Она стояла лицом к окну. Маленькие плечики подергивались от сильных, еле сдерживаемых рыданий. Вся эта трогательная детская фигурка, такая сгорбленная под гнётом нахлынувшего на неё горя, как будто бы безмолвно молила о пощаде.
Все говорило об отчаянии - собранные в высокий хвостик каштановые волосы, слегка вздрагивающие при каждом рыдании, эта нежная шейка, которую так хотелось поцеловать, порозовевшая от напряжения, и эта сгорбленная несчастная спинка, уныло склонившаяся в обрамлении окна.
Занавески были открыты, окно было серым, за окном лил беспросветный дождь, такой же печальный и ненастный, как жизнь этого маленького человечка. Стекло заливало водой, крупные капли стекали по окну ручьями, и было даже не видно, как с другой стороны стекла им вторили бороздки таких же прозрачных детских слез.
Люба подошла к ребёнку и прижала её к груди. Это была девочка, десяти лет, Любина дочка. Самое родное и прекрасное, что было у неё в жизни. Девочка повернула к маме заплаканное, какое-то окаменелое в вечной печали лицо и подставила свои мокрые глазки для поцелуев. У Любы закололо сердце, так невыносимо ей было видеть боль, пронзившую родные черты. Что, опять? - еле слышно прошептала Люба, сжав её скользкие от слез щеки ладонями - девочка опустила голову, всем своим маленьким тельцем прижалась к матери и зарыдала ещё сильнее. Люба двумя руками повернула к себе измученное личико и принялась его неистово целовать. Ну, разве могла она представить десять лет назад, держа маленький свёрток в дрожащих от счастья руках, и всматриваясь в крошечное сморщенное личико, что через 10 лет это милая мордашка будет искажена горем, и каждая черточка будет кричать об отчаянии?
Нет, конечно, нет. Это была её принцесса, её свет в окошке, её невероятное счастье. И Люба точно решила - она сделает все, чтоб ребёнок был самым счастливым, самым веселым, и вот - не получилось. Она не смогла ничего. Она ненавидела себя за это. Её ребёнок был несчастлив и здесь и сейчас молил о помощи. Слабая! Какая же она слабая! Ей было стыдно за себя, она чувствовала себя предателем. Истерзанная от внутренних переживаний, сильно постаревшая, с погасшим взором женщина - вот кто она теперь. Люба обвела невидящим взором комнату, как будто пытаясь найти ответ на мучающий её вопрос и вдруг улыбнулась, как будто даже зловеще. Она рывком крепко прижала к груди свою девочку и прошептала – “Все будет хорошо”.
А ведь когда то, Люба была первая красавица, беленькая, худенькая как статуэтка, изящно выточенная руками мастера - она притягивала взоры одноклассников, да и что говорить, и учеников постарше, так было и в институте, и на работе. Везде, она никогда не оставалась незаметной. Высокий ясный лоб, пухлые улыбчивые губы, и самое восхитительное - это огромные лучистые зеленые глаза. Именно лучистые. Всем казалось, как будто какой-то теплый свет исходил от них. Они всегда улыбались, независимо от того, была ли улыбка на её лице... Не смотря на такую яркую внешность, Люба была скромной и тихой. Она любила красиво одеться, никогда не интересовалась модой - но подружки равнялись на неё, у неё было внутреннее чутьё. Ей хотелось, например, вещь определённого цвета, и выяснялось, что в этом сезоне актуален был именно этот цвет. Также, ей всегда удавалось найти умопомрачительные платья, как влитые садящиеся на её фигурку, подчеркивающие её достоинства.
Не смотря на большой успех у мужчин, ей не везло. Не везло фатально. В школе, на уроках, постоянно рисуя фасоны самых красивых свадебных платьев, она представляла себя невестой! Ах, какой бы она была невестой! Люба старательно вырисовывала каждый локон своих белокурых волос, собранных бриллиантовой диадемой в свадебную причёску, тщательно прорисовывала линию декольте на её манящей загорелой груди. Затянутая в блестящий, усыпанный камнями корсет, на высоких шпильках, невеста - она сама- будоражила её воображение. Ну не получилось! Не была она невестой! Не несли её на руках на белоснежный корабль, который также присутствовал в её мечтах. И не звучал гимн в её ушах. Ничего не было.
Люба раньше была настолько уверена в своей будущей счастливой жизни, что даже жалела своих подруг, которые по молодости выходили замуж за простых парней! Несчастные! Думала она, будут жить серой неинтересней жизнью! Не то что она! Красавица с лучистыми глазами! Её ждут дворцы и принцы... Как это смешно теперь. Нет ни дворцов, ни принцев, и только зависть к теперь уже нажившим своё добро, счастливым семьям своих подруг...
И главное, о чем мечтала Люба, это счастливый ребёнок, выросший в любви родителей в полном достатке. Люба воспитывалась в бедной, но очень крепкой семье молодых инженеров, которые работали вместе в НИИ, уезжали и приезжали на вахтовым автобусе, весёлые и беззаботные. С Любой оставалась бабушка - интеллигентная, справедливая и строгая женщина, в прошлом заведующая лабораторией на заводе. Она и привила Любе любовь к литературе и Веру в справедливость, хотя сама бабушка была очень одинока и несчастна в личной жизни. От мужа - повесы и гуляки она сбежала с маленькой дочкой на руках (Любиной мамой), ещё когда ребёнку было 4 года, и так больше не наладила свою жизнь.
Бабушка для Любы была образцом во всем - высокая, стройная, всегда с причёской, в однотонных чешских костюмах из плотной ткани - она смотрелась величественно, даже когда забирала Любу из детского сада. Люба помнит, как бабуля, натянув на длинные стройные ноги синее трико делала гимнастику, вместе с радио, тогда в начале 80х радио было очень популярно. Бабуля даже записывала сказки, которые передавали по радио, чтоб потом прочитать внучке. Любе рядом с бабулей было тихо и спокойно. Она тянулась к ней и даже как-то сторонилась родителей, занятых своей жизнью.
Они жили всей семьёй, в маленькой однокомнатной квартирке в кирпичном хорошем доме, пусть даже и с большой кухней с софой, где ночевала бабуля, но все- таки очень небольшой. Нет, тесно не было. Было хорошо, светло, чисто. И главное - была надежда на будущее, ведь жили все тогда в Советском Союзе, дружили республиками, знали и танцевали в детских садах танцы всех народов в национальных костюмах и свято верили в равенство и коммунизм. Дедушка Ленин - был членом каждой семьи, и стыдно было не знать членов его семьи и их пристрастия. Например, как старший брат Владимира Ульянова - Александр - выпиливал лобзиком.... Люба знала все истории про Ленина наизусть, и гордилась октябрятским значком, где маленький Володя улыбался, сверкая золотым завитком, небрежно упавшим на высокий лоб.
Хорошее было время. Счастливая семья. Все рухнуло, когда умерла бабуля - Люба осталась тогда одинокой, и, как выяснилось навсегда! Рак убил здоровый организм бабули, которая и не знала раньше, что такое болезни, за полгода. Глотая слезы, сидя в углу возле софы, Люба точно решила, что станет богатой и больше не допустит смерти близких людей. Ей тогда казалось, что деньги, решают все. Ей было 11 лет, почти столько же как ее дочке сейчас.
И, как ни странно, Люба добилась своего. Только не так, как она представляла - богатого мужа, не предвиделось. Были богатые ухажеры, на красивых машинах, которые заезжали за ней в педагогический институт, куда она поступила по настоянию мамы. Садясь в очередную красивую машину, она боковым зрением ловила завистливо восхищенные взгляды однокурсниц, и удовлетворенно улыбалась. Она знала, ей нет равных. Она блистала и красотой, и умом (сказалась начитанность, привитая бабулей), поэтому её уважали, она была интересным собеседником, и с ней просто даже любили показываться в общественных местах, так как она могла достойно держаться и привлекала повышенное внимание окружающих. Интима ни с кем у Любы не было, так как она себя хранила, для того единственного принца, который просто обязан был забрать её в другую жизнь. Также, и длительных отношений не было. Были мимолетные знакомства и общения, выезды в ресторан и просто катания на авто, которые ничем в итоге не заканчивались ...
Тем временем, страна захлебывалась в нищете, голоде, - шла эпоха Горбачёва, с её талонами, пустыми полками и очередями и все что можно - было дефицитом. У Любы в семье совсем все стало тяжко - копеечная зарплата инженеров не позволяла даже хорошо питаться, а бабулиной приличной пенсии больше не было, как не стало бабули. Все её сбережения на карточке сгорели, и на них мама торжественно купила болоньевый плащ ...
Вера в социализм пошатнулась… Но была перестройка, а значит все будет отлично! И пал железный занавес и иностранная культура, и продукция хлынула на российский рынок. Горбачёва сменил энергичный Ельцин, политика бурлила интригами и событиями!
А Любе повезло устроиться в офис одной из иностранных компаний, появившихся в России. Конечно же по знакомству, ее взяли секретарём - координатором, с крайне хорошей, для тех времён зарплатой. Люба была энергичной и сообразительной и на работе ей были довольны. За короткий срок ей удалось накопить и приобрести маленькую квартирку, в которой она сделала очень милый ремонт, превратив её в чисто женское уютное гнёздышко. Это было настоящее счастье! Ремонт она делала сама с небольшой помощью папы. Она планировала жить там одна и наслаждаться жизнью, но все резко изменилось.
От поклонников отбоя по-прежнему не было, но так случилось, что ничего серьёзного не получалось, видимо у Любы были завышены требования и достаточно сложный глубокий характер. Так случилось, что к ней как банный лист прицепился один прохвост, и навязчиво и нудно ухаживал. Любе он совсем не нравился, но ей было жалко его, так как он очень для неё старался. Все что-то нёс, встречал после работы, приволок хороший магнитофон.
Оказывается, жалость - это такое ужасное сильнейшее чувство. Когда на непрозрачные намеки, он, потупив глаза сказал ей: " Ну, если я тебе не нужен, ты скажи мне прямо!"- и в глазах при этом блеснули слезы, Люба сломалась, поняла, что не может прогнать - жалко... Ох уж эта жалость! Сколько она принесла горя ей самой! Думала, ладно, пускай будет, потом сам отстанет...
Это все продлилось 7 лет. Финал был печальным, он собрал свои вещи и отправился к новым берегам нахлынувшей на него любви. Хорошо хоть не было ни свадьбы, ни детей. Люба испытала одновременно и боль, и облегчение, что все-таки её ждёт, что-то прекрасное. Прекрасное не заставило себя ждать, и Люба связалась с человеком, абсолютно противоположным тому, с кем она жила. Уже достаточно приличный возраст (ей было уже 30!), совсем ее ничему не научил. На этот раз она взвалила на себя великовозрастного детину 40 лет, никогда не состоявшего в браке (что явилось для неё завидным и определяющим фактором при выборе), абсолютно непутевого, нигде не работающего, да ещё с судимостью. Как же! Преобладала вера! А вот я - сделаю из него человека. Конечно, не сделала, только больше сломалась. Рассталась быстро, сбежала от оскорблений и унижений! И, обнаружила что беременна... На холодное в трубке: " Рожай, потом посмотрим!" - поплакала и приняла решение остаться одной с ребёнком. Благо больше так называемый биологический отец желания общаться не проявил. Врачи рожать запрещали, почки больные были, но Люба точно решила - никаких абортов! Будет бороться! Так и боролась - одна, со своим маленьким чудом внутри - против всех. Родители умоляли избавиться, подруги, все боялись за её жизнь. Но Люба была непреклонна! Каждый день, лёжа в больнице, вернувшись с очередного консилиума врачей, залезала с головой под одеяло слушала в наушниках классику и рыдала. Потом вообще написала отказ и ушла из больницы. Ушла ждать, когда же она будет не одна.
Люба представляла, как она будет бродить со своим ребёнком по осеннему парку и рассказывать про свою жизнь. Она разговаривала со своим животом, читала книжки и мечтала, какой ребенок будет!
И вот чудо свершилось, вопреки всем прогнозам! 3750! 57 см! Люба была счастлива! Дочка родилась здоровой с длинными каштановыми волосами! С тех пор - мир весь изменился для Любы! Её мир была её дочь - Вероника! Так назвала она её напевая это имя ежесекундно! Вероника! Она любовалась на неё, ребёнок был беспокойный, Люба почти не спала, ей никто не помогал, но ей и не было тяжело! Она была счастлива.
На работу вышла рано, нужны были деньги, наняла няню, вроде нормальную, все свободное время проводила вдвоём с дочкой, накупила детских книг, дидактических игр - целыми днями сидели, занимались. Дочке тоже было интересно, охотно все изучала, в три года бегло стала читать. Каждый вечер ложилась с ней в кровать (спали только вместе), просто дрожала в предвкушении этого счастья, - лежать, обнимать маленькое тельце, вдыхать в себя этот неповторимый запах. Люба хотела сделать для неё все! Что можно и что нельзя. Когда маленькая Вероника хотела во дворе поиграть с кем-то из детей, а они не проявляли желания, Любе хотелось брать этих детей в охапку и нести к Веронике, чтоб она с ними играла.
Квартира была завалена всевозможными игрушками, благо зарплата позволяла. Одежды у Вероники было больше чем у Любы. Бальные платья для утренников Люба расшивала стразами и пайетками. Вероника не любила платья, не любила выделяться, была равнодушна к игрушкам. Она любила Любу. Так любила, что все вокруг говорили - какая привязанность к маме! Да, связь была колоссальная! Они не могли спать без друг друга, они понимали друг друга без слов. Им просто необходимо было присутствие друг друга рядом. Когда Люба изредка задерживалась на работе, Вероника не находила себе места, она сидела у порога и смотрела на дверь. Когда Люба заходила в детский магазин, у неё спирало дыхание, она хотела скупить Веронике все самое лучшее, и всегда казалось, что этого недостаточно, всегда казалось, что что-то недодала. А недодала главное - отцовской любви! Конечно, Вероника спрашивала и, наверное, переживала за это, но что сказать - просто нет папы и все... Я есть! Кричала Люба! Я! Я все для тебя! Ты - моя единственная! Я люблю тебя! И любила, любила без памяти...
Личную жизнь совсем забросила, не нужен никто. Да и некогда. Но даже роды и невзгоды тогда ещё не сильно подпортили природную красоту и внимание к ней все ещё оставалось. Были какие-то мимолетные интрижки, но все казалось каким-то пошлым и ненужным в сравнении с беззаветной любовью к дочери, не хотелось никого пускать в свой мир. В свою маленькую квартирку - девичий рай, где так уютно было проводить вечера вдвоём, с самым родным в мире человечком.
Они писали друг другу письма, полные любви и тепла, изрисованные цветами и сердечками, ну и пусть, что были рядом - все равно писали, отдавая бумаге всю расплескивающуюся, выходящую из берегов любовь. “Мама, я тебя люблю” ! - при каждой возможности шептала маленькая Вероника, и мама отвечала словами любви и слезами счастья. Это был их мир. Только их и никому там не было больше места.
Но вот, один из поклонников проявил завидную настойчивость. Он работал в той же фирме, где и Люба, только шофёром. Огромный, с широкими плечами, громким смехом, такой нелепый и шумный, он вызывал у Любы только недоумение. Она даже не сразу поняла, что нравится ему. Он проявил себя как неожиданно, однажды на корпоративе признавшись ей в любви. Люба опешила, она не знала, что с этим делать. Ей было как-то не до этого. Но опять, что это? Фатальная неуверенность в себе? Неумение сказать нет? Или просто подсознательное желание не быть одной? Не знаю, но он стал часто подвозить Любу, предлагал свою помощь по дому. Что сказать, руки у него были тем концом, подкупала его искренность, и, как казалось, простота и бесхитростность. Видно было, что человек умом не блещет, но какая-то первобытная сила манила её. Его грубая ласка, что-то настоящее, мужское. Да, и он казалось, души в ней не чаял, научился даже говорить красивые слова - что мол мечтал о ней, всегда любил .... Ну и поддалась.
Знакомить с ребёнком было страшно. Она не примет никого - Люба это знала. Начинали осторожно - с походов в цирк, посиделок в кафе, подарков. Вроде он старался расположить ребёнка, что тоже подкупало. Проявлял мудрость, терпение, не жалел денег. Потихоньку он все-таки внедрился в их быт. Вероника была в шоке, она не понимала, зачем все это. Кто смеет вторгаться в их с мамой рай. Люба терпеливо объясняла, что так им будет легче, но наталкивалась всегда на стену непонимания.
Кромешный ужас начался потом. Освоившись, и живя с ними уже полгода, новый жилец возомнил, что он мужик и он в доме хозяин, и что все решать должен он. И он то уж точно знает, как надо воспитывать ребёнка! И начался террор. На голову бедного ребёнка, ещё ошалевшего от внезапных перемен, обрушился поток критики, замечаний, заданий, осуждений. Она делала все всегда не так, она все портит, она всегда неправильно поступает, ходит, дышит.
Замок принцессы рухнул. Люба реагировала бурно - кидалась на зашиту ребёнка, завязывался скандал, был жуткий ор и оскорбления. Ребёнок плакал. Добиться ничего было нельзя. ОН не понимал ничего, чувство собственной правоты двигало им. Он был непреклонен. Утро начиналось с навязчивых вопросов - чистила ли она зубы, дальше рыскал в поисках, оставленных не на месте вещей и прятал их, вызывая слезы ребёнка. В машине ему казалось, что она садится на так, пачкает коврики, на её жалобы, что её укачивает, реагировал резко и бурно - мол привлекает внимание. Ему казалось, что она громко ходит и разговаривает.
Люба была в шоке, она не знала, что делать. Пыталась выгнать, но наталкивалась на бурную агрессию и угрозы - что никуда она больше не денется от него. Он низа что не уйдёт, слишком много уже потратил на них времени и денег. Жаловаться было некому. Сил ни моральных, ни физических бороться не хватало. Только душа рвалась на части, когда Люба, обнимая вспотевшее хрупкое тельце Вероники, плачущее в тёмной комнате, сидя на полу, плакала сама. Это неоднократно случалось, когда она приходила с работы.
Потом ему стало жалко ребёнку еды. Ему казалось, что слишком часто она открывает холодильник, кусочничает, пьет много соку - и при этом, он преподносил это, как заботу о её здоровье. Иногда он сжаливался, и сам предлагал Веронике шоколадки или газировку, типа перемирие. Но иногда, встав с утра не с той ноги прямо лютовал. Его лицо наливалось кровью, глаза были бешеные. Он с ненавистью цедил очередные упрёки. А мать и дочь сидели и не знали куда исчезнуть от этой агрессии. Защищать дочку было бесполезно, это вызывало у него все больше и больше ярости.
Люба смотрела на эту широкую спину твердолобой деревенщины и задыхалась от ненависти. О, сколько раз она представляла, как влезает нож в эту спину, или как это мерзкое тело просто валится как сноп - и все, конец. Но ничего не менялось, она была бессильна, она пыталась говорить по душам, просить, умолять, но он был полностью уверен в своей правоте и ничего не хотел слышать. Им руководила явная ревность к ребёнку. К ней лучше Люба относится, с ней больше носится, её больше любит. А надо его! Все ему! Лучший кусок ему! Носиться с ним! Сядет и не шелохнётся, пока перед ним не поставят еду и приборы, не важно, может Люба болела или устала. Существовал только он! Он царь! Он мужик! Решает он.
Факт, что это и квартира то не его, не имел никакого значения! Вероника сильно изменилась, из жизнерадостного, веселого ребенка, немного капризного и веселого, она превратилась в тень, с глазами испуганной лани. Одно веко стало подергиваться, и даже стала немного заикаться. Она прижималась к матери шепча слова любви надеясь на защиту и помощь. Она была теперь гостем в собственном доме! Люба сама была уже не своя, когда ребёнок заходил в комнату, она вся внутри напрягалась, ожидая опять осуждений и упреков по любому поводу и уже мысленно ругала дочку, ну зачем она сейчас зашла, нарываясь на скандал, ну почему она не держится подальше. Люба сама, находясь в постоянном стрессе стала грубой и стала как будто видеть в ребёнке одни недостатки! Действительно, мало читает, кусочничает, не так что-то делает. Она неосознанно как будто стала сторониться собственного ребёнка, так как с её присутствием начинался сплошной негатив. Без ребёнка он был ещё сносен. Но Боже мой, как она сама себя за это ненавидела.
Толпы женщин, читая эти строки - скажут - что за мать! Как так можно! Выгнать и все! И Люба так сама бы сказала. Но не могла - она жутко боялась разрушений, агрессии, преследований. В нашей стране нет зашиты, столько таких одиноких, затравленных и измученных женщин сидят за дверями своих коммуналок, квартир, домов, дворцов - не важно! Просто беспомощных, против насилия в семье….
Люба стояла возле этого окна, обнимая свою, как она считала преданную ею дочь. Рой мыслей нёсся у неё в голове. Она не видела другого выхода. А один выход был. Успокоив и поцеловав ребёнка, она прошла на кухню и принялась готовить ужин. Она старалась как никогда, запечённое мясо, рагу, фруктовая тарелка, алкоголь и свечи - все должно быть красиво. Тщательно сервировала стол, разливала напитки в натертые сверкающие стаканы. Белоснежные салфетки как снежинки светились на синей скатерти.
Золотой сервиз - его она покупала, представляя, как они с дочкой в Новый год будут лежать на кровати и кушать из золотых тарелок. Дверь хлопнула, он пришёл. Она быстро метнулась к шкафчику - самому верхнему, отодвинула громоздкую посуду и достала замотанный в тряпки флакончик, там был порошок, когда-то про него она прочитала в интернете - Цианид калия является одним из самых быстрых смертельных ядов, известных человечеству. Он может быть в форме кристаллов и бесцветного газа с запахом "горького миндаля"
Цианид использовали еще в древние времена, а в современном мире он был способом смертной казни. Отравление может произойти при вдыхании, приеме внутрь и даже касании, вызывая такие симптомы, как судороги, дыхательную недостаточность и в тяжелых случаях смерть, которая может наступить через несколько минут.
Именно он был необходим в этот момент. Главное, не ошибиться с дозой. Быстро открыв флакон, Люба высыпала содержимое в одну из тарелок и тщательно перемешала рагу. Вкус чувствоваться не будет, если только миндаля слегка.
Он зашёл на кухню и недоуменно посмотрел на красиво накрытый стол. Ждём кого-то? Буркнул он.
- Это для тебя - ласково сказала Люба, и улыбнулась ему какой только могла доброй улыбкой - иди, переодевайся, и садись к столу. Он пожал плечами и послушался: Ребёнок убрался? - Процедил он.
- Конечно - спокойно ответила Люба. Он вернулся и сел. Его огромное тело возвышалось над красиво накрытыми столом, Люба села напротив, и внимательно смотрела на него. Он стал есть. Люба смотрела, смотрела и ненавидела все в этом человеке - его раскосые злые зеленые глаза, припухшие как после пьянства, его острый нос, бесформенный огромный подбородок. Как она была слепа когда-то! Во что она превратила свою жизнь. Сколько боли, унижений, слез, обид. Какими далекими и смешным теперь казались какие-то девичье грёзы о любви ... Как смешны переживания женщин из-за одиночества... Вот она беда - когда нельзя вздохнуть от обид и унижений, когда ты разбиваешь сердце на миллион осколков видя, как травят самого родного и близкого человека. Когда все зло аккумулируются в каком-то одном существе... Когда ты натыкаешься на холодное равнодушие. Когда чья-то сила и воля угнетает тебя. Когда ты песчинка в этом мире унижений и зла. Когда ты безмолвно кричишь всем - Спасите! - а в ответ тишина.
Любил ли он её? Да какая разница! Нужна ли любовь, когда страдает ребёнок, единственный, родной, когда его отдаляют от тебя намеренно. Когда рушат и рвут эти невидимые нити. А детство бывает один раз, и обиды детства теплятся в душе всю жизнь и дают чувство стойкой неуверенности у уже взрослых людей. Нельзя рушить этот маленький детский мир иллюзий о счастье так рано. Как важно давать СПРАВЕДЛИВОСТЬ и не разрушать Веру в добро!
А он сидел и молча жевал перед ней, почти не смотря на неё. Каменная глыба равнодушия. Хозяин жизни. Никогда! Мысленно шептала она, никогда не впускайте в свою жизнь никого, кто мог бы обидеть хоть как-то вашего ребёнка. Никогда! Её глаза непроизвольно налились слезами, он замер и впился взглядом ей в глаза своим злым немигающим взглядом, он все понял….
Ранним летним утром, ещё на самом рассвете, природа как будто бы очнулась после вчерашнего затяжного дождя, Вероника проснулась от поцелуев и шепота мамы. - “Вставай, Котенок, нам надо уехать... “рядом стояли уже собранные за ночь вещи. Вероника открыла глаза и не узнала свою маму. Лицо мамы было свежо и невероятно красиво, невозможно было оторвать взгляда от Любиных глаз - они снова лучились ....