Как тяжело быть иноком: во всём слушаться невозможно. И это рождает скорбь, но затем – светлое, печально-радостное покаяние, и смирение… Когда ты веришь в святость своего родного, преподобного старца – становится легче. Но от того, что ты не соответствуешь… Не слушаешься… Не молишься как надо… Снова и снова в душе сияющая радостно-печальная скорбь!
Я сидел на стуле в музее и плакал о грехах. Приходили и уходили шумные рассеянные группы во главе с собранными постными экскурсоводшами, а я всё сидел на стуле, всё плакал, и перебирал двумя руками двое маленьких чёток, в каждой руке – по чёткам.
Потом я проснулся, молясь, ощущая одной щекой шершавый плед, а другой – щетинистую дублёнку, которой я накрываюсь. Ещё я чувствовал, что перебираю свои чётки. Видно, во сне молился по ним. Я открыл глаза. Темно. Из открытой двери балкона дует снежинистый ветер. Огонёк лампадки дрожит, как испуганный зайчик. Встал. Сразу продолжил молитву, начавшуюся во сне. Читал горячо, внимательно, покаянно.
Молитва Иисусова – это творчество, когда я не просто бубню молитву. Я сейчас будто в Райской обители. Ведь райская обитель на земле – это комната или келья, в которой ты читаешь молитву Иисусову.
Прервался, подошёл к высокой тумбочке, застеленной смятой тряпочкой с храмом без креста, взял пёстрый блокнот и записал.
Захотелось пить. Прошёл по липкому полу на кухню в темноте. Налил из тяжёлого немытого фильтра холодной неприятной воды. Подавился, закашлялся. Вспомнил сон. Понял, к чему снились двое чёток (хоть в сны я не верю). Потому это приснилось, что я читаю молитву Иисусову сразу за себя и за духовника. То есть читаю обычно, но имею в виду себя и его, поэтому двое чёток. А сейчас, в ночи, точнее, утром, молитва звучит, бьётся в сердце, вырывается наружу. Сладко молиться.
Но вот, в голове начал складываться стих. Я хожу по своей афонской проходке: по коридору между Малым Афоном – моей домашней кельей, и кухней – Салониками. Все комнаты этой квартиры носят греческие названия. Пёстрая творческая мастерская называется Афины.
Сначала я борюсь со стихом – борюсь за свою Иисусову молитву, потом – обдумываю стих, потом ложусь на засаленную дублёнку на кровати и пишу… Меня начинает клонить в сон. Я засыпаю.
Дедушка духовный, старец моего духовного отца, идёт по деревне. Такой худенький, хрупкий, идёт под дождём. Я вылезаю из окна избы, кричу: «Дедушка!», - и иду к нему. «Пойдёмте к нам, обогреетесь, покушаете…» И вот я уже сажаю его за стол и пододвигаю тарелку дымящейся каши. Потом оказываюсь на шумной улице Вашингтона. Иду по ней и читаю молитву Иисусову…
Просыпаюсь, молюсь. Встаю. Уже очень светло. Полу-солнечный свет располосовал мои картины. Подзолотил первую, написанную мной, икону и всю Божницу. Продолжаю правило Иисусовой молитвы. Холодно, хочется спать, хочется залезть в горячую ванну (что я себе не позволяю), хочется сейчас писать икону, прямо сейчас, а правило бросить. Лень, вялость, душевная слабость, беспомощность. Господи, помоги!
Почти каждую ночь молюсь во сне. И это так легко и приятно, а наяву – каждый день брань.
Выхожу на балкон, пропитываюсь сыростью. Кривые босые ноги втягивают холод в себя. Смотрю на свои стопы. Вспоминаю, что я некрасив. Это не тягостно сейчас. Ведь Господу нужна моя духовная красота, а у меня, к сожалению, её нет. От этой мысли наворачиваются слёзы. Ветер дует в мокрые глаза. А я, вместо того чтобы наплакаться о грехах, закрываю с визгливым скрипом балконную дверь, и иду на кухню, потому что чрево хочет чай.
Я наливаю из дорогого красного электрического чайника кипяток в прозрачный чайник для заварки. Вода журчит, жасминовые цветы описывают в чайнике круги. Вспоминается лето.
В храм я не пошёл. У меня сегодня выходной, я болею.
Врачи ничего не понимают. Или просто я в них не верю. Меня лечат только молитвы моего старца.
Я долго ждал ответа на электронное письмо, посланное духовному отцу, так и не дождался, хоть духовно получил его сразу. Почти весь день я лежал на одре болезни, и чувствовал, что отец молится за меня. Это называется «разговаривать по чёточному телефону».
Два духовных брата – чада моего отца, посылали сообщения, утешали. А я вздрагивал при каждом хрипе телефона, очень ждал отца. И вот он написал! Такие святые, добрые слова! И о молитве напомнил, и тут я понял, что несколько часов уже не молился! А сейчас покаянная молитва опустилась в сердце, как кубик сахара в чай.
Я прошёл на кухню, взял шершавый фильтр, налил невкусной, тепловатой воды, и, морщась, выпил. Включил белёсый от известкового налёта кран, сполоснул чашку. Белый кот Белкин сел на бетонную дырку в линолеуме, взвился спиралью, вскочил на раковину и начал жадно лакать бегущую воду. Я долго ждал, пока он напьётся, чтобы выключить воду, и вдруг понял, что я чувствую себя уже хорошо! Батюшкины молитвы и его отеческая любовь исцелили!
А раз мне хорошо – значит, мой выходной уже закончился. Надо заняться творчеством. С молитвой. Пойду напишу обо всём этом рассказ.
6.12.2018г.