Дом в низине

Юрий Богомолов
...Дом стоял в низине.
В час вечерний
Перестук колес
Нас не будил.
Вокзал был чуть поодаль.
И, всматривались мы
И, если повезет,
То наблюдали Скорый
Москва-Ташкент
Несущийся на всех парах.
А в окнах- пассажиры
Вальяжные
Стаканы звенят
И сон нисходит на ковчег

Я буду долго жить.
Еще всё впереди.
Не токмо, что Ташкент,
Но и Флоренция, и Краков
Я буду морем     обласкан
Сверканьем бликов на воде.

Всё это будет впереди.
Но только, вот, увы-  не сопоставить.

Действительность слабей, чем память.
А память, как волшебный Алладин.





Изменения. Вариант 1.1.



Когда Петрову исполнилось двадцать пять лет, он вдруг запечалился.
 Вдруг мы говорим потому, что печаль эта была неожиданна и непонятна для него самого. И не была вызвана житейскими причинами. Все у него было хорошо. Все складывалось благополучно.Он устроился на новую работу в конструкторское бюро и жил среди благополучных, культурных людей как у христа за пазухой. Но что-то внутри тянуло, как тесный костюм. Или тесная обувь, которая жмет и не дает почувствовать прелесть обычной жизни. Жало не сильно. Но постоянно. И размышляя по вечерам, в чем тут зарыта собака, в чем причина его несильной тоски, его внутреннего неустройства, он вдруг поймал себя на том, что последние год-два чувствовал себя одиноко. Он был одинок среди людей. Приятели старые как-будто расступились, а новые не появились. Товарищей много, а друзей нет.
Приятельские отношения не затрагивали в нем главного. Что-то ему было нужно другое. Совсем другое. И Петров решил найти своих родственников.
Дети дяди Жени, его двоюродные братья все трое живут в Москве. С большим трудом он нашел младшего брата в Люберцах. Он приехал к нему домой. Он помнил его мальчишкой, учеником четвертого класса, довольно вредным, который высовывал язык, кривлялся и ругался матом втайне от родителей. Теперь  Женьке  было двадцать два года, он уже был совсем другим человеком.  Петров разыскал его, постучал в обитую искусственной кожей дверь, поскольку звонка не было. Дверь открылась. На пороге стоял сам Женька. Брат как-будто был застигнут врасплох. Произошел короткий разговор, от силы двадцать минут. Петрову даже не предложили чая. Когда Петров вышел из дома брата, он почувствовал опустошение.
Так и закончился этот визит. Ничем.
Петров стал искать другого брата и нашел его в научном городке с громким названием Звездный. Как ему удалось в те безинтернетные годы найти человека - особый разговор и к нашему повествованию отношения не имеет. Петров постучал, Встретили его не один брат, а оба.Средний брат и старший.Квартира снималась на двоих. Сережу, старшего брата,  Петров знал хорошо. Они с ним были почти одногодки.
 Это был мягкий, рыхлый человек, рано располневший и имевший в лице что-то неуловимо бабское. Он сидел за столом, писал, видно работал. Приход двоюродного брата вызвал только легкий поворот головы. Саша же почти вовсе незнакомый Петрову, напротив, быстро поставил чай, достал варенье, присел, улыбнулся, стал расспрашивать заинтересовано.  Он произвел на Петрова самое благоприятное впечатление. Но близость, на которую Петров рассчитывал никак не была подготовлена. Может быть в иных обстоятельствах они бы и подружились. Но не было мостка, не было времени.  Петров потоптался в недоумении. И ушел. И после этого уже никогда,до самой старости не видел ни одного из трех своих, пусть и двоюродных, но все же братьев.
   После того, взялся Петров искать своего родного дядю, с которым прошло его раннее детство и который когда-тобыл для него образцом для подражания.
Он нашел его в городе Обнинске Калужской области. Реакция была схожа с реакцией люберецкого Жени. Володя был растерян. Не знал, как себя повести, как поступить и что делать с нежданным племянником.И разговор не клеился. Чаем его, правда, напоили, но разве ради этого он два часа трясся на электричке?!
Когда он уходил и супруги(а дома была и Володина жена) почувствовали, что излишне сухо они обошлись с племянником, даже и неприлично сухо. Выбежала жена и стараясь загладить неловкость, совершила неловкость еще большую- сунула Петрову пять рублей.. Петров не был человеком позы и не стал изображать из себя обиженного. Он не чувствовал себя оскорбленным. "Бог с ними!" думалось ему.
   
 Он возвращался поздним вечером домой. Электричка двадцать три двадцать была почти пуста. Он присел к окну и задремал. Ему показалось, что что-то не то он делает . Не то, чтобы он опечалился очень, но  на душе была спокойная хмурость. Почти блаженная. И под стук колес, посматривая в замороженное окно он дремал. И мыслей в голове у него не было никаких. Ехать ему было прилично.Народ потихоньку выходил. А электричка неслась и неслась за город.
Кое-что припоминалось ему из давней жизни. Какие-то детские воспоминания всплыли. Он увидел лица своих старых приятелей и едва заметно улыбнулся. Вдруг он услышал" Следующая остановка "Снегири". Он вздрогнул. Он проехал нужную ему станцию и с каждой секундой уносился от нее все дальше и дальше. И нужно было выходить. Электричка ехала или до Дедовска или до Новоиерусалима. Нахабино осталось позади. Нужно было выходить и ждать в Снегирях встречного. Когда дверь открылась, он вдруг ощутил пугающую тишину. Платформа была совершенно пуста. Окна билетной кассы не светились.Посмотрев расписание, которое едва было видно под фонарем, он понял, что последняя электричка ушла восемь минут назад. И он пожалел, что вышел. А не поехал дальше до Дедовска. До Дедовска было каких-то десять минут езды на поезде,но до него невозможно уже было добраться. Он вполне мог бы выйти, вызвать такси и доехать до П.Слободы, и деньги у него были. Он вдруг ощутил, что мороз совершенно жуткий. Над ним простиралось лишь межзвездное пустынное первобытное пространство.



Вариант о Лизок. 1.2.


Лиза, старая подруга и «свой парень» помогала устроиться на работу в один из ближайших «почтовых ящиков»(так называли закрытые, т.е. работающие на оборону предприятия и институты). Петров уже вдосталь наотдыхался и готов был работать любую работу, только бы не отстояла слишком далеко от его жилища. У Лизки в институте работала подружка. « Может возьмут, а может и нет» сказала подружка. «Может возьмут,- подумала Лизка.
Лизе хотелось помочь Петрову с работой, поскольку ее мучила совесть, что она Петрова бросает на произвол судьбы. У Лизы появился настойчивый ухажер, который звал ее замуж  и обещал любить до гроба. Лиза не умилилась и не растаяла, поскольку, хотя и не была избалована вниманием, но ждала другого. А ждала она заветных слов от Петрова. Но тот никаких слов не говорил и говорить  не собирался. А потому надежды на него никакой не было, а жизнь давно пора было устраивать, «Чай не девочка»- говорила она про себя.
Ухажер получил согласие, а Люська для очистки совести пристраивала Петрова.
Но, честно говоря, пристраивала она его не для какой то там очистки, а чисто по дружески.
Шла рядом и говорила Петрову «Ты, главное, не волнуйся», чем несказанно Петрова удивляла, поскольку он и не собирался волноваться. А был спокоен, как танк.
«О чем ты говоришь, Лизок!- улыбнулся он.
Но увидев нач.лаба Помазанова, эдакий прямоугольный шкаф в огромных очках, даже и Петров ощутил стеснение. Нач. лаб. Помазанов, живой и нетерпеливый, как породистая лошадь перед скачками, жал Петрову руку крепко, говорил отрывисто и повелительно и определил нового сотрудника в 17 лабораторию на должность м.н.с. Затем улыбнулся широкой механической улыбкой и рванул в неизвестном направлении.
Петров не успел задать новому начальству ни единого вопроса.

Пять дней Петров присматривался и изображал видимость работы. Никто не объяснил ему, что нужно  делать, но умные люди дали два совета: совет !. никому никаких вопросов не задавать. Совет второй. Не бездельничать. Пытаясь совместить одно с другим Петров извелся и устал так, будто с утра до ночи таскал тяжелые мешки. Но тутуподступил день сабантуя. И кое-что для Петрова прояснилось.
   А прояснительницей выступила благородная блондинка, с которой в застолье Петров  оказался по соседству.


Петров из вежливости накладывал соседке селедку под шубой. И подробно рсспрашивал. «Может что и расскажет,- неуверенно думал Петров, глядя на ее тонкую аристократическую руку, державшую бокал с Киндзамараули. И соседка, проявив неожиданную человечность кое-что рассказала.
Но сначала спросила: «Вы закончили Физтех?»
«Нет,- удивился вопросу Петров,- МИФИ. Я закончил МИФИ, факультет «Т».
«Понятно, -кивнула блондинка и с удовольствием отхлебнула вина,-святая троица: «МЕХМАТ,. ФИЗТЕХ  и МИФИ.
Я два слова Вам  скажу про Помазанова. Химиков и биологов у него достаточно. Даже сверх меры. И вам с ними не равняться.
«Что же ему, физики нужны ?-удивился Петров.
«Я бы так не сказала-, смешно сморщив носик заметила блондинка,- ему нужны умные люди. И желательно со стороны.
«Гм,- задумался Петров.
«Всем известно, что физики и математики самые мозговитые. Да и почестнее будут.»
«Вот как?»
« Именно так, -кивнула она, ему ведь что нужно, нашему шефу? Не знания. Ему нужны новые идеи.. Дайте Помазанову новую идею и он из нее открытие сделает. Конфетку. Тут он мастер неперевзойденный!
А у химиков идей- кот наплакал,- заключила она.
«Впрочем, вы- умный. И учить вас нечего. Сами скоро все поймете и во всем разберетесь.
Вот такой у Петрова состоялся разговор. Женщина ему понравилась. Она была загадочной. А Петрова более всего привлекали именно загадочные женщины.
  Петров любил Киндзмараули. Вино грело его в холодной электричке и он слегка прикорнул пригревшись у сплошь замороженного окна, в которое ничего не было видно.
  Он думал о женщине, с которой только что сидел рядом и которая пахла хорошими духами, даже и не "Красной Москвой", а сортом повыше. Ему приятен был полуразговор- полутреп. Ему давно уже не хватало общения. Все равно какого. И, сам себе не признаваясь, он стремился к работе в надежде опять оказаться среди людей, как был он среди людей, когда еще работал на заводе мастером. Тогда он искренне стремился к одиночеству, он мечтал об одиночестве. И он, в конце концов, в живописном уголке Подмосковья это одиночество обрел. Но оказалось, что одиночество- гораздо хуже компании. причем любой. И он с удивлением подумал, человек так устроен природой, что трудно ему угодить. Более того, и угодить, человеку невозможно. Так уж он устроен.
  Горькая мысль о несовершенстве человека, вызвала в нем, невесть почему воспоминание о своей недавней заводской жизни. Воспоминание было окрашено в теплые тона. И он не понимал откуда взялась теплота в воспоминаниях. Все два года работы он спал и видел как бы убежать с этого адового места. Наконец, вырвался. И что же? Теперь вспоминает о тех временах с теплотой.И думает- хорошие были времена. Трудные, но хорошие. Он повзрослел и стал кое-что понимать в людях. Он вспомнил Тамару Алексеевну, мастера соседнего участка, полную сорокалетнюю женщину. которая обладала необыкновенной легкостью хода. И порхала между участками первого и второго высоченных этажей с поразительной легкостью. Тогда, как он, будучи почти вдвое старше коллеги одолевал крутые подъемы с немалым трудом. Со временем, конечно и он привык. И стал челноком не хуже Тамары Алексеевны. Как любили они оба в ночные смены болтать в комнате мастеров "за жизнь". И о чем только не шла в тех разговорах речь.



Вариант 1.3.




Петров в юности был очень недоволен собой. Он, прямо-таки ел себя поедом.
И, конечно же, хотел исправиться, хотел измениться. Много раз начинал он новую жизнь. С воодушевлением и запалом. Вкладываясь в это дело до конца.
Но- тщетно. Ничегошеньки у него не получалось. Прямо ничего! И Новые жизни проваливались одна за другой, что действовало на Петрова удручающе и подрывало и без того незначительную веру в собственные силы.
Прямо-таки измучился Петров со своими начинаниями. Но и смириться с собственными недостатками и слабостями никак не мог.
   Долго  искал он выхода. Долго и мучительно размышлял о жизни и о человеке.
И стал он задаваться вопросом: а может ли человек вообще измениться?
 Этот вопрос показался странным ему, он никогда ни в жизни, ни в книгах не слыхал о таком вопросе.
 Не сразу ответил он решительным "нет". Уж слишком не лез его ответ ни в какие рамки.
 И он снова и снова пробовал, и снова и снова терпел в своих начинаниях неудачу. И когда ему исполнилось двадцать два и он уже был вполне самостоятельный человек немало в жизни и повидавший, он решился ответить честно : "Нет!". Не может человек измениться. Это был его вывод. И он имел на него право за все свои многолетние страдания.
Прошло время. Петров закончил институт. Он повзрослел. Стал работать. Он был старателен, внимателен, а, главное, самостоятелен. И проявлял характер. Хотя всегда считал себя слабохарактерным человеком.
Он иногда вспоминал юношеский свой вопрос, который уже не так занимал его(не было времени). но отвечал он на него по-прежнему решительным "нет! Нет не меняется человек.
  В один из поздних зимних вечеров Петров возвращался с работы домой. Точнее даже не с работы, а с предновогоднего сабантуя. Где он ел цыпленка табака и пил Киндзмараули в обществе своих новых разодетых в пух и прах коллег.
Молодость и красота девушек совместно с Киндзмараули так подняли ему настроение, что он почти пел. Во всяком случае, если и не пел, то беззвучно витал в облаках.
Электричка была почти пуста( Петров жил в ближнем загороде), его приятно покачивало и он сам не заметил, как задремал.(хорошо бы придумать для Петрова сон).
"Следующая остановка "Снегири" - разбудил Петрова голос из громкоговорителя.
Петров вздрогнул. Его станция осталась позади и взглянув на часы, он с тревогой покачал головой. Надо было выходить и ждать встречного поезда.
 Платформа была пуста. Касса для продажи билетов закрыта. Одинокий фонарь освещал затерянную в декабрьских снегах станцию. Петров взглянул на расписание. Последний встречный поезд ушел пять минут назад. И не только встречный. Но и по направлению на Новоиерусалим поезда не ожидались.
 Снег опд ногами скрипел каким-то сухим громких скрипом. И Петров скорее догадался, чем уже ощутил: мороз был жуткий.
Он сошел с платформы вниз к дороге, которая шла параллельно железнодорожным путям. А за дорогой чернел сплошной черный лес. А на веверху светили огромные первобытные звезды.
Петров двинул влево. Размышлять было недосуг. Быстрым шагом он прошел  вдоль платформы. Дорога была прибита, видно недавно проезжала машина. Но дорога, войдя в лес тут же и закончилась. Тут был разворот. Круг. И ничего более. Никаких следов человека.
 "Ничего,-подбадривал себя Петров,- ничего. Он повернул назад, дорога вскоре ушла в лес. И шла, и шла все глубже и глубже.
Высоченные сосны смотрели строго и холодно. Петров бы, пожалуй и испугался бы, но надо было идти быстрее, и он шел быстрее, не успевая испугаться, так быстро, как только мог. Дорога пошла вниз. И шла вниз все дальше. Он как будто спускался в колодец. И понимал без всякого страха, что обратного пути у него нету. И что надо идти вперед, не останавливаясь.
Он оказался на дне огромного котлована. Перед ним открылось свободное пространство, а впереди и чуть выше чернел длинный бетонный забор.
Забор видно огораживал немалую территорию. Возможно, здесь был санаторий. Или предприятие. Петрову было наплевать. Он отыскал ворота. Но ворота оказались закрыты. Он тряс цепь, которая скрепляла ушки. Затем он стал кричать. И кричал громче и громче. Затем он опытался было перелезть через забор и стал отыскивать самое высокое место. Но ничего не отыскал и нигде не смог подтянуться. Пешеходная дорожка шла вдоль забора. И он пошел, рассчитывая найти, быть может другие ворота. И то и дело кричал : "Ау-у-у!"
  В темноте он вдруг увидел маленькую тропку, идущую от забора И НА НЕЙ СОВСЕМ НЕДАВНИЕ СЛЕДЫ. Впереди показался жиденький огонек. И снова забор. Только дощатый и поменьше. А в заборе маленькая дверь сокошечком. Но, главное в окошке горел свет. Петров из последних сил стал стучать. В окошке появилось старушечье лицо. Челесть замерзла и потому Петров говорил непонятно, как пьяный и старушка вполне могла бы и не открыть дверь, но она открыла и впустила Петрова.


Петров слушал по радио, что мороз прошлой ночью з агородом доходил до сорока. Неслыханный был мороз. Мороз зимы тысяча девятьсот семьдесят седьмого года. Мороз, в который десятки людей замерзли насмерть. Но о том не писалось в газетаз и не говрилось по телевидению. И потому, как будто и не было того мороза вовсе. Петров знал, он спокойно знал, что сам он не только мог замерзнуть прошлой ночью, но, что должен был непременно замерзнуть. Неотвратимо.
И все таки он не замерз. Он остался жить. Так Петров думал. И вовсе не испытывал радости не прыгал от нее. он сидел спокойно, как деревянный и думал спокойно, как будто бы и не он.
Он собрался, оделся как следует и поехал в город сам не зная зачем он едет.
Он поехал в город,вышел из пригородного автобуса и тут с ним стало происходить что-то необычное. Удивительное. Он смотрел на уставшую женщину, на маленького ребенка, на молодого парнишку деревенского, как будто первый раз. Как будто он никогда никого не видел, а теперь вдруг глаза его открылись, и он смотрел ими и не мог насмотреться. что-то подобное происходило с ним несколько лет назад, когда он бросил курить. И впервые стал чувствовать запахи. запахи всего. Грязных носок, человеческого пота, дешевого пива, старой одежды, маленького ребенка. Он никуда не мог спрятаться от запахов. А сегодня он никуда не мог спрятаться от людей. Он как будто видел их насквозь. Их мелкие тайны, их тайные желания, их молодость, растерянность, недоумение, наивную хитрость, простодушие, усталость, натруженность, высокомерие и подавленность.
 Он видел разные глаза. И глаза говорили ему больше, чем могли бы сказать всякие слова и разумные доводы. Он видел в них жизнь, и он видел в них отстуствие жизни или столь малый ее ручеек, что вот-вот пересохнет. И как человек цеплялся внутри себя за соломинку, не желая погибать. И как он вдруг пересыхал и уже не ощущал боли- плохой знак- и шел дальше, как деревянный.
Он закрыл глаза, чтобы не видеть и шел куда глаза глядят. И глаза привели его к Лизке. Старой подруге Лизке, перед которой он был так виноват, поскольку не видел ее, сделанную из чистого золота и бриллиантов. И он увидел в дверном проеме ее испуганные глаза, полные доброты и участия и повалился на колени и умолял простить его, дурака. Непонятливого. И он говорил ей нежные бессмысленные слова, но она как будто хорошо понимала его. И жалела и любила.
...Петров оказался неправ. Человек меняется. Он может измениться. И изменения эти непредсказуемы чудесны. И именно они возрождают в нас уснувшую под косным обыденным существованием веру.



Вариант 4.1.



Петров в юности был очень недоволен собой. Он, прямо-таки, ел себя поедом.
И, конечно же, хотел исправиться, хотел измениться. Много раз начинал он новую жизнь. С воодушевлением и запалом. Вкладываясь в это дело до конца.
Но- тщетно. Ничегошеньки у него не получалось. Прямо ничего! И новые жизни проваливались одна за другой, что действовало на Петрова удручающе и подрывало и без того незначительную веру в собственные силы.
Измучился Петров со своими начинаниями. Но и смириться с собственными недостатками и слабостями никак не мог.
   Долго  искал он выхода. Долго и мучительно размышлял о жизни и о человеке.
И стал он задаваться вопросом: а может ли человек вообще измениться?
 Не сразу ответил он решительным "нет". Уж слишком не лез его ответ ни в какие рамки.
 И он снова и снова пробовал начать новую жизнь. И снова, и снова терпел в своих начинаниях неудачу.
 Когда ему исполнилось двадцать два и он уже был вполне самостоятельный человек немало в жизни повидавший, он решился ответить честно : "Нет!".
 Не может человек измениться. Это был его вывод. И он имел на него право за все свои многолетние страдания.
Прошло время. Петров закончил институт. Он повзрослел. Стал работать. Он был старателен, внимателен, а, главное, самостоятелен. И проявлял характер. Хотя всегда считал себя слабохарактерным человеком.
Он, порой, вспоминал юношеский свой вопрос, но отвечал он на него по-прежнему решительным "нет! Нет не меняется человек.
  В один из поздних зимних вечеров Петров возвращался с работы. Точнее даже не с работы, а с предновогоднего сабантуя. Где он ел цыпленка табака и пил Киндзмараули в обществе своих новых разодетых в пух и прах коллег.
Молодость и красота девушек совместно с Киндзмараули так подняли ему настроение, что он почти пел. Во всяком случае, если и не пел, то беззвучно витал в облаках.
Электричка была почти пуста( Петров жил в ближнем загороде), его приятно покачивало и он сам не заметил, как задремал.
"Следующая остановка "Снегири" - разбудил Петрова голос из громкоговорителя.
Петров вздрогнул. Его станция осталась позади. Взглянув на часы, он с тревогой покачал головой. Надо было выходить и ждать встречного поезда.
 Платформа была безлюдна. Касса для продажи билетов закрыта. Одинокий фонарь освещал затерянную в декабрьских снегах станцию. Петров взглянул на расписание. Последний встречный поезд ушел пять минут назад. И не только встречный. Но и по направлению на Новоиерусалим поезда не ожидались.
 Снег под ногами скрипел каким-то сухим громким скрипом. И Петров скорее догадался, чем ощутил: мороз был жуткий.
Он сошел с платформы вниз к дороге, которая шла параллельно железнодорожным путям. А за дорогой чернел сплошной черный лес. А наверху светили огромные первобытные звезды.
Петров двинул влево. Размышлять было недосуг. Быстрым шагом он прошел  вдоль платформы. Дорога была прибита, видно здесь часто ездили машины. Но войдя в лес, она тут же и закончилась. На большой поляне был разворот. Круг. И  никаких следов человека.
 "Ничего,-подбадривал себя Петров,- ничего. Он повернул назад, чуть прошел вдоль путей и снова углубился в лес. Дорога шла все глубже и глубже в чащу.
Высоченные сосны смотрели строго и холодно. Петров бы, пожалуй и испугался , но надо было идти скорее, и он шел скорее, не успевая испугаться, так быстро, как только мог. Дорога пошла вниз. И шла вниз все дальше. Он, как будто, спускался в колодец. И понимал, без всякого страха, что обратного пути у него нету. И что надо идти вперед, не останавливаясь.
Он оказался на дне огромного котлована. Перед ним открылось свободное пространство, а впереди и чуть выше чернел длинный бетонный забор.
Забор огораживал немалую территорию. Возможно, здесь был санаторий. Или предприятие. Петрову было наплевать. Он отыскал ворота. Но ворота оказались закрыты. Он тряс цепь, которая скрепляла металлические двери.. Затем он стал кричать. И кричал громче и громче. Затем подумал было перелезть через забор и стал отыскивать самое высокое место. Но ничего не отыскал и нигде не смог подтянуться. Пешеходная дорожка шла вдоль забора. И он пошел, рассчитывая найти, быть может другие ворота. И то и дело кричал : "Ау-у-у!"
  В темноте он вдруг увидел маленькую тропку, идущую от забора и на ней совсем недавние следы. Впереди показался жиденький огонек. И снова забор. Только дощатый, пониже. А в заборе маленькая дверь. С  маленьким окошечком. Но, главное в окошке горел свет. Петров из последних сил стал стучать. В окошке появилось старушечье лицо. Челесть замерзла и потому Петров говорил непонятно, как пьяный и старушка вполне могла бы не открыть дверь, но она открыла и впустила Петрова.


Петров слушал по радио, что мороз прошлой ночью за городом доходил до сорока.  Это был неслыханный мороз зимы тысяча девятьсот семьдесят восьмого года. Мороз, в который десятки людей замерзли насмерть. Но о том не писалось в газетах и не говорилось по телевидению. И потому, как будто и не было того мороза вовсе.
 Петров с совершенным спокойствием осознавал, что сам он не только мог замерзнуть прошлой ночью, но, что должен был непременно замерзнуть. Неотвратимо.
Но он не замерз. Он остался жив.
И с той поры, прямо со следующего дня стали происходить с Петровым удивительные перемены.
Петров заметно поумнел. На работе к старательности всегдашней добавилась сообразительность и оригинальность и начальник лаборатории Помазанов не мог нарадоваться на свое новое приобретение, на своего нового сотрудника.
 Кроме того, у Петрова напрочь прошла стеснительность в той или иной мере сопровождавшая его всю жизнь.
Петров стал свободнее. Из его жизни ушел безотчетный страх. Страх который сковывал, подавлял и ум его, и чувства, и волю.
 У Петрова, как будто, открылись глаза и он, находясь среди людей, уже не был  погружен в себя, как прежде, а смотрел вовне, на людей. Смотрел с интересом,сочувствием, готовностью в любую минуту придти на помощь. Незнакомые женщины и приезжие мужчины стали спрашивать у него, как пройти к нужной им улице. Перед тем как спросить, они секунду смотрели на него, будто бы изучая, и смело подходили. И Петров с готовностью и подробно объяснял им. Кроме того, его стали замечать маленькие дети.
 Один полутарогодовалый малыш в загородном парке смотрел на-него, как на диво дивное. Во все глаза. И указывал молодой матери маленькой ручкой- "Дядя!". И мать с ним соглашалась: да, дядя. Как будто это был орден знак почета. И Петров довольный и обласканный шел дальше.
А еще Петров влюбился. И не в кого-то, а в свою старую приятельницу Лизку.Старую подругу Лизку, перед которой он был так виноват, сделанную из чистого золота и бриллиантов. Прежде он ценил в девушках таинственность, а теперь не понимал,что хорошего, что замечательного в этой самой дурацкой таинственности.
 Лизка была простая и ясная, как летний день.
 Войдя, он увидел в дверном проеме ее испуганные глаза, полные доброты и участия и повалился на колени и умолял простить его, дурака. Непонятливого. И он говорил ей нежные бессмысленные слова, но она как будто хорошо понимала его. И жалела и любила. Он будто впервые увидел ее. Увидел ее мягкость, сердечность, доброту. И он просил у нее прощения и обнимал ее ноги. А она утешала его и прижимала к себе его голову.
И Петров перестал упорно разыскивать своих дальних родственников, которым он по жизни не был нужен. Он вспоминал о них очень нечасто и со спокойным теплым чувством. Он вспоминал о них, как о прошедшей своей жизни, как о своем давнем детстве.
 ...Так Петров сам опроверг себя. Ведь он полагал, что человек в жизни, по большому счету, не меняется. Но трудно было придумать перемены столь очевидные и разительные, чем те, которые произошли с ним в ночь на тридцатое декабря одна тысяча девятьсот семьдесят восьмого года.






Прежде он ценил в девушках таинственность, а теперь не понимал,что хорошего, тчто замечательного в этой самой таинственности. Лизка была простая и ясная, как летний день. Она была сделана из чистого золота и бриллиантов и Петров был очень виноват перед ней