(1999)
Все началось с незабываемой выставки ...
Министерство, в котором я работаю, занимает четыре этажа чудесного особнячка, построенного в конце 18 века. Архитекторы, как нельзя лучше, расположили здание в кленовом парке. Узорчатые листья и почти провинциальная тишина создают ощущение застывшего времени. По утрам, приближаясь к массивной резной двери, я наивно мечтаю окунуться в давно минувший век и оказаться то в роли госпожи, то в роли горничной, в зависимости от настроения. Мои поэтические фантазии усиливаются в дни проведения выставок.
За окнами моросил противный холодный дождь. Осень перестала радовать своими красками, и Москва вдруг поблекла, словно с ярко накрашенного лица сняли косметику, и оно стало незаметным и незнакомым. Город готовился к зиме. И я. И мое настроение... которое частенько зависит от синевы неба, поэтому именно сегодня остро чувствовались слякотная тоска и неуютность.
Итак…
На втором этаже нашего Министерства вдоль продолжительного коридора с боковыми фальшколоннами с одной стороны и стеной цвета масляных оладий с другой были вывешены картины: пейзажи, натюрморты, симпатичные портреты, модерн современных улиц и проза жизни в геометрических фигурах.
Я бродила вдоль полотен рукописных творений сотрудников нашего министерства и не только. Но обеденный перерыв подходил к концу, и маленький экскурс в мир искусства, как непечально, завершался.
– НИНА!
Кто-то окликнул меня. Но радостной улыбкой приветствовали мою тезку. Отвернувшись, я случайно краешком глаза зацепила последнее полотно. Бывает так, мельком, рассеянно, почти бессмысленно кинешь взгляд куда-нибудь и отведешь глаза, а через миг снова вернешься к вдруг увиденному, пристально всматриваясь. Так и я.
...Я вдруг увидела глаза, невероятные глаза. Неповторимой тоски и боли взгляд, который с мольбой смотрел на меня из глубины картины. Я приблизилась. Синее, почти черное, море с белыми барашками пенных волн пугало своей силой. На песке испачканная белая мужская перчатка и шпага, окропленная кровью. А между горизонтом и грозным морем на фоне волн из тайны стихии – женские глаза необыкновенной красоты. Их выразительность и натуральность были столь настоящими, что я с трудом перевела дыхание.
Море любви. Обида. Затронутая честь. Кровь. Смерть. И женское горе на грани самоубийства. Что-то чудовищно-прекрасное было в этой картине. Я медленно оторвала взгляд и посмотрела на краешек рамы. «В/С», полной подписи не было, только две загадочные буквы.
Рабочий день незаметно закончился. Последний час не томил прежней неспешностью, потому что передо мной то и дело возникали чудесные глаза. Я ощущала молящий взгляд незнакомки.
Не помню, как вышла из Министерства, продолжая брести по мутной улице, не замечая промокших ног.
Встреча с картиной неизвестного В/С как прозрение. Словно открылись мои глаза и ужаснулись серой обыденности и суете, которые заполняли мою жизнь, превращая каждый день в нудный бесконечный поток текучки. От столь внезапного озарения заныла голова, о душе и говорить больно. Бросив в прихожей мокрый зонт, я прислонилась спиной к входной двери и застыла. И вдруг заплакала громко, навзрыд, будто потеряла близкого человека… С полчаса я проревела в темной прихожей. Когда слезы иссякли, сил хватило лишь добраться до постели. Но сон, так необходимый мне сон, не приходил. Мысли вереницей, сменяющей прошлое и будущее, спешно заметались в голове.
…Сентябрь. Шесть лет назад. Москва. Теплый рассвет. И взлетающая белая занавеска на окне в моей кухне. Андрей стоял спиной ко мне. Легкий дымок от сигареты уплывал в коридор. Мы молчали, слова казались неприличными. Еще открывая дверь своей квартиры, я почувствовала неприятный холодок внутри. Радость от моего сюрприза как-то улетучилась.
«ВНЕЗАПНО, ВРАСПЛОХ».
Всего двумя словами можно определить ситуацию, в которую я попала. «Хорошие жены телеграмму заранее дают!». А я решила любимому мужу утренний подарок сделать. Сделала! Мне стало почему-то стыдно, словно я проникла в чужой дом тайком.
Она была моей подругой, не так, чтобы лучшей, но восемь лет жизни по соседству определили наши отношения. Мы окончили один институт, и четыре года подряд, оставляя мужей в городе, ездили с ее детьми на две недели в деревню.
У меня возникло чувство острой брезгливости даже к дверной ручке. Андрей не заверещал, как зажатый в дверном проеме кот, прости… мол, так получилось, люблю только тебя, а эта так... Он спокойно сказал:
– Прости за меня...
Сказал тихо. Но я знала, как ему стало противно от самого себя, не от случайно открывшейся тайны, а от собственной низости по отношению ко мне. Все может случиться в жизни, а он... золотой у меня. Слишком сильно его любила и, всегда готовая понять и простить, не смогла...
– Уходи.
И он ушел, ушел потому что был виноват, потому что... А разве важно почему? Он ушел. Так вдруг надломилась моя счастливая семейная жизнь. Не простив себя, он оставил все в этой жизни, скоропостижно уехал, словно умер.
И снова как в калейдоскопе закружились мысли. Вспомнился Полинкин день рождения, огромный торт с пятью свечками. 14 февраля – день влюбленных, моя дочь родилась в этот светлый день. Дитя любви. Дочка была счастлива и довольна. Вдруг почтальон, жившая в соседней квартире, принесла большую посылку, в которой бежевый медведь обнимал золотой мешочек с конфетами. Подарок Полинке без обратного адреса. Приписав сюрприз мне, гости дружно захлопали в ладоши. Я не отрицала, хотя была непричастна к дорогому подарку. Это мог быть только Андрей. Я не сообщила ему о рождении дочери, но особенно не скрывала. Он ушел в то утро, исчез, словно растворился… без объяснений и прощаний, боялся причинить новую боль. Ушел, а боль осталась.
Проворочавшись в постели, с головной сумятицей встретила я рассвет. Новое утро обещало быть теплым и доброжелательным.
Что же дальше?
А дальше – чашка чая, поглядывание на часы и мысль: «Как бы в спешке на ноги кому-нибудь не наступить в метро». Неприятно быть облаянной или того хуже испортить человеку настроение из-за прижатого ботинка, вдруг у него сегодня самая важная встреча. А я, торопясь, мимоходом, наступлю на горло его песни?
– Что только не придет в голову после бессонной ночи?
Я спешила, торопилась, как всегда, но что-то сладкое было в моей спешке – предвкушение. Целых пятнадцать минут лишних, я летела к «ее глазам», к незнакомке с подписью В/С. Вот в чем секрет моего вспархивания над землей. Целых пятнадцать минут. Я уже в вестибюле, всего одна лестница отделяет меня от вчерашнего чуда… Но чудо не произошло. Коридор был пуст, осиротевшие стены уныло желтели мне навстречу. Как же так?! Я чуть не расплакалась... За окном опять унылая пора. Хмурое небо. Брызнувший дождь заплясал каплями по стеклу. В таком безвыходном состоянии я хочу превратиться в желтый кленовый лист и падать, падать, падать... без сил, покорно исчезать...
. . .
Она лежала на спине, разметав каштановые волосы. Глаза были закрыты, как будто спала, но легкая полуулыбка, касаясь ее губ, шептала о недолгом притворстве. Она выглядела спящей (как ей казалось). Осторожно вслушиваясь в окружающее, она выдумывала всякие разности, впопыхах строя длинные вереницы мечтаний. Случайно сбившись с пути, по ее руке вдруг щекотно пробежал забавный паучок. Ася непроизвольно дернула рукой и открыла глаза.
–Ты проснулась?
И как не хотелось ей притвориться снова, она заставила себя потянуться. Перевернувшись на живот, она устремила правдоподобно сонные глаза на Власова. По уловимому запаху свежесваренного кофе она догадалась – «пора еды». Согласно кивнув, встала. Ася нежно коснулась его макушки и вышла. Полдник, приготовленный специально для нее, ждал на кухонном столе.
– Заяц, я завтра уезжаю на две недели... ты извинишь меня?
Его голос догнал на кухне. Ася, не отрываясь от чашки, согласно кивнула, прикрыв глаза.
– Поживешь здесь? – спросил Власов, остановившись в дверях.
– Не-а… без тебя мне здесь делать нечего.
. . .
Я возвращалась от мамы. Выходные закончились, но мое сердечко не тосковало от предстоящей обыденной недели, наполненное маминым теплом, оно согревало меня. Поля осталась у мамы, потому мои вечера до следующего воскресенья будут заполнены нескончаемыми анкетами и проектами несуществующих проблем. Это будет. А сейчас я ехала в поезде, тихонько радуясь неизвестно чему.
Что такое поезд? Поезд – собрание разных людей. Твой билет и слепой выбор быть рядом с кем-то незнакомым малый промежуток своей ускользающей жизни. Случайные люди, знакомства, слова, стучащие мысли и колеса встречных поездов. Ветреность или сосредоточенность на грани купейного сна. Сон – таинственное время, интимное время, а рядом шумно-дышащие люди с их страшными и мирными снами. Поезд – что воплотилось в тебе? Что вмещается в тебя? Люди, простыни, голоса – жизнь? А за окном проносятся мечты и нереальность. Яркие позолоченные верхушки листвы на мертвенно-сером небе.
Я вышла на перрон и бодро зашагала к подземной лазейке метро. Снова родная Москва, знакомые тошнотворные запахи толкучки и бесконечный гул голосов, шагов, шелест читаемых страниц и открывающихся сумок.
Я почти дома... Следующая станция – «Кутузовская». Я вновь вытянула шею для очередного кислородного вдоха. Пристав на цыпочки, я оказалась выше ближайших моих соседей. Глубоко несколько раз подышав, я готова была снова нырнуть в массу, когда мой взгляд встретил. … ГЛАЗА… Боже мой, «мои глаза». Божественные глаза незнакомки с картины неизвестного В/С спокойно смотрели сквозь меня, не замечая ни суеты окружающих, ни моего глупо разинутого рта и расширенных зрачков... Двери открылись, и глаза исчезли. Я как сумасшедшая вылетела в закрывающиеся створки с надписью «не прислоняться». Только бы не упустить. Мне казалось, это было наваждение, как вдруг глаза незнакомки вновь распахнулись в мою сторону, всего на секунду, но я уже знала, что буду делать. Теперь я успокоилась. Вернее, первая паника прошла, только мелкая дрожь еще била изнутри, но шаги становились увереннее.
Не заботясь о комичности моего преследования со стороны, я шла за ней, подбирая слова. Главное, не испугать. Я приближалась и отставала, так и не решаясь окликнуть. «Вот до этого деревца, и я подойду». Но дерево оставалось далеко позади.
Девушка свернула в арку и вошла в подъезд старого дома. Я за ней, чуть помедлив. Парадная удивила старыми сохранившимися чугунными перилами. Я тихонько стала подниматься по ступеням. На втором этаже в глубине площадки, около двери, в полумраке стояла незнакомка. Я прошла мимо нее и, поднявшись на пролет выше, замерла.
Внизу раздался щелчок, дверь открылась, впуская светлую полоску дня в полумрак подъезда. Девушка быстро проскользнула сквозь свет. И снова все погрузилось в полумрак. Я стояла, прислонившись к стене, тщетно пытаясь восстановить прерванное дыхание. Здесь, в полумраке чужого дома, меня охватила дрожь. Страх и стыд комом застряли в грудной клетке. Что же дальше? Я не знала. Я стояла, и мой внутренний холод соприкасался с крашеной стеной подъезда. Нереальная тишина жила в этом месте. За мутным окном грохочущий город, а тут ни шороха, ни скрипа. Что-то неземное прозрачным покрывалом висело в воздухе. Я продолжала стоять, постепенно превращаясь в беззвучный призрак. Вдруг слух отчетливо зафиксировал легкое шарканье на площадке незнакомки. Мое расслабленное тело вновь приготовилось, я вслушивалась, затаив дыхание. Коричневая дверь квартиры резко распахнулась, освещая часть истертого кафеля, я отпрянула и вжалась в стену. Вслед за яркой вспышкой света ничего не последовало. Тишина. Я вновь дотронулась до перил и выглянула. Из распахнутой двери, словно из катапульты, вылетела моя незнакомка.
– Ты ничего не понял... я хочу сказ....
– Не смей приходить! Знать тебя не желаю… уйди от греха.
Злобный голос мужчины грохотал, заглушая робкое извинение девушки. Говорившего не было видно, и потому рычание превращало его во что-то сверхъестественное. Мне стало страшно.
– Дядя Коля, да не трогала я его!
– На самое святое замахнулась. Баську отравила, за меня думаешь взяться! Во, тебе квартира!
Он вытянул вперед фигу и грубо оттолкнул девушку.
– Я не трогала твоего кота! Дядя Коля, ты же меня знаешь…
– А теперь знать не хочу. Лимитчица! Иди отсюда!
Девушка нервно, отрывистыми глоточками дышала, стараясь протолкнуть возникшую в горле обиду. Дверь снова с грохотом открылась, и большая сумка полетела прямо в нее. Мягко плюхнувшись около ее ног, поклажа завалилась на бок. Вновь полумрак. Незнакомка тихо плакала... Через какое-то время она медленно застучала каблучками к выходу... Я, отцепившись от перил, помчалась за ней.
Начинало темнеть. Накрапывал мелкий осенний дождь. Прохожие с разинутыми ртами зонтов спешили по домам. Зажженные фонари отражались в наполняющихся лужах. А город по-прежнему суетился. Витрины магазинов ярко зазывали заглянуть в гости. Москва незаметно переодевалась из пасмурного сонного дня в яркое неоновое великолепие. Кончился дождь. Воздух наполнялся ультрафиолетом, наступало время свиданий, ожиданий, любви. А мы все шли, меняя направления и улицы. Моя незнакомка брела, натыкаясь на людей. Ненадолго останавливаясь у телефонов-автоматов, она разочарованно вешала трубку и продолжала свой неизвестный маршрут.
Стрелки часов зависли на восьми. Мы сидели на станции «Кутузовская», рассматривая пробегающие электрички.
– Вы первый раз в Москве? – я решилась заговорить.
Она повернула голову на мой голос и вопросительно посмотрела.
– Вы первый раз в Москве? – повторила я.
– Нет... не первый...
Диалог не получался, и я, боясь потерять ниточку, вдруг стала рассказывать о Полинке. Сначала девушка слушала меня из вежливости. Потом, видимо, принимая меня за сумасшедшую мамашу, чуть заметно улыбалась. И скоро заговорила сама. Четверть часа мы беседовали о детях, о Москве, о том, как сложно поступить в престижный институт. Потом она вдруг встала, прервав разговор, взялась за ручки сумки, стащила ее на асфальт платформы.
– Извините, мне пора…
Я суетливо пыталась что-то придумать. «Как мне остановить ее?»
– А знаете, пусть вам не покажется странным, я хочу пригласить вас в гости, – сказала я, испугавшись, что она примет меня за идиотку и откажет. Девушка внимательно посмотрела на меня.
– Мне кажется, в этом городе у вас нет знакомых. А я сейчас одна, муж в командировке (зачем-то солгала я), дочь у мамы. Не бойтесь, я вам паспорт покажу…
Я торопилась, расстегивая сумку.
– Не надо. Спасибо. Вы добрая... но я не могу.
– Как вас зовут? – спросила я.
– Ася, просто Ася.
Я открыла входную дверь и вошла, приглашая ее последовать моему примеру. Мы сидели на кухне и пили чай. Жасмин. Я люблю этот чай, он наполняет теплой надеждой и пахнет весной. Ася сидела, завернувшись в мой плед, и ласково смотрела на меня.
«Совсем еще девочка, – думала я. Двадцать лет, боже мой, почти ребенок. А сколько тайны и печали в глазах. Глаза – необыкновенные, небывалые».
– Я похожа на маму. Отца не помню, мама говорит погиб, когда я еще не умела ходить, а мне кажется, его никогда не было, только фотография и одно письмо... Она красивая у меня, в нашем городке она достопримечательность. Фельдшер, работает в больнице. Тяжело, но не уходит. И люди говорят, как посмотришь в глаза Марии, так мою маму зовут, так жизнь возвращается... Мама замуж не вышла... работа, я… Хотя женихи до сих пор надеются.
Ася замолчала, уткнувшись в плед.
– Давай-ка спать, – предложила я. – Утром на работу уйду, а ты спи и ничего не бойся.
Как приятно, возвращаясь домой, поднять глаза на родные окна и увидеть свет. Тебя ждут. Тепло, уют и забота. Ася ожидала меня на кухне, снова упаковавшись в плед. На столе – пушистая белая картошка, розовые сосиски «поросятами» выглядывали из тарелки и чай мой любимый, жасминовый. И снова вечер разговоров. Забывая про любимый телевизор, не зажигая яркого света, мы сидим, мягко обосновавшись – она в кресле, укрытая пледом, я – на диване и говорим, говорим, говорим.
Я знаю ее тайну. Тайну, непонятную для мужчин, но известную каждой из нас. Женщины, отгоняя заботы и неурядицы, забросив на время надоевший фартук, стараются отгородиться от всего хлопотного мира и ПОМЕЧТАТЬ. Кто о чем. О будущем, а с возрастом чаще о прошлом. Приходят воспоминания о первой любви, о той, которая, казалось, будет бесконечной. О том, каким Он был – единственным. И как быстротечна жизнь, и как неминуема старость... Да, помечтали так, что плакать хочется. И снова, взяв щетку, ножницы, кастрюлю, идем выполнять невидимую домашнюю работу своей жизни, в душе оставаясь юными, прекрасными, с надеждой и задором, несмотря на морщинки, на убегающий вечер, на бесконечную борьбу между «хочется и надо».
Ася тоже любила мечтать. А сейчас она была влюблена. Он старше ее, но увидев однажды, она уже не могла дышать без него, как некогда и каждая из нас. Он умный, красивый, она гордится им, взахлеб рассказывая о его достоинствах, увлечениях, работе.
Так заполненные разговорами вечера завершили эту неделю. Завтра суббота, и пора ехать за Полинкой. А мне казалось, что эта девочка и есть моя повзрослевшая дочь. Расставание казалось невозможным, и мы купили билеты.
Поля в первый час знакомства держала Асю на расстоянии, присматриваясь. А потом, забывая обо мне и о бабушке, весело шушукалась с новой подружкой.
Легко и сладко засыпалось мне в эту ночь. Свежий воздух наполнял спальню. Девочки спали в соседней комнате. Я, вытянувшись, с наслаждением спешила навстречу сну. Среди ночи я резко проснулась, испуганная собственным видением. Пульсируя, пробежала дрожь.
Лицо Андрея. Грустная улыбка. Я видела его взъерошенные волосы, серые глаза... Услышанные слова, гулом отозвались в голове.
«Вы разрушили гармонию. АНДРЕЙ вышел за дверь, в коридоре рыдали две женщины, склонившись над телом прекрасной девушки. Что с ней? – отрешенно спросил Он. Это ГАРМОНИЯ, сэр, – ответили ему».
Пять утра. Я вышла на балкон, вдыхая свежий, морозный аромат утреннего ноября. Легкий снежок белыми ковриками закрывал слякотные островки осени. В течение двух дней намело столько снега, что сугробы достигали лавочек и подползали к кафельному полу подъезда. Ася, оказавшись неподготовленной к приходу зимы, надевала мою шубку, отправляясь на прогулку с Полей. Оранжевый лисий мех очаровательно подходил к Асиным волосам, ярко подчеркивая их сочность.
Как-то вечером Ася неожиданно долго не возвращалась. Я начинала нервничать, а Поля сидела у окна, выглядывая знакомый силуэт на дорожке. В половине десятого Асин голосок радостью защебетал в трубке.
– Извини меня, я забыла о времени... Он вернулся!
Ася появилась через три дня в красивом дорогом пальто сияющая и румяная. Не раздеваясь, она зачирикала: что он приехал, узнал, что ее выставили из квартиры дальнего родственника, что ее мокрую и бездомную приютила добрая красивая фея, узнал, как она подружилась с маленьким эльфом по имени Оленька.
– Подожди, – перебила я, – почему Оленька?
– Извини, мне больше нравится звать Полю Оленькой, не сердись. Эльф Оленька. Ладно?
– Ладно... – обречено согласилась я.
– Он все знает, очень тебя благодарит, можно ему в гости?
– Конечно.
Суета будничных дней и быстрота выходных, хлопоты, простуды, командировки откладывали знакомство. Незаметно подкрался Новый год. В отсутствии любимого Ася встречала праздник в моем доме. Утром второго января принесли телеграмму.
– «Поздравляю Новым годом Желаю счастья».
– Без подписи! От него? – тихо спросила Ася, зная, что никакого командировочного мужа нет, а был любимый человек, отец Полины. Я не ответила, выключила в прихожей свет и заглянула в детскую. Дочка спала. Немного посидев у детской кроватки, я вышла. Меня знобило. Чашка душистого чая – это все что сейчас нужно. Мы сидели на кухне.
– Ты по-прежнему любишь его?
–Не знаю... любила... люблю? Я не видела его больше шести лет, какой он сейчас, что с ним?
Из шкафчика я достала старый перекидной календарь, а из него сложенный вчетверо лист.
«Вопреки всем сплетням и собственной горечи от твоего внезапного исчезновения все ждала звонка случайного, долгожданного, родного. Ждала… и сейчас жду, только не знаю, что буду говорить, что нужно сказать....У тебя другая жизнь, а может быть, она и была другой, только я этого не замечала. Ты был моим окном. Окном, из которого я смотрела на мир. И вдруг кто-то резко задернул шторы и закрыл меня от мира и от тебя. Но та жестокая рука была твоей, вольно или невольно, но так получилось... Ненавидеть, презирать? Тебя презирать я не могла, слишком сильно боготворила. Что ж, захлопнулось счастливое время, и я осталась за дверью. Просто выставили вон, не удостоив объяснения. Хотя какое объяснение может что-то изменить».
Ася затихла. Слезы катились по ее щекам, и глаза почти утонули в горьком потоке. Я обняла ее.
– Боже мой, как ты любила его, – сквозь слезы заговорила Ася. – Я думала, что я люблю сильнее всех на свете, но ты...
– Тиши, девочка моя. Все прошло… Пойдем спать.
Уложив Асю, я вернулась на кухню. Отыскав давно запрятанную сигарету, прикурила. Навалившаяся тоска сдавила железным кольцом боли.
Я осторожно вошла в комнату Полинки. Присев на мягкий топчанчик, я глубоко вдыхала родной запах карамельных фантиков, открытых баночек с гуашью, деревянных поделок. Разноцветные оттенки смешивались в единый до боли знакомый аромат детства и праздника. Сонная мордашка дочурки успокоила нывшее сердце.
Что же дальше? А дальше снова день за днем, неделя за неделей, друг за другом побежали, замелькали, не догнать. Почти вчера встречали Новый год, а за окном уже растаял снег. Пушистые зимние шапки и варежки до следующих холодов поживут в шкафу, а санки на балконе. В воздухе начинает просыпаться новая жизнь. В наши души приходила нежная весна. Утром, отрывая очередной лист календаря, в который раз удивляюсь быстротечности бытия – «бы-бы», если бы время не торопилось, я бы…. А что собственно бы изменилось? Апрель насчитал двадцатый день.
Ася по-прежнему радостно забегает ко мне, залпом выпивает жасминовый чай и вновь исчезает до следующего внезапного визита. Однажды поздно вечером в мою дверь кто-то робко позвонил. Прислонившись к косяку двери, опустив голову, стояла Ася. Обычно она трезвонила до тех пор, пока я не уберу ее палец с кнопки звонка. Сегодня ее приветствие было грустным и осторожным.
– Ниночка! – Ася вошла и, почти упав мне на руки, расплакалась.
– Я умру... Я умру без него...
Через короткие паузы между всхлипываниями, я поняла – они поссорились впервые и необычайно серьезно.
– Это не конец света. Он тебя любит, все будет хорошо.
Но проходил день, другой, пятый. Ася бледнела, превращаясь в призрак. Не выдержав, я выведала его адрес.
Я взяла такси и с решительным видом, без подготовленных слов устремилась к Совушке, как ласково называла его Ася. Водитель ловко выруливал в потоке машин, а меня вдруг поразила мысль: «Боже мой, я не знаю, как его зовут».
Асино милое Совушка-Сова, но не могу же я, позвонив в дверь, попросить Совушку? Мне стало смешно, комичнее ситуации не придумаешь. Что делать? Ладно, надеюсь, мое имя ему известно, а там разберемся. Ася постоянно придумывала всем новые имена, увлекая и меня в мир своих фантазий.
Машина остановилась. Я попросила подождать. Квартира 21. Я позвонила. Через несколько секунд мне открыли. На пороге стоял высокий мужчина с темной аккуратно подстриженной бородкой, усами и приветливо улыбался.
– Добрый ден... – попыталась сказать я, когда моя фраза гримасой сползла вниз. – Извините, я, кажется, ошиблась…
Быстро отвернувшись, я помчалась по лестнице вниз. Несмотря на незнакомую бороду и усы, я в один миг, когда он улыбнулся, узнала его. Испугавшись, я бросилась бежать.
АНДРЕЙ, АНДРЕЙ, АНДРЕЙ.
Стремительно летящие на меня ступеньки чеканили его имя. Шесть с половиной лет! И один миг, чтобы узнать его. ОДИН МИГ...
Таксист терпеливо ждал.
«Скорее, скорее, скорее!» – стучало в голове.
Я взялась за ручку дверцы и, наклонившись, пружинисто закачалась на сидение.
– Скорее, скорее, скорее…
Дверь подъезда громко хлопнула. Андрей подходил к машине. Я вжалась в сидение и закрыла глаза.
– Поздно, поздно, поздно...
Когда я открыла дверь квартиры, у меня было чувство, что я вернулась после похорон. Отсутствие сил и жизни внутри меня создавали ощущение нереальности окружающего. Ася тихо вышла в коридор. Я вымученно улыбнулась.
– Все хорошо. Он просит простить. Не забывай, милая, все мужчины – это большие дети, обидчивы и не всегда считаются с нами и нашими мечтами о них. Вечером заедет за тобой... Извини, мне что-то неважно… лягу.
Я закрыла глаза, и вновь возникло его лицо, улыбка, удивление, растерянность. АНДРЕЙ. Нелепая, пугающая встреча. Называется, помогла. Как уйти от этого? Отмахнуться, исчезнуть. Пусть день начнется снова, и я никуда не поехала бы… Но реальность заглушает мою выдумку. Андрей...Ася...их жизнь и любовь...и я.
А при чем тут я? Я сторонний наблюдатель только и всего. Только и всего? Что делать, как объяснить ситуацию?
Я приподнялась с дивана: «А зачем Асе всё знать?»
– Ася, позвони, он ждет твоего звонка. Ты меня слышишь? – спокойно и строго спросила я. – Позвони ему. ...Или назови мне номер! – я встала.
Когда диск, сделав последний круг на телефоне, щелкнул, Ася вскочила и закрылась в ванной, откуда шумно полетел звук воды, ударяясь о край звенящей раковины.
– Я слушаю... – его голос, голос Андрея. «СТОП!»
– Извини, что сначала буду говорить я. Ася сейчас подойдет… У меня просьба, не говорить о том, что мы… знакомы. Она очень любит... вас.
Через час Ася уехала.
А на меня буквально падал потолок, и не было сил сопротивляться. Опустошение, пустота, пустошь. Я лежала на одиноком островке среди мертвой тишины немого мира. Мысли, потеряв согласные, выстраивались в какие-то аукающие звуки. Я, закрыв глаза, пыталась представить светлый июльский лес аутотренинга.
«По мягкому травяному ковру ступают мои ноги. Им тепло и уютно. Надо успокоиться и заснуть».
Вечно придумывая новые имена, вводя в заблуждение, Ася и не подозревала, как обернется ее выдумка...
...Оленька – Поленька. Совушка – Власов Андрей...
– Как ты мог, как ты мог?! – кричала Ася. – Она так любит тебя! Она помирила нас! Как ты мог бросить ее? А Оленька, Поля! Я тебя ненавижу! Ненавижу!
Рассказав о Нине, ему стало еще тяжелее. Но молчать, посчитал, подлым и невозможным.
– Ненавижу! – оттолкнув его, Ася выскочила из квартиры.
Она стояла, вцепившись в чугунную ограду моста. Ее тело, перевешиваясь через перила, готово было от малейшего толчка сорваться вниз. ...И вдруг руки нехотя раскрылись. Стало легко и свободно. Теплый ветер приветливым дыханием касался разгоряченного лица и летел навстречу, пугая нежностью и неотвратимостью... Ася громко закричала. Зачем она сделала это? Жутко и больно стало внутри... МА-МА! МА.....
Внезапно оцепенение исчезло, и она ощутила ... твердую опору под ногами... Земля? ...Ася стояла на том же мосту, крепко вцепившись в спасительные перила. «Я жива?»
В стороне тревожно остановилась девушка, испуганная ее криком. Падение в бездну физически воспринималось реальностью. В действительности Асин мозг, наполненный ужасом безысходности, проиграл ситуацию вне жизни, вне пространства. Мышцы, болезненно пульсируя, возвращали телу былое восприятие. А горячие слезы обжигали пересохшие губы.
Увидев ее на мосту, Андрей подбежал и крепко обнял сзади. Когда соединивший страх ослабел, она прошептала:
– Отпусти... я прошу... мне нужно побыть одной...
Власов протянул ключи от дома:
– Когда мне вернуться, ты скажешь...
Ася молча взяла связку. Ее любовь неожиданно сжалась, превращаясь в жесткую скомканную боль, окружающие цвета поблекли... И перед глазами возникал образ Нины...
А я смотрела в окно. Темнело. Яркий фонарь освещал двор, через открытое окно были слышны веселые голоса, кто-то настраивал гитару, девчонки хихикали, предвкушая услышать сладкие песни о неразделенной любви. Ни о чем не хотелось думать. Мысли не толпились, понимая, что их не ждут, зная, что не пробиться сквозь толстый слой ваты, окружающий мою больную голову.
Видимо, я задремала… Настойчивое постукивание в дверь резко всколыхнуло меня. Не зажигая света, я открыла дверь на площадку, где в сумерках белесая паутинка слабо освещенной лестницы нарисовала мужской силуэт.
Мы оба молчали, не зная с чего начать. Прихожая, погруженная в тишину приближающейся ночи, засыпала. Наконец, я произнесла:
– Не знала, что так обернется. Но думаю, эту проблему вы решите, не такая она сложная… Вам нужно просто простить друг друга.
Андрей молчал, не соглашаясь…
А потом стал рассказывать о своей жизни. О той, в которой не стало меня, и год назад появилась Ася. Слова, плавно скользящие в полумраке, проникали в меня теплом, и я внезапно остро поняла, как люблю его голос, родные интонации, неспешность… Внутри меня что-то встрепенулось, будто лопнул бутон весенней почки, звонко щелкнув наружу. Я ощутила прилив юности и задора, как в ту далекую майскую ночь, когда он с букетом наломанной сирени влезал на балкон моего второго этажа, возвращаясь после защиты дипломного проекта...
Мне вдруг открылась истина. И мои ощущения – не обман. Сквозь его тихие фразы я услышала, почувствовала, поняла, что он любит меня… продолжает любить…
Картинка перед глазами задрожала, я всхлипнула, не успев удержать порыв счастья и боли. Боль безнадежности. Андрей присел на корточки около меня, и, как малыш, осторожно положил голову на мои колени. Моя рука непроизвольно дотронулась до его волос…
«Простить – значит, понять. Простила давно. Расставание было невыносимо, но ты ушел тогда… и все же не разлюбил. Спасибо. Спасибо, родной, за тебя».
Ему предстоит решать. И трудность проблемы не в том с кем остаться. Трудность – что дальше? Будут слезы, боль, непонимание, нежелание, обида. Сможет ли все перевесить любовь, которая жила в нем все эти годы? Он и сам не знал. Что же дальше?
Подруга разложила карты. Чуть рябило в глазах от ярких карточных рубашек и клетчатого пледа на диване.
– Может, на столе разложишь? – предложила я.
– Раз про любовь, без постели не обойдешься.
– Что там? – нетерпеливо спросила я.
– Потерпи...
А на столе стояла банка с остатками клубничного варенья.
Пчела, примечая дорогу, влетела в открытое окно и пронеслась напрямик к банке.
Второй час она трудолюбиво своими маленькими лапками отлепляла крошечные кусочки сладкого и быстро-быстро в свой домик. А я второй час подряд, вымывая окна и комнату, отмечала время ее прибытия и смотрела, как ловко она влезала в горлышко, спускалась на дно и, прихватив лакомство, по замеченному пути устремлялась в окно.
– Сластена!
Нечаянно чуть не столкнувшись с ней, я отшатнулась, услышав около уха грозное жужжание непрошеной гости.
– Извините, сударыня. Спать пора, восемь вечера, солнце скоро сядет.
Но пчела не слышала моих слов, а только сокращала промежутки отсутствия. Я специально не закрывала окно.
– Пусть летает. Слепит себе сахарный домик, и будет в нем счастливая жизнь... Пусть у нее получится все гладко...
(1999)