Вера допивала, сидя в институтской столовой, компот, когда к ней подошла Таня, мягко отодвинула стул, села, посмотрела на Веру своими голубыми глазами и тихо сказала:
– Мы с Зиной ищем третьего человека.? – удивилась Вера. – Она всегда и всему удивлялась, как только что на свет родилась. У некоторых, это даже вызывало раздражение.
– Понимаешь, мы нашли дешёвую комнату в двухкомнатной совсем рядом с институтом. Две остановке на трамвае. Можно и пешком. Двадцать минут всего.
– И что? – вопросом потянула время Вера, сообразившая куда клонит Таня.
– Нам нужен третий. Меньше платить. Хозяйка обещает ещё и бесплатные завтраки.
– Ты думаешь будет лучше? Да и платить надо. – Вера медленно поставила допитый стакан на поднос, думая стоит ли соглашаться. Если откажется, Таня воспримет, как обиду и их дружба даст трещину, а Таня её поддержка и защитница.
– Конечно! Плату за комнату отобьём на завтраках. Преимущества: тихо, окна выходят во двор. Правда солнца мало, но нам только переночевать. Ну, как?
И Вера дала согласие. Через неделю – заселились. Комнатка оказалась совсем маленькой. Слева от двери – этажерка, у окна – круглый стол, напротив раскладной диван и рядом, перпендикулярно к дивану – скрипящая раскладушка. О том, что раскладушка скрипит, Вера узнала позже, когда ей предложили разместиться на ней.
По утрам Кира Антоновна, хозяйка, варила большую кастрюлю манной каши. После каши пили чай с батоном. Вместо масла часто использовали маргарин. Дешевле. Хозяйка первое время накрывала на стол, приглашала девочек. Потом девочки обслуживали себя сами.
Во второй большой комнате Кира Антоновна жила с сыном. Витя выглядел старше своих лет, так показалось Вере. Он ей чем-то понравился. Скромный, тихий, с приятным лицом, хорошо сложенный. Но они, почти, не виделись.
Третьей квартиранткой оказалась Зина. Её Вера сразу отметила. Рослая, кареглазая девушка, обращала на себя внимание своей раскрывшейся красотой. Так роза распустит все свои лепестки, поразит небывалой прелестью и на день другой начинает увядать. Зине удалось перевестись из Киева. Гарная дивчина. Зина своей украинской красотой украсила их курс. Таня сразу подружилась с Зиной, и Вера отодвинулась на второй план. Она втайне страдала, но вида не показывала, надеясь, что в дальнейшем они будут дружить втроём.
По вечерам, лежа на диване, Таня с Зиной начинали шептаться. Вера нервничала. Ей не спалось и тоже хотелось общения. Вера понимала: её игнорируют и старалась уснуть. Через две недели совместного проживания Вера окончательно поняла, что так дальше продолжаться не может. Таня, оберегающая её и всячески поддерживающая, потеряла к ней интерес. Это было больно и обидно до слёз. В группе Вера осталась одна. Ходила, как неприкаянная.
Её понурое состояние заметил Вась и, однажды, когда она сидела в полутёмном зале после репетиции, бесшумно подошел, сел рядом, начал расспрашивать. На его вопросы Вера отвечала уклончиво. Не могла же она открыть причину, но не сдержалась. Слёзы сами потекли по её щекам. Она их не вытирала, боясь, что Вась заметит. Ей было ужасно стыдно. Вась встал, видимо почувствовал её состояние, сказал, что всё образуется и с виноватым видом удалился.
А Вера вспомнила школьные годы, как её травили, сговорившись несколько ничем непримечательных девочек, причём грубых и хамоватых, если не наглых, для Веры они и казались наглыми, и пуще залилась слезами. Благо никто не видел и ей можно выплакаться вволю.
Почему на тех, кто не может или не хочет, в силу свой нравственной установки дать сдачи, нападают? Так происходит среди обезьян, где вожак силой отстаивает свои права. Обезьяны не испытывают чувства вины, у них нет чувства сострадания, но люди… Она собирается стать режиссером, а не может разобраться в элементарных взаимоотношениях между тремя подругами, не в состоянии найти способ, помогающий ей для объединения, для дружбы втроём. Как ей себя вести? Навязывать себя? Унизиться до лести? Открыто рассказать о своих переживаниях?
Ни то, ни другое, ни третье – не подходило и Вере приходилось часами после занятий просиживать в библиотеке, а вечером, перекусив в закусочной горячими пельменями, бежать в театр на спектакль. По студенческому билету можно было получить входной, а иногда и с местом. Приходила поздно и сразу лажилась на свою скрипучку. Зина – не довольствовала, говорила, что её раскладушка мешает ей спать. Вера молчала, думая про себя: не моя раскладушка, хозяйкина. С неё и спрос. На ночь глядя, она вспоминала сюжет пьесы, игру артистов, декорации и была счастлива, снова уплывая в то, иное пространство, пространство искусства. Больше всего ей нравился БДТ им. Максима Горького. Георгия Александровича Вера боготворила. Евгений Лебедев в спектакле «История лошади» произвел на Веру сильнейшее впечатление. Она ходила на этот спектакль по нескольку раз. Лебедев играл Холстомера всем телом. Пластика тела передавала переживания, если можно так говорить о лошади, внутреннее движение чувств. Это была лошадь и человек одновременно, страдающий, как и лошадь. Любимыми актерами для Веры были и Владислав Стржельчик, Сергей Юрский, Олег Басилашвили, Андрей Толубеев, Владимир Рецептер, Татьяна Доронина. Да в общем все артисты, составляющие великолепный ансамбль каждого из спектаклей. Вере так хотелось быть одной из актеров, играть самые маленькие роли, но только быть в этом театре, дышать его атмосферой, впитывать культуру.
Несколько раз Вера приглашала Таню и Зину пойти с ней, но они всегда отказывались. Почему их не интересовал театр, Вера не могла дать объяснения и ходила одна, получая истинное удовольствие, заряжаясь творческой энергией.
После второго семестра стало ясно почему Таня с Зиной не интересовались театральным искусством. Обе решили бросить институт. Укладывая чемоданы, говорили, что ошиблись в выборе профессии. Обе решили поступать в экономический. Практично и надежно. Неожиданно Таня протянула Вере розовые кружевные трусики.
– Зачем? – удивилась Вера. Трусики были дорогие. Сразу видно. Вера о таких и мечтать не могла.
– Так. На память.»
– Но ведь это ужасно дорого.
– Поэтому и дарю. Помнила чтоб.
– Ну хорошо, спасибо! – Вера разгладила ладонями трусики, аккуратно сложила, положила под свою подушку. На сердце скребли кошки. Таня уезжает, и она остается без поддержки. Правда последнее время ей и не нужна поддержка. Этим стал заниматься Саша, а Сашу уважали не только за то, что он староста, но и за его выдержку. Он никогда не горячился, не повышал голоса, всегда держался справедливости. Чувство справедливости поселилось в нем с малых лет и только укреплялось с каждым годом.
Вера осталась одна. За комнату ей платить одной дорого, и она решила перебраться снова в общежитие, но мест там не оказалось. Вера лихорадочно думала, что же ей делать, куда податься? И всё же она продолжала каждый вечер ходить в театр. Время было спокойное. До перестройки оставалось целое десятилетие, и она не боялась одна возвращаться поздно вечером.
По утрам Вера на малюсенькой кухоньке сама сооружала завтрак. Чаще – это было яйцо в мешочек, чай, батон. Хозяйка перестала готовить манную кашу. Она уходила на рано утром. Её перевели на сменную работу. Тут то и оказалось, что Витя не ровно дышит к Вере. Заметив, Вера вовсе не обольщалась. Осталась бы Таня или Зина, Витя повел себя таким же образом. По утрам, одетый, надушенный одеколоном «Красная Москва» он выходил, по-хозяйски садился за стол. И правильно. Кто Вера, а кто он, Витя. Вера не имеет прописки в Ленинграде, а он родился в городе-герое. Заслуга по месту рождения. Кира Антоновна не раз говорила сыну, предостерегала. Приезжие на все пойдут за прописку. Будь бдительным. Не заводи с иногородними шашни. Виктор – завел. После недельных совместных утренних чаепитий, причем, для Веры нежелательных, она всегда торопилась, а тут приходилось ухаживать за хозяйкиным сынком, наливать чай, мыть посуду, Витя неожиданно пригласил её в кино. Вера хотела было отказаться, но Витя протянул два голубых билета. Поймал, что говорится, на удочку. Пришлось согласиться. Вера жертвовала спектаклем. Она, конечно, могла бы отказаться, но было неудобно. Вдруг обидится да так, что мстить начнет.
Она уже имела опыт мести, когда училась в шестом классе и заболела ангиной. Ангина прошла, но через месяц возобновилась. Веру положили на обследование. Диагноз – ревматическая атака. Два месяца лежала в детском отделении, через месяц подвернулась путевка в санаторий, и мама отвезла её в Зеленогорск тоже на два месяца по причине зимнего сезона. Летом путевки выдавались на один месяц. Когда Вера прощалась с мамой, заплакала, просила не оставлять её одну в чужом месте. Мама холодным тоном, как отрезала, сказала, что ей надо лечиться и этим всё сказано. Санаторий располагался среди деревьев. Чистый воздух, снег, тишина.
Небольшое трехэтажное здание считалось основным. К нему прилегало административное одноэтажное и третье – столовая, кухня, подсобные помещения.
В основном здание проживали дети. Младшие – на первом этаже, старшие – на втором. Веру после осмотра у врача, отвели на второй этаж, показали кровать вторую от окна слева.
Комнаты мальчиков и девочек располагались напротив. Радик ей сразу понравился. Он казался не только симпатичным, но и умным, но Вера не подавала вида. Однажды они оказались вдвоем в маленьком лифте. Нужно было выходить, но сообразительный Радик нажал на кнопку, и они поехали на третий этаж. Радик взволнованным голосом сказал:
– Давай с тобой дружить.
Вера сделала удивленные глаза, немного наиграла, она занималась в школьном драматическом кружке. Ответила, вычитанными словами из книги:
– Дружбу не предлагают. Она возникает сама из общих интересов, взглядов, стремлений.
– Не понял, – Радик расставил руки, зажал Веру в угол лифта.
– Пусти! – возмутилась Вера.
– Пожалуйста. Тебя никто и не держит, – разомкнул руки Радик, странно улыбаясь.
Лифт остановился, двери раскрылись. Вера вышла в коридор и, не оглядываясь пошла в библиотеку. Радик не увязался, но с этого времени начал издеваться над ней пока Веру не положили в изолятор. У неё на нервной почве поднялась температура, возникли проблемы со зрением. Временами перед глазами появлялась серая пленка. Хорошо ещё, что не ослепла.
Пришлось согласиться раз и билеты куплены. По дороге к кинотеатру больше молчали. Вера не знала о чем говорить. Виктор, по видимости тоже. Холодная зимняя сырость пробиралась сквозь искусственную шубку по серый каракуль, мерзли щеки и лоб. Вера с облегчением вдохнула, входя в фойе кинотеатра. Места оказались дешевыми на верхнем ярусе сбоку. Вера никак не могла сосредоточиться на фильме. Радик тяжело дышал в ухо, крепко сжимая её пальцы. Вера хотела высвободить руку, но, потянув к себе, почувствовала ещё более крепкое сжатие и перестала делать последующие попытки. Фильм Веру не заитересовал.
Возвращались также молча. Сквозь сизость завесы красовалась завершённой округлостью луна. Вера, время от времени, вскидывала на неё свой взгляд и ей казалось лунный диск вздрагивает, пульсирует, о чем-то предупреждает.
Радик говорил о своем желании поступить в техникум. В институт ему не светит по причине не очень хороших отметок в аттестате. Вера из вежливости поинтересовалась в какой техникум он собирается поступать. Услышала ответ – не решил пока. За то, что Радик купил ей билет, он в темном дворе с силой прижал Веру, поймал губы, крепко поцеловал. Вера зарделась, слегка оттолкнула в грудь. Опустив голову, быстро пошла вперёд. Радик схватил за руку. «Подожди!» – выдохнул он, пытаясь снова её поцеловать. Вера на этот раз вывернулась и сказав, что замерзла, открыла дверь. Кира Антоновна смотрела телевизор. Услышав хлопанье двери вышла, окинула их неодобрительным взглядом, спросила сына:
– Ужинать будешь?
– Ещё бы! Проголодался.
– Там теплые макароны. Чайник недавно вскипел. – Хозяйка, снова бросив неодобрительный взгляд на Веру, поджала губы и удалилась в комнату. Ещё бы ей не сердиться на Веру. Вдруг охмурит её мальчика. Придется прописывать, а там и квартиру разменивать. Приезжие только и мечтают не мытьем, так катаньем получить возможность остаться в Ленинграде.
Радик вопросительно посмотрел на Вера, поняв его безмолвный вопрос, тихо ответила:
– Спасибо. Я не голодна.
– Ну тогда – будь. – с облегчением проговорил Радик, снял пальто и прошел на кухню.
Вера повесила свою шубку на рыбьем меху на вешалку, вошла в свою комнату, легла, не раздеваясь на диван. Она была голодна, но ей не хотелось выходить, чтобы налить себе горячего чая, хотя никак не могла согреться.
Через три дня Вера забежала домой, чтобы переодеться перед походом в театр. Торопливо сняла юбку, свитер, комбинацию, времени до начала спектакля оставалось чуть больше часа, потянулась за платьем и тут неожиданно дверь открылась и на пороге появился Виктор в майке, трусах и босиком. Вера вздрогнула, попятилась. Он подошел, взял руку в свою ладонь, крепко сжал.
– Ты чего? – Вера попыталась вырвать руку.
– Ничего. Не бойся. Я не дурак. Ничего плохого тебе не сделаю. Пойдем, полежи со мной. Просто полежи рядом. Приставать не буду.
– Для чего?
– Мне очень хочется. Хочется почувствовать тебя рядом. Не бойся. Пошли.
– А мама?
– На работе. Придет часам к восьми. – Нежно подтянул за руку. Вера подчинилась. Да и вырываться было бесполезно. Она худенькая, бараний вес, как шутил с горечью папа, внутренне переживая за дочь.
Виктор ввел её в комнату, подвел к кровати, подхватил на руки, легонько опустил, лег рядом, не прикасаясь. Лежали, затаив дыхание. Виктор глухо произнес:
– Ты бы пошла за меня замуж?
– Ты серьёзно?
– Да. Думаю об этом. – с дрожью в голосе подтвердил Виктор. От него шла волна, окутывающая Веру томностью, расслабляющая, волнующая и сладостная. Вере хотелось остаться в этой волне, вбирать её каждой клеточкой своего юного тела. И она вбирала. Голова слегка кружилась, мысли куда-то исчезли, и она забыла кто она и где и зачем… Когда волна слегка ослабевала, ей хотелось чем-то усилить её. Но чем? Поцелуем? Сама не решалась, а Виктор лежал неподвижно и молча. Сколько времени прошло? Неважно. Прошло двадцать минут, может сорок. Скоро должна прийти мама Виктора. Надо встать и уйти в свою комнату. Собрать волю в кулак, встать и уйти. Вера слегка пошевелилась, пытаясь отодвинуться и тут же на своей руке почувствовала ладонь Виктора, не позволяющую ей уйти. И Вера подчинилась. Она испытывала такую расслабляющую слабость, что если бы решилась встать и двинуться с места, то могла бы упасть. Вера в этом не сомневалась и с новой силой отдалась впервые охватившему чувству, отвергающему хоть какое-то действие, вычеркивающее, делающее бессмысленным всё остальное, мешающее этому невыразимому состоянию счастья.
«Может это и есть счастье?» – подумала лениво, неповоротливой, возникшей издалека мыслью. Счастье. Счастье…
Хлопнула входная дверь. Через минуту появилась Кира Антоновна и сразу набросилась на сына с руганью.
Вера сползла с кровати, шатаясь пошла в свою комнату, услышав вдогонку, что ей отказано от дальнейшего проживания.