Раньше…
Ульяна пробиралась сквозь темноту медленно, осторожно.
Низко над деревьями усохшей долькой чеснока висел белёсый месяц. То и дело скрываясь за тучами, он почти не давал света.
Идти было тяжело. И не столько от слабости, сколько от страха.
Странно, но голода она совсем не ощущала. Саднящее, скручивающее жгутом желудок чувство, отступило.
Всё из-за тех облаток, которые заставила глотать Пантелевна. Три дня она давала Ульяне горькие спрессованные кусочки сухих трав, и нынче тоже дала.
- Последняя, - выдохнула с сожалением, с трудом разлепив растрескавшиеся губы. - Пора пришла, Улька. Нынче пойдешь. Сегодня их ночь…
Слова проходили с трудом сквозь иссохшее бабкино горло. Пантелевна уже почти не вставала, не было сил. И только взгляд по-прежнему оставался твёрдым, гипнотизировал:
- Ты должна найти нечистый хоровод! Должна дойти до гнилого дора и вернуться обратно! Поняла, Улька?
Ульяна только головой кивала, тараща и без того огромные глаза на осунувшемся лице.
Про гнилой дор у них в деревне говорили шёпотом. Когда-то давно, до революции, располагалось там поселение старообрядцев, а потом вдруг в одночасье пропали все люди, сгинули, оставив нажитое - свои дома, хозяйство, скотину. Отчего - никто не понял. Только с той поры в гнилом доре стало блазнить, местные обходили его, и мать Ульке строго наказывала – не соваться туда ни за что!
Ульяна побывала там уже после, вместе с Пантелевной. Они приходили за травами, но так ничего не нашли. Засуха выжгла, иссушила всё живое… Ульяна издали смотрела на заброшенные мертвые дома. Время там будто замерло. Не долетал ветер, не пели птицы, не попадались звери. От звенящей отчаянной тишины стучало в голове…
- Ульяна! На тебя надежда осталась, иначе… - Пантелевна прерывисто вздохнула, качнув головой в сторону печи.
На полатях под старым лоскутным одеялом вповалку лежали маленькие. Совсем обессилев от голода, они то дремали, то бредили. Бабка с Ульяной смачивали им губы водой, прикладывали к лицу мокрую тряпицу.
В их затерянной в глуши деревеньке из-за голода и мора почти никого не осталось. Где-то далеко гремела война, но здесь против людей ополчилась природа. Страшный выдался год. Неурожайный, засушливый. Лето было холодным, а сейчас, в октябре совсем захолодало – мороз лёг на сухую безжизненную землю.
Травница Пантелевна собрала у себя в избе всех сирот, вот и Ульяну приютила. Девочка была самой старшей и пока могла, помогала бабке по хозяйству.
Последние дни Ульяна держалась только потому, что бабка давала ей облатки – по одной в день. Они необъяснимым образом поддерживали в девочке остатки сил.
- Ульяна, - долетел до девочки настойчивый голос Пантелевны, - тебе пора! Надень вот, - бабка с трудом сняла с себя чёрный шнур с неведомым знаком: деревянным кругом с вплетёнными в него восемью лучами.
- Коловрат укажет путь. Охранит. Скроет. Ты только молчи, что бы не увидела, поняла? Молчи и не мешкай! Ты помнишь, что надо делать?
Ульяна кивнула.
- Тогда поспеши, девочка. С Богом! – бабка захрипела, откинулась на лавку, закрыла глаза. На печи завозились, заскулили жалобно маленькие.
От несправедливости происходящего, от безнадежной страшной судьбы, уготованной им, заболело в груди. Не в силах больше находиться в доме, девочка развернулась и выбежала прочь.
Пантелевна подняла руку, перекрестила её вслед и прошептала:
- Прости меня, девонька…я б сама пошла…если бы могла…
И вот теперь Ульяна шла и шла вперёд, смутно угадывая дорогу, словно ведомая какой-то силой. Оберег на груди согревал, поддерживал, не давал повернуть назад..
Когда окончились поля, и вдали показалась чёрная громада леса, девочка остановилась передохнуть.
Где-то вдалеке волки завели протяжную тоскливую песню. Против волков у Ульяны ничего не было. Только палка, на которую она опиралась, словно старуха.
Нужно было спешить, успеть к хороводу. Всхлипнув, девочка двинулась дальше сквозь лес, и деревья с высоты тянули к ней искривлённые ветви, словно пытались остановить.
К полуночи Ульяна добралась до места.
Было тихо и пустынно. Но постепенно странный ропот донёсся до слуха девочки. Он становился всё сильнее, всё явственнее, ему вторили пронзительные вскрики, визг, бормотание…
Месяц вдруг мигнул и круглым сыром покатился по небу.
Поляна ярко осветилась и в тот же миг призрачный сонм нечистых помчался по ней в жутком хороводе.
Проносились, мелькали костяные-мохнатые-деревянные-тощие-грузные-маленькие и большие, с человечьими и звериными лицами, с копытами и рогами, чуднЫми уродливыми отростками…Кружили без устали, мчались неукротимым хороводом! Казалось, их тела переплелись, образуя причудливый и безобразный узор из спутанных волос, хвостов, крыл…
По мере движения в центре круга восставало что-то могучее, чёрное, до конца ещё не проявившееся, но откликнувшееся на их неистовый призыв!
От этой нескончаемой бесовской пляски у Ульяны голова пошла кругом, сердце рвалось из груди, стучало так сильно, что ей казалось – вот-вот услышат, поймают, разорвут…Она отчаянно стиснула зубы, чтобы не закричать.
Пересиливая ужас, девочка заставила себя подойти так близко, что ощутила всю мощь, всю силу потустороннего хоровода. Отчётливо разглядела жуткую фигуру внутри – бугристую кожу, покрытую коростой, трещины и наросты на теле, и маску, скрывающую лицо.
- Невидима, невидима, я для них невидима, - не переставая твердила про себя Ульяна.
С трудом развязав мешочек, захваченный из дома, она высыпала на ладонь сухой порошок – смесь трав, соли, чего-то ещё непонятного и размахнувшись, швырнула в беснующихся.
И всё замерло. Безобразные танцоры застыли, оцепенела и фигура в центре круга. Глядя на неё, Ульяна зашептала мысленно, попросила так, как наказывала бабка:
- Жизнь прошу! Жизнь прошу! Прошу для себя и для семьи своей обретенной! Жизнь, жизнь прошу!
И вдруг на фигуре появилось что-то вроде шапки – лохматое, стогом соломенным стоящее, с васильками да колосьями.
Пантелевна говорила, что непростые это колосья, зёрнышки в них никогда не закончатся. С ними голод не страшен.
Осторожно, чтобы не коснуться застывших существ, Ульяна пробралась в круг. Достать до шапки получилось не сразу – хоть и вышла из земли всего по пояс - очень высока была фигура. Девочка примерилась, подпрыгнула раз, другой…наконец ей удалось схватить край и сдёрнуть шапку с головы страшилы. Вместе с шапкой слетела маска, обнажив уродливое, коростой покрытое лицо. С длинными морщинистыми веками, свисающими на глаза…
Ахнула Ульяна, не сдержалась – и сразу всё пришло в движение, закричало, заухало, завизжало…
Оберег раскалился, полыхнул огнем, окружил Ульяну теплом и спасительным коконом - и рассыпался хоровод, с разочарованным воем отпрянули в стороны нечистые…
А девочка уже неслась прочь, крепко сжимая в руках и шапку, и маску.
Высоко над ней кружили чёрные птицы, и в криках их Ульяне чудилось то ли предупреждение, то ли пророчество:
- Кара! Кара! Кара!
* Картина Сергея Судейкина