдышавшись от трудовых будней парламентских выборов, стали ощущать пустоту. Невостребованность. Ничто не угнетает мужчин сильнее. Сильным этот пол становится только под восхищенными взорами пола слабого. Или хотя бы товарищей по партии. В России столько партий образовалось, чтобы приятные друг другу мужчины могли поддерживать себя взаимными восторгами и острыми дискуссиями. «Ты ; соратник в политической борьбе, а ты ; строгий оппонент, на котором я оттачиваю полемический талант. Вы оба позволяете мне чувствовать собственную значимость и нужность народу. Временами я начинаю даже интересоваться, кто это ; народ.»
Политика ; она и прокормить может. Особенно истерика с артистическими задатками. Провинциальный артистизм даже лучше столичного. Интеллигентный треп не возбуждает. Он лишен колорита взрывных согласных и потому не заставит вздрагивать, не обдаст холодком позвоночник, не внушит веру в любую, убедительно преподнесенную ахинею. Итак, если плохо вам, мужики, не менжуйтесь, идите в политику. Может, там и обрящете. Не живут политики в нищете. Даже ничтожные. Они ищут. Каждый ; свое. Одни ; денег. Другие ; власти. И все вместе ; национальную идею.
«В России утрачена национальная идея. А без нее народ жить не может и пребывает в состоянии полной прострации и инфантильного отношения к себе.» Эта гениальная мысль озарила перед президентскими выборами многих политиков. Не остались глухими к ней и Бегемот с Коровьевым.
; Слушай, Фагот, все говорят, что в этой проклятой национальной идее, вернее, в ее отсутствии и заключена причина переживаемых Россией бед и несчастий? Вроде бы у процветающих стран такая национальная идея всегда была. Да и сейчас тоже есть. И у России была: «За веру, царя и Отечество!» Потом «Вся власть Советам!» В войну: сначала «Ни шагу назад!» ; а потом: «За Родину! За Сталина!» Можно было и не менять: «За веру, вождя и Отечество!» Не беда, что вера стала уже иной. Зато общей для всего народа.
; При твоей, Бегемот любви к истории ты мог бы знать, что поиск национальной идеи – старое и привычное для России занятие. Уже при Иване Ш и Иване Грозном пошла в ход идея «Москва – Третий Рим». Но она привлекала лишь ее авторов, остальные мало ею интересовались. Наверное, у всякой новой национальной идеи есть такое свойство – оставаться незамеченной до тех пор, пока она не испытает сопротивления. Если же сопротивления нет, то его нужно создать. Надо правильно определить врагов национальной идеи, указать их публике и начать травить к удовольствию верховной власти. Те, кто придумал про Третий Рим, так и поступили. Да, говорили они, Москва – Третий Рим. Так должно быть. Но чтобы так оно стало, Россия должна избавится от страшного греха – содомии, которым заражено российское боярство. Обрати на это внимание, Бегемот! Как только стало ясно, против кого направлена идея, и этот кто-то был бельмом на глазу у царя-батюшки, у идеи сразу появился шанс стать национальной.
; Это было давно. С тех пор все вокруг много раз поменялось.
; Кое-что остается справедливым очень долго. Когда идея не агрессивна, а просто созидательна, то ее можно сделать национальной, если долго тратить на это много денег. Лозунг «Учиться, учиться, и учиться!» ; прекрасная национальная идея, если есть большие ресурсы для ее пропаганды и осуществления. К тому же, ты, Бегемот, всегда хочешь всех постричь под свою гребенку. Здесь в России ; своя специфика. Чтобы понять ее, пообщался бы ты с местными тварями из нашей братии. Небось, ни с одним лешим, упырем или водяным здесь, в России ты и не говорил. А все туда же: пропала национальная идея! Ты их спроси, в чем она была и куда подевалась.
Равнодушный к критике Бегемот на этот раз устыдился и решил, во что бы то ни стало, воспользоваться советом Фагота. Он отыскал на Вологодчине настоящего Водяного, который обитал в местных болотах, а зимой иногда наведывался на ближайшую к его обители железнодорожную станцию, где можно было потешить озябшую душу рюмкою и пивком. Там, в станционном буфете и нашел Бегемот настоящего российского Водяного, который выгодно отличался от других посетителей этого заведения ухоженностью и деликатностью поведения. Выдала Водяного песенка, которую он напевал после очередного глотка, чтобы растянуть время до следующего приобщения к напиткам. Бегемот прислушался.
; Я Водяной, Я Водяной. Никто не водится со мной... Эх, жизнь моя жестянка. А ну ее в болото! Живу я как поганка. А мне летать охота!
Подсев к Водяному за столик, Бегемот участливо спросил:
; А как зимой? В самом теплом болоте и на любимой кочке. Холодно?
; Тоска-а-а... ; ответил Водяной и потянулся к почти опустевшей кружке. ; Сидел в конце марта, когда зима вдруг вернулась, и ду-у-умал. О любви, о доброте душевной. Об одиночестве, одичалости и национальной идее. Здесь Бегемот встрепенулся и велел принести дюжину пива.
; Ишь, какой шустрый к нам приехал, ; ехидно заметила буфетчица. ; Куда тебе наливать-то? У меня столько кружек отродясь не было.
Бегемот ошалело обернулся к ней и, не желая терять нить налаживающегося разговора, машинально протянул ей лапу, на которой были нанизаны шесть новеньких, чистеньких пивных кружек:
; Нальешь полдюжины, а потом повторишь!
Буфетчица вышла из-за стойки, всплеснула руками и стала осторожно стягивать кружки с кошачьей лапы.
; Ой, милок! Да я мигом. И пена будет шапочкой, и рыбку тебе вяленную за доброту твою подарю.
Бегемот недовольно мотнул хвостом, отчего хозяйка еще больше заторопилась. Когда она принесла первую пару кружек, Бегемот, придвинув одну из них Водяному, улыбнулся очаровательной улыбкой Чеширского кота, как бы приглашая соседа продолжить пить пиво и начатую беседу.
; Да, я очень крепко думал, ; Водяной подобрел и стал говорить охотнее. ; И понял, что нашел. Нашел я национальную идею. Вот только, как ее донести? Чтоб не расплескать и никого не обидеть. В своей национальности я уверен. Живу на Вологодчине, в тихих мошкастых лесах. Последнюю жестянку кто-то обронил еще при туристах ; при Михал Сергеече. Ну а ига иноземного здесь отродясь не было. Ни татарского, ни французского, ни фашистского. Даже нового ; сионистского не видать. Вот коммунисты ; те были. Они свои, им до всего было дело. Но не тронули. Руки не дошли. А южнее ; там нашего брата они извели. Болота поосушали. А в новых, что сами построили, нормальному Водяному не жить. Гниль там не вечная, а злая, вредная для здоровья, канцерогенная. Там не та национальная идея в голову лезет. Там телевизор. А у меня только приемник на солнечных батареях. С ракетной базы, что была тут, достался. В светлый день подзаряжусь и слушаю, пока хватает. Всех слушаю, кто по-русски вещает. Сопоставляю и думаю, думаю. Пока голова не заболит. Жалко теперь всех. И нас ; водяных жалко. А их ; людей ; еще жальче.
Бегемот слушал, не перебивая. Водяной не был дремуч. Он рассуждал здраво, как обычный провинциальный интеллигент.
; Мы не похожи на европейцев. Живущая в наших сердцах тоска по особому, российскому пути совсем не беспочвенна, а западники наши напрасно пренебрегают идеями славянофилов и патриотов. Судите сами. Могу ли я представить себе обычного россиянина, тщательно собирающего за собой мусор, оставшийся в лесу после гулянки, или сортирующего домашние отходы, дабы затем разнести их по разным контейнерам, стоящим во дворе? А я слышал по радио, что в Швейцарии каждый, кто идет на прогулку с собакой, берет совок и полиэтиленовый пакет, чтобы убрать за преданным человеку другом.
; Это так, ; сказал Бегемот. ; Я сам видел. Только пакет лежит в кармане урны, в которой его после наполнения оставляют. Но не в этом, наверное, национальная идея, объединяющая граждан Швейцарии?
; Не в этом. Потому что, если к чему привыкли с детства, то не замечают, пока не потеряют. Наверное, то же самое можно сказать и об отношении к власти и к своим общественным обязанностям. Я часто слышу: «Наша власть не способна наладить нашу с вами жизнь. Почему Бог, прежде чем дать человеку власть, лишает его разума?” О том же твердят российские предприниматели ; они не мыслят себя без покровительства власти. Я думаю, что их европейский коллега такого вопроса не задаст. Он молится иначе. “Господи! - восклицает он. - Избавь меня от умного правителя. С глупым я разберусь сам.”
Бегемот не смог отказать себе в удовольствии прокомментировать мысли Водяного, которые показались ему созвучными его собственным мыслям.
; В России привыкли трепетать перед властью. Вспомни, как преобразился Съезд народных депутатов, когда избрал Бориса Ельцина своим председателем в 1990 году. За мгновение до объявления результатов зал был разделен на его сторонников и противников. И вот Ельцин идет к трибуне уже избранный председателем, а зал волнами поднимается за ним, и когда Ельцин поворачивается к залу лицом, все стоят и аплодируют. Привычная для нас метаморфоза вблизи получившей признание власти. Само это признание сопровождается в России мистическими атрибутами. Вот почему выпады оппозиции воспринимаются многими либо как героизм, либо как клоунада. Существо разногласий интересует далеко не всех. Власть отвечает народу той же монетой. Власть не мыслит себя иначе как в роли радетеля по отношению к своим подданным. Эта мысль так глубоко въелась в сознание поколений, что многие по сей день верят в возможность возврата к прежнему устройству государства. Бороться с обманом трудно, если обман дает надежду. Бороться с надеждой, замешанной на самообмане, невозможно. А потому и не нужно. Но всегда есть те, кто нуждается в правде, даже в неприглядной и разрушающей веру в будущее. Это разрушение не страшнее реальности. А жизнь находит повод для оптимизма в самых тяжелых ситуациях. Мрачные предсказания нередко полезны, ибо погружают политиков в суть происходящих или отсутствующих перемен.
Бегемот грустно вздохнул, глотнул пива и, глубокомысленно скользнув взглядом мимо собеседника, продолжил свои рассуждения.
; И все-таки наш пиетет перед властью не от природы. Он воспитан многолетним опытом. В России всегда был и не скоро исчезнет кураж властных вельмож. Мы замираем от ужаса, когда инициатива оказывается в руках наших властолюбцев. Где еще в цивилизованной стране вы увидите такую искреннюю и неприкрытую любовь к власти. Нет, не о всенародной любви речь, а о любви к находящейся в его руках власти со стороны человека, стоящего у власти. Его упоение властью. Даже не упоение ; это было у большевиков и почти что прошло, ; а смакование власти и манипуляции властью. Вот в 89-92 годах у власти побывали всякие. И жертвенные, и унылые, и явно себе на уме ; хапуги и циники. А сейчас остались почти что профи. Им ведом вкус власти. Они идут на работу как актеры идут на спектакль. Играют, употребляют власть, импровизируют. Иногда слушают советы приближенных. Иногда думают сами. Но войдя в роль, все чаще импровизируют. Чем больше страна, тем более безнаказанно власть импровизирует ; все спишется на интересы Отечества. А их простому человеку не дано понять...
Тут Бегемот спохватился и вернул беседу в прежнее русло.
; Так какова же ваша национальная идея?
; Я так об этом думаю. Всяк кулик, говорят, свое болото хвалит. Я сам постоянно слышу, как он это делает. Так вот, в деревне каждый хотел бы любить свой дом. Он начинает холить его, как только немного вылезает из нищеты. Мужик и пить не станет, если привыкнет заниматься своим домом. Вот я и подумал: Твой Дом ; твоя национальная идея. При обобщении понятие Твоего Дома вырастает до масштабов улицы, квартала, деревни или города, области, всей России. Оно обязательно проходит при этом все этапы, ни через один не перескакивая. Поэтому «Твой Дом ; Россия» или «Твой Дом ; планета Земля» мы можем сказать лишь, пройдя весь путь обобщений.
; И надолго хватит России такой национальной идеи?
; Лет на пятьдесят. Это как Свой Автомобиль для американца первой половины прошлого столетия. Свой автомобиль слепил современного американца. Свой Дом создаст полноценного, готового влиться в Европу россиянина. Его не будут опасаться, ибо тот, кто регулярно печется о Своем Доме, не может оставаться вандалом. А именно вандализм более всего пугает соседей. Я понял это, слушая их радио.
; В конечном счете, вандализм ; неспособность жить как люди, ; вмешался Бегемот. ; Не так важно, обусловлена эта неспособность чем-либо или проявляет себя спонтанно. Важно, что соседям, а также работодателям она в тягость более любых иных неприятных черт человеческого характера. Можно не замечать двуличия и лицемерия. Это не только российские черты. Американцы склонны к ханжеству ; и ничего, рядом с ними можно жить. Хуже обстоит дело с таким пороком как черная зависть, особенно подкрепленным идеологией. Когда душу душит жаба черной зависти, руки сами становятся орудием вандала. Вандализм черных завистников неистребим. Но со временем он поддается ограничению и насыщенность черного цвета слабеет. Современный дом немыслим без стекла. Поэтому хозяин Своего Дома не станет бросать камни в соседние строения. Он найдет иные способы, чтобы утолить острое чувство охватившей его зависти. Он обязательно поставит перед собой созидательную цель и станет искать пути ее достижения. Чем больше он служит такой цели, тем менее черной становится его зависть. Она светлеет и превращает хозяина Своего Дома в предпринимателя. Первое, что перестанет делать хозяин Своего Дома, ; писать мимо унитаза. Тем самым Россия начнет наступление на разруху сразу во многих своих домашних (и не только!) хозяйствах.
Водяной не мешал Бегемоту разглагольствовать, поскольку Бегемот с ним не спорил, а, наоборот, развивал мысли, которые навеяли Водяному болото, вечные хляби и зыбь. К тому же, пива было вдоволь.
; Ты знаешь, друг! Я все равно его построил ; Свой Дом на болоте. Хочешь, пойдем ко мне. У меня хорошо. ; Водяной полез к Бегемоту обниматься. ; Электричества пока нет, но дом висит на растяжках и болота не касается. Да и я научился жить в тепле и сухости. В грязь давно не лезу. Везде висячие лесенки да мостки. Летом приходи глядеть лягушачьи свадьбы. Заслушаешься! Так что меня национальная идея уже изменила. Я могу и в Европейский союз вступить, и даже в Страсбург в парламент поехать. Меня они примут.
В Москву Бегемот возвращался притихшим и задумчивым. Цинизм Фагота вновь оказался сильнее его – Бегемота страстного желания что-то изменить и исправить. Национальная идея Водяного, наверное, прекрасна. Она даже по-своему агрессивна, ибо способна стимулировать в обществе большие перемены. Не ясно только одно – кто будет тратить деньги на ее пропаганду. Впрочем, здесь Бегемот слегка оживился: если правительство станет воровать с меньшей страстью, то оно вполне может найти в этой идее свой интерес.
23. Коробка из-под ксерокса
При подготовке президентских выборов Фагот и Бегемот трудились исправно. Первый – не покладая рук, второй – не покладая лап и когтей. Первому удалось немного смягчить противостояние Стратега, с одной стороны, и шефа Службы охраны Президента, с другой. Второму – создать условия для укрепления авторитета БАБа непосредственно в окружении Президента и расчистить ему поле деятельности, как в Москве, так и в Чечне. БАБ настолько освоился, что еще немного, и он попытается выйти на мессира, а затем станет искать способ подчинить мессира свой воле. БАБу льстило знакомство, как он выражался, с крутыми парнями из параллельного мира, но ему больше всего на свете хотелось почувствовать себя их хозяином.
– Хочешь чувствовать? Чувствуй! Мы за раздражение твоих органов чувств больших бабок с тебя не возьмем. Заплатишь за науку всего ничего: будешь участвовать в театрализованной самодеятельности. Но это, поверь нам, только для полноты твоих же чувств. Иначе настоящей власти над нами тебе не почуять! – втолковывал БАБу Коровьев.
БАБ внимал как ребенок, считающий, что он один имеет право нарушать договоренности, что кинуть может только он, а его кидать нельзя. Поэтому никто и не решится на такой безобразный, безнравственный и обидный поступок. БАБ верил в свое счастье, которое не зависит ни от национальности, ни от вероисповедания. В этой своей вере он был непреклонен. А непреклонность, в свою очередь, подсказывала ему правильное направление усилий, верную линию поведения и готовность ни за что, ни под какой угрозой, даже преждевременной кончины при невыясненных обстоятельствах, крупной добычей ни с кем не делиться. Зато мелкой – пожалуйста. Сколько угодно. Заберите ее всю. От нее одна головная боль. Она у меня уже была. Пусть теперь болит у вас. А я буду сочувствовать.
БАБ знал, как отличить крупную добычу от мелкой. Вы же могли получить об этом некоторое представление, наблюдая за тем, что, кому и при каких обстоятельствах он давал. Если случайно это была не мелкая добыча, то за нею скрывались большие надежды и недюжинные ожидания.
Честно говоря, феномен БАБа изучать не следует, ибо никакого феномена не было, и нет. БАБ – ложный ход истории, изобретенный Бегемотом и Коровьевым с подачи мессира. Вы вспомните наставления мессира Коровьеву в тот прощальный сентябрьский вечер 1991 года. Бегемот раскусил БАБа сразу, и стал сторониться. Коровьев своему старому компаньону не поверил, Коровьев сомневался и потому надеялся переиграть БАБа. Они оба, Бегемот и Коровьев, решили проверить, кто прав, и дать возможность БАБу раскрыться. Хорошо, что вовремя от этой затеи отступились. Впрочем, продвижению БАБа способствовало и данное мессиром поручение не гасить раньше времени войну в Чечне. Здесь интриги БАБа оказались более чем кстати. Его надувание щек, способность кинуть под благовидным предлогом любого чиновника, имевшего отношение к распределению бюджетных средств, а в конечном счете – государство. Поручение мессира БАБ выполнял охотно и старательно, не забывая при этом заботиться о собственной выгоде. Как часто мы служим дьяволу, полагая, что набиваем собственный карман или тешим простыми радостями тело и душу!
Вернемся, однако, к Бегемоту, которого мы оставили в тот момент, когда он встрепенулся в восторге от пришедшей ему на ум очередной пакости.
– Деньги! Они собрали на выборы хорошие деньги. Черный нал. И начнут тратить его по черному. И в таких количествах, что по карманам сразу не разложишь. Кому-то придется таскать наличность мешками. Вот тут-то …, – что будет после этого или в этот самый момент, Бегемот уже знал. Ему нужен для реализации плана Гр-Гр, то есть Коровьев и его компаньон.
И Бегемот отправился к Коровьеву, излагать свой нехитрый план.
– Не ищи лучшего решения, если приемлемое решение у тебя уже есть. Так учил мессир. А мы имеем не просто решение, а уже апробированный вариант, – так начал Бегемот излагать свою новую идею Коровьеву. – Кремлевский чародей Гр-Гр помог нам один раз возбудить всех, кого надо. Так воспользуемся им еще раз?
Они сели за подробную разработку плана и прогноз тех последствий, которые вызовет его осуществление. Бегемот снисходительно вводил Коровьева в курс дела:
– Кто командует сегодня избирательным штабом? Рыжий. Кто считает Рыжего своим самым большим конкурентом? Да, но не он один. Их двое: шеф президентской охраны и твой БАБ. Все трое терпеть друг друга не могут. Но слабым сегодня почему-то считают Рыжего. А он просто привык считать далеко вперед, и поэтому избегает лишних эксцессов. Но в решительности ему не откажешь. Он просто ее не рекламирует и не вступает в коллективный сговор там, где все могут решить два человека. Рыжий сильнее двух других, хотя всем кажется, что он просто умнее и интеллигентнее. Какой отсюда следует вывод? Сначала мы натравим на Рыжего через Гр-Гр его шефа. И поставим Президента перед выбором, кого сохранить, а с кем расстаться. А потом столкнем твоего БАБа с тем, кто останется. Не знаю, как для тебя, а для меня все выглядит однозначно. Вариантов не будет. Каждый ход однозначен.
Дальше пошла разработка деталей.
На завтра Гр-Гр узнал, где лежат деньги, собранные на избирательную кампанию. Оказалось, что хранят их в здании, где сидит ЧВС, то есть в Белом доме. Так спокойнее. Они считают, что туда никто не придет. В этом их главная ошибка и главный козырь шефа охраны, которому самое время отыграться за отстранение его ближайшего партнера от участия в избирательной кампании и за согласие Президента участвовать в этих опасных выборах. А опасны они в любом случае, ибо после победы Президент будет еще менее свободен, поскольку олигархи вместе с Рыжим и БАБом потребуют свое. Рыжего или его ближайших людей надо брать с поличным с большой черной наличностью и сразу оповестить об этом прессу Тем самым, Президент будет поставлен перед фактом. Пусть себе выбирает между демократией и Законом.
Шеф охраны, как ему и положено, был человеком осторожным. Действовать самостоятельно он не хотел и не особенно мог. Поэтому решил привлечь управление по Москве, но на этот раз оно должно было действовать с ведома центральной Конторы, а не вопреки ей, как в декабре 1994-го. Главным был аргумент, что собран в огромном количестве черный нал. Собран как бы на выборы. Но куда он пойдет реально, – большой вопрос.
Все шло хорошо и правильно. Мешали согласования, переговоры, распределение ролей – все это требовало времени, а оно неотвратимо уходило. До первого тура ничего не случилось. Не успели! Зато малый промежуток между турами становился последним шансом для всех участников проекта.
На первом туре выборов Президента яркой кометой промчался по политическому небосклону страны генерал Лебедь, занявший третье, не проходное, но, как вскоре выяснилось, призовое место. Эта яркая комета не имела большого момента инерции, то ли из-за легковесности, то ли из-за тихоходности, и потому не улетела сразу в бесконечные просторы космоса. Она удержалась на орбите спутника, не очень задумываясь, кому или чему спутником делала его эта удобная во многих отношениях орбита. По крайней мере, находясь на ней, можно было не побираться, а разговаривать с олигархами на равных, и даже более, чем на равных. Это уже потом, подписав Хасавюртовские соглашения, Лебедь стал постепенно забывать о своих благодетелях, о Чечне и миротворческих подвигах. Его удалили на периферию, так и не позволив закрепиться в окружении Президента. Тем не менее, еще перед выборами, в самый пик нагнетания его популярности, штаб Президента во главе с Рыжим сделал на Лебедя ставку, как на фигуру, способную отнять голоса части недовольных режимом избирателей у коммунистов. Расчет оправдался, и генерал, призвав своих сторонников голосовать во втором туре сердцем, получил сразу две большие должности. На какое-то время он стал вторым по политическому весу человеком в стране.
Еще перед первым туром рядом со старшим Лебедем появился его брат, давая понять, что и он не чужд политических амбиций. Такие уж они – эти Лебеди! По этому поводу один не очень популярный шутник как-то написал в скетче для весьма влиятельного журнала:
– Придет час, и Лебеди усядутся над Россией орлами.
Редактор этого уважаемого издания был человеком интеллигентным, открытого хамства не терпел, а потому упоминание об орлах брезгливо вычеркнул.
– Вы уж совсем откровенно написали бы: «Лебеди ладят, гадят и постепенно угнездятся над Россией орлами!» – сказал редактор рангом пониже, который всегда все знал, понимал и предвидел; своими обожженными заскорузлыми пальцами он пытался зажечь погасшую папиросу, вечно торчащую в его крупных и желтых от никотина зубах. Но главный, наверное, знал не меньше, а осведомлен был лучше. Это положено главным редакторам изданий такого уровня. Интригу выборов и лозунга «Голосуй сердцем!» они знали заранее. Впрочем, только очень слабенький политик, а наш записной шутник таким и был, мог не понять, что всех призывали голосовать сердцем за каждого из кандидатов, в том числе и за генерала. Думать было противопоказано, ибо становилось тошно. Он и не думал. Он шутил и при этом весьма неудачно.
Голосование сердцем приближалось к своей кульминации – второму туру выборов. Чтобы закрепить успех, предстояло подбодрить тех, кто безотказно и эффективно трудился на ниве возрожденного агитпропа. Нужно было раздать часть обещанных гонораров, что по замыслу самых крупных менеджеров кампании должно было вызвать у всех второе дыхание. Забрать деньги Рыжий отправил в Белый дом двух ответственных работников штаба. Оба были с ТВ: один входил в руководство большого канала, другой был большим пиарщиком, его звали Лиссом. Оба работали в штабе у Рыжего. К их приезду в Белый дом все было готово. Их ждали.
Ждали в том помещении, где хранились деньги, которые предстояло перевезти. Ждали и там, где эти деньги предполагалось неожиданно обнаружить и изъять. Денег из сейфа взяли 500 тысяч баксов. Деревянными платить не полагалось – не солидно и не надежно. И слишком большой груз пришлось бы перемещать. Куда положить деньги, заранее не подумали. Пришлось искать что-нибудь подходящее прямо на месте. Нашли коробку из-под бумаги для ксерокса. В нее и сложили все 50 пачек по 100 стодолларовых банкнот в каждой. И каждая больше сантиметра толщиной. Возможно, даже полтора. Получилось не так мало. Коробку перевязали, чтобы донести до машины. Там уже просто. Доедем. Лисс привык таскать нал и нервозности не проявлял. Его коллега был не столь опытен. Его руки слегка подрагивали, а зубы невнятно постукивали. Нести полагалось ему. Оба вышли из помещения и направились к лифту. Стоявшего у окна элегантного Кота в смокинге оба не заметили.
Вездесущая Служба охраны и оперы из управления по Москве нуждались в помощи, ибо легко могли обмишуриться. Где хранят деньги, они точно не знали. Не было у них достоверной информации и о том, кто за баксами поедет. Коровьев пообещал своему Чародею, что он все уладит. Покажет исполнителей и гарантирует, что деньги будут при них. Решили лишних в операцию не посвящать и сделать все самим. Операм посоветовали взять счетчик Гейгера и встать на выходе. Когда счетчик начнет стучать, брать клиентов без разговоров, поскольку радиоактивность опасна. Дальше все образуется.
Когда ответственные, но не очень организованные курьеры стали искать, в чем везти деньги, Бегемот аккуратно подложил на видное место эту злосчастную коробку, приклеив к ней половину листка радиоактивной фольги. Вторую половину он снова сунул в карман. (Бессмертные испытывают особое наслаждение от медленно проникающей радиации. Она для них, как тепло для кошки. А длительный период полураспада просто смешон по сравнению с вечностью.) Мысленно заглянув в комнату, где курьеры выгребали из сейфа валюту, Бегемот легко навел их на нужную мысль. Дверь приоткрылась, и выглянувший из нее Лисс уставился взглядом в коробку, как бы не понимая, зачем она ему нужна. Поблуждав несколько секунд по ней взглядом и убедившись, что коробка, скорее всего, бесхозная, он воровато оглянулся вокруг и как бы невзначай затянул коробку внутрь помещения, где напарник сидел над солидной горкой валюты.
И вот теперь Кот убедился, что коробка уехала на лифте в сопровождении курьеров. Их ждали внизу, в холле. Но в здании слишком много выходов. Придется курьеров сопроводить. Бегемот подошел к двери лифта, на котором только что отбыли люди и деньги, убедился, что никто его не видит, ковырнул дверь когтем и открыл одну створку. Протиснувшись в нее, Бегемот поплыл вниз, догнал лифт и добрался на нем до второго этажа. Уцепившись когтями за одну створку двери, он открыл другую и, собравшись, резко выпрямился и выбрался из лифта. До холла Бегемот добрался в два прыжка.
Курьеры несли коробку с деланным безразличием, но так трогательно, что только профессионал мог не обратить на них внимание. Они не походили на преступников. Они просто были неуместны с этой неуклюжей коробкой в столь официальном месте. К тому же Лисс был чертовски элегантен, и коробка не гармонировала с его гардеробом.
Для профессионала все это не аргументы. Шоу-бизнес столь специфичен, что, по их мнению, тот, кто им занимается, может позволить себе все. В том числе, коробку вместо крутого кейса. Ожидавшие были готовы ко всему, но все всегда случается неожиданно. Со счетчиком Гейгера они никогда не имели дела, а потому заворожено глядели на его реакцию, когда очередной чиновник пересекал линию дверей. Счетчик молчал. Готовые ко всему ждали, не сводя с него глаз. Коробку пронесли мимо, и в этот момент счетчик отчаянно заверещал. В кармане у Бегемота, который тоже подошел к двери, лежал еще один кусок радиоактивной фольги. Бегемота хотели тут же брать, но увидев его мохнатую морду с вибриссами и лапу с когтями, отполированными, но угрожающе загнутыми, отшатнулись. Бегемот воспользовался замешательством и рванул за уходящей от них коробкой. Выход был один, и он им воспользовался: Догнав курьеров, Бегемот на всем ходу споткнулся и, картинно размахивая лапами, рухнул, выбив коробку из рук невысокого и круглолицего помощника Рыжего. В стиле Яшина Бегемот на лету подгреб коробку под себя и накрыл всем телом. Их догнали и приступили к задержанию. Счетчики Гейгера разрывались от возмущения. Бегемот истошно возопил голосом мартовского кота, в котором слились все чувства и страдания, на которые коты бывают способны ранней весной:
– Какая гадость! Случилась гадость! Я упал в пыль в смокинге! Что это подо мной! Ужасно фонит! Там змеи! Они шевелятся! Они ядовитые! Уберите их в холодильник! Они теплые и подвижные! Они разбегутся, и будут жалить!
Здесь Бегемот сгруппировался, занял позу «на корточках» и, выбрасывая лапу поочередно в сторону каждого из преследуемых и преследователей, приговаривал с противным мяукающим акцентом:
– Ва-ас,… ва-ас… и… ва-а-а-ас …
– Господа, попрошу предъявить разрешение на вынос прибора, – с излишней решительностью проговорил один из преследователей.
– Прошу вас, – сказал Лисс и протянул пропуск, оформленный по всем правилам, предусмотренным внутренним распорядком той высокой организации, где происходили описываемые события.
Охранники застыли, открыв рты. Они не знали, что делать.
– Фонит…Там змеи…Они шевелятся… – подсказывал Бегемот так, будто окончательно смирился с безнадежной недогадливостью работников спецслужбы.
Подсказка помогла.
– Придется пройти с нами. Ваш прибор фонит. Убедитесь сами, – и охранник предъявил курьерам счетчик Гейгера для обозрения. – Берите вашу коробку и идите с нами.
– Я, пожалуй, с вами не пойду, – мечтательно проговорил Бегемот.
– Он – хулиган, – заволновался тот, что нес коробку. – Вы обязаны его задержать
– Прошу пройти и вас. Вы будете понятым, – деликатно разрешил коллизию охранник.
– Ошибаетесь, любезный. Я никем, никогда не буду поня-я-я-т, – промяукал Бегемот, кокетливо поскребывая передней лапой заднюю. И добавил уже серьезно: – Нам нельзя. Коты не могут выступать свидетелями в суде. – И закончил с явным удовольствием, растягивая слова: – А потому не могут быть понятыми. Никем. Даже вами.
– Наверное, вы правы, – задумчиво проговорил охранник. – Но я попрошу вас просто посидеть рядом, когда мы вскроем коробку.
В этот момент курьеры оживились.
– Безобразие! Вы не имеете права нас задерживать. Мы выполняем важное поручение в интересах Президента. Вы будете отвечать за самоуправство. Свяжитесь с моим шефом, – помощник Рыжего предъявил свою визитную карточку. – Пока мой шеф не приедет сюда, я не позволю открыть коробку.
– Мы продолжим в помещении, – сказал тот, кто, видимо, был старшим среди людей спецслужбы, после чего задержанных вместе с коробкой препроводили в расположенную неподалеку комнату для охраны,.
Помещение было небольшим, и, когда все в нем расположились, а коробку поместили не стол, сразу стало тесным. Старший, он, наверное, был полковником, обратился к задержанным с просьбой предъявить документы, объяснить цель визита в Белый дом и сказать, что содержится в коробке.
– Документы мы готовы предъявить. Вот они, пожалуйста, – начал Лисс. – Цель нашего визита – поручение весьма ответственного лица. Здесь его помощник, а его визитная карточка уже у вас. Так что вы достаточно осведомлены, с кем имеете дело. Можете связаться с шефом по телефону и выяснить другие подробности. Поручение мы выполняем весьма деликатное, касающееся самого Президента, и посвящать вас в него не можем. Коробка, содержимое которой вас интересует, непосредственно связана с этим поручением.
– Вы обязаны установить личность этого хулигана, – продолжал упорствовать второй курьер. – Иначе я отказываюсь давать пояснения.
– С вами все ясно. А какое отношение ко всему происходящему имеете вы? – допрашивающий обратился к Бегемоту.
– Я шел! – Бегемот всем телом подался вперед и подкрепил свое намерение поскорее уйти выразительным жестом той части лапы, которая у человека является кистью. – Я очень торопился.
– Надеюсь, теперь состояние спешки прошло, и вы с удовольствием находитесь среди нас, – проворчал в ответ старший из присутствующих.
Он сидел рядом с Бегемотом и пытался сосредоточиться на чем-то, что его тревожило, и что никак не удавалось извлечь из подсознания. В этот момент его взгляд упал на счетчик Гейгера, который он держал в руках, а затем на тот, что лежал далеко на столе прямо поверх коробки. Показания счетчика в руках были выше. Подвинув свой стул к Бегемоту, он с ужасом заметил, что показания увеличились.
Будучи опытным сыщиком, старший сразу восстановил в уме всю процедуру задержания и понял, почему произошла путаница. Кот фонил сильнее коробки и отвлек внимание от курьеров. Остальное доделала железная логика, и все дальнейшие рассуждения не были произнесены вслух:
– Этот говорящий кот явно имеет отношение к происходящему. Вопрос, на чьей он стороне. Если он на их стороне, то почему не дал курьерам уйти, а кинулся за ними и помог нам их задержать. Не клеится. Значит кот на нашей стороне. Он, скорее всего, сам пометил коробку. Тогда в карманах могло остаться то, чем он ее метил. Проверим.
Старший подошел к Бегемоту, попросил его встать и стал «ощупывать» счетчиком Гейгера. Один карман фонил много сильнее.
– Будьте добры, извлеките из этого кармана все его содержимое, – обратился старший к Бегемоту. – Помогите ему. Когтями брать из кармана неудобно, – попросил он подчиненных.
– Спасибо, я справлюсь сам, – Бегемот одним движением высвободил карман из брюк и извлек его содержимое. – Можете полюбопытствовать, – с этими словами он положил все перед старшим, после чего на глазах присутствующих страстно вцепился зубами в основание лапы, как бы выкусывая между подушечками пойманную, наконец-то, блоху.
Проделывая все это, Бегемот неотрывно глядел на помощника Рыжего, чья настырность стала невыносимой. «Ты скоро вылетишь в трубу, – проворчал внутренний голос невысокого курьера. – Ты станешь большим начальником над старыми трубами… И затем вылетишь в трубу…» Курьер мысленно перекрестился. Это не помогло – предсказание сбылось.
– Стоп, –. начальственным тоном старший остановил Кота, разжал его челюсти и вынул изо рта небольшой кусок фольги, который уже через мгновение мог исчезнуть в желудке. – А вот этого не надо!
Фольга безбожно фонила. Старший был в шоке. Не от страха перед радиацией. Он понял, что его догадка оказалась правильной, что именно Кот пометил такой же фольгой коробку, а он, старый опер, по непростительной глупости раскрыл собственного партнера, который так ловко вписался в шкуру этого человекообразного кота.
– Кажется, вы очень торопитесь. Оставьте ваши координаты. Мы вас при необходимости найдем. Всего хорошего.
Бегемот, не ожидавший такого поворота дела, нехотя поднялся, протянул старшему карточку с телефоном и трогательной надписью: «Всегда к Вашим услугам квалифицированные предсказатели судеб. Звонить круглосуточно.», после чего гордо удалился.
О дальнейших событиях каждый мог узнать из комментариев всех СМИ, выступлений генерала Лебедя, Рыжего, а также несчастных организаторов и исполнителей этой «вредной для имиджа власти и Президента» акции. Среди последних ни Бегемота, ни Коровьева, как и следовало предполагать, обнаружено не было.
24. Ночь после выборов в штабе коммунистов
Чем окончится борьба титанов, попавших во второй тур, не знал никто. Выбирали не лучшего, а меньшее из двух зол. Каждого из кандидатов народ знал давно, и выбор делал не вслепую. Один доказал, на что он способен, и желания жить под его руководством еще четыре года страна не испытывала. Даже давление олигархов не могло перевесить эти намерения. Второй кандидат был непригляден, его манера держаться и говорить отталкивала. Но у него было два неоспоримых преимущества: он наследовал тем, при которых в стране еще сносно жили, и он пока не обладал полнотой исполнительной власти, а потому оставлял людям надежду. Оба на имидж выдающегося мыслителя не претендовали.
Бегемот и Коровьев собрались провести ночь подсчета голосов в выборном штабе КПРФ. Сделать это в своем облике они не решились и воспользовались услугами своих приятелей – Симкина и Гр-Гр, которые объявили себя журналистами и повесили на грудь карты аккредитации.
Близилась полночь. Первые поступающие в штаб данные о подсчете голосов обнадеживали. Восток России был на стороне коммунистов. Сибирь колебалась. Ждали сведений с Урала.
Руководители партии были возбуждены. Казалось, прикоснись к любому, – получишь удар током. Московский секретарь – высокий и видный мужчина с крепко поставленным голосом уличного трибуна сгорал от нетерпения. Трехзвездный генерал Макашевич с внешностью Бени Крика и осанкой римского императора ликовал и светился.
Самым невозмутимым среди присутствующих в штабе был спикер парламента. Он сохранял выражение лица человека, который исполняет некий двусмысленный долг, зная заранее исход происходящих событий. Этого цирка можно было бы избежать, и жизнь от этого стала бы только яснее и проще. Но ритуал необходим сам по себе, а потому приходится во всем этом участвовать, хотя можно было провести ночь и приятнее, и с большей пользой для здоровья.
Зажатый в углу несколькими журналистами Макашевич, не стесняясь в выражениях, клеймил жидовское правительство и антинародную власть.
– Наша победа на этих выборах предрешена. Каждый, кто способствовал распаду великой страны и разграблению могущественного государства, получит по заслугам, когда мы придем к власти. Они ответят перед судом всего народа, и суд этот будет справедливым и беспощадным! Мы отбросим пораженческую внешнюю политику Горбачева;Козырева. Мы сделаем все, чтобы поддержать верного сына арабского народа Садо-Мазо Хусейна! Сегодня он один противостоит захватчикам из Израиля. Я лично отправлюсь к нему обучать армию Ирака и построю такие бункеры для простых людей, которые не пробьет никакое ядерное оружие!
Генерал не любил евреев. Он считал их исчадием ада, а самым большим личным горем – свою еврейскую внешность. Каждый раз, когда его представляли к очередному высокому званию, Макашевич ждал и жил в трепете, что ему откажут только из-за подозрительных черт лица. Окончательную прививку юдофобии генерал получил на вечере прощания с офицерами из Восточной Европы, что проходили стажировку в Советском Союзе. Генерал, не чуждый интеллектуальных забав, играл с офицерами в ассоциации. В этой игре водящий должен определить того, кого остальные участники игры загадали. С этой целью он задает им разнообразные вопросы об ассоциациях, которые вызывает избранный всеми персонаж. Нет ничего удивительного в том, что участь водить первым выпала одному из виновников торжества – молодому венгерскому офицеру, не очень уверенно овладевшему русским языком.
– Какое это животное? – певуче растягивая слова, спросил венгр.
– Тапир, – не задумываясь ответил хорошо говоривший по-русски поляк.
– А что такое тапир? – венгр еще и грассировал.
– Это большая черная свинья с кривым носом, – определение мгновенно слетело у польского офицера с губ.
– Так это же, вы, товарищ генерал, – венгр просиял от неожиданно посетившей его догадки.
Со временем этот инцидент перестал тревожить генерала и постепенно был бы окончательно вытеснен на периферию сознания. Однако этому не суждено было сбыться. Не так давно генералу попала в руки грязная израильская газетенка со статьей о его нынешней партии. Карикатурист изобразил четырех партийных боссов в виде представителей породы кабанов. Лидер получил облик бородавочника-альбиноса, второе лицо в партии – лик обычного домашнего животного, руководитель московской организации – дикого кабана, а он – генерал был выведен в облике тапира. От возмущения у генерала перехватило дух, и он раздосадованный ринулся показывать это безобразие самому лидеру. Тот скользнул по карикатуре равнодушным взглядом, довольно хмыкнул и обсуждать публикацию не стал. Генерал равнодушия в подобных делах не одобрял. Воспоминания всколыхнули былые обиды, и он с завистью подумал о своих коллегах по партии: их изображения не походили на евреев, похож был только он один. Само название «тапир» подозрительное. Нехорошо!
Кандидат в президенты в самом деле был немногословен и величествен, точно бородавочник на утреннем лугу, решивший насладиться ароматами трав, проснувшихся от ночного оцепенения и утоливших жажду вчерашней сухости каплями ажурной росы, которые просохнут, как только появится ядовитое в этих широтах летнее Солнце. (Генерал после статьи в газете не поленился и прочитал у Брэма, что бородавочник или африканская бородавчатая свинья, phacochoerus africanus, имеет замечательно неказистую наружность. «Представьте себе, –пишет Брэм, – длинную широкую морду, покрытую большими бородавками и украшенную длинными, беспорядочно торчащими вниз и вверх большими зубами. Прибавьте сюда толстое неуклюжее саженной длины тело, покрытое черной гривой – и вы получите некоторое понятие об этой странной свинье.»)
Бугристый нос кандидата живет своей, лишь ему ведомой жизнью. Обнаружив, что ползущие по помещению ароматы потной толпы вовсе не похожи на утренние запахи трав, нос шумно вдыхает и выдыхает их, отплясывая танец горькой мины на вдохновенном лице публичного человека, страдающего от собственной популярности. По мере того, как его шансы на победу становятся реальнее, кандидат мрачнеет и не всегда реагирует на угодливые пассы клевретов, каждый из которых подходит к нему осторожно и уважительно, будто именно он допущен следить и ухаживать за ему лично доверенной бородавкой.
– Не вижу блеска я и ликования в глазах, – заметил один проницательный репортер, фиксируя реакцию фаворита на очередное сообщение из региона о его успехе.
Репортер был прав. Произнося значительные по звучанию слова, фаворит всем своим видом демонстрировал неодолимый страх перед надвигающейся победой. Бегемот, перехватив его взгляд и завладев подсознанием своего нового клиента, почувствовал как холодок этого страха передался ему и пробежал мерзкой волной по позвоночнику. Если бы он был сейчас в своем облике, кончик его хвоста стал бы напряженно и учащенно биться из стороны в сторону. Бегемот вернул полученный от фаворита импульс, после чего немного успокоился сам. Однако на фаворита это оказало неожиданно сильное воздействие. Он побледнел, завел глаза к потолку и спешно отправился в туалет для особо важных персон.
Бегемот и Коровьев перекинулись телепатическими сигналами – иного способа адекватного общения у них не было, поскольку каждый находился внутри другого персонажа – и приняли решение вмешаться в дальнейшее развитие событий. Впрочем, это вмешательство уже началось с того самого момента, когда Бегемот, не рассчитывая на подобный эффект, многократно усилил мучавшие фаворита сомнения.
Бегемот нашел фаворита в ВИП-туалете, где тот пытался привести себя в порядок после неожиданно охватившей его паники и приступа тошноты, бороться с которым не было сил. Появление Бегемота вызвало у фаворита резкую неприязнь. Он вспомнил завораживающий холодным ужасом пустой взгляд, который только что заставил его – лидера самой популярной в стране революционной партии полностью потерять самообладание. Резко обернувшись, фаворит спросил:
– Вы что здесь делаете?
Он, конечно, имел в виду не ту конкретную потребность, которая могла привести человека в это заведение, а нечто иное, более бюрократическое. Фаворит спрашивал, что здесь делает тот, кто не является надлежащим посетителем этого заведения. Бюрократы, возглавляющие даже самые народные по составу партии, в быту остаются обыкновенными чинушами. Появление не той персоны, которой предназначено присутствие, раздражает их всех одинаково.
– Я хотел последовать вашему примеру и предпринять, если позволите, аналогичные действия, – Бегемот демонстрировал всю политкорректность, на которую способен человек, направляющийся к писсуару. – Но если вы возражаете, то это будет мое последнее общение с этим писсуаром. – Фаворит гневно промолчал и запустил агрегат для просушивания рук, который взревел голосом новенькой авиационной турбины. Это был достойный ответ нарушителю установленного в заведении пиетета.
Бегемот воспользовался моментом, встал сзади, как обычно делал при попытках проникновения, и заглянул внутрь фаворита, чтобы увидеть его персонального демона. Тот оказался чертовски убогим. С несоразмерно большой головой, лысина которой изобиловала шишками, выпуклыми широко открытыми глазами на своем главном лице и с мелкими лицами, разместившимися в ушах, ноздрях, уголках губ. Все говорило о прямолинейном характере и о том, что фаворит с трудом меняет свою точку зрения и линию поведения. Бегемот был обнадежен сделанными открытиями, он понял, что они с Коровьевым без особых усилий доведут свою миссию до конца.
В пресс-центре напряжение росло с каждым часом. Все ждут информацию с мест. Фаворит уверенно укрепляет свои позиции, обгоняя действующего президента. Назревает сенсация. Утром все могут проснуться совсем не в той стране, в которой отправились спать.
Фаворит начинает приходить в себя и первым делом оглядывается вокруг, пытаясь распознать среди присутствующих кого-нибудь из тех, с кем имело бы смысл обсудить сложившуюся обстановку. Он встречается взглядом с Гр-Гр, – еще недавно – чародеем самого ЕБН, и понимает, что желание оглядеть присутствующих посетило его не напрасно. Натянув на лицо одну их лучших предвыборных улыбок, фаворит направляется к чародею.
– Рад видеть вас здесь именно в этот час. Очень вам сочувствую. Уход вашего шефа изменил всю обстановку. Он – настоящий русский патриот, и без него в королевстве стало совсем неспокойно. Похоже, и вы теперь не у дел. Так что обращаюсь к вам с нижайшей просьбой, как к человеку покинувшему службу, а потому свободному и независимому. Скажу честно, будь я президентом, взял бы вас на работу. Но прежде дайте мне совет. Скажите, что, на ваш взгляд произойдет, и как мне себя следует вести?
– Вы уверены, что хотите узнать правду и услышать мой совет?
– Да! Иначе я погибну от раздирающих меня сомнений. На меня сделали ставку товарищи по партии, меня поддерживает народ. Я обязан соответствовать их ожиданиям.
– Тогда соответствуйте и не просите совета.
– Неужели вы полагаете, что услышав ваш совет, я буду обязан ему следовать? Разве ЕБН всегда поступал так?
– Нет, он не всегда поступал так, как я ему советовал. Но в этих редких случаях весьма об этом впоследствии сожалел. И вы можете не внимать моим советам. Только предупреждаю: все, что вы услышите, отменить будет нельзя. Оно непременно произойдет. Если же вы умерите свое желание сделать будущее определенным, то сохранится случайность выбора. Все может случиться и с большей выгодой для вас лично, но может закончиться полной катастрофой всей вашей карьеры. Я же могу предложить вам гарантированный и очень неплохой исход. Так что выбор за вами.
– Вы меня пугаете, прежде всего, тем, что не оставляете выбора. Я как бы ваш раб: спросил – выполняй то, что тебе сказали.
– Не верно. У вас есть выбор. Вы можете ни о чем меня не спрашивать и сохранить шансы на случайный выбор одного из вариантов будущего. Вопрос в том, кто этот выбор осуществит.
– Полагаю, это – прерогатива Всевышнего, а не Ваша. Я, как вам должно быть известно, коммунист – верующий православный христианин, и полагаю, это – важная составляющая позиции русского патриота. Вы же предлагаете мне поверить в какую-то черную магию. Это немыслимо!
– Вы снова неверно излагаете факты. Я ничего вам не предлагал, и предлагать не могу, не имею права. Я лишь ответил на поступившую от вас просьбу. А это совсем иное дело. Магические действия нельзя производить без просьбы и без уверенности того, кто просит, в желании следовать полученным советам.
– Вы пользуетесь тем, что я в смятении, и пытаетесь сделать меня послушным орудием в своих руках.
– Вам вновь не достает логики. Вы только что заметили, что я ушел со своей службы и стал свободным человеком. Поэтому вы обратились ко мне с весьма интимной просьбой, пообещав хорошую работу в случае вашего прихода в Кремль. Кажется, вы и без меня понимаете, что победа на выборах еще не означает обязательного прихода победителя в Кремль. Об этой его победе может никто и не узнать. В том числе, и сам победитель. Сознавая это, вы мечетесь, и как результат этих метаний обращаетесь ко мне. Так вот, если бы я играл на себя, то непременно посоветовал бороться за победу до конца. Тогда и у меня остается шанс занять предложенную вами должность. Заметьте, в случае вашего поражения я ничего не приобретаю. Так что, все, что я могу вам предложить, я делаю искренне и только в ваших интересах. Ход теперь за вами. Я сказал все, что мог.
Как это ни обидно, но есть верующие люди, которые более других подвержены козням дьявола. Это те, для кого основные постулаты веры требуют логического обоснования. Но вера потому и является верой, что предполагает признание истин вне связи с логикой. Логика же – удел дьявола. Впрочем, как мы уже неоднократно убеждались, совсем не того дьявола, которого рисуют своей пастве некоторые примитивные богословы. Подлинный дьявол не противостоит Богу. Он есть его орудие и одновременно испытание для верующих. Он дает им возможность усомниться и разувериться, а также победить сомнения и укрепить свою веру. Выбор за человеком, который тем самым окончательно определяет свои отношения с Богом. Как на это отреагирует Всевышний, известно лишь Ему одному.
А человек слаб и податлив, если логика, с которой он столкнулся, сильнее его веры. Увы, так случилось и на этот раз. Поразмышляв, фаворит выборов и вождь пролетариата, сказал, обращаясь к Гр-Гр:
– Вы меня убедили. Я буду следовать вашим советам и готов выслушать приговор.
Гр-Гр, обнял фаворита за талию и увел из пресс-центра. Бегемот понял, что ситуация полностью вышла из-под его контроля. Коровьев все решит теперь сам. И хотя в этом ничего плохого не было, Бегемота охватило чувство крайнего раздражения, которое бессмертным, вообще говоря, не свойственно. Он готов был рвать и метать, как обычный человек, неожиданно лишившийся любимой игрушки. Прежде, чем Бегемот преодолел этот взрыв раздражения, он успел инициировать ряд событий, которые многим показались необъяснимыми, а потому и недостоверными.
В это время факсы сообщали все новую информацию непосредственно с избирательных участков от наблюдателей, присутствующих при подсчете голосов. Фаворит укреплял свои позиции и общая картина становилась все более определенной. Однако вскоре первичная информация стала сменяться обобщенными результатами по регионам. Первые же факсы показали удивительный разрыв между первичными и обобщенными данными. Запахло скандалом. Кто-то явно использовал голоса военнослужащих, приплюсовывая их сразу к нескольким регионам. Возможно, были и другие приемы «правильного» подсчета голосов.
Неожиданно факсы перестали работать. Информация более не поступала. Попытки исправить систему привели к тому, что из всех факсов одновременно полезли нескончаемые листы чистой бумаги. Вскоре бумага закончилась. Факсы выдержали паузу, а затем начали работать с утроенной силой, выдавливая листы непросохшей бумаги с текстами, набранными азбукой для незрячих. После коротких споров листы разрезали на равные полосы и понесли на кухню, чтобы просушить в духовке. Листы точно помещаются на противень. Слегка пропеченные их вынимают и даже пробуют на зуб. Ищут переводчика, который мог бы расшифровать тексты.
Входит журналист из Израиля.
– Откуда столько мацы? Пасха была давно. Зачем вы печете мацу?
– Какая маца? Где маца? Здесь нет и не может быть никакой мацы! – это орет трехзвездный генерал Беня Макашевич. – Я не допущу провокации в отношении нового президента!
Генерал бросается к вынутым из духовки листам и пытается их разломать. Его удерживают, а любопытные отламывают от листов куски и пробуют.
– Странно, но это действительно маца, – говорят более осведомленные из присутствующих.
Появляются Гр-Гр и вождь коммунистов. Они о чем-то договорились. Оба удовлетворены. Гр-Гр замечает возникший переполох и реагирует мгновенно. Выходка Бегемота может разрушить все договоренности. Факсы снова начинают работать в обычном режиме. Все бросаются в зал, чтобы узнать последние новости. Листы мацы к огорчению нескольких ее любителей рассыпаются в прах и постепенно выветриваются.
Обобщенная информация становится все более негативной для вождя коммунистов. Он перестает быть фаворитом и к утру уступает лидерство своему сопернику. Проворчав несколько недовольных фраз в адрес тех, кто предвзято считал и обобщал результаты голосования, вождь покидает пресс-центр. Оспаривать результаты выборов с суде он не стал.
25. Семья – сильная опора слабой власти
Семья сформировалась в Кремле сразу. В одночасье. Датой ее рождения можно считать тот день, когда произошла история с коробкой из-под ксерокса, которую охрана и чекисты отобрали у посланных Рыжим активистов избирательного штаба. Содержимое коробки, а это ровно полмиллиона «зелени», было показано журналистам. Президенту пришлось экстренно ставить точки над i. Проиграли, как всегда в таких историях, все. Первые три точки были поставлены в судьбе бывшего руководителя штаба и двух ближайших к Президенту фигур, усиленно убеждавших своего шефа в бесперспективности, а потому и невозможности проведения выборов. Самой серьезной и тяжелой для Президента жертвой стал глава его Службы охраны.
Олигархи получили доступ к телу слабого здоровьем Президента и стали вершить судьбу страны. Так появилась Семья, состав которой менялся, но суть оставалась. БАБ постепенно стал в Семье ведущим. Связи с Коровьевым он не терял. «Позиции в Семье – успех момента, дружба с могущественным бессмертным надежнее. Бессмертные не столь импульсивны и лучше ценят тех, кто им служит верой и правдой», – рассуждал БАБ. Он не понимал, что человеческие мерки в дьявольской среде не работают.
Семья – это губка, с помощью которой близкие к высшей власти «подсушивали» «своих» олигархов, а косвенно и всех остальных. Нужды просить и даже собирать теперь не было. Нужды вообще не стало. Даже здоровье после выборов удалось поправить. Но проблемы оставались. Главная – сохранение власти в сильно ослабших и неуверенно державших нечто, похожее на скипетр, руках.
Импичмент – стало самым страшным словом. Импичмент снился по ночам. Народ в этих снах тянул руки. Не просяще жалобно и не с поросячьим визгом от счастья лицезреть любимого Президента. Народ тянул руки к его горлу. Взгляды людей из народа были непреклонны и ничего хорошего не предвещали. Он просыпался в холодном поту и, отирая выступившую на лбу испарину, бормотал, рассуждая сам с собой:
– Хорошо еще, что коммунисты трусливы. Вот гляжу на их главного: он пуще всего боялся победить меня на выборах! Слышал, как говорят шепотом – это чтобы меня не расстраивать, что вроде и победил. Но сам отказался. Ему, понимаешь, и так хорошо. Все есть, а ни за что не отвечает. Лафа. Только мне нервы портить и умеет. Одно слово КПРФ. Чудно звучит это их КПРФ. Кто-то из моих умников объяснил: это потому, что ка-пра-фаги они. Так говноеды называются – извращенцы. А что, похоже. На лицо глянешь и поверишь. Неприятное лицо. Монстр какой-то. И души в нем нет.
Посетовал, что Сашки рядом нет. А новые, хотя тоже не чужие, но прежнего куража и остроты в донесениях уже не будет.
– Все больше пугают заговорами. Видно, сильно трусят за свою шкуру. С заговорами Сашка справлялся сам. От меня помощи не требовал. Ишь, с какими кадрами разобрался. Интеллигентничать не надо! Так все потерять недолго. Вот Гаврила – умный был мужик. Но интеллигентный. Власть он не уважал. Потому как настоящей власти не нюхал. Ему, понимаешь, бюрократы не нравятся. А ты терпи. Да учись правильно советы преподносить. Не один такой умный. Есть другие. Не глупее, но уважительнее. А то, что ни вопрос, он не согласен. Гайдар ему, видишь, не подходил. В Беловежской пуще документ подписали, – не согласен. В отставку захотел. Ответственности испугался. Да мы знали, что сто причин найдет, чтобы не делать. Разве дружка своего – Горбачева одного оставит? Оттого и не сказали раньше, чем подписали. Обиделся: «Как это я все от телевизора узнаю!» А тут чего выдумал. «Мы Договор об общественном согласии не подпишем! Политика – это умение цивилизованно разрешать разногласия. А согласие у нас уже было. Давайте подпишем о принципах разрешения острых политических конфликтов». Плохо без Сашки. Очень плохо. Эти только о здоровье моем думают, чтобы без меня их не загребли. А так оберегать, как Сашка умел, не могут. Тьфу! И им всего мало. Сколько ни дай! Но команду новую лепить надо. Без команды плохо. Без команды кто-нибудь запросто опрокинет власть.
Те же мысли не выходили из головы Бегемота. О том же размышлял и Коровьев, который скорее удавится, чем скажет, о чем думает. Он даже анекдот вспомнил.
Пошли ЕБН, Сашка и Гайдар на охоту. Видят бежит зайчиха. ЕБН, понятное дело, – за ружье. А Гайдар давай его увещевать:
– Борис Николаевич, как можно?! У нее же маленькие зайчата, а вы так жестоко.
Удивился ЕБН, но ружье опустил. А тут лось бежит. ЕБН опять за ружье. Но и Гайдар снова за свое. Говорит:
– Борис Николаевич! Нельзя-я-я! Он же в красную книгу занесен. А вы так неэкологично поступаете… Если Данилов-Данильян узнает, у него голова болеть будет от стыда.
ЕБН на этот раз совсем опешил. Но промолчал. Идут дальше. И – на тебе, бежит навстречу кабан. Тут ЕБН встал в стойку и никакие доводы до него уже не доходили. Азарт захватил его целиком.
Гайдар видит, что спасти кабана невозможно. Он в последний момент бросается к ЕБН и наваливается всем своим весом на ружье, прижимая его ствол к земле. Кабан убегает.
Возвращаются с охоты молчаливые и без добычи.
Утром Сашка выходит во двор. Видит: ЕБН наладил мангал и готовит шампуры.
– Знаете, Борис Николаевич, подумал я тут утречком – нехороший Гайдар человек.
– Не нравится, понимаешь, не ешь.
Бегемот размышлял о своем:
– Как бы то ни было, то, что позднее будет именоваться Семьей, станет, наверное, первым подобным коллективным образованием в России, получившим национальную известность. Пока что мафиозные или иные семьи популярности в России не имели.
Правда, первая многочленная семья появилась в общежитии МГУ на Ленинских горах в 1960 году. В семье было семеро мужчин и столько же молодых женщин. Жили они дружно и согласно. Занимались ли они коллективным сексом или просто менялись партнерами, молва умалчивает. Не было известно и о существовании в этой семье гомосексуальных контактов. По крайней мере, о таких контактах между мужчинами в то время никто не стал бы говорить, ибо, как и положено в тоталитарном государстве, существовала статья 121 УК, которая грозила не просто сроком, но и жуткой судьбой в заключении. Малява об осужденных по этой статье опережала их движение по этапу. В колонии их ждали и твердо знали, что будут с ними делать. Знали заключенные. Знали надзиратели. Знало тюремное начальство. Но никто ничего не хотел менять. Все шло так, как было заведено в уголовном мире.
О существовании многочленной семьи кто-то донес, и информация попала в ЦК КПСС. А там в это время был такой секретарь Мухитдинов. Он приехал из Ташкента. У него история с многочленной семьей вызвала бурную реакцию, и он дал делу ход. Результат был непредсказуем. Спас авторитет тогдашнего ректора университета, перевесивший авторитет секретаря ЦК. Впрочем, беспартийному ректору потакать тоже не полагалось. Поэтому приняли соломоново решение: разделить общежитие МГУ на мужские и женские зоны. После этого разнополым студентам позволяли посещать друг друга с большими предосторожностями. Как ежам, которые, как считало в те годы Армянское радио, совокупляются с большой осторожностью.
Почему Бегемот вспомнил эту старую историю именно сейчас, он и сам вряд ли смог бы объяснить. Наверное, возникла какая-то аналогия с нынешней Семьей. Но ею занимается Коровьев. Лепит, как знает, сопротивляется, как успевает, корректирует, что заметит. Да разве за всем углядишь! Выход один, и выручал он всегда. Выбрать главных игроков, работать с ними, а остальное пусть образуется как бы само собой. Вспомнил Бегемот и о голубых. Предрассудков в отношении них у него не было. Слишком большим обладал опытом, чтобы иметь предрассудки. Известно, что ста лет более чем достаточно, чтобы любой предрассудок перестал тебя волновать. А этих сотен лет было не счесть. Вот и не осталось старых предрассудков: перестали волновать и забылись. Но не замечаешь, как появляются новые. Они как элементарные бесы для смертных – прилипают без спроса. Кто-нибудь применит что-то вроде новомодного нейро-лингвистического программирования, – и ты влип: приобрел паразита, который вечно сбивает тебя с панталыку. А избавиться от него нелегко.
Больше всего забот и хлопот в Семье возникало из-за БАБа. Он быстро превратился в суетливого и вездесущего кремлевского недотыкомку, в мелкого беса, который не упускал ни малейшего шанса поживиться. Каждое появление БАБа на публике подрывало авторитет власти, которой следовало держать таких персонажей на большом расстоянии от большой политики. БАБ подозревал, что желание избавиться от него довольно быстро посетит новых друзей. Этому его научил жизненный опыт. Лишь откровенно лишенные вкуса люди могли долго терпеть его общество добровольно. БАБ не собирался оставлять этим изменчивым и неблагодарным натурам ни малейшего шанса. Он их заранее вязал. На каждого старательно готовил и копил компромат. А если компромата не было, то старался его сформировать.
Коровьев переживал события по-своему, с историческим размахом, который мог позволить себе разве что сам мессир. Но так сложилась судьба, что самыми невероятными трансформациями российской жизни занимался вот уже пять веков именно он – Коровьев. Это он придумал для Ивана IV опричнину. Наверное, больше из озорства и по своему предназначению демона смерти. Время было суровое и умирать на плахе, или на дыбе, или оказавшись в опале – от яда казалось тогда в порядке вещей. А затем решил опробовать на Руси самую крутую национальную идею: Москва – Третий Рим. Именно Москве суждено стать мировым центром православия, сменив утративший блеск Константинополь. Так рассуждал Иван IV, пробуждаясь от пьяной мути и забыв на время о страшных головных болях. Как это было ново и прекрасно для безмерно прагматичных славян – поставить идею вперед, перед всеми остальными ценностями. Как сказали бы позднее марксисты: сначала идеологическое – потом материальное.
Иудеи дошли до мысли такой давно. Они посвятили судьбу своего народа одной идее – идее единобожия. И служили этой идее из поколения в поколение. Остальное было для них вторичным, важным постольку, поскольку давало силы и средства служить великой идее. Для славян подобное поведение было необычным, даже чудным. Только трепет перед высшими силами и царской немилостью заставлял их считаться с новыми веяниями.
Иван IV стал также первым в российской истории последовательным националистом. Казань, Варшава, Юг России – все раздражало его своей нерусскостью. Чужой – значит враг. Не согласен с царем – значит чужой. А чужой – враг. Так родилась на Руси ксенофобия – лучшая защита от любых перемен. Иван IV – первый беспощадный борец с голубизной среди бояр. Опричникам можно. А вот боярам – нельзя! Слишком привыкли они вольничать, грешат непослушанием царю и предаются богопротивному пороку. Не будет нам из-за них высочайшей милости. Они нам – чужие. Сиречь – враги. Придется их резать. И дорезать до самого последнего, осмелившегося ослушаться. Ежели не дорезать, то никакого Третьего Рима не будет! Этому открытию суждено было стать для России особо трагическим.
Коровьев вспомнил, что идея Третьего Рима время от времени возрождалась, трансформируясь в стремление так или иначе укрепить роль идеологии. Последний раз о ней вспомнили большевики. Кажется, Зиновьев сказал: Если не получился Третий Рим, мы устроим III Интернационал. Сделать Советский Союз центром мирового революционного движения мечтал Сталин. Увы, его авторитет в этом движении был ничтожно мал, чтобы Москва реально могла претендовать на подобную роль. Карл Либкнехт и Роза Люксембург были реальными лидерами. А их не устраивала ведущая роль далекой от европейской цивилизации Москвы. Они видели в передовых рядах пролетариат Европы, а точнее – Германии.
Сталин преодолел сопротивление Карла Либкнехта и Розы Люксембург такими же средствами, какими так ловко владел его ранний предшественник – Иван IV. Сподвижник Сталина – Радек, сидя в Моабитской тюрьме, подсказал кому надо, кого в Германии следует опасаться более всего. И вопрос был решен радикально, а весь мир гневно осудил зверское убийство фашистами лидеров немецкого рабочего движения. Впрочем, Гитлер был удивительной посредственностью и жалким эпигоном. Но посредственность тем и хороша, что легко и без затей отделяет тех, кто «ошуюю», от тех, кто «одесную». А это – основа настоящего кровопролития. Радека в Советской России ждала та же участь, что и его революционных крестников.
Коровьев усмехнулся: МС, а затем и ЕБН с идеей Третьего Рима решили покончить. Но, как и все в России, делали и продолжают делать это бездарно, не оценивая должным образом последствия скорых перемен. Коровьев усмехнулся еще раз, вспомнив анекдот о японцах, которые на вопрос, что им больше всего понравилось в России, ответили: «Дети», а на дополнительный вопрос: «Что еще?» сказали: «Все, что вы делаете руками, никуда не годиться.»
– Не позаботишься о себе сам – останешься не у дел, – подвел итог своим размышлениям Коровьев.
На формирующуюся Семью он смотрел с уверенностью и надеждой. Они доведут разорение России до того уровня, когда гибнуть от голода и безысходности будет не меньше народа, чем при Сталине. Демон смерти без работы не останется.
26. Первое падение ЧВС
У страны снова стали сдавать нервы. Барометр состояния нации застыл на отметке «истерика». Истерика была тихой. Элита металась. Без лишнего шума, по ночам. В постели. И ждала перемен.
Пресса, ТВ, оппоненты и непомерно разросшаяся Семья – кто вольно, а кто невольно – убеждали всех, что Президент окончательно выжил из ума. И хотя это было не совсем так, поверить в иное не удавалось. Вокруг главы государства кипело и булькало, а наблюдатели постоянно возвращались к вопросу: «что же это за субстанция?»
Субстанция рефлексировала слабо. В основном жрала и делила. Делила и жрала. Торопливо и не опрятно. Без разбора. Все, что выглядело солидно и жирно. Роняя куски и выхватывая их из-под рук у других. Будто знала – в последний раз.
Политики думали: Что бы это такое сделать?
Надо было срочно менять имидж. Окромя ВВЖ, никто не знал как. Остальные страдали. От нерешительности их мучили по ночам кошмары.
Начался 1998 год.
Наблюдая это, Бегемот вспомнил картинку тридцатилетней давности.
Было 1 сентября 1967 года. Страна встала на трудовую вахту в преддверии исторического юбилея – 50-летия ВОСР. Экономя место, газеты стали употреблять эту аббревиатуру как обозначение Великой Октябрьской Социалистической Революции.
Танечка вернулась из школы. Она пошла в первый класс и принесла первые впечатления.
– Нас привели в большой зал. А там Ленин. Стоит, сидит и висит. Директор сказал, что, оказывается, раньше был царь. Царь был плохой. Он не давал рабочим есть. Тогда Ленин стал думать: «Что бы это такое сделать?» Убил царя и накормил рабочих.
Теперь время было иное. Иными были задачи. Бегемот, используя облик Александра Симкина, который предоставлял ему те же услуги, что Гр-Гр – Коровьеву, поддерживал отношения с Гавриилом Поповым как что-то само собой разумеющемуся. Гавриил Попов, к этому времени – лидер социал-демократов, точно знал, что надо делать. От отсутствия идей он не страдал. Идей было больше, чем ресурсов. Своими ресурсами политики не сделаешь. Попов это знал. Некоторые пытаются. Но у них не выходит.
Президенту он всегда казался непредсказуемым, своевольным и потому опасным. Опытный партиец знал: если подталкивал тебя к власти человек с идеями, отринь его при первой возможности. Откупиться от него нельзя. Нет никого хуже, чем соратник, радеющий о благе людей и государства. А если для него государство – это, прежде всего, страна, в которой живут люди, то для сохранения и поддержания власти это не лучший партнер. Заботу о себе народ помнит. Но не простит. И потому обязательно припишет другому.
В последние годы Попову никто никаких ресурсов не предлагал. Президент его отлучил. Другим он стал не нужен. Сам виноват: ушел без скандала, не умножив публичного политического капитала. Нет скандала, – нет политика! – говорят американцы.
Ставший тихим и почти незаметным Попов точно знал, что нужно делать. По крайней мере, социал-демократам. Ему казалось, что россиянин рожден именно для этого политического движения. Оно, как ни одно иное, объединяет западное стремление к свободе предпринимательства и самовыражения с исконно российской посконностью. Та, в свою очередь, успешно воспроизводит себя, замещая рутинный труд по добыванию пропитания и обустройству собственного дома гневными криками о справедливости.
Прежде, чем продолжить грустное повествование о первом падении ЧВС, которое стало следствием его политической неразборчивости, позволим себе некоторое отступление, посвященное происхождению и живучести социалистических и социал-демократических идей, обобщивших естественное для человека стремление к справедливости.
Вряд ли есть еще столь важное для существования человеческого общества понятие, которое имело бы так много не совпадающих, а порой и противоречивых толкований, как справедливость. Представления о ней меняются во времени и они различны для разных культур. Это обстоятельство вечно забавляло Воланда, и он пользовался им для достижения своих целей, как бы поигрывая человеческими заблуждениями. Другие члены его команды делали то же самое бессознательно, по привычке, не задумываясь ни над причинами заблуждений, ни над последствиями своих действий. Будучи демонами, пусть и весьма высокого уровня, они были заранее ориентированы, а в чем-то и запрограммированы, руководствуясь не столько обстоятельствами, сколько собственным предназначением. Впрочем, с точки зрения вечности, обстоятельства вовсе не так важны, как для тех, чей жизненный путь заранее ограничен. Живущих вечно обстоятельства лишь развлекают и придают происходящему вокруг необходимую свежесть, чтобы не вызвать стойкого отвращения к однообразию существования, с которым столкнется каждый, кто удостоится райской жизни. В команде Воланда текущих неурядиц и мелких ошибок не опасались, ибо в большинстве случаев История давала возможность когда-нибудь эти ошибки исправить, чем она, впрочем и была вечно занята. А как повернется конкретное сражение или судьба исторической личности, это, в конечном счете, не так важно. Все равно все когда-нибудь будет правильно. Впрочем, среди приверженцев идеи естественного хода общественного развития подобный подход столь же популярен, что не удивительно, ибо, опираясь на прозрение (а эти мужья науки именно прозрение ценили превыше всего), можно обнаружить лишь закономерности, поражающее воображение своим изяществом, ибо относятся они не к реальной жизни, а к бесконечно повторяющимся и одинаково организованным на протяжении всего бесконечного времени процессам. Увы, эти процессы есть только в теориях, а теории, как правило, по улицам не гуляют.
Лишь Бегемот страдал, сознавая несовершенство людских представлений о справедливости и не мог понять, почему реальное положение вещей, столь простое и естественное, ускользает от человеческого понимания.
Увы, те представления о Боге и дьяволе, которые три религии Книги успели так или иначе канонизировать, еще долго будут отравлять человечеству жизнь. Впрочем, История на то и существует, чтобы в конечном счете усваивались истины не изобретенные и заученные, а выстраданные и заслуженно завоеванные. В этом Бегемот видел главное оправдание тем заблуждениям, от которых людям до поры не дано избавиться.
Величайшим из смертных был Гёте. Он проник силой своего разума в суть невидимой людям стороны мироздания, создал фигуру по-своему всемогущего духа, наделенного абсолютным рациональным мышлением, который стремится овладеть человеческими душами, но не творит зло походя. Подвиг, совершенный Гёте, стал прорывом к пониманию мистических реалий, но не раскрыл их во всей полноте действующих на этом поле сил и персонажей. Слишком велик оказался тот груз, что лег на плечи одного Мефистофеля. Впрочем, Гёте больше интересовал Фауст, а Мефистофель был нужен не столько как самостоятельный персонаж, сколько для раскрытия образа главного героя.
Почему людям не приходит в голову факт существования мятежного духа справедливости и стяжательства, который управляет их поступками тверже и неотвратимее любой иной доброй или злой силы? Этот дух бестелесен и лишь метит попавших в его сети печатью неодолимой страсти к борьбе за справедливость или к стяжательству – как повезет очередной жертве. Команде мессира дух этот не подвластен и даже ею незрим. Лишь по результатам его присутствия видят они дела его и маются с последствиями его капризов не меньше, чем сами люди.
Это и есть тот заблудший и мятежный дух, что в поисках справедливости организовал восстание ангелов. Поиски эти и есть величайший в мире соблазн. Красоте истины всегда противна грубая правда. Он усомнился в совершенстве Творения Господа, ибо считал невыносимыми те беды и несчастья, которые несправедливо ниспосланы ни в чем не повинному человеку. «Ни Богу свечка, ни черту – кочерга!» – это о нем. Это он – ищущий справедливости есть соблазнитель и искуситель. Это его отблеск увидел Гёте в образе Мефистофеля.
На самом деле этот мятежный дух двулик. Кого-то удается соблазнить страстью к всеобщей справедливости, пусть даже потенциально всеобщей, сопряженной с желанием так изменить общество, чтобы по возможности ближе подойти к идеалу. Других этот соблазн не привлекает. Им ближе то, что люди склонны считать естественным стремлением человеческого существа, – неограниченное стяжательство. Те получают в дар от мятежного духа возможность преследовать эту эфемерную цель. Что бы ни выбрала для себя очередная жертва, ее переполняет чувство собственного величия и могущества.
Создатель не противится деятельности двуликого духа, ибо он создает предпосылки развития, толкая свои жертвы на самые немыслимые и неожиданные поступки. Дух этот становится гарантом будущего разнообразия и того, что все, до чего можно додуматься, непременно станет предметом внимания какого-то рвущегося к переменам человеческого существа.
Но этому духу неведомо чувство меры, ибо это чувство способно ослабить страсть. Дух сеет вокруг себя семена неодолимой страсти, заражая ею тех, кто готов поддаться искушению и не в силах ему противостоять.
Сохранить в этих условиях планету от полного разрушения и цивилизацию от гибели становится непростым делом. Им и занята команда мессира, не имея возможности вступить с двуликим духом и демоном в непосредственный контакт. Это как борьба со старением смертных: всегда приходится устранять причину, не имея возможности в корне изменить сам процесс.
Справедливость не терпит алчности, но всегда стремится ей угодить.
Чем конкретнее ощущение справедливости, тем осмысленнее связанные с этим ощущением притязания и действия. Как только речь заходит о справедливости вообще, in general, так мы сразу можем впасть в соблазн. Ибо справедливость in general – понятие ничуть не более актуальное, чем «вечность». Только живущие вечно могут рассчитывать, что отдадут все долги. Увы, даже им это не суждено, поскольку для каждого и в каждый момент поток времени имеет свою плотность, а потому не покрытые платежом обязательства не могут быть адекватно компенсированы, какие бы процентные ставки мы не изобретали. Поэтому человек предпочитает паллиативы. С ними проще, ибо они способны поддерживать иллюзии справедливости, одинаково нужные и смертным, и бессмертным. Иллюзии справедливости – единственное, к чему стоит стремиться, что стоит совершенствовать и ради чего есть смысл стать социалистом.
Как бы вам ни хотелось справедливости для всех и всегда, не забывайте о милосердии сегодня и именно к этому, к конкретному человеку. Если будете этому правилу следовать, справедливость приложится, ее станет немного больше.
Ровно 100 лет назад, в 1898 году в Минске состоялся I съезд РСДРП, и социал-демократы начали шествие по Руси. По крайней мере, в организованном виде. Это событие бередило душу и требовало реакции каждого левого политика. А у нас, как известно, причастность дороже ориентации. Если есть шанс поучаствовать, то мы порой готовы забыть, где «лево», а где «право».
Так случилось и на этот раз. Празднование придумал, как всегда, Попов. И пригласил всех. Первым откликнулся Лужков. Он и деньгами помог, правда, малыми. Но все равно лучше, чем ничего. Потом согласились Селезнев со Строевым. Горбачев обещал пожаловать. Шмаков твердо сказал: приду!
Черномырдина Попов пригласил заранее.
– Хорошо, – сказал премьер, – на день раньше вернусь из Америки и непременно буду. Событие большое.
Узнав об этом необычном решении премьера, Бегемот оживился. ЧВС сам давал шанс подвинуть его с давно пересиженного им места. Премьер становился особо опасным, и его сохранение могло привести к полному краху, и как следствие, к нарушению глобального равновесия. Мессир приказал этого не допускать. И вот ЧВС сам дает замечательный шанс для своего устранения. Надо лишь правильно довести информацию до окружения Президента. Но там есть Ханум. Она укрепила свои позиции и стала одним из самых влиятельных сотрудников. Когда Бегемот оценил состав тех, кто дал Гавриилу Попову согласие участвовать в празднике столетия социал-демократии, он понял возможную реакцию Президента.
Если бы вокруг власти не порхали клевреты, жизнь могла бы заржаветь и затухнуть. Остановиться. Но не тут-то было! Они ей этого никогда не позволят. Президент наяву видит их неусыпную о нем заботу. Не доглядишь, – не досчитаешься. Мерзкие, неблагодарные вокруг люди. За все хорошее, что сделал для них Президент, платят заговорами, проклятиями, презрением. Весть о том, что Гавриил Попов собирает всех, оказалась как нельзя кстати.
Объяснять Ханум, как пользоваться информацией, лишнее. Все возможные варианты она просчитала мгновенно. Затем обсуждали обстановку втроем: Поцысуев – он отвечал в администрации за СМИ и другие дела, Татьяна – дочь Президента и Ханум. Информация о том, что в сборище собирается принять участие сам ЧВС, повергла всех в ужас. Сначала хотели Президенту слегка намекнуть, а действовать в основном самостоятельно. Однако, оценив все последствия, остановились на более решительном варианте. Премьера придется менять. Без этого не обойтись. Но тогда все принимает иной оборот. Нужно готовить замену. Президент не терпит давления. Особенно со стороны тех, кого считает близкими. Ему надо легонечко подсказать, но догадаться он должен самостоятельно. И быть уверенным как в своей правоте, так и в оригинальности выбора. Поэтому составили список. В основном из очевидных, но по разным причинам непроходных кандидатур. При этом одна, ее поставили в конце, была своей, и для всех неожиданной.
Президент уже почувствовал настроение страны и был готов нервничать. Близкие и врачи не разрешали. Тогда он тоже стал думать, что пора бы что-нибудь сделать. В этот момент ему сообщили о намеченном на 14 марта событии. В Колонном зале Дома Союзов – сборище. Соберутся все, кто не устоял перед искушением предаться ностальгии о социализме. Пусть даже пока еще не с бесчеловечным лицом.
– Заметьте, Борис Николаевич, они, кажется, нашли повод, чтобы объединиться против Вас. Теперь Вы видите их истинное лицо! Не поверите, и премьер с ними. Мы сами слышали, как он обещал Гавриилу Попову приехать на день раньше из Штатов, чтобы быть вместе со всеми. Хорош любимый Вами когда-то Попов! Не корми его, не пои, дай интригу ему сплести.
Так нашептывал Президенту кто-то очень близкий из советников. Кто-то из тех, с кем обсуждала эту проблему Ханум.
Лучше всего ощутить отзвук президентского гнева позволяет запись пресс-конференции ЧВС и Гора накануне 14-го марта 1998 года. На глазах у всех активный гнев Президента преобразился в пассивный гнев и обиду оскорбленного незаслуженными подозрениями ЧВС. Все отражали лицо и поза Виктора Степановича во время этой пресс-конференции.
Он сидел в кресле как утратившая привычную позицию в инструменте струна. С этаким выгибом, но не там, где всегда. И лицо. Лицо человека, уже обреченного, но еще скрывающего реакцию на удар. Горечь с налетом показного мужества. Ярче всего человека, страдающего косноязычием, в таких ситуациях выдает речь. Он и без того говорит с напряжением, достойным титанического труда. А тут речь превращается в рвущийся наружу шквал эмоций и чувств. Куда только подевались былое величие и порожденная высочайшей самодостаточностью вальяжность! От них не осталось и следа.
ЧВС говорил с небывалым напором, не решаясь произнести слово, неожиданно ставшее запретным.
– Что нам мешает? Всякие там «измы»! Кто все это выдумал? Зачем нам это? Разделять…– помогая себе руками, ЧВС попытался создать у вопрошавших и слушателей образ чего-то напрасно разнесенного на две стороны. Сказать «капитализм» он один раз сподобился. Но «социализм» так и застрял в горле, запутавшись и окончательно утонув в потоке вспомогательных слов и местоимений.
С экрана буквально считывалась телефонная беседа ЧВС с Президентом, что предшествовала заключительной сцене спектакля под названием «Комиссия Гора–Черномырдина». Премьеру была устроена выволочка, которой он не ожидал и к которой совершенно не был готов.
– Ты куда, понимаешь, собрался? Это кому ты обещал на день раньше приехать? Ты у меня что, затосковал по старому? Тебе со мной плохо? На жизнь не хватает? Социализма захотел? Приедешь, я тебе социализм устрою.
Смена кабинета была предрешена. И никто тогда не ожидал, что всего несколько месяцев отделяет нас от затяжного эпилога этой остросюжетной пьесы.
Субботним утром 14 марта в Колонный зал Дома Союзов шли люди. Чуть более приподнято, чем шли сюда на излете брежневского правления на похороны. Впрочем, все равно шли на юбилей чего-то неясного, а потому вроде бы как на поминки. Но для субботнего дня это было большим успехом.
Собрались почти все. Не явился, несмотря на все обещания и посулы, осторожный Е. Строев. Он учуял склоку, возникшую в покоях Президента вокруг этого мероприятия, и решил быстро отъехать из города по надобности. Не вернулся на день раньше из Америки и ЧВС, который схлопотал сполна, и дальнейшие экзерсисы не имели смысла.
Но зато пришли Лужков, Селезнев, Горбачев, Попов, Шмаков, Петров, … Перечислять можно было бы долго. ТВ-камер в зале было много. Но информация на ТВ строго контролировалась. Зал был переполнен, а в новостях показали его полупустым ; в перерыве. Знай наших, Гавриил Попов! Заговор сорван!
Бегемот, как всегда, появился в зале в облике Симкина, который участвовал в организации этого мероприятия. Он был сдержан и озабочен. Но столкнувшись с Горбачевым, не мог отказать себе в удовольствии поговорить с этой немеркнущей звездой мировой политики.
– Как хорошо, что пришли. Вы, Михаил Сергеевич, и есть тот человек, кто вправе встать во главе российской социал-демократии через сто лет после ее возникновения. Скоро так и случится. Буду с вами сотрудничать.
– Ну, давай! Споем вместе Интернационал. Социнтерн его своим гимном считает. И мы подпоем. Согласны, ребята? – он обратился к своей охране, и та в составе двух интеллигентных молодых мужчин утвердительно закивала.
– Нет, Михаил Сергеевич, Интернационал гимном российских социал-демократов не будет. Не подойдет. Мы лучше что-нибудь свое. «Варшавянку» или «В бой роковой мы вступили с врагами…»
– Что ты так на Интернационал ополчился? Вон – французы, поют свою «Марсельезу» и не думают, устарела она или нет. Это – традиция. Так что ты не кипятись. Остынь. В тебе молодость играет. Я в твои годы тоже горячим был.
– Все-таки не надо Интернационал петь. Он мне напоминает грустную песнь онанирующего импотента, который сначала взывает: «Вставай, проклятьем заклейменный!», а как только надежда забрезжит, с энтузиазмом всем объявляет: «Добьемся мы освобожденья своею собственной рукой!»
Горбачев скрыл вызванную неуместной шуткой реакцию и, неся перед собой восковое от внезапного раздражения лицо, вошел в зал. Зал стоя пел Интернационал.
В этот момент стране готовился новый премьер. Юный и говорливый. Настоящий Гамаюн, сохранивший осанку пионера-отличника. Его сразу назвали Киндер-сюрприз.
Как известно, дамы в Администрации Президента решают все. Это был звездный час Ханум. Она с жаром обсудила с Татьяной слух о готовящемся заговоре, душой которого являются Попов и Лужков. Идея, что «все они хотят одного ; Вашего импичмента», что в трудный момент все подыграют коммунистам, ; эта идея была беспроигрышной в достижении своих целей и в продвижении своих людей.
Появление Гамаюна означало одно: Президент вдруг перестал верить всем прежним соратникам. Они покидали его один за другим, и каждый оказывался себе на уме, то есть потенциальным предателем. Нужны совсем новые кадры. Вот они-то и решат все! По крайней мере, безропотно потаскают какое-то время каштаны из огня. А там будет видно. Подумаем и решим. Крепкая власть в своих руках ; превыше всего.
Когда мысли Президента столь куцы и примитивны, клевреты гуляют. Некоторые как хотят. Остальные ; как могут.
А народ? Он давно уже не безмолвствует. Но от этого не меньше страдает.
27. Оккупационного правительства не будет. Второе падение ЧВС
Август 1998. Случился дефолт. Слово и по сей день для многих компьютерных программ непривычное. Его подчеркивают они красной волной как не принятый в обращении между приличными людьми эвфемизм. Пожалуй, правильно. Большего позора в двадцатом столетии российское государство не удостоилось. Ребята без базара поставили всю страну на бабки. А как круто! Ни одному диверсанту за всю мировую историю такое не снилось. Да еще бабки поделили! И в политике не последними людьми остались!
Бегемот и Коровьев подводили первые итоги. Все шло как надо. Каждый из их подопечных успешно играл порученную ему роль. И делал это без принуждения и радостно.
Дефолта им было мало. Хотелось все и сразу. Это по-россейски. Оттого и понятно. Чай, не сами до дефолта додумались. И бабки мыли не одни. Видать, заказ им был. И не от злого чечена. Бери выше! И гляди в сторону! Вот и попал. От дяди.
– Удивительный народ живет в России, инфантильный, – рассуждал Бегемот. – То они все вместе и каждый в отдельности везде ищут врагов. То верят в святую дружбу тех, кем еще вчера стращали детишек. Им ничего не стоит превратить пьянчугу в святого, а святого низвергнуть и навсегда забыть. Герой ждет очереди стать негодяем. Негодяй считает, что никогда не поздно стать народным любимцем. И хотя они не одни такие, придется оставаться рядом. Слишком многое от этого народа зависит. Хорошо еще, что БАБ теперь в силе, и откровенен с нами. Знаем, чего ожидать.
Когда случился дефолт, иностранные друзья Бориса всполошились и забегали.
– Ах, какая неожиданность! Какой конфуз! Мы ; деловые партнеры. Наши люди делали в России бизнес и потеряли свои баксы. Так не может быть. Мы будем вести трудные переговоры…
И Альберт Гор сразу приехал в Москву. Зачем? Чего он так добивался? Куда так спешил?
У кого нормально с памятью, тот восстановит кадры президентской хроники того дня, когда ЕБН назначил ЧВС и.о. премьера и объявил его своим преемником. Дума еще не рассмотрела эту новую и одновременно старую кандидатуру, а его уже в преемники! А если сорвется, не пройдет? ЕБН об этом не подумал? Такого не может быть. Не было во власти таких мелочей, о которых ЕБН мог не подумать. И Бегемот, и Коровьев знали это хорошо.
ЕБН вынужден был сделать, что сделал. Он этого не хотел. А, сделав, твердо знал, что не допустит. Достаточно найти эти кадры и всмотреться в них. Они так поражают, что врезаются в память навсегда. ЕБН как-то странно и неестественно почти лежит на столе. Рука держит ручку и он с недоброй полуулыбкой, пристроив голову на лежащую на столе правую руку, подписывает указ. Затем поднимает глаза на ошалелого ЧВС и, скривив рот, спрашивает:
– Теперь я все сделал как надо?
ЕБН задал этот вопрос так, что не оставалось сомнения: он все поломает. Но не просто порушит. Он заставит ЧВС пройти все круги ада, поверить, что обещанное вот-вот случится, изрядно поиздержаться и за свои же бабки испить чашу позора до дна.
– Добр наш ЕБН и щедр не в меру, – думал Бегемот, наблюдая происходящее. – Разве такого позора заслужил ЧВС! Нет в мире награды, чтобы достойно оценить его заслуги. И награда найдет героя, когда придет время.
Что-то явно предшествовало подписанию указа. Кто-то убеждал ЕБН поступить именно так. С кем он встречался в этот день? Ну конечно, с Альбертом Гором. Со всего облика ЕБН считывался смысл их исторического разговора. Будто сам Альберт говорил в камеру:
– Борис, вы с Биллом точно будете до 2000 года. А потом будем мы с Виктором. Это же ясно. Это надо понять. Другое не будет. Надо соглашаться, Борис! – и «Борис» звучало с ударением на «о».
Так говорить с ЕБН мог только псих. Они это понимали. Они ; это те, кто придумал завершить дефолт приходом к власти в Москве оккупационного правительства во главе с ЧВС. Поэтому в тот же день уже после разговора с Гором другу Борису позвонил друг Гельмут. И тоже убеждал. Какой точный расчет! Какая блестящая мировая интрига! Друг Гельмут в этот решающий момент глобальной истории был эксклюзивно суров. Он убедительно играл порученную ему роль. Крупные и к тому же столь корпулентные политики делают это с изяществом выступающих в цирке слонов. Не надо быть провидцем, чтобы представить себе друга Гельмута с его неубиенными, хотя и грубовато слащавыми аргументами.
– Борис, все, что сказал Альберт, очень серьезно. Народ хочет предсказуемую власть. Виктор для этого хорош. Он справится. И люди в Москве не выйдут на улицы. Я знаю, уже сто тысяч людей хотят протестовать каждый день, пока ты, Борис, не уйдешь в отставку. Виктор всех спасет.
Какой психолог! Как тонко нашел самое больное место. Ведь ЕБН панически боится импичмента.
Под таким вот нажимом подписал ЕБН тот знаменитый указ. Теперь ясно, почему он был так угрожающе ласков со своим только что объявленным преемником.
Но ЧВС верил в судьбу. Если ее контролируют такие великие страны, то не верить он просто не мог, не имел морального права, ибо знал точно, от кого зависит его благополучие. ЧВС усердно работал в Думе. Все зависело от нее: проголосует, – не проголосует. Через свой банк ЧВС начал финансировать свое избрание.
Бегемот не мог далее наблюдать происходящее со стороны. У него чесались лапы и ныли когти. В облике своего постоянного партнера он встретился с одним из лоббистов ЧВС.
– Ты можешь помочь пройти через Думу? – спросил лоббист.
– Могу, если есть необходимый ресурс, – ответ сопровождался недвусмысленным жестом большого и указательного пальца и выражением лица, которое означало: сам понимаешь, какие нынче в Думе нравы.
– Ресурс-то выделен. Но гарантии есть?
– Деньги отдам за результат. А гарантия – возможности тех, кто берется за дело. Это ответственные люди из аппарата почти всех фракций. Они часто могут сделать больше, чем сами политики. Их влияние подкреплено реальным распределением благ. Это ценнее идей.
– В принципе согласен, – сказал лоббист, – я только оговорю конкретную технологию.
– Я тоже договорюсь в принципе, – последовал ответ. – До голосования всего двое суток. Так что будем торопиться.
Бегемот действительно имел возможность возбудить интерес к хорошему кушу у людей из аппарата думских фракций. Эту возможность он немедленно осуществил, почти не оставив путей к отступлению от договоренностей. Зная, что уровень лоббиста не позволит ему получить необходимую сумму в назначенный срок, Бегемот мог теперь просто ждать. За два часа до голосования он сообщил в Думу, что ЧВС от услуг отказался, так как всю ставку сделал на фракцию ВВЖ. Экономические ожидания влиятельных думских жучков не оправдались. Их гнев был грозным и справедливым. А потому бесплатным. Результатами голосования по кандидатуре ЧВС можно было не интересоваться. ЧВС, может быть, впервые в своей жизни пролетел, как фанера над Парижем.
Пройдя через цепь унижений, потрепанный ЧВС стал отползать на второй политический план. Делал он это неохотно, хотя всем было ясно, что происходящее неотвратимо.
ЕБН этого было мало. Он продолжал усиленно размышлять. Когда дело касалось удержания власти, ему удавалось проявлять чудеса проницательности.
– Кто же все-таки разработал интригу, и какой механизм привел ее в действие? Похоже, что с ЧВС играли в темную. Им манипулировали, зная, что потом он будет послушным. Слишком уверенно кто-то держал в ладонях какие-то интимные детали его земного бытия. Наверное, этот груз тянет не мало. Дорогу к Гору проложил не ЧВС. Тот умер бы от страха, если бы почувствовал себя участником заговора с целью захвата власти. Так кто же? Публика хочет видеть дирижера. Похоже, что дирижер рядом. Все они живут в страхе, что меня не станет, а с ними разберутся. Тут обо всем забудешь. Даже о родстве.
Догадка больно резанула ЕБН по сердцу: в этом участвовали многие из его самого близкого окружения. Он делал для них все. А они готовы его продать за гарантию богатого благополучия после его смерти. Нет, этого не будет! Кое-кто явно просчитался!
И тогда ЕБН вспомнил Примакова. Вот кого он сделает премьером! Лучшей мести другу Биллу, другу Гельмуту, тугодуму ЧВС, шустрому БАБу и некоторым своим близким он придумать не мог.
Такой поворот был неожиданностью даже для Фагота и Бегемота.
28. Митрополит
Еще молодым Иван Кундяев знал: Митрополитами не рождаются – ими становятся. С благословения Божия и по тайному знаку Судьбы. Если Судьба подаст верный знак, за благословением дело не станет. Но знак этот надо не упустить, вовремя распознать и принять как свалившуюся с небес благодать. И еще нужно правильно выбрать место, где знака того ожидать следует. Чтобы укромное было и на виду, чтобы публичное, но не для всех. Как открылся в его приволжском городе ресторан «Медведь», понял Иван: здесь и есть то самое место, где будет он смиренно ожидать знака Судьбы. Стал Иван работать в «Медведе» официантом.
Парнем Иван был изящным, со стройным и гибким станом, с глазами, полными покорности, но не лишенными глубоко запрятанной страсти. Особенно хорош Иван был тем, что в еде и питии излишеств не допускал, а читал много и с удовольствием. Не довелось ему получить достойного образования, но стремление к нему сидело в Иване Кундяеве глубоко. Древние языки давались ему легко, библейские тексты сами шли на душу. Поэтому Иван рано ощутил свою избранность и поглядывал в сторону главного в городе храма как на свою будущую обитель.
Девушками Иван по молодости не озаботился, а с годами стало жаль времени на их пустое, хотя и звонкое щебетание. Хотелось читать и думать, укладывать в систему и запоминать. А легкомыслие девчат лишь отвлекало от подлинной страсти и достойного интереса.
Идея умерщвления плоти пришлась Ивану как нельзя кстати. Он спал на кровати с жесткой сеткой без подушки и матраца. Желание устроиться удобнее и переползти на услужливо стоящий неподалеку уютно пружинящий диван преследовало Ивана ночью. Чтобы не уступить ему, он привязывал себя на ночь веревкой, распутать которую, не проснувшись окончательно, было нельзя. Молодая плоть Ивана этих опытов не одобряла, напоминая о себе то грешными сновидениями и поллюциями, то неуемной колючестью по утрам. Попав в монастырскую обитель, ощущал Иван на себе сальные взгляды еще молодых, но уже не в меру сытых послушников и задумывался об их служении и житии в отрыве от обычного бренного бытия. Временами ему снились мучительно постыдные сны, после которых он просыпался, ощущая липкое отвращение в исподнем. Сны эти всегда начинались ученой беседой с нестарым монахом, который учил Ивана таинствам жизни и водил по прекрасно ухоженному благоухающему саду. Затем оба долго пристраивались к укромному дереву, собираясь помочиться. Сгорая от любопытства, оба недвусмысленно стреляли глазами, пряча их друг от друга. Сны завершались тем, что монах нежно брал Ивана за шею и, пригибая голову молодого друга к своему животу, нетерпеливо говорил густым и строгим баском:
– Целуй, крест, послушник! Не гнушайся! В нем сила наша и защита от всякой напасти!
В эти мгновения мир начинал усиленно вращаться вокруг ивановых ступней, дрожь пронизывала все его тело, и он медленно просыпался с ощущением вины за то наваждение блаженства, которые только что пережил.
Судьба явилась Ивану в облике местного Архиепископа Никона, которого Иван порою обслуживал в ресторане, и которой был ласков с Иваном и милостив к его изящной и скромной мужской красоте. Как-то прощаясь с Иваном, Владыка погладил его по голове и знакомым Ивану по сновидениям жестом наклонил голову официанта к себе, после чего прогудел басом:
– Прими, сын мой, наше благословение. Целуй крест! В нем сила наша и защита от всякой напасти!
Вряд ли слова Владыки были в точности такими. Но Иван уже успел поверить, что именно так оно и было. Он прильнул к животу у нижнего конца большого креста и, жарко дыша Владыке в живот, обхватил его крупный торс руками и расплакался от неожиданно полученного от Судьбы знака.
– Понятливый паренек, смышленый, – приговаривал Владыка, гладя Ивана по голове и вздрагивающим от рыданий плечам. – Придешь завтра утром ко мне на исповедь. Вот, – Владыка сначала помог Ивану подняться, а затем протянул ему карточку с адресом.
Всю ночь глядел Иван на это чудо – маленькую картонную карточку, и ждал утра.
До работы Иван добрался, успев заслужить высшую похвалу Владыки за любовь к ближнему, за радение о ближнем и готовность отдать себя в услужение тому, кто ближе стоит к Господу. Иван твердо знал, что в ресторане задержится недолго, а станет вскоре учиться на священника.
Жизни Владыки и Ивана переплелись, а карьеры их шли одна за другой. Своей карьерой Иван повторял и утаптывал путь, проложенный старшим другом и товарищем. Когда Ивану не было еще полных 30 лет, Никон был уже столь могуществен, что продвинул Ивана в епископы и поставил во главе духовной академии. Теперь и к Ивану, взявшему церковное имя Феофил, тоже обращались «Владыка!», а он из обретенной в ресторане услужливости легко сотворил присущую новому положению величавость.
Никон был человеком продвинутым, по-своему современным, даже экуменистом, что в РПЦ не приветствовалось. Но Никону это было дозволено самим Патриархом – Алексием (конечно, I, а не П), который сделал его председателем Отдела Внешних Церковных Сношений (ОВЦС). При Никоне отношение русского православия к иным религиям смягчилось, а католики стали постоянными партнерами на разных встречах и конференциях. Апогеем и одновременно концом блестящей карьеры Никона стала организованная им официальная поездка делегации РПЦ в Рим, к Папе Иоану Павлу I.
Оказавшись в покоях папы, Никон ощутил неведомую ему до селе благодать. Такая благодать не сходила на него даже в минуты общения с Патриархом. Папа был вежлив и предупредителен, их ожидал сугубо приватный диалог, к которому Никон долго готовился. Произнося учтивые и уважительные слова, Никон все более втягивался в окружавшую папу атмосферу беспрекословного почитания и неиссякаемого благочестия; незаметно для себя он становился ее частью.
Принесли кофе на удивительно изящном старинном подносе, который гармонировал с разместившейся на нем частью столь же древнего сервиза. Будучи в эйфории от происходящего, Никон поторопился и, не дожидаясь приглашения, ловко взял чашечку, стоявшую ближе к понтифику, которая по всем правилам этикета предназначалась хозяину. Пить сразу свой кофе Никон не стал. Он ловил каждое слово в этом непростом и, наверное, очень важном для истории отношений двух великих христианских конфессий диалоге, он искал достойные аргументы и старался выстроить стратегию будущего взаимодействия. Однако вскоре Никон заметил, что Папа держится более естественно и, не прекращая беседы, допил свой кофе. Почти механически Никон взял свою чашечку и сделал это по церковному: двумя руками и вместе с блюдцем. Затем залпом отхлебнул половину уже не горячего напитка и уверенно закончил начатую до этого мысль. Голос сначала звучал ясно и красиво, наполняя помещение с идеальной акустикой чарующими модуляциями, на которые способно только специально обученное этому православное духовенство. Но неожиданно в горле Никона запершило, голос сел, а дыхание стало прерывистым и хриплым. В глазах поплыли нескончаемые мухи, внутри нестерпимо жгло, и надвинувшийся туман отключил сознание.
Через две минуты Никона не стало. Владыка преставился.
Папа пережил своего гостя лишь на один месяц. Спасти его никто был не в силах, ибо не болезнь, а непомерная гордыня стала причиной смерти. Иоан Павел I нарушил веками сложившийся принцип, по которому Папа не снисходит до занятий финансами своего государства, а берет необходимое, не интересуясь тем, что осталось. Новый Папа – Иоан Павел П хорошо усвоил, что убивают из-за денег, а не за грехи. Он финансами не интересовался.
Это событие перевернуло всю жизнь Ивана Кундяева – Феофила, который хотя и поклялся довести дело Никона до конца, уже не мог отделаться от мысли о силе денег и о том, что владеть ими много приятнее и полезнее, нежели просто греться в лучах славы, как это положено Патриарху. Впрочем, и патриаршие регалии при наличии денег становятся доступнее и реальнее.
Вскоре после описанных событий предстал перед Господом Патриарх Алексий из рода Симанских, отец которого был камергером Николая П. Алексий занял патриарший престол во время войны, прожил до глубокой старости и преставился в возрасте 91-го года. Патриархом Всея Руси стал после Алексия Пимен, а после недолгого его правления – эстонский Редигер, который взял себе патриаршее имя Алексий П.
Новый Патриарх правду жизни усвоил быстро. Быть может, самую сокровенную истину бытия преподнес ему начальник Канцелярии, который уже в первые годы правления сказал своему патрону:
– Ваше святейшество! Без денег мы с Вами по сегодняшним меркам – никто! Один-два миллиона, – начальник, конечно же имел в виду зеленую валюту, которая тогда еще не стала всеобщим российским эквивалентом и уступала эту почетную роль водке, – Вы всегда должны держать при себе.
Святейший не заставил уговаривать себя долго. Он быстро ориентировался не только в делах Божьих. Дела земные интересовали его не меньше. Поэтому весь патриарший промысел вскоре был успешно поделен между наиболее сильными и умелыми фигурами.
Однако прежде, чем это произошло, паства успела стать сирой и беззащитной. Случилось это в Новый 1992, год 1 января. Советский Союз, который все привыкли считать нерушимым, перестал существовать. Без подготовки, без того, чтобы к этому начали привыкать. А так, сразу, спонтанно и при полном попустительстве всех, кто слыл охранителями режима.
– Неужели колосс, которому мы привыкли поклоняться, оказался на глиняных ногах? – вопрошали одни.
– Как могли они развалить такую замечательную страну?! – возмущались иные.
Иных было больше и в местоимение «они» это большинство вкладывало привычный для россиянина сакральный смысл. Именно эти мистические они были причиной и источником всех российских бед и несчастий. Они располагались где-то там – в поднебесье и творили что-то непотребное. К ним даже обращались в песнях: «Эй, вы – там, наверху!» При этом о них говорили с некоторым страхом и уважением, ибо не знали, где заканчивается реальная власть и начинается власть мистическая. Обе воспринимались снизу как власть высших сил.
И только особо продвинутые демократы – они научились казаться себе европейцами, даже не попробовав жизни в настоящей Европе – многозначительно повторяли:
– Наконец-то, империи зла, в которой мы все безысходно томились, пришел конец. Мы вздохнем полной грудью и примемся жить по-новому! Потеря Союза не должна нас волновать. Он был тюрьмой народов. Пусть они тоже живут свободно!
Почти 30 миллионов русскоязычного населения в 14 бывших союзных республиках вмиг оказались изгоями в своей собственной стране. Вернее, они стали иностранцами, еще не сознавая и не желая понимать этого.
С Президентом независимой России Патриарх общался сам и стал его духовником. Президент это необычное для секретаря обкома понятие трактовал традиционно, и во время встреч предлагал главе русского православия отдать должное возлияниям. Алексия П это не смущало – он был снисходителен к народным слабостям, если они проявлялись в характере людей крупных и полезных. А Президент был очень полезен. Он не отказывал Святейшему в просьбах, ибо интересы преобладающей религии важнее иных интересов в государстве Российском. Впрочем, и Святейший излишней святостью не кичился и принимал достойно даяния прежде безбожной, а ныне уверовавшей светской власти. Коли даяния эти приняли форму освобождения от экспортных акцизов на алкоголь или табак, то не резон менжеваться, церковь с благодарностью возьмет и это. Ибо всякое даяние – благо есть. А с паршивой власти, как говорится, хоть шерсти клок!
Митрополит Феофил, успевший встать во главе Отдела Внешних Церковных Сношений, что когда-то возглавлял наставник его Никон, тоже знал себе и своему положению цену. Он взял под свое покровительство кабинет федеральных министров и лично его главу – ЧВС.
Третьим среди сильных фигур постсоветской РПЦ стал митрополит Сергий Фомин. Когда-то он был шофером у Филарета Минского в бытность того в Москве на той же должности в ОВЦС, которую занимал в промежутке между Никоном и Феофилом. Шофер сделал столь же блестящую церковную карьеру, что и Феофил. Сергий окончил академию, прослужил представителем РПЦ при Всемирном Совете Церквей в Женеве, а вернувшись после путча 91 года в Москву, занялся церковными финансами и гуманитарной помощью. Ему досталась по рангу дружба с могущественным и набожным московским мэром, и Сергий ею весьма дорожил, не забывая приглашать по случаю самого Патриарха. Пожалуй, апогеем деятельности Сергия в первый период демократического существования России был созданный им Христианский банк, который, как и все в этой ныне свободной (наверное, от совести) стране, разворовали. Впрочем, трудно винить тех, кто спешил схватить то, что могло бы приносить долго, если не всегда. Им казалось, что халява вот-вот кончится и нужно успеть прибрать к рукам все, что само в руки плывет. Иначе оно достанется другим, которые ничем не лучше, или пропадет в туне и скроется в лоне нового алчного государственного аппарата. Так что Сергий никого не винил, а занимался святым делом столь же преданно, как занимался бы своим личным бизнесом. Впрочем, пусть ищут отличие одного от другого те, кому делать это не лень.
Так жила РПЦ до своего того светлого дня – до первого дня Нового 2000 года. Долго спорили, на этой ли неделе Иисусу Христу исполнится 2000 лет, но наконец поняли, что произойдет это только на следующий год. Правда, перемен благостных дождались: пришел новый Президент и все привилегии на беспошлинный ввоз алкоголя и табака у РПЦ отобрал. Жизнь стала меняться, пришла пора вспомнить о прихожанах.
– Ничто так не располагает к правильному ходу мыслей как уединение. Повседневная суета отступает, появляется шанс стать осмотрительнее и мудрее, делать меньше ошибок. Надо чаще оставаться одному и позволять себе думать. В этом, наверное, и есть высшее наслаждение слабого и ограниченного в своих возможностях человеческого существа. Размышляя, ты можешь общаться с тем, кто ушел, но остался частью тебя, ибо вложил в тебя наиболее сокровенное из того, чем владел сам.
Так рассуждал Феофил в своем домашнем кабинете после трудного и бесконечно длинного дня. Он вспомнил своего наставника – Никона, память о котором все более слабела и растворялась в остроте будничных проблем. Поговорить с наставником было бы очень кстати. Все вокруг теперь иное, а как поступать в этом новом мире, ведает один Бог. Впрочем, и о Боге не всегда успеваешь подумать, когда каждый поступок может обернуться либо прибылью, либо убытками, и нередко зависит это только от его, Феофила расторопности, проницательности, а временами и от того, на какой уровень коварства он – второе лицо в РПЦ – способен отважиться. Взяв со стола рамку с фотографией Никона, Феофил стал всматриваться в нее, предаваясь воспоминаниям и перемежая их сомнениями о праведности своих сегодняшних поступков.
В задумчивости, которая в последнее время посещала его не часто, Феофил встал, поправил домашнюю рясу – легкую и просторную, огладил бороду, осанился и подошел к зеркалу. Беспорядочные мысли завладели его сознанием, закружили голову и слегка затуманили всегда ясный и твердый взор. Когда с глаз Феофила спала пелена, и он взглянул на себя в зеркало, то увидел за своим плечом человека в пенсне и мятом пиджачке в клеточку, купленном так давно, что нежданный и немолодой гость Митрополита давно из этого пиджачка вырос. Феофил обернулся, желая лицезреть гостя, но никого у себя за спиной не обнаружил. Он снова взглянул в зеркало. Гость стоял в той же позе, мигая и прожевывая губами слова, которые собирался произнести.
– В зеркале я вижу, что он стоит за мною, но сзади меня никого нет? –Феофил осенил себя крестным знамением.
Человек в зеркале цыкнул зубом, поморщился, подмигнул Феофилу, а затем перевел взгляд с его переносицы за ухо, предлагая обернуться. Сзади и на этот раз никого не оказалось, но когда Феофил повертел головой из стороны в сторону, то увидел гостя рядом – тот вышел ему навстречу прямо из зеркала. Феофил хотел еще раз перекреститься, но гость вновь цыкнул зубом, и желание это пропало само собой.
– Коровьев, – гость протянул Феофилу руку и тот почему-то радостно ее пожал, – коробейник. Вся коробочка полна, – Коровьев легонько постучал по своему лбу, – идеями и мыслями. Делюсь с хорошими людьми почти даром.
– Мне не надо…, – сказал Феофил смущенно, – у меня есть…
– Замечательно, просто великолепно, – Коровьев фамильярно обнял Феофила за плечи. – Тогда попьем чаю и, не торопясь, поговорим.
Коровьев повернул Феофила к стоящему в углу между двумя креслами журнальному столику, сервированному на двоих лучшим чайным сервизом Феофила. В тарелках были разложены восточные сладости и орешки, а разлитый в чашки чай источал тонкий аромат бергамота.
По старой, еще советской привычке Феофил хранил этот чай для самых дорогих гостей, хотя проблем с покупкой хорошего чая давно не существовало. Он подумал, что так беспардонно хозяйничать в чужом доме неприлично, и на долю секунды нахмурился. Затем обернулся к гостю и, улыбаясь своей самой широкой и гостеприимной улыбкой, с интонацией умирающего диктатора сказал:
– Хорошо…
И после короткой паузы произнес:
– Надеюсь, вы посвятите меня в цель вашего посещения. Я узнал вас, и полагаю, не ошибся. Не так часто к человеку приходит ангел смерти собственной персоной, да к тому же без видимой на то причины.
– Вы проживете долгую и яркую жизнь. Встреча со мной не опасна для вашего здоровья. Но если вы будете благоразумны и терпимы, то она окажется взаимно полезной.
– В таком случае, – после этих слов Коровьева у Феофила посветлело на душе, – объясните мне, пожалуйста, зачем вы избрали для встреч этот литературный облик? Мне казалось, что у вас есть более естественное обличье.
– Это хороший вопрос, ибо позволит нам избежать множества недоразумений, – Коровьев примирительно потрогал лежащую на столе ладонь Феофила. Тот вздрогнул, как от неожиданного прикосновения лягушки, которая изменила направление прыжка и плюхнулась на его голое тело, но взял себя в руки и надел привычную при общении с паствой маску строгой терпимости.
Коровьев не обратил на все эти метаморфозы внимания и спокойно продолжал:
– Мы действительно свободны в выборе облика для повседневного общения, но ограничены представлениями, бытующими о нас среди людей. То, что предложил Булгаков, кажется нам наиболее удобным и практичным из всего, что придумали о нас люди. Конечно, приходится соответствовать не очень подходящим по имиджу архетипам – отсюда та фантасмагория, а порой и буффонада, без которых мы не были бы теми, кем должны казаться. Но все равно – это лучше всего остального. Мефистофель невыносим, а его образ – слишком универсален. Приключения чертей на мельнице – не наш уровень. Так что за неимением лучшего довольствуемся тем, что доступно.
– Вернемся теперь к первому моему вопросу. Я просил ознакомить меня с целью вашего визита. Быть может, под давлением предъявленных мне прегрешений вы потребуете написать расписку кровью о продаже моей души взамен на обещанную вами поддержку? Я впервые имею контакт с подобной вам субстанцией; вся информация, которой я располагаю – чистой воды теория. Поэтому я теряюсь в догадках, чего от вас ждать.
Филарет сопровождал свои вопросы активной жестикуляцией, которая свидетельствовала, что говорит он не всю правду. В мирном исходе встречи он уже не сомневался и готов был поставить два против одного, что они с Коровьевым договорятся с выгодой для каждой из высоких сторон. Филарет успел даже подумать, что стороны и в самом деле высокие, ибо положение в обществе занимают немалое. Коровьев все происходящее с Филаретом замечал, но не реагировал. Все шло по его плану, и он твердо контролировал обстановку. Отвечал Коровьев благосклонно, доверительно и понятно:
– Цель визита, по-моему, вам уже ясна. Я рассчитываю договориться с вами лично о сотрудничестве в тех вопросах, где между нами нет разногласий, или в той мере, в какой их нет в вопросах спорных. Теперь еще немного реальной информации о нас. Эта информация конфиденциальна, но я не призываю вас ее хранить под замком. Немного поразмыслив, вы придете к такому решению самостоятельно, ибо ваш сан не позволит вам распространять то, что вы сейчас от меня услышите. К тому же, вам придется сделать над собой усилие, дабы поверить мне и одновременно избавиться от навязчивой мысли, что вы вполне можете лицезреть перед собой мошенника.
Глаза Коровьева перестали быть мутными и загорелись чем-то отдаленно напоминающим тот внутренний огонь, которым они сияют у подвижников. Эта роль явно претила Коровьеву, и в его пафосе чувствовалась изрядная доля фальши. Наконец, он собрался с мыслями и стал излагать вполне логично и сухо.
– Расписок кровью мы не берем и никогда не брали. Приобретение душ падших людей – это не наш промысел. Сказки о стремлении дьявола совратить каждого, кто решил посвятить себя служению Господу, относятся лишь к тому индивидуальному демону, которого каждый из вас взрастил в себе сам и с которым обречен бороться до конца жизни. Если вы будете наблюдательны и терпеливы, то сможете разглядеть некоторые черты того индивидуального демона, что живет в вас, и вычислить тех элементарных бесов, которые его формируют. Каждого из этих бесов вы подцепили в момент наиболее яркого служению какой-либо пагубной страсти. Вот с этим демоном вы и будете бороться всю оставшуюся жизнь.
– Ваши идеи, наверное, кощунственны. Но раз мы уже вместе, продолжайте.
– Не могу отказать хозяину, продолжу. Итак, наш с вами общий Бог совершенно не интересуется вашими грехами и прегрешениями. Представления ваши о грехах Господу нашему даже неведомы. И многое из того, что люди считают тяжким грехом, он просто не замечает. Бог печется об ином. Его ни справедливость, ни гибель людей сами по себе не волнуют. Он озабочен лишь результирующей всех поступков. Нам – Его посланцам среди людей, Он поручил за этой результирующей следить и при надобности вносить в происходящее коррективы. Ваша помощь может потребоваться в какой-то очень важный для существования всей мировой цивилизации момент. Тогда мы к вам обратимся. Уверен, наша просьба не ляжет камнем на вашу совесть.
– И это все, ради чего вы изволили меня посетить?
– Не совсем. Я пришел сказать вам, что вы можете рассчитывать на наше содействие при развитии вашей карьеры. Надеюсь, я говорю понятно, и то, что я хотел бы вам пожелать, не ускользнет от вашего внимания. Но я ничего вам не обещаю. Мы готовы помочь вам советами и поддержкой со стороны некоторых наших влиятельных друзей. Основное будет зависеть от вас. Заметьте, благодарности мы не требуем. Тем более, послушания. Нам будет достаточно регулярного общения, если вы сочтете его возможным.
Беседа приобрела то равномерное течение, когда кто-то из ее участников начинает обсуждать наболевшее, не задумываясь серьезно над тем, насколько это обсуждение уместно. Успокоившись окончательно, Феофил даже ощутил легкую эйфорию от намеков на его дальнейшее продвижение, которые позволил себе без обиняков сделать гость. Почувствовав в Коровьеве возможного единомышленника и рассуждая вслух, Феофил, предался привычному ходу мыслей.
– Мы такие разные, а живем вместе в стране, где провозглашены разнообразные свободы. И свобода совести, и свобода передвижения, и свобода выбора постоянного места жительства. Мы теперь столь демократичны, что даже графу «национальность» из паспорта выбросили. Про вероисповедание можно и не вспоминать. А ведь еще в той старой России в удостоверяющих личность документах имелась графа «вероисповедание». Оно было важнее национальности, и потому был порядок, то есть каждый наперед знал, что надобно делать в любой конкретной ситуации. К тому же, у православия были преимущества как у «преобладающей религии». Православный мог вступить в брак, не думая о вероисповедании своего избранника или избранницы. Но при этом оба становились православными, ибо быть православным означало быть лояльным. Стать православным ; значит заявить о своей лояльности во всеуслышание, и обрести все права полноценного члена общества. Разве нынче не православие призвано спасти от полного краха Россию, у которой иной идеологии просто нет? Тогда, скажите мне, почему власть не желает открыто заявить сегодня о преимуществах преобладающей религии?
Коровьев политики не любил. Он лениво объяснил Феофилу, что объединить страну посредством православия предлагают недалекие люди из прежних спецслужб. Много в православии такого, что не помогает успешному развитию. Православные страны – беднейшие в Европе, и Феофил это хорошо знает. Кроме того, для любой религии открытая поддержка государства не всегда благоприятна, а порой создает дополнительные проблемы. Государственная религия подвержена коррозии, а ее проповедники постепенно теряют способность успешно влиять на прихожан. В соревновании с иными религиями и конфессиями государственная религия постепенно сдает позиции. В силу традиции она остается привлекательной, но становится внешним атрибутом поведения, уже не определяет нравственные нормы и преобладающую в обществе иерархию ценностей.
Говорили о том, что принадлежность к той или иной религии – интимное решение каждого, и оно не должно интересовать государство, если только не создает своими агрессивными устремлениями реальную опасность. Коровьев настаивал, что церкви не резон активно участвовать в политике, она призвана соответствовать иным потребностям прихожан. Феофил не соглашался:
– Для общества, испытывающего сложнейшие преобразовательные процессы, слабость преобладающей религии не безразлична. Если бы авторитет православия не был девальвирован коммунистами, то распад Советского Союза не стал бы столь катастрофичен. Десятки миллионов русских оказались вдруг на чужой и чуждой им территории без поддержки из центра и без объединяющего начала по месту проживания.
– Смертные, увы, всегда все смешивают, ибо живут ограниченное время, а потому торопятся все понять, – возразил Коровьев. – Дело религии – забота о людской совести. Правда, среди нас – вечных служителей Господа – это понятие неведомо. Нам совесть ни к чему, как ни к чему и вера. Наш опыт не ограничен временем. Истину мы знаем наверняка и лишены сомнений там, где людям нужны атрибуты веры. Люди ждут от вас утешения, а вы пытаетесь вести речь о справедливости. Заботу о справедливости обязаны демонстрировать политики. Церковь же обращается к политике, когда ее поддержка требуется всему обществу. Церковь могла в новых государствах объединить русских, и те не стали бы легкой жертвой местных средневековых нравов. Но православные проповедники не готовы к открытым столкновениям. Они не принимают самостоятельных решений и не умеют объединять паству для противостояния общей опасности. Без поддержки властей церковь на бывших российских окраинах увяла. Вот другой пример. Патриарх не позволил России в 90-е годы сблизиться с Европой, сделать ставку на развитие отношений с Папой, питающим особые чувства к России. В итоге растеряли даже то, что было сделано Никоном. А он заложил основы экуменизма. Не поздно кое-что сделать и сегодня. Вам что, зазорно встретиться с раввином или муфтием? Не надо делить Бога. Он у всех один и един. Разным бывает грех неверия, а вы до сих пор ищете различия в вере, выясняя, чья вера милее Господу. Не в том, правильно его славят или не правильно – суть человеческой миссии на земле и верность заветам. Вы лучше меня это знаете. Так и действуйте соответственно.
Умные речи утомили Коровьева. Он сделался безапелляционным и раздражительным. Чувствуя, что еще немного, и все, выстроенное с таким трудом, рухнет, поспешил уйти. Но появившись здесь из зеркала, он заморочился в поисках обычного выхода и растерянно спросил Феофила:
– Где тут у вас?
– Вот, – Феофил услужливо указал на дверь в туалет.
Коровьев к изумлению Феофила торопливо попрощался и рванулся в указанную ему дверь, как бы боясь упустить последний отпущенный ему миг. Открыв дверь, почему-то попятился, а затем, увидев что предназначенный для гостей санузел – совмещенный и на стене висит большое зеркало, обречено махнул рукой и вошел. Через полчаса Феофил озаботился судьбой гостя, но ни в туалете, ни где-либо еще в своей квартире его не обнаружил. Ключи от входной двери так и остались лежать в кармане домашней рясы.
29. Все ли Бог видит… Простит ли, если увидит?
Бегемот сидел за столом, опершись головой на слегка согнутую по-человечьи правую лапу. Попавшие под нее вибриссы выгнулись дугой и грозно топорщились, придавая Коту вид погруженного в глубокие раздумья профессора. Впрочем, настоящий профессор, даже в небольших летах, смахивает на кота. Если этого сходства нет, следует проявить осторожность: профессор может оказаться фальшивым. Впрочем, нередко бывает и так, что фальшивым оказывается сходство с котом, а фальшивость самого профессора при этом нисколько не страдает.
Мерно покачивая головой, Бегемот как всегда, искренне сокрушался человеческой наивности. «Бог все видит!» – с этой надеждой живут многие. Ее поддерживает в людях религия. Увы, Бог видит далеко не все и не всегда. Если непосредственные поступки худо-бедно еще поддаются какому-то учету, да и то несовершенному, то действия опытного провокатора даже на самом высшем уровне расшифровать обычно не удается. Учета побуждений, намерений и умыслов никто не ведет и вести не собирается. Иначе пришлось бы судить высшим судом и за сновидения. А над ними мало кто властен.
Не так часто фиксируют слуги Господа и хулу в его адрес. Верующие склонны считать Его всемогущим, всесильным и всевидящим, но одновременно мелочным и обидчивым. Все эти идеи от невежества. Разве можно всерьез относиться к тому, что способен наговорить за свою нелегкую жизнь обычный человек. Язык дан ему, прежде всего, чтобы выговориться и не совершать большинство поступков, приходящих на ум, и лишь во вторую очередь, чтобы договариваться об осуществлении планов. Проговорив дурь вслух, легко самому убедиться в ошибочности задуманного. А эффект достигается двоякий: стресс, вызвавший эмоциональный всплеск, снят, а глупые идеи не требуют реализации. Нет смысла отнимать у человека столь невинное утешение, как бессмысленная хула. Разве так важно, кому она адресована, если благодаря ей состояние возбуждения, горечи, испуга или обиды быстро пройдет, а смысл сказанного сгоряча забудется. Впрочем, люди склонны к распущенности. А поэтому, быть может, и правы осуждающие словесную невоздержанность. Только к высшим силам это отношения не имеет.
Когда в сентябре 1999 года чеченские боевики и наемники из других, в основном арабских стран ворвались в Дагестан, пришла очередная депеша от мессира. В ней говорилось, что ситуация на Кавказе становится слишком опасной и ее нужно ввести в разумные рамки.
;Узнаю манеру любимого повелителя, – сказал Бегемот Коровьеву. – Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Формулирует, перекладывая весь риск на плечи исполнителя! И так целую вечность.
Продолжая ворчать, Бегемот стал размышлять, что же следует предпринять. И он вспомнил.
Было это в середине мая 1999 года, в тот самый день, когда страна распрощалась с премьером Примаковым, а на смену ему пришел премьер Степашин. К старому приятелю ; Симкину, его обликом Бегемот нередко пользовался для появления в общественных местах, подошел в тот день на большом публичном сходе человек из спецслужб и доверительно, полушепотом сказал:
; Степашин не последний. Он будет до августа. А в августе начнется большая заваруха на Кавказе. Вместо него придет тот, о котором сегодня никто не думает. Он и будет настоящим преемником. А в сентябре в Москве взорвут несколько домов, и много людей погибнет …
Бегемот не принял это сообщение всерьез, хотя тогда можно было поверить всему. Когда же предусмотренное сценарием случилось, пришлось задуматься. В конце сентября 1999-го война на Кавказе шла полным ходом, в Москве и Волгодонске прогремели взрывы, а в Рязани в подвале жилого дома нашли мешки с гексогеном. В канун нового, 2000-го года ЕБН ушел в отставку, и вопрос с преемником был решен окончательно. Обратного хода не было. Вот в какое время в мозгу Бегемота помимо его воли началось тщательное расследование: каждый штрих, касающийся тех взрывов, оседал в памяти, и с ним тут же начиналась работа. Ему следовало найти место и выстроить цельную картину событий.
Оппозиционная пресса подавала взрывы в Москве так, будто они вполне могли быть организованы спецслужбой. И организованы исключительно с пиаровской целью, то есть предприняты ради избрания конкретного человека президентом страны.
Поверить этому Бегемот не мог. Его сверхъестественные способности позволили ему выявить непосредственных исполнителей. Но те уже бежали из России. Найти организаторов было гораздо труднее. Внутреннее чувство подсказывало, что человек, ставший премьером после Степашина и объявленный преемником Президента, быть инициатором этих взрывов не мог. Тогда кому и зачем они понадобились? Разговор, состоявшийся у Симкина с человеком из спецслужб в мае 1999-го, был доказательством теоремы существования злодея. Злодея, близкого к высшим эшелонам власти и непременно причастного к продвижению кандидатуры будущего президента.
Прежде всего, надо выяснить, кто мог быть кандидатом в преемники Президента в середине мая, когда информация о предстоящих событиях была распространена. Вопрос далеко не праздный. Затем предстоит понять, был ли план введения преемника во власть в обстановке войны на Кавказе и страхов из-за взрывов жилых домов связан с конкретной кандидатурой или же существовал сам по себе.
Бегемот, чтобы сделать свое расследование более объективным, пошел к Коровьеву, объяснил ему суть своих мыслей и дальше стал рассуждать вслух.
; Если план связан с конкретной кандидатурой, то хотелось бы знать, с какой. В тот момент ЕБН наверняка прочил в преемники самого Степашина. Вспомни, с каким темпераментом ЕБН стал продвигать его буквально накануне и это знаменитое: «Не так сели! Степашин ; первый вице-премьер!» Судьба Примакова тогда была уже решена. ЕБН не лукавил. В тот момент он рассматривал кандидатуру Степашина всерьез, хотя и не исключал альтернатив. Он никогда не исключал альтернатив, когда дело касалось удержания власти. На этот случай, какие и у кого могут быть альтернативы?
Коровьев скорчил одну из самых мерзких своих рож и картинно развел руками
; В качестве лоббистов, помимо самого Президента, можно рассматривать лишь тех, кто в тот момент был у него в фаворе, – продолжал Бегемот. – Список не густ. Это ; Семья, в узком и несколько более широком смысле слова. Поэтому кандидатами могли быть лишь лояльные Семье чиновники, успевшие себя зарекомендовать. Их нетрудно перечислить: Николай Пасконенко (глава МПС), Александр Колошин (глава Администрации Президента), Владимир Путин (директор ФСБ), Владимир Нарушайло (министр МВД), Сергей Степашин (первый вице-премьер), Анатолий Бучайс (глава РАО ЕЭС) и – Сергей Свойгу (министр по чрезвычайным ситуациям). Других, кажется, нет. Из этих семерых трое могут быть исключены сразу. Колошин, как говаривал БАБ (правда, не про него), не избираем. Бучайс большей части населения ненавистен, а потому в ближней перспективе тоже не избираем (это со временем ненависть может трансформироваться в сильную привязанность, но не в оставшийся тогда до выборов короткий отрезок времени), к тому же он вряд ли приемлем для БАБа. Пасконенко мог бы подойти, но его образ был плох для позитивной раскрутки, а негатива, наоборот, накопилось много.
; Итак, у тебя остаются четверо: Путин, Нарушайло, Степашин и Свойгу – включился в расследование Коровьев, демонстрируя умение быстро считать в пределах десятка. – Ты прав, для ЕБН в середине мая существовали именно эти кандидатуры, и где-то на периферии маячил Пасконенко. БАБ предпочитал Нарушайло (с ним его связывали чеченские истории похищения людей и вызволения их из плена), мог согласиться с кандидатурой Путина (он защитил БАБа от ФСБ) и не хотел бы видеть на этом посту несговорчивого и лишенного необходимой доли природного цинизма Степашина. БАБа мог бы устроить Свойгу, но он недавно отличился стремлением стать самостоятельной мощной силовой структурой, за что подвергся осуждению со стороны ЕБН. Бучайс мог согласиться на Степашина и Путина. Бородин предпочел бы Путина ; с ним привычнее, Нарушайло был для него слишком груб. Дочь Татьяна была на тех же позициях, что и Бучайс. Путин казался ей человеком порядочным, он не предает свих благодетелей (о существовании иных сторон порядочности Татьяна не ведала). А вот Нарушайло, хотя на такую роль он совсем не подходит, нужно постараться как можно дольше сохранять при Путине в качестве противовеса. И кандидатом его тоже хорошо иметь до последнего момента ; БАБ будет доволен, а Путин пусть знает, что не на пустом месте произрос, – был выбран из многих и облечен особым доверием. Таким образом, хотя уже в середине мая шансов больше всего было у Путина, Семья в это время как бы склонялась не к нему и не к Степашину, а к Нарушайло. Скорее всего, именно для него был придуман зловещий сценарий со всеми ужасами, которые потом стали реальностью. И ты, конечно, полагаешь, что стоял за этим сценарием, не кто иной, а БАБ.
Коровьев ехидно уставился на Бегемота, выдержал паузу и продолжил.
– Все чертовски логично. И было бы прекрасно, если бы на основе красивой и внутренне непротиворечивой теории можно было бы предпринять реальные действия. Я тебя правильно понял? Ужасов не стало бы меньше, полагаешь ты, но в отношении занятых в бизнесе лиц математической национальности, таких как Мавроди и БАБ, подобная практика допустима. Математическое мышление ; мощное оружие против неподготовленных к сопротивлению граждан. Если человек, владеющий этим оружием, тем более, дипломированный и обремененный званиями, взаимодействует с обычными людьми по им самим предложенным правилам и разоряет этих людей, то его заранее можно считать виновным. Законодатель ограничивает подобным образом мастеров боевых искусств, которых всегда считает вооруженными. Не грех распространить похожие ограничения еще на одну категорию лиц. Я тебя правильно понял?
Отвечать на эти уколы Бегемот не стал. А Коровьев, не найдя в размышлениях Кота практической ценности, удалился.
Бегемот знал, что возможная причастность БАБа к взрывам обсуждалась в Москве по свежим следам. Как и причастность к убийству Влада Листьева, когда в отношении БАБа были даже предприняты следственные действия. Прямых улик против него тогда не было. Не было их и на этот раз. Но косвенно указывала на БАБа близость к чеченским главарям, с которыми он вел телефонные переговоры перед началом их похода на Дагестан. Темой были деньги и оружие. И то, и другое им обещал БАБ, но как всегда слегка кинул. Позднее БАБ признал факт переговоров, хотя и оправдывался: только обывателю контакты с бандитами кажутся недопустимыми ; без таких контактов невозможно вызволить из неволи десятки пленников. Заметил это БАБ или нет, но те же факты могли восприниматься иначе: военная кампания в Дагестан планировалась заранее, БАБ о разработке этих планов знал, а саму операцию косвенно субсидировал.
Бегемот чувствовал, на что БАБ способен, а на что нет. БАБ не стал бы сам привлекать чеченских боевиков или планировать с ними операции устрашения. Это означало попасть в зависимость к тем, кого он не контролировал. К тому же, известна страсть БАБа к использованию людей в темную, de facto, оставаясь как бы не при чем. Мастер шантажа, подстав и подмен, БАБ мог дать утечку той информации, которой поделились с ним его друзья из руководства чеченских боевиков. При этом сам БАБ мог непосредственно не участвовать в подготовке и проведении взрывов.
БАБ – природный делец, а вовсе не предприниматель, как считают многие почитатели его таланта. Поэтому он не способен отказаться от возможности использовать те же связи и тех же самых людей в различных направлениях. Давние связи на Кавказе – не только с чеченцами, но и с карачаевцами пригодились на выборах в Думу, когда БАБ решил обзавестись парламентской неприкосновенностью. Эти связи наводят на размышления. Пока гипотетические. Пока речь идет о версиях и попытках найти ту, в которую укладывалось бы как можно больше фактов. Так ищут подходящую теорию в физике и в иных естественных науках. Коли люди превратились в объект опытов какого-то естествоиспытателя с загримированными под сахар мешками гексогена, то не грех воспользоваться для его поиска естественнонаучным методом.
Бегемот рассуждал сбивчиво. В его выкладках не доставало какого-то важного звена, и это звено надо было непременно найти. Требовались дополнительные зацепки. И он вспомнил про Рязань. Хотя осенью 1999 года вся страна искала под жилыми домами гексогеновые закладки, похожие на мешки с сахаром, самая нелепая история случилась в Рязани. Там бдительные жильцы одного дома явно вмешались в какую-то операцию спецслужб. Операция, как положено в таких случаях, готовилась тайно. Но, похоже, теми, кто давно подобных операций не проводил, а потому, то ли не имел навыка, то ли успел его утерять. Поэтому нештатное развитие событий, видно, не было предусмотрено, а случившись, застало всех врасплох.
Все походило либо на несанкционированное упражнение отмороженных одиночек, либо на неуклюжую контр акцию, изобретенную кем-то из тех, на кого и сослаться-то невозможно. И то, и другое вполне вероятно. Объяснения директора ФСБ были сбивчивы и нелогичны. Он вел себя так, словно не мог, просто не имел права кого-то подставить, независимо от того, что случилось на самом деле. И выглядел он не столько виноватым, сколько посрамленным. Всем своим видом этот не умеющий лгать человек демонстрировал: я не могу вам сказать правды, не могу.
На принадлежавшем Стратегу телевидении в «Независимом расследовании с Константином Константиновым» рязанская история была подана с таким пафосом, что зрителю версия об участии государевых спецслужб в подготовке взрывов казалась почти бесспорной. Прежде всего, потому, что в это смутное время какие-то люди из этих спецслужб могут выполнять не приказ руководства, а кем-то оплаченный частный заказ. К тому же, нестыковки в объяснениях «компетентных органов» и смутное ощущение допущенного ими головотяпства дали ведущему пищу для весьма жестких вопросов. Но все-таки пафос был более высоким, чем при поиске объективных ответов на вопросы, возникающие у внимательного и не безразличного наблюдателя.
Не резон винить автора и ведущего передачи. Он – профессионал, каждый его пассаж уместен и оправдан. Но за кадром оставалась общая тональность программ этого канала. Казалось, что команда тележурналистов сидит в засаде, в сортире, и ждет появления любимого персонажа, дабы тут же начать его мочить. На таком общем фоне «Независимое расследование с Константином Константиновым» воспринимается уже иначе.
Константин Константинов вел расследование истории рязанского гексогена, как бы оставляя за кадром что-то очень важное, чего он не смел сказать телезрителям прямо, но что заставляло его, человека публичного и граждански ответственного, демонстрировать крайнюю степень тревоги.
Продолжая размышлять над поручением мессира, Бегемот вновь вернулся к мысли, что его приятель не был единственным, кто получил заранее информацию о планах смены власти «на крови». Среди тех, кому она могла быть адресована, скорее всего, были структуры принадлежащие Стратегу. Только готовности принять все за чистую монету у руководства этого холдинга, наверное, оказалось больше, чем желания разобраться по существу. Если фраера губит простая жадность, то этих сгубила приверженность к любимому стилю.
Зачем строительство? Зачем развивать банк? Для хорошей жизни достаточно иметь мощную медийную компанию. И тогда все в твоих руках: хочешь,; пиарь, хочешь, ; пиратствуй. А можно и то, и другое. Вместе это называется шантаж. Сколько раз медиайный холдинг Стратега достигал финансового успеха благодаря шантажу! Принцип был один: мы не замечаем в наших СМИ ваши проделки с тем, что принадлежит государству, а вы помогаете нам материально Собственная служба безопасности медийного холдинга легко убеждала сомневающегося: «Вам делают очень выгодное предложение. И поэтому от него нельзя отказаться.»
Так Стратег обул «Сбербанк», и получил огромный и очень выгодный кредит. Так он и его люди обошлись с «Газпромом». Туда Стратег даже отправил своего зама ; Сергея Тигрова, который стал заместителем самого Вяхирева. Результат того стоил. Был еще, кажется, «Оборонэкспорт»…
По-видимому, в сентябре Стратег решил, что настало время применить накопленный опыт по высшему разряду: воспроизвести проверенный трюк с высшей властью страны в процессе ее смены. К этому времени Сергей Тигров ; заместитель руководителя Администрации Президента. Нелегко исследовать весь имевшийся на вооружении Стратега арсенал. Но сомневаться в том, что гексогеновые события он воспринял как подарок, не приходится. Спецслужба медийного холдинга имела возможность не только получить заранее информацию о кровавых планах на август ; сентябрь, но и проследить, куда ведут нити от источников.
Поскольку нити вели, а планы свершились, у руководства холдинга должна была закружиться голова. С таким оружием грех не идти в бой. Было решено: ввязываемся! Оставалось выбрать исполнителя. Рассуждая подобным образом, Бегемот вспомнил старый (по человеческим меркам) анекдот.
В сумасшедшем доме царит возбуждение. Пациенты собрались в мужском туалете на экстренное собрание. «Что делать? Нас собираются стричь!» Решили сопротивляться. Как? Очень просто: сломать ножницы. А для этого вбить первому, кого будут стричь, в голову гвоздь. Все «за». Кому будем вбивать в голову гвоздь? Предлагают Сидорову. Он самый лохматый, его будут стричь первым. Все «за», Сидоров тоже «за». Кто будет вбивать гвоздь в голову Сидорова? Пусть Зуев. У него и глаз точней, и рука верней. Все «за», Сидоров «против». «Ты чего, ; спрашивают, ; Сидоров, «против»? » А он говорит: «Нехороший Зуев человек. Я его знаю. Он один раз по гвоздю ударит, а другой раз ; по голове.»
Исполнителя определили, конечно, не на собрании. Его выбрали сразу. Он и был-то всего один. Ему и поручили спасать медиа-империю, финансовое положение которой становилось критическим, как только кредиторы начинали требовать возврата денег. Чтобы сохранить ее, требовалось больше миллиарда зеленых. Похоже на то, что такая сумма и была предъявлена будущему президенту в качестве платы за молчание и неявную поддержку. Озвучить предложение мог только Сергей Тигров.
Реконструировать тот разговор невозможно. Пересказать его точно могли бы только его участники. Однако их интерпретации вряд ли совпадут. Достоверно известно, что Тигров покинул в сентябре 99 года Администрацию Президента и некоторое время находился в состоянии, близком к прострации.
Подобный разговор мог быть только очень жестким. Тигров, скорее всего, верил, что владеет убийственной информацией, и это дает ему основания для торга. У собеседника настрой был иным, ибо он точно знал, к чему был причастен, а к чему нет. Поэтому шантаж он отверг сразу и, скорее всего, в очень грубой форме. Тигров ушел, так и не поняв, что испортил чью-то игру. Он сделал объекту этой игры нужную в тот момент прививку. К дальнейшему шантажу, но со стороны иных олигархов, объект уже был готов. Более того, мог составить план спокойной контригры без своего непосредственного участия. И хотя в ее эндшпиле соперники, которыми оставались БАБ и Стратег, могут объединить остатки сил против ставшего общим противника, исход схватки уже предрешен.
Впрочем, здесь Бегемот позволил себе расслабиться и сладко потянуться, не одним анализом жив старый Кот. Есть замечательное поле, на котором не грех порезвиться. Чуть-чуть скорректировать предстоящие события по времени, и грандиозный эффект, который сразу никто и не заметит, обеспечен. Кажется, мессир будет доволен. Осторожность заставила Бегемота еще раз вернуться к исходным положениям, на которых он выстроил свой план.
Сделанное в середине мая доверительное сообщение о предстоящих ужасах, ; что это было? Случайная утечка? Провокация? Деза? Замыливание глаз? Намеренное оповещение?
Развитие событий показало, что не было ни замыливания глаз, ни дезинформации. Не было, скорее всего, и случайной утечки ; при серьезной подготовке террористического акта таких утечек у профессионалов не бывает. Поэтому либо работали непрофессионалы, либо это было намеренным оповещением. Но источник был из спецслужб. Они, конечно, могут работать с непрофессионалами, но сами случайных утечек не допускают.
Остаются провокация и намеренное оповещение. И остается вопрос: кому это было нужно?
Информация, своевременно распространенная среди тех, кто будет впоследствии нужен как ее явный носитель, становится мощным фактором в формировании реальных событий. Борьба за власть заставляет участников совершать различные подвиги. Этому учит история. Немного погибших в большом деле не такой уж и грех. Да, пошел на это человек. Но победил же. А победителей, пришедших к власти, в России не судят.
Не кажется ли вам, ; знакомая логика. Александр Лебедь в одном из интервью приводит слова, сказанные ему БАБом после заключения мира в Чечне в 1996 году: «Какой бизнес вы развалили. Все было так хорошо. Ну, убивают немножко. Всегда убивали и убивать будут.»
План явно существовал с подачи БАБа. И скорее всего, для будущего президента Нарушайло. БАБ считал его своим и хотел привести в Кремль. Но он до конца своей креатуре не доверял. Слишком тот был своеволен. План этот нужно было реализовать не просто для гарантированного прохода своего человека во власть. Он был еще нужнее, чтобы держать в узде уже действующего президента. Тогда и президент будет осторожнее, а быть может, и послушнее.
Когда с кандидатурой Нарушайло у БАБа вышел облом и появился Путин, то или уже поздно было что-то менять, поскольку все было заранее заряжено, или… «А чем Путин лучше? Тем, что обходительнее Нарушайло? Ну и что! Он чистюля, и ему в голову может прийти всякое. Его тоже не мешает держать в узде.» Кажется, все логично.
На этом Бегемот решил остановиться. А действовать по мере необходимости. И пусть вновь станет актуальным принцип: Chercher la femme. Пусть те, кто захочет понять логику происходящего, ищут женщину. Придет ли им в голову искать именно эту женщину?
Впав в хорошее расположение духа, Бегемот, как все сангвиники, ощутил потребность в озорстве. И он задал себе вопрос: «Что должен сделать избранный президент, если он порядочный человек, с теми, кто помог ему придти к власти, руководствуясь явно корыстными побуждениями?»
Самый простой ответ: Если исходить из высшей справедливости, – расстрелять.
Но исходить из высшей справедливости не цивилизованно. А расстрелять можно, хотя это и не эффективно, ибо, начав, нельзя останавливаться. Тот, кто остановится, станет следующей жертвой сам.
Тогда, быть может, наградить и отдалить. Тоже плохо. Во-первых, те, о ком речь, ненасытны. На всех все равно не хватит. Во-вторых, это уже было. Так поступал предшественник и наплодил разношерстную рать тайных и явных врагов, могущество которых уже не контролировал. Есть еще одно надежное и беспроигрышное решение. Всех, кто помог, придется простить. Каждого по разу. А особо заслуженных ; два раза. Не более. Дальнейшее очевидно. Справедливо и порядочно.
Бегемот еще раз потянулся и довольный отправился спать.
30. Падение Стратега станет кошмаром для губернаторов
Бегемот придумал план действий. Проведенный им накануне анализ подсказывал, что падение Стратега будет шумным. Почему бы из этого по-своему выдающегося события не извлечь двойную пользу: выполнить поручение мессира и при этом размяться? Размяться он собирался за счет губернаторов, многие из которых напоминали ему разжиревших на казенных харчах его генетических сородичей. Впрочем, Кот не был уверен, что жизнь бессмертных хотя бы сколько-нибудь починяется законам генетики.
Новый Президент, конечно, начнет с губернаторов и уберет их из верхней палаты парламента. Но губернаторам нужна парламентская неприкосновенность, им нравится проводить много времени в Москве, и они будут сопротивляться.
В свое время Чечня стала ответом ЕБН на его призыв к территориям брать столько суверенитета, сколько они смогут переварить. С тех пор национальные лидеры и губернаторы не перестают мечтать о бесконтрольном управлении своими территориями. Даже мудрый хозяин Татарии не устоял перед соблазном попасть в князи. А про таких, как башкирбаши Муртаза и говорить нечего. Он был для Бегемота обобщенным образом губернатора. В его имени и манерах было что-то свое, кошачье. Правда, Бегемота забавляло даже не само имя, а та непосредственность, с которой подданные на вопрос, кто у них губернатор, отвечали: «У нас правит Муртаза. Хочешь? Ссы ему в глаза!» Бегемот представил себе разъяренного башкирбаши, и во взгляде сверкнули нехорошие огоньки.
– И парламентом, и Москвой вам придется пожертвовать, – мурчал про себя Кот, – причем сделаете вы это добровольно.
Он вспомнил чудовищный, как ему казалось, анекдот.
Американец, француз и русский получили задание – накормить кота горчицей.
Американец, не мудрствуя, попытался просто засунуть коту ложку с горчицей в пасть. Кот есть не стал, а американец покинул арену соревнований с расцарапанными и покусанными руками. Француз был изобретательнее. Он намазал тонким слоем горчицы лепесток свежайшей ветчины, свернул трубочкой – горчицей внутрь – и предложил коту. Кот покрутился около ветчины, но есть не стал. Русский сделал все в доли секунды. Он мазнул коту горчицей под хвостом. Кот с громким мяуканьем принялся себя интенсивно вылизывать.
– Вот! – сказал русский. – Добровольно и с песнями!
Этот анекдот вызывал у Бегемота долгий, невыносимый спазм. Наверное, у горчицы есть особые свойства, и она является мощным снадобьем то ли от котов, то ли от нечистой силы. С котами ясно – им горчица противопоказана. Проверить вторую часть версии на ком-либо из своей команды не удавалось: опасаясь спазма, он не мог набраться храбрости и рассказать этот анекдот вслух. Но сейчас Бегемот вспомнил его с такой долей злорадства (не принятого в его среде и свойственного лишь людям), что неприятных ощущений не было. Более того, он впал в эйфорию и, наверное, согласился бы в эмоциональном порыве попробовать немного горчицы с хорошей французской ветчиной. Бедный Бегемот! Он не заметил, как долгие размышления о судьбах земной цивилизации запустили в нем самом процесс постепенного очеловечивания. Его реакции становились вовсе не такими формальными и резкими, как у Азазелло или Коровьева.
Действовать в одиночку Бегемот не собирался. Нужен был надежный помощник, появление которого в любых коридорах власти было бы естественным и не вызывало вопросов. Уже давно выбор пал на Ханум.
Телефонный звонок Бегемота Ханум не удивил, а даже обрадовал. Наступали нелегкие времена, и такой союзник, как Бегемот, мог оказаться кстати. Встречаться в официальном месте они не стали. Ханум знала нравы Службы охраны, а Бегемот, хотя и не опасался «жучков» – он их умел блокировать, – но намерен был явиться на встречу в своем натуральном облике, что могло вызвать некоторый переполох. Гр-Гр в Кремле уже не работал, и появление его ученого Кота пришлось бы как-то объяснять.
Ханум назначила встречу не сразу. Пообещала условиться обо всем позднее. Звонить будет сама.
Позвонила она к вечеру и пригласила Бегемота пожаловать завтра на квартиру подруги, которая ключи оставила Ханум, а сама уехала в этот первый месяц года отдыхать к теплым морям. Бегемот понимал, что такие предосторожности, как встреча на частной квартире, необходимы. И все-таки у него возникла мысль, что свидание начинает походить на интимное.
Сначала эта мысль мелькнула где-то на периферии сознания и ускользнула, почти бесследно. Затем она появилась вновь, в совсем неподходящий момент. Бегемот обдумывал аргументацию беседы с Ханум и вдруг представил ее домашней, нежной и заботливой, вовсе не равнодушной к симпатичному и ласковому Коту. Он извлек из памяти приключение с девочками из штаба федеральных войск в Чечне. Внутри потеплело, а глаза стали добрыми и слегка заискрились. Как и все живущие вечно, Бегемот не испытывал регулярной потребности в сексе. Длительное воздержание не создавало проблем, ибо времени, чтобы наверстать упущенное, впереди было достаточно. К тому же, он был весьма разборчив и не докучал женщинам излишним вниманием. Но на этот раз все было иначе. В какой-то момент Бегемот даже подумал, что Ханум – совсем неплохой партнер для мимолетного счастья. Идея сначала показалась странной, неуместной и неосуществимой. Но через короткое время он к ней уже привык, а мозг сам подсказывал картины разных интимных удовольствий, вполне реализуемых в обществе его завтрашней собеседницы. Размышляя подобным образом, Кот, к счастью, совсем забыл о своих телепатических способностях.
Квартира, куда привела его Ханум, была обставлена как бы специально для больших кошек. Все было продумано для их абсолютного удобства. Мечтать о чем-то более комфортабельном Бегемот не мог. А случись у него возможность здесь поселиться, он согласился бы на многое. Кроме того, выбор именно этой квартиры говорил о наличии у Ханум нескольких незаурядных качеств, которые так ценят все, кто с нею тесно общается. Прежде всего, это – умение доставить удовольствие, демонстрируя понимание самых интимных сторон бытия. Наслаждение Кот испытывал уже от самого общения в созданной Ханум обстановке.
Оказавшись за столом, Бегемот, как бы невзначай, задал первый вопрос:
; Скажите, чем вас ; очаровательную женщину, влечет политика?
; Я от природы ; игрок. Азартна и авантюрна. Кого-то манят звезды, а меня ; достойные моих усилий цели. Их нельзя достичь без участия политиков и без привлечения всех средств, используемых в политике.
; Какие же цели вы находите достойными ваших усилий?
; Все просто. Я люблю участвовать и влиять. Ценю атрибуты верховной власти. Меня будоражат стрессовые ситуации. Увлекает анализ. А хорошо придуманная, изящно проведенная и красиво завершенная интрига доставляет мне наслаждение.
; Вы успешны в делах, которые обычно считают мужскими. Почему?
Бегемот знал, что самостоятельные женщины из семей высших политиков быстро устают от мужчин, от их тупой самоуверенности и чванливого пренебрежения к иной точке зрения. Интереснее обсуждать дела с женщинами, которые «сделали себя сами», а не проложили дорогу наверх благодаря семейным или иным узам с известными или могущественными мужчинами. И Ханум, как это ни парадоксально, делала карьеру благодаря дружбе с нужными женщинами, хотя работала при этом, как и все, на мужчин. Все это Бегемот понимал. Но ему хотелось услышать ответ самой Ханум – ведь он собирается пригласить ее партнером в весьма опасную для нее авантюру.
; Я знаю, как кому доставить радость, – начала Ханум. – Вы почувствовали это на себе, войдя в приютившую нас квартиру. Интуиция, умение сомневаться, не терять присутствия духа. Разумное сочетание риска и предусмотрительности, готовность терпеть. Часто я чувствую себя диверсантом, ждущим неподвижно в засаде столько, сколько нужно для успеха порученной ему операции. Только поручения, которые мне дают, я провоцирую сама. По-моему, вы умеете все это не хуже. Быть может, перейдем к аперитиву, ужину, а затем и к делу, которым обусловлен ваш визит?
; Задам только еще один вопрос, который хотелось бы обсудить, ибо это позволит нам перейти к делу: Как вы полагаете, кто может давать советы спецслужбам? Говорят, устав армии Израиля строго запрещает солдатам размахивать руками во время доклада, отвечать вопросом на вопрос начальника, давать советы командующему во время военных действий. А можно ли давать советы спецслужбам?
– В Израиле – нельзя. Там спецслужбы непрерывно ведут военные действия. Но мы не в Израиле. На нас эти строгости не распространяются. Мы можем давать спецслужбам советы, – Ханум сделала ударение на слове «можем». – Тем более, что в России спецслужб много. Так плодятся, что не упомнишь и не уследишь. Есть среди них и частные. Так что самое время определиться, понять, кто есть кто. Допустим, вы – спецслужба. Задумайтесь: Чья вы спецслужба? Кто ее реальный хозяин? Кому верой и правдой вы служите?
После короткой паузы, во время которой Ханум закончила сервировать стол, она продолжила.
– Если вам кажется, что на все три вопроса имеется один общий ответ, насторожитесь. Вы наверняка что-то делаете не так, ибо ваши представления о реальной жизни ошибочны. Ответов на эти вопросы может быть три, и все три могут не совпадать. Например, сама спецслужба ; государственная, ее реальным хозяином оказывался известный олигарх, а верой и правдой ее сотрудники служат Александру Васильевичу. Тому, кто лет пять назад любил охоту на гусей, а потом неожиданно сменил профессию. Отсюда и первый совет: Если у вас есть спецслужба, задумайтесь, чья она? Из того, что она есть у вас, вовсе не следует, что она ваша.
; Скажите, Ханум, а развивающий эту мысль пример привести можно?
; Можно. Но после того, как вы оцените мое гостеприимство. Я колебалась не только при выборе подходящей для нашей встречи обстановки. Мне нелегко было подобрать и подходящее случаю меню. Извините за прямоту, но меня неотвязно преследовала дурацкая мысль, что придется искать где-то между Vhiskas и Pedigree. А теперь вам судить, угодила я вашему вкусу, или попала впросак.
Последнее слово неизменно приводило Бегемота в доброе расположение духа. Он вспоминал пережитые мессиром волнения, когда тот забыл, где этот несчастный просак находится. Обратил он внимание и на Pedigree – слово, которым он и сам любил поиграть. Кстати, на теплоходе Ханум видела его в плавках именно с этой надписью. В них Бегемот казался себе особенно грациозным.
Заметил это Бегемот или нет, но неделовой интерес к Ханум начал навязчиво влиять на ход его мыслей. Окончательно воодушевило Кота изобретенное хозяйкой меню. Оно было причудливым сочетанием восточных сладостей, рыбных блюд еврейской кухни и двух видов карпаччо – из австралийской говядины и норвежской лососины. За свою долгую жизнь он привык есть любую пищу, которую едят люди. Но вид тонко нарезанного сырого лосося, мясо которого искрилось мельчайшими капельками жира и тонуло в ароматах свежести, настолько возбудил его, что ноздри раздулись и стали более очерченными, а пасть слегка приоткрылась, обнажив хищные клыки, грозно глядящие вниз с высоты верхней челюсти.
Кот съел два лепестка лосося и потянулся за форшмаком, выполненным из первоклассной сельди, молотое мясо которой соединено с яблоком, шпаренным луком и нежнейшим плавленым сыром. К этому добавили оливкового масла и панировочных сухарей, а полученную массу тщательно перемешали, охладили и взбили. Кот иногда готовил этот форшмак. Его рецепт он подсмотрел у хозяйки, приютившей когда-то бедного скитающегося по Земле Кота.
Обменялись репликами по поводу еды. Выяснили, кормят ли евреи своих кошек популярным нынче кормом для домашних животных или продолжают кормить тем, что едят сами. Затем Бегемот решил вернуться к сути сегодняшней беседы. Он специально построил ее так, чтобы Ханум, увлекшись полемикой на заданную ей тему, созрела для того необычного предложения, которое ей предстоит услышать.
– Кажется, мы отдали должное этому замечательному столу, и я осмелюсь просить вас, дорогая Ханум, привести пример, иллюстрирующий ваш афористический вывод о спецслужбах.
– Пожалуйста, вот вам пример – Ханум вернулась к прерванной беседе. – Есть крупный российский магнат по прозвищу Гусь. Вы его знаете.
– Знаю и величаю его Стратегом, ибо не перестаю восхищаться размахом замыслов и вполне реальных дел.
– Этот Гусь к тому же – выдающийся постановщик. Его лучшие постановки были не театральными, и не телевизионными. Гусь ставил спектакли в самой жизни. С нашим с вами участием и, как он полагал, для нас с вами. Чтобы все мы могли быть и участниками, и зрителями одновременно. А режиссером – только он. Гусь хотел, чтобы вокруг происходило вечное шоу, в котором все главные роли заранее написаны и распределены, а статисты произносят свои нехитрые репризы добровольно и в охотку, как только заметят направленную на них телекамеру. Весь реквизит Гусь имел свой. Свое ТВ, своя пресса, своя фракция и даже свой кандидат в президенты России. И мэр Москвы. Правда, мэр был почти свой. Зато действующий.
Ханум, не переставая говорить, разлила замечательный яичный ликер, в котором легкое присутствие алкоголя лишь подчеркивало бархатистость. Бегемот же пришел в полное замешательство. Ханум слово в слово повторяла его собственные мысли. Он совсем запамятовал, что обладает способностью телепатически общаться с некоторыми из тех, кому симпатизирует. И такое общение происходит самопроизвольно и бесконтрольно, по крайней мере, с его стороны. Но тогда Ханум могла воспринять все, о чем он думал накануне их встречи. Даже те интимные картины, что возникали в его мозгу. Бегемота охватила паника. С одной стороны, неловко перед Ханум. С другой, он нарушил строжайший запрет: не инициировать самому нежные отношения с людьми. Но паника быстро прошла. Во-первых, Ханум, несмотря на это, на встречу пришла и никакого недовольства своим гостем не выказывала. Во-вторых, она восприняла эти мысли как свои собственные, так что и этика сообщества бессмертных не была нарушена. Тем более, что телепатические сеансы происходят у Кота самопроизвольно, и нести за них ответственность он не может.
Ханум, как ни в чем не бывало, продолжала рассказывать Бегемоту то, о чем он сам неоднократно размышлял.
– Спецслужба у Гуся тоже своя. Она быстро росла и множилась. Благо, что бесхозных профессионалов из КГБ становилось в начале 90-х все больше. Брали лучших. И отбирал не кто-нибудь, а сам Филипп Денисович. Великий и ужасный. Профи высшей пробы. Которому никто не смел не то, что перечить, а просто возражать, не обладая бронебойной аргументацией. Спецслужбу Гусь лелеял. Он готовил спектакль под названием «Приход к власти демократическим путем». А разве бывает демократический путь без спецслужб? Не бывает. Отсюда и все его заботы.
– Кажется, вы такой же поклонник демократии, как и я. И, наверное, как и я, предпочитаете недеспотическую монархию, – Бегемот попытался взять себя в руки и вернуть беседе прежнее неторопливое течение.
– Почему же недеспотическую? Я бы согласилась и на деспотическую. А в остальном вы правы. Так вот, Гусь рассчитал почти все. Но не до конца. Чуть-чуть ошибся. Думал, что люди из спецслужбы преданы тому, кто хорошо платит. И платил. Верил, что окупится. Увы, менталитет у тех, кто служил в спецслужбах бывшего Союза, остался прежний: государство превыше всего. Когда позовет, мы – тут как тут. Их поманили, а они обрадовались: «Наконец-то! Мы так ждали, надеялись.» А затем обратились к голосу, что позвал: «Значит, государство ; это вы?!» И приняв охотничью стойку, потянули носом воздух. Определив, что зовет сам Александр Васильевич, повторили менее эмоционально и с падающей интонацией: «Государство – это вы...»
– Пожалуйста, продолжайте. Я с интересом слушаю. И отведаю, если позволите, кусочек фаршированной рыбки с красным хренком. Уж так соблазнительно, что нет сил устоять.
Если бы Бегемота в этот момент спросили, чем хрен слаще ненавистной ему горчицы, он бы не ответил, а просто не стал бы есть и надолго впал в оцепенение. Но спросить было некому. Ханум об этой его особенности не знала.
– Вы угощайтесь, а я продолжу. Итак, Александр Васильевич тогда все поставил на свои места. Но художественная самодеятельность Гуся на этом не закончилась, ибо он за нее хорошо платил. Зато для некоторых сотрудников его службы безопасности, участие в самодеятельности стало государственным поручением, а быть может, даже заданием по былой службе. «Вы, товарищи, продолжайте трудиться. Стройте Мост в светлое будущее, но к берегу не крепите. Когда поймем, где река, определимся, вдоль он будет стоять или поперек...»
Ханум принесла еще напиток. На этот раз квас с хреном и со льдом. Бегемот, забыв о приличиях, отшатнулся, ибо коты не пьют квас ни при каких обстоятельствах. Однако Ханум квас Коту не предложила. Она налила квас себе, а графин поставила так, что Бегемоту было бы нелегко до него дотянуться.
– Подготовка спектакля «Приход к власти демократическим путем» стала буксовать. Сгубили его те, на чью корпоративную преданность великий постановщик рассчитывал. Увы, он просто на берегу не договорился со своей спецслужбой о терминах. Гусь понимал под «корпоративной преданностью» преданность своей корпорации. В его спецслужбе этот термин трактовали так же. Только корпорации имелись в виду разные. Как выяснилось, многие сотрудники этой частной спецслужбы своей корпоративной принадлежности не меняли. Она у них одна на всю жизнь, как национальность. Но называется их корпорация иначе.
Ханум налила стакан кваса и, смакуя, выпила. Затем продолжила.
– Вы меня раззадорили, и я приведу еще пример. Но это только для вас. Многие мои коллеги, мягко говоря, меня бы не поняли. Речь пойдет о спецслужбах БАБа. В свое время о них писали. Был то ли «Отон», то ли «Андава», начиненные аппаратурой для прослушивания бесед кремлевских небожителей. Злые языки говорили, хотя и шепотом, что БАБ собирал новинки шпионского оборудования и даже купил за 5 миллионов зеленых уникальный отечественный аппарат, позволяющий убивать телефонного собеседника. Подключаешь к телефонной сети, а во время беседы хлоп по кнопке, и баста! Держит БАБ это чудо киллерской техники на письменном столе. А вот о том, как он его использовал, не говорят. Вроде как не оставляет аппаратик следов. Мочит почем зря, а трупы на том конце провода показаний не дают. Но быть может, БАБ, по доброте душевной, свой аппаратик так и не опробовал. Кто знает. А вот команду отмороженных из ФСБ с г-ном Литвиненко во главе БАБ нанял. Точнее, арендовал. Чем они успели его порадовать, вопрос особый. Только неприятности имели они, а не арендатор.
– Каков же из всего этого главный вывод? – спросил Бегемот, полагая, что задача подготовки собеседника практически решена.
– И в первом примере, и во втором оба хозяина стали заложниками своей же спецслужбы. Результат, хотя и предсказуемый, для них все равно неожиданный. Как говорил герой грузинских анекдотов: «Что думал – что вышло.» Из всего этого можно сделать несколько выводов, и каждый – своего рода совет. Создавая свою спецслужбу из профессионалов, ты закладываешь свое будущее. Делаешь это сам и на свои. Поостерегись! Но если ты уже создал свою спецслужбу, то веди себя тихо и скромно.
– Вы напомнили мне анекдот конца сороковых, когда особо обострилась идеологическая борьба. Люди тогда шли на все. Одни, чтобы погубить коллег по работе. Другие, чтобы спасти. Главным средством спасения была жесточайшая критика. Тот, кого коллеги от души публично критиковали на собрании или в прессе, нередко избегал репрессий. Поэтому не читайте серьезно протоколы тех собраний. Это смесь страшной трагедии и жуткого фарса, демонстрация силы духа и худших проявлений низости. Впрочем, как и вся человеческая жизнь. А анекдот такой.
В сильный мороз летел воробей, замерз и упал замертво. Шла лошадь и накакала на него. Воробей отогрелся, ожил, выпростал голову наружу и зачирикал. Кошка услышала, вынула воробья из дерьма и съела.
Три морали.
Первая: не каждый тебе враг, кто на тебя нагадит.
Вторая: не каждый тебе друг, кто вытащит тебя из дерьма.
Третья: а если уж попал, не чирикай.
– Отплачу вам той же монетой и расскажу свой анекдот. Думаю, вы согласитесь, что в работе спецслужб есть своя специфика, отличающая их от полиции. Задача полиции – бороться с преступниками. Задача спецслужбы – знать о преступниках все. При этом она сама решает, кого считать преступником, и как с ним следует поступить. Вот почему профессиональную спецслужбу не покупают. Умные люди, как я только что сказала, ее арендуют. Они действуют так, ибо знают такой анекдот.
Крупный предприниматель почувствовал груз прожитых лет. Он позвал сына и сказал ему:
– Я не молод. Тебе пора привыкать к делу. Вот тебе миллион. Постарайся его умножить.
Сын купил пароходик и стал возить пассажиров. Но пароходик наткнулся на рифы и затонул. Сын пришел к отцу и поведал о том, что случилось.
– Не печалься, – сказал отец. – Вот тебе еще миллион, и начни все сначала.
Сын купил самолетик и стал возить пассажиров. Но самолетик столкнулся в воздухе с большой птицей и разбился. Понурый пришел сын к отцу.
– Попробуй еще раз, – сказал отец. – Возьми еще один миллион, но будь на этот раз осторожен.
Сын встретил женщину и не заметил, как миллион иссяк. Погоревав, он пришел к отцу. Но тот встретил его радушно.
– Теперь я спокойно могу оставить тебе свое дело, ибо на своей шкуре ты усвоил самое главное в бизнесе: To swim, to fly and to fuck – no bay, only lease!
– Вы предлагаете к перечню того, что не покупают, а лишь арендуют, добавить «секьюрити», – заметил Бегемот. – Это правильно. А теперь обратите внимание еще на одну особенность: спецслужба – существительное женского рода, но ее сотрудники в отношении других выполняют в основном мужскую функцию. Эта особенность нам пригодиться. Перейдем к делу!
– Если честно, вы меня заинтриговали. Мне не терпится узнать, какое предложение вы для меня приготовили. Прошу вас, не томите!
– Мы когда-то на теплоходе, который шел по Енисею, договорились сотрудничать. Что если попытаться действовать согласованно, безошибочно и по заранее намеченной схеме?
– Вы предлагаете мне участвовать в заговоре?
– Вовсе нет. Все, что происходит при нашей поддержке или по намеченному нами плану, не может быть заговором, поскольку это – акция высших сил. Надеюсь, вы не делите эти силы на божественные и дьявольские, как поступают теологи и другие, зарабатывающие на жизнь разного рода измышлениями. Все мы – и тот, кого называют Богом, и тот, кого считают его противоположностью, действуем заодно. На самом деле мы минимально вмешиваемся в земную жизнь, и озабочены лишь одним: не позволить человечеству стереть себя с лица нашей планеты. Когда угроза краха цивилизации становится осязаемой, мы делаем человечеству прививки от разного рода социальных недугов, которые могут стать гибельными, если не остановить вовремя их распространение. Мы не становимся и не можем стать сторонниками одного лидера или противниками другого. Это дела людей, им и решать судьбы своих лидеров. А вот умение обучаться людям необходимо. Иначе они лишатся перспективы, и сделают почти необратимый шаг к самоуничтожению. Но нормальное обучение невозможно без опыта, без проб и анализа результатов, а значит – без ошибок. Мы вмешиваемся в судьбы человечества, когда оно теряет способность работы над ошибками.
– Почему же вы в таком случае допустили десятилетия существования общественных систем, основанных на заведомо ложных идеях? Разве умение работы над ошибками в этих системах не было утеряно? Если, конечно, не считать такой работой репрессии в отношении инакомыслящих.
– Во-первых, мы вмешивались. Об этом даже в книгах написано. Иначе вы с такой легкостью при нашей первой встрече на теплоходе не узнали бы, с кем имеете дело. Во-вторых, общественное устройство, о котором вы говорите с такой горечью, принесло человечеству не только страдания. Оно стало для него и уроком, и прививкой, и даже своего рода напутствием. Вам, конечно, жаль, что страна, где вы живете, стала негативным примером для всех. Не спорю, обидно. Но надо обладать мужеством, чтобы делать выводы и избавляться от заблуждений. У общественного устройства, которое так вам не импонирует, было много сторонников. Они верили в идеи своих классиков, как верующие верят Библии. И служили этим идеям, как этого требовали сами идеи. Главная опасность не в идеях и не в том, что они ошибочны. Идеи всегда ущербны. Опасность в действиях, которыми людей силой заставляли жить по этим идеям и быть счастливыми. В таких обществах перестали ценить опыт собственных ошибок и свободу индивидуального выбора. Поэтому они были обречены.
– Простите меня великодушно, но вы – зануда. Вам надо кафедру в университете иметь или проповедовать новую религию. А вы туда же – заниматься делом. Я давно все поняла и оценила ваш незаурядный ум. Мое обвинение в заговоре было ошибкой. Обещаю поработать над ней на досуге и больше такого не допускать. Давайте скорее к делу. Поверьте, я не так глупа, как это можно предположить. Я тоже иногда думаю, сопоставляю. Как вы говорите, анализирую. Что будем делать и какова моя роль?
– Задача проста: дать поводы задуматься высшей региональной элите. Прежде всего, губернаторам, которых надо довести до состояния, в котором они добровольно покинут верхнюю палату парламента. Ресурсом для решения этой задачи станет поэтапная расправа с тем, кого вы зовете Гусем. Он все равно обречен, ибо пытался шантажировать будущего президента. А вот процесс расправы может стать полезным и поучительным. И непременно карикатурным, ибо те, кто станет его осуществлять, захотят угодить высокому начальству. Вам же отводится роль Аннушки. И роль эту вам предстоит сыграть неоднократно.
– Вы хотите, чтобы я залила маслом все трамвайные пути?
– Заливать вам придется не масло, а информацию. В головы тех, кто должен проявить запланированную нами активность. И головы после этого отрезать никто не будет. Тем более, посредством такой несовершенной гильотины как трамвай. Каждый из наших клиентов, во-первых, станет им добровольно, а мы лишь воспользуемся поговоркой «на воре шапка горит», во-вторых, урежет себе то, что необходимо, сам. Сделает такое маленькое сиппуку. Почти символическое. Но уже не добровольно, а в соответствии с коллективным решением своих коллег, принятым с его участием и, скорее всего, с его одобрения.
– Вопреки вашим объяснениям я все-таки начинаю кое-что понимать. Вы намерены заставить губернаторов отказаться от многих привилегий и добровольно уйти из парламента, а в итоге – из Москвы. Прекрасно! Здесь мы – союзники. Объясните же мне, наконец, при чем здесь Гусь?
– Хотя человек воспринимает себя как особое существо, в основе своей он мало отличается от других животных, ибо главным мотивом его поступков был и остается страх. Поведение человека зависит от того, в какой мере он умеет преодолеть чувство страха или заместить его другим сильным чувством. Иные живые существа, столкнувшись с серьезной угрозой, поступают так же: вбрасывают в кровь адреналин, преодолевают страх и демонстрируют чудеса стойкости и героизма. Это работает при быстром развитии событий. Долго жить на адреналине могут не все. Игра на этот раз будет продолжительной и изматывающей. Поэтому поступками большинства наших клиентов, в конечном счете, будет управлять животный страх. О своих грехах они осведомлены лучше других. Но опасаются не утечки компрометирующей информации, а опалы Кремля. Вся их надежда – открытое высокое покровительство. Пока оно есть, никто не призовет региональных князей к ответу.
– Не терзайте меня элементарной логикой. Причем здесь Гусь?
–У губернатора есть три степени защиты от федеральной власти: поддержка избравшего его населения, неприкосновенность как члена парламента и связи в Москве. Оставить ему можно лишь первую. Большинство губернаторов должны проголосовать за это сами. Вопрос в том, кто и как сумеет их в этом убедить. И здесь я рассчитываю на вас.
– Вы хотите превратить меня в агитатора?
– Нет, агитатором будете не вы, а доблестные российские спецслужбы.
– Вы представляете себе, каким идиотизмом обернется их участие?
; Неуклюжесть спецслужб входит в мои расчеты. Более того, он нужен! В моих планах это решающий фактор
; Поясните, пожалуйста.
; Я не собираюсь воспитывать спецслужбы и учить их красиво работать. Они будут делать то, что умеют, и так, как умеют. Их задача – пугать. Чем топорнее работа, тем страшнее видимая всем суть происходящего. Мне важно, чтобы очередная акция спецслужб против Гуся происходила накануне того дня, когда сенаторам в очередной раз придется голосовать против себя.
; Вы так и не ответили, почему именно Гусь? Почему расправа с ним должна всполошить губернаторов и сделать послушным орудием Кремля?
;Кто такие в большинстве своем нынешние губернаторы? Это люди еще из старой партийной элиты, которая привыкла настороженно относиться к евреям. Особенно к сионистам и к мировому еврейству. Этих всегда считали темной и опасной для государства российского силой. Но весьма могущественной. А теперь взгляните на фигуру Гуся. Он ; один из лидеров мирового еврейства. Его собственное ТВ вещает то, что само считает нужным, и не боится перечить верховной власти. Так, как защищен Гусь, в России, по мнению губернаторов, не защищен никто. И вдруг у всех на глазах Гуся мочат. И мочат по черному, не считаясь ни с мировым еврейством, ни с недовольством Запада. Что же в таком случае ожидает бедных губернаторов, за которых и вступиться, случись неладное, будет некому. Разве что избиратели встанут стеной. Но они-то стеной не встанут. Это не Москва и не Татарстан. Вот почему губернаторам смотреть на падение Гуся будет жутко. Это зрелище станет для них кошмаром, который будет преследовать их по ночам. Они могли бы, конечно, объединиться и дать отпор инициативе Кремля. Но в сенате не только губернаторы. Там есть и председатели региональных законодательных собраний, которые губернаторов не любят, а к федеральной власти относятся с трепетом, ибо надеются, что придет время и сменят они нынешних губернаторов. Так что с восстанием ничего не получается. Да и лидер сената – не тот человек. Он тихо мечтал о власти, которая могла сама упасть ему в руки, но промахнулась. Теперь он будет тихо доживать век в своем губернаторском кресле. Ему можно это пообещать. Вот такая логика, дорогая Ханум. Прошу прощения, если утомил.
; К концу ваших выкладок у меня возникла идея. Почему бы вам не возглавить какое-нибудь управление в службе внешней разведки? Разработка на уровне лучших специальных операций. Если и реализована она будет с таким же блеском, то ей прямой путь – в учебники.
; Реализация во многом зависит от вас.
; Раскройте этот момент подробнее, буду вам весьма обязана.
; Спецслужбы вот-вот начнут соревнование за самый крупный вклад в травлю моего Стратега, или вашего Гуся. Ваша задача – сделать процесс управляемым. Самые нелепые и одновременно жуткие события должны происходить строго накануне очередного голосования в сенате о принципах его формирования и о парламентской судьбе губернаторов. Это совсем не так сложно устроить. Вы справитесь и без моих советов. Не так ли?
Бегемот закончил с такой интонацией, что Ханум поняла: эта тема исчерпана. Впрочем, задача оказалась не сложной, так как сопротивляться было некому. Ничьи интересы, кроме интересов самого Гуся, выбором даты явно задеты не будут. А подсказать, какую дату выбрать – это Ханум сделает. Бегемот решил, что все подготовлено, остается посмотреть по ТВ, в какое шоу превратится воплощение его идей.
31. Отдых после трудного диалога
; А теперь можно слегка расслабиться и послушать музыку. Вы что предпочитаете? – предложила гостеприимная Ханум.
; Я люблю Малера. Если есть в хорошем исполнении его пятая симфония, я с удовольствием ее послушаю.
; Пятая симфония Малера есть, и исполнение вас не разочарует. Но мне она кажется слишком пронзительной. Особенно после напряженной беседы. Хочется завершить вечер чем-то более умиротворяющим.
; Я вновь полагаюсь на ваш вкус.
; Тогда предложу вам клавесин. Запись в исполнении Ванды Ландовской. Вы ведь цените клавесин, но просто не решились сказать об этом. Все королевские коты любили клавесин, а вы, как я слышала еще от ЕБН, высокого происхождения.
Зазвучал клавесин, и Бегемот узнал пастораль французского композитора начала двадцатого века, написанную для молодой Ванды Ландовской. Правда, пастораль была современной, а Коту нравилась старинная клавесинная музыка. Она захватывала его целиком. В ней была ублажающая слух протяжность и будоражащая заунывность звучания. Своим пением инструмент напоминал изысканный и стилизованный ансамбль возбужденных весной кошек. Но после пасторали началось настоящее позднее средневековье – время процветания так ценимых Котом монархических государств. Откинувшись на спинку большого дивана и прикрыв глаза, Бегемот погрузился в Историю, всегда проходившую рядом с его малозаметной людям судьбой.
Когда он открыл глаза, Ханум сидела в другом углу дивана, забравшись на него с ногами. Бегемот протянул лапу и положил на ее ступню. Ступня была холодной и Бегемот стал осторожно ее поглаживать, надавливая подушечками на болезненные точки. Ханум вытянула ноги, чтобы дать Бегемоту простор для его оздоровительных манипуляций. Кот тоже устроился удобнее. Он забрался на диван целиком и стал массировать ступню двумя лапами. Затем он зажал ее с боков в том месте, где она достигала наибольшей ширины, и с усилием скручивал верхнюю часть то вправо, то влево. То же самое он проделал с пяткой.
Сначала ступня слушалась плохо. Сказалась неудобная, но в свое время модная обувь. Бегемот интенсивно растирал окостеневшие места, концентрируя и направляя на них поток энергии. Разогревшись, ступня приобрела гибкость. Кот принялся за другую.
Занятие так увлекло обоих, что вскоре они уже лежали на диване валетом. Ханум почесывала и поглаживала Коту оказавшиеся перед ее глазами конечности. Когда она легонько щекотала между подушечками, он инстинктивно вытягивал лапы и блаженно выпускал когти. В этом не было угрозы. Наоборот, эта поза означала полное доверие и ту безмятежную негу, которой бездумно предаются домашние кошки. Бегемот попытался раздвоить сознание, чтобы одновременно концентрировать и отдавать энергию и млеть от прикосновений к нему Ханум. Это не удалось, и он стал предаваться обоим занятиям попеременно.
Через час Бегемот понял, что застрял здесь на всю ночь. Он чувствовал, что у Ханум снова болит позвоночник. И болит сразу в нескольких местах. Она не отпустит его, пока не наступит облегчение.
; Можно, я перевернусь, и вы займетесь моим позвоночником? – вопрос был риторическим, так как Ханум перевернулась, не дождавшись ответа, и оказалась на боку лицом к Бегемоту. Когда она успела снять с себя все, кроме нижнего белья, он не понял. Наверное, потому, что тоже оказался в одних плавках. Правда, на этот раз, в желтых. На них, как и при первом знакомстве, красовалась надпись Pedigree. Уткнувшись лицом в шерсть на его груди, она обняла Кота, и нежно перебирая пальцами его позвоночник, показывала, что хочет того же.
Обычно Бегемот не отлынивал, если его природные возможности совпадали с притязаниями. Однако его не увлекала идея преодоления межвидовой и, тем более, межклассовой (в трактовке биологов, а не социологов) репродуктивной несовместимости. Не интересовали его и развлечения с имитацией естественных форм сексуального возбуждения, где каждый из партнеров интерпретирует происходящее в соответствии со своим воображением и более или менее традиционными предпочтениями. Многолетний опыт сделал Кота невосприимчивым к сексуальным изыскам, по воздействию напоминающим наркотические снадобья, научил ценить естественные отношения, основанные на сопереживании и желании помочь. Если же его подругу преследовали навязчивые сексуальные идеи, Кот не чинился, и на принципах не настаивал. Он понимал: чтобы от подобных идей избавиться, их нужно изжить, чтобы изжить, надо через это пройти. Другое дело, как и при каких обстоятельствах. Если бы Бегемот не знал множества ответов на эти вопросы, он не был бы тем, кем был на самом деле.
Через пару часов оздоровительных ласк утомленная и мокрая от пота Ханум предложила перерыв на чай. Не облачаясь в обычное платье, они отправились к столу в неглиже.
; Это было чудесно, ; сказала Ханум. Она вышла из душа, прихватила с кухни поднос с чаем и вернулась в гостиную. ; По силе эмоционального воздействия обычный половой акт не идет с этим ни в какое сравнение.
Зеленый чай с восточными сладостями восстановил силы. Ханум подкрепила его действие изрядной порцией Бейлиса. Бегемот от спиртного отказался. Он заметил, что глаза Ханум заблестели, а ее движения стали свободнее. Она подошла к нему сзади и начала осторожно почесывать Кота за ушами, передвигая пальцы то на голову, то на переднюю часть воротника. Бегемот расслабился и не заметил, как громко заурчал. Он давно не позволял себе мурлыкать даже в одиночестве, находя столь легкомысленное поведение несерьезным.
; Если вы не против, мы могли бы возобновить прерванное чаем занятие, – сказала Ханум и, не дожидаясь ответа, продолжила:
– Помогите мне избавиться от неприятных ощущений в районе копчика. Вот здесь, – она обошла его кресло и, повернувшись к нему вполоборота, показала, где находится копчик.
Бегемот с интересом первооткрывателя уставился на больное место и, не желая разочаровывать хозяйку, потрогал его, легонько помял, как это делает старый семейный врач, и, сочувственно покачав головой, велел:
; Ложитесь на живот.
Он тоже взобрался на диван и уверенно устроился верхом на ее бедрах. В «районе копчика», как он и ожидал, все было спокойно. Болезненные точки располагались по обе стороны третьего, четвертого и пятого позвонков, а также чуть выше – на уровне поясницы. В этом отделе позвоночника один из дисков истончился, и разделяемые им позвонки доставляли Ханум неприятности. Бегемот слегка надавил на воспаленные нервные окончания, растер болезненные точки и решил воспользоваться важным для лечения преимуществом – более высокой, чем у людей, температурой тела. Он прижался животом к больному месту и прогрел его. Потом положил на него подбородок и стал согревать дыханием. Ханум – до сих пор она стойко переносила лечебные процедуры – пришла в некоторое возбуждение. Ее бедра инстинктивно двигались, а каждый выдох сопровождал слабый стон. Бегемот уловил едва различимый аромат возбуждения и понял, что оставить Ханум в таком состоянии ему не позволит мужское самолюбие. На этот раз не обойтись без тех гипнотических средств, на которые так горазда вся «нечисть», и которых он сам сторонился в интимных отношениях
Чтобы ярче воспринимать переполняющие Ханум чувства, Бегемот завладел ее воображением. И оцепенел. Эта сдержанная женщина обожгла его накалом охватившей ее страсти и заставила на мгновение задержать дыхание. Будто он глотнул хлора. Оправившись от неожиданных впечатлений, Бегемот отбросил последние сомнения, и поддался охватившему Ханум возбуждению. То, что предстояло ей испытать, было доступно лишь избранным.
; Вот мы и выясним, что лучше: умилившие вас оздоровительные ласки или то, что вам предстоит, ; с чисто мужским кокетством, которое многие склонны называть гордостью, подумал Бегемот.
Когда Бегемот только набирал опыт общения с людьми, он применял в подобной обстановке простенькие приемы, заставляя партнершу поверить, что она в объятиях прекрасного юноши. Ее восторги доставляли ему радость и щекотали самолюбие. Однако невинные шалости Бегемоту быстро наскучили, и он обратился к тем формам секса, которые любители Природы могли бы назвать натуропатическими. То есть к абсолютно естественным и целебным. Круг возможных партнеров при этом резко сузился, но Бегемот об этом нисколько не жалел.
Случай с Ханум был для Кота особым. Она была с ним естественной и открытой. А сейчас его увлекли мощь и красота переживаемой ею страсти. Все это скрывалось за внешней сдержанностью, в которую Ханум по привычке куталась, как в покрывало.
; Сегодня я ваш. Только разрешите мне извлечь вас из кокона, свитого для образа деловой дамы. Я хочу видеть сумасбродную и ненасытную в любви женщину.
Глаза Бегемота загорелись зеленым пламенем. Ханум почувствовала, что подушечки его лап превратились в ладони с длинными и нежными пальцами, а в низ ее живота упирается напряженный инструмент любви весьма внушительных размеров. Произошедшая с Котом метаморфоза окончательно раскрепостила Ханум. Сбросив остатки одежды, она обхватила его шею, сомкнула ноги на его спине и, откинув голову далеко назад, попыталась найти вожделенный объект, способный доставить самое острое наслаждение. То, что вошло в нее, удивительно подходило по размеру, слегка пружинило, продвигаясь с напором вглубь, а возвращаясь, нежно поглаживало стенки, позволяя им сомкнуться. Сдержанность оставила ее, и она окунулась в омут чувственного безумия, не желая размышлять, правильно она поступает или нет.
Бегемот увлекся созерцанием страсти, которую воспроизводил и которой сам дирижировал, как увлекается композитор, обнаружив в себе звучание новых мелодий. Если их немедленно не положить на бумагу, не спеть или не сыграть, они повредят незащищенную душу незадачливого автора. Бегемот творил и наслаждался своим творением. Он создавал живую страсть и поглощал распространяемые ею флюиды. Время осталось там, далеко, наверное, в иной Вселенной. Бегемот его не воспринимал.
Увы, спустя некоторое время выяснилось, что Ханум – всего лишь обыкновенная женщина. Как и у всех людей, у нее был предел, за которым ощущения начинали утомлять. Когда этот предел в очередной раз был преодолен, она не очень уверенным голосом попросила:
; Не могли бы вы вывести себя из меня?
Открыв глаза, Ханум увидела Бегемота сидящим за столом. Его взгляд, который оттеняла неконтролируемая улыбка увлеченного творческим процессом мастера, был устремлен вдаль.
; Минута, и я верну вас к обычной жизни, – сказал он каким-то чужим, отрешенным голосом.
Ханум с изумлением обнаружила, что утомившие ее ощущения исчезли не сразу, хотя она ясно видела, что партнера рядом нет. Ее охватила томная усталость, и она впала в блаженное забытье.
32. Ладушки
– В этом жутком климате без лекарств не выжить, – мессир болезненно поморщился, растирая невыносимо ноющие суставы пальцев. Уже пять лет, как Геллы с ним нет, и с тех пор никто восстановлением его здоровья не занимается. Посредством элементарного самовнушения он облегчал свои страдания, но заметного эффекта не было. Вся аптечка находится у Геллы.
– Надо к ней хотя бы на день слетать, – в который уже раз подумал Воланд, понимая, что сделает он это не скоро.
Оставить проект, на который ушло десять лет напряженного труда, не завершенным мессир не мог. Довести начатое до конца без него и без Азазелло было некому. Впрочем, один Азазелло тоже не справится. Слишком разрушительная публика – эти талибы. Их негативную энергию приходится постоянно куда-то направлять. Иначе проблем не оберешься. Недавно они готовы были уничтожить все, что он с таким напряжением создавал. Аргументов не было. Вместо них был религиозный экстаз. И в этом экстазе случилось им откровение: все начать сначала и с другими людьми. Карающий меч был уже занесен над самыми ценными из воспитанных Воландом исполнителей. Он остановил его в последнее мгновение. Даже не остановил, а отвел, изменил направление удара. Пришлось подсказать Мусе Омару главного виновника всех неудач – гигантские статуи индуистских богов, которые давно сердят Аллаха. Весь пар талибов в этот раз ушел на разрушение древних статуй. Ученики Воланда, уже готовые к труднейшей акции, были спасены.
Продолжая растирать руки, мессир размышлял. Он еще раз проверил все расчеты. Малейшая оплошность могла погубить всю его программу. За каждым нужен постоянный контроль. И никакого отдыха, пока не будет получен результат.
– Если бы мое могущество было таким, как его изображают, я бы славно выспался.
Созданное мессиром за последние десять лет воинство мечтало о судьбе шахида, милого сердцу Аллаха, беспощадного к иноверцам. Такие мысли – прекрасная почва для воспитания фанатиков, которые, овладев минимальными навыками, становятся надежными исполнителями самых грандиозных замыслов. Увы, их нелегко научить и ими трудно управлять. Они истеричны, подозрительны и обидчивы. Но в проявлениях целеустремленности им нет равных.
Свои мысли Воланд сопровождал певучим речитативом, произнося слова, которые еще в России застряли в его мозгу, а теперь постоянно вертелись на языке:
– Ладушки, ладушки! Где были? – У бабушки. – Что ели? – Кашку. – Что пили? – Бражку! – Полетели, полетели. И на башню сели…
Как и предусмотрено традицией, в конце этой присказки мессир покрывал голову ладонями, но делал это без эмоций, не улыбаясь. И хотя глаза его излучали, никто не смог бы сказать, что они излучали. Глаза просто искрились, как у кота в темноте.
Бен Ладен старался идти легко и непринужденно. Только очень близкие люди знали, какую боль доставляет ему каждый шаг, и какими усилиями дается перемещение истощенного, почти невесомого тела. Суставы, не переставая, ныли. Когда надо было преодолеть препятствие и приходилось сильнее сгибать их, от боли темнело в глазах. Уже давно он ест не больше, чем требуется, чтобы не помереть с голоду. Организм совсем разладился, и отказывается выводить шлаки. Жизнь Бен Ладену продлевала мерзкая процедура гемодиализа. К ней приходилось прибегать регулярно, и он научился проводить ее в походных условиях, хотя сначала это казалось безумием.
Когда врачи открыли Бен Ладену картину его дальнейшего существования, он впал в депрессию, и долго не желал ни с кем общаться. По ночам ему виделся навязчивый сон, в котором он терпеливо ждет появления одного из Саудитов. Сказать точно, кого, он не мог. Но во сне твердо знал, что это тот из правителей, кто отверг молодого Бен Ладена и его идеи о распространении ислама среди неверных. Теперь, спустя годы, он обосновался в укрытии и ждет этого Саудита, держа в руках хорошо пристреленную винтовку с оптическим прицелом. Тот выходит на улицу и в группе телохранителей идет к машине. Бен Ладен становится одним целым с винтовкой, из которой стреляет, почти не целясь, а затем с пулей, летящей точно и неотвратимо. Жертва падает, а Бен Ладен бросается наутек. Он бежит изо всех сил на виду у охраны. Но не для того, чтобы скрыться. Он бежит от собственного предсмертного страха, ибо точно знает: пуля охранника его настигнет, и это будет конец. Быстрый, желанный конец избавит его от невыносимых предсмертных мук, которые сулит болезнь.
Наяву сон почти не напоминал о себе. Но он прочно сидел в подсознании, продолжая свою невидимую работу. Бен Ладен часто размышлял над нелегкой, но счастливой долей шахида. Смерть за идеи ислама оборачивалась благосклонностью Аллаха, бессмертием души и вполне комфортными условиями ее пребывания рядом с Творцом. Все чаще Бен Ладен представлял в роли шахида себя. Взгляд его при этом светлел, а тело наполнялось чудотворным бальзамом святости. Боль отступала, и казалось, всего шаг отделяет его от возможности стать пророком; а эту возможность дает человеку только сам Аллах.
– Я этого добьюсь. Шахид умирает мгновенно и поступком своим умиляет Аллаха. Уже несколько лет я умираю каждый миг, но возвращаюсь к жизни, чтобы служить Ему! Я готовлю новых шахидов, и каждый из них с улыбкою на устах готов умереть во славу Аллаха. Услышь меня, о Аллах! Дай мне веру, что я не одинок в служении Тебе.
Человек, взгромоздившийся в кресло перед Мусой Омаром, был вызывающе уродлив. Если приглядеться, каждая часть его лица и тела сама по себе вполне приемлема. Однако он так ими пользуется, что вместе они отталкивают любого, кто не готов к встрече с подобным персонажем. Впрочем, имеющие счастье видеть его регулярно, большой радости не испытывают.
– Азазелло, – представился гость, когда устроился в кресле почти с ногами и положил локти так глубоко на стол, как это позволял его небольшой рост. Впрочем, этот хозяйский жест ему удался. Имея очень короткие ноги, он обладал несоразмерным, почти нормальным туловищем. – Предприниматель. Всегда что-нибудь предпринимаю. ; Он положил перед Мусой визитную карточку и сделал это двумя руками, будто предлагал взглянуть на внушительных размеров диплом. Азазелло считал такой способ знакомства особенно впечатляющим. ; Хотите, покажу, что и как я предпринимаю? – закончил он после паузы, во время которой Муса Омар вертел в руках его визитную карточку, силясь понять, на каком языке она составлена.
Не дожидаясь ответа, Азазелло мгновенно развернул свое кресло, стремглав проехал в нем в угол, где сидел охранник, завладел его автоматом и задним ходом с такой же скоростью вернулся в исходную позицию напротив Мусы.
; Обожаю держать в руках оружие. На досуге я им немного торгую.
Когда Азазелло произнес эти слова, Муса не успел даже вздрогнуть. Его единственный глаз был устремлен на визитную карточку и маневр гостя он воспринял лишь слабым боковым зрением. Охранник оказался проворнее. Выхватив из штанины кинжал, он ринулся на наглого коротышку, желая распороть ему живот. Азазелло не шевельнулся. Он цыкнул зубом и на блатной манер сплюнул в сторону. Охранник подвернул ногу и с диким воем рухнул около кресла. Азазелло потрогал тело ногой и с интонацией советского старшины сказал:
– К строевой не годен, ; и добавил уже по-пуштунски: ; Тело убрать! Охрану заменить!
Дверь тут же открылась, и вошли два могучих талиба, за которыми спокойной деловой походкой следовал Воланд. Талибы уволокли бесчувственное тело, а мессир выказал Мусе Омару свое глубочайшее почтение.
; Вижу, вы успели познакомиться. Это – Азазелло. Я о нем говорил. Большой озорник, но очень полезен. Хорошо обучен и умеет учить других. Никогда не подводит.
Пока мессир говорил, Мусу не покидала идиотская улыбка. Он хотел скрыть за нею охватившую его злобу на позорно уступившего поле боя охранника и на наглого Азазелло. Даже на Воланда, который так правильно исполняет все предписания ислама, что Муса перестал ему верить и готов записать его в шпионы. Это давно предлагает его разведка. На этот раз он больше терпеть не будет. Пусть уносят отсюда ноги! Если способность ходить они сохранят после нашего разговора.
; Вы постоянно говорите о дружеских ко мне чувствах, ; начал Муса, обращаясь к Воланду. ; Безобразная выходка этого наглого человека, ; Муса кивнул в сторону Азазелло, ; которую он устроил на глазах моей охраны, тоже от больших ко мне дружеских чувств? Тот, кого вы изволили назвать озорником, будет строго наказан. А если вы, – Муса ткнул пальцем Воланда в грудь, – не докажете свою лояльность, то наказание ждет и вас.
Муса не успел произнести последние слова, как Азазелло истошно заверещал:
; Мессир, меня будут бить розгами! Вот, он их уже приготовил, – Азазелло подошел к Мусе и стал доставать у него из-за пояса свежесрезанную ивовую лозу, – прячет под плащом. Мессир, не верьте ему! Он не воин, он – палач! На, – Азазелло положил лозу перед Мусой, и, оголив зад, встал на четвереньки, предлагая мулле собственноручно провести экзекуцию, – лупи! Я не умру от позора! Я стану крепче и умнее.
; Не горячитесь! А вы, Азазелло, приведите себя в порядок. На сегодня наказания отменяются! – Воланд изобразил руками нечто похожее на манипуляции со шляпой во время приветствия, адресованного королю. – Ровно неделю, считая с этого момента, управлять здесь буду я. Транслировать мои распоряжения будете вы, – Воланд показал пальцем сначала на Азазелло, а затем на Мусу. – Именно вы оба. Я не ошибся. А теперь перейдем к делу.
Мессир повернулся к столу, приглашая Азазелло и Мусу занять за ним места. Азазелло проворно выполнил приказание. Муса не пошевелился.
; Вы находитесь в моей стране! За мною армия. Меня поддерживает народ! Вы – жалкие интриганы. Меня нельзя запугать. Со мною Аллах! Можете меня убить. Вы на это способны. Ваш озорник, похоже, ничем иным и не занимается. Но подумайте, что ждет вас! Вы будете растерзаны на куски, как только мои бойцы поймут, что случилось.
Муса говорил с таким жаром, что его одежда стала грозно топорщиться. Ему никто не возражал. Мессир сел напротив Азазелло и указал Мусе на место во главе стола.
– Председательствовать будете вы как глава государства, – глядя на Мусу, Воланд сверкнул очами. Перехватив этот взгляд, Муса сразу обмяк, но продолжал стоять. – Хорошо, попытаюсь объяснить вам на пальцах. Во-первых, – Воланд загнул мизинец на левой руке, – у вас нет возможности сопротивляться. Охрану мы заменили. Все военноначальники заняты подготовкой акции, которая произойдет на этой неделе. Во-вторых, вам нет смысла с нами ссориться. Через неделю мы вас покинем, а вы будете жить, как жили, если Аллах останется к вам благосклонным. В-третьих, акция, которая произойдет, превосходит все, о чем вы могли мечтать. Без нас вы бы на это не отважились. А если бы и отважились, то успеха бы не добились. Наконец, в-четвертых, руководить акцией буду я, командовать на месте – Азазелло, а все лавры достанутся вам и вашему спонсору – господину Бен Ладену. Решайте, стоит ли с нами ссориться?
Произнося последнюю фразу, Воланд загнул четвертый – указательный палец, а собранную в кулак руку с оттопыренным вверх большим пальцем протянул мулле Омару под нос. Муса уставился на большой палец, а мессир медленно отвел руку в направлении ожидавшего Мусу председательского кресла и, когда направление руки с этим креслом совпало, разжал кулак, вежливо приглашая Мусу занять его место. Муса охотно подчинился. Он стал разговорчив и доброжелателен.
; Что же привело муллу в состояние покорности? ; мессир с любопытством глядел на главу этого гордого государства, победить которое не удавалось никому. ; Это не могли быть ни наглость Азазелло, ни поражение охранника, ни жесткость самого Воланда. Сопротивление Мусы сломали розги. Их необъяснимое появление у него за поясом он воспринял, как чудо, как знак свыше.
Мир вновь был восстановлен. Последняя фаза сотрудничества началась.
Бен Ладен занимался своим бренным телом, когда к нему ворвался огромного роста талиб, буквально сграбастал в охапку и отнес в машину.
; Велено ехать. Совещание.
Талиб был немногословен. Ехали молча. Унизиться до пререканий с охраной Бен Ладен не мог. Но войдя к Мусе Омару, дал волю своему гневу.
; Кто приказал так со мной обращаться? Я у вас что – пленник?
; Нет, – ответил мессир, – вы наш главный компаньон.
– Наш уважаемый гость только что объявил на неделю военное положение и назначил себя диктатором, – Муса произнес это с легким сарказмом, но с нескрываемым восхищением. – Командовать будет он, а все лавры и всю ответственность оставляет нам. Вы согласны? – Муса указал ладонью на Бен Ладена, к которому вопрос и относился. – Моего согласия никто не спросил.
Воланд вмешался в разговор только после того, как ощутил на себе вопросительный взгляд Бен Ладена. Его большие и кроткие глаза смотрели на мессира укоризненно и недоверчиво. «Он уже святой и вот-вот станет пророком. Если проживет хотя бы год», – подумал про себя Воланд, а вслух произнес:
– Муса Омар прав. Всю неделю будет действовать военное положение. Мои воспитанники обеспечат беспрекословное подчинение моим распоряжением. С вашей стороны я жду полного понимания и содействия. То, что мне удалось с вашей помощью создать, уникально. Провалить операцию я никому не позволю. Она войдет в Историю. О вас будут говорить и современники, и потомки. Кто-то будет вас проклинать, а кто-то – восхищаться блестящей организацией дела и мужеством исполнителей. Через неделю я вас покину. Все, что я успел создать, включая профессиональных и хорошо обученных боевиков, тонны оборудования и снаряжения, я оставляю вам. И это несмотря на просьбы моего доблестного коллеги, ; Воланд кивнул в сторону Азазелло, ; имеющего склонность приторговывать оружием. Муса Омар с моими доводами согласился. Очередь за вами, уважаемый господин Бен Ладен.
Выдержав паузу, Бен Ладен кивнул, кротко опустив свои карие глаза, большие и выпуклые. Он не был столь горяч и прыток, как молодой мулла. Опыт не позволил возражать противнику (или партнеру – сказать наверняка, кому, Бен Ладен не мог), когда преимущество и сила находятся на стороне последнего. Со временем будет видно. А пока разумнее покориться. К тому же есть шанс, что Воланд говорит правду. Долго держать такой народ в руках ему не под силу.
Дальше начались бесконечные детали. Однако весь план операции доложен на совещании не был. Воланд говорил о больших лайнерах, пилотах и о тех целях, которые предстоит поразить. Ни время, ни место не назывались. Бен Ладен был в недоумении. Сеть, которую он создавал с таким тщанием и трудом, которая охватывала весь мир, используется посторонним человеком как своя, а он – ее владелец – ничего об этом не знает. Но и на этот раз он промолчал. Если Воланд не врет, то так и должно быть. Рисковать успехом дела из-за утечки информации нельзя.
Совещание закончилось заполночь. Все разошлись утомленные, но с надеждой на успех. По дороге к себе Воланд продолжал растирать суставы ладони, мерно приговаривая себе под нос:
– Сорока-воровка кашу заварила. Деток накормила…, – и почему-то добавил: – Полетели, полетели… И на башни сели! Ладушки.
33. Хасиды в Москве
Когда Перл Азар появлялся дома, он оказывался, наконец в том милом его сердцу мире, где все вызывает умиление. И всегда беременная Роза, которой беременность особо не мешала быть проворной хозяйкой и домоправительницей. И почти дюжина весело озабоченных детишек, с пеленок стремящихся начать самостоятельную жизнь.
– Боже, какие они умные, – Перл поражался своим детям, – и какое счастье, что не все они станут раввинами. Просто жалко эту замечательную профессию, которую они могли бы легко девальвировать.
Перл Азар был главным раввином СНГ, хотя объяснить, почему он занимал эту должность, не умел. Впрочем, никто ему не возражал, и он сохранил ее за собой. Прежде всего, потому, что целиком отдавал себя служению и понимал смысл этого подвижничества. Еще и потому, что быть раввином – его призвание. Он делал это легко, не напрягаясь и не переводя дух. А когда он проводил первые пасхальные сейдеры в Москве, то делал это почти играючи, объясняя невежественным русским евреям каждый момент веками выверенного первого пасхального ритуала.
Перл приехал в Россию из США, чтобы дать новую жизнь российским хасидам, которых когда-то объединило любавическое движение.
Именно хасиды глянулись второму президенту России в качестве евреев. Он появляется на фоне Перл Азара, прослывшего главным раввином СНГ, хотя возглавлял он при этом весьма своеобразную, имеющую истоки в России ветвь иудаизма – любавическое движение хасидов. Сам Перл Азар появился в России уже после кончины Седьмого Любавического ребе, которого большевики выдворили из Советского Союза в конце двадцатых, отобрав ценнейшую библиотеку, собранную всеми любавическими ребе со времен Екатерины П. Хорошо, не расстреляли. А намеревались. Помогли заступники.
В 90-м году хасиды высадили в Россию десант. Это было похоже на штурм, предпринятый малыми силами спецназа. Морозным ноябрьским утром хасиды во главе с легендарной женщиной Ириной Ириной (она уже много лет возглавляет Еврейский государственный университет в Москве, который своей неуемной энергией и создала)прорвались к ЕБН. Они объяснили ему, какую важную роль в современном мире играют хасиды, вечно изучающие Каббалу и продвигающие учение великого философа 13 века из Кордовы Маймонида по прозвищу Рамбам. Последние аргументы произвели на первого российского Президента особое впечатление: Рамбам и 13 век в Кордове(!). Президент распорядился: любавичей при МИДе аккредитовать, дом Маймонида в Москве – открыть, хасидам – помогать.
Так это было или хасиды кое-что добавили от себя, точно не известно. Но уже к полудню, а это была пятница, регистрация в МИДе как бы состоялась, и окрыленные успехом хасиды ринулись к Гавриилу Попову, ибо дом Маймонида надо было открывать в Москве. Трое крупных ребят в характерных хасидских одеждах – длинных черных лапсердаках и таких же по цвету шляпах в сопровождении той же Ирины Ириной требовали немедленного приема у главы города. Один – главный хасидский раввин Канады. Другой – главный хасидский раввин США. По-русски говорил третий – Изя Коган. Он уже давно жил в Израиле, а до этого был офицером советского подводного флота, и в таком своем качестве решил строго соблюдать все религиозные обряды иудаизма по самым строгим канонам. Изю не могло остановить ничто. Ни отсутствие хотя бы элементарных условий, ни возмущение начальства, ни насмешки товарищей. Изя решил посвятить себя Богу и, судя по всему, не лукавил. Он преодолел все, и со временем оказался в земле Обетованной. Ему хотелось быть раввином, но не было нужного образования. Все-таки Изя нашел себе занятие по душе, получив квалификацию служителя культа, которому дозволено делать мальчикам обрезание.
Как-то, после организованной с его участием поездки белорусских детей–чернобыльцев в Израиль, Изя с восторгом говорил о незабываемом общении с этими замечательными детишками.
– Это нельзя просто понять. Это надо видеть. Когда мальчики день за днем изучают историю Израиля и историю еврейского народа. Когда они слушают твои рассказы, глядя на тебя широко раскрытыми глазами и, держа губы сомкнутыми – им сказали, что настоящие еврейские дети, когда слушают, не открывают рот, – уже можно умереть от счастья. А теперь представьте себе, что спустя три недели этот светящийся изнутри мальчик подходит к тебе, кладет свою руку на твой локоть и говорит: «Дядя Изя, я хочу, чтобы вы сделали мне обрезание. Я буду настоящим евреем.» Я не мог вздохнуть от волнения. Это было выше всего, что я в жизни успел пережить. А я видел немало. Как он ждал этого святого момента! Когда я прижал оттянутую слегка кожицу специальной прищепкой и быстро провел острой бритвой, обрезав лишнее, он даже не моргнул. Мальчик светился от счастья. Я был горд им и собою, как никогда.
Этот трогательный рассказ вовсе не лишает Изю свойственного ему настоящего мужского героизма. Он не раз демонстрировал решительность, находчивость и смелость на деле. В том же духе солдата он воспитал сына, который бесстрашно вынес из Еврейского центра заложенную злоумышленником бомбу, и тем самым предотвратил серьезный ущерб, который возник бы надумай пиротехники взрывать ее в помещении. Именно потому, что Изя слыл личностью героической, Седьмой Любавический ребе послал Изю со своим посольством в Москву добывать конфискованную когда-то библиотеку священных книг, многие из которых были рукописными.
Попов в тот знаменательный день делегацию победоносных хасидов не принял. Просто не стал, оставив решение аппарату. Тогда первый его помощник, которого позднее будут звать Борода, позвонил в Институт, расположенный на другой стороне Тверской, на улице Немировича–Данченко и попросил помочь в решении вопроса, который ставят три раввина в черном и женщина с ними. Хасидам дали сопровождающего, и в таком составе все ввалились в кабинет директора Института.
Рассказ об официальном продвижении хасидских дел в России был повторен с темпераментом, способным растопить засыпавший город снег в километровом радиусе. Рефрен был один: Дом Маймонида в Москве должен быть открыт. Таково веление времени. Такова воля российского президента. Этого же хочет Бог, поделившийся своими чаяниями с Седьмым Любавическим Ребе, вынужденно живущим не в России, а в Бруклине. Вот его дом.
Демонстрация фотографии особняка, весьма внушительных размеров, стала последним аргументом, подтверждающим достоверность и значимость сказанного и происходящего. На вопрос, неожиданно заданный в лоб: «Что вам надо, чтобы положить начало Дому Маймонида в Москве?», – гости ответили горячо и не размышляя: «Такой кабинет, как этот.»
У директора Института отлегло от сердца. Размер бедствия был определен, и оказался в компетенции тех, к кому хасидов привели. Поэтому следующий вопрос, хотя и был задан язвительным тоном, никакой угрозы уже не таил: «И когда вы рассчитывали это осуществить?»
Ответ все-таки превзошел ожидания: «Сегодня пятница. Уже стемнело. Через час наступит суббота. Нужно успеть подготовить помещение к молитве.»
Спустя 10 минут хасидам открыли «такой кабинет, как этот» на этом же этаже. Даже прилично по тем временам обставленный офисной мебелью. Они прибили к косяку входной двери мезузу – удлиненную серебреную коробочку с молитвой внутри, поставили в шкаф священные книги и начали истово молиться, снимая все происходящее на телекамеру. Как потом выяснилось, съемка предназначалась Седьмому Любавическому Ребе в качестве отчета. И Ребе смотрел ее несколько раз со слезами на глазах. Он послал всем работникам Института благословение, а к Пасхе каждый год, пока был жив, присылал по две огромные коробки вкусной мацы, чтобы хватило всем, кому она нравится, независимо от национальности и вероисповедания.
Так появились в Москве в 1990 году хасиды из Любавического движения. А появившись, начали непримиримый поход за хранящейся в Ленинской библиотеке в мешках, даже не разобранных и с не описанным содержимым легендарной библиотекой Седьмого Любавического Ребе. Борьба шла с переменным успехом. Кто-то обещал помочь, но делал при этом нечто противоположное. Тэтчер писала Горбачеву, и Горбачев проникся. С ним разговаривал президент США. Горбачев проникся еще сильнее. В качестве ответного жеста хасиды обещали собрать на ремонт Румянцевского особняка 100 млн. долларов. Вопрос продолжал буксовать. Твердую позицию занял тогда Швыдкой – он был заместителем министра культуры, именно он должен был по статусу принять окончательное решение. Швыдкой упорно говорил «Нет! Это национальное достояние Советского Союза. Мы не можем так запросто решать вопрос о реституции. Только начни – не остановишься.»
Пришел к хасидам шустрый молодой человек из первых возникших тогда охранных структур и предложил свои услуги. Он разыскал в Ленинке библиотеку Седьмого Любавического Ребе и для доказательства пару книг прихватил с собой.
– Книги лежат в мешках, – утверждал розовощекий юноша, – Их можно постепенно все перетаскать. Много, конечно. Но если очень надо, то можно. Так будет проще. Хватятся не скоро. У них такого добра полно. Руки не доходят. Да и платят им гроши.
Бедные хасиды все поняли и пришли в ужас. От услуг молодого радикала отказались, хотя принесенные им книги некоторое время подержали у себя, согреваясь их теплом. Объяснили ему все так: «Бог сказал Ребе, а Ребе наказал нам: Книги должны вернуть те, кто их взял, и так, как их взяли. Их нельзя ни украсть, ни купить. Их должен получить тот, кому они принадлежат по праву. Это больше важно для России. Чтобы она могла себя уважать.» Как показали дальнейшие события, изучение Каббалы практических знаний советской действительности не прибавляет. Поэтому книги остались в России как ее национальное достояние. Но по национальности это национальное достояние было еврейским. Поэтому его и отдали евреям. Только тем, кому они менее всего были понятны и нужны. Но в тот момент именно те евреи были ближе к власти. Были своими, домашними и вполне респектабельного вида евреями. А не какими-то хасидами, сам вид которых заставляет усомниться в их принадлежности к нынешним временам.
Надо сказать, что в Израиле к хасидам относятся без особого восторга. Их считают излишне экстравагантными и воинственными, склонными все сводить к стычке с врагом. Но более всего раздражает израильтян стремление хасидов заниматься исключительно своей Каббалой, размышлять о том, о сем, их вечная готовность к протестам и социальным поступкам. «Они не хотят нормально работать. А мы, чтобы выжить, должны много и целенаправленно трудиться.» Хасиды составляют часть тех ортодоксальных иудеев, что делают бизнес на религиозной политике.
Хасиды Канады и США иные. Они объединяют значительную часть выходцев из России и других стран Восточной Европы. Сегодня это весьма богатая прослойка североамериканского общества.
Когда в Москву приехал Перл Азар, в городе уже существовали две хасидские синагоги: одна – на пересечении Большой и Малой Бронных, другая – в Марьиной Роще. Перл Азар оказался талантливым организатором. Появились хасидские школы, детские сады, печатные издания. Постепенно хасид Перл Азар стал авторитетным лидером евреев, оправдывая на деле титул главного раввина СНГ, хотя вначале казалось, что он попросту его себе присвоил.
34. Рекогносцировка на местности
Почему Азазелло выбрал Брайтон Бич? Аргументов «за» можно привести много. Ему нужен был отчаянный помощник, который слабо знаком со здешними порядками и потому бесстрашно выполнит его, вообще-то, не очень сложное поручение. Впрочем, это сегодня оно выглядит безобидным. Завтра содрогнется мир. Азазелло зашел в местный универсам и отправился в отдел женского белья. Он вспомнил что-то из объяснений психологов, которые утверждали, что для исполнения злодейских замыслов лучше подходят сексуальные извращенцы.
– Вот мы и найдем здесь достойного фетишиста из России.
Когда эмигрант становится иммигрантом, он меняется до неузнаваемости. Раньше он говорил по-русски, не очень думая о том, правильно пользуется языком или нет. Теперь – другое дело. Его английский безнадежно плох. На это ему указывают несколько раз в день. Может ли после этого он признаться, что на самом деле не говорите ни на одном языке?
– Да, мой английский, увы, плох. Но уж по-русски я говорю как надо! – так скажет о себе любой выходец из России.
Он пришел в магазин за парой носков. Заметьте: товар один, а предметов – два. Но ему захотелось купить еще и пару трусов. Это сколько? Двое трусов или одни трусы? Если «пара» означает наличие отверстий для двух конечностей, то это – одни трусы. Правда, такие же отверстия есть у маек, но нам не приходит в голову называть из-за этого одну майку парой. Почему же так обстоит дело с трусами? Наверное, трусы – это языковая коллизия. По крайней мере, для иммигранта.
Соломон Шапиро – один из новых русских на Брайтон Бич. Нет, не тот новый русский, что разбрасывает розеткой пальцы и носит вишневый пиджак. Это был просто недавний иммигрант с Украины, которую здесь все еще считали Россией. Уже в самолете Соломон Шапиро представлялся как Саймон Шепайро. А теперь, окончательно сроднившись со своим новым именем, он зашел в местный супермаркет. Именно в тот, куда минутой раньше вошел Азазелло.
Почему-то Саймон сразу оказался в зале женского белья, где увидел ажурные трусики небывалой конструкции. Их можно было никогда не снимать. Саймон был поражен в самое сердце. И это несмотря на мудрость его имени и все исторические достоинства фамилии.
Саймон был из Одессы. И когда его спрашивали, где он в Одессе живет, Саймон объяснял так. «Встаньте у памятника Ришелье и идите вслед за потоком машин навстречу линии его взгляда. Когда вы пройдете два квартала, сверните налево и пройдите еще три. Теперь перед вами тот квартал, что надо. Найдите дом 7. Встаньте за 15 метров от парадного и громко зовите: Рабинович! Все окна откроются. И только одно окно останется закрытым. Там живу я – Шапиро.»
Это было раньше. До. А теперь Саймон взял пару ажурных трусиков, которые женщина могла бы никогда не снимать, и затрусил в примерочную, где тут же стал их надевать. Заметьте, на этот раз Саймон решил, что пара трусиков – это два предмета. Он взял их разных цветов. В этот момент его заметил Азазелло и более не спускал с него глаз.
Если бы вы видели глаза двух очаровательных мулаток, наблюдавших в зале женского белья за порядком. Их глаза горели ярким и озорным пламенем. Они неотрывно следили сначала за стоптанными ботинками Саймона, затем за его не очень свежими носками, через которые брюки были протянуты вниз вместе с надетыми на Саймона семейными трусами из когда-то синего сатина. Наступал кульминационный момент: носки неуверенно продолжали топтаться на коврике в поисках именно тех отверстий в трусиках, куда следовало просовывать ноги. Поскольку носки были несвежие, через них не столь уверенно прощупывалась тонкая материя ажурного белья, и Саймон дважды ошибся, избрав сначала большее, а затем меньшее из неверных отверстий. Приходилось начинать сначала.
К двум мулаткам присоединились покупатели. Открыв рты и давясь смехом, они наблюдали за манипуляциями носков. Когда обе пары ажурных творений Саймон сумел водрузить на себя, он ловко выпростал из-за ширмы брюки. При этом он на миг предстал перед женщинами в облике Пана, которому удалось отрастить копыта размером в хорошую ступню. Это не означало, что природа осталась равнодушной к остальным достоинствам мужского тела. Некоторые из них теснились, стянутые плотной тканью двух пар женских трусиков, и рвались наружу, не скрывая своего недовольства неожиданно возникшими ограничениями. Саймон взглянул на оторопевших зрительниц, ловко натянул брюки и вставил ноги в то, что было ему обувью еще в России. Затем Саймон вдруг застыл, ошалело выглядывая из-за ширмы и прыгая нестойким взглядом по лицам собравшихся вокруг женщин. Потом взгляд его стал отрешенным, глаза закатились, и через несколько секунд Саймон решительно покинул укрытие.
Две мулатки только и ждали этого момента. Поймать воришку было высшей доблестью в их работе. Они кликнули огромного чернокожего охранника и повели еще не пришедшего в себя Саймона в то помещение, где полагалось выяснять отношения с такими, как он. Одна мулатка шла сзади и несла двумя пальчиками, брезгливо оттопырив остальные, собственные трусы Саймона, истертые в шагу до прозрачности. Саймон забыл их на крюке в кабинке.
События развивались столь стремительно, что Азазелло лишь успел шепнуть ошалевшему одесситу по-русски:
– Не дрейфь, Соломон! Я тебе помогу. У тебя будет классный адвокат.
Оглянувшись на этот голос и завидев того, кому он принадлежал, плененный мулатками Саймон перепугался еще больше.
Уже через час Саймон Шепайро понуро стоял перед судьей. Мулатка должна была против него свидетельствовать. Здесь же были судебный переводчик, Азазелло и адвокат, которым по просьбе Азазелло успела снабдить Саймона еврейская община. Перед судьей лежали изобличающие Саймона свидетельства и улики. Уликами были три пары трусов, и на этот раз это было ровно три предмета. Два из них Саймон пытался похитить, а третий, законно ему принадлежавший, оставил на месте преступления.
Проглядев бумаги и бросив короткий и брезгливый взгляд на вещественные доказательства, судья стукнул по столу молотком, открывая предварительные слушания по делу.
; Вы – Саймон Шепайро? – спросил он строго.
; Да, ; ответил Саймон.
; Назовите себя, ; потребовал судья. И переводчик сказал это по-русски.
Саймон не понимал, что от него хотят, и быстро переводил взгляд с переводчика на адвоката и обратно, как бы ища поддержки. Все молчали. Наконец, Саймон решился:
; Ну, что? Здравствуйте, я ваша тетя. Вы же сказали ; Саймон Шепайро. Значит я ; Саймон Шепайро.
Тут стало ясно, что переводчик учил русский в одном из ближайших университетов, а в России никогда не был. Он перевел судье слова Саймона так:
; Ваша честь, подсудимый с вами здоровается и утверждает, что состоит с вами в родственной связи. При этом он неверно употребляет половозрастные характеристики родства, указывая на невозможное. Он согласен, что является Саймоном Шепайро.
; Скажите, кто ваши родители.
; Моя мама всю жизнь мечтала увидеть меня здесь. Если бы она была жива, то ликовала бы от счастья. И непременно поделилась бы радостью с отцом. Но я его ни разу не видел.
; Подсудимый говорит, что он рос без отца. А его мать была настоящей американской патриоткой. Она всегда мечтала, чтобы ее сын жил в Америке.
; Попрошу представителя магазина изложить суть дела.
Встала женщина-администратор и указала на очаровательную мулатку:
; Она видела все с начала и до конца.
Мулатка подошла к судье. Пообещала говорить правду и только правду. И изложила событие в деталях и со всеми подробностями.
; Саймон Шепайро, у вас есть вопросы? Вы хотите что-либо поправить, добавить или пояснить? Нет. Тогда скажите, зачем вы взяли эти трусы?
; Нужны мне были эти трусы, ; произнес Саймон с характерной интонацией, слегка растягивая первое слово.
; Он утверждает, что эти трусы были ему очень нужны, ; пояснил переводчик.
; Вы фактически предприняли попытку похитить эти трусы из магазина. Вы понимаете, в чем вас обвиняют?
; Смерть охота была красть.
; Он говорит, что на охоте произошел несчастный случай со смертельным исходом, и это стало побудительным мотивом его поступка.
; Вы испытываете угрызения совести?
; Имел я вашу совесть вместе с угрызениями.
; Он говорит, что будь он на вашем месте, то испытывал бы мучительные угрызения совести от сострадания.
; Я в ваших советах не нуждаюсь. У адвоката есть вопросы?
; Ваша честь, у меня есть вопрос к девушке, которая наблюдала за порядком в зале. Вы видели, как мой подзащитный взял трусы?
; Да, видела.
; Он их пытался спрятать или нес в примерочную кабинку открыто?
; Он нес их открыто.
; Вас удивил его поступок?
; Да, в этом было что-то необычное.
; Почему вы не остановили его сразу?
; Я хотела посмотреть, что будет дальше, и убедиться, что он их украдет.
; Когда подзащитный находился в кабинке, он видел, что вы за ним наблюдаете?
; Да, он дважды выглядывал, и мы встретились с ним взглядом. Один раз он даже подмигнул мне.
; Спасибо. Ваша честь, у меня вопросы к подзащитному.
; Пожалуйста, задавайте.
; Скажите, Саймон, когда вы пошли с трусами в кабинку, вы заметили, что девушки за вами наблюдают?
; Конечно, заметил. В их глазах был интерес, и я захотел удовлетворить их любопытство.
; Вы подтверждаете все, что сказала здесь девушка из магазина?
; Да, это правда.
; Ваша честь, я прошу разрешения обратиться к суду и объяснить свое понимание произошедшего.
; Пожалуйста.
; Ваша честь, здесь нет попытки украсть принадлежащие магазину трусы, ибо не было попытки тайно их присвоить. Наоборот, все делалось открыто. И при молчаливом одобрении со стороны работниц магазина, которые приняли участие в предложенной им со стороны моего клиента сексуальной игре. Заметьте, ваша честь, что игра эта велась деликатно, оскорбления общественных устоев не произошло. Сотрудницы магазина и покупатели с интересом наблюдали за поведением подзащитного.
; Допустим, что это так. Но что же, по-вашему, произошло с трусами? Разве они не были подсудимым присвоены?
; Ваша честь! Трусы не были присвоены, хотя мой подзащитный находился в них в момент задержания. Они были неправомерным образом использованы. Возьмите их в руки и рассмотрите внимательно. Моего подзащитного, когда он надел эти трусы, постиг сильнейший оргазм, следы которого хорошо вам видны. Я прошу суд изучить вещественные доказательства. Ваша честь, поведение моего подзащитного было спровоцировано той обстановкой интима, которую создали работницы в отделе женского белья, а также вниманием к мужчине, который этот отдел посетил. Такая обстановка есть своего рода реклама, и она увеличивает объем продаж. Попадающие в отдел мужчины ощущают царящую здесь магию и делают своим дамам покупки часто совершенно не нужные. Теперь, Ваша честь, если вы позволите, я предложу суду освободить моего подзащитного от ответственности. Если подходить формально, он нанес магазину ущерб, равный стоимости использованных им трусов. Но одновременно мой подзащитный совершил яркую рекламную акцию, которая приведет к росту продаж. Если бы между моим подзащитным и магазином существовали договорные отношения, то подобная акция была бы щедро оплачена. Однако таких отношений нет. Поэтому я предлагаю: во-первых, снять с моего подзащитного все обвинения, во-вторых, отдать ему предметы, фигурирующие на суде в качестве вещественных доказательств. Один из них принадлежит ему по праву. А два других послужили реквизитом предпринятой в интересах магазина рекламной акции.
; Слово имеет представитель обвиняющей стороны.
; Ваша честь, ; представитель администрации встала и начала речь. ; Позиция защиты основана не на сути дела, а на казуистическом толковании фактов. Я продолжаю настаивать на возбуждении дела, но готова согласиться на его перевод в разряд административных нарушений. С тем, чтобы вынести решение немедленно и ограничиться штрафом, возмещающим понесенный нами материальный и моральный ущерб.
; Прения прекращены, ;сказал судья, строго глядя на присутствующих. И затем объявил вердикт:
; В действиях Саймона Шепайро суд не обнаружил признаков деяния, соответствующих предъявленному обвинению. Вместе с тем, его действия провоцируют общественную мораль, понижая уровень терпимости к публичным поступкам. Такое обвинение ему не предъявлено. Это объясняется тем, что подобное поведение Шепайро, в свою очередь, спровоцировано администрацией, которая неразборчива в средствах, когда дело касается увеличения прибыли. Постановляю: В возбуждении дела против Саймона Шепайро отказать. Вещественные доказательства передать Саймону Шепайро. Слушание по делу закрыто.
Последние слова судья подкрепил ударом молотка.
Саймон Шепайро шел туда, где теперь был его временный дом. Он держал в руках вещественные доказательства, и все еще пытался понять, сколько он приобрел пар ; одну или две.
Здесь его и нагнал Азазелло.
; Простите, любезный, что тревожу вас после таких переживаний. Поскольку я принял участие в вашем освобождении, приглашаю вас на ланч в одно из самых замечательных мест Нью-Йорка. Смею заверить, что завтра вы поймете всю уникальность сегодняшнего посещения. А трусики мы положим в пакет. Вот так.
Азазелло раскрыл большой полиэтиленовый пакет из престижного магазина и Саймон торжественно опустил туда трусы. Все три предмета.
; Это не все. Прежде, чем отправиться на ланч, нам придется принять подобающий случаю вид, ; с этими словами Азазелло увлек Саймана в огромный магазин мужской одежды.
Из магазина оба вышли похорошевшими и обновленными. Они не только приоделись, но успели побывать у парикмахера-визажиста, который придал этим двум бродягам вполне цивилизованный вид. Можно было отправляться в эксклюзивное место, не привлекая к себе лишнего внимания и не вызывая подозрений.
; Ты успел побывать в Башнях-Близнецах? ; спросил своего попутчика Азазелло.
; Нет, я еще нигде не был, ; признался Саймон. ; Да и лишних денег у меня нет.
; Тогда пошли! Не пожалеешь.
Азазелло остановил такси и они пустились в нелегкий путь по трассам Нью-Йорка, которые в это время сплошь забиты автомобилями.
; Смотри, ; Азазелло показал рукой на Близнецов. ; Они самые высокие в Америке. И мы сейчас увидим с этой высоты весь город. А заодно и поедим. Обещаю тебе ; мы опробуем кухню в каждой из них.
В ресторане было чопорно и красиво. Но к окну Саймон прилип около туалета.
; Здорово, да? ; подзадорил его Азазелло. ; Хочешь, мы оставим здесь о себе память? Вот, смотри, ; Азазелло достал откуда-то небольшую пластину с красиво выгравированным на ней узором. ; Мы напишем на ней: «Саймон и Азазелло были здесь 10 сентября 2001 года.» Вот так, ; Азазелло слегка поскреб пластину и на ней выступила эта надпись. ; А теперь просунь руку сюда и приклей пластину к зданию снаружи. Вот так.
Оба были чрезвычайно довольны содеянным.
; Теперь нас ждет вторая башня. Пошли!
Азазелло почти сгробастал Саймона в охапку и поволок к лифту.
Вторая акция прошла столь же успешно. Никто ничего не заподозрил. Друзья, чуть пошатываясь от вина, еды и впечатлений, вышли на улицу.
Обе пластины были активизированы следующим утром, ровно в 8 часов по нью-йоркскому времени. Это были маяки для автопилотов.
35. В небе над Манхеттеном
Был обычный день начала осени. Еще тепло, но уже не лето. Земля родила все, что сумела за этот год, и теперь готовится к отдыху. Укрывшись снегом, она пройдет полосу оцепенения и, обогатившись останками зеленой роскоши, напитав себя влагой, войдет в новый цикл плодородия. Но это будет потом. А сейчас Бегемот и Коровьев сидят у телевизора и пьют кофе. У англичан это был бы «файв о клок». Здесь, в России – пять часов по полудни.
Коровьев нервничает, тянется к телевизору. Бегемот его останавливает.
– Ты всегда жаждешь информации. А что в ней толку? Один соблазн. Герострат мечтал об известности. И обрел ее, спалив храм. Но сначала это была известность среди сограждан. Всемирной она стала с появлением книгопечатания. Да и то лишь среди людей образованных. Другое дело ТВ. Это настоящий соблазн. Именно ТВ превращает терроризм в живую акцию, в перформанс. Таинство смерти всегда притягательно. Посредством ТВ оно приобретает особый привкус безмерной гордости, преодолевающей страх. Хочешь убедиться в этом? Тогда вруби эту игрушку и смотри. – Бегемот отхлебнул свой кофе, наполовину из сливок, и продолжал: – А ты сам, Коровьев, не страдаешь комплексом супермена? А то вполне подошел бы кандидатом в террористы. Реальным камикадзе ты не станешь. Это – участь немногих и не таких, как мы. Зато будешь смотреть ТВ с чувством причастности к происходящему. Кроме терактов, в последнее время ничего серьезного и не происходит.
Коровьев не отвечал. Пусть себе философствует. Его все равно не исправишь. Отхлебнув очередной глоток, Коровьев включил ТВ.
Он и Бегемот – оба сразу же были вовлечены в водоворот переживаний, охвативших весь мир.
Было 11 сентября 2001 года. Планета, население которой испытывает по отношению к США не самые добрые чувства, в сладком ужасе застыла перед экранами ТВ. Первая из двух нью-йоркских башен-близнецов горит. Приближается самолет, строго выдерживая угол атаки. Камера работает с точки, откуда второй башни не видно. Ее заслоняет первая. Самолет скрывается за ней, он вот-вот должен показаться, облетев башни сзади. Задержка в доли секунды, но ясно, что самолета уже не будет. Огромный сноп огня вырывается там, где должен был показаться самолет. Какой накал драматизма! Какой великолепный перформанс! Разве можно нечто подобное увидеть в жизни? Неопытные, специально отобранные и целенаправленно обученные души, испытывающие предсмертный восторг от творимого ими злодейства.
Бегемот мысленно перенес себя в салон авиалайнера в последние мгновения его смертельного полета. Ужас охватил пассажиров? Или они так ничего и не поняли? Просто летят куда-то после захвата. Правда, команда, кажется, заменена. Этого при других захватах не случалось. Но пока летим…
А теперь в кабину! Заменивший пилота камикадзе не был асом. Асов мало. Они наперечет. Для пилота-смертника все, что он делал в небе над Нью-Йорком, было высшим напряжением его профессиональных возможностей в последний миг жизни.
Коровьев и Бегемот воспринимали происходящее на экране молча.
Коровьев понимал, что все это – дело рук мессира, и что один лишь Азазелло, обладая необходимым присутствием духа, способен сделать все хладнокровно и безошибочно. Поэтому мессир, скорее всего, именно ему поручил руководство такой операцией. Представив, какое напряжение испытывает сейчас Азазелло, Коровьв покрылся испариной.
Азазелло был единственным на Земле существом, с которым Коровьев ощущал неразрывную духовную связь, и за судьбу которого искренне переживал. Объединила их и людская молва, объявив одного – более инфантильного – ангелом смерти, а другого, взрывного и необузданного – ангелом войны. Коровьев волновался не за жизнь своего, как сказали бы грузины, меджнуна. Бессмертные о смерти не думают. У них иные страхи. Для каждого из команды мессира не было худшей участи, чем попасть в немилость к своему повелителю. Мессир мог и виду не подать, но они знали, когда он был ими недоволен, и считали это самым большим личным горем. Страх оказаться несостоятельным и сорвать операцию, в которую мессир вложил душу, эмоционально был сильнее страха перед смертью, который испытывает обычный человек.
Коровьев сосредоточил все данное ему Природой могущество и мысленно перенесся в Манхеттен, где число наступивших мгновенно смертей объективно требовало его участия. Впрочем, они с Азазелло разделили сферы влияния и договорились о взаимозаменяемости. Поэтому обычные военные операции Коровьев не сопровождал. Но здесь одномоментный урожай его подопечных был особенно богатым. Мессиру следовало предупредить его заранее, а не делать из своей затеи тайну. Все названные причины заставили Коровьева, телесно оставаясь рядом с Бегемотом, отправить свой фантом туда, где Азазелло совершал свой исторический подвиг.
Азазелло сидел а дешевом кафе на окраине Нью-Йорка. Только что он покинул самолет, картинно врезавшийся во вторую из атакованных башен. В самолете, конечно, был не он, а его фантом. Работа посредством фантома требует особых усилий. Проще всего сделать все своими руками, сгореть, как и положено всему телесному, а затем пройти длительный процесс восстановления. Но мессир подвиги запретил, сказав, что средневековье давно закончилось, и успеть за событиями сегодняшнего дня может лишь тот, кто времени на лечение не тратит. А чтобы ради спасения в безнадежной ситуации не приносить себя в жертву, надо работать головой, и возникновения таких ситуаций не допускать. Работать головой Азазелло не любил, так как не привык. Он добивался всего благодаря большому напряжению сил. «Сила есть – ума не надо», – посмеивался над ним мессир, который о других нередко судил по себе. Ему иной раз шаг сделать лень. Так он норовит заменить физические операции мыслительными. А у Азазелло это выходило с трудом.
Теперь, кажется, основное позади. Можно собраться, то есть ликвидировать фантом, и отдохнуть. Спасательные работы, опознания, похороны – это все будет позднее. Да и люди многое умеют сами. Прежняя опека в таких делах им уже не требуется. Азазелло потянулся, испытывая после содеянного одновременно и удовлетворение, и облегчение. Заказал аперитив, кофе и миндаль. В этот момент он увидел перед собой кого-то, напоминающего Коровьева.
– Ты кто? – спросил Азазелло так резко, что не знакомый с его привычками человек начал бы вибрировать от неожиданности. На этот раз обычного эффекта не последовало. – Значит, ты и есть Коровьев, – заключил измученный нечеловеческим напряжением Азазелло.
Он не сразу понял, что перед ним не Коровьев, а фантом Коровьева. Впрочем, это было даже приятнее. Мало ли что могло занести живого Коровьева в Манхеттен. А вот появление фантома говорило о многом. Его меджнун был так сильно встревожен, что прибег к редкой и нелегкой процедуре изготовления и отправки фантома.
Встреча была трогательной, но вполне мирной и безобидной.
– Единственное, чего сейчас хочу – Азазелло положил руку на плечо Коровьеву – снега из сливочного мороженного, и чтобы падал прямо в рот. Но ты подожди, не торопись исполнять. Есть еще одно условие. Чтобы тот снег, что в рот не попадет, оставался обычным снегом и ничего вокруг не пачкал, а превращался в обыкновенную воду. Здорово я закрутил? Ни один колдун не справится.
– Чудак ты мой недоразвитый, – сказал фантом Коровьева, – нет ничего проще даже для начинающего колдуна. Смотри, пробуй и наслаждайся.
Азазелло неожиданно оказался в эпицентре небольшой метели, которая кружила вокруг него так, точно примерялась, сможет ли его унести. Он открывал рот и ловил снежинки, которые тут же уплотнялись и, толпясь у раскрытых губ, торопились пробраться к цели раньше других.
– А почему ты сделал его с клубникой? – прошепелявил Азазелло, с трудом справляясь с набившимся в рот мороженным. – Я же не просил.
– До чего же ты наивен. И совсем забыл основы колдовства. Не на мороженное мое колдовство распространяется, а на тебя. Ты сам создал для себя те ощущения, которым теперь радуешься. Я же помог тебе сначала извлечь их из подсознания, а затем поверить, что на самом деле все происходит именно так, как тебе хочется. Ты хотел клубнички, но не признался себе в этом. Поэтому и получил клубнику, да не ту. Хочешь получать удовольствие от колдовства, выражайся точнее и не лукавь. Хотя бы с самим собой.
Оба расхохотались.
– Ты, как всегда, прав. Я бы не отказался от сладкой клубнички. Помоложе и погорячее. И еще – хочу экзотики, такого, что больше нигде не найдешь.
– Сделаем, – Коровьев избрал интонацию услужливого полового из русского борделя начала прошлого века. – Клубничка в образе цыганки, – он протянул руку в направлении соседнего столика, где одиноко коротала часы черноокая красавица в ожидании клиентов. – Экзотика тоже будет. Обрати внимание: у нее на блузке с двух сторон восьмерки. Это не просто украшение. Они подчеркивают ее удивительную особенность. Каждая грудь цыганки раздвоена и имеет два соска. Вот почему она носит блузки с рисунком, оттеняющим ее удивительное богатство. Ты будешь доволен. Иди сюда! – последние слова Коровьева были обращены к цыганке, которую он строго поманил указательным пальцем. – Скажи дяде, как тебя зовут.
Девушка встрепенулась, нацепила на лицо самую очаровательную из своих улыбок, подошла к столику и сделала мужчинам книксен.
– Аза, – сказала она. – Цыганка Аза – и еще раз улыбнулась, но уже не официально, а тепло, по-домашнему.
– Аза ; зело красива. А ты знаешь, как зовут моего друга? Почти так же, как и тебя. Я только что сказал, что Аза зело красива. А он знал это о тебе с самого детства. Только встретить тебя ему не доводилось. Всю жизнь искал, и сегодня нашел! Зовут моего друга – Азазелло. Ты будешь с ним добра и обходительна, не так ли?
– Я сделаю все, как вы прикажете, если вы будете добры не только к вашему другу, но и ко мне, – сказала Аза. На этот раз ее улыбка изображала застенчивость.
– Буду, обязательно буду добр. Это тебе для начала, – Коровьев сунул Азе за лифчик несколько бумажек по сто баксов. – Остальное будет давать тебе он, если, конечно, у вас все получится так, как это должно быть в особых, я бы сказал, эксклюзивных случаях.
Аза и Азазелло принялись ворковать, глядя друг на друга уже одурманенными глазами. Азазелло от вожделения, Аза – от ощущения хрустящих бумажек, которые возбуждали ее тело сильнее, чем предвкушение любовных ласк с типом, сидящим рядом. Она нежно смотрела на большой желтый клык, которым ее новый партнер придавливал нижнюю губу. Новичок мог бы поверить: созерцание этого оружия хищника укрепляет ее в мысли, что перед ней настоящий мужчина.
Коровьев был уже лишним. Он еще раз поразился наивности своего друга, который легко принял за цыганку с романтическим уродством немолодую темнокожую проститутку самого обычного телосложения.
– Интересно, сколько времени Азазелло останется одурманенным и будет ею восхищаться: всю ночь, неделю или месяц?
Коровьев ликвидировал фантом. Его сознание вернулось в общество Бегемота.
Бегемот отсутствия собеседника не заметил. Коровьев всегда, даже в минуты сосредоточенности на том, что слышал, глядел на собеседника блуждающим и отсутствующим взглядом. Избавляться от рассеянности Фагот не хотел.
– Находясь в этом состоянии, я реализую свое право на отдых.
Бегемот об этой особенности Коровьева знал и выработал противоядие, делая вид, что никаких проблем она не создает. Для Бегемота информация с экрана ТВ стала значимым подтверждением сказанного им Коровьеву в самом начале беседы. Впрочем, пророческий дар Бегемота его коллег не удивлял и не забавлял. Они относились к этому, как к одному из его чудачеств, а чудачества в их среде были делом нормальным, вполне обыденным. Как же без этого в той монотонной привычке жить вечно, от которой никто из них при всем желании избавиться не мог. Зато самого Кота удачные предсказания радовали. Поэтому сегодняшние события не столько его встревожили, сколько стали актуальным поводом, чтобы продолжать размышлять и философствовать.
; Моралист, конечно, ошалеет от таких масштабов злодейства. Какими эпитетами он ни воспользуется, будет тысячу раз, миллионы раз прав. Но он так и не поймет, что не в правоте, а в красоте суть. Ради нее, ради этой красоты тысячи людей на Земле будут мысленно ставить себя на место этих пилотов. Как дети войны ставили себя на место русского пилота Николая Гастелло. Но Гастелло знал, что никто не видит его последних усилий, и, быть может, никогда о них не узнает. Никто из тех, кто ему дорог, не сопровождает взглядом его последний полет в вечность. Здесь в небе над Манхеттеном перформанс готовился заранее. Ради него были годы мучительных тренировок. Профессиональных. Психологических. Духовных. А как нужно было желать результата! Какую точность предстояло выдержать до последнего мига жизни! Зато на глазах всего мира. Говорят, на миру – и смерть красна. Но не так все просто. Это не казнь. И не жертва. Это перформанс. Он – на весь мир. Он – к ужасу всего мира. С непредсказуемыми последствиями для всего мира! В этом действии есть особая сладость, особый кайф высшей наркотической силы. Разве обычные глюки могут идти с ним в сравнение!
Собственное красноречие привело Бегемота в состояние экстаза. Шерсть ходила волнами. Она дыбилась в моменты крайнего возбуждения, а затем ложилась ровно и элегантно, когда возникшая в мозгу мысль казалась ему особенно интеллектуальной.
; Мораль отступает. Она статична. Для нее нет сладости смерти в смеси с ожиданием мгновенного чуда преображения и превращения. Пилоты находились в том высшем ощущении эйфории, которое человек может вызвать лишь сам посредством генерируемого им же наркотика. Как и сама акция, чудо должно свершиться на глазах всего мира. И верных, и неверных. Смотрите! Неверные гибнут под рукоплескания верных! Под их гортанные крики, напоминающие «Виват!» Какая поэтика! Какая поэтизированная дикость! Какая дьявольщина! Какое черное, безумное эстетство! Мораль? Разве мораль на всех одна? Разве правитель вправе равняться на бытовую мораль? Такой политик вряд ли придет к власти демократическим путем. А если получит власть по наследству, то, скорее всего, ее не сохранит. И уж точно не укрепит.
Бегемот вспомнил замечательную писательницу, близко знавшую элиту советского государства первых 20 лет после революции, отсидевшую 20 следующих лет в тюрьмах и лагерях. Она вернулась в 56-м и прожила до 80-го. Однажды она поведала Бегемоту быль, достойную стать исторической притчей.
Два писателя, отнесенных властями к рангу великих, пришли к ней – супруге яркого и могущественного советского чиновника. Пришли поздно. После полуночи. В этот дом можно было приходить поздно, ибо правила в доме его хозяйка, не чуждая светской жизни и познавшая жизнь высшего общества в странах с особым отношением к протоколу. Супруг работал и не покидал своего поста, пока не сомкнет очи вождь.
Писатели пришли скромные и тихие. Попросились скоротать в доме часть ночи. Были трезвы. Говорили мало и не так шумно, как всегда. А уходя, признались: «Пойми, нам не хватает творческой мощи. Не достает впечатлений. Исписались. Душа давно не рвется наружу, а перо ненавидит бумагу. Мы должны этой ночью встряхнуться. Нас пригласили на расстрел. Утром. Рано. Это от тебя близко. Вот мы к тебе и нагрянули.»
Виновато теребя один – перчатки, другой – шляпу, ушли. Тихо и скромно. Горькая чаша репрессий их миновала. Они до конца были в фаворе у Тараканища. Один до конца своей жизни. Другой – до конца жизни вождя. Чтобы спустя три года расстаться и со своей жизнью. Добровольно.
Мораль? Какая уж тут мораль. Великие морали не имут. Они ее пользуют. Как хотят. И остальных. Как котят. А те кричат: «Международный терроризм!» И бегут. Как черт от Бен Ладана.
Бегемот утешился каламбурами и представил себе мессира в обществе благочестивого Бен Ладена, который даже в страшном сне не мог увидеть себя партнером шайтана. Бегемот уже понимал, что без мессира здесь не обошлось. Это и была та прививка, о которой тот вскользь упоминал. Но мессир мог лишь стимулировать эту акцию. Совершить ее должны были люди с большими средствами, обширными связями и незаурядной волей.
Бегемот был убежден и в том, что ничего бы не произошло без прямого участия людей из национальных спецслужб США. Слишком масштабная игра. Слишком детальная и синхронная реализация. Да и риск раскрытия акции, требующей длительной подготовки и участия многих людей, был бы слишком велик. Нужны прикрытие и техническая помощь, а также большие ресурсы, прежде всего, финансовые и информационные.
Наконец, Бегемот решил нарушить молчание и обратился к Коровьеву, который к этому моменту выглядел более рассеянным и на экран уже не смотрел.
; Скажи, Фагот, ты задумывался над тем, что терроризм и спецслужбы – две стороны одной медали. Перетекание кадров и ресурсов из одного сосуда в другой происходит постоянно. Но есть нечто более важное во взаимодействии этих соперничающих и родственных по духу структур. Решая свои задачи, российская и американская спецслужбы избрали стратегию, которая потворствует террористам.
Коровьев слушал вполуха. Все это – отношения между людьми. А люди интересовали его постольку, поскольку были объектом его постоянной и немного гнусной работы. Стоит ли всерьез вникать в их отношения между собой?
Зная эту позицию Коровьева, Бегемот все-таки время от времени обращался к нему, ибо нуждался в аудитории.
– Для ЦРУ – это их «оранжерейная стратегия». Ты же знаешь, что разведка или спецслужба, не ограниченная в ресурсах и средствах, вырождается. Потому что она выбирает простейшую стратегию поведения, а затем распространяет ее на новые направления. Стратегия эта, на первый взгляд, кажется эффективной. Она предлагает устанавливать и поддерживать контакты с любыми активными организациями и группами во всех уголках планеты. Слегка подкармливать всех, кто, либо полезен, либо опасен. Не так важно, кому полезен, а для кого опасен. Пусть даже просто потенциально. По ходу дела они сориентируются. Был бы контакт. Была бы возможность. В нужный момент и в конкретной обстановке они найдут способ активизировать то ли полезных, то ли опасных, то ли и тех и других одновременно. Тех, кто нужен, профинансируют масштабно и тем самым заставят действовать. Чем не стратегия управления миром? При наличии неограниченного (по сравнению с остальными игроками) ресурса это почище игры в карты по научному.
– Вот тебе, бабушка, и Бен Ладен! – Коровьев прервал молчание с такой интонацией, будто обрадовался, что нашел, что сказать. – И не он один. «Был агентом ЦРУ» – звучит гордо. Многие большие люди в разных углах планеты могли бы этим похвастаться. Самые разные сегодня, вчера они все были агентами ЦРУ. Как трогательно! О чем же это говорит? Да о том, что огромная спецслужба, составленная из бюрократов, плохо отличает своих от чужих. А порой и вовсе перестает понимать, где ее агенты, а где террористы, использующие ее возможности, ресурсы и влияние. Со своими интересами. Со своими целями ; в прямом, жутковатом для обычных людей смысле этого слова. Вот тебе и инкубатор террористов на деньги тех, кто платит налоги. Деньги развращают! Надо быть скромнее. Учитесь у Моссада или хотя бы у англичан. У них не забалуешь.
Эта тирада была для Коровьева слишком длинной. Она утомила его, заставив нетренированный мозг абстрактно шевелить извилинами. Вот если бы что-то сделать эдакое, забористое. Оно было бы по его характеру. А так…
Бегемот же обрадовался реакции, да к тому же доброжелательной и немного скороговоркой продолжал.
– «Оранжерейная» стратегия сделала ЦРУ уязвимым. Она эффективна лишь при условии, что ее используют в отношении тех, кто не умеет действовать сообща. Если же те, против кого направлена эта игра, ее поняли, то они получают уникальную возможность создать мировую сеть для контригры. Все дело в том, что нарушен главный принцип: спецслужба обязана быть непредсказуемой. Она просто не имеет права десятилетиями держаться за одну и ту же стратегию. Ибо тогда ею начинают управлять те, против кого она призвана действовать. Если она об этом принципе забывает, то случается то, что случилось. А теперь посмотри, что делают спецслужбы в России.
– Прости меня, Бегемот, ну что там смотреть. Мы с тобой знаем их, как облупленных. А сколько раз пользовались! Помнишь, как ты дурил их с информацией?
; Еще бы не помнить! Они в учебниках пишут, что информация, поступившая из независимых источников, более достоверна. Это, конечно, так, если источники действительно независимы. А если они ведут скоординированную игру, подсказывая спецслужбам нужную им линию поведения или требуемую оценку ситуации? Выводы очевидны. Ты прав. Мы с тобой знаем, как это бывает в жизни. И к чему приводит. Заметь, что такая игра остается не разоблаченной. А потому и противоядия от нее не ищут.
; Бегемот, кончай ты этот базар. И без тебя тошно. Ты что, нанялся к людям адвокатом? Или будешь писать историю их нравов? Ну, на что они тебе дались! Вот мы с Азазелло живем и верно служим мессиру. А люди – да хрен бы с ними! Теперь и в России демократия, а при ней хорошо живут те, кто думает и делает так же, как мы. Пошли по домам. Надоело смотреть в этот ящик. Одно и то же уже сколько времени.
Коровьев ушел, оставив Бегемота в глубоком раздумье.
36. Мозаика мыслей философствующего Кота
– Почему все считают, что именно человека Бог, которого никто никогда не видел, создал по образу и подобию своему? Разве коты менее грациозны? – рассуждал Бегемот. – Этот подарок человеку Бога не удовлетворил. Он подумал, приблизил к творению Своему уста Свои, вдохнул в него душу, и первый венец Природы захлопал очами. Это видели все в анимационном кино. А вот, о чем Бог в этот момент думал, не знает никто. Чего он ожидал? Понимал, к чему приведет его рискованная затея?
Бегемот нашел повод, чтобы заняться любимым делом – анализом проблем, не имеющих ни малейшей практической ценности. Умозаключения он считал инструментом самоценным, полагая их основой, началом любого серьезного дела.
– Если Он предвидел падение человека и его изгнание из-под Божественной опеки, то продолжал ли гордиться своим творением? Или к гордости уже примешивалось не очень божественное чувство глумления – в предвкушении тех испытаний, которым предстоит выпасть на людскую долю? Быть может, Творец восхищался Собою – носителем высшей справедливости в отношении Им же одухотворенного творения? Он уже знал, что длань Его не дрогнет, когда настанет время вершить Высший Суд?
Бегемот всем телом разыгрывал сцены, которые рисовало его воображение. А упомянув Высший Суд, подобрался, слегка ощерился, распушил хвост и поднял шерсть дыбом.
– На эти кощунственные вопросы невежественные богословы отвечают просто: «Бог алогичен. И тем особенно велик.» Ответ их неоспорим, ибо жизнь, как и ее Творец, всегда в чем-то алогична. Даже ангел смерти – самое логичное на Земле существо – и тот в основе своей алогичен. Однако признание правоты богословов не мешает нам сделать более содержательный вывод: Бог вдохнул в человека душу и тем самым подготовил его к сознательному подавлению природных инстинктов. Ради чего? Ради высших ценностей, изобретаемых безудержным воображением.
Здесь Бегемот должен был воскликнуть «Эврика!», ибо догадался до чего-то очень важного. Но он поступил иначе: блаженно потянулся, почесал себя за ухом и попытался сформулировать догадку.
– Интересно, зачем Творец вообще снабдил человека воображением? Наверное, создавая человека, Бог допустил небольшую ошибку. Не оценил готовности своего творения обучаться и познавать, его умения использовать каждый прорыв в знаниях для утверждения своего превосходства над Природой. Человек мог разрушить все, что есть на Земле. Исправляя ошибку, Творец решил занять человека чем-то нематериальным и заведомо бесполезным. Он дал ему воображение. Вот почему свои идеи человек часто ценит выше всего, что его окружает, порой, выше самой жизни. И тогда он готов на все. Воображение чаще приводит к насилию и войне, чем голод.
Начав задавать вопросы, не резон останавливаться. Бегемот давно пытался понять военных, уловить то, что формирует их столь противоречивые характеры. Они свято следуют приказам, испытывают прилив радости, эйфорию от добросовестно выполненного поручения и похвалы начальства. Одновременно страдают от невозможности противостоять глупости и даже откровенному идиотизму. И, тем не менее, гордо несут свой крест военного человека. Они демонстрируют чудеса отваги и благородства. И они же сеют ужас, замешанный на людоедском пренебрежении к человеческой жизни. Бегемоту хотелось уловить тот момент, когда обычный человек, пришедший служить в армию, становится людоедом. Это происходит далеко не с каждым. Поэтому и хочется понять, что это за феномен. Трансформация? Или так оно и было. Дремало в ожидании подходящего момента. А, дождавшись, произросло.
Многие верят, что вампиры цокают зубом. Это их и выдает. Людоеды тоже выдают себя каким-то неуловимым движением челюстей и обжигающе неуместным блеском глаз. Бегемот хорошо помнил выражение лица Павла Моргачева, когда он говорил о том, как молодые солдаты умирают в Чечне с улыбкой на губах. В этот момент Бегемот вновь убедился в том, что главное свойство Бога не в Его всемогуществе и других замечательных качествах. Бог – это, прежде всего, нерефлексирующий разум. Иначе он не позволил бы человеку изобрести столь разоблачительный агрегат как ТВ. Какой там детектор лжи! Не более чем игра в формализованные человеческие реакции. А вот ТВ – совсем иное дело. Нужно только научиться смотреть.
Как бездарно люди врут, глядя в камеру! Камера-то не реагирует и сигнала, что надо бы себя охолонить, не подает. Тут каждый зритель вправе стать Станиславским и, сидя у экрана, воскликнуть: «Не верю!» А ВВЖ, который лжет вдохновенно, как бы экспромтом, захлебываясь наслаждением от собственной находчивости, не верить нельзя. Он – актер. Вошел однажды в роль и даже выхода не ищет. Так в ней и живет, постоянно себе подыгрывая. Но ВВЖ, какую бы ахинею он не нес, не людоед. Обычный плотоядный демагог. Бонвиван.
Зато Павел Моргачев – людоед. Бегемот чувствовал это кожей. Моргачев сам всем обликом своим вопит: Я – людоед!
Бегемот вспомнил свою новогоднюю вылазку в Грозный в самом начале первой кампании, когда он выполнял поручение мессира. Своей роли он не преувеличивал. Его миссия оказалась успешной благодаря низости тех, с кем он общался.
Бегемот почему-то представил себе, как чеченские дети, играя оружием советских времен, дружно скандируют «Спасибо Паше Моргачеву за наше счастливое детство!». Впрочем, под Новый год у Моргачева день рождения. В этот день человеку многое прощается. А то, что не в День Победы родился, в вину ставить не принято. Вот Ерин (он был министром внутренних дел в те же годы) родился в День Победы, а полководцем не стал. Так что не резон кричать Паше при встрече: «Здравствуй, жопа – Новый год!» всего лишь из-за даты появления на свет. У него есть иные заслуги.
Как-то мессир протянул Бегемоту простое деревенское сито и сказал:
; Дарю тебе на день твоего ангела это сито.
Вопрос о том, когда может быть день ангела у Бегемота, выглядит абсурдно. Более общий вопрос: есть ли у представителя нечистой силы свой день ангела, до конца не выяснен.
Если ответить на него отрицательно, то придется признать, что, либо эти создания так же вечны, как и Всевышний, либо, что они уже в момент рождения были порочны.
Оба предположения кощунственны. Поэтому день ангела у них должен быть. Но это следует из законов логики, а они есть ни что иное, как орудие Сатаны. Вот и остается вопрос открытым.
Спустя время Воланд спросил Бегемота:
;Сито есть?
; Есть, ; ответил Бегемот.
; Пользоваться умеешь?
; Умею.
; Воспользуйся!
37. Возвращение
; Какое счастье! Видеть вас на Патриарших в такой теплый октябрьский день! Мы не знакомы, но я – искренний поклонник вашего таланта, – суетливый мужчина, быстро перебирая заплетающимися ногами, поспешал за своим кумиром, прихватывал его за рукав и пытался привлечь к себе его внимание.
; Отчего же мне вас не знать, любезный. Я рад вам. Как работается в Думе? – кумир остановился, не оборачиваясь, и говорил в пустое пространство перед собой. Он даже не взглянул на неожиданного почитателя. – Напрасно вы, Борис Абрамович, занялись политикой. Грязное это дело! А вы у нас – аккуратист и предприниматель. Хорошо, что вы решили ее оставить. Кстати, – в этот момент кумир обернулся и тот, к кому он обращался, увидел его абсолютно доброжелательное каменное лицо, – спасибо за дружбу с моим коллегой. Вы ему помогли, и он уже начал о вас заботиться. Дай вам Бог, не встретить его вновь!
Мессир, а это был он, жестом статуи командора протянул опешившему БАБу руку, холодная ладонь которой оказалась мягкой и податливой.
– Почему вы хотите, чтобы я ее оставил? И разве уже нельзя видеть моего друга тогда, когда я этого хочу?
– Бог с вами! – мессир изобразил освободившейся после рукопожатия кистью жест, которым посетитель борделя отправляет слугу восвояси.
БАБ отскочил метров на пять, не понимая, какая сила заставила его это сделать. Попытка снова сократить расстояние между ним и мессиром ни к чему не привела. Наоборот, это расстояние увеличивалось, хотя оба не двигались. БАБ беззвучно открывал рот, пытаясь что-то сказать, и отчаянно жестикулировал, демонстрируя удивительную подвижность суставов. Мессир оставался в позе статуи, на лице которой навсегда застыла каменная улыбка. Аудиенция была окончена.
БАБ недоуменно огляделся, выясняя, не наблюдает ли кто за ним в этот не самый звездный час его жизни. Когда БАБ вновь взглянул на то место, где только что стоял Воланд, оно было занято совсем иным персонажем. БАБ сразу узнал его. Это был Илья Муромец с картины Васнецова. Правый локоть он держал на линии плеча. При этом ладонь, находясь над бровями, козырьком прикрывала глаза от солнца.
БАБ подошел ближе и, теребя рукою стремя, спросил:
– Ильюша, ты что делаешь?
– Смотрю.
– Куда ты смотришь?
– Смотрю, где хорошо.
– Хорошо, где нас нет.
– Вот я и смотрю, где вас нет.
Услышав такой ответ, БАБ хотел обидеться, но не успел. По укоренившейся годами привычке он сначала огляделся по сторонам в поисках общественной поддержки, а когда вернул голову в исходное положение, главного русского богатыря уже не было. О нем напоминало лишь стремя, оставшееся у БАБа в руке. Очаровательная рыжая красотка глядела на него широко открытыми зелеными глазами и, взявшись рукой за то же стремя, сказала:
– Держись крепче! Не то, не ровен час, убьешься.
Как лифт, Гелла – это была она – подняла БАБа на плоскую крышу многоэтажного дома.
– Отсюда лучше смотреть. Даже Эйфелева башня видна. Там будет совсем хорошо.
Последнее, что БАБ запомнил, был вихрь. Он подхватил его, лишил твердой опоры и швырнул в небо. Спустя какое-то время, БАБ пришел в себя, силясь понять, где он, и что с ним случилось. Под ним был Париж. Штаны в поясе, где поддерживал их надежный ремень, были прорваны металлической конструкцией, торчащей у самого шпиля Эйфелевой башни. БАБ парил над Парижем, беспомощно дрыгая конечностями. Внизу разворачивала снаряжение группа спасателей-альпинистов. Репортеры с камерами и блокнотами толпились неподалеку. Все глядели сочувственно вверх, стараясь подбодрить узника башни перспективой скорого освобождения.
Через час БАБ уже сидел у телевизора и смотрел сюжет, где говорилось, что произошел удивительный случай. Человек выпал из самолета и спасся, зацепившись штанами за шпиль Эйфелевой башни. С чудесным спасением БАБа поздравили президент Франции и мэр Парижа. Оба обещали неограниченное гостеприимство и защиту от всяческих посягательств.
Для БАБа начался новый этап его существования.
Воланд вошел в помещение № 13, арендованное в посольстве одного из государств Британского Содружества, где офиса с таким номером не существовало. Вся команда ждала его появления. После того памятного августовского вечера прошло десять лет. Новый этап жизни наступил не только у БАБа. Надо было сформулировать задачи на будущее. Россия снова оказалась в центре предстоящих миру перемен.
Поприветствовав каждого кивком, Воланд сразу приступил к делу.
– Не думаю, что я огорчу вас, если скажу, что события 11 сентября в Америке – прощальный салют либерально-демократическим идеям. Чтобы в стране произрастала демократия, нужно как можно громче говорить о равенстве граждан. Перед избирательной урной. Перед Законом. Еще где-нибудь… Чтобы равенство осуществить, полезно вспомнить, что у равенства есть изнанка. Равенство граждан Спарты обеспечили рабы. Равенство стоящих перед урной – это еще не равенство их влияния на результат. Реальный выбор делают сила и ее вечный эквивалент – деньги.
– Какие-то либеральные ценности в демократическом обществе все-таки обеспечены, – перебил мессира Кот. Остальные подобного себе не позволяли. – Еще недавно все надеялись на тайну банковских вкладов. До сих пор есть возможность анонимного передвижения или, по крайней мере, анонимного проживания в гостинице…
– Вы правы. Однако, сознают это люди или пока не сознают, именно 11 сентября 2001 года многим из либеральных ценностей пришел конец. На смену «демократии либеральной» идет «демократия электронная». Процесс начался давно, но опасливая часть населения ему сопротивлялась. Общество 50 лет готовилось к электронной демократии и постепенно входит в это новое состояние. О каждом собирают, накапливают, хранят, обрабатывают и оперативно извлекают все большие объемы информации. Временами вплоть до отслеживания траекторий передвижения, если в этом возникает необходимость. Что там Око Господне, которым пугают священники!
– Я думаю, что сопротивление таким переменам уже слабеет. Американцы пожертвуют какими-то из своих свобод и расширят электронный полицейский контроль в обыденной жизни. В Израиле и даже в Германии это происходит уже сейчас. Появятся мощные информационные сети, охватывающие всю планету.
Это вновь был Кот. Он опять дополнил сказанное мессиром, и почему-то мессир отнесся к этому без раздражения. Наоборот, он был доволен, что мысли Кота совпали с его собственными. Тем не менее, мессир после короткого обобщения несколько поменял тему.
– Итак, близится эра нашего безраздельного господства на планете Земля. Как сказал о нас когда-то мыслитель, наше могущество кроется в деталях. Когда деталей станет действительно много, мы будем вне конкуренции. Предложу вам простую, хотя и крамольную идею. Разрушен крупнейший банк США. В один миг он перестал существовать. Знаем ли мы, что происходило в нем в последние мгновения до взрыва? Мог ли банк привести в движение большие капиталы, не оставив при этом явных следов? Украсть сто миллиардов и умереть! А лучше – несколько миллиардов, как это уже сделали некоторые президенты бедных государств и русские олигархи. Разве не заманчивая и достойная американца мечта? Тем более, что умереть должен банк, а не тот, кто все это спланировал и привел в действие.
– А техническая возможность осуществить это была? – неожиданно в беседу вмешался обычно молчаливый Азазелло. Его отношения с наваждением по имени «цыганка Аза», которое жалостливый Коровьев вручил ему недавно в Нью-Йорке, вошли в ту стадию, когда оборвать их нет сил, а продолжать, соразмеряя свои ресурсы с запросами женщины, невозможно. Нуждаясь в деньгах, Азазелло не мог равнодушно слышать слово «банк». Грешным делом, он уже подумывал, не взять ли какой-нибудь завалящий банчок? И слово «взять» он трактовал при этом в самом простом, блатном смысле. Изобрести что-нибудь более изящное этот ангел войны и предводитель падших ангелов не мог. Ему даже не пришла в голову мысль попросить помощи у Коровьева, который решал такие задачи, не напрягаясь.
– Не так важно, дорогой Азазелло, была такая возможность или нет, – Воланд всегда подчеркивал уважительное отношение к своему «первому знаменосцу». – Движущим моментом в организации и проведении всей акции была страсть к наживе. Цель – очень большие деньги. Именно эта цель объединила главных инициаторов и исполнителей. Остальных привлекли или наняли, а затем использовали. В том числе и разнообразные спецслужбы. В той мере, в какой их услуги были нужны. Впрочем, читайте многочисленные руководства в виде американских триллеров, где все, что в таких случаях надо предпринять, подробно описано. Так вот, если бы электронная демократия уже работала, то этими миллиардами или триллионом уже распоряжались бы мы, ибо ни одной детали мы не упустим, если взялись за дело.
Воланд окинул всех долгим взглядом и сел. Это означало, что общая часть встречи вот-вот окончится, и можно будет перейти к рабочему обсуждению.
– Как только наступит эра электронной демократии, первыми и самыми добросовестными потребителями накопленной информации будем мы с вами. А ведь помимо нашего уважаемого коллеги с вибриссами и когтями, никто из вас так и не освоил компьютер. Плохо! Пора усвоить, что несмотря на ожидающую вас вечность, работать приходится каждый день. Иначе и с вечностью можно будет распрощаться. Всевышний, посылая нас на Землю, сказал: «Трудитесь! И проживете столько, сколько сохранится на Земле человек!» А теперь, Коровьев, доложите, что вы считаете заслуживающим внимания из тех реакций, которые вы, – Воланд показал рукой на Фагота и Бегемота, – наблюдали здесь, в России.
– Радио Стратега и телеканал БАБа начали в тот же день истошно орать о надвигающейся войне и нагнетать страхи. Трудно сказать, жаждут они катастрофы или им нужна паника, чтобы поселить в душах Вселенский страх? Об этом стоит подумать. Радио буквально вылезло на этот раз из исподнего. И удивилось реакции своей аудитории, которая ожиданий не оправдала, за войну не проголосовала и страхов не продемонстрировала. ТВ тоже несколько дней билось в конвульсиях, ожидая начала 3-й мировой войны. Идиотизм заразителен. Особенно, когда его переносчик – зеленые купюры, а главные носители – агрессивные и очень разочарованные в своих ожиданиях олигархи.
– Скажите, мессир, Америка так и останется единственным реальным хозяином планеты или произойдут изменения? – вопрос задал Азазелло, эта каверзная мысль давно его мучила, как заноза в мозгу. – Говорят, Россия окончательно легла под США и готова стать их инструментом в борьбе с терроризмом. Разве это не усиливает опасность того, что мир выберет неверную линию развития и угодит в пропасть? Что же в этих условиях делать?
– О чем думает пуля на излете? Она, как и вы, спрашивает: «Что делать? С чего начать?» Но для нее эти вопросы уже не важны. На них нет ответа, ибо у нее нет будущего. Если она и станет когда-нибудь снова пулей, то это будет уже другая пуля со своей собственной судьбой. После августа 1991-го и сентября 2001-го прежнего мира нет. Но мир это еще должен осознать. Представления-то у людей не изменились, а старого смысла во многих словах уже не существует.
Воланд картинно жестикулировал, придавая словам объемные формы. Будто думал, что от этого они становятся весомее и понятнее.
– Возьмем для примера Россию и Европу. Они все еще спорят о расширении НАТО на Восток. И вкладывают в это старые смыслы, которых в реальности уже нет. Когда-то еще советская Россия предлагала Западу одновременно распустить два существовавших тогда блока. Потом блок остался один, и у США не стало достойного военного конкурента. Нужен ли им в этой новой обстановке блок НАТО? Скорее, нет. А процесс его расширения на Восток позволяет одновременно двигаться ко многим целям и потому становится особенно ценным. Но главная из них для США – ослабление, а затем и устранение с политической сцены de-facto самого блока, который сначала перестанет быть предсказуемым и управляемым, а затем – действенным. Теперь США удобнее принимать решения в одиночку, что лишь подчеркивает их особое положение в мире. То же самое происходит с объединенной Европой. Чем шире она интегрируется, тем больше занята внутренними противоречиями, тем слабее будет конкурировать с США.
– Скажите, мессир, раз вы вернулись в Россию, то, наверное, полагаете, что самая важная каша будет вариться здесь. Но в чем же роль современной России? Она с кем? С Европой? С Америкой? С Японией? Или с Китаем? – вопрос снова задал Бегемот.
Воланд стал отвечать спокойно и обстоятельно. Остальные недовольно сверкали глазами, бросая на не в меру разговорчивого Кота недовольные взгляды. У каждого были свои дела и свои обязанности. Общие подходы никого, кроме Воланда и Бегемота не интересовали.
– Взвешенная и ясная реакция российского президента обнадежила Запад и побудила его в очередной раз заявить о готовности принять Россию в Европу. Польщенная Россия не отрицает возможности стать когда-нибудь членом НАТО. Но надо ли России в НАТО? Это еще вопрос. Зато с Америкой и с американцами русских объединяет многое. Где еще можно столкнуться со столь же пустой и абсурдной политизацией населения, которое при этом политикой почти не интересуется? А общая страсть к демонстрации патриотических чувств! И те, и другие ценят проявления патриотизма в самих себе. Процветающее лицемерие и терпимость к ханжеству – тоже общие качества. Но главное – это тайное (почти изотерическое) преклонение перед приверженностью к традициям, граничащей с проявлениями мракобесия. Ни-ни! Не трожь! Не замай! Отступись по добру, по здорову. Пусть себе… Так оно спокойней.
– Но этот феномен можно наблюдать повсюду – возразил Бегемот – Разве отношение в Англии к телесным наказаниям в школах – не то же самое? Просто масштабы проявления в России и в Штатах заметнее. Быть может, это всего лишь неосознанное стремление к поддержанию социальной стабильности: «Раз было, значит возможно. Пусть пока будет. Потом разберемся.» Своего рода непротивление традициям. Если переводить на язык комплексов, то это – как бы расширение эдипова комплекса на все прошлое.
– Вы правы. Эдипов комплекс опирается на подсознательную дилемму: «убить – продлить жизнь» – в отношении прямых предков. Здесь аналогичная дилемма: «сохранить – изменить», но уже в отношении традиций. И русские, и американцы испытывают священный трепет перед традициями и защитниками традиций, стараются их зря, т.е. по пустякам, не трогать. Но вернемся к вопросу: «Что же теперь делать?» Достойного ответа на этот вопрос нет. Общие слова никого не устроят. А конкретные шаги нужно обсуждать с живыми, реальными и активными партнерами, которые одновременно являются оппонентами. Тогда и ответы появятся. Сначала можно обратить внимание на то, чего делать не следует или, по крайней мере, чего нужно остерегаться.
– А я все-таки думаю, что вступать в НАТО России надо, – в интонациях Бегемота сквозила издевка, – но не сразу. Сначала индивидуально, затем группами, потом стройными рядами и, наконец, всем сообща. Правда, сначала хорошо бы потренироваться на чем-то более простом, что тоже сблизило бы Россию с Европой. Можно, например, пригласить в Москву Папу Иоанна Павла II и попробовать его достойно принять. Если же какие-то шаги католической церкви русским, которые настроены традиционно, претят, то они скажут об этом Папе со всей искренностью. И начнут диалог. Если следовать Учению, а не вековым амбициям, то общего-то больше, чем отличий.
– Да! – сказал Воланд уже бесцветным голосом и с падающей интонацией. – Относясь к традициям с превеликим почтением, лучше на время о них забыть. Ради всех. Включая бескомпромиссных приверженцев традиций.
Философская часть беседы была исчерпана. Предстояло обсуждение многочисленных деталей и составление рабочих планов.
Близилось утро. Небо над Россией начинало светлеть.
38. Дама сердца выполняет задание
Команда мессира после событий 11 сентября была озабочена угрозой религиозной вражды, которая может охватить мир, не очень-то готовый сопротивляться этой напасти. Чтобы упредить такое развитие событий, был предпринят первый шаг – визит Коровьева к Митрополиту Феофилу. Договоренность с Феофилом о контактах с представителями иных российских конфессий привела лишь к его встречам с Перл Азаром, что было естественно, поскольку тот пользовался личным расположением Президента. Прежде всего, потому, что Перл Азар успел прослыть российским патриотом: хасиды не призывают евреев возвращаться не историческую Родину. Кроме того, он оказался удобной альтернативой Еврейскому конгрессу, который выступал на стороне Стратега и властям был неудобен.
Дальше коротких бесед с Перл Азаром дело не сдвинулось. Особенно не клеились отношения с братьями–христианами из других конфессий, их продолжали воспринимать как злейших конкурентов. Не лучше обстояло дело с мусульманами, которые неожиданно могли продемонстрировать неприкрытую агрессивность, а на серьезные контакты не шли. Со стороны православия большого стремления дружить тоже не наблюдалось.
Чтобы всколыхнуть болото общей настороженности и неприязни, требовалось вовлечь в дело Президента, без воли которого никакие перемены в России пока что не происходят. Исполнителем на этот раз будет женщина. Именно она преодолеет заслоны охраны и донесет до главы государства настолько важную и изящную мысль, что в какой-то момент у него возникнет подспудное желание действовать.
Найти и подготовить подходящего кандидата мессир поручил Бегемоту.
Излишняя близость к людям заставляла Бегемота страдать. Сильнее всего от нереализованной потребности любить. Любовь, которой он жаждал, не была примитивно чувственной. Она не была и любовью к себе, которая легко превращается в мизантропию. Окружающие почему-то не замечают вашей потребности в их заботе, внимании и нежности, чем разжигают обиду на них, а обида эта со временем отдаляет вас от иных человеческих созданий. Бегемот жаждал любви рыцарской – платонической и бескорыстной, самоотверженной и верной. Он искал Даму сердца. Бегемот настолько вжился в атмосферу книги, ставшей настольной для всей команды мессира, и в образ, подаренный ему Мастером, что его поглотила мечта о своей Маргарите.
Люди занятые стремятся решать житейские проблемы, не выходя из дома. Если же им приходит пора влюбиться, то они находят объект рядом, среди близких знакомых. Бегемот в океане любви был новичком, и любой риф на его пути таил для него угрозу, если только счастливый случай не проведет его лодку мимо. Но случай на этот раз не был особо разборчивым, а потому в качестве Дамы сердца предложил Бегемоту миниатюрную женщину по имени Светлана – супругу его друга и наперсника, если это слово здесь уместно, Александра Симкина.
Поручение мессира ускорило развитие событий. Уже к вечеру того же дня Бегемот знал, что исполнение этого поручения должна взять на себя Светлана, а он – Бегемот – к этой миссии ее подготовит. О том, как события будут развиваться на самом деле, он почему-то не подумал. Впрочем, это еще предстоит, а пока можно наслаждаться ожиданием тех замечательных мгновений, что они с Верой проведут вместе, поглощенные общим делом.
План созрел быстро и оказался почти примитивным.
– Попытаемся подсказать Президенту, как важно пригласить в Россию нынешнего Папу. Это фигура авторитетная и достойная во всех отношениях, – рассуждала Светлана, сразу же включившись в решение поставленной задачи. – Если Президент идею воспримет, то всколыхнутся отношения между религиями и конфессиями, а это, в свою очередь, даст толчок переменам.
Чтобы довести идею до Президента, Светлана передаст ему тщательно подготовленное письмо от организации «Открытая Ложа экспертов». Такая Ложа существовала и Светлана была ее директором. Письмо составили быстро и предусмотрели даже создание Общественного совета по организации визита Папы в Россию во главе с Михаилом Сергеевичем Горбачевым. «Сегодня это единственный человек в России, авторитет которого в мире сопоставим с авторитетом Папы.»
Пора было начать тренировки. Для подлинного рыцаря роль наставника Дамы сердца – самая важная и желанная. Она сулит почти недоступное блаженство, которое искренне преданное существо испытывает от возможности быть полезным своему кумиру, овладевая при этом его волей и устремлениями. Возможность более нежных контактов отвергается как недостойная чистоты рыцарских помыслов. Бегемот рассуждал именно так, не сознавая, что хорохорясь и гарцуя, исполняет предписанный Природой ритуальный танец совращения самки восторженным ценителем ее прелестей. Увы, избранный им объект вполне соответствовал идее рыцарских отношений, а потому исключал развитие событий, способное увлечь стороннего наблюдателя своей непредсказуемостью.
– Я уже понял, – Бегемот говорил с присущей котам нежностью и мягкой настойчивостью, – что многими приемами воздействия на живых существ вы владеете. Всякое там нейро-лингвистическое программирование тайной для вас не является. Недостает вам навыков интонационного управления объектом и внушения ему определенного типа поведения посредством мимики, жестов и характера перемещения в пространстве. Начнем с умения пройти мимо, не привлекая внимания. Попытайтесь это сделать.
Светлана прошла мимо Бегемота, спрятав лицо в воротник и переставляя ноги почти по-кошачьи.
– Нет, так не годится. Я не просил вас идти бесшумно. Нужно сделать это незаметно! Попробуем еще раз.
На этот раз Светлана глядела Бегемоту в глаза, но ее взгляд был устремлен вдаль, будто наблюдающий за ней Бегемот был неодушевленным препятствием.
– Уже лучше. А теперь повторите, посылая в пространство телепатические сигналы: «Меня здесь нет… Меня здесь нет… Я далеко… Мне никто не нужен… И я вам не нужна… Меня здесь нет…»
Получилось действительно хорошо. Бегемот даже поймал себя на желании оглядеться и убедиться в том, что Веры действительно нет. Его почему-то заинтересовал вопрос: «А что же здесь есть?»
– Замечательно! Теперь попытайтесь переключить мое внимание на что-то не имеющее к вам отношения.
Это потребовало от Веры более серьезных усилий. Она умела вызвать у собеседника волнение, даже испуг. Могла погрузить его в состояние эйфории или навязать чувство необъяснимого желания подчиняться. А вот переключить внимание почему-то не удавалось.
– Вы сосредоточили все на себе и ждете, что ваш партнер будет думать о чем-то ином. Это невозможно. Настройтесь на то, что вы как бы говорите ему: «Парень, считай, что меня здесь нет. Не во мне дело. Ты посмотри, что с тобой сейчас произойдет…» Он непременно дернется и захочет спросить: «Где? …» Тогда глазами нужно указать ему направление поиска угрозы или события…
Обучение шло своим чередом, однако Бегемот ощутил беспокойство. «Из-за пустяка все может сорваться, и тогда положение не исправить.» Вслух он сказал:
– Когда вам придется делать наиболее ответственные шаги, я хотел бы быть с вами. Так надежнее. Давайте подумаем, как это сделать. Я покажу вам один прием, которым мы обычно пользуемся. Надеюсь, у нас все получится.
Смысла скрывать свои намерения не было. Их подсказывала не столько необходимость, сколько томящаяся неясным чувством душа. Бегемот думал о внедрении. Правда, сама постановка вопроса была кощунственной, ибо внедрение в женщину командой мессира не практиковалось. Не только из-за двусмысленности этого акта, но и в силу особенностей того персонального демона, который формировался в женском организме. Этот персональный демон поразительно своенравен и неуживчив, ибо возник в несвойственной мужчине среде. К тому же, женщины склонны часто менять пристрастия и не относятся к своим порокам столь же трепетно, как мужчины. Легко приобретая пороки и пополняя персонального демона новыми элементарными бесами, женщины могут от этих пороков избавиться, а бесов безжалостно изгнть.
Бегемот все это знал, но не переставал мечтать о внедрении в Даму сердца как о высшем с нею единении. Обещание показать прием Веру – женщину решительную и уверенной в том, что любому подвоху со стороны мужчины она сумеет противостоять, не насторожило. Поэтому Бегемот легко застал ее врасплох и воспользовался обычной техникой внедрения. Перелить себя в Даму сердца через ее широко распахнутые и внимающие его словам уши удалось без труда. Худшее началось после этого.
Сначала Дама сердца обнаружила исчезновение своего рыцаря, который как бы ушел по-английски, не прощаясь и не извещая о своих дальнейших намерениях. Затем она почувствовала, что внутри ее тела происходит открытый скандал. Это персональный демон Дамы перешел из состояния удивления наглостью Бегемота в состояние агрессии. Бегемот от неожиданности оцепенел, будто средство нейтрализации, которое он в таких случаях употреблял, применили к нему. Только после того, как поведение персонального демона перешло все мыслимые рамки, Бегемот ввел его в состояние оцепенения, израсходовав пятикратный объем парализующего вещества. Демон затих. Но для его миниатюрной хозяйки доза оказалась непомерной, и она тоже впала в оцепенение. Находиться при этом внутри Бегемот не мог. Был риск, что его Дама сердца из этого состояние не выйдет. Нужно срочно прекратить неудачное внедрение. Но и это невозможно, пока Дама не придет в себя.
К счастью для всех неожиданно пришел Симкин. Обнаружив жену в глубоком обмороке, он позвонил в «Скорую», которая приехала быстро и привела Веру в чувство.
– Тебе срочно нужно в ванную! Иди в ванную… Иди одна…, – Бегемот использовал всю доступную ему силу внушения.
Светлана ушла в ванную и там почувствовала, что вновь теряет. Очнулась она в объятиях Бегемота, успевшего покинуть ее тело и не дать ему повалиться на пол. Окончательно сбитая с толку Дама сердца осторожно приоткрыла глаза:
– Скажите, что со мною? Я не уверена в том, что смогу самостоятельно перемещаться. Возникает неожиданное головокружение. Кажется, я откажусь от задания. Или же останется риск его сорвать…
– Нет, нет! Все будет в порядке. Вы перенапряглись. Небольшой отдых вернет вам уверенность. А послезавтра мы вместе отправимся в Кремль.
Симкина и врача «Скорой» утешали вместе. Откуда взялся Бегемот, Симкин не спросил. Он был взволнован.
В Кремлевский Дворец съездов на Форум молодежных организаций стекалась элита молодых политиков, а также те, кого в принципе могла увлечь подобная перспектива. На подступах ко Дворцу мелькали молодые люди в майках с изображением Президента, демонстрируя причастность к организаторам предстоящего события. Этих ребят из движения «Гребущие вместе» (первые две буквы названия были сокращением от слова «граждане») объединило неодолимая страсть к коллективным акциям и стремление обрести среди простых граждан сторонников и суппортников (support). Последние входили в группу активной поддержки – клакеров. Элиту движения составляли борцы за мирное общество. Поэтому оппоненты величали их на английский манер ****ефендерами (peace defender) и ****есниками (peace death), то есть адептами мирной смерти, к которой те могли привести общество. Эти выпады были почти безобидными, ибо среди населения распространения не получили. Хуже были недоброжелатели, что звали их «кудесниками», предлагая первую часть слова воспринимать по-французски, а вторую – по-английски. Тогда замечательное русское слово, которое получается в результате объединения его частей, должно было означать смерть в большом и уважаемом объекте, объемлющем анальное отверстие.
Приглашения на Форум не было, фальсифицировать его не стали. Поэтому Бегемот и его Дама сердца стояли на пандусе, ведущем в Кутафью башню, всем своим видом демонстрируя заинтересованность в лишнем билетике. Дама избрала позу «Пригласите девушку в кино!», а Бегемот, потупив взор и тихо метя хвостом, излучал мечтательную покорность большого и ласкового кота. Вскоре каждый обнаружил своего покровителя с лишним приглашением. Правда, для Бегемота оно оказалось бы бесполезным, если бы он не сориентировался и не предъявил охране паспорт гражданина государства Pedigree, полученный когда-то от Коровьева.
В зале Светлана сразу направилась к сцене, где должен был появиться Президент, и стала приучать охрану к мысли, что именно она будет исполнять какие-то существенные организационные функции, связанные с первым лицом в государстве. Бегемот занял позицию сбоку и приготовился манипулировать световым «зайчиком».
Как только Президент занял место за столом, Светлана решительно направилась к нему с листом бумаги в руках. Охранник встал было на ее пути, но был остановлен хозяйским взглядом, говорящим: «Ты, что, парниша, спятил? Уже на своих бросаешься?» Замешательство через секунду могло пройти и действие инструкции оказалось бы сильнее чувств и реакций, если бы не вмешался Бегемот. Он направил световой «зайчик» непосредственно от прожектора в глаз ретивого охранника. При этом он успел повесить на этот световой импульс фантом паники. Охранник почувствовал опасность и резко обернулся, забыв про женщину, решительно идущую к сидящему за столом Президенту. Через секунду перед Президентом лежал текст и Президент вполне благосклонно его читал. «Открытая Ложа экспертов» призывала его позвать в Россию с визитом Папу.
Обращение было распространено через электронную почту в десятки тысяч адресов. Патриарх был возмущен: снова масоны не дают спокойно жить!
39. Ортодоксы – везде ортодоксы
Многое роднит российское православие с ортодоксальным израильским иудаизмом. Говорят, быть в Израиле евреем ; бизнес, а быть ортодоксальным евреем ; большой бизнес. Возможно, это так. По крайней мере, делать бизнес еврею в Израиле легче. Поэтому многие приехавшие в Израиль не евреи стараются походить на евреев, облегчая тем самым свой бизнес, поскольку в его поддержку включается такой немаловажный фактор как солидарность и со стороны партнеров, и со стороны потребителей. Известно, что выживанию еврейской диаспоры много способствовал довольно строго соблюдаемый принцип, в силу которого деньги не должны покидать свой круг. Если ты можешь купить нужный тебе товар у еврея или у не еврея, то купи у еврея и соверши поступок, угодный Богу. Этот принцип легко трансформируется на отношение к ближнему и дальнему еврейскому окружению, а со временем он начинает соблюдаться без особых усилий, автоматически. История евреев была достаточно длинной, чтобы добиться подобного автоматизма.
Теперь о том, почему быть ортодоксальным евреем в Израиле ; большой бизнес. Здесь работают уже не вековые традиции, а живые и весьма корыстные политики. Прослойка ортодоксальных евреев в израильском обществе не очень велика, но имеет постоянный и весьма устойчивый электорат ; около 10%. Традиция израильских выборов в парламент ; Кнессет такова, что победитель не получает абсолютного большинства мест в парламенте. Чтобы успешно функционировать и проводить обещанные обществу законы, победителю требуется поддержка группы иных парламентариев. Эту роль охотно берут на себя ортодоксы. «Мы вас поддержим во всем, а вы нас ; только в том, что нам необходимо.» При этом ортодоксы выговаривают такие ограничения светской жизни, которые, во-первых, постоянно напоминают о роли религии в израильском обществе, во-вторых, создают для ортодоксальных верующих дополнительные «рабочие» места. Эти места ; своего рода синекуры. Они не требуют больших усилий, но дают хороший доход.
Простой пример. Кнессет принимает закон, в силу которого во всех гостиницах Израиля должны готовить кошерную еду. Казалось бы, что в таком законе удивительного? В Израиле живут евреи, а они хотят есть то, что рекомендует их религия. В Израиле много арабов. Те из них, кто исповедует ислам, могут есть кошерную еду, ; ее приготовление отвечает всем канонам ислама. Христианам религия есть кошерную еду не запрещает. Так что существенного насилия в принятом законе, вроде бы, нет. Кроме одного. В каждой гостинице появляется штатная единица служителя культа – иудея, надзирающего за приготовлением пищи и благословляющего то, что такого благословения требует. Затраты на услуги этого служителя оплачивают все посетители гостиницы, независимо от их вероисповедания. Хотя зарплата его вполне ощутима, в расчете на единицу продукции дополнительные расходы не велики. Но этот служитель культа не одинок. По всей технологической цепочке, где готовятся продукты для гостиницы, есть свои надзирающие и освящающие. А это ; почти что армия. К тому же, и технологии не всегда отличаются простотой. По крайней мере, все связанное с выращиванием, убоем и приготовлением мяса, требует больших затрат и серьезно сказывается на стоимости блюд. Конечно, можно говорить о том, что кошерное мясо более полезно, и это, скорее всего, соответствует действительности. Но хотелось бы оставить выбор самому потребителю, а не навязывать ему то, что предпочитает иная религия. Увы, такая позиция не устроит ортодоксов, которые откровенно делают свой бизнес на религии.
Российское православие не столь изощренно. Оно проще. Его иерархам нет надобности рядиться в тогу, пока роль ряженных оставляют за собою политики, старательно заигрывающие с религией. Особенно суетливы неофиты из недавних коммунистов и крупных хозяйственников. Они млеют перед церковью и готовы дать ей все, что она попросит. ЕБН дал церкви таможенные льготы на ввоз табачной и алкогольной продукции. Инициатива восстановления Храма Христа–Спасителя была общей для Лужкова и Патриарха. Патриарх участвовал во всем с необыкновенной радостью до того самого момента, когда возник простейший житейский вопрос: кто будет это громадище содержать и повседневно эксплуатировать? Церковь готова время от времени использовать Храм как площадку для проведения служб и церковных съездов. Содержать же такую махину церкви, как оказалось, не по силам.
Простите, а кому по силам? Кто должен расходовать на эти цели примерно 30 млн. долларов США ежегодно? Те, кто этот храм восстанавливал на свои и, увы, на бюджетные средства? То есть снова все общество? И снова потому, что православие – преобладающая религия? Высших церковных иерархов это не смущает. Для них подобное – в порядке вещей.
Результаты предпринятой командой мессира акции не заставили себя ждать. Президент отреагировал быстро и твердо. В последний день октября 2001г он конфиденциально встретился с Патриархом. Говорили более двух часов. Официальных сообщений о целях и результатах переговоров не было, но без неофициальных, как это водится, не обошлось. Из источников, близких к Патриархии, косвенных намеков СМИ и реакции православных информационных изданий можно сделать вывод, что на встрече обсуждался вопрос о некоем конкордате между светской властью и РПЦ, причем соглашение имело место по инициативе Президента.
Суть договоренностей, как утверждают всегда осведомленные знатоки, такова: РПЦ не возражает против приглашения в Россию главы Католической Церкви Папы Иоанна Павла П, а Президент делает все, что в его силах, дабы содействовать РПЦ в ее воссоединении с Русской Православной Зарубежной Церковью. Увы, эти договоренности оказались недолговечными.
За пару дней до Крещения уже в январе 2002 года случилась сенсация, на которую мало кто обратил внимание. Президент в первый день пребывания в Польше благожелательно отозвался о возможности визита в Россию Папы. Как бы напоминая Патриарху о его обещании, Президент сказал, что Папа желает сделать визит полноценным, а потому ждет приглашения не только от светских властей, но рассчитывает получить его и от Патриарха. Алексий не заставил ждать реакции, и уже на следующий день во время благотворительной встречи с детишками объяснил им, а заодно Президенту и всему свету, что никакого приглашения Папе он не пошлет до тех пор, пока не будет улажен конфликт в трех украинских епархиях межу православными и греко-католиками. Если Папа приедет без его, Патриарха, приглашения, то он, Патриарх, встречаться с ним – Папой не станет, ибо выступает против неопрозелитизма и экуменизма.
Чтобы церковь противостояла власти, – такого в России не было давно. Революция и все ужасы, ее сопровождавшие, не в счет. То не было противостоянием. То было истреблением. До революции церковь не очень-то сопротивлялась светской политике русских царей. Память о суровости Ивана Грозного, лихости Петра I и недвусмысленности указов Екатерины II о землях монастырей и высших иерархов долго заставляла церковь с опаской выстраивать отношения со светской властью. Более чем скромно вела себя церковь в советское время . По крайней мере, до тех пор, пока М. Горбачев не начал подбадривать Патриарха, давая понять, что теперь можно, ибо время уже пришло. Церковь это поняла и начала действовать. Сначала осторожно, на ощупь, чтобы ненароком не вызвать раздражения партии – «организующей и направляющей силы всего общества», затем все более решительно и настойчиво. Вольности ельцинского правления быстро стали для РПЦ не просто привычными, а показались ей незыблемыми. РПЦ то ли почувствовала себя оплотом демократии, то ли посчитала, что демократия так сблизила ее с руководством страны, что остался всего шаг до превращения РПЦ в одну из независимых ветвей власти –. власть духовную.
Когда двум персонам следует обсудить сложившуюся ситуацию, но ни одна из них не решается поехать к другой, ибо такая поездка сопряжена с соотнесением своего сана с саном иной персоны, жизнь просто сводит их в каком-либо месте, где появление каждого понятно и объяснимо. Митрополит Феофил и главный раввин СНГ Перл Азар оказались сообща на приеме у крупного олигарха. Олигарх принадлежал к хасидам, а его супруга слыла старательной прихожанкой славной православной обители. Гости быстро разбрелись по апартаментам, богато и удобно обставленным, где каждый мог уединиться, не вызывая вопросов у других. Не воспользоваться такой возможностью было грех, и это поняли оба, несмотря на различия в исповедуемых ими религиях. В конце концов, удовольствие посплетничать непосредственно крупные особы позволяют себе нечасто, а потому ценят такую возможность высоко. Каждому было что сказать и каждому хотелось знать, что скажет по поводу случившегося другой.
После обычных в подобной обстановке ничего не значащих, но весьма многозначительных реплик, которыми обменялись наши высокие персоны, Перл Азар, наконец перешел к делу.
; Скажите мне по дружбе, почему уважаемый Патриарх так резко отказался пригласить Папу и, тем самым, обидел сразу и Папу, и нашего Президента? Он мог найти иные отговорки и выглядеть вполне благообразным. Когда Патриарх сказал о неприемлемости экуменизма и неопрозелитизма, он дал самый категорический отказ: встречи не будет, потому что нам она не нужна.
; А вы полагаете, ему следует воспринимать как должное то, что происходит на Украине? Просто смириться с тем, что католики забирают наши храмы? Если бы Папа хотя бы словом обмолвился об этих событиях, было бы о чем говорить. Но он лишь молчаливо все одобряет, ; глаза Феофила выразили не очень явное негодование.
; Я, конечно, не самый большой специалист в делах христианства, тем более, что меня многие тоже относят к иудейским ортодоксам, но по-моему, Папа не в силах повлиять на украинских греко-католиков и не может диктовать, что они должны делать при разделе сфер влияния с Вашей церковью, а чего им предпринимать не следует. Понтифик, кажется, прямых распоряжений епархиям не дает. А на Украине есть собственное законодательство, в рамках которого и нужно решать острые споры. По-моему, требуя участия Папы в разрешении конфликта между православными и греко-католиками, Патриарх вмешивается во внутренние дела суверенной страны и предлагает сделать то же Папе, ; Перл Азар говорил мягко и добродушно улыбался в свою жидковатую, как у дедушки Хо, бороду.
; Мы с Вами не столь наивны, чтобы не понимать, как важна для прихожан оценка их первосвященника. Если же первосвященник, наблюдая безобразия, молчит, то он тем самым одобряет творимые его служителями и их паствой беспредел. Поэтому мы говорим Папе: хотите контактов с той церковью, которую Вы считаете своею сестрой, будьте честными и откровенно скажите, на чьей Вы стороне.
; Если я не ошибаюсь, передел приходов на Украине закончился за пять-шесть лет до начала нового тысячелетия, а эксцессы возникали тогда в основном между украинскими православными. Некоторые из них хотели остаться под Московским Патриархатом, а другие желали самостоятельности.
; Это еще одна отговорка, оправдывающая силовые действия против наших прихожан. Представьте себе, что хасидские синагоги на Бронной и в Марьиной Роще силой займут прихожане Шаевича. После этого Вы пойдете с ним на прямые контакты?
; Может быть, я ошибаюсь, но массовый переход православных общин в униатство происходил в 1990-1991 годы. Это были те или потомки тех, кто до присоединения Западной Украины и обращения их советской властью в православие принадлежал к греко-католикам. Так что речь идет лишь о восстановлении того, что когда-то имело место. Люди сами могут решить, к какой конфессии им себя относить. Кстати, если Вам интересно, взгляните на эту справку. Во Львове к 2001 году католической церкви принадлежало всего 4 храма, греко-католикам (униатам) – 31 храм, Украинской Автономной Православной Церкви (существовала в 1918-19 годах и была восстановлена к 1992 году) – 15 храмов, Украинской Православной Церкви Киевского Патриархата (откололась от Московского Патриархата) – 15 храмов. Только 2 храма сохранили юрисдикцию Московского Патриархата. Таким образом, смена украинскими приходами одной юрисдикции на другую затронула более всего православные церкви. Нельзя объявлять инициаторами таких переходов католиков, хотя бы потому, что на Украине их никогда не было много. Впрочем, то, о чем мы с Вами так усердно спорим, не должны меня сильно волновать. По крайней мере, мои прихожане никогда не поверили бы, что я тут с Вами обсуждаю эти проблемы. Увы, наше положение обязывает сохранять внешнее равнодушие даже тогда, когда просто нет сил молчать. Если быть до конца честным, то я искренне завидую нынешнему Папе, который нашел в себе мужество сказать то, о чем его предшественники стыдливо молчали веками. И я никогда не забываю помолиться за него.
; Прежде чем мы оставим эту тему, я еще раз подчеркну, что нам проще искать точки соприкосновения с вами, чем с католиками. Они берут пример со своего Папы и слишком торопятся. Хотят при жизни одного поколения решить все проблемы, что накапливались ровно тысячу лет. Лично я усматриваю здесь со стороны Папы своего рода непомерную гордыню. Мы же не намерены потакать ни экуменизму, ни неопрозелитизму в своей, пусть традиционной, пусть ортодоксальной, но давно сложившейся и потому дорогой нашему сердцу среда. Вам это должно быть понятно, ибо и Вас многие считают ортодоксами, ; Феофил вспомнил договоренности с Коровьевым и решил лишний раз продемонстрировать свою обязательность. ; Небось, подслушивают, черти, и подсматривают, ; при этой мысли по спине Митрополита пробежал холодок, а он сам еще более доброжелательно улыбнулся скромно сидевшему напротив раввину.
; Мне кажется, ссылка Патриарха на угрозу неопрозелитизма, по меньшей мере, неубедительна. Визит Папы в Россию массового перехода российских православных в католичество, а это и есть празилитизм, вызвать не способен. Я уверен, что Ваша паства верна своим убеждениям, и если кто-то думает иначе, он ошибается. А вот с экуменизмом дело обстоит иначе. Папа действительно предлагает преодолеть тысячелетний раскол церквей, и его встреча с Патриархом могла бы стать серьезной экуменической акцией. Быть может, Вы опасаетесь именно этого? В то же время нельзя обвинить Папу в мрачном стремлении сохранить худшие традиции католичества. Его цели всегда окрашены в благородные тона, чем другие понтифики похвастаться не могли. Вы помните, что в 2001 году Папа посетил Львов, желая примирить с украинцами потомков тех поляков, которые были вынуждены 55 лет назад покинуть свою Родину, свои храмы, могилы своих предков. Он призвал внести в отношения украинцев и поляков больше любви, прощения, доверия и уважения.
На этом политическая часть беседы была исчерпана. Поговорили о делах более приземленных: о помощи прихожанам, о посещениях больных в лечебницах, об отношении к мусульманству – традиционному и агрессивному. Расстались вполне довольные друг другом, сожалея о том, что условности не позволяют встречаться часто и более открыто.
Основной итог беседы был в ином: затея команды мессира завершилась ничем. Папу в Россию так и не пригласили. До мусульман не достучались. И только ортодоксы двух самых старых религий стали терпимее друг к другу. Впрочем, ортодоксы – везде ортодоксы.
40.Бегемот снится себе Пухом
; Провал. Полный провал. Нет никаких шансов справиться с поручением мессира. Затея с католиками лопнула как мыльный пузырь. До мусульман так и не удалось достучаться. Православие бронзовеет от сознания собственной исключительности. Наверное, оттого и нашли его адепты общий язык с ортодоксальными хасидами. Вот и весь итог работы команды. Будь я смертным, я бы покончил с собой. Даже этого я не могу сделать. Как я посмотрю мессиру в глаза! Он ничего не скажет, не упрекнет, а проявит сочувствие. Лучше бы он кричал или отколотил своих неумелых помощников. Было бы не так стыдно, ; размышлял вернувшийся домой Бегемот.
Он устроился удобнее на диване и стал обдумывать произошедшее. Надежды исправить что-либо не было. Отсутствие выхода, как это обычно происходит с мужчинами, заставило Бегемота постепенно смириться, успокоиться и уснуть. Сон и на этот раз оказался спасительным, но в отличие от всего, что снилось прежде, – весьма причудливым. Даже длительное время спустя Бегемот так и не понял смысл этого сновидения. Он снился себе Вини Пухом.
Пух проснулся рано в своем домике. Продолжая нежиться в пуховой перине, Пух обнаружил в собственной голове мысль. Это было неожиданно. Вот так сразу, совсем со сна – и вдруг мысль! Мысли не всегда бывают удобными и приятными. Приятные мысли появляются обычно не сразу. Они сродни мечтам. Если, например, с вечера Пух знал, куда он утром отправится завтракать, то его первая мысль была приятной. Она означала, что желанное утро наступило. Тогда душа Пуха торопилась вернуться из грез в прекрасную реальность.
; Ура! ; кричала душа, наполняя все тело Пуха предвкушением обещанного угощения. Пух вскакивал и начинал ритмично напевать: ; Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро…
На этот раз ничего радостного хмурое и заснеженное утро не предвещало. А вот мысль явно была. Она застряла в голове как заноза и требовала очень осторожного с нею обращения, чтобы резкая боль от неосторожного движения не вызвала у Пуха шок.
Пух приоткрыл один глаз и понял, что от движения ресниц мысль не исчезает. Он мысленно присмотрелся к ней, осторожно ее пошевелил и зажмурился в ожидании, что будет дальше. Мысль была большой как белое привидение в непроглядную ночь, но не казалась легкой. Это была, хотя и белая, но очень тяжелая мысль. Пух осознал, что ему придется долго, упорно и настойчиво ее думать, прежде чем вопрос о его дальнейшем сосуществовании с этой мыслью будет решен окончательно, то есть раз и навсегда.
Надо ли объяснять, что все это было Пуху непривычно. Ему не хотелось превращать свою мягкую, почти плюшевую голову в машину для длинных, занудных и вечно противоречивых логических операций. Пух никогда не сравнивал себя с компьютером, а случись такое сравнение, обиделся бы смертельно.
; Даже самая умная железяка не может сравниться с мудростью моего плюшевого сознания, ; вот что сказал бы Пух в ответ на такое сравнение.
Как любой благоразумный медвежонок, Пух сначала решил, что все происходящее – сон, что большая белая и тяжелая мысль – дурацкое видение, которое непременно исчезнет, если вести себя аккуратно и правильно. Он попробовал заснуть глубже, чтобы, проснувшись затем окончательно, избавиться от нежданного наваждения.
Проснувшись совсем и полностью, Пух убедился, что мысль осталась там же, где была, и такой же, какой очень его обеспокоила.
; Хочешь, не хочешь, придется познакомиться с нею ближе, ; сказал себе Пух и принялся ее пристально разглядывать. ; Интересно, о чем это мне поручено думать, да еще с большим усердием?
Вопроса о том, кто это ему поручил, Пух не задал. Он был не очень набожным, но достаточно практичным медвежонком. И потому твердо знал, что интересоваться происхождением неизбежного следует лишь в последнюю очередь. Сначала к неизбежному нужно поскорее приспособиться и научиться с ним жить так же, как это было до него. То есть до появления. того, что оказалось неизбежным, ибо не было возможности от него избавиться. Поэтому Пух твердо решил научиться жить с этой странной и неуютной мыслью, что поселилась в нем безоговорочно, а возможно, и навсегда.
Думать мысль, кем-то и непонятно, с какой целью внедренную в его сознание, Пух не умел. У него просто не было навыка, ибо он никогда не занимался гуманитарными науками, а предпочитал всем этим премудростям простую жизненную сметку. Пух хорошо знал, что такое сладость жизни. На примере общения с пчелами он мог рассказать и о сладости борьбы, которую познаешь, если удается полакомиться добытым медом. Быть может, Пух не ответил бы на вопрос о сладострастии, но свою оригинальную трактовку предложил бы непременно. Чего стоит хотя бы леденящая душу любого сластолюбца легендарная история с запасами варенья, что имелись у его друга, которого он посетил, когда в первый раз отправился в гости утром и понял, как это здорово и правильно!
Но тут, в этой новой обстановке, требовался иной, неведомый Пуху опыт, и Пух стал нервничать, опасаясь, что именно этого опыта у него нет.
Наконец, первая догадка осенила Пуха.
; Я должен узнать, что это за мысль. О чем она? И определить, как и в каком направлении буду ее думать.
Пух радостно хлопнул в ладоши и стал пристально разглядывать застрявшую в мозгу мысль. Она оказалась не похожей на все, с чем Пух встречался до этого. От нее веяло абстракцией, несвойственной даже мыслям о бесконечности Вселенной, которые посещали Пуха, когда он сидел на завалинке своего дома в звездную ночь. Глядя в бездонное небо, всей своей шерстью чувствуя магическую силу притяжения Млечного Пути, Пух в такие моменты думал о космосе. О том, как он полетит в Безмолвии Реликтового излучения на необыкновенной ракете, о том, кого он возьмет с собой в это опасное и полное приключений путешествие. Но эти мысли текли легко и непринужденно. Они не спотыкались об ухабы неведомых или совсем непонятных Пуху явлений. Там все было образно и красиво, последовательно и объемно. Быть может, немного смущало Пуха само Реликтовое излучение. Но рядом в лесу росли папоротники, и Пух знал, что это – реликты. Он иногда долго гладил их лапой или нежным взглядом, разглядывая бородавчатые буроватые бугорки, украшавшие их с изнанки.
; Наверное, излучение потому и Реликтовое, что очень древнее. Будь у меня сильный микроскоп, ; размышлял Пух. Он точно не знал, что для решения такой задачи подойдет лучше, микроскоп или телескоп, ; я разглядел бы у Реликтового излучения бурые бородавочки, которые то ли несут куда-то свет, то ли служат теми мельчайшими пузырьками, наполняя и освобождая которые, скачут по Вселенной частицы света, неосмотрительно покинувшие свой источник.
Пух снова вернулся к застрявшей в мозгу мысли и попытался завладеть ею, чтобы, шевеля и ощупывая, сделать постепенно удобной и подвижной, а не торчащей в самом центре серого вещества этаким электродом или даже гвоздем, всаженным туда неопытным экспериментатором.
В какой-то момент, когда тяжелая и бесформенная мысль слегка подалась, в другой части мозга на мгновение возник неясный облик ослика Иа. Он хитро подмигивал и указывал всем своим видом на неповоротливую мысль, как бы говоря:
; Придется тебе, Пух, об этом подумать.
Пух вспомнил вчерашний день и нашел там эти слова, действительно сказанные ему осликом. Слова эти висели как потрепанная осенним ветром уличная растяжка. Ни к чему явному они не относились, и Пух стал восстанавливать вчерашнюю беседу с осликом, понимая, что именно в ней кроется загадка поселившейся в мозгу непривычной и неуютной мысли.
; Вот оно! ; воскликнул Пух радостно, ухватившись за блеснувшее в его сознании воспоминание. ; Ослик сказал мне вчера, что к нему приехал дальний родственник с далеких гор. Это старый горный козел Ваха, битый ; перебитый. Он приехал подлечиться и поправить свои ослабшие в сражениях рога. И теперь, когда ослик Иа приютил его, битый козел Ваха поставил перед ним много трудных вопросов. А ослик пришел с ними к Пуху и все их вывалил перед ним, требуя дружеского участия и помощи.
; Пух, ; спросил без обиняков ослик, ; у тебя совесть есть?
; Есть, ; сказал Пух уверенно, ; я же поставил тебе лучшую банку меда, хотя в гости не звал и пришел ты неожиданно.
; Значит, есть, ; ослик грустно похлопал глазами и убедился, что мед был действительно очень не дурен. ; А скажи, она у тебя свободна?
Когда Пух вспомнил этот вопрос ослика, то почувствовал легкое поташнивание и головокружение. Именно в этот момент вчера в его мозг попала бесформенная тяжелая мысль, которую теперь предстояло ему думать, и он, Пух, не знал, с какого конца к ней подойти.
Вчера Пух сразу даже не понял, о чем ослик ведет речь.
; Кто, она? ; переспросил Пух.
; Ну, твоя совесть, ; ответил Иа. ; Она свободна или уже занята?
Глаза Пуха расширились так, будто в банке с медом зашевелилась лягушка, а Пух глядел на нее и думал, откуда она взялась и как там оказалась. Пух посмотрел широко раскрытыми глазами на ослика и тихо сказал:
; Не знаю.
; Ну, вот, ; ослик Иа ответом был доволен. ; Я тоже не знал. А теперь скажи, Пух, ты любишь мусульман?
; Мусс – люблю. А какой он бывает у твоих ульман, я не знаю.
; Нет, Пух, ты не понял. Я не про мусс говорю. Мусульмане – это те, кто верит в Аллаха и его пророка Магомета. Ваха сказал, что я из мусульман.
; Тебя я люблю. Ты хороший. Мы дружим, и мне с тобой хорошо. А если ты веришь в Аллаха, то я люблю и тебя, и Аллаха с тобой. Или тебя с твоим Аллахом. Как тебе больше нравится.
; Ура! ; закричал радостно ослик и весело забарабанил по столу передними копытцами. ; Ваха, конечно, ошибся! Он говорил мне, что когда мои друзья узнают, что я из мусульман, то не станут дружить со мной так же, как прежде. А я сказал, что все равно станут! Я тебя очень люблю, Пух! Ты – замечательный друг! Когда я ем овес, я всегда думаю, что в нем немного твоего меда или варенья. И овес кажется мне таким сладким.
Ослик таращил свои выпуклые и очень нежные глаза, глядя на Пуха и чуть в стороны одновременно. Он был счастлив.
; Скажи, Пух, а ты можешь тоже стать мусульманином?
Вот! Пух, наконец, вспомнил этот вопрос. Он повис в воздухе как что-то неведомое, неясное и потому белое и бесформенное. Повисел, собрался в комок и переместился Пуху в его ушастую и лохматую голову. Уместился, заняв половину всего пухова мозга, и превратился в мысль, которую предстояло Пуху думать. Он так и сказал ослику на прощание:
; Я подумаю. И потом скажу.
Ослик попрощался и ушел. Пух даже не очень ясно помнил, как это произошло. Мысль действовала на него парализующе. Как наркоз. Про Аллаха и Магомета он раньше не слышал. «Какие они? Как надо в них верить? И при чем тут моя совесть? Почему она должна быть свободной? От чего свободной? Не от меня же. А я? Я могу быть тоже сводным от совести?»
Эти вопросы прыгали в голове как кузнечики на лугу в жаркий полдень. В голове им было тесно, и Пух испугался, что она у него не выдержит и расколется от переполнявших ее беспорядочных идей.
Думать Пух умел. Это было совсем просто. Но он думал образами. Мысленно он часто переставлял банки в своем шкафу, чтобы их все сразу было видно и можно было точно взять нужную. И мебель он тоже передвигал на раз и не два. И спорил мысленно с друзьями. И обдумывал устройство Вселенной, глядя на небо в яркую звездную ночь.
Но как нужно верить, Пух не знал. У него просто не было опыта. Мистическое, если и существовало для Пуха, то не было столь конкретным, чтобы образы богов и пророков могли поселиться непосредственно в его вполне обыденном, незатейливом и непритязательном сознании. Пух не знал, что мистические истины должен открыть пастырь. Что лишь немногие, обладающие незаурядными и, возможно, не самыми привлекательными качествами, способны к яркому мистическому творчеству. Да еще к такому, которое получит отклик в сердцах и станет основой массовых верований.
Когда напряжение стало спадать, Пух понял, что устал. Прежде, чем размышлять дальше, нужно расслабиться, то есть проглотить две;три ложки меда или варенья.
; Хорошая мысль, ; обрадовался Пух этой привычной и такой притягательной идее. Он тут же приступил к делу и, конечно, забыл о выставленном себе заранее ограничении. Пух действительно расслабился и, не останавливаясь, съел полбанки. Теперь он даже не мог вспомнить, мед это был или варенье. ; Почему я должен верить в какого-то неведомого мне страшноватого Бога? Нельзя ли верить в мед? Это действительно божественный продукт.
Так говорила Пуху бабушка, давая укусить свежие, только что добытые пчелиные соты с медом. Тут сознание Пуха, успевшее сбросить напряжение и подкрепленное изрядной дозой сладкого, подсказало ему, что бабушка, кажется, верила в Бога и говорила о нем с Пухом. Ну, конечно же, он тогда и узнал, что Бог живет на небе. Он старый и сердитый. Все видит и наказывает за грехи. А после смерти будет Судный день. И тогда за все спросят и воздадут каждому по заслугам его.
Пух забеспокоился. Раньше он не воспринимал слова Бабушки буквально. Вроде бы они относились не к нему, а к кому-то абстрактному, бестелесному. Пусть с него спросят. Не жалко. Теперь все выглядело иначе. Неожиданно Пух осознал, что все время жил кое-как, не думая об ответственности перед Богом за каждый свой поступок. Он жил безответственно и полагал себя безнаказанным. Его, конечно, могли наказать друзья или соседи, если он был с ними груб и несправедлив. Этим все ограничивалось. А Бог, оказывается, все видит и заносит в книгу добрых и дурных дел. Чтобы в конце пути все подсчитать и вынести приговор.
Поразмышляв, Пух представил себе Бога как благообразного старика со светящимся нимбом над головой и большой бухгалтерской книгой подвигов и прегрешений. Почему-то Пуху такой Бог показался скупым, придирчивым и мелочным.
; Я задумался и не заметил, как съел полбанки варенья. Это плохо. И будет занесено в скрижали! ; Пух вспоминал произнесенные когда-то бабушкой слова и удивлялся их необычности. ; Нет, здесь что-то не так. Разве мне важно, как кто этого Бога зовет и кто как ему молится? Я не буду мусульманином. Я останусь тем, кто я уже есть. И не так важно, как меня при этом будут называть.
Бог жил у Пуха в душе. И другого Бога ему не требовалось.
Бегемот возвращался в свою привычную шкуру неохотно. Не потому, что все размышления Пуха были ему дороги или оказались оригинальными. Нет, эти размышления исчезли вместе с образом самого Пуха, оставшись в его голове вместе с поселившейся в ней мыслью. Бегемота забавляло ощущение нежности которое шло от его собственной шерсти. Когда он пребывал в образе медвежонка, его шерсть не стала клочкастой и непослушной, а была удивительно мягкой, податливой и волнистой.
Постепенно Бегемот расшифровал свой сон и понял, что усилия всей команды, направленные на преобразование религии, напрасны и бесперспективны. Завтра он скажет это мессиру, и они поставят жирную точку в еще одном неудачном деле.
41. Апофигей светлого будущего или День Конституции
12 декабря 2001г. погода была препоганая, шел ни то снег, ни то дождь, и вся эта мерзость, подгоняемая порывами ветра, хлестала по щекам, налипала на кепку и по ее кожаным краям норовила скатиться за шиворот.
; Может так оно и лучше, ; думал Юрий Михайлович, отряхивая кепку: ; если б еще и солнце светило, то это было бы уже оскорблением. Сегодня явно не мой день. Еще и президент с утра пораньше настроение испортил:
; Ты, Юрий Михайлович, присмотрелся бы к своему Эскулапу. Сигналы идут потоком. Если сам меры не примешь, то другие твоим Выселковским займутся.
; Извините, Владимир Владимирович, вы хотели сказать Селковским?
; Я сказал ровным счетом то, что хотел. Не ровен час, выселим, – сразу фамилию подкорректирует.
Президент был в ударе собственного красноречия: произнес как всегда энергичную речь, пожелал толпившимся зевакам удачной эксплуатации новой станции метро «Анино», и в ответ на просьбу из публики пожать руку зашагал навстречу толпе. Старушки запричитали:
; Ой, Владимир Владимирович, родненький, спасибо Вам за станцию, тепереча на рынок завсегда ездить будем, а ежели пенсию прибавят, то ; кажный день.
Толпа дружно подалась вперед, готовая навалиться всей мощью человеческих тел на не очень дюжего президента. Оказавшийся рядом крупный сержант из оцепления напрягся, побагровел, и широко раскинув длиннющие руки, что было силы, налег на толпу. Страж порядка раздувал щеки, тяжело дышал, и всем своим видом доказывал Президенту и его охране, что как бы ни было тяжело, он не зря ест свой ментовской хлеб и в трудную минуту сумеет защитить первое лицо верховной власти от любого несанкционированного быдла.
По мере того, как церемония открытия подходила к концу, Юрий Михайлович расстраивался все больше:
; Годами строишь, не покладая рук, финансируешь, отыскивая последний рубль в дырявом городском бюджете, когда последний раз сны видел – и не вспомнить, а преданные своему мэру москвичи только и шепчут: «Владимир Владимирович, спасибо большое, спасибо огромное! Можно пожать вашу руку, поцеловать следы ваших ног? Чем больше о них заботишься, тем чернее их благодарность.
Сетуя себе на свою судьбу, мэр рассеяно поглядывал на лица стоявших за оцеплением. Их взоры были обращены к президенту, им сейчас было не важно, любили они его или нет. Их увлекло чувство причастности к Истории, а потому на лице каждого был написан восторг, глаза горели, а дыханье стало частым и прерывистым.
В этот момент взгляд мэра споткнулся о странное подобие лица, что монотонно раскачивалось под могучей дланью сержанта, все еще изображавшего Рембо. Физиономия оставалась безучастной к происходящему. Жирная, почти круглая (ширина ее была больше высоты), давно не бритая ; она колебалась как маятник, вычерчивая синусоиду во времени, и походила на макет черной чугунной бабы, которой рушат обветшавшие строения. Что-то еще отличало эту морду от окружающих лиц. Ну конечно! Несмотря на мокрый снег, который шел во время всей церемонии, ее владелец оставался совершенно сухим.
; Достойный персонаж для любого фильма ужасов, ; подумал мэр. – Наверное, гость столицы. Ему и регистрацию кто-то сделал, раз он так смело в первом ряду отсвечивает. Вот, черти поганые!
; Юра, не поминай всуе! – раздался в голове у мэра голос патриарха Всея и Всех. В этот момент голова-шар застыла в одном из своих крайних положений, а принадлежащий ей огромный рот стал медленно растягиваться в зевке, выставляя на показ нежно-розовую глотку и крупные белые клыки. Мэр осознал, что смотрит в раскрытую пасть гигантского кота, но отвести взгляд в сторону уже не мог. Взгляд зацепился за острые зубы, беспомощно и суетливо задергался, стараясь вырваться на свободу. Чей-то пронзительный голос, срываясь на фальцет, заверещал в толпе:
; Подсекай, не то соскочит!
Бегемот, а это был он, клацнул зубами, скривился, и смачно плюнув на начищенный сапог сержанта, с досадой произнес:
; В эту голову не пробьешься. Как ни старался, откусил лишь взгляд. А во рту будто побывала добрая половина памятника Петру и сотня кубометров бетона с третьего транспортного кольца. Тьфу!
Бегемот вытер слюнявую морду о милицейскую шинель.
Вернувшись домой, мэр был апатичен, все больше молчал, и, сказавшись утомленным, рано ушел спать. Понятное дело, жить с откушенным взглядом совсем не легко. Вроде бы все то же, да не то. На место откушенного все какой-нибудь чужой взгляд норовит пристроиться, и тогда весь мир меняется как в чертовом калейдоскопе.
Забытье наступило быстро. Он сидел за старым полированным столом в обшарпанной двухкомнатной квартире. По размеру комнаты и высоте потолков любой москвич безошибочно определил бы – это хрущевка. С потолка, как символ былого достатка свешивалась пяти-рожковая люстра. Пройти под ней, не задев, было невозможно: даже мэр, если бы случайно забыл снять головной убор, непременно зацепил бы один из рожков. Единственная лампочка тускло освещала помещение. Мэр был одет в ветхий, видавший виды женский халат, теплые вязаные носки, и меховые тапочки, прежний цвет которых угадывался разве что на пятке. Необычность происходящего его не удивила, ибо ему было не до того: горечь во рту, сильная тошнота и жуткая боль в правом боку не давали сосредоточиться. Периодически он вскидывал голову и, сам не понимая зачем, с тревогой посматривал на часы. Те в ответ громче тикали, а стрелки, будто на зло, старались двигаться вперед как можно медленнее. Из оцепенения его вывел настойчивый звонок в дверь. Он медленно встал и уверено, насколько позволяло его состояние, зашаркал к входной двери по малюсенькой прихожей, незнакомой, но почему-то до боли родной квартиры.
; Кто там?
; Скорую вызывали?
Руки привычным движением легко справились с двумя незамысловатыми замками. Приоткрыв дверь, и убедившись, что за дверью именно те, кого он видимо все это время ждал, мэр сдал последний оплот, скинув с двери увесистую цепочку.
; Здравствуйте! ; переступая порог, сухо сказал пожилой мужчина, одетый в небрежно распахнутую, изрядно потертую форменную шинель с красным крестом на рукаве, из-под которой выглядывал белый халат.
Вслед за мужчиной в прихожую втиснулась молоденькая девчонка в синей спецовке, похожей на робу автослесаря. Настолько молоденькая, что, встретив ее на улице, любой бы принял ее за школьницу. Раздевшись, и пройдя в комнату, доктор плюхнул ящик на хоть и старый, но все же полированный стол, и помахав в воздухе картой вызова, на которой в графах «пол», «возраст» и «причина вызова», рукой диспетчера, было написано «ж, 72г., б\ж», произнес:
; Ну, что, мамаша, с праздничком! Разминалась перед Новым Годом? Наелась, поди, чего, или я ошибаюсь?
Мэру хотелось возразить: ни обращение «мамаша», ни тон, которым все было сказано, его не устраивали. Но не стал, решив, что им, врачам, сейчас виднее. В этот момент он и лишился собственного Я.
Девушка по-хозяйски взяла со стола, заранее приготовленные старушкой, паспорт и страховой полис. Заглянув в паспорт, сказала:
; На что жалуетесь, Оксана Вакуловна?
; На что мне, доченька, жаловаться, как не на голову! Камни у меня в желчном пузыре, а тут праздника захотелось. У метро такое сало увидела – не смогла устоять. Да и мужчина продавал интеллигентный, в пенсне, правда, одет был не по погоде – один пиджачок не нем клетчатый, потому, видимо, и гнусавил. А любезный какой, говорит мне: «Барыня, взгляните на сальце, ведь нежнейшее, свинка селекционная, редкой гайдаровской породы». Покойный Хаим сто раз мне говорил: «Оксана, когда ты, наконец, будешь понимать, что твой муж – еврей? Прекрати жрать это сало! Ешь лучше селедочку – там фосфор. Глядишь, и будет другая разница: ты поумнеешь!» Я же – старая дура…
; Нам, бабуля, ваши трогательные истории слушать некогда. Мы хоть и «скорая помощь», но нам тоже спать хочется. Ложитесь, откройте живот, – доктор смотреть будет.
После короткого осмотра врач произнес:
; Ну, мамаша, в больницу поедем. Танюша, иди, звони, запрашивай на острый холецистит.
; Как же, в больницу? Вот угораздило меня, дуру старую. А в какую?
; Это, где место будет. Сейчас позвоним, – узнаем. Наверное, в 67 или в Боткинскую.
; А лучше-то куда?
; Лучше туда, где нас нет. А если серьезно, то лучше в Боткинскую ; там лапароскопически могут прооперировать. Это когда вместо большого разреза делают 4 маленьких отверстия, и желчного пузыря как не бывало. Но туда, сами понимаете, нелегко пробиться…
В воздухе повисла пауза достойная Станиславского.
; Да, доктор, кажется, я понимаю, прервала тишину бабулька, и из кармана халата извлекла припасенные 300руб.
«С паршивой овцы, хоть шерсти клок» ; пронеслось в голове у доктора:
; Танечка, попроси в Боткинскую!
Через несколько минут все формальности были улажены, и бабулька, на удивление быстро, собрав стандартный для больницы наборчик, мужественно борясь с накатывающими на нее новыми волнами тошноты, тряслась в салоне «скорой помощи».
Войдя вслед за Танечкой в приемный покой, Оксана Вакуловна нос к носу столкнулась с только что выбравшимся из-под коряги человеком-сомом. Глядя на этого странного субъекта, можно было подумать, что, либо произошла ошибка, и ее привезли в инфекционную больницу, либо в Боткинской чума. Это был коренастый мужчина без возраста. Белый халат и медицинский колпак дополняли очки химзащиты, что красовались над мясистым носом, а руки были в резиновых перчатках ; по размеру и толщине они больше напоминали хозяйственные. Эти руки крепко держали за горлышки, зажимая их между пальцев, по четыре баночки для мочи так, что те ни разу не звякнули. Воротничок халата был поднят, закрывая короткую шею, и потому нижнюю половину лица представляли только рыжеватые усы, которые кустисто топорщились в разные стороны. Зыркнув на бабулю из-под очков, человек–сом зашевелил усами: «И днем и ночью этих сволочей везут!»
Продолжая ворчать что-то себе под нос, он скрылся за дверью с надписью «УРОЛОГ». Забыв на мгновение о боли в правом боку, Оксана Вакуловна с благодарностью подумала о своих почках, что вовсе не они стали причиной сегодняшнего ночного визита. Не успев как следует поразмыслить над увиденным, старушка получила новую порцию впечатлений. Сначала до нее донеслись шум и встревоженные возгласы, а затем из-за угла появилась каталка. Она стремительно приближась, увлекаемая медицинским персоналом. На ней лежал здоровенный, коротко стриженный светловолосый парень, к шее которого прижимали окровавленные пеленки. Врачи громко матерились, на ходу распахивая двери операционной. Сзади растеряно семенили два милиционера, бледные как мел.
Дежурный хирург оказался занят в операционной и прием на потоке никто не вел. Поэтому Оксана Вакуловна очутилась в палате уже ближе к утру. Старушка так утомилась на «этапах госпитализации», что вытянувшись в кровати, после укола крепко заснула, не замечая соседей по восьмиместной палате .
; Эй, соседка, просыпайся, кровь пришли брать.
Оксана Вакуловна открыла глаза. Перед ней стояла пышнотелая пожилая женщина и весело улыбалась.
; Я ; Маша. В этом отделении уже 40 лет санитаркой работаю. Все про всех знаю, вся больница у меня как у Бога на ладони. Вот ты думаешь, что здесь обшарпанные стены, тесно, а я тебе скажу, ты радоваться должна, что сюда попала, а не на второй этаж, где хороший ремонт, чистота и окна пластиковые. Там хоть народ и поважнее нас с тобой лежит, и многие по блату ложатся, чтобы профессор Мурмуладзе прооперировал ; сделал лапароскопическую операцию, а не знают они, что очень часто бывает, если он свои ручки приложил, то потом последует повторная операция в связи с каким-нибудь кровотечением, а там, глядишь, и на открытую перейдут. Поверь, уж я эту статистику, будь она не ладна, знаю! Ведь могла бы за свои заслуги перед больницей и в приличной палате полежать, да уж дудки, здесь хоть и грязновато, и пусть операцию традиционную сделают, так зато ребята порукастее будут. Вон Мумрик наш (так его здесь называют) недавно заведующему урологическим отделением лапароскопическую холецистектомию сделал, – так тот чуть Богу душу не отдал. Все так и было с кровотечением, как я тебе рассказала.
Оксана Вакуловна слушала монолог санитарки. За час-другой Маша донесла до сознания аудитории содержание всех подводных течений больницы и самые последние новости.
; Сегодня ночью в приемник привезли иностранца, видать, финна. Он летел транзитом через Москву, и в Шереметьево при пересадке на другой рейс ему стало плохо. Наши-то решили, что стриженный парень наглотался наркотиков в презервативах, и один презерватив у него в желудке лопнул. Вот и стало ему плохо. Тогда милиция привезла парня к нам ; на рентген. Сначала парень вел себя тихо, хотя языка не знал и не понимал, что с ним хотят сделать. Но в рентгеновском кабинете приемного отделения нашей Боткинской больницы стал нервничать. Мрак, как в средневековом замке, а такого рентгеновского аппарата он отродясь не видал. «Значит, будут пытать! ; подумал он. ; Хотелось бы понять, как.» Когда его уложили на стол и рентген-лаборант стала снимать с выпившего молодого человека штаны, он понял, что пытать будут грубо и безо всякой жалости к природному естеству финского великана. Самое ценное он решил им просто так в руки не давать. Вскочил, бранясь на родном языке, и давай метаться по помещению. Достал из сумки бутылку, осмотрелся и, разбив ее о свою голову, с «розочкой» в руках бросился к выходу. Но там милиционеры. Тогда, отскочив назад, он сделал несколько кругов по кабинету, разбежался и разбил головой просвинцованное стекло, отделяющее кабинет от пультовой. Затем схватил осколок этого стекла, дико взглянул в сторону милиции и подоспевшей охраны и полоснул себя по шее. На операции выяснилось, что иностранец перерезал себе трахею и пищевод. Наркотиков так и не нашли.
Санитарка украшала рассказ деталями, будто не просто при сем присутствовала, а самолично побывала в шкуре каждого из героев трагедии. Подошло время завтрака, и обитатели палаты, получив передышку, отправились в столовую принимать больничную еду, приправленную машкиными новостями. Оксана Вакуловна этой еды не отведала, ибо старушке полагалось поголодать. Впрочем, боткинская еда вряд ли могла вызвать аппетит даже у здорового и очень голодного человека. Зато Оксана Вакуловна услышала рассказ о жизни больничной кухни, который – окажись он у Братьев Вайнеров, мог бы стать сюжетом для очередной серии киноэпопеи «Следствие ведут знатоки». Оказывается низкое качество больничной пищи связано вовсе не с малыми средствами, выделяемые на закупку продуктов, а с самым банальным воровством невиданных прежде масштабов. Уже давно на больничной кухне можно купить все, что душе угодно, и для младшего медицинского персонала это – спасение: по сравнительно сходной цене можно приобрести хорошего мяса или фруктов. А кто-то из кухонного начальства, как утверждает народная молва, содержит продуктовый магазин в Подмосковье, ну и сами понимаете, – к больным на стол попадает нечто мало съедобное. Зато, в административный корпус продуктовые заказы поступают с завидной регулярностью.
; А достопримечательностей у нас тут сколько, ; не унималась баба Маша, ; вот, например, палата есть, в которой Ленин лежал, а в административном корпусе – почетный кабинет начальника московского здравоохранения Селковского. Это он себе соломку подстелил на случай если попрут.
От такого потока информации даже у здорового человека голова пойдет кругом. Поэтому приглашение на клизму Оксана Вакуловна восприняла как выигрышный лотерейный билет. Но даже счастливый лотерейный билет, как известно, несет в себе подвох.
; Соседка, не пуха тебе, сегодня Анька на посту работает, она злю-ю-ющая!
Пока Оксана Вакуловна готовилась к процедуре, она слышала, как за перегородкой доктор увещевал свою бывшую пациентку, решившую его с благодарностью посетить уже после выписки.
; Скажите, доктор, в анальном отверстии цветы растут?
; Эх, милая, куда хватили. Ну и проблемы у вас! Видавшего виды доктора аж оторопь берет. Мы с вами это потом обсудим, когда у меня работы будет меньше.
; А у меня, доктор, выросли. Вот, посмотрите сами.
; Так, так. Наклонитесь, пожалуйста. Раздвиньте их ручками… В самом деле, … незабудки…
; Это вам, доктор!
Оксана Вакуловна перекрестилась и пошла в соседнюю дверь на клизму.
Расположившись на кушетке, и робко взглянув на цветущую молодостью и здоровьем сестричку, Оксана Вакуловна попросила:
; Дочка, ты уж по-аккуратнее, пожалуйста. Геморрой у меня там большой и болит окаянный, мочи нет…
; Не на курорте, бабуся. У нас здравоохранение бесплатное. Потерпишь…
Оксане Вакуловне послышалось, что сестричка сказала «здравоохренение», но осознать это она так и не успела. В следующий миг все тело пронзила острая боль, в глазах потемнело.
; А-а-а-а! ….
Оксана Вакуловна лишилась чувств.
Мэр стоял возле окна своего кабинета, судорожно вцепившись в подоконник. В глазах стало понемногу проясняться. По Тверской ползла привычная вереница машин, перед зданием постовой проверял документы у очередного прохожего, одетого в нелепый клетчатый пиджак. Боль в анусе медленно отпускала. В кабинет влетел перепуганный секретарь:
; Юрий Михайлович, что случилось?
; Что случилось? Селковского ко мне! Срочно! Поговорим по душам, без свидетелей и без вазелина!!!
На той стороне Тверской, у памятника князю Юрию, Бегемот отряхивался и отплевывался, приводя себя в порядок после этой фантасмагории.
; Все-таки, зачем Бог вдохнул в человека душу? – вернувшись к себе, Бегемот повторил вопрос, над которым все еще продолжал размышлять. И ответил:
; Чтобы, чувствуя единение с Богом, люди тянулись друг к другу. Чтобы знали – они здесь не одиноки.
Не подумав о том, что большинство людей сочтут эту мысль в его устах кощунством, смиренно добавил:
; Разве этого мало?
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Эту книгу написал немолодой москвич чеченского происхождения, которого в нашей среде зовут Ваха Битов. Такое прозвище отражает массу его личных достоинств и просто характеристик. Если имя говорит о происхождении, то фамилия – о склонностях к литературе. Сочетание имени и фамилии, скорее, свидетельствуют о его безразличии к религиозным идеям, нежели о принадлежности к популярному и противоречивому течению в мусульманстве.
Я не берусь оценивать рукопись, которую мне удалось буквально выманить у ее автора, с позиций того, что заслуживает отнесения к художественной литературе, а что должно попасть в разряд графоманских писаний. Подобные оценки – не моя специальность, и я оставляю их тем, у кого на это поднимется перо. Мне показались забавными некоторые мысли автора, а нарисованные им сценки – порой живыми и, несмотря на изрядную долю вымысла, правдоподобными. По крайней мере, у человека, немного знакомого с новейшей историей России, чтение может вызвать какие-то эмоции. Я не думаю, что стоит заботиться о том, положительными они будут или нет.
Автор порой излишне ироничен, что заставляет читателя сомневаться в его природной доброте. К этому необходимо присовокупить, что он, при всей трезвости своих суждений, сохранил менталитет советского человека. Именно это обстоятельство определяет его оценки реальных политиков, а также их окружения. Читателю следует быть снисходительным, ибо по возрасту автор вскоре составит конкуренцию Махмуду Эсамбаеву, а тот, как известно, так и не изменил своим коммунистическим идеалам.
Все сказанное не лишает нас возможности квалифицировать политическую ориентацию Вахи Битова как северокавказский либерализм. Не следует думать, что этот либерализм так же далек от истинного, как арабский социализм от европейской социал-демократической идеи. На мой взгляд, тот либерализм, который исповедует автор, точнее, тот, что проявляется в компьютерном варианте его рукописи, в чем-то выглядит более продвинутым в сравнении не только с либеральной политической клоунадой Жириновского, но и со щучьим либерализмом Новодворской – Березовского в сочетании с ангельской улыбкой Юшенкова. Предусмотрительные граждане класть палец в пасть либералам не станут! А если за либералов проголосуют, то главным образом, из озорства.
Если читателю с западным менталитетом попадет в руки это произведение, то хочу предупредить его: утвердившееся у вас скучно серьезное отношение к демократическим процедурам россиянам недоступно. Поведение нашего избирателя во многом объясняется необузданной страстью к эксперименту и простым озорством. Он непременно задает себе вопрос: «А что будет, если …?» И в качестве этого «если» может выбрать немыслимую альтернативу. Из европейцев только русский способен спросить : «А если в бензин добавить воды? Она поедет?» То, что она не поедет, если в бензин добавить сахара, он выяснил давно. И он точно знает, что будет, если в бензобак положить хорошей резины. А вот, что будет с циркулярной пилой, если ей подложить вместо бревна рельс, он выяснял неоднократно. И плевать хотел не технику безопасности. «А я, что? Я нечаянно. Перепутал станки. И все...»
Не будь в России такой любви к эксперименту и к озорству, не было бы у нас коммунизма, не прижилась бы здесь и команда Воланда. Да и Михаила Афанасьевича Булгакова тоже не было бы.
В рукописи, что мы держим в руках, удивляет не содержание, а свобода автора от внутренней цензуры. Такая свобода проявляет себя в России лишь в сочетании со стремлением к эпатажу. Эпатаж в рукописи Вахи Битова есть, но он – не самоцель. Это грустный, печальный, безысходный эпатаж абсурда, ставшего реальностью. Будто в реальной жизни тебя обступили химеры, а ты не готов им противостоять, ибо нет ощутимого средства, позволяющего победить то, чего в конечном счете как бы и не существует. Здесь и кроется, быть может, вечная загадка русской души. Русские умеют жить среди химер, ибо каждый из них немного шаман и мистификатор.
Главное, что смутило меня при чтении этого опуса, – несоответствие стиля изложения привычкам того читателя, которому этот не очень общедоступный труд адресован. Поколение, способное этот текст прочитать, будет шокировано неуместными эротическими картинами и многочисленными фривольными шутками автора. Даже не столько фактом присутствия этих деталей, сколько их вычурностью и показной откровенностью. Я бы не стал просить автора что-то изменить, убрать или добавить. Тогда перед нами окажется уже другой автор, и цельность восприятия им происходящего будет утеряна. Если же у читателя возникнут по поводу прочитанного собственные мысли, возражения и аргументы, то автор достиг цели.
Понять рукопись Вахи Битова, ощутить настрой, с которым он это писал, на мой взгляд, нелегко, если у читателя нет собственных впечатлений от жизни в нашей стране, начиная хотя бы с того периода, когда во главе Советского Союза стоял Леонид Ильич Брежнев. Необходима упущенная автором преемственность между последним десятилетием прошлого века и предшествующими этому периоду годами. Иначе недосказанность будет постоянно мешать восприятию.
Жизнь при Брежневе сразу после его ухода назвали болотным словом «застой». Словом, отдающим вечным запахом тины и почти неощутимого гниения на большой глубине. Говорят, болота хороши как кладбища, где погруженные в иловые образования тела могут сохраняться удивительно долго в ожидании второго пришествия. К моменту всеобщего воскресения усопшие не ударят в грязь лицом, а просто смоют в хорошем косметическом салоне вековую иловую оболочку и спокойно пойдут на праздник второго пришествия Христа.
Леонид Ильич Брежнев – душа «застоя». Управленческий и иной потенциал этого человека до сих пор по достоинству не оценен. Он был одним из немногих руководителей страны, для которого существовали обычные человеческие чувства, он ценил их не ниже вечного ощущения долга перед народом и государством. При всей абсурдности той жизни, Л.И. Брежнев сохранял человеческие черты и не был скор на расправу.
Тем не менее, застой существовал и был намертво связан с личностью Леонида Ильича.
Время от времени менять род занятий предписано любому смертному. Иначе… Зачем буду описывать то, что каждый без труда воспроизведет сам, опираясь на огромный, лично изведанный исторический опыт? Только бессмертным предписано заниматься делом своей жизни изо дня в день. В этом их крест и несут они его, не имея ни малейшей надежды изменить свою судьбу. Смертные же выбирают подобный стиль существования, как правило, в силу обстоятельств или же, гораздо реже, осознав собственное предназначение и не обладая достаточным чувством юмора, чтобы не принимать это открытие всерьез.
Леонид Ильич о конечности своего пребывания во главе великого государства не помышлял. Образцом руководителя, ставшего символом власти, был для него Сталин. И Леонид Ильич знал, что со своего поста он уйдет, лишь переместившись из Кремля к Кремлевской стене.
Впрочем, представьте себе новомодную религию, где Богу для исполнения обязанностей отводится не более двух сроков. При этом даже не так важно, насколько этот срок продолжителен. Важно, чтобы он был конечен, и средний житель земли хотя бы раз в жизни становился свидетелем событий, сопровождающих уход одного Бога и приход ему на смену нового.
Если у вас внутри еще не все съежилось, значит, вы не врубились в суть рассматриваемой гипотезы. Заметьте, действующий Бог остается всемогущим, всесильным и всеведущим вплоть до момента передачи полномочий своему наследнику. А тот, в свою очередь, обретает эти свойства в момент вступления в должность… И вы надеетесь, что первый допустит замену? Если честно, то я тоже склонен верить, что возможен вариант, при котором допустит. Но мы с вами принадлежим к культурному слою нашей не очень продвинутой цивилизации. Возможно, наше прозрение наступило после того, как мы, наконец, поняли феномен Горбачева, который такую замену допустил, не выговорив себе надежных гарантий на будущее, и это стало источником нашего оптимизма. А быть может, некоторые усвоили, «как трудно быть Богом».
Но успел ли убедиться в этом тот, кому предстоит освободить место? Он, в отличие от нас бессмертен. У него иные оценки и критерии. Быть может, срок, отбытый на посту Бога, показался ему одним днем. Что тогда?
Решение есть, но оно – единственное и, увы, хорошо нам известное: Бог – един, неделим, вечен и бесконечен. При этих постулатах возникает система, которая допускает воспроизведение во времени. Другие решения предполагают политеизм и разделение функций между богами. В устройстве государства ему соответствует разделение и независимость ветвей власти.
Здесь надо срочно остановиться, ибо дальше последуют выводы, которые потребуют от нас внесения кардинальных изменений в Конституцию. А мы, как всегда, к этому еще не готовы.
Леонид Ильич, прежде всего, был обычным человеком. Как только мы забываем об этом, так сразу же перестаем его понимать и выставляем обычному человеку непомерные претензии.
Как-то Леониду Ильичу донесли, что партийный лидер Краснодарья Медунов ворует. Не просто сказали, а представили документальные доказательства. Генсек сокрушался, грустил, чмокал губами и, наконец, как всегда, принимая решение, звонко цыкнул зубом.
– Медунов – фронтовик. Плохо, что ворует. Попросил бы, мы бы ему и так дали. Но много ли он украдет? Страна от этого не обеднеет.
И выразительно махнув рукой, закрыл неприятную тему.
Вот повествование человека, который где-то в апреле 1984 года в свободной манере делился своими впечатлениями в своем кругу, не чувствуя скованности и не ожидая того, что в результате появится некий текст, который попадет когда-нибудь кому-то еще. Я прошу прощения у этого человека, и чтобы сохранить хотя бы остатки корректности, не назову источник. Но я понимаю, что вычислить его не так сложно. Поэтому любому, кто вознамерится это сделать, заранее сообщаю: при обращении по этому поводу ко мне буду настаивать, что весь дальнейший текст – литературный вымысел.
Годы простоял я у двери №1 кабинета №1 всего Советского Союза. За этой дверью находился сам Генеральный секретарь ЦК КПСС и он же – Председатель Президиума Верховного Совета СССР.
У меня был своего рода предбанник. Когда посетитель входил, оказывался лицом ко мне. А затем поворачивал и проходил дальше. При Леониде Ильиче все было понятно. Утром он глядел, кто же нынче на посту, и здоровался за руку, величая нас по имени отчеству. Спросит:
– Как дома? Как жена, дети? У кого, какие успехи? Нет ли проблем, трудностей? Не надо ли чем помочь?
Вечером ритуал короче:
– Привет жене, детям.
Иной раз днем к нам выходил. Покурить. Курил советские, простые и короткие. «Краснопресненские». Но ему специально на фабрике делали. Угощал щедро:
– Курите, покуда я живой, – и широко улыбался. – Где вы без меня хорошими советскими сигаретами разживетесь-то?
Сигареты мы брали, радовались, в разговоре старались подладиться. Чтоб настроение у него лучше стало.
Помню, зашел я как-то – принес что-то. А он сидит за столом, руки на морском штурвале держит и гордо так глядит вдаль, будто и впрямь большой корабль промеж рифов ведет. На меня взглянул, коротко так, и снова вдаль:
– У штурвала я, понимаешь? Куда страну вести, думаю.
Это часы у него были, в штурвал встроенные. Американец один подарил. Любил Леонид Ильич эти часы. Гладил, когда со своими говорил. Но со штурвалом – это он редко себе позволял.
Еще было. Захожу, а он зажигалку в руках крутит, разглядывает. Красоты та зажигалка невиданной. А цены, как мне показалось, заоблачной. Сейчас-то я знаю ее настоящую цену. Высокая, но понятная. А тогда рот открыл, и глаз отвести не могу.
– Что, нравится? – Леонид Ильич все рассматривает зажигалку, но так, чтобы и мне было видно. – Ты прямо как профессионал.
– Коллекционирую я их. А такую отродясь не видал, – с трудом пробормотал я пересохшими губами.
– Тогда бери! Дарю! Пусть будет у тебя память обо мне. Я сам – коллекционер. Только я машины коллекционирую. Если узнаю, что какой-то особой машины у меня нет, а купить быстро не получается, не поверишь, страдаю. Мне тебя понять легче, чем твоей жене, которая ворчит, наверное, из-за каждой новой покупки. Так что бери. Коллекционеру от коллекционера. Теперь мы с тобой коллеги.
Когда врачи запретили Леониду Ильичу курить, то он к нам часто стал выходить. Стрельнет сигарету, покурит. Поговорим как государственные люди.
Врачи узнали, и нам курить запретили.
А с того Ташкентского завода, где самолеты делают, когда вернулся, то уже совсем плохой стал. Это охранник так по инструкции его под себя запрятал, что разогнуться совсем у нашего Ильича не получалось. Тогда врачи велели нам за ним смотреть. Каждые четверть часа заходить и поглядывать.
Ну, возьмешь вазу с цветами или папку со старыми бумагами и нагло так в кабинет шлепаешь. Есть там кто или нет, на это глядеть не велено. Зайдешь – ставишь на стол:
– Леонид Ильич, Вы просили принести, – и уходишь. Но услышав его реакцию. А он глаз не повернет, только буркнет что-то себе под нос. А мы по инструкции: услышал – ушел.
Через пятнадцать минут опять в кабинет идешь:
– Леонид Ильич, Вы просили унести, – берешь, что надысь только принес, держишь, пока не пробормочет что-то в ответ, уносишь.
А умер в одночасье. Был на параде. Вроде, все путем. Как всегда. Ан, нет. Не как всегда, а насовсем.
Андропов этот кабинет не любил. И бывал редко. Все больше дома или в больнице. К нам относился как к составу 9-го управления. Здоровался коротко и прощался без рукопожатий. Видели мы его нечасто. Так, пустую дверь стерегли.
Ну а теперь вот опять новый пришел. Ровно в 9.00 приходит. Нас в упор не видит. Идет как мимо стены. Ровно в 18.00 уходит. Ни здравствуйте нам, ни до свидания. И нам нет указаний, чего с ним делать, а чего не делать. Стоим, мумию стережем. Как фараона, которого уже бальзамировать наметили, а пока дают усохнуть естественно.
Вот только недавно случай вышел. Был у него там маршал. Кругленький, маленький, но шустрый. Вдруг дверь распахивается настежь. Маршал взъерошенный вылетает. Прямым ходом во вторую дверь. А ею уж изо всех сил грохнул. Хотел я дверь в кабинет прикрыть, встал и слышу: шлеп – шварк, шлеп – шварк. Сам идет. Замер я «смирно», жду, что будет. Он вышел и как бы к другой двери пошел, за которой маршал исчез. Со мной поравнялся, остановился. Постоял, подумал, повернулся в мою сторону и ко мне подошел. Жалобно так в глаза мне глянул и задумчиво сказал:
– Маршалы… Генералиссимусы… Еби их мать…
И ушел. К себе. Работать.
Надо ли к этому неторопливому повествованию что-либо добавлять, дабы читатель ощутил атмосферу, определявшую в нашем государстве конкретные шаги людей, стоявших у кормила власти? Любые комментарии могут лишь ослабить впечатление. Теперь ясно, с каким энтузиазмом после всех гримас застоя наш гражданин воспринял нескучные пассажи Горбачева и Ельцина. Эти парни казались живыми. Мертвечиной от них за версту не несло. И народ поверил. Сначала одному. Затем другому.
Можно сказать, что народ снова ошибся. Или обмишурился. Но прежде, чем с такой оценкой согласиться, загляните в Историю. Вы увидите, что народ всегда рад в очередной раз обмишурится. Он живет надеждой, и она помогает ему выжить, как бы ни было тяжело. А потому готов верить вновь и вновь. Значит профессия политика, который эту веру нещадно и беспардонно эксплуатирует, будет существовать вечно. И существовала она всегда. Быть может, она и есть первая древнейшая профессия.
Не верьте политикам!
Не верьте никому и ничему!
Но сомневайтесь только в том, в чем стоит сомневаться. В данный момент.
Альбет РЫВКИН