Этот безумный компьютерный мир

Различил, как собрались на судилище.
Гуськом через низкую дверь. Пришлось пригнуться. Черные капюшоны наползли на лицо.
Символический акт, склонились, изгоняя гордыню.
Чтобы отыграться на узнике, что похитил из сети секретную информацию.
Я задохнулся и очнулся.
Глубокая ночь, под окном настороженно застыли машины. Порыв ветра загасил уличные светильники. Угомонились поздние гуляки.  Обманчивая, настороженная тишина.
Затхлый воздух  судорожными торопливыми глотками раздирал легкие.
Вечером в безумном порыве навалился на женщину.
Затаился в постели, надеясь в ненадежном убежище переждать грядущую беду.
А она долго не могла угомониться.
Кружила по комнате, наматывая бесконечные версты.
Будто могла уйти в другое измерение. Где ее не настигнут мои преследователи.
Но все, что я трогал, что любил и чем дорожил, подлежит уничтожению.
Ушла, почудилось ей.
Умаялась и добрела до кровати.
И тогда я ухватил ее за руку, удерживая на краю пропасти.
Со дна  ущелья поднимался ядовитый туман.
Голая, выжженная, обезображенная, мертвая земля
Не позволил ей погибнуть.
Швырнул на матрас, пружины прогнулись и жалобно заскрипели, железо безжалостно вонзилось.
- Нет, - прохрипела она.
Будто всполошились проклятые птицы, неверные вещуньи и обманщицы.
Навалился на нее, губами закусил губы, чтобы они не услышали.
Птицы насторожились, перья на загривке встопорщились.
Кровь смешалась, этот напиток возбуждает сильнее любого снадобья.
Распял ее на невидимом кресте, напрасно она билась и вырывалась.
Любовная агония,  прижал к кресту ее запястья.
Захрустели и полопались  кости.
Зажимая  руки, медленно и подробно пополз по истерзанному телу.
Окровавленными губами до ямочки на подбородке.
Оставляя кровавый след, с ямочки упал на шею.
Как с раздвоенной вершины крутой горы, по наизусть знакомому, но каждый раз нехоженому маршруту.
- Нет, -  прохрипела она.
Но в этом хрипе разобрал едва уловимый колокольный перезвон.
Набатный колокол давно сброшен со звонницы, но прихожане напряженно прислушиваются. Иногда им удается различить.
          Вскоре меня осудят и приговорят, но отмахнулся от нелепого предположения.
Чтобы надежнее забыть, до изнеможения выложился в любовной баталии.
На шее пульсировала и билась беззащитная жилка.
Можно запросто перекусить ее.
Вместо этого губы сползли на грудь.
Вскарабкались  мягким упругим холмом.
- Нет, - простонала она.
Надежно приторочил руки, или женщина устала биться и вырываться.
Обездолил одну грудь, нащупал и сдавил обездоленный сосок.
Губы еще не насытились, продолжили изучать и настаивать.
Тело ее обмякло, как в зыбучий песок погрузились в обманчивую эту мягкость.
Или  в болотную жижу.
Потом тело отвердело, снова разодрал губы.
Пусть разобьюсь и погибну, прекрасная и желанная смерть.
Блуждал камнями и болотом, морями и  вершинами, преодолевая ничтожные препятствия.
Губами к лону, наслаждаясь терпким ароматом, задыхаясь в угаре.
- Да, да! – повторяла она, забыв другие слова, не было других слов.
Не хриплое приглашение, не призывный колокольный звон, но светлый, чарующий голос скрипки. Высокий и отчаянный,  казалось, лопнет нежная струна.
Чтобы  струны не полопались, обеими руками вцепилась в волосы.
Или в спину, ногти вонзились.
Ухватились за ненадежную опору, разве удастся выжить в этом безумстве?
Не только выжили, но  вознеслись, когда сошлись тела.
Так сходятся разноименные полюса, и  не разлепить их.
Каждым лоскутком кожи в ее лоскут, клеточкой в клеточку, волосом в волос, напрягшейся плотью в  лоно, безумием в безумие, до полного изнеможения, до поглотившей  пустоты.
Удалось отстрочить позорное и неправедное судилище.
Но глубокой ночью увидел в бредовом видении.
Выстроились у стены подземного каземата.
Некогда здесь помогали заплутавшим путникам. Пытались вывести на верную дорогу.
Измыслили множество приспособлений.
Подвешивали за вывернутые назад руки. А если тот упорствовал в своих заблуждениях, к ногам привязывали бревно.
Или усаживали на  шипастое кресло.
Или дощечками сжимали ногу и затягивали узлы.
Или подвешивали над очагом и разводили огонь.
Следователь, что вел допрос, искренне жалел заблудшие души. Иногда смахивал слезу.
Почти все сознавались и раскаивались.
Таким была уготована легкая смерть.
Давно отказались от тех методов.
Но чтобы не забылись былые навыки, чтобы мнимое милосердие не растопило сердца, нынче приговор выносили в заброшенных пыточных казематах.
Сообщники по похищению из сети секретной информации успели меня предупредить.
Их отловили на южных островах, где они отдыхали, устав от непосильного труда. Тщательно замели следы, не найдут даже опытные ищейки.
Чересчур понадеялись на свою изворотливость.
Напрасно возмущались и ссылались на  международную практику. Или прикидывались неумехами и незнайками. Не только компьютер, даже телефон толком не смогли освоить.
Вежливые конвоиры не возражали. А если уставали от пустой болтовни, то показывали снимки.
Заброшенная пыточная камера. Но не сложно через блок перекинуть веревку, заменить утраченные шипы, развести огонь в очаге.
После недолгих сомнений  узники соглашались сотрудничать.
Когда сгинуло несколько сообщников – почудилось, просто их еще надежнее засекретили, напрасно уговаривал я себя, - по ночам стали приходить бредовые видения.
Собрались на судилище, увидел я, задохнулся и сполз с кровати.
Шумно и почти не скрываясь, если делаешь тайно, то обязательно заметят и насторожатся.
Запах блуда и разврата; когда я обессилел, навалилась на меня жаждущим телом.
Будто так можно разрушить стену непонимания.
В предчувствии беды, чтобы не выследили, разбил свой телефон.
Как реликвия сохранился старинный тяжелый утюг.
Выбрался на лестничную площадку и  огляделся.
Соседи могут подглядывать в замочную скважину, прихватил клейкую ленту. Если залепить отверстия, они не заметят.
Прежде чем заклеить, прислушался. Разобрал отчаянный стук  сердца.
Совсем расшатались нервы. Не делаю ничего предосудительного.
Зажмурился и ударил.
Брызнули и оцарапали лицо осколки микросхем.
Женщина догадалась и затаилась.
Но в ее вечерний чай подложил несколько сонных таблеток.
И когда попыталась извести меня, быстро обессилела.
Надо успеть, пока не очнулась.
Поэтому подобрался к окну – на паркете остались черные полосы, будто проволокли бесчувственное тело, - и рванул раму.
Долго не удавалось насытиться.
Гарь осколками микросхем вонзились в щеки. Или проклятия преследователей.
Не дождетесь, отпрянул и отгородился от них.
И обрел ночную зоркость, женщина плотнее завернулась в одеяло.
Подрался к ней – суставы скрипели несмазанным механизмом – и нахлобучил на голову подушку.
Преследователи, что собрались в пыточном каземате поочередно подходили к кувшину. У каждого два камня: черный и белый – казнить  или отложить казнь, решали тайным голосованием.
Если всей тяжестью навалиться на подушку... Может быть, насытятся ее гибелью.
Не навалился, не уподобился им.
Вместо этого отыскал ее телефон.
Женщины не обладают богатой фантазией, спрятала в шкафу под стопкой белья.
Вынесли приговор, предводитель вытряхнул камни из кувшина.
Скинул капюшон перед этим, наконец, я смог разглядеть его лицо. По бокам лысого черепа топорщились клочки седых волос. Глаза глубоко запали, но в любой момент муть могла выхлестнуть со дна, нос был похож на клюв хищный птицы. Падальщик, что питается мервячиной.
Клюв  нацелился.
Ищейки насторожились и принюхались.
На этот раз закрылся в уборной и спустил воду. Та с рычанием устремилась в сливное отверстие. Не различат за этим шумом.
С размаху экраном ударил по колену. Презрел боль и травму.
Телефон раскололся после третьего или четвертого удара.
Выбросил в унитаз и опять спустил воду.
Предводитель удивленно уставился на  соратников.
Один белый шар, случайность или злой умысел?
Указательный палец  похож на ствол пистолета. И когда он нацеливался, обвиняемый корчился и напрасно пытался оправдаться.
Сегодня осуждаешь ты, а завтра могут обвинить тебя.
Чтобы выявить отступника, самому необходимо ознакомиться с азами ереси. И далеко не всегда удается отстраниться.
Вспотели от страха.
А один, самый маленький и неприметный – провинился еще в дверях, не склонился подобно другим и этим навлек на себя обоснованные подозрения, - желая выслужиться, даже облобызал обвинительный палец. 
Предводитель одернул испоганенную руку.
Вычислил предателя и кивнул.
Обрадованные сообщники скрутили  и выволокли негодяя из камеры.
Тот почти не сопротивлялся.
Единогласное решение.
Будто оживили электронное чудище.
То раскинуло  щупальца.
Надо затаиться, пока  не дотянулись.
Выскочил на лестничную площадку и скатился по крутым ступеням.
Если кто-то и разобрал мои шаги – словно прогрохотала пустая железная бочка, -  то затаился в своей квартире.
На двери, что вела в подвал, болтался навесной замок.
Вцепился и дернул, замок поддался.
Заранее изучил пути отступления, легко отыскал вводный автомат.
Щупальца могут просочиться проводами, обесточил квартиру и выдернул провода.
Но остался кабель интернета, метнулся к другому шкафу.
Обезопасил себя, но не успокоился.
Техника настолько стремительно развивается, что не уследить за  новинками.
Может быть, научились находить  по запаху.
Выбрался из подвальной камеры, где уже подготовили пыточные орудия  и развели огонь.
Преступнику все равно не скрыться, уверены палачи.
Обложные обвинения не требуют доказательств.
Если на выборах победил не тот кандидат, то знают, кто виновен в провале.
И по этой же причине разорились ведущие банки.
А смутьяны  подожгли автомобили и разбили стекла.
Безработные возмутились  из-за малого пособия.
И погода подкачала. Даже в южных штатах выпал снег. Вечнозеленые пальмы сбросили листья. Машины завязли в сугробах, замерзли водители и пассажиры.
Обвинили и осудили, мне  не  оправдаться.
Но все же ушел от погони, еще в детстве научился по шпионским фильмам.
Разбросал перец, удушливая пыльца запорошила ноздри.
Жена учуяла  и насторожилась.
Потом уходил по воде, острые камни искалечили ноги.
И попросил  кислотой обработать  кончики пальцев, чтобы не нашли по отпечаткам.
Она отказалась, а сам не решился.
На курсах по выживанию научили молчать и не признаваться, даже с женой не смог поделиться.
Терпение ее иссякло.
Напрасно попытался  задержать ее.
- Я ухожу, - сказала, когда  вернулся после ночной вылазки.
- Что ж…, - откликнулся я.
В горло влили кипяток, так было больно и безнадежно.
- Жить, а не умирать с тобой, - попыталась  объясниться.
- Если не надеешься…, - сказал я.
И безнадежно махнул рукой.
Даже самым близким людям не дано понять друг друга.
- Не надеюсь, - согласилась она.
Отступила и спиной  нащупала дверь.
Попытался остановить ее в последней отчаянной попытке.
- Ночью…Помнишь, как было ночью, - позвал ее.
Нащупала, но не  распахнула.
- Ничего не было, - сказала она. – Я забыла, - попыталась забыть былое.
Различил, как подъехала машина.
Женщины так просто не уходят, заранее подготовилась к бегству.
И тот, на чье плечо понадеялась опереться, не смог отказаться.
Но наверняка вооружился монтировкой, чтобы отбиться от нападения.
Будто все проблемы можно разрешить столь примитивным способом.
- Поздно и бесполезно, - сказал я.
Дверь  скрипуче распахнулась.
- Наконец-то нашла  по себе, - попрощался с ней. – Такого же подлого предателя.
Самое надежное прощание, ненависть сильнее боли и отчаяния.
- Ты чужая, - пригвоздил ее к позорному столбу.
Отступила, и почти неразличима в полутьме коридора.
- Ненавижу и презираю! -  добил ее.
Лязгнула входная дверь.
И все же пожалел ее напоследок.
- Укройся за сеточкой из медной проволоки, тогда щупальца не дотянутся!
Разобрал  крадущиеся шаги. Словно шла по минному полю, и могла погибнуть от неосторожного движения.
Или снова с вершины столкнули бочку.
Под этот грохот достал спасительную рубашку.
Заранее приторочил к ткани проволоку. Долгими бессонными ночами, непослушной иголкой исколов пальцы. Напряженно прислушиваясь к каждому шороху. На кухне, плотно затворив дверь.
Когда игла в очередной раз вонзалась, женщина всхлипывала во сне.
Кольчуга облегла тело.
Щупальца не пробьют, лишь останутся синяки, вполне приемлемая плата за возможность наслаждаться жизнью.
Мучительное наслаждение предпочтительнее небытия.
Присел перед дальней дорогой.
А потом, сгорбившись и надвинув на лицо капюшон, выбрался на улицу.
Может быть, преследователи и палачи примут за своего, или хотя бы  усомнятся, не сразу нападут и уничтожат.
Некоторые прохожие вглядывались.
Скалился,  отвечая на их вопросительный взгляд.
Кольчуга прогибалась,  пластины вонзались и калечили.
Безжалостно терзали, но не сбился с маршрута.
Рядом чумные развалины, преследователи не сунутся туда.
Заранее договорился с комендантом.
- Почему ты решился? – Попытался он докопаться.
Можно отговориться, придумать приемлемую причину.
Например: изобретаю абсолютное оружие, что сродни вечному двигателю.
Или разочаровался в незыблемых наших устоях.
Любая ерунда, такой невнятице легче поверят.
Вместо этого сказал правду.
- Преследуют почти везде. – Показал на обреченной город.- Но еще остались укромные убежища.
- Незримый и вечный враг, - согласился он. - А рядом с недругом беспечные и несчастные горожане, - пожалел обреченных горожан.
Раньше здесь были ремонтные мастерские, куда после боев и маневров по ночам привозили истерзанные танки. В мастерские была проведена железнодорожная ветка, боевые машины были прикрыты заскорузлым брезентом.
Мало ли какие грузы перевозят по стране, гражданам не положено знать. Однако они знали и не возражали. Не выламывали шпалы и не разбирали  рельсы, но, наоборот, отступали и прятались.
Такая взбалмошная охрана секретного груза, что может всполошиться от любого шороха.
Давно перестреляли всех птиц в округе, впрочем об отсутствии голубей жалели только старушки, что подкармливали сорных  птиц.
А если пропадали люди, то пропажу списывали на естественную убыль.
Мастерские были окружены каменным надежным забором с колючкой по верху.
Был и второй забор, невидимый снаружи, более низкий, сработанный из дубовых досок. Дуб, как известно, прочнее и надежнее железа.
По углам внутреннего забора располагались сторожевые будки, где, укрывшись за броневым стеклом, постоянно дежурили бдительные автоматчики.
Мало того, по ночам между заборами запускали псов. У них были вырезаны голосовые связки. Молча подбирались к нарушителям, только утробное рычание выдавало их присутствие.
Некогда комендант в чине полковника командовал военизированным  производством. И даже подумывал о генеральском достоинстве.
Все изменилось в одночасье.
Танки отогнали на полигон, где они проржавели под дождем и снегом.
А заброшенные мастерские постепенно разрушились без людского участия.
Рухнул внутренний забор, развалились сторожевые будки. Псов перестреляли.
Напрасно кинолог взывал к милосердию.
Так усердствовал, что  упекли  в психушку. Где другим постояльцам рассказывал он о былом могуществе. Многочисленные наполеоны отмахивались от  побасенок.
Стены корпусов покрылись плесенью, крыша просела и прохудилась.
Но ничто не росло на пропитанной болью и страхом земле. Даже травам, даже чахлым березкам не удавалось прижиться.
Тем более не забредали сюда горожане.
Самые отчаянные, подобравшись к покосившимся стенам, испытывали непонятное томление.
Их подкашивала неведомая болезнь.
Врачи безнадежно разводили руками. И отбивались заумными терминами.
Но все же одолевали немощь.
Все больше пациентов появлялось в психушках.
Лишь некоторые, особо подготовленные, могли выжить на чумной земле.
Одним из них был комендант, бывший полковник и командир.
Здесь надеялся я укрыться от преследователей.
Пожухли травы, выгорели кусты и чахлые березки. Щупальцы сюда не дотянутся.
Когда пробирался обреченным городом, с трудом уворачивался.
Сначала затаился в подворотне, где неровными рядами выстроились мусорные баки.
Такая же чумная площадка, им не пробиться сквозь густой и смертельный запах.
Крысы насторожились. Уставились на пришельца бусинками  глаз.
А когда я попытался разогнать их, бесстрашно надвинулись. Встали на дыбы и ощетинились. Нацелились когтистыми лапами.
Их охотничьи угодия, я не  договорился.
А еще набрел на пустырь, облюбованный бродячими собаками.
Тоже хочу жить в стае, и чтобы вожак решал за тебя.
Вожак решил и не принял.
И наткнулся на двух мужиков, те безнадежно вывернули карманы. Набралась мелочь. Были бы деньги, найдут где и чем поживиться.
Кажется, мог помочь им. Показал пустые ладони. Пришел не убивать, но с миром.
Попытался изобразить улыбку. А когда не получилось, пальцами растянул губы. Кожа полопалась.
И этим, наверное, спугнул собутыльников.
Натужная улыбка,  похожая на звериный оскал.
Больше не стал испытывать судьбу, почти без потерь  добрался до бывших мастерских.
Где заранее договорился с комендантом.
- Видишь? – Испытал он меня при той встрече.
Я прищурился, как козырьком прикрылся ладонью.
Если очень захотеть…
Можно увидеть чужими глазами.
Я увидел.
- Вспышки сварки, удары механического молота… - Кажется,   различил я.
Всмотрелся в лицо коменданта.
Разгладились складки, что изуродовали лоб и щеки.
Значит, не ошибся в своих видениях.
- Вот боевая машина выползает из заводских ворот. – Различил уже не в таком густом тумане.
И не так заметны морщинистые мешки под глазами.
Туман окончательно рассеялся.
- Работники восторженными криками приветствуют очередную ожившую машину!
- Так снова будет! – откликнулся комендант.
Помолодел на  десятки лет.
Я различил офицерский френч и полковничьи погоны. И генеральскую звезду, к которой он устремился.
- Враг содрогнется от нашей былой мощи! – принял он меня в свою команду.
- И сгинет! – подхватил я боевой клич.
Выдержал проверку.
Створки железных, проржавевших, вросших в землю ворот были приоткрыты, протиснулся в узкую щель.
Подобрался к вагончику и приник к мутному стеклу крошечного окошка.  Различил два смазанных силуэта.
Согнутым пальцем постучал по стеклу и  отпрянул на всякий случай.
Но тут же справился с минутной слабостью.
Свои люди, заверил комендант, не предали и не сдались.
Плечом толкнулся в жалобно скрипнувшую дверь.
Споткнулся на  пороге и взмахнул руками, удерживая равновесие.
Жест отчаяния или неспровоцированное нападение.
Один охранник отпрыгнул к стене, другой остался сидеть за щербатым столом, но сполз на край табуретки, готовый упасть и откатиться в сторону. Старик, еще не забывший боевые навыки.
Его напарник не нащупал кобуру и сокрушенно покачал головой.
- Не вооружили! – выругался он.
На изможденном лице вспухли желваки.
Похожее на лезвие топора лицо, я попытался отвести удар.
- Надо за знакомство, но магазины еще закрыты, - оправдался перед ним.
- Якобы запрещено! – отказался он.
- Приходилось выживать и без оружия, - вспомнил старик.
Кожа на его лице была похожа на потрескавшуюся кожуру печеного яблока, выжил в огне.
Ветеран, соратник, придумал им прозвища.
Снова сошлись за столом, толстые, черные вены оплели кисти и запястья соратника.
Продолжили прерванную беседу.
- Запрещено! Не видели, не понимают! – привычно выругался один.
- Нам еще не выдали оружие, но повели на объект, - вспомнил другой.
Когда пробирался и прятался по пустырям и подворотням, проволока  лопнула, кольчуга вонзилась острыми шипами.
Не надейтесь, не удастся усадить  на пыточное кресло.
Привалился к стене, чтобы не упасть.
- Местные услышали и насторожились, - вспомнил ветеран.
-  Душа горит! – пожаловался соратник.
- Нас травили химикатами и напалмом, погибали друзья, - сказал ветеран.
- Доставай! – не сдержался соратник.
- Местные насторожились, услышали гул моторов. Самолеты летят, - вспомнил ветеран.
- Улетели, успокойся, - утешил его товарищ.
- Никогда не улетят, - не согласился тот.
На щеке у меня остался шрам, еще в детстве пытались уничтожить.  Только показалось, что тогда напоролся на колючку, или сражались на палках и проткнули острым концом
Нет, пыточная команда восстанавливала почти утраченные навыки.
Но зато  сравнялся с бойцами.
- Вот! – предъявил отметину.
Кратко и убедительно, как положено секретному агенту.
- Но враг не угомонился! – подыграл ветерану.
Так познакомился со старожилами.
Если электронные щупальца пробьются в чумную зону, если не поможет изодранная кольчуга, то друзья заслонят.
Поэтому, когда соратник отыскал в чулане литровую банку с мутным пойлом, не  отказался.
Щелочной или кислотный раствор, стекло потемнело под действием снадобья.
Зато всегда можно отговориться.
Жидкость для потравки паразитов.
Хотя таковые перевелись здесь. И даже воронье не подлетало к развалинам.
Земля похожа на пепел. Ноги вязнут в прахе. Тот заползает под одежду, закупоривает поры. Забивает легкие, и  долго не удается откашляться.
Не удалось и мне, когда глотнул из стакана.
Колючий шар изодрал пищевод и желудок.
Палачи добрались, едва не проговорился, когда отдышался.
Ветеран дружески хлопнул по спине. Рука его оказалась неожиданно тяжелой.
- Можешь! – одобрил меня соратник.
- Если он больше не хочет…, - испытал меня ветеран.
Кожура печеного яблока полопалась, выступили красные капли.
А у соратника еще больше заострилось лицо, а на руках набрякли вены.
- Могу! Хочу! – поклялся я в вечной дружбе.
Крошечная литровая банка, разве такой малостью можно утолить жажду?
Внутри развели огонь, корчился и изнывал от жара.
Магазины, наверное, уже открыли, а если там не дадут, всегда можно отовариться в ларьке.
Но прежде всего работа, так воспитали нас, и поздно  переучиваться.
Соратник отправился на обход, а ветеран тщательно проинструктировал новичка.
- Местные давно воюют и настораживаются на каждый подозрительный шорох, - вспомнил он.
Поделился со мной сигаретой, и я, хотя не курю, не посмел отказаться.
Кажется, положены самокрутки, или это было на другой войне.
Прищурился, чтобы лучше различить.
Увидел молодого растерянного парня, его окружили местные бойцы. Мелкие по сравнению с ним, самый высокий едва доставал до плеча.
Навалились возбужденной толпой.
А он вырывался и бил, пытаясь выжить. Или как можно дороже продать  жизнь. Ломая и кроша хрупкие кости.
Прикрыли его изломанными телами.
Сберечь иностранных специалистов, приказали им.
Сберегли, но сами пострадали, хотя самолеты прошли стороной.
Наконец, отыскался переводчик.
Парень встал на колени и поблагодарил  спасителей.
Первое боевое крещение на той войне.
Придвинулся ко мне со своей табуреткой.  Воспаленное его дыхание обожгло лицо.
А когда я захотел отринуть былое проклятие, удержал меня крепкой рукой.
И к губам приложил палец.
- Тише, - шепнул он.
- Что? – откликнулся я.
Чужая война, забытая война, не желал знать и помнить.
Не удалось отказаться.
В отчаянном усилии  навалился на меня всей тяжестью тренированного тела.
Или рухнули стены, войны никогда не кончаются.
Ножка табуретки  вонзилась в бок.
Как та пружина на кровати, когда пытался спасти женщину, или она пыталась, все перемешалось в безумном  мире.
Не удалось спасти, напрасно он надрывается.
С трудом выбрался я из развалин.
- Самолеты идут. – Едва разобрался в путаной его речи.
На полу среди обломков мебели забылся старик. Рукой закрыл  лицо. Желая забыть и забыться.
Забыть не удалось.
Редкие седые волосики растрепались, просвечивал череп в красноватых каплях.
Старик стонал во сне.
Прикрыл его засаленным ватником.
А потом перевязал свои раны.
Пережил налет вражеской авиации, лишь слегка задел осколок бомбы.
Содрал бесполезную сеточку и располосовал рубашку.
Прихрамывая и подволакивая ногу, побрел развалинами.
Когда-то здесь процветала жизнь. Привозили изувеченные машины, мастера врачевали их. И те своим ходом выкатывалась из заводских ворот.
Враг пустыми посулами, бомбами и ракетами уничтожил мастерские.
А людей, которым удалось выжить, приманили обманным пряником.
И вкусив от заморских щедрот, те осознали свою ущербность.
Потеряли ориентиры, лишь некоторые продолжали жить и бороться.
Пришел к ним, но со стариком не удалось столковаться.
Может быть удастся с его подельником.
Кирпич, из которого была сложена крепостная стена, искрошился, на кирпичной крошке остались следы.
Тот подкрадывался на цыпочках, иногда ползком; будто проволокли бревно.
Защитники отогнали врага, пробоины на стенах наспех залатали досками.
Может быть, искалеченное судно доберется до спокойной гавани.
Соратник отодрал несколько досок и залег около амбразуры.
Поманил меня, я упал рядом с ним.
Выглянул, прикрывшись растопыренной пятерней.
Новостройки вплотную подступили к крепости, осталась узкая полоса отчуждения. Прохожие торопливо пересекали простреливаемое пространство.
- Кто из них? – спросил дотошный следователь.
А когда я приподнялся, чтобы лучше различить, придавил к земле тяжелым взглядом.
Будто нацелился, и  курок уже взведен.
- Днем - друзья, - поделился он.
Ухватил за руку, я тоже увидел.
Обыденная деревенская жизнь.
На завалинке  мирно беседуют старики. У каждого седая борода, а на глаза надвинута мохнатая шапка.
К колодцу подошла женщина. На ней длинное черное платье, голова обмотана платком, видны только глаза.
В полях работают мужчины. Наверное, если сложить колечком пальцы и посмотреть, как в бинокль, можно различить подробности.
И почти неприметны свежие холмики на деревенском кладбище, и не так уж много разрушенных домов.
- Запах, - учуял наблюдатель.
Я принюхался и содрогнулся от сладковатого запаха смерти и разложения.
Ноздри его раздулись.
- Ночные …убийцы …пахнут…кровью, - выдохнул он в несколько приемов.
- Днем – друзья, ночью – убийцы, - приговорил их.
- Если ты…, - предупредил меня.
- Нет, не обидел даже мухи – поспешил я оправдаться.- В виртуальном пространстве не убивают, в крайнем случае затравливают человека ложными доносами.
Отшатнулся от меня, как от зачумленного.
Одежда моя и плоть пропитались отравой.
Кажется, он различил и выбрал жертву.
Наверное, пощадит меня, но я все не мог угомониться.
- Или мы возвышаем негодного и преступного претендента, - поделился я секретными сведениями.
Он поднялся во весь рост и вышагнул за ограду.
В руках автомат, в подсумке гранаты и запасные рожки. Распахнул гимнастерку, видна тельняшка.
Из пробоин гибнущего корабля  выбросились другие десантники.
Надвигались молча и неотвратимо.
- Никого я не убил, после нас, за нами приходят убийцы и насильники, - различил я.
Местные жители еще не ведали беды.
Можно укрыться за ненадежными стенами, а когда враг подступит, спрятаться в развалинах. Затаиться в подвальных казематах.
Горожане так же беспечно преодолевали простреливаемое пространство.
Убийца  прицелился.
Не удастся отсидеться, щупальца все равно дотянутся.
Лучше сразу, может быть, скосят срок или отделаюсь условным наказанием.
Или позволят приобщиться к  победной их поступи.
Если для этого придется отказаться от некоторых убеждений, то многие отказываются.
Или необходимо сдать былых неуклюжих, неповоротливых, неумелых сообщников.
Другие сдают без особых угрызений.
Различил  выстрелы за ненадежной стеной. Захлебывающиеся, отчаянные крики.
- Берите все и всех, - разрешил я.
Простенькие слова, но показалось, что раскаленными клещами вырвали их из груди.
Щупальцы ласково обхватили.
На теле остались раны.
Они никогда не зарубцуются.

    Г.В. Январь 2019