Вера сидела за столом в институтской столовой и допивала компот, когда к ней подошла Таня, мягко отодвинула стул, села, посмотрела своими голубыми глазами, тихо сказала:
— Мы с Зиной ищем третьего человека.
— Зачем? — удивилась Вера. Она всегда и всему удивлялась, будто только что на свет родилась. У некоторых это даже вызывало раздражение.
— Понимаешь, мы нашли дешёвую комнату в двухкомнатной квартире совсем рядом с институтом. Две остановки на трамвае. Можно и пешком. Двадцать минут всего.
— И что? — вопросом потянула время Вера, сообразившая, куда клонит Таня.
— Нам нужен третий. Меньше платить. Хозяйка обещает ещё и бесплатные завтраки.
— Ты думаешь, будет лучше? Да и платить больше, — Вера медленно поставила допитый стакан на поднос, думая, стоит ли соглашаться. Если откажется, Таня воспримет как обиду и их дружба даст трещину, а Таня — её поддержка и защитница.
— А сколько с каждого?
— Пустяки. Пятёрка с носа.
— Это не много.
— Конечно! Плату за комнату отобьём на завтраках. Преимущества: тихо, окна выходят во двор. Правда, солнца мало, но нам только переночевать. Ну, как?
И Вера дала согласие. Через неделю заселились. Комнатка оказалась совсем маленькой. Слева от двери — этажерка, у окна — круглый стол, напротив раскладной диван и рядом, перпендикулярно к дивану, скрипящая раскладушка. О том, что раскладушка скрипит, Вера узнала позже, когда ей предложили разместиться на ней.
По утрам Кира Антоновна, хозяйка, варила большую кастрюлю манной каши. После каши пили чай с батоном. Вместо масла часто использовали маргарин. Дешевле. Хозяйка первое время накрывала на стол, приглашала девочек. В дальнейшем квартирантки обслуживали себя сами.
Во второй большой комнате жила Кира Антоновна с сыном. Витя выглядел старше своих лет, так показалось Вере. Он ей чем-то понравился. Скромный, тихий, с приятным лицом, хорошо сложенный. Но они почти не виделись.
Третьей квартиранткой оказалась Зина. Её Вера сразу отметила. Рослая кареглазая девушка обращала на себя внимание своей раскрывшейся красотой. Так роза распустит свои лепестки, поразит небывалой прелестью и через день-другой начинает увядать. Зине удалось перевестись из Киева, и она своей красотой украсила курс. Таня сразу подружилась с Зиной, и Вера отодвинулась на второй план. Она втайне страдала, но виду не показывала, надеясь, что в дальнейшем они будут дружить все вместе — втроём.
По вечерам, лежа на диване, Таня с Зиной начинали шептаться. Вера нервничала. Ей не спалось и тоже хотелось общения. Она понимала, что её игнорируют, и старалась уснуть. Через две недели совместного проживания она окончательно поняла, что так дальше продолжаться не может. Таня, оберегающая её и всячески поддерживающая, потеряла к ней интерес. Это было больно и обидно до слёз. В группе она осталась одна, без подруги. Ходила как неприкаянная.
Её понурое состояние заметил Вась и однажды, когда она сидела в полутёмном зале после репетиции, бесшумно подошёл, сел рядом, начал расспрашивать. На его вопросы Вера отвечала уклончиво, не могла же она открыть причину. И всё же не сдержалась. Слёзы сами потекли по щекам. Она их не вытирала, боясь, что Вась заметит. Ей было ужасно стыдно. Вась встал, видимо, почувствовав её состояние, сказал, что всё образуется, и с виноватым видом удалился.
А Вера вспомнила школьные годы — как её травили, сговорившись, несколько ничем не примечательных девочек, грубых, хамоватых, если не сказать наглых, — и пуще залилась слезами. Благо никто не видит и можно выплакаться вволю.
Почему на тех, кто не может или не хочет в силу свой нравственной установки, воспитанности и просто доброты дать сдачи, нападают? Так происходит среди обезьян, где вожак силой отстаивает свои права. Обезьяны не испытывают чувства вины, у них не развито чувство сострадания, но люди… Она собирается стать режиссёром, а не может разобраться в элементарных взаимоотношениях между тремя подругами, не в состоянии найти способ, помогающий дружбе втроём. Как ей себя вести? Унизиться до лести? Открыто рассказать о своих переживаниях?
Страдая, молчать и носить боль в себе?
Ни то, ни другое, ни третье не подходило, и Вере приходилось после занятий просиживать в библиотеке, а вечером, перекусив в закусочной горячими пельменями, бежать в театр на спектакль. По студенческому билету можно было получить входной, иногда и с местом. Приходила поздно и сразу ложилась на свою скрипучку. Зина была недовольна, говорила, что её раскладушка мешает ей спать. Вера молчала, думая про себя: не моя раскладушка, хозяйкина, с неё и спрос. Чтобы отвлечься, вспоминала сюжет пьесы, игру артистов, декорации и радовалась, снова уплывая в то, иное пространство, пространство искусства. Больше всего ей нравился БДТ имени Максима Горького. Георгия Александровича Товстоногова, главного режиссёра театра, она боготворила. Евгений Лебедев в спектакле «История лошади» произвёл на неё сильнейшее впечатление. Она ходила на этот спектакль несколько раз. Лебедев играл Холстомера всем телом, пластикой передавая переживания, тяготы лошадиной жизни, если можно так сказать о лошади, хотя по замыслу читалось — лошадь и человек, страдающий, как лошадь. Любимыми актёрами для неё стали Владислав Стржельчик, Сергей Юрский, Олег Басилашвили, Андрей Толубеев, Владимир Рецептер, Татьяна Доронина. Да и все артисты, составляющие великолепный ансамбль, поражали своей игрой, и ей очень хотелось стать одной из актрис, играть самые маленькие роли, но только быть в этом театре, дышать его атмосферой, впитывать культуру.
Несколько раз она приглашала Таню и Зину пойти с ней, но те всегда отказывались. Почему их не интересовал театр, Вера не могла найти объяснения и ходила одна, получая истинное удовольствие, заряжаясь творческой энергией.
Вскоре стало ясно, почему Таня с Зиной не интересовались театральным искусством. Обе решили бросить институт. Укладывая чемоданы, говорили, что ошиблись в выборе профессии. Обе решили поступать в экономический. Практично и надежно. Заканчивая складывать вещи, Таня протянула Вере розовые кружевные трусики.
— Зачем? — удивилась Вера. Трусики были дорогие, сразу видно. Она о таких и мечтать не могла.
— Так. На память.»
— Но ведь это ужасно дорого.
— Поэтому и дарю.
— Но… Не знаю даже. Мне нечего тебе подарить.
— Ничего не нужно. Не бери в голову.
— Вот разве книгу стихов. Ты любишь Сашу Черного? — Вера протянула томик стихов. — Еще есть Лермонтов. Вот, возьми.
— Нет. Книгу не надо. У меня и так чемодан набит доверху.
— Ну хорошо, спасибо! — Вера разгладила ладонями трусики, аккуратно сложила, положила под свою подушку. На сердце скребли кошки. Таня уезжает, и она остаётся одна, без поддержки. Правда, в последнее время Таню заменил Саша, а Сашу уважали не только за то, что он староста, но и за его выдержку: не горячился, не повышал голоса, всегда держался с достоинством. Чувство справедливости поселилось в нём с малых лет, если только не родилось с ним.
Подруги уехали. Вера осталась одна. За комнату ей платить стало дорого. Она решила перебраться снова в общежитие, но мест там не оказалось. Вера лихорадочно думала, что же ей делать, куда податься, кого просить о помощи?
И всё же она продолжала каждый вечер ходить в театр. Время было спокойное. До перестройки оставалось целое десятилетие с хвостиком, и она не боялась одна возвращаться поздно вечером.
По утрам Вера на малюсенькой кухоньке сама сооружала завтрак. Чаще всего это было яйцо в мешочек, чай, батон. Хозяйка перестала готовить манную кашу. Она уходила на работу рано утром. Её перевели на сменную работу. Тут-то и оказалось, что Витя неровно дышит к Вере. Заметив, она вовсе не обольстилась. Осталась бы Таня на её месте или Зина, Витя повёл бы себя таким же образом.
По утрам, одетый, надушенный одеколоном «Красная Москва», он выходил и по-хозяйски садился за стол. И правильно. Кто Вера, а кто он, Витя. Она не имеет прописки в Ленинграде, а он родился в городе-герое. Заслуга по месту рождения.
Кира Антоновна не раз говорила сыну, предостерегала. Приезжие на всё пойдут ради прописки. Будь бдительным! Не заводи с иногородними шашни. Виктор завел. После недельных совместных утренних чаепитий, для Веры нежелательных — она всегда торопилась, а тут приходилось ухаживать за хозяйкиным сынком, наливать чай, мыть посуду, — Витя неожиданно пригласил её в кино.
Она хотела было отказаться, но Витя протянул два голубых билета. Поймал, как говорится, на удочку. Пришлось согласиться. Вера жертвовала спектаклем. Она, конечно, могла бы отказаться, но было неудобно. Вдруг обидится, да так, что мстить начнёт.
Она уже имела опыт мести, когда училась в шестом классе и заболела ангиной. Ангина прошла, но через месяц возобновилась. Веру положили на обследование. Диагноз — ревматическая атака. Два месяца лежала в детском отделении больницы, а через месяц после выписки подвернулась путёвка в санаторий. Мама отвезла её в Зеленогорск, тоже на два месяца по причине зимнего сезона. Летом путёвки выдавались на один месяц. Вера, прощаясь с мамой, заплакала, просила не оставлять её одну в чужом месте. Мама холодным тоном, как отрезала, сказала, что ей надо лечиться и этим всё сказано.
Санаторий располагался среди деревьев. Чистый воздух, снег, тишина. Небольшое трехэтажное здание считалось основным. К нему прилегало административное одноэтажное и третье — столовая, кухня и подсобные помещения.
В основном здание проживали дети. Младшие — на первом этаже, старшие — на втором. Веру после осмотра у врача отвели на второй этаж, показали кровать — вторую от окна слева.
Комнаты мальчиков и девочек располагались напротив. Радик ей сразу понравился, он казался не только симпатичным, но и умным. Но она не подавала виду. Однажды они оказались вдвоём в маленьком лифте. Нужно было выходить. Сообразительный Радик нажал на кнопку, и они поехали на третий этаж. Радик взволнованным голосом сказал:
— Давай с тобой дружить.
Вера сделала удивлённые глаза, немного наиграла, она занималась в школьном драматическом кружке. Ответила вычитанными из книги словами:
— Дружбу не предлагают. Она возникает сама из общих интересов, взглядов, стремлений.
— Ты так думаешь? — Радик расставил руки, зажал Веру в угол лифта.
— Пусти! — возмутилась Вера.
— Пожалуйста. Тебя никто и не держит, — разомкнул руки Радик, странно улыбаясь.
Лифт остановился, двери раскрылись. Вера вышла и, не оглядываясь, пошла в библиотеку. Радик не увязался, но с этого времени начал издеваться над ней, пока Веру не положили в изолятор. У неё на нервной почве поднялась температура, возникли проблемы со зрением. Временами перед глазами появлялась серая плёнка. Хорошо ещё, что не ослепла. Урок на всю жизнь.
Пришлось согласиться. По дороге к кинотеатру больше молчали. Она не знала, о чём с ним говорить. Виктор, по видимости, тоже. Холодная зимняя сырость пробиралась под шубку, мёрзли щеки, лоб, и она с облегчением вдохнула, входя в фойе кинотеатра. Места оказались на верхнем ярусе сбоку. Вера никак не могла сосредоточиться на фильме. Витя тяжело дышал над ухом, крепко сжимая её пальцы. Она хотела высвободить руку, но, потянув к себе, почувствовала ещё более крепкое сжатие и перестала делать последующие попытки. После киножурнала начался фильм «Мы это не проходили». Вера увлеклась и перестала обращать внимание и на свою зажатую в ладонь Вити руку.
Возвращались так же молча. Вера, чтобы разрядить молчание, спросила, понравился ли ему фильм. Витя ответил: очередная агитка. Она промолчала. Не стала спорить.
Сквозь сизость завесы красовалась завершённой округлостью луна. Вера время от времени вскидывала на неё свой взгляд, и ей казалось, что лунный диск вздрагивает, пульсирует, о чём-то предупреждает.
Неожиданно Виктор заговорил о своём желании поступать в техникум. В институт ему не светит по причине не очень хороших отметок в аттестате, мягко говоря. Вера из вежливости поинтересовалась, в какой техникум он собирается поступать. Услышала ответ — не решил пока.
За то что Витя купил ей билет, а она согласилась пойти с ним — значит, дала повод, он в тёмном дворе с силой прижал её, поймал губы, крепко поцеловал. Вера зарделась, слегка оттолкнула в грудь, опустив голову, быстро пошла вперёд. Витя схватил за руку. «Подожди!» — выдохнул он, пытаясь снова её поцеловать. Она на этот раз вывернулась и, сказав, что замерзла, открыла дверь своим ключом.
Кира Антоновна смотрела телевизор. Услышав хлопанье двери, вышла, окинула их неодобрительным взглядом, спросила сына:
— Ужинать будешь?
— Ещё бы! Проголодался.
— Там тёплые макароны. Чайник недавно вскипел, — хозяйка, снова бросив неодобрительный взгляд на Веру, поджала губы и удалилась в комнату. Ещё бы ей не сердиться. Вдруг охмурит её мальчика. Придётся прописывать, а там и квартиру разменивать. Приезжие только и мечтают не мытьем, так катаньем получить возможность остаться в Ленинграде.
Витя вопросительно посмотрел на Веру, и она, поняв его безмолвный вопрос, тихо ответила:
— Спасибо. Я не голодна.
— Ну тогда — будь, — с облегчением проговорил Витя, снял пальто и прошёл на кухню.
Она повесила свою шубку на рыбьем меху на вешалку, вошла в свою комнату, легла, не раздеваясь, на диван. Ей не хотелось выходить, чтобы налить себе горячего чая, хотя никак не могла согреться.
Через три дня Вера забежала домой, чтобы переодеться перед походом в театр. Торопливо сняла юбку, свитер, комбинацию, времени до начала спектакля оставалось чуть больше часа, потянулась за платьем — и тут неожиданно дверь открылась и на пороге появился Виктор в майке, трусах и босиком. Вера вздрогнула, попятилась. Он подошёл, взял за руку, крепко сжал.
— Ты чего? — Вера попыталась вырвать руку.
— Не бойся. Я не дурак. Ничего плохого тебе не сделаю. Пойдём, полежи со мной. Просто полежи рядом. Приставать не буду.
— Для чего?
— Мне очень хочется. Хочется почувствовать тебя рядом. Не бойся. Пошли.
— А мама?
— На работе. Придёт часам к восьми, — нежно потянул за руку. Вера подчинилась. Да и вырываться было бесполезно. Она худенькая, бараний вес, как шутил с горечью папа, внутренне переживая за дочь.
Они вошли в комнату. Он подвел её к кровати, подхватил на руки, легонько опустил, лёг рядом, не прикасаясь.
Лежали, затаив дыхание. Виктор глухо произнес:
— Ты бы пошла за меня замуж?
— Ты серьёзно?
— Да. Думаю, об этом, — с дрожью в голосе подтвердил тот. От него шла волна, окутывающая Веру томностью, расслабляющая, волнующая и сладостная, и ей хотелось остаться в этой волне, вбирать её каждой клеточкой своего юного тела. И она вбирала.
Голова слегка кружилась, мысли куда-то исчезли, она забыла, кто она, где и зачем… Когда волна слегка ослабевала, ей хотелось чем-то усилить её. Но чем? Поцелуем? Сама не решалась, а Витя лежал неподвижно и молча.
Сколько времени прошло? Неважно. Двадцать минут, тридцать, час? Скоро должна прийти мама Виктора. Надо встать и уйти в свою комнату. Собрать волю в кулак, встать и уйти. Вот сейчас она встанет и уйдёт.
Она слегка пошевелилась и тут же на своей руке почувствовала Витину ладонь, не позволяющую ей двигаться. И она снова подчинилась, испытывая такую расслабляющую томность, что если бы решилась встать и двинуться с места, то могла бы упасть. Она в этом не сомневалась и с новой силой отдалась впервые охватившему чувству, отвергающему хоть какое-то действие, вычёркивающее, делающее бессмысленным всё остальное, мешающее этому невыразимому состоянию счастья.
«Может, это и есть счастье?» — подумала она лениво, неповоротливой, возникшей издалека мыслью. Счастье. Счастье. Счастье…
Хлопнула входная дверь. Через минуту появилась Кира Антоновна и сразу набросилась на сына с руганью. Тот молчал, не решаясь возражать разгневанной матери.
Вера сползла с кровати, шатаясь, как пьяная, пошла в свою комнату, услышав вдогонку, что ей отказано от дальнейшего проживания.
Продолжение: http://www.proza.ru/2019/03/02/1865