Разгром 10-й армии в феврале 1915 года.
Предыстория катастрофы.
Надо бы вспомнить и еще об одной трагедии – поражении войск 10-й русской армии Северо-Западного фронта в конце января-начале февраля 1915 года.
После августовской катастрофы 1914 года 2-й армии Самсонова, и последовавшего за этим тяжелого поражения 1-й русской армии Ренненкампфа, русские войска оставили почти всю, ранее захваченную, территорию Восточной Пруссии.
В ходе, последовавших за этим, тяжелых боев осени и зимы 1914 года, войскам русской 10-й армии (командующий генерал Сиверс) снова удалось вторгнуться на территорию Восточной Пруссии.
Правда, в этот раз продвижение русских войск там было осуществлено на значительно меньшую глубину неприятельской территории.
Тем не менее, нашими войсками было захвачено несколько восточно-прусских городков (Гольдап, Шталлупенен, Маргграбово, Бяла, Иоганнисбург) и продолжались настойчивые попытки дальнейшего расширения этой территории.
Войска 10-й армии, в сложнейших зимних условиях, перетащили в Пруссию тяжелую осадную артиллерию, и приступили к обложению и обстрелам германской крепости Летцен (которую 2-й армейский корпус 1-й армии Ренненкампфа безуспешно осаждал еще в августе 1914 года).
Основной задачей главной массы войск Северо-Западного фронта, которые группировалась на левом берегу Вислы, была подготовка к «удару в самое сердце Германии» который был «идеей-фикс» Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича.
Обеспечение связи с глубоким тылом и прикрытие путей подвоза центральной группы армий Северо-Западного фронта, на участке от р. Шквы до нижнего Немана, было возложение на Х армию, которая, после тяжелых боев, осенью 1914 года, подошла вплотную к укрепленной полосе Мазурских озер и к подготовленной немцами к обороне линии реки Ангерап в Восточной Пруссии.
Наши наступательные осенне-зимние операции в Восточной Пруссии, скорее, носили вспомогательный характер и были вызваны амбициями и жесткими требованиями главнокомандующего войсками Северо-Западного фронта генерала Н.В. Рузского, который на этой должности сменил, опозорившегося летом 1914 года генерала Я.Г. Жилинского, и горел желанием отомстить немцам за летний позор, и разбить германские войска.
Наступление войск русской 10-й армии, на умело и упорно оборонявшихся там немцев, шло очень тяжело, изматывало наши войска и сопровождалось большими потерями.
Блестящий анализ этой, последней, Восточно-Прусской катастрофы дан в книге М.П. Каменского «Гибель ХХ корпуса 8/21 февраля 1915 года. (По архивным материалам штаба 10 армии)», которая была издана в Петрограде еще в 1921 году (!!!).
(Рекомендую всем интересующимся военной историей России ХХ века ознакомится с этим замечательным исследованием, написанным военным специалистом, глубоко разбиравшимся в боевой психологии войск и поведении военачальников).
Так вот, говоря о генерале Н.В. Рузском, настойчиво требовавшим от Х армии продолжения наступательных операций М.П. Каменский отмечает:
«Главнокомандующий не скрывал своего неудовольствия. Он считал Х армию достаточно сильною, чтобы бросить ее на самостоятельную и ответственную операцию, осуждая генерала Сиверса за его пассивность.
Видимо, уроки, преподанные русской армии 1 германским корпусом Франсуа и Гинденбургом, прошли бесследно: их усвоили или те, для которых все земное было уже глубоко чуждо или те немногие, которые; попав в плен, не имели возможности воспользоваться дорого оплаченным опытом…
Вслед за несколькими попытками атаковать укрепленную германскую позицию без необходимого для этой цели сотрудничества крупнокалиберной артиллерии, в штабе Х армии окончательно установился взгляд на бесцельность этих атак и на безрезультатность всяких шагов, направленных к овладению главною неприятельской позицией, помимо содействия тяжелой артиллерии.
С прибытием тяжелых калибров, снятых с крепостей на не угрожаемых фронтах, или из расположенных непосредственно в тылу 10-й армии, последняя повела против укрепленной линии Мазурских озер постепенную атаку по рецепту крепостной войны.
Но это было далеко не то, чего хотел генерал Рузский и на чем он не переставал настаивать».
Само по себе, вытянутое вдоль захваченной восточно-прусской территории, на 160 верст, (с очень ограниченными путями подвоза и снабжения со стороны России), положение войск 10-й армии, должно было бы вызывать озабоченность штаба и главкома СЗФ за ее состояние и боевую устойчивость.
В тылу германских войск находилась прекрасно развитая (и работающая) сеть железных дорог В. Пруссии, позволявшая немцам оперативно маневрировать своими войсками, и скрытно перебрасывать их на угрожаемые участки, или в районы готовящихся ударов.
В тылу войск 10-й армии были, в первую очередь на русской территории, редкие дороги с гравийным покрытием, а то и просто лесные проселки и тропы.
Имевшиеся 3 железнодорожные линии имели малую пропускную способность, и с трудом обеспечивали потребности многочисленных войск 10-й армии.
Начавшиеся, в середине января, сильнейшие метели и бураны практически парализовали всякое движение даже на наших железнодорожных ветках, не говоря уже о полевых и лесных дорогах, которые были покрыты полуторасаженными сугробами и стали непроходимыми для обозов и артиллерии. Железнодорожные поезда не ходили, автомобильная тяга стала, кругооборот обозов застопорился.
Потом внезапно грянула оттепель, снега начали интенсивно таять и превращаться в «кашу», после чего снова ударили морозы, сковавшие эти несчастные дороги гололедом, при котором любой спуск и подъем превращался в почти непреодолимое препятствие.
Движение по дорогам оказалось возможным только при содействии рабочих команд, вооруженных лопатами и кирками. Скорость марша обозов не превосходила четверти версты в час.
В таких тяжелых погодных условиях, нашим войскам впору было думать не о каких-то наступлениях, а о создании крепких оборонительных линий на своих позициях…
Однако главком СЗФ упорно требовал от войск генерала Сиверса продолжения наступательной активности.
«Наше верховное командование… лелеяло мысль о переходе в наступление, для чего формировало 12-ю армию, которая под командованием генерала Плеве, должна была развернуться на Нареве и наступать совместно с корпусами 10-й армии генерала Сиверса», - отмечает М.П. Каменский.
Тем временем, германское командование Восточного фронта, которое возглавлял, ставший, после разгрома армий Самсонова и Ренненкампфа, немецким национальным героем, генерал-фельдмаршал Гинденбург, тоже готовило наступление:
«Стратегическая обстановка, слагавшаяся на восточном театре войны, в связи с тактически уязвимыми формами расположения 10-й армии позволяли германскому генеральному штабу пойти навстречу общественному мнению страны, которое не мирилось с присутствием неприятельских войск на родной земле и настойчиво требовало изгнания их из пределов Восточной Пруссии.
В другое время, германская главная квартира, конечно, пренебрегла бы ламентациями прессы и положением сотен тысяч бесприютного населения, бежавшего из Восточной Пруссии, несколько разрешение этого вопроса в тот момент шло в разрез с законами войны.
Но в данном случае, равнодействующая подталкивавших сил являлась арифметической суммой всех различных влияний, факторов и причин.
Иного выбора не было, тем более что перспектива отдельного поражения 10-й армии представлялась совершенно ясно очерченной», - подчеркивает в своей книге М.Н. Каменский.
Самыми проблемными участками на фронте 10-й армии были ее фланги.
(Впрочем плохое обеспечение «стыков» соседних армий и неудовлетворительное взаимодействие наших войск на своих флангах, были хорошо известны германскому командованию.
Зная это, в годы и Первой мировой, и Великой Отечественной войн, германские полководцы, традиционно стремились наносить свои наступательные удары именно на «стыках» наших дивизий, корпусов, армий и фронтов).
«Фланги, как наиболее уязвимые точки фронта, должны были бы служить предметом особой заботливости и напряженного внимания со стороны ответственного военного командования.
Войска, обеспечивающие фланг, а также и управление этими войсками не смеют обострять опасность, в без того невидимо реющую над оконечностями данного расположения.
Величайшая опрометчивость, которая с претворением угрозы в действительность квалифицируется как преступление, это вверять охрану флангов войскам сомнительной боевой упругости и управлению сколько-нибудь условной ценности только по тому одному, что желательно соблюдать какую-то очередь в наряде по несению тяжелой службы на передовых постах или вследствие затруднительности изменения первоначального чертежа развертывания боевых сил…», - указывает М.П. Каменский.
«Удерживая …укрепленную линию р. Ангерапа и позиции в полосе Мазурских озер, германцы начали накапливать войска на флангах, главным образом на своем левом, открытом и абсолютно безопасном. Концентрация ударной группы производилась за счет частей, снятых с Вислянского фронта, переброшенных с западного театра войны, главным же образом, вновь сформированных и перевезенных из внутренних областей страны».
И вот, именно на флангах 10-й армии оказались наименее стойкие и дисциплинированные войска, чем не замедлили воспользоваться немецкие полководцы.
На левом фланге 10-й армии, был сформирован т.н. «Иоганнисбургский отряд» из состава войск 57- й пехотной дивизии и частей усиления.
А дивизия эта была второочередной, т.е. созданная на основе офицеров и части личного состава кадровых (первоочередных) частей, которые, при мобилизации, были дополнены призванными из запаса ратниками 1-го разряда, а также офицерами запаса.
(Довольно подробно о причинах низкого уровня боеспособности и дисциплины царских второочередных дивизий говорилось в этих главах: http://www.proza.ru/2011/08/24/350 и http://www.proza.ru/2011/08/26/251).
На правом фланге 10-й армии была т.н. «Вержболовская группа», в которую входили войска 3 армейского корпуса (генерала Н.А. Епанчина) и около 3-з кавалерийских дивизий.
В центре фронта 10-й армии находился, самый сильный по своему боевому составу, XX армейский корпус (генерала Булгакова), который имел в своем составе, кроме первоочередных 28 и 29 дивизий, также и 53 (второочередную) дивизию. С 27 января, приказом по 10-й армии, XX корпусу была придана 27 дивизия; примыкавшая к его расположению; до этого она входила в состав III армейского корпуса.
Таким образом в ХХ корпусе было ТРИ первоочередные дивизии (27, 28 и 29) и одна второочередная (53-я) дивизия. Кроме этого имелись 4 артиллерийские бригады, два мортирных артдивизиона, отдельный саперный батальон, 4-я Сибирская казачья бригада и прочие подразделения усиления.
(Для сравнения, в III- армейском и XXVI-м корпусах было только по 2 пехотные дивизии (плюс части усиления), а в III-м Сибирском корпусе – три пехотные дивизии, из которых одна – второочередная).
Таким, в общих чертах, был боевой состав 10-й армии генерала Сиверса.
О силах и планах германцев рассказывает М.П. Каменский:
«Усиление германцев на фронте укрепленных позиций у Мазурских озер произошло за счет XXI полевого корпуса и вновь сформированных XXXVIII, XXXIX и XL рез. корпусов.
Общее командование группой армий было возложено на генерал-фельдмаршала Гинденбурга, штаб которого находился сначала в Познани, а затем, перед началом наступления, перешел в Инстербург.
План германцев заключался в следующем: XXI, XXXVIII XXXIX рез. корпуса, сосредоточенные за левым флангом основного расположения 8-й армии, должны были под прикрытием 1-й кавалерийской дивизии выдвинуться к востоку от Шалеренского леса и повести глубокий обход правого фланга армий генерала Сиверса...»
События развивались стремительно.
Вот как это описывает М.П. Каменский:
«25–26 января две германские армии: 8-я генерала Белова и 10-я генерала Эйхгорна перешли в решительное наступление против обоих флангов 10-й армии, т, е. как раз накануне того дня, когда в целях разведки назначено было наше частное наступление на левом фланге по направлению на Руджаны.
В состав Иоганисбургского отряда входило два полка 57 пехотной дивизии (226 и 228), два батальона сибирских стрелков, три легких и одна гаубичная батареи при двух сотнях казаков… Было сделано распоряжение подтянуть из Кольно 227 полк и кроме того усилить отряд одним полком с батареей из состава III сибирского корпуса. Но этому наступлению не суждено было начаться.
С утра 25 января, около полка неприятельской пехоты с легкой и тяжелой артиллерией отбросило разведку, высланную вперед от Иоганисбургского отряда. Около 2 часов дня противник открыл артиллерийский огонь по нашему передовому расположению…
26 января… немецкая колонна в составе 79-й рез. дивизии появилась в расстоянии около 17 верст к югу от Иоганнисбурга…
Чтобы задержать наступление противника, 227-й полк решил атаковать его во фланг...
Однако неприятельская колонна оказалась значительно сильнее, чем о том сообщала разведка.
Полк, понеся огромные потери и лишившись батареи, которая затем попала в плен с перебитыми лошадьми, принужден был отойти частью на восток, частью на север. Около 5 часов дня 26-го января ясно обозначился обход обоих флангов Иоганнисбургского отряда…
Иоганнисбургскому отряду пришлось отойти на Бяла. Полки 57-й дивизии, отступая в беспорядке, пришли в полное расстройство.
Они не смогли задержаться в Бяла и, потеряв две батареи, бросились через Щучин к Осовцу, совершенно обнажив левый фланг армии. Противник занял Бялу.
Итак, ближайшие последствия неосторожного назначения второочередных частей для выполнения ответственных задач по обеспечению флангов, не замедлили сказаться.
Поражение частей 57-й дивизии, несомненно, не могло не вывести из душевного равновесия командующею армией и его штаб, местоположение которого вблизи левого фланга армии оказывалось небезопасным. Его обнажение должно было заслонить и действительно заслонило собою события, совершавшиеся в районе Вержболовской группы».
В результате короткого удара частей немецкой 79-й резервной дивизии все полки нашего Иоганнисбургского отряда, при начавшемся беспорядочном отступлении, «пришли в полное расстройство» и драпанули аж до Осовца (посмотрите по прилагаемой карте это расстояние), даже не задержавшись на заранее подготовленной укрепленной оборонительной позиции у г. Бяла.
В результате возникшей паники и бегства, эти части полностью утратили боеспособность и в дальнейших событиях активного участия не принимали.
Между тем, еще хуже события складывались на северном фланге 10-й армии, где находилась её Вержболовская группа.
В её состав входили: 56-я и 73-я пехотные дивизии, 225-й пехотный Ливенский полк, две дружины, пешие сотни пограничной стражи, легкая и тяжелая артиллерия. Группой командовал командир III-го корпуса генерал Епанчин, ему же была подчинена конница, охранявшая правый фланг 10-й армии.
Боевой состав группы был довольно внушительным и насчитывал 38 пехотных батальонов, две дружины, 72 легких орудия; 17 полевых гаубиц, 11 тяжелых 16 легких и 4 тяжелых поршневых орудия, 20 конных пушек; 57 эскадронов и сотен, 4 пеших сотни, одна саперная и одна телеграфные роты.
«III-й корпус должен был, по боевому заданию, обеспечивать правый фланг армии и в случае отступления последней, в свою очередь, постепенно отходить, задерживаясь на промежуточных позициях, но не ввязываясь в упорный бой, имея конечною целью отойти к Ковне.
Такова была задача и всей Вержболовской группы», - отмечает М.П. Каменский.
Продолжим его рассказ:
«Расположение группы было чрезвычайно растянуто. Подобная растянутость явилась следствием желания вытеснить немцев из Шареленского леса, чтобы получить возможность вести глубокую разведку конницей, как того требовал штаб Северо-Западного фронта, в направлении на Тильзит-Инстербург, по более открытой местности…
К 24-му января войскам III-го корпуса удалось вытеснить германцев из большей части Шалеренского леса, но затем, все атаки разбились о сильно укрепленную позицию у Ласденена…
В результате, Вержболовская группа… к началу германского наступления занимала сильно растянутое расположение; имея в резерве лишь один батальон.
Войска были истомлены неудачами предшествовавших дней и представляли боевой материал с ущербленной психикой.
Пониженный порог сознания для восприятия сильных в ярких впечатлений, легко достигающих высших точек, должен был направить душевные волнения этих людей к расщеплению начал, которые вооруженную толпу перед тем обращали в организованную войсковую массу»
Наступление XXI, XXXVIII и XXXIX корпусов 10-й германской армии на фланге Вержболовской группы было назначено на 26-е января.
Поначалу оно было не слишком успешным.
26-го января густые колонны неприятельской пехоты начали атаку на участке, протяжением свыше 10 верст. Неприятельские цепи уверенно поражались огнем артиллерии III-го корпуса. На одном из направлений погиб целый батальон немцев(!!!)."
Тут нужно сделать небольшое пояснение, почему у Каменского, в начале этого абзаца, речь идет о неприятельских "колоннах", а затем - о "цепях".
Читателям, далеким от военной тематики и тактики это может показаться странным.
Наступали (даже в ходе ПМВ) войска всегда колоннами, двигаясь по дорогам и проселкам. В случае если неприятель открывал по колонне огонь, или просто по команде своих офицеров, колонна разворачивалась в цепь, которая и атаковывала неприятельские позиции. Вести атаку колоннами, как это делалось в эпоху наполеоновских войн, в век пулеметов и скорострельной артиллерии, уже было невозможно.
Продолжим рассказ М.П. Каменского:
"Однако ночью, немцы повели атаку южнее, на 221-й полк, который был сбит, причем пришлось израсходовать для поддержки этого полка и для восстановления нарушенного расположения последний батальон резерва.
Конница генерала Леонтовича, стоявшая на крайнем правом фланге, теснимая двумя батальонами германской пехоты, отходила вдоль Немана.
В виду угрозы, обозначившейся в направлении правого фланга, генерал Епанчин приказал войскам отойти на позиции перед южной опушкой Шарелонского леса.
Отход на новые позиции совершился беспрепятственно.
На следующий день, в районе Вержболовской группы наблюдалось непрерывное нарастание неприятельских сил, широкой волной захлестывавших расположение войск на правом фланге генерала Епанчина.
Обходное движение германцев побудило генерала Епанчина отдать приказ по корпусу, в силу которого его войска 27 января должны были отойти к границе, а 28 занять Вержболовскую позицию.
Этот приказ коренным образом расходилась с прямыми указаниями командующего 10-й армией!!!
Генерал Сиверс, в своих предварительных распоряжениях и в переговорах по прямому проводу, предусматривал занятие III армейским корпусом Шталюпененской позиции и напоминал о необходимости принять немедленные меры к эвакуации Шталюпенена.
Занятие III-м армейским корпусом генерала Епанчина этих, заранее подготовленных к обороне, позиций гарантировало бы обеспечение правого фланга его соседа, стоявшего в центре фронта ХХ армейского корпуса генерала Булгакова. Это могло бы предотвратить дальнейшую катастрофу.
Сам генерал Епанчин после этого переехал в Шталюпенен и доложил генералу Сиверсу по прямому проводу о своем решении занять заблаговременно Вержболовскую позицию, минуя Шталюпенен.
Со своей стороны, командующий армией выразил удивление по поводу того; что корпус начал отход, «не атакованный, по-видимому, неприятелем», и вновь подтвердил, что следует все-таки задержаться на меридиане Шталюпенена.
Приказ по 10-й армии, относительно отхода ее корпусов, был получен генералом Епанчиным 27-го января.
Вержболовской группе указывалось отойти на Шталюпенскую позицию (!!!) лишь к утру 29-го января; выделив тогда же для связи с XX корпусом один полк конницы и два батальона с артиллерией.
Командир III корпуса заключил, что в условиях обстановки это указание совершенно не выполнимо.
Он тотчас же донес командующему армии о необходимости немедленного отхода и, не ожидая ответа (!!!), отдал приказ, в силу которого, с наступлением темноты, войска занять Шталюпененскую позицию.
В 4 часа дня получено было разрешение от командующего Х-й армией Вержболовской группе отойти на Шталюпененскую (!!!) позицию.
Войска князя Макаева, генерала Иозефовача и колонна полковника Линденбума (находившиеся в составе Вержболовской группы) выполнили намеченный отход; но колонна полковника Ушакова и отряд полковника Бискупского, не получив приказа по корпусу, докатились до Владиславова.
Отход войск произошел вне всякого давления со стороны противника, но, ставши на ночлег, колонны не установили между собою связи.
В 5 часов утра 28-го января противник атаковал город Владиславов с севера по правому берегу реки Шешупы, рассеяв части сторожевого охранения.
Утром 28 января в штабе 10-й армии была получена из Ковны (!!!) от командира III-го армейского корпуса генерала Епанчина телеграмма за № 630, помеченная двумя часами ночи.
Появление командира III-го корпуса в далекой тыловой Ковне (откуда им и была направлена эта телеграмма) было совершенно необъяснимым явлением.
Скорее всего, он поддался ночным паническим настроениям и бросив свои войска отправился в эту тыловую крепость.
М.Н. Каменский, по этому поводу, высказывает такое предположение:
«При этом генерал Епанчин совершенно умалчивал о положении своего корпуса, о котором он, по-видимому, сам ничего и не знал.
Было очевидно, что генерал Епанчин бросил свой корпус на произвол судьбы в самые тяжелые для него моменты, потеряв с ним всякую непосредственную связь.
Остается предположить, что переезд в Шталюпенен, 27 января в 1 час дня, последовал только для того, чтобы затем сесть в поезд и докатиться до Ковны, опередив таким образом корпус на 100 верст.
Только это обстоятельство и может служить объяснением, почему генерал Епанчин обошел молчанием вопрос о положении дел в корпусе, о том, как Вержболовская группа совершила отход, где находятся арьергарды, на каких рубежах сохраняется соприкосновение с противником (быть может оно окончательно утеряно), как ведут преследование германцы, сообщено ли об отходе соседнему XX корпусу и т. д. и т. д.
Надо думать, что командир корпуса очутился в Ковне не неожиданно для самого себя, вполне отдавая себе отчет в том, какие комментарии последуют по получении телеграммы, в которой телеграфист выдает его присутствие в Ковне.
Следующая же телеграмма генерала Епанчина была отправлена уже из Кибарты, куда, вероятно, командир корпуса вернулся к 10 часам утра.
Ввиду настойчивого приказания командующего 10-й армией, неоднократно им подтверждаемого, удерживаться на Шталюпененской позиции, генерал Епанчин, со свой стороны, отдал, вытекавшие отсюда распоряжения, но сделать войска своего III-го корпуса более устойчивыми он, конечно, был бессилен…
Генерал Епанчин, расставаясь навсегда с бывшим своим боевым соседом, ХХ корпусом, и ни слова не говоря генералу Булгакову о своем начавшемся стремительном отступлении, посылает ему однако в 4 часа дня 28 января телеграмму с изложением личного мнения относительно того, что XX корпусу следовало бы двумя дивизиями атаковать во фланг германцев, теснящих Вержболовскую группу…
Словно избегая встречи с войсками, и именно в момент сосредоточения у Кибарт большей части корпуса, ген. Епанчин выезжает из Кибарт в Вильковишки, тем самым лишая себя возможности войти в личное соприкосновение с начальниками колонн, и внести в управление корпусом сколько-нибудь смысла и твердости».
Итак, командир III-го армейского корпуса генерал Епанчин, в критический момент, когда войска его корпуса начали отступление, временами переходящее в бегство, вместо того, чтобы взять управление в свои руки и нормализовать ситуацию, заставив свои дрогнувшие части занять подготовленную к обороне Шталюпенскую позицию, бросил их и попросту сбежал в крепость Ковно!
Его войска, без особого «нажима» противника, «откатились» на Вержболовскую позицию, ПОЛНОСТЬЮ обнажив фланг соседнего ХХ-го армейского корпуса генерала Булгакова, чем поставили его в ТЯЖЕЛЕЙШЕЕ положение.
А сам генерал Епанчин даже не сообщил об этом «откате» генералу Булгакову, зато успел дать ему «ценный» совет по организации немедленной атаки…
Надо сказать, что среди царских генералов, которых сейчас стало модно ставить в пример «сиволапым» советским генералам времен Великой Отечественной, в годы Первой мировой войны оказалось на удивление много «высокопревосходительств», оказавшихся обычными трусами, паникерами, а то и предателями.
Вот лишь несколько подобных примеров:
Контр-адмирал А.С. Загорянский-Кисель в начале ПМВ был командиром порта Императора Александра III (это название носила наша новейшая ВМБ в порту Либава, в строительство которой перед войной были вложены огромные деньги).
В самом начале ПМВ несколько легких германских кораблей совершило «набег» на Либаву, совершив кратковременный обстрел порта из орудий и убыв восвояси.
Этот «набег» так напугал этого адмирала, что он «в ночь после бомбардировки убыл из города Либавы, бросив громадное имущество» и даже не сообщил командующему 1-й армией, которому непосредственно подчинялся, об этом своем «убытии».
За что и был смещен с должности начальника гарнизона, приказом генерала Ренненкампфа от 29 июля 1914 года.
После чего, 29 сентября 1914 года он был «уволен от службы по расстроенному здоровью с мундиром и пенсией».
Комендант Ковенской крепости, генерал от кавалерии В.Н. Григорьев, в июле 1915 года, после обложения крепости германским ландвером и начала ее бомбардировки, «потерял голову и, поддавшись панике, бросив подчиненные ему войска, бежал». (Позже Григорьев утверждал, что отправился "за подкреплением").
04.08.1915года крепость Ковна была сдана, и немцам достались огромные трофеи и около 20 тысяч пленных.
О том, какое оглушительное впечатление падение крепости Ковна произвело на Верховного главнокомандующего русской армией в.к. Николая Николаевича, вспоминал протопресвитер русской армии Г.И Шавельский:
«7 августа, — между 10 и 11 часами утра ко мне в купе быстро вошел великий князь Петр Николаевич.
— Брат вас зовет, — тревожно сказал он. Уже то, что не адъютант или камердинер, а сам великий князь пришел за мной, свидетельствовало о чём-то особенном. Я тотчас пошел за ним.
Мы вошли в спальню великого князя Николая Николаевича.
Великий князь полулежал на кровати, спустивши ноги на пол, а голову уткнувши в подушки, и весь вздрагивал. Услышавши мои слова:
— Ваше высочество, что с вами?
Он поднял голову. По лицу его текли слезы.
— Батюшка, ужас! — воскликнул он.
— Ковно отдано без бою... Комендант бросил крепость и куда-то уехал... крепостные войска бежали... армия отступает...
При таком положении что можно дальше сделать?!.. Ужас, ужас!..
И слезы еще сильнее полились у него. У меня самого закружилось в голове и задрожали ноги…» («Воспоминания последнего протопресвитера Русской армии и флота». Г.И. Шавельский).
Генерал Григорьев был предан Двинскому военно-окружному суду, который приговорил его «за бездействие власти и оставление во время боя крепости Ковно и командования войсками» к ссылке на каторжные работы на 15 лет. 22 ноября 1915года приговор был утвержден главнокомандующим армиями Северо-Западного фронта.
Комендант мощнейшей русской крепости Новогеоргиевск генерал от кавалерии Н.П. Бобырь в августе 1915 года предательски сдал немцам свою крепость, после чего комфортно жил в плену, в офицерском лагере в Бланкенбург, в Германии. В плен там сдалось 23 царских генерала, более 85 тысяч царских солдат и офицеров, немцам досталось свыше 1200 орудий и миллиона (!) снарядов крупных калибров.
И ведь все эти генералы, (также как и «сдриснувший» от войск своего III-го армейского корпуса генерал Епанчин), находились не на каких-то «низовых» генеральских должностях (вроде командира полка, или бригады), а занимали ключевые должности, руководя важнейшими крепостями Западного края империи!!!
Думается, что в годы Великой Отечественной войны их, за подобные «подвиги» без долгих раздумий приговорили бы к расстрелу (и правильно бы сделали)…
Еще одним подобным им «оригиналом» был начальник 27-й пехотной (первоочередной) дивизии генерал-лейтенант (!) Герберт Георгиевич Джонсон, который в нынешней Википедии числится «героем Первой мировой войны».
Вот его 27-я пехотная дивизия в окружении сражалась просто превосходно, чего нельзя сказать о самом Джонсоне.
(В следующей главе мы, используя свидетельства очевидцев, поговорим о том, как этот Джонсон вел себя во время окружения и в германском плену).
А пока вернемся к рассказу о гибели ХХ армейского корпуса.
После того, как оба фланга 10-й армии в беспорядке отступили на тыловые позиции, у главкома СЗФ генерала Рузского был только один выход: СРОЧНО отдать приказ об отступлении центральных корпусов 10-й армии на тыловые позиции, чтобы спасти их от разгрома и пленения.
Вот что пишет об этом М.Н. Каменский:
«В этой ситуации, у Главнокомандующего СЗФ генерала Рузского оставалось единственное средство — вывести армию из боя, из соприкосновения с противником, т. e. форсированными маршами осадить армию на восток, хотя бы вплоть до линии верхнего течения Бобра — Неман".
(Куда она впоследствии и откатилась, понеся тяжелейшие потери в живой силе и технике и потеряв уничтоженным и плененным свой, самый боеспособный, ХХ армейский корпус).
«Бесцельность борьбы при весьма веском неравенстве сил, неизбежность поражения, а вслед за этим полное крушение плана совместного наступления армия Северо-Западного фронта, эти и многие другие соображения должны были бы побудить генерала Рузского отдать приказ об отходе 10-й армии.
Единственное ее спасение заключалось в уклонении от боя, притом не теряя времени, ни одного часа, жертвуя не только частью обозов, но даже некоторыми калибрами артиллерии, если увоз ее сопряжен с отсрочкой отступления. Но такого приказа Главнокомандующий фронтом не отдал…
В тех обстоятельствах, в которых очутилась 10-я армия по данным разведки и в зависимости от результатов боя с наседавшими германцами, тем более в предвидении общего перехода в наступление, необходимо, было, не втягиваясь в дальнейшую борьбу с противником, сделать энергичный прыжок назад и занять расположение по линии Козлово-Рудская позиция, Мариамполь, Сувалки, Райгрод, упершись флангами с одной стороны в Ковно, с другой—примкнув к Осовцу.
Выход Х армии из сферы непосредственного влияния противника поставил бы последнего перед пустым пространством. Сосредоточение резервов в направлениях главного и демонстративного ударов обратилось бы в бесполезное нагромождение войсковых частей, насыщенных высоким потенциалом энергии, не получившей разряда.
И широко задуманная операция германских армий, руководимых фельдм. Гинденбургом, претворилась бы в удар по воздуху…
К утру 28-го января, в то время, как на остальном фронте 10-й армии все еще сохранялось прежнее положение, Вержболовекая группа находилась на грани полного отступления и окончательного разложения…
Части 73-й пех. дивизии, бывшие на правом фланге группы, увлекали за собою и 56-ю дивизию, менее боеспособную. События, развернувшиеся в ночь на 28-е января, предопределили степень дальнейшего участия III корпуса во всей операции и тесно связали его судьбу с судьбой XX корпуса.
Корпус генерала Епанчина управлялся исключительно приказаниями, выходившими канцелярским путем из его штаба за очередными №№; их никто не исполнял даже тогда, когда случайно о них узнавал.
Если бы корпус позабыл на время о своих сообщениях с Ковно и проделал хотя бы то; на что способен самый немудреный ротный командир, когда обозначается охват его фланга, г. е. загнул, уклонил бы этот фланг в сторону от противника, судьба и XX корпуса, и 10-й армии, и всего величественного оперативного сооружения германского военного гения, вероятно, была бы иная».
НИЧЕГО этого сделано не было, и катастрофа ХХ армейского корпуса становилась неизбежной:
«Поздно вечером 28 января; когда XX корпус все еще удерживал свои позиции, только собираясь сняться с них, его правый фланг и тыл были совершенно открыты на глубину до 80 верст.
После всего этого даже призрак какого-нибудь сопротивления со стороны Вержболовской группы не представлял опасности для обходящих германцев, которым благоприятный случай даровал свободу действий почти в условиях мирного времени.
Этой свободой германское командование воспользовалось со всей энергией уверенных в себе победителей; победителей как в настоящем, так и в будущем.
Итак, группа генерала Епанчина сделала со своей стороны все возможное, чтобы выйти окончательно из соприкосновения с противником…
Если бы, при некоторой упорядоченности движения, достигаемой обыкновенно обстоятельствами предусмотренного отхода, вся армия отошла на те же 3–4 перехода назад, то это был бы красивый маневр, продиктованный стратегией момента.
Но III-й армейский корпус как будто не признавал себя связанным с остальными частями армии не только общей оперативной мыслею, но даже ничтожной долей чувства взаимной выручки…
Если бы какое-нибудь божество, открыто покровительствующее генералу Епанчину, и помогло бы ему удержать войска Вержболовской группы на позициях западнее Шталюпенена, то и тогда бы, в течение первых суток отхода армии, положение XX корпуса не переставало бы быть чрезвычайно трудным, ввиду сохранения все тех же тыловых путей…
Так вот каковы были те отдельные звенья цепи, заковав в которую заживо погребли впоследствии XX корпус, насыпав над ним могильный холм; его не могли разметать богатырские плечи войск генерала Булгакова, этого не сделали затем и запоздалые усилия оправившейся 10-й армии».
Последним штрихом бурной деятельности генерала Епанчина на своей должности командира III-го армейского корпуса, была его шифрованная телеграмма, отправленная в штаб 10-й армии около 2 часов ночи 29 января 1915 года, со станции Волковышки.
М.Н. Каменский, не без горечи, так ее комментирует:
« Содержание телеграммы настолько многоговоряще, что мы…приведем полностью этот любопытный документ:
«Прошу сообщить, где Козлова—Рудская позиция. Бригаду 68 дивизии предполагаю высаживать в Пильвишки с тем, чтобы двинуть по северному берегу Шешупы во фланг противнику, который, по-видимому (?!), собирается делать глубокий обход, но так как бригада пребывает без патронов, то это дело придется организовать».
Итак, в то время, как Пилькален, Шталюпенен и Владиславов заняты противником, а III корпус в полном беспорядке сходит с боевой сцены, командир его; говоря о противнике, выражается, что тот, «по-видимому, собирается делать глубокий обход».
Этот документ чрезвычайно характерен для облика генерала Епанчина; как военно-начальника и сотрудника командующего 10-й армией, поставившего его на самый ответственный пост нашего боевого расположения в Восточной Пруссии.
Эта телеграмма как бы подводит окончательные итоги деятельности III корпуса и его участию в несчастной судьбе, постигшей 10-ю армию. Она же вносит последний штрих в абрис той обстановки, которая соорудила первый этап на крестном пути XX корпуса к его Голгофе.
Рядом с этим, донесение генерала Епанчина свидетельствует о том, сколь глубоко был неправ Главнокомандующий фронтом, настойчиво выдвигая наступательные тенденции Х армии, не разбираясь в фактических данных обстановки и игнорируя доводы генерала Сиверса».
В следующей главе продолжим рассказ о гибели ХХ-го армейского корпуса в феврале 1915 года.
На схеме: ситуация на фронте Х-й армии в январе-феврале 1915 года
(Продолжение:http://www.proza.ru/2019/02/04/721)