Когда разбивается хрусталь

Александра Лукашина
 Далеко-далеко за горизонтом, где, как мы думаем, солнце светит ярче и жизнь проходит проще, там, где-то в краях «Фантазии» и «Мечты» о дальних волшебных странах, есть город. Он самый обычный, да и люди там точно такие же, ничего особенного и примечательного. Увлеченные бытом, работой и вечными вопросами о месте, где купить подешевле овощи и в каком часу подавать еду на стол. Запачканные фартуки женщин и разношенные до дыр сапоги мужчин, полутухлая рыба на местном рынке, раздолбанные грязные дороги из потрескавшегося и затертого камня — вот какими были те края.
      Томас был обычным механиком, как и его отец, дед, прадед, бесконечное количество точно таких же повторений. Самый обычный парнишка, идущей по жизни в том же ритме, в котором делали это все. Он мечтал о семейном благополучии, стабильности в работе, здоровом потомстве — крайне общепринятых ценностях. Его точка зрения была непоколебима, тверда, как камень и поистине нерушима.
      Но все в вселенной так нестабильно, как бы то не пытались сделать неизменяемым. Здесь люди привыкли изменять собственному сердцу в угоду истинной и единой (как считало общество) правде. Любые отклонения от неё — есть сумасшествие, вздор и бесовщина. Посему Томас боялся того, что с ним произошло в один из самых обычных вечеров.
      Идя с работы юный механик увидел на площади большое скопление народа, заинтересованный подобным решил взглянуть на то, что привлекло их внимание. А, вернее, кто. Девушка, чьей грации многие могли бы позавидовать, она играла на скрипке, при этом танцуя так легко, как снежинки кружат в воздухе перед падением на землю. Она была слаженным механизмом, который двигался точно, правильно, но при этом так волшебно, так необычно, так… душевно. У Томаса захватило дух. Впервые в жизни парнишка смотрел на что-то с таким восхищением.
      И после каждую ночь он видел одни и те же сны. В них балерина танцевала точно также, как и в тот вечер на главной площади. Только не было толпы глазеющего на нее народа, нет. На девушку смотрел лишь один человек, лишь только сам Томас. А она кружилась со скрипкой только для него.
      Томас больше не пропустил ни одного концерта девушки, следуя за ней, как тень. В толпе людей он наблюдал за ней скрытно, осторожно, будто бы был шпионом и боялся, что его обнаружат и раскроют секретную миссию. Томас следил за ней из-за прилавков магазинов, из-за старых каменных оград, из-за спин других людей. Каждый вечер парень, словно завороженный, искал по улицам города звуки скрипки и знакомый изящный силуэт. Он был болен ей, лихорадил и сходил с ума, даже ничего про нее не зная.
      Одним таким вечером вдруг, когда ничего не предвещало беды, а Томас, как всегда, тайно наслаждался ей издалека, кое-что случилось, что послужило стимулом самолично раскрыть себя. На балерину напал здоровый пьянчуга, откровенно приставая, ломая той инструмент и пытаясь утащить куда-то за собой. Никто ничего не предпринимал вокруг. Никто, кроме самого Томаса. Он вступился за девушку, ввязавшись в драку с незнакомцем, который оказался хоть и пьяным, но не беспомощным. Парнишка получил несколько ран и синяков, но все-таки, не без труда, отбился от нападавшего на девушку, откинул того на землю. Балерина и механик бросились бежать отсюда как можно скорее.
      Тогда Томас впервые смог услышать ее голос, узнать ее имя — Элин, так божественно звучащее для его ушей. Девушка отвела его к ней домой, в комнатку, в которой та жила, обработала раны, напоила чаем и успела поговорить о столь многом за столь маленькое количество времени. Томас пробыл у нее не больше часа, понимая, что не может принять ее слишком много. Элин была сравни наркотику, а если его перебрать, то очень легко умереть от передоза.
      С тех пор Элин с Томас виделись и разговаривали каждый божий день. Он узнавал ее постепенно, небольшими порциями, каждый раз увеличивая дозу. Из-за своей увлеченность балериной парень, в конце концов, потерял свою работу. Из-за своей увлеченностью балериной он, в конце концов, забил на все свои устоявшиеся принципы. Любовь к ней изменила его до неузнаваемости. Он был готов кричать о своих чувствах всему миру, готов вырвать себе сердце и преподнести ей, как подарок, вместо воздуха дышать ее волосами, а утолять голод и жажду поцелуями, прикосновениями и нахождением рядом с ней. Томас, находя ее, терял себя.
      Балерину заметили приезжие на время с других городов люди. Ее стали приглашать на выступления в больших заведениях, участвовать в шоу там, где музыка ценилась высоко, а, в конце концов, и в их родном городе Элин стала популярна, любима. Томас стал жить вместе с ней уже в их собственном общем доме, который они купили с дохода от выступлений скрипачки. Девушка танцевала для всех гостей, парень это замечал так, как никто другой, это сводило с ума, но ему становилось легче, когда та, возвращаясь домой, дарила ему всю свою любовь. Однако… он мучился…
      Томас не мог спать ночами, не мог есть и пить. Ему было мало ее. Он видел, как Элин, медленно, но верно, ускользала от него. Балерина любила Томаса, но… творчество в сердце той играло не меньшую роль, даже если не большую. Возлюбленный не ревновал ее к другим людям, нет, не ревновал к другим мужчинам и не ревновал потому, что она уже танцевала не лишь для него одного. Томас ревновал Элин к ее увлечениям. Девушка почти все время говорила лишь про концерты, танцы, музыку, публику. Это было страстью балерины, ее вечной любовью и счастьем. Пусть она любила Томаса больше, чем кого-либо из людей, но чувства к ее любимому делу были гораздо сильнее.
      И Томас медленно терял рассудок. Ему казалось, что Элин исчезает из его объятий, что от нее осталась лишь фотография на письменном столе. Все больше концертов, все меньше времени дома. Все больше и больше Томас оставался один.
      И постоянно ему снился один лишь сон. Элин танцует на одном из своих шоу, играет на скрипке, так широко и искренне улыбается. Она излучает свет и добро, поднимает всем настроение своей музыкой, но… в один миг вдруг вокруг все темнеет, из окон завывает ветер, а мелодия становится такой зловещей. Глаза балерины становятся демонически красными, а белое платье — черным, кожа — бледной, как у мертвеца, ногти — длинными и в крови. Люди вокруг один за одним начинают умирать, хватаясь за голову и уши, как будто бы их убивает музыка Элин. А после, когда вокруг лишь мертвечина и в зале остались двое: Элин и Томас, девушка протыкает парню смычком грудь, а потом вынимает, а на конце того болтается его сердце.
      И каждый раз Томас просыпался в холодном поту, ощупывая свою грудь, боясь, что это уже произошло, а в голове своей слышал слова: «Пока еще она чиста, но скоро деву тьма поглотит. И дева проклята, не жить ей светом на свободе», так четко, словно кто-то рядом шепчет ему это на ухо. И каждый раз во сне Элин делала ему все больнее и больнее. И каждую ему ночь снился один и тот же сон. Каждый, как бы сильно Томас не пытался отделаться от этого наваждения.
      Томаса сны и отсутствие любимой рядом доводили до отчаянности. Он стал очень жестоким и злым, срывается на ней все время, как будто ненавидел, но на самом деле, лишь просто слишком сильно любил. Сходя с ума все сильнее. Кричал: «Ты должна танцевать только для меня! Никто другой не должен владать моим сокровищем!», не понимая сам, что несет. И Элин бросила его, гоня прочь, не желая слушать.
      И три года Томас не видел ее, не ходил на выступления, сжег все фото и пытался забыть. Сны становились лишь хуже и хуже, а состояние парня ухудшалось с каждой секундой. Его лихорадило, как будто он был болен страшной болезнью, но ни один врач не мог помочь. У него тряслись руки, глаза все раскраснелись и дергались. Он окончательно и бесповоротно сошел с ума, почти не слышал людей вокруг и видел то, что ему вздумается. В каждой женщине признавал лишь Элин и вовсе не различал их настоящих лиц. Томас даже пытался застрелиться, но из-за тряски пальцев не сумел нажать на курок.
      Спустя долгих три года он, не стерпев боли разлуки и своего сумасшествия, обратился к ведьме за помощью. И старая женщина, выглядевшая для него как Элин, попыталась очистить мысли Томасу, но… померла. Стоило той влезть в голову парнишке, как она испустила дух, умирая, в бреде кричав: «Прокляты… п-прокляты… Убей… убей ее…», отчего ему стало страшно так, как никогда не было.
      Он пришел к другой ведьме, рассказав обо всем ей, но подчеркнув, что никогда не сможет убить Элин. И та подарила ему простую красную розу, на которой даже шипы были не острижены. Томас был тогда в замешательстве, ведь не знал, на кой-черт ему роза, но ведьма пообещала, что, стоит Элин коснуться шипов, как это спасет их обоих от смерти рук друг друга, а также позволит им быть всегда вместе… и парень, отчего-то, поверил ей.

      Молодой человек держал в руках музыкальную шкатулку, которая заводилась с помощью маленького ключика в форме розы. Стоило механизму заработать, как оттуда начинала струиться мелодия скрипки, а маленькая фигурка внутри крутилась, стоя в позе балерины. Миниатюрная, крохотная и абсолютно, абсолютно идеальная, из чистого хрусталя — там была красавица прима со скрипкой, удерживаемой тоненькими ручками.
      И он сошел с ума, пытаясь вернуть ее настоящую. Элин всегда была с ним, только его, но этого ли юноша хотел? В возрасте семидесяти трех лет Томас умер от болезни, посвятив большую часть своей жизни на то, чтобы вернуть утерянную любовь. И, увы, не смог.