«Чтобы вырастить человека, требуется много сил и времени, чтобы убить - достаточно одного мгновенья…»
- На войне умирают по-всякому. Мне много этого горя пришлось увидеть, - рассказывал дед Иван, когда снова вдруг прошлое вспомнилось. – Но три смерти, из тех, что я видел, сильнее всех меня огорчили. Вот слушай.
***
ППЖ
Из десяти женщин, приходивших на фронт, может быть, лишь одна раненных с поля боя вытаскивала, как вам это в фильмах показывают. Остальные были ППЖ, то есть походно-полевые жены. Как-то к нам в часть прислали одну девчонку. Марией звали. Запомнил, потому что плохо ее служба закончилась.
Так вот, пришла она и, как положено, обратилась к командиру, майору Вилль. Тот осмотрел ее снизу доверху и сказал: «Будешь рядом с моим адъютантом спать!» Та попробовала было возмутиться. Так майор Вилль голос поднял и говорит: «А ты что думала? Думала, что мы будем для тебя отдельную землянку копать?»
Так Мария и стала фронтовой подругой майора Вилль, иначе говоря – ППЖ. И жизнь ее была достаточно спокойна. Штаб редко попадал под обстрел. Но как-то это случилось.
Прорвались бомбардировщики - и давай утюжить. Солдаты попрятались в землянки, укрытия. А командный состав к концу войны жил в более комфортных условиях, тогда – в трехэтажном особняке, на первом полуподвальном этаже которого располагалась баня, где в этот момент парился майор Вилль.
Как только первые бомбы легли рядом с домом, вздымая земельные фонтаны, так оконные стекла внутрь вбило. Вилль выскочил наружу голый, до крови порезанный осколками стекол, и прыгнул под бревенчатый настил в первую попавшуюся землянку. А фронтовая подруга так и осталась в особняке.
В дом попала череда бомб. Фрицы же всегда сбрасывали вначале одну фугасную, а следом несколько осколочных. Тяжелая фугасная бомба пробивала крышу и перекрытия, а за ней влетали осколочные. Вот такой кортеж и угодил туда. Это все видели, но что поделаешь.
После бомбежки Вилль в сопровождении штабных устремился в дом искать Марию. Поднялся в ее комнату по сохранившимся ступеням. Там был проломлен потолок, но пол цел. Женщины нигде не было видно. И тут один из связистов указал на опрокинутый шкаф, из-под которого расползалась лужа крови. Шкаф открыли, а там оказалась Мария, вся изрезанная осколками.
«Ну что, командир, доигрался? Жила бы в землянке, как мы, не погибла бы», - прямо в глаза я ему тогда высказал. А так… Мария в панике по-детски забилась в шкаф, надеясь спрятаться в нем...
***
Друг
Был у меня один знакомый, почти друг, Володька Шмаков, с которым мы редко расставались. Пребывал всегда в очень жизнерадостном настроении. Все мечтал о том, как после войны пойдет учиться в институт на радиомеханика. Часто на привалах он говорил об этом, а от утверждений товарищей, что надо дождаться победы, отмахивался: «Что с нами, штабными связистами, может случиться? Мы же в тылу. Это не в окопах. Это их там огонь сечет на передовой, а мы доживем». Никто с ним не спорил, но все, кто был рядом, с неодобрением смотрели на него. А я его не раз просил: «Не каркал бы ты».
И вот как-то началось наступление. Пехота уже далеко продвинулась. Связисты шли в тылу, по полю, укрытые высокой травой. Володька шел вместе со всеми, неся за спиной мощный ящик радиопередатчика. И надо же такому случиться, что немцы то ли по ошибке, то ли по какой другой причине вдруг начали минометный обстрел этой местности. Да собственно бил-то изредка всего один миномет, пульнул несколько раз наудачу. Но одна из шестидесятимиллиметровых мин попала прямехонько в рацию, висевшую за спиной Володьки…
***
По дороге к дому
Как-то посреди войны к нам в часть попал очень интеллигентный молодой парень. Его мать была, кажется, директором одного из московских предприятий. Он хорошо воевал и прошел до конца войны. После победы был отправлен домой одним из первых эшелонов, увозивших наши войска с земель поверженной Германии. Я тоже ехал этим поездом…
Победа. Эйфория. Тепло. Казалось, что можно расслабиться и отдыхать после тяжелых боев. Когда ехали через Болгарию, он захотел сфотографировать большой крест, установленный на перевале в честь победы русских войск над турками. Достал фотоаппарат и вылез на крышу.
А на крышах вагонов тогда ехало много солдат, спасаясь от духоты. Кто лежал, кто сидел, но видимость заслоняли. Вот он, чтобы кадр хороший сделать, поднялся на возвышение - вроде бы тормозной будкой называлось.
И вот, когда он уже смотрел в глазок фотоаппарата, наводя объектив на этот исторический памятник, то поезд въехал под низкую арку... Он упал вниз, в вагон, прямо мне на руки. От головы мало что осталось. А я даже имени его не запомнил…