Воспоминания советского сапожника
Глава вторая. Сапожник-режиссер.
…Откинувшись на спинку кресла, директор перевел взгляд с кинокамеры на сидевшего за столом секретаря партийной организации обувной фабрики.
- Теперь ты видишь, что это не просто кинокамера? – спросил директор. - Думаю, это ответственное дело я могу доверить только тебе…
Парторг изменился в лице: он боялся конкретных поручений. Но быстро справился с волнение.
- За доверие, конечно, спасибо, - поблагодарил секретарь, - но я не умею делать кино…
- Можно подумать он умеет делать обувь, - тихо сказал я.
Говорил сидевшему рядом кадровику, но услышал и секретарь. Он посмотрел на меня. Встретившись с ним взглядом, в очередной раз понял: с ним в разведку я не пошел бы.
- Ты не умеешь, - согласился директор, - а кто из нас умеет?
Секретарь ткнул пальцем в мою сторону.
- Вот он…
Мы с парторгом враги. Стали ими год тому назад. До этого были сослуживцами.
В то утро я шел с ним от трамвайной остановки к фабрике. Вдоль нашего пути на стендах были размещены портреты членов ЦК партии. Во главе этого политического вернисажа стоял нарисованный Ленин с вытянутой вперед рукой. Под порывами ветра портрет раскачивался, создавая впечатление, будто вождь, наклоняясь, обращается к каждому проходящему обувщику с призывом выпускать больше модельной обуви.
- Вечно живой, - сказал я с улыбкой, заглянув в глаза, склонившемуся к нам Ильичу.
Через день меня вызвали в райком партии по поводу моего сомнения в бессмертии вождя. Беседа закончилась предупреждением. От более серьезных «оргвыводов» меня спасли два обстоятельства. Первое – я не член партии, второе – отсутствие свидетелей. С того дня я не подаю партийному лидеру руки. В ответ, он меня везде «подставляет».
- Ты умеешь делать кино? – удивился директор, обращаясь ко мне.
- Так же как и он, - кивнул я на парторга.
- Я не оканчивал художественное училище, - опережая директора, быстро заговорил секретарь. – Подумайте сами, кто ближе к кино художник или строитель?
Директор задумался. Действительно, секретарь окончил строительный техникум. Правда, это тоже никакого отношения к производству обуви не имеет, как и к кино…Директор хотел напомнить об этом, но его опередили.
- И еще два аргумента в защиту его кандидатуры, - сказал секретарь, кивнув в мою сторону.
- Какие? – спросил директор.
Он смотрел на секретаря прекрасно понимая, нереальность осуществления своей мечты хотя бы на время спровадить его с фабрики. Директор с тоской вспомнил два счастливых момента за последние годы своей жизни. Это рождение внука и три месяца учебы секретаря на курсах повышения квалификации. Больше секретарь с фабрики ни ногой.
- Во-первых, - начал секретарь, - райком партии будет против того, чтобы перед славным юбилеем страны нашу партийную организацию оставить без руководства.
Директор с грустью отметил справедливость сказанного. Возражать райком, действительно, будет! Но не из сострадания к коммунистам фабрики, оставшихся без вожака. Просто, райком заинтересован в том, чтобы секретарь присматривал за ним постоянно.
- Во-вторых, - продолжал секретарь, - у него есть фотоаппарат…
- Ну и что? – спросил директор.
- А то, что кино это те же фотографии, только движущиеся…
Услышав об этом впервые, директор задумался. Он посмотрел на кинокамеру, затем перевел взгляд на меня.
- У тебя, правда, есть фотоаппарат? – спросил он.
- Старенький ФЭД…
- «Старенький» или «новенький» значение не имеет...
Секретарь, глянув на директора, понял: самое время добивать того.
- Извините, - обратился он к директору, - но меня ждут в райкоме…
Директор помрачнел, представив, как секретарь в райкоме партии преподнесет создавшуюся ситуацию. Мол, директор, хотел обезглавить партийную организацию фабрики. Ему, секретарю, с трудом удалось предотвратить очередное, некомпетентное решение директора. Как тяжело ему, секретарю, удерживать директора от принятия им пагубных для коллектива, решений.
Представив это, директор сказал:
- Конечно идите…Спасибо, что помогли принять правильное решение… Я утверждаю предложенную вами кандидатуру…
Дождавшись, когда секретарь выйдет из кабинета, директор сказал:
- Все свободны.
И добавил, глядя на меня:
- Останься…
Мог бы не говорить. Я не собирался уходить из кабинета, не высказав свое возмущение. Носится с партийным секретарем, как дурак с писаной торбой. Разрешает ему по несколько раз в день бегать в райком в рабочее время, хотя его партийная нагрузка общественная…И он не освобожден от прямых производственных заданий. Хотя какие производственные задания в его бюро технической информации? Я бы его давно уже выгнал за уклонение от поездки в колхоз на оказание помощи сельскому хозяйству области… И теперь эта история с кинокамерой…
- Послушайте, - начал я с возмущением, подходя к директорскому столу, когда все вышли из кабинета. – Как все это понимать?..
- Сядь, пожалуйста, - перебил меня директор.
Я глянул на него и непроизвольно опустился на стул.
Он молчал, глядя на кинокамеру. Было видно, как под кожей на его виске часто бьется пульс.
- Ты хочешь, чтобы он сидел в этом кресле? – прервал директор молчание, кивнув в сторону двери и ударив ладонью по подлокотнику кресла.
Я молчал.
- Вот и я не хочу, - сказал директор.
Тяжело вздохнув, он встал, завернул кинокамеру в бархат, и осторожно опустил ее в черный футляр, похожий на чемодан.
- Я же понятия не имею, как делать фильм...
- Сегодня же позвоню главному режиссеру областной телестудии, - успокаивающе сказал директор. – Ты сходи к нему… Он тебе расскажет, как делается кино…
С этими словами он придвинул ко мне футляр с кинокамерой.
Глава третья. Как делать кино.
К главному режиссеру областного телевидения я пришел очень удачно. У него только закончилось совещание. В кабинете было накурено. На столе для совещаний стояла пепельница полная окурков. Судя по их разнообразию – от самокрутки из областной газеты до болгарских сигарет «Шипка» - вопрос обсуждали представители всех подразделений студии.
Когда я вошел в кабинет его хозяин распахнул окно настежь.
- Вы ко мне? - спросил он устало, усаживаясь в кресло.
Я кивнул.
Он протянул мне руку.
- Вольский, - представился режиссер.
- Мы знакомы, - напомнил я, подав ему руку и назвав свою фамилию.
- Мне звонил ваш директор, – вспомнил режиссер. – Вы с обувной фабрики…
- Я шил сапоги вашей жене и дочери, - уточнил я, пытаясь сапогами убрать официальность встречи.
Вольский на секунду замер, затем схватил телефонную трубку.
- За сапоги спасибо, спасибо за сапоги, - пробормотал он, торопливо набирая номер.
Ожидая, когда на противоположном конце провода поднимут трубку, он уставился на меня.
- Вы ко мне? – спросил он.
Я хотел ответить, но он закричал в трубку:
- Глебов? Это я… Мне нужен сапог… Обыкновенный кирзовый…Я сказал тебе – сапог, значит один… С разорванным голенищем и оторванной подошвой… Не умничай, Глебов… Затем, что подошву подвяжем обычной веревкой…Нет, не веревкой…Наш солдат идет с фронта…Поэтому подошва у него прикреплена к сапогу чем?…Соображай, Глебов…Ты же помощник режиссера…Где твоя фантазия?.. Колючей проволокой, взятой у окопных заграждений, вот чем… Не умничай, Глебов… Солдат не одноногий… Нужен один сапог и один лапоть…Только смотри, чтобы они не были на одну ногу… На вторую ногу оденем ему лапоть…Подчеркнем его крестьянское происхождение… Не знаю, дорогой, не знаю… Сходи в областной музей может там чем-нибудь разживешься…Все, Глебов, дерзай!
Главный режиссер опустил трубку на телефонный аппарат.
- Вольский, - представился он, протягивая руку.
Я представился тоже и пожал его руку.
- Склероз, - хлопнул режиссер себя по лбу, - мне ведь звонил ваш директор.
Он откинулся на спинку кресла и устало посмотрел на меня.
- Слушаю вас, – сказал Вольский.
- Я хотел бы узнать, как делается кино?
Главный режиссер застыл с листом бумаги в руке, который хотел переложить с одного места на другое.
- Что вы хотите узнать? - переспросил он, глядя мне в глаза.
- Как делается кино?
- Простите, вы ведь, кажется, сапожник, - уточнил Вольский.
Я кивнул.
- Тогда зачем вам кино?
Пришлось вкратце обрисовать ситуацию.
Главный режиссер насмешливо хмыкнул.
- Кино будет делать сапожник, а сапоги тачать пирожник. Классика…
- Не классика, - вздохнул я, - а доверие…
- Я уверен, вы его оправдаете, - сказал он, заметив мой выжидательный взгляд.
- Только с вашей помощью…
- Хорошо, - согласился режиссер. – Я обещал вашему директору.
Он положил руки перед собой на ворох бумаг и устало посмотрел на меня.
- Во ВГИКе студентам, о том, как делается кино, рассказывают несколько лет, я постараюсь объяснить вам короче…
- Подождите секундочку, - попросил я.
Главный режиссер помолчал пока я достал из кармана блокнот и карандаш. Увидев, что я готов записывать, заговорил.
- Известного скульптора спросили, как он создает свои гениальные скульптуры? – заговорил Вольский. – Я беру большой камень, ответил он, и отсекаю все лишнее.
Хозяин кабинета замолчал, глядя на меня.
Записав все дословно, я поднял голову от блокнота и посмотрел на Вольского.
Мы смотрели друг на друга.
- А дальше? – прервал я молчание.
- Что «дальше»?
- Но, мне не скульптуру, а кино предстоит делать!
- Оно делается так же как скульптура: берется жизнь и отсекается все не нужное для вашего фильма…Проще говоря, снимаете только то, что хотите видеть в своем фильме…
- А если я не знаю, что хотят видеть в нем товарищи? – сказал я, посмотрев вверх.
- Вот у них и спросите, - режиссер тоже посмотрел на потолок.
- И что дальше?
- А дальше нужно будет снимать то, что они желают видеть… Если хотите и дальше шить сапоги…
Прощаясь, Вольский достал из нижнего ящика своего стола папку и протянул ее мне.
- Вижу, вы представления не имеете о своей будущей работе, - сказал он. – Здесь старый сценарий телепередачи. Может он немного поможет вам…
Продолжение следует