Отец был молчаливым человеком, поэтому его слова запоминались. Иногда он с грустью говорил: «Не живёт человек – мучается…» Мне тогда были непонятными эти слова; ведь жизнь так прекрасна, тем более в нашей самой лучшей в мире стране! Но теперь, когда я сам в преклонном возрасте и могу сравнить собственную жизнь с той, что досталась на долю родителей, стал понятен смысл его слов.
Когда в 1913 году отца и мать поженили их родители (так в то время было принято), невесте, Русановой Евдокии Дмитриевне, было 16, а жениху, Прутскому Якову Дмитриевичу, 18 лет. Через год «германская война», где вчерашний молодожен был трижды ранен; потом тяжелое безвременье гражданской войны с продразвёрстками и голодом. Не успели при НЭПе оклематься, как началась коллективизация с обрушением всего крестьянского быта, а вскоре и новая война. А после неимоверно трудной победы снова голод 1946 года. Словно какая-то жестокая сила испытывала людей на прочность.
У родителей было шесть детей, двое умерли в младенчестве. Я был поздним ребёнком: отцу 42 года, матери 40. В семье уже росли три сына: Михаил, Сергей и Алексей, соответственно девятнадцати, двенадцати и семи лет. Вроде и достаточно бы, но раз Бог даёт… Родители были верующими людьми.
При мне мать уже не работала, ведь никаких яслей-садиков в поселке не было. А брат Алексей вспоминает, как в четырех-пятилетнем возрасте выходил встречать маму с работы и сидел на обочине пыльной дороги. Проходили мимо сердобольные женщины, спрашивали, кто такой, иногда чем-то угощали... Работала мама откатчицей на заводе. Это значит – толкала вагонетки с грузом. Ничего другого неграмотной женщине предложить и не могли. А она была невысокого росточка, слабой. Возможно, те вагонетки и укоротили её жизнь.
- Она была очень добрая, - вспоминает Алексей. - Тогда ходило много нищих, она делилась с ними последним куском хлеба. Я после семилетки поступил в 1946 году в Таганрогский строительный техникум и мне на месяц давали, помню, тридцать стаканов кукурузной крупы. Так мать обязательно даст ещё пятерку в тайне от отца.
Это и я хорошо помню. Когда будучи студентом приезжал на зимние каникулы, она при отъезде и мне незаметно совала какую-то денюжку, которую по копейке собирала полгода.
Именно доброта однажды её сильно подвела. Это был, если память не изменяет, именно 1946-й неурожайный год. Мне было девять лет, и мы с матерью были дома одни. Она никогда не сидела сложа руки, что-то делала: сучила пряжу (у нас были козы) или шила либо вязала. Я иногда помогал: крутил веретено или вдевал нитку в иголку – мать уже плохо видела, но об очках как-то никакого понятия не было. В дверь постучали, и вошел мужчина. Он попросил попить водички, стал рассказывать, что работает экспедитором, возит муку, работа очень ответственная, даже поесть некогда, вот и сегодня весь день голодный… Мать по обыкновению поделилась с голодным человеком тем, что было в доме, а он восхищался добротой хозяйки и сказал, что непременно отблагодарит. У него даже есть возможность завезти ей целый мешок муки, но для этого надо хотя бы с десяток стаканов крупы, чтобы упросить водителя свернуть с дороги сюда. «А я мешок скину и вот так два раза постучу» - и он стучал по окошку, демонстрируя, как именно это будет.
Десять стаканов не нашлось, только семь или восемь, и мать их отдала, а «экспедитор» сказал, что ничего, хватит с водителя и этого, примерно через час или полтора мешок будет под окном. И снова демонстрировал, как именно он постучит по стеклу…
Излишне говорить, что это был обычный обман, и когда отец пришёл с работы, мать вынуждена была об этом рассказать. Обычно выдержанный и немногословный отец сильно ругался, а мать горько плакала…
Но вообще это был единственный случай, когда я слышал в доме ругань. Да и то с одной лишь стороны, а со стороны матери – лишь слёзы и покаяние.
Отец называл свою жену Авдотьей, Дуней, Дуняшей. В последние годы она тяжело болела и умерла довольно рано, в 60 лет, когда я учился ещё в институте. Приезжая на каникулы или в гости, когда уже стал работать, мы с отцом неизменно ходили на её могилку. Отец говорил: «Ну, здравствуй, Дуня» и дальше общение проходило безмолвно. А когда, помянув, уходили, прощался: «Царствуй и нас дожидайся».
После смерти матери отец прожил ещё 25 лет, и с 1982 года их останки покоятся вместе под общим памятником. На сегодняшний день из всей нашей семьи остались лишь мы с Алексеем.
До встречи, родные наши!