«Итак, во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними, ибо в этом закон и пророки»
Мф 7, 12
Варя с утра в школу шла с Лизой, а поскольку уроки у первоклассников заканчивались раньше, чем в других классах, то из школы она возвращалась с матерью. Ольга старается подходить по времени к последнему уроку, но нет-нет, да и опоздает. Ох, как не любила Варя эти опоздания: «Мам, я уже школьница, почему я должна с тобой ходить!? Думаешь, мне приятно по коридору одной слоняться тебя дожидаясь?!» Но никакие уговоры со стороны Вари приняты не были, она получила строгий приказ: «Ждать!». И случилось так, что Гена Чугунков, мальчик, сидевшей с Варей за одной партой, взялся разделять с ней это ожидание: «Я все равно дома один буду до позднего вечера. Пока у мамы рабочий день закончится, пока она брата с садика заберёт, пока они домой доплетутся». В разговоре выяснилось, что живет он у реки, а река протекает как раз в том самом месте, где находится детский пляж, на котором Варя с друзьями летом пропадает. «Так чего же мы сидим, пошли! Я тебе покажу самый короткий путь до твоего дома», - радостно воскликнула Варя. «Давай твой портфель, - произнес Гена, - ты его чуть по земле не тянешь. У меня-то ранец, руки свободные». Так и пошли по Стеклозаводской улице, по обочине, мимо снующих взад вперед машин. Миновали дом быта, детский сад, большую часть бетонной стены, огораживающей завод, магазин и только тогда Варя увидела свою мать, спускающуюся с пригорка: «Ну вот, посмотрите на нее, торопится. Уже целый урок прошел, а она только вспомнила обо мне. Так дело дальше не пойдет. Скажи ей Гена, что теперь каждый день со мной ходить со школы будешь».
Варя объяснила матери, что Гена живет рядом с ними, только надо будет проводить его через две железные дороги: «А это займет всего несколько минут, это совсем не то, что тебе каждый день по часу тратить на то, чтобы встретить меня». Так началась у Вари дружба с Геной Чугунковым. Он носил ее портфель, обедал с ней, а потом они вместе делали уроки, играли, и обычно только к вечеру провожала Варя с матерью его до дома. «Ну и дома, из какого материала их только строили, - возмущалась Ольга - штукатурка вся обвалилась, дранка одна виднеется, зимой-то, наверное, холодно в таких домах находиться. По четыре входа в каждый дом, сколько же это семей ютится в таких условиях? Бараки это что ли? Война уж как 14 лет закончилась, а народ все бедствует».
Вечером обсудила она эту тему с Иваном. « Мы, Оль, русские – чудаковатые. Как ты думаешь, куда идут и идут составы мимо нашего дома?» «Я думаю, что в Белоруссию». «Как же в Белоруссию! Куда ей столько угля, керосина, руды и прочего добра. Идет все это в страны Восточной Европы, в частности в Польшу. Промышленность ее поднимаем, сырье везем, льготные кредиты даем, а зачем нам это нужно!? Лучше бы свой народ обустроили и накормили. Вот такие Генки Чугунковы за Россию жизнь свою отдавать будут, если случись вдруг заваруха. Иваны, Генки да Петры, а не Тадеуши и Станиславы нашу страну защищать будут. И о странах этих, я так скажу: « Сколько волка не корми, а он все равно в лес смотрит, чуть Россия ослабеет, всадят ей нож в спину».
Конечно, Иван знать не мог точно, какую помощь и в какой мере оказывал СССР той же Польше. А, если бы вдруг появилась такая возможность, то он бы воскликнул: «Ну, что я вам говорил?!»
Еще не прогремел салют Победы, еще солдаты СССР умирали, освобождая Европу от фашизма, а Войску польскому и милиции поставляли уже сотни тысяч штук вооружения и обмундирования. Предоставили 10 мил.рублей беспроцентного кредита и это в 1944 году!
В 1945 году поставили туда же продовольствие, фураж, обеспечили посевную кампанию - на сумму более 1,5 млрд. рублей в ценах того года – бешеные деньги; кроме того, тысячи тон угля, керосина, моторной нефти; крупный рогатый скот, овцы и много еще чего. В это же время в Польше войсками Красной Армии восстанавливаются железные дороги, мосты, связь.
В 1947 году, когда в Польше была засуха, и грозил народу ее неминуемый голод, СССР направил ей тысячи тонн зерна и продовольствия. И это не смотря на то, что и Советский Союз накрыла засуха.
В 1950 году товарооборот между странами превысил 1 млрд. дол, что послужило толчком к индустриализации Польши.
За 1945-1950 годы создан дорогостоящий проект предусматривающий воссоздание исторического облика Варшавы. Работают над ним архитекторы Ленинграда, с использованием документов госархива СССР (тогда строители в Польше говорили, большая часть Варшавы сделана из советского цемента и кирпича).
Польша восстановлена, и не просто восстановлена, на ее территории возникли новые отрасли - судостроение, энергетика, металлургия, машиностроение, автомобилестроение; возрождены города, электрифицирована страна, ликвидирована повсеместная до войны неграмотность, организовано общедоступное здравоохранение - во II Речи Посполитой такового и в помине не было.
Спустя несколько десятилетий в Польше забудут, кто освобождал ее от фашизма. Смешают с грязью косточки советских солдат, отдавших свои жизни за ее свободу, осквернят их могилы и разрушат памятники, возведенные в их честь.
А ведь кроме Польши были еще нахлебники у СССР: Румыния, Болгария, Венгрия, Албания, ГДР, Чехословакия.
Вряд ли Сталин планировал с таким размахом вкладывать средства в эти страны, но Хрущев пошел на это, по-видимому, надеясь, что с образованием СЭВ (Совета экономической взаимопомощи) помощь станет взаимной. Но стать взаимной она так и не успела.
Подавляющая часть населения СССР на 1959 год не имела ни достойного жилья, ни достойной заработной платы. Большинство семей страны едва сводило концы с концами.
По утрам, перед школой, давала Ольга своим дочкам деньги на завтраки: 5 копеек - Варе на пирожок с повидлом и 7 копеек - Лизе на мороженое. Как правило, Варя, быстро купив пирожок в буфете, мчалась на крыльцо школы, чтобы караулить сестру, которая на большой перемене с подружками бегала за мороженым к воротам школы. Она высматривала ее так внимательно, как, наверное, не высматривает свою добычу ястреб. Только Лиза приближалась с мороженным к крыльцу, Варя вырастала перед ней как из-под земли, и начинался между ними каждый раз один и тот же диалог: «Лиза, дай лизну». «Тебе нельзя, Варя! У тебя ангины!» «Ну, Лиза! Дай, пожалуйста! А я тебе попочку от пирожка дам, самый вкусный кусочек». «Не надо мне твой пирожок, ешь сама». «Ну, Лиза, не будь жадиной! Я ведь твоя родная сестра как- никак», - чуть не плача дожимала сестру Варя. «Ладно уж, лизни, только не загребай как лопатой в глубину и попробуй мне только заболеть!» Варя растягивала язык в желании компенсировать глубину шириной и проводила им по такому желанному, но не положенному ей лакомству. Она стояла на крыльце еще мгновение с закрытыми глазами, стараясь как можно дольше растянуть удовольствие.
Но с началом дружбы с Геной, она уж в который раз умудрялась, проворонить сестру, и это обстоятельство вызывало у нее досаду: «Ну, Чугуночек, почему ты не ешь свой завтрак?» Гене мама на завтрак давала два кусочка хлеба, между которыми лежал влажный сахарный песок. А поскольку их училка, Евгения Михайловна, попросту Евгешка, прозванная так за свою строгость, выгоняла всех из класса на большой перемене, то он, стесняясь, есть хлеб у всех на глазах, так и просиживал время перемены на лавке у стены. Варя несколько раз приносила ему кусочек от своего пирожка, но Гена наотрез отказывался брать его, не смотря на все ее уговоры. Переживая за него, Варя однажды решительно подошла к своей учительнице, когда та осталась в классе одна: «Евгения Михайловна, разрешите Гене Чугункову съедать завтрак в классе, когда все выйдут. Он стесняется, есть в коридоре. Он проглотит его быстро и в оставшееся время, класс успеет проветриться». «А ты, что его адвокат?» Варя не знала это слово, но интуитивно сообразив как надо ответить, сказала: «Нет, я не этот, не адвокат, но Гена голодный ходит». «Хорошо, я поговорю с ним на эту тему, скажи, чтобы он подошел ко мне сейчас». Так благополучно разрешился вопрос с Генкиными завтраками.
Одним утром, перед тем как выпроводить дочек в школу, Ольга открыла кошелек, чтобы как всегда отсчитать «денежки» им на завтраки, оказалось, что «копеечек» не хватает: «Ладно, идите на занятия, папка привезет их вам на велосипеде к большой перемене. Встретитесь возле класса Вари».
Иван, пристегнул к школьной ограде свой велосипед, поджидал дочек в указанном месте, держа в одной руке пирожок с повидлом, а в другой мороженое. Прозвенел звонок, он позвал их выйти во двор, чтобы съесть завтрак без толкотни. Собрался уже уходить, вдруг, взглянув на Варю рассмеялся: «Варя, смотри не урони пирожок, а то он тебе ногу отобьёт». Пирожок и правда, был большим, до краев наполненный повидлом, разбухший еще и от дрожжей, он скорее напоминал пирог. Мгновенно представив, как она скачет на одной ноге, другую от боли зажав рукой, Варя принялась хохотать. Иван присоединился к ней, они всегда были на одной волне, чувством юмора Бог их не обделил. Лиза спокойно продолжила, есть мороженное, совсем не разделяя их веселье. Насмеявшись вдоволь, Варя попросила отца: «Скажи что-нибудь смешное про Лизу».
«Лиза, если ты так быстро будешь заглатывать мороженное, то простудишь свой желудок». Последнее замечание скорее встревожило Варю, чем развеселило. Она быстро отломила кончик пирожка и сказала отцу: «Пап, открой рот, я хочу угостить тебя пирожком, - он послушно открыл рот, - теперь иди быстрей домой, а то мама тебя уж совсем заждалась». Иван заподозрил Варю: «Что это она уже придумала?» Шел медленно, искоса наблюдая за своими дочками. И увидев, как Варя заглядывает в Лизин стаканчик с мороженным, а потом отхлебывает из него, рассмеялся и умиленно произнес: «Дочушки мои».
Надо заметить, каждый раз, когда он получал удовольствие от общения с Варей, в памяти его всплывали события, связанные с тем фактом, что он хотел избавиться от нее еще до ее рождения и подбивал на это свою жену. Совесть начинала его мучить, и чувство вины перед дочкой мутило сознание. Раскаяние приводило к мысли: «Слава Богу, что Ольга не послушала меня тогда». Он всегда почему-то в такие мгновения вспоминал апостола Петра: «Это только можно представить, как болело сердце его, стонала душа, рыдала вся сущность, каждый раз, когда раздавалось пение петуха. Мне все же легче, Варя-то жива».
Ольга хлопочет на кухне, Иван и Надя на работу ушли, дочки в школу: «Как хорошо, тишина! Все устоялось, волнует только одно, как там, в Бресте племянница поживает? Тамара с характером, да и Ксения ей под стать, властная. Собиралась Тому на работу устроить на железной дороге, но что-то письма давно уже нет ни от одной из них. Ладят ли они между собой?!» Размышления ее прервал стук в дверь: «Кого это несет?!» Выглянула в окно: «Батюшки мои, легка на помине! Заходи, что отгостила уже?» Тома собственной персоной предстала перед теткой: «Потом все расскажу, дай мне поесть скорее, целые сутки голодная. Денег чуть на билет хватило».
Оказалось, сбежала она из Бреста, не попрощавшись, записку на столе оставила: «Прощай, вражина ты, а не тетка мне. Командуй батальоном своих мужиков, а я тебе не подчиненная». Записку эту позже Ксения в письме перешлет с изложением своих обид на племянницу.
«Что мне с вами делать, - пеняла Ольга, - у всех характер и только у меня его нет. Куда теперь тебя девать, ума не приложу». Советовалась с Иваном, решили дождаться следующего набора на курсы бухгалтеров, а пока пусть по дому помогает. Какая там помощь, опять одни танцы на уме. Однажды услышала Ольга поздно вечером, в то самое время, когда должна была вернуться племянница с танцев, шаги по чердаку и смех мужской: «Все, случилось то, чего я больше всего боялась. Пойдет теперь по рукам, надо жениха срочно искать».
Замечала Ольга за собой такую особенность, что если она задавалась целью осуществить какое-то действие, то обстоятельства каким-то чудесным образом начинали благоприятно складываться в пользу задуманного.
Так, случайно, встретила она свою двоюродную сестру со стороны матери, Сашу. Она вдовствовала уже не первый год и на данный момент времени проживала с сыном Иваном. "Он же вроде бы как женат был?» «Был, но нынешняя молодежь, сама знаешь какая, сегодня сходятся, завтра расходятся. Развелся с женой, ко мне жить, вернулся». «Дочка Анны нашей, моя племянница, тоже с мужем развелась. Может, познакомим их, оба разведенные, упрекать не за что будет друг друга. Одно только страшно, все-таки в троюродном родстве. Церковь от вступления в брак предостерегает даже по четвертое колено». «Кого сейчас мнение церкви интересует? Цари всегда женились на кузенах, да кузинах. Главное, чтобы друг другу понравились».
Так и оказалась Тамара замужем за своим троюродным братом, жила сначала в доме свекрови. Позже дали Ивану трехкомнатную квартиру в пятиэтажном кирпичном доме со всеми удобствами, но произойдет это, когда у них появится дочка, а первым родится сын. Учиться он будет в начальной школе плохо, с трудом осваивая программу, а в пятый класс пойдет уже в спецшколу. Школа эта располагалась в нескольких километрах от Рославля в поселке при железнодорожной станции Козловка. «Церковь знает, что говорит! Хотя, я в полном недоразумении нахожусь, что думать. Дочка-то отличница по учебе, а Валерик уродился красивый, добрый, услужливый, а вот какая-то недоразвитость к учебе есть», - расскажет Ольга Ксении при встрече, когда зайдет разговор о Тамаре.
Свадьбу Тамаре не устраивали, не принято в то время было повторно вступающим в брак, свадьбы справлять. Так собралась родня, посидели за столом, поговорили о том, о сем, подарки подарили, пора и честь знать. Надя было, частушку завела, того и смотри, пуститься в пляс: «Эх, топну ногой. Да, притопну другой…»,- но ее остановили, к чему лишний шум поднимать.
Через две недели после этого торжества заявился к Ольге брат Николай с деревенскими гостинцами. «Судя по подношению, что-то твоей женушке от меня понадобилось», - настороженно обратилась Ольга к нему. «Оль, падчерице моей, Гале, уже двадцать пятый год пошел, еще немного и в девках останется. Найди ей жениха тоже». «Ну, я вам кто, сваха?! Этак я скоро на жизнь таким трудом зарабатывать начну. Где же я вам женихов наберусь? Они, что на дороге валяются?» «Оль, ведь девушка хорошая, честная, красивая, грамотная. Закончила в Шумячах курсы на секретаря-машинистку. Ну, нет ей в деревне жениха, она же довоенная, все не женатые парни, моложе ее». «Николай, я бы хотела помочь ей, устроить жизнь, но обещать точно не могу». «Ну, пообещай неточно, но найди».
И надумала Ольга отправиться в гости к Шурику, чтобы переговорить с его тещей. «А, что Егоровна, нет ли у вас в Кириллах, какого парня не женатого в годах, падчерица моего брата в девках засиделась». «Есть парень. Хороший парень, Коля Кириенков, но переболел он туберкулезом в юности, и прилипло к нему прозвище Чахоточный. Девушки от него нос воротили, вот он и ходит в холостяках». Попросила Ольга Егоровну съездить в деревню, чтобы познакомиться с ним поближе. Через неделю в Кириллах уже игралась свадьба. И так удачно сложилась эта пара, что свекровь Галины благодарила Ольгу каждый раз, случись им, где встретиться. В будущем станет она бабушкой двух девочек; в старости будет досмотрена и похоронена, когда придет ее смертный час, по всем христианским правилам.
Всем издавна известно на Руси о сарафанном радио. Зародилось у Ольги подозрение, что сестра Анна рассказывает о ее способностях выступать в роли свахи, потому что не прошло и недели после замужества падчерицы Николая, как уже привечала она у себя Фенюшку, золовку Анны, с приемной дочкой ее Светланой. Поговорили о том, о сем, а когда уже не о чем больше было вести беседу, Феня попросила: «Оля, найди жениха и моей воспитаннице. Она очень хорошая девушка, работящая, ни минуты без дела не сидит, аккуратистка, закончила медучилище, медсестрой работает, но до того скромная, слова с нее не вытянешь. Я ведь уже в годах, умру, как она одна одинешенька, жить будет?!» Ольга помнила рассказ Фени, когда гостили они у нее в Шумячах о том, как подобрала она в Свету в лесу, когда фашисты разбомбили грузовик, в котором ехала ее семья.
Света за все время их разговора не проронила ни слова, сидела с опущенными глазами. Ей было неприятно все это слышать, но она терпеливо ждала конца встречи, сцепив свои руки до синевы. Ольга обратилась к ней: «Светочка, а подружки у тебя есть? На танцы ходишь ли ты?» Глаза девушки, отражающие исконную еврейскую печаль, наполнились слезами. «Ладно, ладно, я постараюсь сделать все, что в моих силах», - не дожидаясь ответа на поставленные вопросы, торопливо произнесла Ольга.
Каждый раз, возвращаясь со стеклозаводского магазина, перекинув через плечо две сумки, связанные между собой, наполненные хлебом и крупами, делала она передышку на крыльце у своей новой знакомой Сергеевны. Вот и сегодня, сидят они на лавке рядышком, о том, о сем беседуют. Видит Ольга, как по ступенькам крыльца взбегает молодой мужчина, высокий, статный, симпатичный. Приветливо поздоровался с ней, а Сергеевна тут же принялась поспешно прощаться: «Сын с работы вернулся, пойду, покормить его надо». «А, что он не женат?» «Не женат. Изъян у него есть, заикается, стесняется он с девушками знакомиться». «Да, разве это изъян для парня. Я его с такой девушкой познакомлю, век меня благодарить будете».
И познакомила его со Светой, вскоре создалась новая советская семья, ячейка общества. Появятся в этой ячейке двое детей погодков. Старшая девочка в отца пойдет, а мальчик, всем видом - вылетая мать.
Пройдет года три с момента замужества Светланы, как однажды прибежит она к Ольге вся в слезах. Оказалась свекровь ее, Сергеевна, привыкшая командовать сыном и распоряжаться его заработком, совсем замордовала свою невестку. Можно представить, как жилось тяжело ей эти годы, если она вынуждена была обратиться за помощью. «Ты вот, что сделай. Устройся на работу, пусть она одна весь день за детьми ходит. За день так натопается, что не до ругани ей вечером будет. Стань в очередь на детский сад, зарплату свою откладывай, на мужнину проживете. Как только места в садик выделят, возьмите участок и стройте свой дом. Да, стройтесь подальше от свекрови. Вот, например, за депо, туда на автобусе добираться придется, каждый раз она не наездится». Света в раз повеселела, все так и сделала, как ей Ольга посоветовала.
Устроилась она, работать медсестрой в гинекологию. Отделение это возглавлял известный в области врач, Капланский. Во-первых, он когда-то учился с Феней в медучилище, во вторых, были они со Светой детьми одной и той же национальности, а, как всем хорошо известно, свой свояка видит издалека. Вскоре она уже работала при нем хирургической медсестрой, стала уважаемым человеком. И, когда вызывали Капланского на сложную операцию по области или даже в сам Смоленск, он Светлану непременно брал с собой. Заработок появился у нее не плохой, и спустя некоторое время, переселилась она от свекрови в собственный дом, построенный за депо.
Вот так, чудесным образом, своей «легкой рукой» сводила Ольга два одиночества вместе. Люди, еще вчера совсем не подозревавшие о существовании друг друга, встречались, чтобы не расставаться уже до самой смерти, деля между собой печали и радости.
В данный момент времени, сидит Ольга за своей машинкой, шьет Варе наряд снежинки из белой марли: «Ох, как время летит, не успеешь глазом моргнуть, а уже и год закончится, новый 1960 год, того и смотри в окно постучится». Но стучится сейчас к ней в окно соседка Шура Нестюрина: «Ольга, сынок мой посинел весь, никак умирает, что делать?» Ольга пальто на плечи накинула: «Ты беги к нему, а я на проходную завода, скорую помощь вызывать». Дождалась машину скорой помощи. Доехали до колодца, а дальше вниз под горку пешком, влетели в дом, а ребенок уж не живой. Фельдшер констатировала факт смерти из-за наличия у ребенка врожденного порока сердца.
Ольга как могла, утешала соседку: «У тебя ведь трое детей уже есть и внук. Это и так чудо случилось, что в таком возрасте, да при твоем давлении, умудрилась ты еще одного ребенка родить», - не отходила от нее ни на минуту. И только дождавшись возвращения ее сына, Виктора из школы, оповестила соседей о случившемся несчастье. Затем сбегала на завод за старшей ее дочкой Ниной, которой сообщив о смерти брата, посоветовала, взять несколько дней отпуска за свой счет, чтобы побыть возле матери.
«Вот, скажи мне, Оль, соседи наши давно здесь живут, а ты пришлая, почему они к тебе все обращаются, если у них беда какая случается? Ты помнишь, как Шура эта противилась постройке нашего дома? Что она творила, когда кто-нибудь заказ на пошив одежды делал тебе, а не ей? Ты, даже забыла, что всего два месяца назад, она добивалась, чтобы меня и Якова осудили за драку с ее зятем, которую он сам и затеял. Какая-то ты бесхарактерная», - упрекал ее Иван, когда она, наконец, к вечеру объявилась у себя дома. «Не бесхарактерная я, Иван, а просто обиду долго не держу на людей. И ты не держи, обида разрушает человека. Все мы немощны, ибо человечеси. Да, и драку эту еще неизвестно точно кто развязал. Яков вспыльчив, а тут еще выпивши, был. Вот ты зачем вмешался?!»
Если кто-то их читателей думает, что в маленьких поселениях между обитателями их царит «тишь и гладь, да Божия благодать», то он глубоко заблуждается. В жизни глубинки страны нашей огромной разыгрываются такие драмы и комедии, что нисколько не уступают они спектаклям, которые представляют артисты больших и малых столичных театров.
У выше упомянутой Шуры Нестюриной было две старших дочери и сын, ровесник Лизы. Самая старшая дочь ее, Нина, в народе, Нинка глухая, по причине осложненного в детстве отита, обоснованно носившая это прозвище, вышла замуж за Колю Пенекера. Которого в свою очередь величали за глаза Колька картавый. Ну, никак при всем его старании не давались ему звуки шипящие и рычащие, точнее, менял он их в разговоре местами.
Про них соседи «нашего края» говорили, шутя: «Встретилась парочка, баран, да ярочка». При этом они, напрочь отметая первоначальный смысл данной поговорки, об двух неразлучных влюбленных, вкладывали в нее свой, новый: «Сошлись глухой, да картавый».
Был теплый летний вечер, совсем не поздний. Иван и Яков вернулись с калыма, получив окончательный расчет за работу. Именно сегодня закончили они покрывать щепой крышу и слегка обмыли это событие. Яков расположился на лавочке возле дома, в то время, когда Иван отлучился за спичками, намереваясь выкурить папироску.
Лиза и Виктор вели разговор о чем-то, о своем неподалеку на бугорке. Коля картавый стоял возле дома тещи.
Надо же случиться, что в это самое время мимо Якова с работы возвращалась Нинка глухая. Он, блаженно улыбаясь, обратился к ней: «Здравствуйте, прекрасная соседка». Но, соседка, даже не повернула головы в его сторону. «Я вам говорю, здравствуйте, - ответа нет, - вот курица общипанная, еще и нос задирает, глухомань деревенская». Яков намекал на то, что Нина родом из глухой деревни, коль напрочь лишена воспитания. Гордость его была задета, потому как, нежелание отвечать на приветствие в сельской местности принимается, как оскорбление.
Коля, не преднамеренно подслушавший слова Якова, пробежав, мимо жены своей, подлетел к нему: «Ты, посему ошколбляешь мою, жену? Шошед тут населша! Мы тебя пелвый лаз в граза видим!»
Яков, что не понял, то додумал, резко поднялся с лавочки: «Ах ты, собака! Ты меня еще материть будешь?!» - и недолго думая, заехал Кольке в ухо. Тот в свою очередь в долгу не остался. Подбежавшие к ним Лиза и Виктор пытались, объяснить каждому из своих родственников, что они просто не поняли друг друга, но получив каждый по подзатыльнику, с ревом помчались по домам.
На шум уже спешил Иван. На ходу, выслушав, плачущую Лизу, понял нелепость причины драки, попытался, разнять скандалистов. Решил он, вклиниться между ними и неожиданно получил удар в нос. Удар, предназначенный Якову, пришелся в самую переносицу Ивана. Он взвыл как разъяренный бык и так приложил Кольку хуком в челюсть, что тот, не удержавшись на ногах, со всего маху грохнулся на землю. Яков, вытирая рукавом рубашки струившуюся из носа кровь, с криком: «Наша взяла, - нанес удар в лицо поверженного противника, - умойся кровянкой, как и я».
Сначала прибежала теща Кольки, затем его жена и Ольга, а потом подтянулись все соседи. Коля распластался на земле, еще плохо соображая, что с ним произошло, а к нему уже склонился милиционер, не понятно откуда появившийся: «Товарищ, вы можете встать?» Не дождавшись ответа, он перешел к опросу свидетелей: «Вот, вы, когда подошли, потерпевший уже лежал, во сколько это было?» Колька очухался, подскочил с земли и обратился к милиционеру: «Почему это я режал? Меня плосто урожири». Милиционер растеряно повернулся к гудящей толпе: «У кого из них был нож? Кто кого хотел зарезать». Почти, что до всех присутствующих дошло, что дело принимает не шуточный оборот и, люди наперебой бросились, объяснять ему, что ножа не было вообще, что просто Колька картавый и из-за этого возникло недопонимание. И, что это была вовсе не драка, а простое выяснение отношений между соседями.
Но, Шура полностью убежденная в беспроигрышности дела продолжала с криком настаивать на своем: «Моего зятя чуть не убили, а вы покрываете этих бандитов». Ольга пыталась образумить ее: «Шура, ну какие они бандиты! Сегодня подрались, завтра помирятся, дело соседское». Но, похоже, здравомыслие покинуло ее, она требовала задержать Ивана с Яковом и судить по всей строгости закона.
Вконец, запутавшись в показаниях свидетелей и участников инцидента, милиционер принял единственно правильное на его взгляд решение и приказал, троим участникам драки немедленно забираться в машину. Мимо застывшей толпы проплывал милицейский воронок, в окошке, которого четко прослеживался профиль представителя закона с высоко поднятым подбородком.
В милиции, выслушав каждого из участников драки, пришли к выводу, что заслуживают они наказания по статье «Мелкое хулиганство». Действуя согласно данной статье, приговаривали их к аресту на 15 суток с исправительно-трудовым воспитанием, которое заключалось в уборке территорий родного города.
Но разве Иван мог спокойно принять такой позор?! Он приложил все свои дипломатические способности к тому, чтобы работать в этом самом отделении милиции, а ночевать дома на протяжении отведенного на исправление им времени. Он наладил отопление в кабинете начальника милиции, соорудил подъемник для осмотра и ремонта милицейского транспорта, отремонтировал радиоприемник, в общем, проявил свои способности везде, где только было возможно. Колька же и Яков спали по ночам на нарах, а днем подметали особо значимые места города Рославля.
Теща Николая попыталась было оспорить такой поворот в деле, но была предупреждена, что если она ее раз заявится с претензиями к правосудию в милицию, то займет нары рядом с зятем. Данное обстоятельство, наконец, вразумило ее. Неприязненные же отношения сохранились между ближайшими соседями.
Сегодня, когда Шура прибежала за помощью к Ольге, был положен конец затянувшимся взаимным обидам между ними. Но Иван, конечно же, не преминул напомнить жене об этом происшествии.
«У людей такое горе, не будь злопамятным. Я сейчас покормлю вас, справлюсь по хозяйству и пойду, помогать, к поминкам готовиться». «Делай, что хочешь! Только я ни на шаг в их дом».
Все было готово к похоронам, поджидали священника, чтобы проводить усопшего младенца в последний путь.
Соловьева Александра и ее подруга Никитична, бабушка Тони Помозовой, самой близкой подруги Вари, подталкивали детей поближе к гробику: «Когда батюшка начнет отпевать усопшего, стойте спокойно около него. Покойничек будет смотреть на вас сверху и радоваться, что пришли вы проводить его». Детей собралось много, так как каждая семья в «крае» имела по два, а то и три ребенка. Они толкались, менялись местами, а Варя то и дело выбегала из дома посмотреть, не появился ли долгожданный батюшка. Тоня, каждый раз, когда Варя входила в дом с улицы, спрашивала: «Ну, что, поп там не показался еще?» Дети смеялись, а взрослые шикали на них.
Иван в окно заметил бегущую по протоптанной в снегу тропинке Варю. Она делала огромные, не соответствующие ее росту шаги, при этом постоянно оглядываясь. Он ждал, что она вот-вот войдет в дом, но, не дождавшись ее появления, вышел во двор: «Варя, ты чего за углом прячешься?» «Папка, там поп пришел. Такой большой и черный!» «Надо говорить батюшка. Ты, что его испугалась? Черная одежда называется рясой. Ему так положено ходить на работу. Я вот хожу на свою в комбинезоне. Мать стирает его, ты, наверное, видела». «Зачем его вообще позвали?» Иван попытался что-то объяснять ей, окончательно запутавшись, «махнул рукой» на это дело: «Так положено, когда человек умирает. Подрастешь, сама во всем разберешься. Пошли в дом, а то простудишься». «Нет, я хочу еще раз на него посмотреть».
Прошло несколько минут, и Варя увидела спешащую к дому мать. «Мам, я тут», - подала голос Варя из-за угла. «Пошли Варя, уже выносят». «Я с папкой останусь, он пришел. В Васильевку я не пойду, она у черта на куличках находится». Ольга, не смотря на всю трагичность происходящего по соседству, рассмеялась, так похоже подражала Варя ей и голосом, и словами.
Деревня Васильевка была вотчиной семейства Нестюриных, ровно в той мере, как Слобода для Завизиных, семьи Киприяна. Там они родились, женились, там же и хоронились. Деревня эта была хорошо видна с крыльца дома Вари. Летом дойти до нее не составляло особого труда, но зимой проход погребальной процессии займет не менее часа, да время на сами похороны, да обратно вернуться… «Варя, я обед не готовила, некогда было. Как вернемся мы с Васильевки, пойдем все на поминки, там и поедим. Ну, если что, берите холодец. В коридоре на лавке в тарелках под крышками стоит. Возьмите крайнюю тарелку, остальные я на помин приготовила, не трогайте».
Было так принято в «их крае», когда кто-то умирал, то соседи помогали семье усопшего, чем могли. Сначала деньгами. Причем делалось это открыто, клали на тарелку, стоящую у изголовья покойника, кто сколько мог. Потом каждая хозяйка несла на помин свое коронное блюдо. У Ольги по общему признанию соседей, это блюдо – холодец. О нем Ольга и вела сейчас речь.
Процессия прошла по главной стежке, вдоль края площадки у дома Вайцевых. Стежке, по которой ходили женщины их квартала полоскать белье на Остер, по ней же шли утром работники электростанции, а так же люди, которые проживали в поселке барачного типа за железной дорогой, в домах, один в один похожих на дом Генки Чугункова.
«Все, прошли», - сообщила Варя отцу, снимая верхнюю одежду и валенки. «Мама сказала, что пообедаем мы на поминках. Ну, если очень проголодаемся, то можно взять тарелку с холодцом». «Я на поминки не пойду, и холодец без картошки есть, не буду. Хочешь, научу тебя, чистить картошку по-солдатски, одним колечком». Еще бы, Варя никогда не чистила картошку, а тут еще и по-солдатски!
Они чистили картошку и вели беседу. «Вот скажи, папка, почему это, мама, говорит, что спим мы с тобой как медведи в берлоге зимой; спим так, что из пушки не разбудишь; спим так, что хоть святых выноси?» Иван рассмеялся: «Завидует. Сама-то она на каждый шорох просыпается. Крепкий сон, залог крепкого здоровья. Организм отдыхает во время сна, набирается энергии, а потом весь день нет ему угомону». На этих словах он легонько надавил на кончик Вариного носа, показывая, таким образом, кому на самом деле нет угомону. «Правда, Варя, бывают такие моменты в жизни, что чуткий сон просто необходим. Случилась со мной во время войны одна такая история.
Отбили мы у немцев высоту. Отступая, побросали они много еды всякой, а главное, огромную бочку со спиртом. Сама, понимаешь, это же враги, противники наши, могли и отравы какой подсыпать. Еду мы не трогали, а вот бочку со спиртом обступили, собрались все, как коты вокруг валерианки. Стояли, стояли, пока один из солдат, самый лихой, решился, налить себе полкружки спирта: «Ну, братцы, если начну помирать, зовите медбрата, пусть спасает, если сможет». А, что его звать, он вместе с нами стоит! Выпил, веселый такой стал, байки всякие рассказывает, а мы ждем, помрет или нет. Прошло минут сорок, смотрим, он по новой кружку наполняет. Ну, мы часовых выставили из числа непьющих, и пошло веселье. Когда бочка опустела, я и друг мой решили, расположиться на ночевку в кустах, поодаль от остальных.
Проснулся я утром по нужде, друга рядом нет, тихо вокруг, прислушался, вроде бы речь доносится, вроде бы как немецкая. Что такое?! Лег на брюхо, прополз вперед, глазам своим не поверил. Немецкие солдаты пытаются из бочки спирт добыть, ругаются, на чем свет стоит, русского солдата плохими словами поминают. Я задом, задом, с высотки в траву скатился и пополз к нашим прежним окопам. Благо, что немцы не успели еще часовых выставить, а то бы и погиб за ни понюшку табаку. Нашел друга своего. Он мне рассказал, что немцы под утро развязали бой и вернули себе эту самую высотку. Получается, что я бой проспал. Мог и в плен попасть спящий, да и от командиров бы не поздоровилось, узнай кто об этом случае. Вот, что значит богатырский сон!» Варя рассмеялась, а потом услышал Иван интонацию голоса своей жены из уст дочери: «Богатырский сон! Небось, мертвецки пьян был?! Во всем меру знать надо, а она у тебя, пап, напрочь отсутствует». Иван хотел было, обидеться на слова эти, но потом передумал, улыбнулся: «Ну, в тебе Варя, талант пародиста пропадает».
Потом они ели картофельный суп с холодцом. «Бог напитал, никто не видал»,- произнес Иван и облизнул ложку. «Чем еще мы с тобой займемся? А не подшить ли мне твои валенки, раз уж я тебя за хвост поймал. Давай-ка их сюда». Иван отпорол старые протертые кожаные задники с валенок Вари, вырезал по ним новые, натер нитку воском от свечи и принялся шилом накалывать отверстия для иглы. «Ну, Варя, на тебя кожи не напасешься, месяц только прошел, а ты уже все задники протерла галошами». «Пап, наверное, галоши маловаты, раз так быстро задники протирают», - нашлась, что ответить ему Варя.
Иван сидел на маленькой скамеечке, которую он сколотил из толстой доски, у печки и шил. Варя расположилась напротив, на родительской кровати, наблюдая за его работой. Обычно, работая, он рассказывал ей о своей жизни. А однажды, вспоминая о том, как много он протопал по земле матушке километров во время войны, сказал: «Знаешь, Варя, с песней любое дело лучше ладится. Вот идем мы строем, угрюмые молчим, под ноги себе смотрим. И тут командир команду дает: «Запевала, запевай!» И я, как заведу: «Ой, при лужку, при лужке, при широком поле, при знакомом табуне, конь гулял по воле…», а потом - «Коробейники», «Шел отряд по берегу» и, Иван перечислял и перечислял названия песен. Смотришь, настроение у солдат улучшается, уже не смотрят они в землю, подняли гордо головы, идут герои, защитники Родины своей».
Голос у него был сильный, красивый и, он пел за работой, а Варя, ему подпевала. Так все песни и выучила, но сегодня было не до них. Какие песни, когда по соседству горе случилось?!
Ольга вбежала в дом за холодцом: «Пошли на поминки». «Я не пойду», - сказал Иван. «И я тоже не пойду. Мы с папкой суп сварили, наелись». «Ну, как хотите. Хозяин – барин. Уговаривать не буду». Ольга с Лизой вернулись домой запоздно. «Вот вам по блину и по котлете, поминайте усопшего». Варя быстро управилась с угощением: «Вкусная котлета, я бы, пожалуй, еще съела». «Надо было идти, когда приглашали. Вон, Лиза напоминалась и теперь сидит довольная, как кум королю и сват министру».
Все проходит, прошло и это печальное событие. Наступило 31 декабря. Варя порхала в кругу снежинок вокруг ёлки, пела песни в хороводе, рассказывала стихи, получила подарок от Деда Мороза и сейчас радостная возвращалась домой с Генкой и матерью. «Гена, а твоя мама, что не смогла на праздник прийти?» - спросила Ольга. Гена посмотрел на нее грустными глазами: «Да, она хотела пойти, а потом поняла, что у нее выходное платье совсем прохудилось, и не пошла. Вот выросту, куплю ей много всяких красивых платьев». Варя осуждающе посмотрела на свою мать. Ольга пожалела о заданном вопросе: «Дернул же меня черт за язык, - произнесла, - купишь, Гена, обязательно купишь, я даже нисколечко не сомневаюсь».
К концу зимних каникул Варя слегла в постель с ангиной, двухсторонней фолликулярной, врач сказала: «Придется уколы делать, пенициллин, десять дней, по четыре укола». «Опять приглашать Лиду. И где ты только умудряешься простужаться?! Десять дней, бедная моя Варя», - так журила и жалела свою дочку Ольга.
Лида Конохова – медсестра, жила по соседству, на горе, не далеко от колодца.
Была она призвана в армию в начале войны, службу несла исправно, имела награды, но вернулась в Рославль, не дождавшись ее окончания, в связи с беременностью. Родила сына, Валерика и растила его одна, тянула на мизерную зарплату медсестры. Но с ростом рождаемости в городе ее материальное положение несколько улучшалось, потому, как приглашали ее на разные процедуры к болеющим детям то в одну, то в другую семью.
Сегодня она шла делать укол Варе, и Генка шел навестить ее же, в дом они вошли одновременно. «Ген, посиди пока, сейчас мне укол сделают, тогда поиграем с тобой». Генка положил свое пальто на стул и примостился рядом, на краешке. Его-то Бог не обделил здоровьем, поэтому он с ужасом смотрел на все приготовления к экзекуции.
«Ну, все готово, поворачивайся», - сказала медсестра. «Тетя Лида, колите в ногу». «Варя, куда в ногу, у тебя там одни кости, мягкого места не найдешь. Быстро поворачивайся», - командным голосом произнесла Ольга. «Нет, пусть делает в ногу. Вот сюда», - и Варя указала на мышцу бедра. После долгих уговоров, медсестра со злостью в голосе сказала: «Что же, сюда, так сюда. Думаю, в следующий раз спорить не будешь», - с взмаха проколола кожу на ноге, начала быстро вводить раствор. Варе было очень больно, но она не закричала и даже не заплакала, удержала слезинки в глазах. Генка побледнел, откинулся на спинку стула, казалось еще мгновение и он потеряет сознание. «Ген, ты что умер?», - позвала его Варя. «Какая ты смелая, - воскликнул Генка, - ты просто герой!»
С этого дня он так зауважал ее, что когда в классе будут выбирать командиров звездочек, Генка предложит, выбрать и Варю. Он произнесет пламенную речь о ее смелости, терпеливости и, вообще способности находить выход из трудных положений. Все согласятся с ним. Надо заметить, что к тому времени Варя уже входила в ту группку девочек, которую можно было бы назвать элитой класса, если бы это было принято тогда. Как создавалась она? Скорее всего, благодаря Евгении Михайловне, их строгой учительницы. Входили в нее: Таня Бредова, Валя Полякова, Алла Постовская, Наташа Кротова, Галя Гурова и Варя.
Таня и Валя жили рядышком с учительницей, только она в пятиэтажке, а они дверь в дверь в бараке. Мама Вали работала банщицей в душевом отделении, которое Евгения Михайловна исправно посещала каждую субботу. А мама Тани вообще была подружкой учительницы. Поэтому они находились на привилегированном положении в классе, но, конечно, и благодаря своей успеваемости. У Аллы папа работал директором пассажирского хозяйства. И если школе требовался автобус, то он сейчас же решал эту проблему. Родители Наташки на данный момент времени находились в Германии. Она жила у бабушки, преподававшей в единственной в городе музыкальной школе, в которую можно было поступить только по знакомству. А папа Гали приносил время от времени учительнице необходимые в ее вредной работе продукты: мед, мясо, фрукты – все свое, домашнее. Варя же каким-то образом объединяла их всех, потому, что дружна была с каждой из перечисленных девочек. Бывала приглашенной в их дома. И, когда она, например, пила чай с конфетами и печеньем на втором этаже в квартире Аллы, Генка терпеливо ждал ее в беседке во дворе. К этому времени он был уже ее Санчо Пансо, надежный друг, портфеленосец.
Наконец наступил долгожданный праздник, 22 апреля – День рождения Ленина. Линейка во дворе школы. Все классы разбиты на отделения, во главе каждого командир, на груди первоклассников горят маленькие звездочки с изображение вождя пролетариата. Октябрята готовятся перед лицом всей школы приносить клятву, служить беззаветно своей Родине и делу Ленина.
Последняя четверть пролетела, сегодня всем Евгения Михайловна выдала табеля успеваемости, в которых написано, что такой-то ученик переведен во второй класс при отличном поведении. Варя расстроена. Ей учительница поставила тройку по письму. И все из-за последнего, самого важного диктанта. Варя первоначально предложение: «Лиса жила в лесу», - написала правильно. Но потом подсмотрела у Наташи Кротовой, которую училка почему-то посадила на место Генки, и зачеркнула букву -е в слове лес. Евгешка, проходила по ряду, заглянула в Варину тетрадь, а потом больно постучала ей пальцем по лбу и произнесла: «Своей головой думай!» «Диктант-то большой, что она имела в виду?! А Наташке все равно четыре поставила, не справедливо!»
Хотела с Генкой поговорить на эту тему, но он сегодня сам не свой. «Варя, я сегодня иду домой в другую сторону, на автобус к музею. Нам государство квартиру выделило, в новом районе, в конце города». «Я провожу тебя до автобуса», - сказала Варя. Они шли молча рядышком, плечо в плечо. Он последний раз нес ее портфель. Не доходя до остановки, Генка заплакал: «Все, прощай Варя, навсегда. Больше мы с тобой не увидимся никогда». Варя и сама чуть не плача, принялась его уговаривать: «Чугуночек, не плачь. Радоваться надо, вы получили новую квартиру, с водой, ванной, с теплым туалетом», - на последних словах она подтолкнула его в плечо, надеясь, рассмешить. Ничего не помогало, Генка плакал навзрыд. «Ген, ты пойдешь в новую школу, тебя посадят с другой девочкой, вы станете друзьями, и все наладится. А, если захочешь, ты сможешь приехать ко мне в гости». Генка вдруг рассердился, вытер глаза рукавом рубашки: «Не приеду, никогда не приеду». Он вошел в автобус, оглянулся, Варя помахала ему рукой. Больше их пути не пересекались, остались одни воспоминания.
В этот период времени по всей стране началось строительство пятиэтажных быстровозводимых домов – конструкторов, хрущевок. Конечно, это позволяло, улучшить жилищные условия населения страны. Особенно той категории граждан, которые подобно семье Генки Чугункова ютились в полусгнивших бараках. С 1959 года по 1985 год построили около 290 млн. кв. м. общей площадью такого жилья.
Возводимое на переходный период времени от социализма к коммунизму, оно должно было быть заменено на более достойное жилье в ближайшем будущем, когда коммунизм окончательно восторжествует. Он не восторжествовал, и хрущевки все будут и будут стоять, как рукотворные памятники правителю, который верил, что коммунизм обязательно победит не только в СССР, но и в мировом масштабе.
http://www.proza.ru/2019/03/10/2011