цикл "ПИСЬМА ДРУГУ"
ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО ЛЕВИТАНА ЧЕХОВУ
Здравствуйте, дорогой мой крокодил!
Вы правы. Дела мои совсем плохи и сердце не стучит, а дует. Сейчас, когда за окнами бушует обожаемая мною сирень, вспоминается прошлогодняя зима в Ялте, где мы встретились с Вами. Вы уж простите, что жил я несколько отчуждённо и мало виделся с Вами – мне не хотелось, чтобы видели, как тяжело я хожу, опираясь на палку, задыхаясь и повторяя, что близок последний час мой… Ялта не помогла мне и я, не попрощавшись, вернулся в Москву.
Друг мой, простите меня за мой вздорный характер, из-за которого нас разделила ссора на долгих три года. Только теперь я понимаю, что, написав свою «Попрыгунью», Вы не хотели выставить мои чувства напоказ. Ваше художественное начало поспешило облечь историю моего увлечения в художественный текст. Но кто, кроме нас с Вами, знал подлинную историю?! Теперь мне смешно и горько вспоминать об этом. Горько, потому как мы с Вами пропустили целых три года, которые и мне, и Вам могли дать очень много. Мне – несомненно. Обожаю Вашу тонкую глубокую прозу. Перечитываю «Скрипку Ротшильда» и снова вспоминаю нашу глупую ссору из-за ничего. Была бы у меня сейчас какая ни на есть скрипка – подарил бы Вам! А пока пишу новый пейзаж с озером. Специально для Вас. На ней столько солнечного света! Как от Вашего золотого сердца и таланта. Как только закончу работу – непременно приеду к Вам с подарком.
Я почти не выхожу из своего дома в Трёхсвятительском. Но надеюсь, что Вы заглянете ко мне. И мы будем у огня вспоминать нашу с Вами историю, которая началась благодаря Вашему брату Николаю. Как мы познакомились, как дурачились, хохотали и на пару сочиняли уморительные небылицы, которые потом Вы облекали в тексты рассказов, написанные от имени Антоши Чехонте.
А помните, как Вы, Коля и я скупили у лавочника апельсины и стали продавать их на улице так дёшево, что тот вызвал полицию и нас в забрали в участок? Тогда впервые я, сам не знаю, почему, назвал Вас крокодилом, а Вы меня – Левиафаном. Уж простите, что тогда я называл Ваши рассказы пустяками. Деньги, полученные Вами от журналов за «пустяки», не дали мне умереть голодной смертью.
А помните историю «с тесаком»? Вы с Колей и Машей, уезжая в Бабкино, уговорили меня ехать с вами на дачу к Киселёвым. Я согласился, а потом пожалел, потому как не имел ни копейки платить за жильё, да и вам не хотелось навязываться. Потому я и поселился в Максимовке, в домишке горшечника. Эти золотые дни на Истре я вспоминаю очень часто! Как мы устраивали концерты и спектакли, ходили на охоту, удили рыбу, много говорили – всё это было в радость мне. А потом на меня напала такая хандра, что света белого не хотелось видеть. Каюсь, мне тогда начинало казаться, что вы надо мной насмешничаете всерьёз. Я валялся одетым в своей постели, плакал, пытался уснуть под пьяные вопли вечно нетрезвого горшочника. Хорошо, что на третий день явились Вы с братом. Неожиданно появились из темноты и ослепили меня свечкой. От неожиданности я выхватил револьвер и чуть было не выстрелил, но увидел ваши с Колей лица и рухнул на постель. Ух, черт бы вас подрал! Дураки какие! Нельзя же так пугать!
Я слышал, как брюхатая жена горшечника потянула Вас в сени и сказала: «Твой Тесак (так она меня называла) два дня пролежал на постели ничком, а потом стреляться из ружья вздумал. Тоскует…». И я благодарен сердечно, что Вы, вопреки моему упрямству, забрали в свой очаровательный флигилёк в Бабкино. Три счастливых лета я провёл там! Писал много и взахлёб! Мой чуланчик был от пола до потолка завешен этюдами. Вы с Колей, резвясь, повесили на мою дверь шутливую вывеску, которую я сначала посчитал издевательской: «ТОРГОВЛЯ СКОРОСПЕЛЫМИ КАРТИНАМИ КОВЕНСКОГО КУПЦА ИСААКА СЫНА ЛЕВИТАНОВА». А потом у меня случилось некое прояснение и я на Вашу дверь, «в отместку», разместил надпись: «ДОКТОР ЧЕХОВ ПРИНИМАЕТ ЗАКАЗЫ ОТ ЛЮБОГО ПЛОХОГО ЖУРНАЛА. ИСПОЛНЕНИЕ АККУРАТНОЕ И БЫСТРОЕ. В ДЕНЬ ПО ШТУКЕ».
Мало кто понимал это наше подтрунивание друг над другом. Помните, как Маша ужаснулась, когда Вы вслух прочитали моё письмо, в котором я называл Вас полосатой гиеной, крокодилом окаянным, лешим без спины с одной ноздрей и квазимодой сплошным? Я понял, что она не понимала ни меня, ни Вас. Может это и к лучшему, что тогда она ответила отказом на моё скоропалительное предложение стать моей женой. Впрочем, после того случая я не искал более счастья семейной жизни.
Благодарен Вам, что Вы, когда однажды я снова захандрил, позвали меня «под пожарную каланчу», где я имел счастье познакомиться с драгоценнейшей Софьей Петровной, моей музой. Напрасно Вы изобразили её ветреной особой в своём рассказе. Ну да мы давно простили друг друга за историю, случившуюся из-за «Попрыгуньи».
Софья Петровна вернула мне радость жизни! Вы сразу заметили это, написав в одном из своих писем, что на моих картинах появилась улыбка.
Я сейчас улыбаюсь, перечитывая Ваши письма. В них много того, что стало бы сюжетами для небольших рассказов. Жаль, что они не написаны Вами. Двадцать лет, почти еженедельно получая от Вас письма, я никогда не оставлял их без ответа. Они очень много, как и Вы сам, значат для меня.
Дорогой мой крокодил! В этом году небывалое лето – сирень цвела в мае и цветёт сейчас, в конце июля. Божественный аромат проникает в дом сквозь распахнутое окно и мне становится легче дышать. Как легче становится от Вашего присутствия в моей жизни. До скорой встречи! Ваш Левиафан.
21 июля 1900 года.