7. “Не лей на чужую мельницу даже помои”.
(Ю.Базыльев)
Не оставляет без своего “высочайшего внимания” Грузию и другой видный выходец из русской провинциальной словесности и крупный “специалист” по национальным взаимоотношениям Василий Белов. Сейчас не время и не место выяснять роль автора “Канунов” и “Всё впереди” в современной литературе и уточнять, принадлежит он к элите художников слова или прочно удерживается в шеренге скромных “чернорабочих” пишущего цеха. Объяснение позиции писателя в общественной жизни страны следует искать не в ошибках и просчётах, а в его мировоззренческих установках, которые имеют свои предпосылки и историю. Время и способности вытолкнули Василия Белова на достаточно высокую ступень литературной иерархии, и в нём произошло психологическое смещение. Его книги,- не без оснований утверждает современный критик С.Федякин, - “не писалисьвымучивались”. “Много политики” и раздражающий стиль “нажима” и “тыканья пальцем” привели к тому, что “читатель пропал”120. Более высокая стадия общественного развития требовала выхода за пределы изящной словесности, и он перенёс свои творческие усилия на политику. Приобщившись к “передовым” идеям эпохи, писатель “уповает сделаться более знаемым” среди “широких масс трудящихся” и “крепче припаяться к литературе”. И на этом этапе относительная цельность деятельности Василия Белова начинает разламываться на два пласта, и с этого момента, если воспользоваться словами Осипа Мандельштама, начинается “увядание, усыхание словесности”121. Отношение к миру и к людям у писателя преимущественно определяется принципом двойного стандарта. Один из них существует для коренной нации, причастной к руководству, другой – для всех остальных. В свете этой системы могут быть поняты и объяснены взгляды Василия Белова на происходящие процессы. Характерен в этом смысле эпизод, связанный с выступлением писателя на Первой сессии ВС СССР. То, что возможности грузинофобии неисчерпаемы и зона её функционирования беспредельна, видно из того, что “беспокойный страдалец”122 за права угнетённых выступил на сессии в начале августа, а уже в октябре “Наш современник” растиражировал его речь достаточно оперативно.
Сущность беловских размышлений заключается в том, что избавление от изживших себя старых и нежизнеспособных норм происходит под знаком столкновения двух тенденций. Путь из застоя и окостенения к “добротной” и “гуманной жизни” “слишком долго сдерживался”. Внешне в ходе рассуждений В.И.Белова вроде бы соблюдается историчность. Но как только он основной конфликт эпохи увязывает с “уродливыми формами национального эгоизма”123, она оказывается несостоятельной и неприемлемой. Весь поворот аргументации Василия Белова направлен на то, чтобы представить “титульную” нацию “задавленной” “лишними“ для Отчизны людьми. Отсюда – нетерпимость к ним и, следовательно, путь в тупик, в никуда. Грозная реальность, как теперь мы знаем, впервые обнаружила себя в апрельские дни 1989 года. Но писатель либо не захотел этого понять, либо не решился вглядеться в общесоюзную трагедию. На фоне привычных и устойчивых антигрузинских поношений разработка подобного мотива российским депутатом не выглядит неожиданной. То, что мера нравственных и гражданских начал в миропонимании Василия Белова равна нулю, видно хотя бы из того, что в рамках державного сознания не нашлось места для оценки сапёро-лопаточного побоища в Тбилиси с общечеловеческой точки зрения.Зато в конкретный смысловой ряд включаются “турки-месхетинцы” с явной попыткой изобразить грузин в невыгодном свете. В пропагандистских целях замалчивается первопричина трагедии и высвечивается в ней только лишь “грузинский след”. “Стягивание” к сегодняшнему дню типично большевистской акции не предполагает и вопроса о том, что наша страна решает эту сложнейшую проблему в трудные для себя времена в меру существующих возможностей и не отгораживается от соотечественников. Игнорирование исторического прошлого связывается с провокационным прогнозированием. Вот как осмысляется и судится современность: “Грузинские депутаты будут голосовать, когда речь пойдёт о крымских татарах? Не последует ли Украина примеру Грузии?”124.
Если возвышенные и добродетельные представления о правах одних наций (турки-месхетинцы)и обязанностях других (грузины) сопоставить с тем, что “прохрипел и прогундосил”125 радетель “униженных и оскорблённых” о евреях в романе “Всё впереди”, то невооружённым глазом можно обнаружить использование принципа двойного стандарта.
Согласно теории Ю.М.Лотмана, двойное восприятие однородных явлений “превращает” “собственное поведение” “в игру”, и там, где возможен единственный вариант, появляется более удобный, другой. “Выбор собственного стиля поведения”126 опирается либо на приверженность к общечеловеческим нормам, либо на их злостное нарушение. Живая полнота связей личности с миром предполагает основополагающий ценностный момент: “Что верно в отношении вас самих, то правильно для других”127.
Выход за предел опрокидывает систему “духовных ценностей” известного державника и ставит его в незавидное положение. “Грандиозный маскарад зла”, сотворяемый “заединщиками”, “смешал все этические понятия”. Иерархия национальной концепции Василия Белова нисходяща и устремлена к мраку. Вошедшая в плоть и кровь писателя ненависть к евреям в безобразной форме отстоялась в пресквернейшем романе “Всё впереди” и вызвала в читательских кругах негативную реакцию. Между тем в сложившейся вокруг Грузии сложнейшей общественно-политической ситуации писателю предоставилась возможность осуществить против нашей страны идеологически ответственную атаку, и он использовал её, без раздумий воспользовавшись проблемой “турок-месхетинцев”. Он забывает о том, что на“великом материке, именуемом человечеством”128, все равны. Поэтому его попытка присвоить себе статус хорошего судьи плохих народов производит удручающее впечатление.
Среди вопросов, которые “ежеминутно мечутся”129 в творческом воображении сочинителя, Грузия как негативное образование, подлежащее преодолению на пути к счастливой жизни россиян, занимает одно из самых важных мест. Достаточно часто поэтому наша страна становится темой особого разговора даже в тех случаях, когда она абсолютно не согласуется с темой устного выступления или публикации.
8. “Я славы не ищу, но коль найду, не брошу”
(Е.Глумова)
С сознанием исполняемого долга писатель по заказу столь дорогой его сердцу газеты “Завтра” подрядился писать статью об А.Т.Твардовском для рубрики “Круг чтения”. Его статья “И боль, и вера в счастье” может служить прямым доказательством того, что “центральная установка какого - либо течения “может” “неожиданным результатом“130 проявиться в литературе. Авторский взгляд на выдающегося поэта современности по мировоззренческим особенностям и политическому мироощущению увязывается с державизмом и определяется внелитературными тенденциями, благодаря чему сплющивается в банальнейшую байку на тему: “Мои домочадцы, я и поэт.” Для того, чтобы наглядно представить специфические особенности опуса Василия Белова, достаточно бегло перечислить людское “множество” его родичей, так или иначе попавших в поле притяжения автора “Тёркина”. Это: “Я”, т.е. сам автор, отец, мать, брат, балагур Ивушка, жилистый дед Данила, потом опять “Я”, но уже в роли непризнанного гения, “писателя”, которого не печатали в самом “Новом мире”. Одинаковые по характеру и неистребимой любви к изящной словесности, они не обособлены друг от друга и, “озвученные” автором, составляют единое целое с А.Т. Твардовским как светлое начало в безобразном и мрачном мире.
Мы уже привыкли к тому, что “пересечение - соединение” далеко отстоящих друг от друга тем и мотивов стало общеобязательным местом грузинофобских штудий и определило её инфраструктуру. Но даже с учётом постоянной предуготованности В. И. Белова к негативной оценке всего грузинского, его “выход” в статье “И боль, и вера в счастье” на Грузию оказался неожиданным. По всей вероятности, в производственной необходимости при развёртывании идеологической основы публикации были заложены возможности очередной атаки на нашу страну. Картина идиллической близости домочадцев писателя к А. Т. Твардовскому неожиданно омрачается тёмными тонами. По каким - то смутным причинам В. И. Белов оказался во власти “горечи и боли”и его чувства совпали с проникновенными словами поэта:
Нет, мать, сестра, жена
И все, кто боль изведал,
Та боль не отмщена
И не прошла с победой.
Самое странное то, что крик души обозлённого и страдающего по какой - то причине автора без всякой аргументации, логики и перехода обрушивается на Э. А. Шеварднадзе. Даже с учётом свободного и условного выражения мыслей сочинителя совершенно непонятно, какое отношение имеет грузинский лидер к А.Т.Твардовскому, семейному клану Беловых и неудачам их представителя в творческих делах. Полнота развития мотива статьи неотрывна от грузин, и повседневный мир был бы безмерно ущемлён, если бы не возник поразительно нелепый и неуместный вопрос: “Что бы сказал Александр Твардовский, зная о предательских действиях Шеварднадзе и Горбачёва?”131 А причём здесь, собственно говоря, наш соотечественник? По каким мотивам и на каком основании он попадает в статью о русском поэте? Как соотнести деятельность “перестройщиков”, объединивших Германию, положивших конец позорнейшей войне в Афганистане, покончивших с тоталитаризмом, со словосочетанием “предательские действия”? Поразительная по своей неуместности и, скажем прямо, глупости формула “Что бы сказал А.Т.Твардовский...” может служить достаточным основанием для утверждения :”Алкоголь в малых дозах безвреден в любом количестве” (М.Жванецкий)132.
Реальная полноценность жизни для В. И. Белова не существует без державного величия, и выявляет её он в грубой и агрессивной форме, не ограничивая себя ни временными, ни событийными рамками. Он настолько врос в соответствующий мундир, что отказывается видеть вне себя иные ценности и авторитеты. Становится очевидным, что выбор принципов для осуществления человеческого счастья развёл нас всех независимо от национальности в разные стороны и способствовал появлению “эффекта” отчуждения, невовлечённости”.133 Если исходить из того, что мир “неотделим от нас самих” и состоит из “совокупности наших житейских возможностей”134, то придётся признать: их осуществление” не что - то чуждое нам” 135. Будучи самой природой обречены на “многовековую непрерывную эволюцию” и опираясь на национальные “образцы нормы”136, люди имеют право на выбор. В отличие от “заединщиков”, считающих наш век “упадочным”, “уступающим”137 прошлым эпохам, новое поколение политиков “открыто и твёрдо” отошло от старых идеалов”138 и попыталось расширить “пределы “ возможностей” и “потенции жизни”139 использовать для того, чтобы “вырвать человеческие души из внутреннего рабства”140.
Преодоление “готовых верований, традиций, жизненного опыта”141 происходит с большими трудностями и осложнениями. Утверждения “имперских людей” с “клокочущим сознанием” об “упадке” и “убывании жизненной силы”142 требуют существенного уточнения. Примечательно и крайне характерно, что “заединщики”, прочно припаявшись к “стране отцов”, не имеют никакого желания выползти из “тоталитарной бездны”, в то время как другие мужественно и смело избавляются от пут “единственно верного и всепобеждающего учения” и навлекают на себя гнев и ненависть “великих и рождённых для всеобщей любви”. Система, покоящаяся на подобных принципах, имеет свой расклад в оценке путей и методов спасения человечества и установления виновников зла. Поэтому идеальное державное инобытие предполагает квалификацию деятельности демократических сил как “предательские действия”.
Поэзия А.Т.Твардовского своей обращённостью к общечеловеческим проблемам и высокой профессиональной культурой надёжно защищена от разрушающего влияния времени и конъюнктурных спекуляций. Отсюда, собственно говоря, неподотчётность этой поэзии беловской морали.
Установленно, что “механизм оценки и выбора”143 исключает автоматизм и опирается на сознательный момент. Между “поступающей извне информацией и действием”144 возникает временная пауза, и как следствие этого возникает “колебательный”145 момент. В интересах точности следует подчеркнуть, что подобное динамическое состояние характерно для упорядоченного общества, но не срабатывает в пределах грузинофобии. Преобразование реакции на грузинские раздражители в поступок носит автоматический характер, в котором “колебательность” как таковая отсутствует, что находит выражение не в одноразовой вспышке грузинофобии, а в её рассредоточении в линейной протяжённости. Совсем недавно в публичную часть своей деятельности исписавшийся сочинитель ввёл новый мотив: “Жалею, что нельзя взять тесак. Или, на худой конец,винтовку и штык и пойти в ряды московского ополчения, как в 1812 году”. Интересно прокомментировал этот пассаж в “Книжном обозрении” Е.Мельник: “Перед глазами у них (речь идёт об участниках коммуно-патриотического собрания в Москве – О.Г., Н.П.) всплыли приворачивающийся штык в винтовке, полуарап Пушкин, хватающийся за саблю, Достоевский с винтовкой, граф Толстой, заряжающий пушку вместе с капитаном Тушиным, Анка Ахматова в косынке медсестры, волокущая на себе по полю раненого Михаила Кузьмина, сжимающего в руке вышеозначенный тесак”146.
Когда речь идёт о таких деятелях, как В.Белов, В.Солоухин и им подобных, то вначале уместны слова: “провинциальность – это отметина, остающаяся на всю жизнь”147. Королевские побуждения двигали А.Блоком, О.Мандельштамом, А.Ахматовой, Н.Гумилёвым, Б.Пастернаком, в то время как В.Белов, вытолкнутый из дремучести, тянется к “штыку”148 Времена не те, чтобы лизать топор и с понятной дрожью готовить его к делу.
9. ”Не мелочился, а делал гадости только по-крупному”
(Б.Крутнер)
То, что “психологическим побуждением и спутником разрушения всегда является ненависть,” свидетельствует и деятельность ещё одного “заединщика” – Дмитрия Балашова. Момент отчуждения этого человека от гуманистических традиций русской культуры и истоки его общественно - литературных взглядов могут быть объяснены только лишь с учётом личности сочинителя и особенностями его дотворческой судьбы. Если пойти по формулярным стопам “фольклориста и писателя”, то нетрудно заметить, что, не добившись сколько - нибудь заметных успехов в изучении сказок в силу филологической малообученности, он ушёл из науки и занялся изготовлением рыхлых, помпезных, тягучих, как мазут, и скучных, как правила противопожарной безопасности, романов. И хотя “Литературная Россия”, “День”, “Завтра”, “Наш современник” и прочие очаги “интеллектуального” писательства усердно создают Дмитрию Балашову имидж живого классика отечественной словесности, творческая бесполезность его не вызывают сомнений. Естественно и неизбежно “парфюмерная” проза мастерового пишущего цеха оказалась в многоводном потоке антилитературы, и его “творения” годами не востребуются читателями и капитально пылятся на библиотечных полках. Его “вычищенность” из литературы не осталась незамеченной, и недавно на всероссийском совещании “инженеров человеческих душ “была высказана обида на соответствующих руководителей, которые не уделяют достаточного внимания творчеству державного желчевика и не проталкивают его книги в массы. Так, например, наш старый знакомый Владимир Бондаренко сомневается в разумности того общества, которое “оставляет по сей день на окраине читательского внимания исторические романы Дмитрия Балашова”149 . Симпатии критика к сочинителю легко объяснить. Общая высокая оценка имеет вполне понятную определённость. Раздувание до невероятных объёмов “творчества” Дмитрия Балашова, в ходе которого индюк выдаётся за соловья, объясняется не только отсутствием вкуса у В. Бондаренко, но и нарушением отношения между политически представительным миропониманием и непреходящей ценностью искусства в пользу корпоративных пристрастий. Так “высокий дух”художественного творчества изгоняется на “периферию общественного сознания” и “промышленно уравнивается” “избранное” с “неизбранным”150.
В “мелькании множества зачатий”151 обращение Д. Балашова к политической публицистике предопределено явным провалом его писательства и оскорбительным равнодушием русского читателя к автору “Марфы - Посадницы” и прочих псевдоисторических романов. Полигоном отработки его идей и прогнозов стали не только столичные “День”, “Завтра”, “Наш современник”, но и провинциальный “Север”, издающийся в далёком от нас Архангельске. В подтверждение справедливости мудрых слов Г. К. Честертона: “Это не просто ложь - это противоположность правде”152, обратимся к трём наиболее выразительным “изделиям” сочинителя, в которых главные параметры концепции автора о происходящих процессах проявились в грубом и обнажённом виде. Она в различных модификациях варьируется в статьях “Союз разных народов,” “За державу обидно”, “Памяти учителя” и связана с поисками ответа на вопрос: кто виноват в развале империи. В композиции, лежащей в их основе, неумело, но открыто проглядывает строго предустановленная ложь: “Тот тип союза разных народов, который был выработан в Росии, являлся одним из самых удачных, может быть, даже и самым удачным на Земле”153.При болезненных ”колебаниях мысли” “происходит умственный мираж”154, и в перспективе этих усилий читателя не удивляет, что “советский слон” становится “лучшим слоном в мире”.
Наряду с подробным описанием современной истории СССР и России, истоков и причин перестройки и её последствий, существенное место в публикациях Д. Балашова уделяется Грузии, которая в его штудиях присутствует как наиболее опасная часть общерусского зла. Исключительно устойчивое представление о нашей стране, исконном враге Росии, разрабатывается с учётом того положения Льва Гумилёва, что существуют не только “друзья по суперэтническому содружеству”, но и враги. Нас резко возвышают над другими и однозначно помещают во враждебную среду. Выстраивая “на канве пассионарных взрывов и спадов историю культуры”155, сочинитель безоговорочно выводит Грузию за это пространство и категорически требует от своих соотечественников “перестать лезть к врагам” и “предавать друзей”. Естественное и высокое чувство справедливости состоит в том, чтобы помочь тем, “кто хочет быть вместе с нами”156. Установив таким вот образом выгодную ему эмоционально - нравственную атмосферу, Д.Балашов расшифровывает местоимение “кто” и прямо называет абхазов и осетин. В его восприятии нынешнее историко - географическое состояние Грузии никоим образом не соответствует историческим реалиям, ибо вопреки естественным интересам России,“Абхазия и Осетия попали в Грузию” не без протекции коммунистических лидеров грузинского происхождения. Вот так имперский сюжет на заданную тему размыкает единую страну на несколько образований и подчеркнуто безоговорочно отделяет Южную Осетию и Абхазию от других её регионов ,и помещает их в спасительный союз, именуемый Россией. Оказывается, заданная с самого начала миропорядка пространственная реальность не предусматривала нахождения Сухуми и Цхинвали в пределах Грузии, и они “попали”157 туда насильственно. Образования, которые возникли в результате вмешательства враждебных здравому смыслу сил, нарушили гармонию и естественный ход событий.На эту идейно- содержательную базу наслаиваются последующие утверждения “заединщика”, в результате чего разъединяются силы, имеющие глубокое, корневое родство, находящиеся на протяжении многих веков в постоянном взаимодействии и подверженные взаимовлияниям. Открыто обозначенный смысл высказывания сориентирован на доказательство противопоказанности грузинского типа жизнеустройства автономиям и на постоянную вражду разных типов историко - культурных пространств. Вера в общее, соборное спасение абхазов и осетин упирается в иную государственность, подверженную другим законам преображающего движения, и Россия, естественно , “назначается” предпочитательной и единственно приемлемой формой жизнедеятельности подавляемых и угнетаемых народов. Исходная точка зрения Д. Балашова в разветвлённой системе доказательств дробится на длинный ряд более частных составляющих, освещённых, как правило, высокой степенью агрессивности. Требуя, например, присоединения грузинских территорий к России, фольклорист - сочинитель считает, что в основе “огромного региона” “России - лежит редкое природное единство”158. “Именно поэтому узловой период русской истории, когда происходило” расширение почти наполовину земного круга государственного феномена”159, был лишён внутренних противоречий и “национальные отношения” приобрели “оптимальный характер”, 160 и в Отечестве царила полная гармония. Признавая “одновекторный” “процесс выделения наций в самостоятельные государственные организмы”161 естественным и прогрессивным для Индии, Европы и Африки, автор считает подобное развитие несостоятельным и нехарактерным для России. В этих двух закономерностях, под знаком которых происходит мировое национально - культурное развитие, предпочтение отдаётся не западному варианту. Живые возможности, заложенные в русском “порядке - устройстве” и обусловленные “самим характером страны, её природными факторами”162, постоянно подавлялись “ошалелой заграницей”163, которая, как убеждён Д.Балашов, в напряжённой борьбе “насаждала в его многострадальной стране обычаи и нравы, чуждые духу нации и духу национального и сословного содружества”164. Так под историко - уникальное государственное устройство в качестве постоянно действующего фактора подкладывалась бомба огромной разрушительной силы.
Признавая за насквозь прогнившей забугровой “демократией” лишь разрушающие антирусские начала, фольклорист подбирает ей соответствующие художественные фигуры не самого изысканного вкуса. Так появляются ключевые словосочетания, очень важные в художественном и в содержательном отношении,– “старушка Европа”165, “ошалелая заграница”166, “больная Индия”,167 – неприкрыто демонстрирующие шкалу нравственных ценностей беллетриста - фольклориста.
Замедление решающих сдвигов и общечеловеческого прогресса в пределах России напрямую связывается с “подлыми позициями”168 людей, “чуждых России”169. Для того чтобы канонизировать “словесную маску” (Ю. Н. Тынянов) врагов отечества и натравить на них рядовых тружеников “города и деревни”, изобретается “спецсюжет”, раскрывающий в угодном сочинителю свете обычаи, мироощущение и философию лиц “кавказской национальности”, в данном случае грузин, и прикрепить всё это к подлинным людям и их действиям. В антигрузинскую “сюжетную сетку” попадает всё то, что в малейшей степени отходит от державного шаблона.
Д.Балашов принадлежит к такой категории чугунолитейщиков, для которых не существует “возвышенного”, и поэтому самые простые, обычные для нормальной государственной структуры явления вызывают в нём ненависть и злобу. Поэтому Грузия в его жизни занимает такое большое место. В этом процессе логически и закономерно в качестве противовеса возникает абхазско - осетинская тема и в качестве отчётливо выкристаллизовавшейся межи возводится между грузинами и их соотечественниками. Согласно одноплановой смысловой проекции, Грузия - “выдуманный территориальный организм”170, и ограждённость абхазской и осетинской земель грузинской границей закрепила вопиющее нарушение прав человека и “разделило народы на полноправные (союзные) и неполноправные (автономные)”171. В целом для этой линии характерно подавление большинством меньшинства, отсюда жёстко сформулированный вопрос: “Почему абхазы и осетины должны подчиняться Грузии?”172 “Темноте подполья” со всеми сопутствующими явлениями противостоит “Великоруссия”, “союз или содружество народов”173 . Отклонение от разумно существующей нормы привело к тому, что Абхазию и Осетию, “в своё время вошедших в состав России, “мы” уступаем современной Грузии, желающей отделиться от нас”174. Как видим, политическая игра в друзей и врагов автономий – недвусмысленный ответ на происходящие в нашей стране события, и она ведётся по заранее составленным правилам. В патриархальной утопии Д. Балашова основной упор делается на то, что россияне, в которых, в отличие от грузин, не было “национального чванства”175 и имперских тенденций, создали в своё время абхазам и осетинам наиболее благоприятные условия для развития и сделали их “равноправными в пределах России”176. Явная прилаженность к известной теории даёт себя знать и в последующих рассуждениях сочинителя. Вытолкнутые большевиками из разумно организованного пояса, Абхазия и Осетия “оказались принципиально законоположно неравноправными в СССР”177. С этого момента мотив земного рая по ту сторону границы и ада по эту варьируется в самых разнообразных сочетаниях. Несовпадение стилей жизни, в первую очередь, проявилось в том, что в России ”исключено национальное угнетение”, и, чтобы не впасть в дикое состояние, “для маленького народа небезвыгодно” “быть в составе великой страны”. Развязку искусственно завязанного узла Д.Балашов видит в размывании зазоров, образовавшихся после революции, и глубинного погружения в российскую национальную стихию. Чрезвычайно “сильным” аргументом в обосновании присоединения грузинских автономий к России является мысль писателя о том, что они не в состоянии занять соответствующее место в цивилизованном мире без “возможности прикосновения к большой культуре”178 , и в этом плане у абхазов и осетин она способна реализоваться только лишь в пределах России. Само собою, Д. Балашов проявляет особую “чуткость” к нашей стране и не оставляет без внимания альтернативный вопрос – в условиях Грузии абхазам и осетинам не избежать вырождения и полного исчезновения. Обильно вводимые в текст антигрузинские словесные блоки с конкретным смысловым осадком безудержно “лепят” образ монстра, обитающего в “закоулке” и терзающего малые народы. Согласно державным представлениям, в автономиях свирепствует моровая язва, и поэтому речи не может быть о сколько- нибудь нормальной умственной деятельности в указанных регионах Грузии.Многочисленные факты, имеющиеся в нашем распоряжении, бесспорно свидетельствуют против теории распада и вырождения автономий, чем за неё. Ограничивая действие своей концепции в этих пределах, сочинителем первоклассные здравницы, высшие учебные заведения, научные центры, издательства, творческие союзы, школы и многое другое выносятся за пределы автономии как нечто несуществующее, чтобы не осложнять державной концепции о прошлом, настоящем и будущем исконно грузинских земель.
Сокровенная скорбь проникает в душу сердобольного “заединщика” при мысли о том, что “сепаратистские и фашистские завоевательные устремления крайних экстремистских групп привели к “погромам”, “убийствам, уничтожению сёл”179 национальных меньшинств Грузии. Заслуживает особого внимания приуроченность оберегательной реакции державника к отторжению от Грузии её земель и их “возвращения” в состав России. Справедлив этот акт с точки зрения международного права или нет, существенного значения не имеет. Важно другое. Отчётливое и последовательное давление на общественное мнение связывается с представлениями о том, что в пределах мероприятий, направленных на отторжение Абхазии и Осетии от чужеродной среды (Грузии), существует серия промежуточных действий, среди которых наиболее серьёзными считаются силовые действия и экономическое давление.
“Перескочив” через традиционное миролюбие и отрицательное отношение к “землекрадству” (А. И. Герцен), Д. Балашов требует с целью недопущения “последнего акта драмы” и “упрощения системы” “закрыть границу”180 с Грузией в качестве первой меры, затем с помощью силового давления и экономических санкций предлагается “прекратить это безобразие”. Категоричность словесных метафор плотно соотносится с породившим их державизмом и имеет своей целью не допустить “развал нашего государства”181.
Сам по себе сюжет грузинофобских статей Д.Балашова обычен для нацболовских изданий, и общая установка сочинителя реализуется в достаточно резкой и грубой форме в значительных по размеру однонаправленных пассажах, расположенных по центральному периметру публикаций. При общем взгляде на них невооружённым глазом выделяешь два пласта материалов с конкретными приметами места и времени, соединающимися единым сюжетом. В качестве статической декорации выступают прошлое и настоящее нашей страны, трансформирующиеся в ложь без берегов. В произвольной обработке сочинителя благоденствие Абхазии и Южной Осетии завершилось тогда, когда их насильственно отторгли от России и заключили в Грузию. Трагизм ситуации усугублялся еще и тем, что в действиях “малой империи” изначально предусматривалось “подчинение” и как следствие того исключалось милосердие и сострадание к тем, кого вытеснили на периферию. Бесчисленные превратности исторических судеб людей “второго сорта” были немыслимы в условиях России. В отличие от Грузии, где все процессы происходили под знаком “подчинения или уничтожения” и создавали питательную среду для социального беспокойства “угнетённых”, в “союзе равных народов” была иная система ценностей и все “исторические столкновения” “всётаки заканчивались симбиозом и слиянием”, что “полностью уравнивало русского с любым инородцем”. Стоит только сравнить два разных жизненных измерения, не совпадающих по всем линиям жизнедеятельности, чтобы понять преимущества России, “гораздо бережнее относящейся к национальному своеобразию и национальным интересам малых по численности народов”182, чем все остальные вместе взятые.
Настоящее без прошлого немыслимо, и поэтому Д. Балашов с особенным удовольствием обращает свой взор на апрельские события 1989 года и предпринимает попытку показать нашу страну извне, в её отношении к русским и России. Соответствующий авторский комментарий статьи “За державу обидно” организован вокруг идеи воздаяния. Вся сила и напряжённость основной идеи в более или менее отчётливых очертаниях выразились в хорошо известной формуле “давить, держать и не пущать”. Вокруг этих запоминающихся и ударных глаголов в качестве обязательного реквизита располагаются:“грузинский первый секретарь, инициативный организатор беспорядков”, “Язов, роющий землю, как бизон”, “грузинская интеллигенция”, потворствующая “раздуваемому психозу”, Шеварднадзе с Багратиони, грузинские сельхозпродукты. Нет причин удивляться тому, что заглавный мотив трагического события связывается Д. Балашовым не с протестом грузин против зла и бездушного режима, а с русофобией. С программной закономерностью в связи с этим возникает и крепнет утверждение: “гнев толпы обращён в нужную кому-то сторону”. И после этого решение высшей задачи производится достаточно простым образом и появление в этом контексте русских как основного источника и причины зла не выглядит чем - то неожиданным и непредусмотренным: “русские - захватчики и насильники”. Радикальный отход от фактологии опирается и рассчитан на полную неосведомлённость читателя и его естественную готовность “обидеться” на русофобов и соответствующим образом отреагировать на действия врагов державы. Никак не отнесёшь к периферийному явлению появление в статье Д.Балашова нового узла в антигрузинской интриге: грузины завалили Кремль доносительными телеграммами – абхазы за решительный разрыв с Россией: “они против русских”. Выяснению полного смысла пасквиля фольклориста способствуют и последующие “художества” сочинения. В применении к апрельским событиям “наши ребята с палками” (?) дублируют высокие понятия, а грузины по контрасту - “толпу”183 из преисподней. Они лишены нравственности и благородства и свою реакцию на происходящее облекают в антирусскую форму. Уже одного этого достаточно для того, чтобы Россия не “уступала”184 абхазов и осетин Грузии. Если первый компонент двухступенчатой политики державников связывается Д.Балашовым с приобщением наших автономий к счастливой жизни, то второй предусматривает наказание грузин за их непослушание самым беспощадным образом. И здесь идея воздаяния сводится не только к силовому давлению:
Кто наших истин не поймёт,
Тем растолкует пулемёт,– 185
но и к сведению счётов с нашими соотечественниками на территории самой России: “Теперь надо выслать всех грузин- торговцев с нашего рынка домой, в Грузию. Выселить туда же всю прижившуюся у нас грузинскую интеллигенцию, включая самого Шеварднадзе, закрыть границу”186. Вот так вредоносные идеи, приносящие огромное общественное зло, выталкивают на передний план “посредственных и даже ничтожных людей”187с “жалом во плоти”188. Именно с Д.Балашовым и ему подобными в наибольшей степени связано то, что В.С. Соловьёв квалифицировал как “стадное единомыслие” и “одностанционность движения”189. Стоило нашей стране проигнорировать нормативный идеал, как открыто обозначенная угроза сперва приобрела вполне реальный смысл, а затем вылилась в конкретные действия. В известной степени здесь повторяется ситуация, разработанная М. Е. Салтыковым - Щедриным и связанная с персонажем, голубой мечтой которого было закрытие Америки.
Д. Балашов представляет собой не просто и не столько тип неудачливого деятеля, не реализовавшегося ни в филологии, ни в художественном творчестве и нашедшего пристанище в политике и отбывающего свой “срок” в этом качестве до неизбежного крушения державных идеалов во всех его застывших формах. Он, как и М.Лобанов, В. Распутин, В Белов, В. Кожинов и им подобные, несёт в себе черты конкретного социального типа и выступает под знаменем святости русских национальных идеалов, ратует за их реализацию на суше и на море, включая и “забугровую” территорию. Фундаментальным свойством деятельности становится “двойное восприятие собственного поведения, превращение его в игру.” Данный процесс не мог обойтись без “выбора языка поведения”190 , соответствующей театрализации, её проникновения в обыденность и оценки всего происходящего под нацболовским углом зрения. Понятно, что подобная надстроечность схемы предполагает её использование в оценке любых фактов, культур и сопровождается существенным разводом между действительностью и её интерпретацией. И хотя общественное мнение отнюдь не поддерживает “заединщиков”, их враждебная деятельность против всего грузинского неимоверно растянулась и создала в определённых местах раскалённое поле ненависти и нетерпимости.
Приложения:
120.“Независимая газета”, 21.III.96.
121. О.Мандельштам, Слово и культура, М., 1987, стр.61.
122.Н.С.Лесков, О литературе и искусстве, Л., 1984, стр.37.
123.Наш современник”, 1989, №10, стр.4.
124.Там же,стр.5.
125. 3 Н.С.Лесков, О литературе и искусстве, Л., 1984, стр.67.
126.Труды по знаковым системам, Тарту, 1977, № 8, стр.71.
127.”Известия”, 17.XII.1994.
128.В.И.Тюпа, Художественность литературного произведения, Красноярск,1987, стр. 98.
129.М.Е.Салтыков-Щедрин, Собр. соч. в 20 тт., М., т.16, кн.,I, стр.438-439. 130.Ю.Н.Тынянов, Поэтика. История литературы. Кино.М., 1977, стр.93. 131.”Завтра”, 1994, май, № 17.
132.”Труд”-7, 13.III. 97.
133.”Новое литературное обозрение”, 1994, № 6, стр.19.
134.”Вопросы философии”, 1989, № 3, стр.131.
135.Там же
136.Там же, стр.129.
137.Там же, стр.132.
138.Там же, стр.133.
139.Там же, стр.131.
140.Там же, стр.125.
141.Там же, стр.143.
142.Там же, стр.132.
143.Труды по знаковым системам, Тарту, 1978, т.X, стр.15.
144.Там же, стр.15.
145.Там же, стр.15.
146.”Книжное обозрение”, 20.V.97.
147.Дарья Асанкова, Записки дрянной девчонки, Ровена, 1994, стр.80.
148.”Завтра”, 1994, июнь, № 25.
149. Там же.
150.А.Г.Битов, Статьи из романа, М., 1986, стр.32.
151.Е.Я.Ленсу, Замысел. Художественная идея и образный мир литературного произведения. Минск, 1980, стр.13.
152.Г.К.Честертон, Писатель в газете, М., 1984, стр.123.
153.”Наш современник”, 1991, № 7, стр.136.
154.М.Е.Салтыков-Щедрин, Литературная критика, М., 1982, стр.190.
155.”Наш современник”, 1993 №8, стр.142.
156.Там же, стр.152.
157.”Наш современник”, 1991, №7, стр.137.
158.Там же, стр.136.
159.Там же, стр.135.
160. Там же. стр.136.
161.Там же, стр.134.
162.Там же, стр.135.
163.”Север”, 1991, № 12, стр.2.
164.Там же, стр.4.
165.”Наш современник”, 1991, № 7, стр.134.
166.”Север”(см.выше), стр.2.
167.”Наш современник”(см. выше) стр.135.
168.Там же, стр.134. .
169.”Север”, 1991, № 12, стр.6.
170.”Наш современник”.,1991,№7,стр.136.
171.”Север”...СТР.5.
172. Там же,СТР.7.
173.”Север”...стр.4.
174.”Наш современник”, 1991, № 7, стр.140.
175.Там же, стр.136.
176.Там же, стр.137.
177.Там же.
178. там же, стр.140.
179.Там же.
180.Там же.
181.Там же.
182.Там же, стр.136.
183.”Север”, 1991, № 12, стр.7.
184.”Наш современник”, 1991, № 7, стр.140.
185.Г.К.Честертон. Писатель в газете, М., 1984, стр.256.
186.”Север”, (см. выше).
187..Лев Шестов. Киргеград и экзистенциальная философия, М., 1992, стр.36.
188.Там же, стр.36.
189.В.С.Соловьёв. Стихотворения.Эстетика. Литературная критика, М., 1990, стр.151.
190.Сборник статей к 60-летию проф. Лотмана, Таллин, 1982, стр.88.