Нету худшего одиночества, чем одиночество рядом с самым близким человеком. Именно тогда чувствуешь стену в родной душе, за которую в принципе заглянуть невозможно. Есть такой момент — на любое твоё слово, когда ты делишься своими переживаниями, радостями, горестями, — можно услышать не совсем адекватный ответ. Один из твоих близких на каждое замечание, на любую просьбу всегда отвечает — тебе надо покушать; оголодал поди. И неважно — то ли тебе внешняя политика не нравится, внутренняя, зарплата маленькая, начальник скотина, девушка бросила… Ответ будет один. Плавно переходящий в настойчивые просьбы. Другой близкий обычно отзеркаливает — не нравятся тебе фейерверки по ночам под окнами — что, сам запустить хочешь? Купи, да запусти. Ох, опасно это...
И так всегда. Непонимание тем больше, чем вы ближе. Личный опыт давит без пощады. Старик, переживший три неудачных брака, не поймёт старика, прожившего пятьдесят лет со своей благоверной. Тот, чьи родители растили детей вместе, не сможет понять другого, кого оставили на воспитание бабушке. Добрый пример остаётся в памяти глыбой. Худой — тоже...
Но моя профессия — понимать других. Проникать рентгеновским лучом за эту преграду. С точки зрения профессии — очень интересно. С точки зрения человеческой — грустно, но с этим как-то надо жить.
Сейчас я пытаюсь понять Эдуарда Казакова, старого художника, что в своём неизменном берете рисует закат. Он ведь тоже пытается понять других людей, и меня тоже. Так мы и встретились, как в старой сказке, когда король дал молодому принцу очки, позволяющие узреть самые сокровенные мысли человека. Принц долго изучал принцесс на балу, пока одна из них не стала столь же пристально изучать самого принца в очки, отданные её королевой-матерью. Так же и мы с Казаковым поняли друг друга. Военный паритет.
Закат Казаков рисовать не любит. Не то, чтобы ему не нравилось небо, украшенное яркими, расходящимися из-за белой, клубящейся, но покрытой тенью, тучи, лучами солнца; ему не нравятся пьяницы, горланящие песни в ближайшем леске. Хорошо, что беседку нашу пока никто не занял; из неё отлично получается рисовать дождь, снег, но с ветром сладу не бывает. Поэтому предпочитает рассвет — иногда в леске ещё подают признаки жизни не упившиеся за ночь любовники бахуса, да и просто любовники; да изредка несутся по тропинкам вскочившие затемно физкультурники. У Казакова своя физкультура — этюдник, ящик с красками, о который выбито немало зубов и разбито носов. Но этого художника ещё никто не обидел. Другое дело — спокойно набросать этюд не дадут.
Иногда мы тут бываем ночью. Что такое темень? Но Казаков объяснит вам, сколько у неё оттенков.
— Искусство подобно смерти, впрочем, как и наука, — изрекает он, критически оглядывая набросок. — Оно не спрашивает у тебя, сколько денег в кармане, какой номер твоего паспорта, за кого ты голосовал на прошлых выборах. Или на позапрошлых. Этот судья не ведает смягчающих обстоятельств. -
Солнце выглянуло из-под тучи, залив алым светом лесок. Пьяницы перестали петь, из-за чего-то поругались, и теперь до нас доносится только брань и звуки драки.