Во сне все обычно предстает как причудливый калейдоскоп, смешение разнообразных картинок, всплывающих в памяти, — то поднявшихся из самых далеких глубин, то скрывающихся под ее зыбкой поверхностью. Так и сегодня, проснулся я под впечатлением от сильно поразившего меня сновидения, хотя, если разобраться, ничего необычного в нем не происходило. Снилась мне старая школа, в которой я бывал в последний раз лет пятнадцать назад. Теперь в том здании находится полицейский участок. Снились старые облезлые парты, запачканные мелом коричневые доски, какие-то темные углы, где мы мальчишками прятались от учителей. Но по коридорам ходили совсем не учителя, а теперешние мои коллеги по службе. Ходили, никого не замечая, натыкаясь друг на друга, опираясь на стены и время от времени что-то устало бормоча. Я, вместе с безликими одноклассниками, прятался в какой-то нише в стене и пристально наблюдал за этим движением. И вдруг подле себя я обнаружил Софочку. Странное дело, но она одна из всех имела лицо, и лицо это было встревоженное. Она пыталась о чем-то меня предупредить, но в этот самый момент я проснулся, обнаружив подушку до безобразия скомканной, а одеяло — лежащим на полу.
Я нащупал висевший на рядом стоящем стуле халат, со второй попытки накинул его на себя, вышел на кухню и закурил. Я знал, что подобные сны имеют свойство быстро забываться, поэтому решил прямо сейчас обдумать все, что мне пригрезилось, а также все, что я смогу вспомнить всвязи с этим.
Софочка — так называли ее подружки, мальчишки же презрительно звали ее Софка. "Софка! Ты не Софка, ты — Совка! Сова! И фигура у тебя как у совенка!" — любил поиздеваться один из двоичников-хулиганов Галин. "Балбес ты, — отвечала Софочка, — а еще слово какое выучил — фигура!"
Нам было тогда по тринадцать лет, и странное чувство, зарождавшееся в каждом из нас, вызывало с одной стороны кроткий стыд, с другой — непреодолимое желание поделиться этим новым, необычным, щемящим ощущением с кем-нибудь понимающим, с тем, кто не будет смеяться. То ли я вызывал у всей мальчишеской половины безусловное доверие, то ли просто был для этой цели достаточно серьезным и нелюдимым, но ко мне поочередно через краткие промежутки времени подошли сразу четыре человека (в том числе и хулиган Галин) и признались, что влюблены в Кристину Никитину. Конечно, все это обставлялось так, будто "с ней я буду ходить на танцы, провожать до дома", пояснялось, что "к ней и старшеклассники клеются, а теперь от зависти помрут", ну а завершалось все моими клятвами о гробовом молчании. Знали бы они, эти мучители, как горько было мне слушать эти признания! Ведь я был тоже влюблен в Кристину (и, с обидой думал я, уже давно, с третьего класса, не то, что вы — только в седьмом очнулись… )
О, Кристина! Что в тебе было не идеально? На плечи и спину спадавшие лавой застывшею русые локоны? Огромные серо-зеленые глаза, точно два весенних водоема, наполненные живою влагою — влагою, пробуждающей тварей земных, заставляющей сонмы травинок вновь пробивать затвердевшую почву? Руки, слегка полноватые, нежностью спорящие с прикосновеньем случайным к щеке крылышка стрекозы? Губы, о коих и думать и сказать ничего не возможно?
Беда моя была в том, что поведать о своих сокровенных чувствах мне было решительно не кому. И я тешил себя рассуждениями, что рано или поздно Кристина обратит на меня внимание как на самого серьезного и умного мальчика в классе, поймет, что кроме меня положиться ей совершенно не на кого, и тогда она навсегда останется рядом со мной. И я ждал, и тайком приходил вечерами к ее дому, и смотрел на светящееся окно на втором этаже, и делал вид, что играю в мяч в одиночестве.
Говоря уже от себя повзрослевшего, могу с уверенностью сказать, что она никого из нас не любила — ни меня, ни Галина, ни даже чудака Скворцова, однажды подарившего ей на праздничном чаепитии булыжник с самолично им высеченным словом "КРЕСТИНА". По окончании школы она мгновенно вышла замуж за какого-то лейтенанта из Д***, после чего пути наши разошлись… Но довольно о Кристине, давайте же вернемся к нашей Софочке.
Фигурой Софочка и вправду смахивала на совенка — не толстая, но плотная, приземистая
кубышечка, при этом весьмя подвижная и юркая. В играх, заключавшихся в беготне и перебрасывании друг другу предметов она могла дать фору многим мальчишкам. Характер у Софочки был боевой: однажды, например, она запустила вослед оскорбителю циркуль, и тот воткнулся ему иголкой прямо в то самое место, на котором сидят.
Софочка в гордом одиночестве занимала место за первой партой правого ряда. Внимательно следя за рассказом учителя, она посверкивала хрупкими круглыми очками в едва заметной оправе леопардовой расцветки.
Софочка пахла супом и бутербродами. На большой перемене, когда все отправлялись в столовую, она доставала из увесистого портфеля пакеты с банками и свертками, раскладывала их на парте и методично ела. Все давно привыкли к этому и относились весьма презрительно. Как только по классу начинал гулять запах щей или горохового супа, одноклассники, кто молча, а кто с язвительными комментариями, выходили за дверь. Софочка обедала в одиночестве.
В добавок ко всему, у Софочки был чемоданчик. Маленький черный чемоданчик искусственной кожи с колесиками кодового замка. Иногда она открывала его (чаще это происходило на перемене, но иногда случалось и во время урока), доставала тонюсенький шприц и вкалывала его содержимое себе в руку. Несмотря на то, что это происходило регулярно, действие сие каждый раз приковывало взгляд всего класса, даже если в это время происходило какое-нибудь волнующее всех событие.
Однажды один из разнузданных мальцов, некто Трунов, на перемене стащил у Софочки чемоданчик, пока она отлучилась из класса и, сговорившись с двумя товарищами, ждал ее появления, спрятавшись среди свертков географических карт, висевших в дальнем углу помещения. Ждать пришлось недолго — Софочка вообще редко покидала классы на продолжительное время — невинная жертва вошла и сразу же пригнулась к ножке парты — там, где должен был стоять чемоданчик. Ожидания Трунова оказались оправданы: Софочка заметалась по классу, выбежала в коридор, но тут же вернулась обратно. В классе никого не было, помощи ждать было не от кого. В надежде на то, что чемоданчик свалился под соседнюю парту, она встала на четвереньки и принялась искать его среди сплетений металлических труб — каркасов стульев и парт. В этот момент и вбежали двое товарищей Трунова, громко гикая и хохоча.
Больно ударившись головой о край парты, Софочка выбралась из лабиринта ненавистных трубок и с недоумением уставилась на одноклассников. Они же весело кричали, кивая головой на дальний угол классной комнаты. Оттуда, из дебрей географических манускриптов, исторгнулся Трунов с чемоданчиком в руке.
— Я тебе! Ты! — воскликнула Софочка и бросилась к обидчику.
Трунов, выждав момент, ловко перебросил чемоданчик одному из товарищей, Решкину. Решкин прижал чемоданчик к груди и, глядя на готовую расплакаться или взорваться гневом Софочку, прошепелявил фальцетом:
— А он тебе щрощно нужен?
— Отдай, ты дурак! Я без него умру!
Третий мальчик, Гольд, пятился все к двери, но как только Софочка побежала к Решкину, был вынужден поймать брошенный ему чемоданчик.
— Голый, кидай сюда быстрее! — закричал Трунов, видя, что Гольд сейчас просто отдаст важный трофей. — Ну же, бросай!
Гольд кинул чемоданчик в сторону Трунова и бросился бежать из класса, но наткнулся в дверях на объемную фигуру Галина.
Не заметив прошмыгнувшего наружу Гольда, Галин вошел, несколько секунд оценивал ситуацию, потом спокойным тоном сказал:
— Паша, отдай чемодан.
Трунов, понурив голову, подошел к Софочке, передал ей чемоданчик и с виноватым видом ретировался.
— Еще раз такое будет, — сказал Галин, — сразу мне говори. Они у меня получат. А если я пошутил — я же не со злобы. Что ж, над тобой и пошутить теперь нельзя?
— Можно… — Софочка улыбнулась. — Просто чемоданчик — это не шутки.
— Знаю. Поэтому и сделал так.
Галин подошел к доске, повертел в руках меловую тряпку, о чем-то задумавшись, и вышел из кабинета.
***
Говоря, опять же, с позиции взрослого, не хочу врать и что-то приукрашивать, но слухи о том, что Трунов жевал в физкультурной раздевалке грязную меловую тряпку, на мой взгляд, имеют свои веские фактические основания. По крайней мере, после случая с чемоданчиком, Трунов стал тише воды и ниже травы, перестал во время уроков плеваться комочками жеванной бумаги, запускать бумажные самолетики, а на переменах ограничивался игрой в "фишки", причем старался все больше проигрывать.
Но вернемся к Софочке, что же она?
Она заболела. Неизвестно чем, неизвестно, на сколько, но — заболела. В нашей школе существовал обычай навещать больных группой неравнодушных одноклассников, при этом больному или больной приносили угощения и подарки. В этот раз инициатором похода к занемогшей Софочке стала Кристина. Она добросовестно взялась за дело: собрала деньги у одноклассников (большая часть учеников отдала свои "карманные" за пару дней, некоторые специально спросили у родителей), накупила фруктов и конфет, даже шоколадку дорогую купила. Подготовила большую открытку, где почти все одноклассники написали фразу "Выздоравливай, Софья!" (только Скворцов написал "Выздаравливай, Софа!"). Все эти драгоценности были красиво упакованы и помещены в угол нашей класской комнаты.
На перемене Кристина подошла ко мне и попросила выйти с ней в коридор. Меня словно обдало кипятком, но я покорно поплелся вслед за ней к выходу из класса. Неужели я буду с ней говорить, один на один, с глазу на глаз? Выбора не было, и я, выйдя из класса, подошел к широкому подоконнику, возле которого, облокотившись на него, стояла Кристина.
— Боря, пойдем с нами, навестим Софочку? А то у нас сумка тяжелая, нам будет не дотащить. Ни один мальчик не захотел ее навещать, а так хоть ты будешь… И поможешь с сумкой, и Софочке приятное будет. Ну, договорились? В субботу, в двенадцать, на пятой остановке. Спасибо огромное!
Кристина махнула локонами и исчезла за дверным косяком. Вот это да! Я еще и промолвить ничего не успел, а уже согласился тащить куда-то какую-то сумку, а самое страшное — навещать больную девченку! Честно сказать, в то время я старался обходить стороной девчонок вообще, а больных девчонок — и подавно. Поэтому перспектива идти домой к больной Софочке меня совсем не радовала. Единственное обстоятельство, что согревало мне душу — рядом со мной будет Кристина. И я успокоился. Пусть будет так, как хочет Кристина.
В субботу я стоял на пятой остановке весь продрогший, в ожидании Кристины и ее подруг. Автобуса все не было, и я уже хотел с облегчением отправиться домой, но тут подъехал задрипаный ПАЗик, и из него вышли одна за другой одноклассницы, и среди них — Кристина. Она была одета в белую короткую курточку, черные брючки, подчеркивающие ее… Нет, об этом неьзя было сейчас думать. И без шапки, она была без шапки, и волосы, ее длинные волосы куда-то делись: они вдруг стали короткими, и словно шляпкой подосиновика теперь окружади милую голову. Цвет волос также изменился — он стал коричнево-рыжим. Сначала мне показалось это некрасивым, но когда она повернулась ко мне лицом, я обомлел. Челка непринужденно завернута за ухо, рыжие пряди спадают с висков. Лицо исполнено строгого замысла. Я понял, что на все для нее готов.
Девченки подошли ко мне, смеясь и воркуя о чем-то своем. Передали мне сумку. Сумка была совсем не тяжелая, видимо, кроме фруктов и шоколада в ней не было ничего. Одна из одноклассниц, Алена, несла свернутую в трубку и перевязанную алой ленточкой коллективную открытку.
Оказалось, что Софочка живет недалеко от меня, но по той улице я обычно не хожу, зато по ней ходит автобус почти от моего дома. Правда, автобусами я тогда не пользовался. Жила она в двухэтажном бараке, в угловой квартире на втором этаже. Поднявшись по старой деревянной лестнице, мы оказались в тесном темном коридорчике. Найти пятую квартиру не составило труда, и Кристина решительно постучала в рыжую облезлую дверь. Послышались шаги, дверь открылась, и перед нами предстала Софочка с замотанной шерстяным платком шеей. Она радостно улыбнулась и охрипшим голосом сказала:
— Привет! Ого, да тут целая делегация! И Боря даже пришел! Заходите, заходите, родителей сейчас нет, они в деревне.
Мы зашли в крохотную прихожую, как бы сдавленную со всех сторон шкафами, тумбами и кучей всяких вещей — обувью, удочками, велосипедом и прочим хламом. Разувшись и пройдя в залитую светом комнатку, я осмотрелся (девченки замешкались в прихожей, воркуя с Софочкой). Комнатка была маленькая, но уютная: оклеенная веселыми светло-желтыми обоями с пятнами тут и там развешенных софочкиных рисунков, с обилием разноцветных мягких игрушек и мягким, пушистым ковром. Кровать была не убрана — видимо, Софочка весь день провела в постели. К ножке кровати был прислонен чемоданчик. В воздухе чувствовалась странная смесь запахов приятных духов и неприятных лекарств.
— Ну, что встал, как столб? — послышался голос Софочки.
Я смутился:
— Да я… Просто картины вот рассматриваю… — Я указал на висевшее на стене изображение грациозной дамы в синем платье.
— Ха! Какие же это картины? Это так, мазня… У меня люди плохо получаются. — Софочка закашлялась.
— А по-моему, хорошо.
— Спасибо! — Она как-то странно улыбнулась, потом обернулась к девчонкам, выстроившимся в ряд. Вперед вышла Кристина, развернула открытку и торжественно произнесла:
— Дорогая наша Софочка! Мы всем классом желаем тебе скорейшего выздоровления и ждем тебя на уроках. Кроме домашнего задания за пропущенные дни, мы принесли тебе вот эту открытку и гостинцы. Выздоравливай скорей!
Софочка взяла пакет с угощением, открытку и домашнее задание и принялась нас благодарить. Потом девчонки вновь загалдели, обсуждая последние школьные новости, я же стоял, безучастно разглядывая обстановку комнаты и всем своим видом выражая ужасную скуку.
Минут через пятнадцать Кристина заявила, что нам пора идти, что Софочке нужен покой, и вообще ей лучше больше лежать. Все сразу заторопились, столпились, обуваясь, в прихожей. Я решил подождать, пока девченки справятся со своими застежками и заклепками — мне нужно было только сунуть ноги в кроссовки. Когда все обулись и стали выходить, я нагнулся, чтобы нашарить в полумраке прихожей свою обувь, и вдруг услышал над самым ухом Софочкин шепот:
— Спасибо, что навестил. Это лучший подарок и поддержка…
Я кое-как напялил кроссовки и, промямлив "пока", вылетел в дверь, нечаянно толкнув Ирку Неронову.
— Эй, аккуратнее, Кузнечик. — пробубнила она.
Прошло какое-то время, может неделя, может — две, Софочка выздоровела, но этого практически никто не заметил. Никто, кроме меня, потому что я стал замечать в ее поведении нечто странное. Например, я все чаще видел Софочку по дороге домой — она то обгоняла меня, сверкнув чемоданчиком, то вдруг возникала рядом с витриной магазина рыболовных принадлежностей, в который я частенько заглядывал после школы, то стояла возле железнодорожного переезда, словно ждала кого-то. Странность была еще и в том, что раньше этой дорогой она вообще домой не возвращалась — ближний путь до ее дома проходил по другой улице, причем с более спокойным движением.
За последнее время я сдружился с Олегом Галиным, и это у многих вызывало удивление — отъявленный двоечник, здоровяк-хулиган водится с Кузнечиком-ботаником. Но на деле оказалось, что Галин вовсе не злодей, просто в нем словно бил фонтан неисчерпаемой жизненной энергии, что вкупе с недюженной физической силой давал известный результат — в своих забавах он не всегда мог правильно рассчитать силу и предсказать последствия. Я же являлся для него как бы ограничителем, направлявшим энергию в нужное русло, и вместе мы иногда добивались весьма интересных результатов. Тем более, что, несмотря на образ зануды-отличника, я вовсе не прочь был позабавится… Ну, после того, как выучу уроки.
Но не буду уходить далеко от темы повествования, в общем, я стал очень дружен с Галиным. И решил рассказать ему о странном поведении Софочки.
— Ну, не знаю, — сказал на это Олег, — давай проверим как-нибудь. Подшутим над ней, чтоли.
— А как?
— Надо подумать… Завтра из школы вместе пойдем, если увяжется за нами — устроим ей проверку. Я что-нибудь придумаю.
На следующий день мы с Галиным демонстративно медленным шагом пошли из школы вместе. Олег жил в соседнем районе, но не очень далеко от моего дома, поэтому никаких неудобств это ему не причиняло. Тем более, что я сам часто бывал у него в гостях. Из этих моих посещений и родился хитрый план — напугать Софочку "уксусной бомбочкой".
В седьмом классе мы еще не проходили химию, но я уже тогда знал, что при смешивании уксуса и соды выделяется большое количество углекислого газа. Если поместить эту смесь в сосуд, закрытый пробкой, то под давлением газа пробка выскочит с резким хлопком. Мы уже несколько раз испытывали такие бомбочки, скидывая их с галинского балкона (он жил на третьем этаже). Изготовляли их так: брался пластмассовый флакончик из-под витаминов (или любой другой подходящий), в него наливалось немного уксуса, затем помещалась сода, завернутая в бумажку и быстро закупоривался пробкой (только не завинчивающейся, иначе ничего не получалось). Хорошие результаты давали контейнеры из-под игрушек "Киндер-Сюрприз". Бумажка размокала, сода начинала взаимодействовать с уксусом — и пробку выбивало выделившимся газом.
В тот день у нас были на готове все реактивы и пластмассовый флакончик из-под аспирина, который отлично зарекомендовал себя на предварительных испытаниях. Но нас постигла неудача — Софочка не пошла за нами.
— Ну что ж, — раздосадованно сказал Олег, — подождем. Будем каждый день ходить вместе. Рано или поздно она за нами попрется.
Так началась Охота на Софочку.
И вот, дня через три-четыре, когда мы отошли метров на двести от школы, Олег приглушенным голосом сказал:
— Ползет. За нами. Не оборачивайся.
Я заметил в руках Олега осколок зеркала. Когда Галин задумывал какую-то затею, он превращался в настоящего маньяка, полностью поглощенного своей идеей. Метров через двести дорога делала плавный поворот, и мы на некоторое время пропали из поля зрения Софочки.
— Сюда! — резко скомандовал Олег и дернул меня за рукав, утащив в кусты.
Мы оказались в небольшом парке. Кусты здесь образовывали причудливые лабиринты. Высота их была чуть выше нашего роста, а плотность такова, что увидеть что-либо насквозь было возможно, лишь вплотную приблизившись и немного раздвинув веточки.
— Теперь ждем, — сказал Олег, доставая из рюкзака флакончик и реактивы. — Сейчас повеселимся.
Ждать пришлось недолго. Софочка показалась из-за поворота, посмотрела вперед и, видимо, удивилась, не обнаружив нас впереди — дальше дорога шла по прямой, никаких поворотов, куда бы мы могли завернуть, не было. Мы продвинулись чуть дальше, где между кустами был промежуток, и можно было зайти в "лабиринт" со стороны дороги. Софочка медленно шла по направлению к этому промежутку.
— Софочка… — сдавленным, будто не своим голосом проговорил Олег.
Надо сказать, Олег был мастер голосовых пародий — этому он обучился, занимаясь телефонными розыгрышами. Даже учителя не могли узнать его по голосу, когда он говорил басом или смешным фальцетом.
Софочка остановилась около входа в "лабиринт". С трудом сдерживая смех, мы прокрались чуть вглубь зарослей.
— Софочка! — жалобно пропищал Олег, и я с удивлением услышал в его голосе свои собственные интонации.
На лице Софочки отразилось удивление, сменившееся интересом и решительностью. Она вошла в "лабиринт" и принялась оглядываться, входя то в один, то в другой тупик, образованный кустами. Мы знали это место как свои пять пальцев — мы не раз играли здесь в шпионов, прятки и войнушку.
Завлекая жертву все дальше в зеленые дебри, мы, наконец, нашли подходящее место — небольшую полянку, обрамленную кустами. К ней вела небольшая аллейка, по которой как раз шла Софочка. Еще раз позвав ее самым жалобным голосом, на который только был способен, Олег налил во флакончик уксус, положил завернутую в бумажку соду, заткнул все это пробкой и аккуратно подкинул на центр полянки. Бомбочка должна была подействовать секунд через двадцать.
Софочка вышла на полянку, осмотрелась и заметила вторую аллейку — как раз там мы и прятались — и пошла к ней. Наш расчет оказался верным — бомбочка оглушительно хлопнула, Софочка вскрикнула, и я, успев только увидеть, как из рук ее выпал на траву чемоданчик, ринулся бежать наутек. Уже не сдерживая распиравший нас смех, мы бежали напролом через кусты — впереди, точно лось, проламывал заросли Галин, за ним я — запутывающийся за ветки капюшоном куртки и рюкзаком. Вывалившись на дорогу, не переставая гоготать, мы услышали из зарослей яростный крик:
— Дураки! Уроды! Вы у меня еще получите!
Продолжая посмеиваться, мы отбежали дворами подальше от парка, потом решили пойти домой к Олегу. По дороге мы долго обсуждали подробности приключения, но через полчаса уже забыли о нем, занятые уже какой-то другой затеей.
Прошло еще время, близился конец учебного года, в воздухе витало летнее настроение. В один из дней случилось так, что я плохо подготовился к контрольной по математике и получил тройку, что было сродни катастрофе. Но ладно бы я просто получил плохую оценку, так еще Валерия Николаевна, учительница математики (довольно неприятная пожилая женщина) пристыдила меня перед всем классом. Мол, я что, рассчитываю, что пятерки мне будут ставить "по инерции"? Что раз весь год хорошо учился, то в конце можно и дурака повалять? Я был взбешен и обижен. И на себя, и на учительницу, и на всю вселенную.
После занятий я не пошел с друзьями (хотя они меня звали) на речку, чтобы искать "окаменелости" и другие "древности" — на днях Скворцов откопал на берегу древнюю глиняную свистульку. Сначала над ним все смеялись, но на следующий день он пришел в школу с благодарственной грамотой из местного краеведческого музея — оказалось, этой свистульке почти двести лет. К тому же, ему дали за нее двадцать пять рублей — не бог весть что, но тоже деньги, можно аудиокассету купить.
— Я сказал, что под мостом нашел, — заговорчески шептал Скворцов, — а то приедут на то место, разроют все… Давайте лучше сами накопаем всяких древностей, разбогатеем!
Забегая вперед, скажу, что никаких древностей они не нашли, за исключением двух кусков известняка, на которых отпечатались доисторические ракушки. Скворцов и этому был рад. Он радостно повторял:
— Девон! Возьму для коллекции!
Я, как уже говорил, с ними не пошел. Направился я на старую, полуразрушенную детскую площадку, расположенную в одном из близлежащих дворов. Там у меня было любимое место для того, чтобы грустить и жалеть себя — большие желтые качели. Их преимущество было в том, что, в отличие от большинства своих собратьев, они не скрипели. Можно было тихонько покачиваться, посыпая голову пеплом, а раны — солью.
Сидел и думал я довольно долго, но ни к каким конкретным выводам так и не пришел. Уже собираясь пойти домой, я услышал сзади тихие шаги. Обернувшись, я увидел Софочку.
— Можно, я тут посижу? — спросила она, занимая соседнюю качель.
— Сиди, конечно, — рассеянно проговорил я. — Они же общие.
Мне было неловко. Уйти сейчас было бы как-то нелепо, а продолжать сидеть — неуютно. Софочка, видимо, решила завести разговор.
— Боря, скажи, а у тебя не было никогда такого странного чувства… Ну, когда вдруг все становится не важно, кроме одного.
Я задумался. Думать было тяжело, да и не охота.
— Наверное, нет, — в итоге ответил я. — Важных вещей всегда много. Родители там, оценки, друзья. Да мало ли что.
Софочка немного помолчала.
— А у меня в последнее время бывает… — видя, что я не расположен отвечать, она продолжила, — Знаешь, кем я хочу стать?
— Кем?
— Художницей. Рисовать людей, природу, здания. Но это нужно в художественную школу, профессиональную, или в институт. Не знаю, поступлю ли я туда.
— А что, ты же хорошо рисуешь.
— Правда? А мне кажется, плохо. Нарисую что-нибудь, потом разорву.
Я молчал. Честно говоря, я был растерян и смущен.
— А ты кем бы хотел стать? Наверное, взрывателем?
Я смутился еще больше и почувствовал, что краснею.
— Нет-нет… Я… Ну, мне природа нравится. Жуки, пауки, улитки. Рыбки. Наверное, биологом.
— Рыбки? — Софочка оживилась, — А у меня аквариум есть, с гуппи — это рыбки такие. Ты их не видел, когда заходил, они в другой комнате. Хочешь, заходи как-нибудь в гости, покажу. Или… или хочешь, парочку тебе подарю, они неприхотливые, даже в трехлитровой банке могут жить.
— Ладно, может, зайду как-нибудь.
Снова воцарилось молчание. Посмотрев на часы, Софочка воскликнула:
— Ой, уже полчетвертого, мне через десять минут на прием! Я побежала!
— Пока. — просто сказал я, даже не посмотрев ей вслед.
Я так и не зашел к Софочке в гости за рыбками — ее положили в больницу. Учебный год завершился, контрольные были написаны, оценки были получены, и настали Каникулы — счастливый период Радости, Свободы и Великих Свершений. В последний учебный день Кристина собрала наш класс возле школы и предложила пойти всем вместе в ближайшее воскресенье на пикник у реки. Все с радостью поддержали это начинание, тем более, что после седьмого класса все разбегались по профильным направлениям (я выбрал естественнонаучное — так же, как и Кристина).
Вообще, я не очень люблю подобные мероприятия, и когда в воскресенье мы собрались на берегу реки, и ребята разложили под палящим солнцем покрывала, на которые выложили приготовленные родителями угощения, мы с Галиным и Скворцовым расположились несколько поодаль, в тени огромной ивы. Олег обдумывал план очередной диверсии (пока он решил остановиться на ловушке — выкопать яму, заложить ее ветками и засыпать тонким слоем песка), Скворцов поймал огромного золотисто-зеленого жука и пытался сжать его в кулаке, жук же отчаянно сопротивлялся — ему даже удавалось временами разжать скворцовский кулак, я же скучал, поглядывая на Кристину. Вдруг, как мне показалось, Кристина заметила мой взгляд и посмотрела прямо мне в глаза. Меня словно ударило током, и я отвернулся. Но было поздно, послышались шаги — Кристина шла к нам.
— О, привет, бэйби! — кривляясь, бросил Олег, глядя на подошедшую Кристину в бинокль, который в последнее время постоянно таскал с собой. — Какие у тебя замечательные…
— Перестань паясничать, Галин. Я не к тебе.
— Я хотел сказать — уши! — обиделся Олег.
Кристина топнула ножкой, направив струйку песка в Олега и заставив его картинно перекатиться на метр в сторону и притворно-жалобно заверещать. Она обратилась ко мне:
— Борь, пойдем отойдем.
Я повиновался, слыша за спиной возгласы Олега "Ой-вэй, сматры какой девущка отхватыл. Павэзло, да?"
— Не обращай внимания, — извинялся я за поведение друга, — он немного "того".
— Да с ним-то все понятно, — мы зашли за стену прибрежных кустов, — а вот ты… Ты знаешь, что Софочка уезжает в другой город? Врачи сказали, что ей нельзя в нашем климате. Куда-то на юг.
— Нет, не знаю. И что? На юге классно.
— Классно… Ты что, совсем идиот? Она же… Она же любит тебя! Любит, и больше никогда в жизни не увидит!
Я стоял ошарашенный, ничего не понимая. Любит? Меня? Да разве можно меня любить? Ботаника-Кузнечика… Да пусть даже и так, но ведь я-то ее не люблю… Я не знал, что ответить. Так и сказал:
— Я не знаю, что ответить.
— Ну и не знай дальше, любитель живописи! — крикнула Кристина так громко, что, наверное, все на берегу услышали.
И вдруг я сразу ее разлюбил. Прямо вот в этот момент. Не через день, не через неделю, не через год — а прямо вот в этот самый момент. Угрюмо вернувшись к друзьям, я стал собирать сумку.
— Ты чего, Борян? — посерьезнел Олег. — Чего это она вопит?
— Стерва. — коротко ответил я. — Я ухожу.
— Я с тобой.
И мы пошли навстречу лету, навстречу новым впечатлениям, новым приобретениям и утратам, новым друзьям и новым предательствам, в общем, — к новой жизни. И она, как оказалось,будет действительно н о в о й, качественно н о в о й, но пока мы просто шли, и только сам этот путь был для нас единственной целью.
***
Спустя пару месяцев я получил письмо. Письмо было в большом конверте, без обратного адреса, подписанное только "С. Лисовская". Софочка. На штемпеле было указано — х. Степановка, Краснодарский край. В конверте оказались два согнутые пополам листа из плотной бумаги и маленькая записка, написанная каллиграфическим почерком: "Привет, Боря. У меня все хорошо. Здесь очень красиво, правда, жарко. Много рисую, у меня уже получается гораздо лучше. Тебе бы, наверное, понравилось. Посылаю пару рисунков. Потом, может, пришлю еще. Жалко, что ты не пришел за рыбками, я их всех отдала младшему брату в деревню. Надеюсь, что у тебя тоже будет все хорошо, и ты станешь биологом. Прощай!"
На первом рисунке цветными карандашами был изображен пейзаж — желтое поле, за которым возвышаются зеленые холмы, на вершинах которых стоят белые, в узорах, домики. На втором — я остолбенел — был изображен я, в полный рост. Лицо было изображено с фотографической точностью, а вот фигура была совсем не моя — широкоплечая, возмужавшая (хотя и тощая). Я был облачен в костюм защитного цвета, с сачком в одной руке, со склянкой — в другой: ни дать, ни взять — биолог! Я улыбнулся, бережно сложил письмо и рисунки обратно в конверт и положил его под кипу тетрадок в ящик письменного стола. Он лег в стопку писем, написанных для Кристины, но так никогда и не отправленных ей.
***
Я докурил сигарету, потянулся пальцами за следующей, и обнаружил, что осталось всего две штуки — значит, предаваясь воспоминаниям, я скурил штук десять. Выкурив предпоследнюю, я лег спать. До выхода на работу оставалось часа три.
Утром я проснулся совершенно разбитым и, пока собирался, чуть не опоздал на автобус. Проезжая по знакомым с детства местам, я бросил взгляд на тот самый барак, где когда-то жила Софочка, и на меня нахлынули воспоминания. Софочка, милая Софочка, я так и не стал биологом, но знай — я всегда буду помнить тебя!