90-е годы в Ломоватке с самого начала ознаменовались переменами. Основное предприятие поселка преобразовали в акционерное общество открытого типа «Ломоватский леспромхоз». И закрутилось. В первую очередь избавились от коровников, свинарников, конюшен и теплиц. Зачем с этим возиться – нерентабельно. Отделили жилищно-коммунальное хозяйство. Им теперь ведала местная администрация, сельсовет. Причем передали безо всякой материальной базы и обеспечения.
Закрыли столовую для рабочих, магазины. Оставили один, в котором всегда все разбирали практически в тот же день, когда и завозили. Чтобы успеть ухватить колбасы, сыру, тушенки и чего-нибудь вкусного к чаю (это был обычно фруктовый сахар или страшно мной нелюбимые конфеты цитрон), надо было успеть занять очередь. Ассортимент в магазине оставлял желать лучшего. Что говорить, мороженое мы с сестрой пробовали только когда выезжали с родителями в районный центр. В ломоватском магазине оно появлялось иногда на Новый Год, и то разбирали мгновенно.
Но если в торговле положение постепенно стало исправляться – активизировались частники, пооткрывали новые точки, то в остальном - положение усугублялось. Начались сокращения.
В Леспромхозе толки шли разные о перераспределении должностей. Дедушка на тот момент проработал там уже около тридцати лет. И все знали его как человека прямого. Как думал, так и говорил. Конфликтовать не любил, но волей не волей приходилось. Должность была управленческая, ответственность большая. Старался все сделать на совесть. А иначе зачем и начинать, если халтура получится? Стыдно так работать. Человек старой закалки. Хозяйства подведомственного у него было много, а значит и людей, с кем приходилось договариваться, тоже.
Не со всеми дед во мнениях сходился, а особенно с лодырями и нечистыми на руку работниками. Был у него конфликт с ответственным за поставку продовольствия в местные магазины. Да и многие на поселке знали, что не все что привозится, на прилавках появляется. Что-то проезжает мимо складов в другом, неизвестном направлении.
Высказывался дед четко и по существу, и ему было неважно, кто перед ним - рабочий или его начальник. Наверно, потому с ним так и поступили. Не по-человечески.
В один из дней стало известно, что должность деда сокращают. С одной стороны - это было и понятно, раз от подсобного хозяйства отказались. Но с другой – могли дать доработать человеку до пенсии, предложить перейти на иное место при леспромхозе. Сколько дед отдал времени и сил этому предприятию. И отдавал бы и дальше, если бы позволили: здоровье было, желание - огромное. Работать для деда было за счастье. А его просто «убрали» подальше из леспромхоза, так как здесь он был не всем угоден.
Сказать, что дед расстроился, значит не сказать ничего… Правда, вскоре ему предложили работу начальником жилищно-коммунального хозяйства. Так сказать, чтобы обставить его уход прилично, чтобы он не обижался и не было кривотолков. Говорили, что у него опыт, должность ему знакомая. Загвоздка была лишь в том, что организовано теперь там все было иначе.
Новый документооборот. На любые работы: будь то просто доставка материалов или ремонт крыши, забора, - нужно было сначала добиться выделения денег у администрации, чтобы только потом взять на подряд технику, в аренду инструмент. А это дело небыстрое. В запасе у ЖКХ ничего нет – никакой производственной базы. Все осталось в леспромхозе.
Тем не менее дедушка согласился, без работы сидеть не мог. Пытался выполнять обязанности без каких-либо средств. Начал выносить из дома все, что могло пригодится, даже гвозди.
Бабушка очень переживала. Бегала разбиралась в леспромхоз, к директору, молчать не могла, но все без толку, все же по закону. На то, что дед выносил из дома, ничего не говорила. Понимала, что по-другому никак.
Дед нервничал сильно, справляться с обязанностями не получалось. А потом как-то так, незаметно для всех, случилось непоправимое. Осознание пришло позже, когда начались последствия. Дед перестал понимать то, что ему говорили. Вроде бы и слышит, и кивает, ходит, разговаривает, но сам где-то не здесь. Случился микроинсульт.
Со временем ему становилось все хуже. Из ЖКХ его сократили, до пенсии не доработал 2 года. Первое время он еще ездил на сенокосы, работал во дворе. Но потом…Смолкли частушки, дедушка все больше лежал и молчал. Силы покидали его. Пытались за него бороться, лечить, но врачи разводили руками.
Очень трудные были те годы для нашей семьи. Бабушка плакала каждый день. Старалась, чтобы дед, несмотря ни на что, продолжал жить и чувствовать себя полноценно. Когда он перестал ходить, закидывала его за руки себе на плечи и на спине несла на кухню, чтобы мог покушать как привык, за столом… Я разговаривала с ним, как и прежде. По субботам приходила прибираться, мыть полы. Рассказывала ему про свои дела в школе и мне казалось, что он меня слушает.
Но что говорить…Тягостно было видеть, как угасал сильный человек. Не покидала мысль, что мог он прожить эти годы иначе, не в болезни. Просто, видимо, трудно было людям начальствующим в тот ключевой момент поступить по-человечески.
Последнюю весну дедушки я не увидела. Жила в Вологде, училась на 1 курсе. Бабушка одна не смогла жить в том доме. Там было холодно, она простужалась, топить надо было много, а это значит больше дров запасать, колоть, укладывать. Перебралась в половинку дома неподалеку. Сюда приходила просто проведывать, поработать на огороде, подтопить баню, заглянуть в пустеющий хлев, он теперь был вместо сарая. Скотину убрали в последние годы болезни деда. Тяжело стало управляться.
В 2015 году в Ломоватке, наконец, решили построить церковь. Храм в честь Трех святителей воздвигли неподалеку от дома дедушки и бабушки. Каждое воскресение ходила она туда на службу, молилась за деда, за упокой его души. Молилась за здравие всей нашей семьи. Хотелось ей как-то нас, родственников объединить. А то разъехались по городам, виделись и общались редко. Всем бабушка звонила, за всех переживала. Пенсию свою всю до копейки отправляла внукам, детям. Себе ничего не оставляла. Наварит супу, картошки, так и хорошо.
Последняя наша с ней личная встреча случилась в феврале, в 18-м году. Бабушка приезжала в Вологду. Сидели с ней обедали. Она учила, как надо дышать при родах, ведь уже в апреле должен был появиться на свет еще один ее правнук - Никита. Похвалила мой пересоленый суп, тихонько грызла орешки в шоколаде, запивала чаем. Старалась бодриться, даже смеялась, а ведь болела тогда уже довольно сильно. Перед уходом я помогла одеть ей берет, а она меня перекрестила. Думала я в тот момент об одном, чтобы и дальше у нее хватало сил держаться, чтобы дожила до рождения Никиты…
Дом номер пять теперь пустует. Пока нет сил туда прийти. Пылятся на стеллажах книги, завешаны плотными занавесками большие окна, давно не топлена печь. И стены его угрюмо молчат о том, что здесь когда-то не сбылось…
Для меня дом всегда был неуютным и пугающим, потому как пережито здесь немало. Но теперь - все изменилось. Здесь несмотря ни на что моей душе будет солнечно, как в последнем сне о бабушке. Я поняла главное – сейчас не имеет значения, что здесь не сбылось. Этого уже не изменить. Важнее другое. Сохранить память о тех, без кого каждое мгновение нынешней жизни нашей семьи не было бы возможным. Потому я пишу этот рассказ. Потому так назвала его. Беречь память о предках и быть ее достойными. Вот что теперь имеет значение