Я гимны прежние пою…
Было их триста: всё юношей цвет,
Смерть их скосила – их нет!
На берегу Мраморного моря расположился древний город Родосто, когда-то Византий, а теперь Текирдаг. Славился Родосто своими сахарными арбузами. В конце девятнадцатого века около трети жителей в городе были армяне. В Родосто родились Вазген Первый, Анри Верной, повторившие судьбу сотен тысяч армян Западной Армении.
А ещё раньше, в году 1885, в Родосто, в семье скромного сапожника, прихожанина армянской церкви, родился и наш герой, замечательный армянский композитор Барсег Каначян.
Из Родосто семья Каначянов переехала в Полис – так армяне называют Константинополь. Школ для армян в Полисе было много, здесь он успевает получить начальное образование. В эти годы участились погромы, армяне уже стали спасаться кто куда, и отсюда, в 1896-ом, после Аданской и Зейтунской резни, Каначяны переселяются в Варну. Кажется, в Болгарии было спокойней… главное, там армянам можно было учиться.
Однажды в отсутствие Барсега в их дом зашёл торговец и предложил купить хорошую, настоящую скрипку. Отец давно знал, как сын хочет играть на настоящей скрипке. Отдав за неё большую часть своих сбережений, он положил её на видное место. Придя домой и увидев свою мечту, Барсег бросился к скрипке и больше с ней не расставался.
Устроившись на службу к торговцу из Вана, Барсег в свободное время стал брать уроки скрипки, теории музыки, хороведения в школе Натан-бек Амирханяна. А гармонии и фортепиано Каначян учится уже в Бухаресте в училище Жоржа Пуюка.
В эти годы в Румынию уже врывался революционный дух из России, и там тоже стало неспокойно. Во время войны, в 1905 году в Бухаресте, неизвестно за что (возможно, что случайно) его арестовали. Встревоженный Каначян уезжает обратно в Варну, где знакомится с Тиграном Чухаджяном, и, как ни в чём не бывало, начинает ездить по разным городам, давать концерты с хорами. Однако, как и многие доверчивые интеллигенты того трагического времени, Каначяны после некоторых преобразований и объявленных танзиматов, взяли да и поверили в демократическое будущее Османской империи, и семья возвратилась обратно в Полис…
А ведь Барсег, юноша-скрипач, успел даже послужить в турецкой армии! Сначала не явился по призыву, затем подумал, что будет хуже и со скрипкой подмышкой явился в комендатуру. Определили помощником врача. Обегал палаты с турецкими ранеными, лечил их… Так и служил, пока ему по пути случайно не попался Ататюрк. Отец турков тогда ещё не свалил османских султанов и был довольно демократичен. Услышав чарующую скрипку Каначяна, Мустафа потребовал у него сыграть что-нибудь турецкое. Барсег терпеливо стал играть почему-то курдские мелодии. Затем Мустафа распорядился приодеть воина-скрипача, заменить ему ветхие обноски турецкой военной формы…
Волею судеб Барсег очутился в Алеппо. И где бы он ни оказывался, тут же организовывал хор. Армянский хор, естественно. Теперь молодой Барсег организует духовой оркестр «Кнар» (Лира), начинает преподавать и делает первые композиторские шаги.
Как же не вспомнить ту судьбоносную встречу с гением армянской музыки! Когда Барсег впервые оказался на концерте Комитаса, он был просто потрясён.
Самой определяющей, как считал сам Каначян, в его жизни стала эта встреча с Комитасом. После концерта вардапета Барсег бросился на сцену и, обратившись к Комитасу, взволнованно сказал:
– Кто эти мелодии написал, вардапет?
– Вай, кертнкеле, кто ещё мог…
– Никогда не думал, что вардапет может такое!
– Ваай, кертнкеле… – вторит Комитасу стоящий рядом молодой монах…
– Маэстро, хочу у вас брать уроки…
В этот день Каначян обрёл учителя и свою музыку – настоящую армянскую песню.
Комитас взял его сначала в хор из 300 человек, а затем отобрал пятерых для обучения фортепиано. Барсег стал заниматься в кружке «Искусство гармонизации», отсюда и вышли те самые ученики Комитаса, которые объединятся в группу "Пять учеников Комитаса", основной задачей которой становится пропаганда творчества своего великого учителя.
Здесь надо бы отметить, что Комитас выделял Каначяна. Ближайший друг, названый брат Барсега Мигран Тумаджян, тоже ученик Комитаса, рассказывал, что когда спросили вардапета, почему Барсегу он даёт уроки полифонии, а им – нет, Комитас говорил: «Вам ещё рано, у вас нет знаний Барсега».
Они организуют концерты, публикуют сборники "Армянские гусанские песни", собирают хоры и оркестры, занимаются воспитанием подрастающего поколения. Крупной удачей стал для него хор «Гусан», про этот хор «Гусан» можно говорить долго… Созданный в 1910 году в Константинополе и возглавляемый Комитасом (более 400 участников), хор стал украшением армянства Ливана и ближневосточных стран, куда с неизменным успехом он гастролировал.
Кстати, хор «Гусан» восстановлен после смерти композитора и до сих пор остается непревзойденным в хоровом искусстве стран Ближнего Востока.
Выступая в хоре «Гусан» в числе комитасовских «пяти воспитанников», Каначян берёт уроки гармонии и увлекается хоровой музыкой… Надо сказать, что это явление было исключительным не только в качестве армянского культурного достижения. Еще более уникальным оно становилось от того, что было осуществлено в мусульманском мире, поскольку групповое, хоровое искусство, да еще с участием женщин, противоречило канонам исламской религии. Кстати, основателями в становлении театрального, танцевального и хорового искусства на Востоке почти всегда были армяне.
В 1919 году Барсег участвует в концерте, посвящённом Комитасу и управляет сводным хором в 400 человек. Вдумайтесь, это очень большой хор!
А пять Комитасовских учеников продолжают музицировать и обрабатывать армянские патриотические песни… Года два Каначян продолжает учиться музыке в Париже, организует хоры в армянских колониях, а с 1928 года преподаёт в школе Мелконян на Кипре, затем в семинарии Ншана Паланджяна. Париж, Кипр, Бейрут… не было никаких границ для армянского музыканта!
Теперь Каначян основал хор «Гусан» в Бейруте. Этот хор состоял уже из женщин и мужчин и для хора Каначян обработал несколько армянских и арабских песен, и концерты такого смешанного хора пользовались неизменным успехом. Но вот преемника Каначян не успел подготовить – ослеп, заболел, и 17 лет не имел возможности полноценно работать… А после смерти Каначяна хор и вовсе почти распался. Но ведь известно, что хор не должен умолкать ни дня, бездействие даже в месяц для него губительно.
Восстановить некогда славный хор много лет спустя армяне из Ливана пригласят молодого и талантливого патриота, армянского музыканта маэстро Арутюна Топикяна.
Топикян едет в Бейрут, три года кропотливой работы, и после 17 лет молчания возрождается хор «Гусан», созданный Барсегом Каначяном. А традиция армянских музыкантов исполнять арабские песни на свой лад вперемешку с армянскими в странах проживания арабского населения ярко воплотилась в деятельности его ученика Паргева Таслакяна, который с необычайным успехом выступает по всему Ближнему Востоку, и не только, со своим хором, состоящим из 80 певцов, кстати, почти полностью из арабов.
Он получил свой первый приз на одном из фестов в Польше, когда арабский хор стал исполнять Комитаса. Обычно арабы поют одноголосие. А тут – топикяновская школа дирижирования традиционным четырёхголосым хором, что ввергло поляков в неподдельное изумление. Арабы – и четырёхголосие! К тому же исполняли произведения христианского вардапета Комитаса… Аудитория в мусульманских странах, в которых хор постоянно концертирует, с неизменным вниманием слушает песни Комитаса, Барсега Каначяна, Мансуряна…
Кстати, проработав три года в Бейруте, Топикян перед отъездом на родину дал восхитительный концерт с обновлённым хором, сохранив, таким образом, и сам хор, и восстановив традиции композитора Каначяна. Среди записанных Топикяном хоровых произведений достойное место занимают каначяновские мелодии.
История армянской музыки всегда ведёт к Комитасу: затем Топикян возвращается в Ереван с четким намерением стать первым исполнителем всего светского и духовного наследия Комитаса, записать и достойно представить слушателям истинного Комитаса. К его чести надо сказать, намерения он исполнил, и его Ереванский камерный хор при поддержке св. Эчмиадзина (католикосов Гарегинов) сумел записать почти всё, что было задумано.
Не могу не отклониться от темы, ибо должна хоть немного рассказать, как трудно шла эта работа. Топикян, уже опытный хормейстер, положил глаз на все хоровые мелодии Комитаса – исполнение и запись. В многочисленных выступлениях он обосновывает этот необходимый для нашей национальной музыкальной культуры труд. Но все его обоснования никак не содействовали привлечению спонсоров, обеспечению зала для репетиций, зарплаты хористам, расходов на записи и тиражирование.
И сам католикос Гарегин I во время очередной аудиенции, строго глядя на молодого энтузиаста, сказал:
– Много денег получается, молодой человек, много… это невозможно!
Тогда Топикян, еле сдержав все чувства, которые при этом могут возникнуть, встал и направился к дверям Веарана со словами:
– Ваше Преосвященство, воля ваша, но так как это мечта всей моей жизни, я всё равно исполню задуманное!
– Подождите, молодой человек! – окликнул его Гарегин Первый. И достал из нагрудного кармана заранее приготовленный чек в 20 000 долларов. Протягивая чек ошеломлённому Топикяну, католикос улыбнулся:
– Я вижу, вы всё исполните наивысшим образом! Моё благословение!
Топикян записал около 200 хоровых произведений, и уже не только Комитаса, а впервые исполненные хоры Барсега Каначяна, Тиграна Мансуряна, и ряда других композиторов. Традицию приснопамятного Гарегина Первого продолжил Гарегин Второй. Благодаря чему Топикян сумел записать всё исполненное за эти годы и регулярно выступает со своим хором на концертных площадках Еревана и многих других городов Ближнего Востока, Европы и России.
Каначян создал около 30 хоровых произведений, в том числе «Нанор», считающееся явлением в хоровом искусстве, и 10 сольных песен на слова армянских классиков, и около 20 детских песен. Большую роль в популяризации творчества отца сыграла и его дочь Седа. К сожалению, искусство мастеров Спюрка доходит до нас с таким трудом! Седа до последнего времени жила на родине, в Бейруте. Но в очень преклонном возрасте ей пришлось уехать в США вслед за давно обосновавшимся там дочерьми. Сбылось предсказание Каначяна. Сэда, дочь, рассказывала, что отец к Америке никак не относился. Вернее, не с пиететом. « Это большая страна, которая всех растворяет. Всех поглощает, и армянство тоже полностью поглотит…»
Удивительная женщина, в свои 90 лет она попросилась работать волонтёром в социальной больнице!
Велик вклад композитора Каначяна в популяризации творчества великого Комитаса в культурном пространстве армян Ливана, Сирии, Ирака, Египта, Кипра… Необычайная энергия его выливалась в организацию концертов настоящей армянской музыки по всей территории ближневосточного спюрка.
К сожалению, родина-мать Армения не оценила в должной степени талант и подвиг Каначяна при жизни. Один эпизод остался шрамом в памяти композитора и его любящей семьи.
Недавно вышла объёмистая книга «Барсег Каначян» (Айказян пресс, Бейрут, 2017). В воспоминаниях Липарита Азатяна, известного геноцидоведа (Липарит Азатян проделал огромную работу, изучил множество архивных документов и обобщил свои выводы в книге «Армянские сироты Большого Геноцида») мы читаем: «Когда в 1958 году из Армении в Багдад впервые выехала группа армянских певцов и танцоров, во время долгой встречи Посол Камо Удумян участливо спросил: Мастер, не хотели бы вы посетить Ереван?» На что Каначян ответил: «Конечно, хочу, если получу приглашение, обязательно приеду!».
Камо Удумян обещал организовать приглашение, и каково же было удивление Липарита, как и многих свидетелей этого разговора, когда он прочёл в газете «Солнце Каира» заявление Удумяна о том, что он пригласил на той встрече Каначяна, а тот отказался! Своё опровержение Каначян опубликовал в газете «hУсабер Каира», об этом чуть позже узнал Вазген Веапар, пригласил композитора в Советскую Армению, но уже по состоянию здоровья Каначян не смог бы пуститься в путь…
Впоследствии выяснилось, что не обошлось без вмешательства братьев-рамкаваров, которые видели в аполитичном Каначяне дашнака – в его хоре было много поющих дашнаков. И рамкавары каким-то образом сумели ввести в заблуждение советских армян, ответственных за приглашение.
Вдове обещали перевезти в Армению его прах, ибо как ученик Комитаса, он мечтал оказаться рядом с учителем, но про обещание тоже забыли…
За столом и в кругу друзей мы часто поём известные песни Каначяна (или обработанные им), не всегда зная автора.
Вспомним их. Это прекрасная и нежная колыбельная «Орор»,
Усни, моё чадо, глазки закрой,
Сон пусть укроет тебя,
Баю – бай, орор, сны нас ждут давно
Сладкий мой сынок, хочешь спать, родной,
Дай заснуть и мне,
Ты усни и сам,
Орор мой сынок, орор и нани,
Сладкий мой сынок, хочешь спать, усни…
Пресвятая мать, дай нам сладкий сон… (перевод Г.Рштуни)
Это "Урени" на слова Ованеса Туманяна, "Цов ачер" на слова Аветика Исаакяна, "Цайгерг" на слова Кучака…
Это «Бам, поротан!», которую мы так любим петь в патриотическом экстазе, воинственно постукивая по столу…
И, наконец, это ставший нашим гимном «Мер Айреник» («Наша родина») на слова великого свободолюбца, поэта Микаэла Налбандяна, вот об этой песне можно многое рассказать…
«Мер Айреник» мелодична, хоть и несколько монотонна, немного напоминает итальянские напевы. В начале XX века эта вполне себе лирическая песня не мешала армянским воинам брать неприступные бастионы, завоевывая независимость своей родины, которая освободится «лишь волей смелых сыновей».
Тогда «Мер Айреник» была просто патриотической песней на стихи Микаэла Налбандяна, назвавшего свое произведение «Песней итальянской девушки».
История эта началась в 1857 году в итальянском Сапри, когда триста молодых и сильных повстанцев погибли в бою с батальонами испанских Бурбонов. Сразу после этого было опубликовано стихотворение «Жница из Сапри» Луиджи Меркантини – рассказ о сражении автор вложил в уста молодой девушки, собирающей колосья пшеницы неподалеку от городских ворот.
Русский (прозаический) перевод «Жницы из Сапри» впервые был опубликован Герценом в 37-й главе «Былое и думы»: некоторые исследователи считают, что «Песня итальянской девушки» Микаэла Налбандяна – это вольный перевод сочинения Меркантини, с которым армянский философ и публицист, поддерживающий взгляды российских революционеров, якобы ознакомился в русской версии. Достаточно прочесть герценовское переложение и стихотворение Микаэла Налбандяна, чтобы увидеть, что там нет никакого переводческого сходства. Налбандян мог слышать стихотворение и сам в 1859-м в революционно настроенной Италии, которую посетил по пути в Лондон, где, кстати, встретился с Герценом и его единомышленниками.
Рассказывает Герцен, «Былое и думы»:
«Вот бедный прозаический перевод этих удивительных строк, перешедших в народную легенду:
«Они сошли с оружием в руках, но они не воевали с нами: они бросились на землю и целовали её; я взглянула на каждого из них, на каждого – у всех дрожала слеза на глазах, и у всех была улыбка. Нам говорили, что это разбойники, вышедшие из своих вертепов; но они ничего не взяли, ни даже куска хлеба, и мы только слышали от них одно восклицание: «Мы пришли умереть за наш край!»
Их было триста, они были молоды и сильны… и все погибли!
Перед ними шёл молодой золотовласый вождь с голубыми глазами… Я приободрилась, взяла его за руку и спросила: «Куда идёшь ты, прекрасный вождь?» Он посмотрел на меня и сказал: «Сестра моя, иду умирать за родину». И сильно заныло мое сердце, и я не в силах была вымолвить: «Бог тебе в помощь!»
Их было триста, они были молоды и сильны… и все погибли!» И я знал bel capitano (прекрасного вождя) и не раз беседовал с ним о судьбах его печальной родины… (итал.) (Прим. А. И. Герцена.).
А вот известный перевод Курочкина:
Жница из Сапри
«Eran trecento, eran giovanile – forti
E sono morti!»
Их было триста, они были молоды и сильны…
И умерли!
Шла я на жниву, гляжу – на волнах
С скоростью, глазу заметной
Судно несется на всех парусах,
Флаг развевая приветно.
К острову Понца пристало оно,
Но не осталося там,
Высадку сделать, казалося, к нам
Было на нем решено.
Было их триста: всё юношей цвет,
Смерть их скосила – их нет!
Много оружие было на них,
Но, без боязни напрасной,
Я посмотрела и, лиц молодых
Помню я образ прекрасный.
На берег выйдя, к земле дорогой
Каждый устами приник;
Можно ль, чтоб в души такие проник
Умысел злобный какой?
Было их триста: всё юношей цвет,
Смерть их скосила – их нет!
Я поняла, что любовью полны,
А не враждою их груди,
Не на грабеж и разбои войны,
Видно пришли эти люди.
Дружный их клик и доселе живет
В сердце глубоко моем:
«Братья! за родину дружно умрем,
Дело нас славное ждет!»
Было их триста: всё юношей цвет,
Смерть их скосила – их нет!
Юноша вел их: задумчив был он,
С твердой походкой героя,
Ясные очи и кудри, как лен
Не позабуду его я!
Что со мной сталось, мне трудно понять,
Но, я спросила его
Смело, куда он идет? для чего?
Он отвечал: «умирать!»
Было их триста: всё юношей цвет,
Смерть их скосила – их нет!
«Родине нашей», он так мне сказал,
«Славное время настало»,
Кротко – сестрою меня он назвал;
Сердце во мне застучало.
Я в этот день работать не могла…
Я полюбила их всех!
С горьким предчувствием, будто на смех,
Я вслед за ними пошла.
Было их триста: всё юношей цвет,
Смерть их скосила – их нет!
Боже мой! что мне увидеть пришлось!
Дважды солдат мы встречали,
Дважды нам дело легко обошлось,
Ружья мы их отобрали!
Но, лишь до стен мы Чертозы дошли
Встретили войско, и град
Пуль полетел в нас – дым черный и смрад
Клубом вставали вдали…
Было их триста: всё юношей цвет,
Смерть их скосила – их нет!
Более тысячи было солдат,
Их только триста, но смело
Бились они – не сдаваясь назад
Кровь их рекою алела…
Тщетно с тоской я молилась за них
Все они пали… и он –
Ясные очи и кудри, как лен
Пал, проклиная злодеев своих.
Было их триста: всё юношей цвет,
Смерть их скосила – их нет! (Пер. Курочкина)
В июне 1859 в курортном городке Бан-Зоден Микаэл Налбандян пишет «Песню итальянской девушки», которую через три года под псевдонимом Комс Эмануэль (Граф Эмануэль) публикует в московском армянском журнале «Юсисапайл» и в константинопольской газете «Мегу». Где прославляет итальянок, готовых бороться за свободу своей родины, явно приводя их в пример своим соотечественницам.
Родина наша,
отверженная и бездомная,
Растоптанная нашим врагом,
К мщенью своих сыновей призвала.
Родина наша
Скованная цепями,
Святою кровью храбрых сынов
Свободной стать должна!
Вот тебе, брат мой, флаг,
Сотканный моими руками.
Бессоными ночами я соткала его
и омыла слезами
Посмотри на него: трёхцветный он,
Наш сокровенный знак.
пусть сверкает перед врагом,
И пусть погибнет Австрия!
Иди, мой брат и Бог с тобою,
Поощрит тебя любовь народа.
Ты иди, а я не смогу идти:
Хотя и душою с тобою.
Иди! И если умрёшь, то как храбрец!
пусть не увидит враг твоей спины,
Пусть не смеет сказать,
Худого слова про итальянца!
О, моё сердце разрывается
Видя такую любовь
К несчастной родине,
Что под пятою врага
Если б хоть половина
Таких оказались у нас!
Но наши женщины, куда там,
Слишком уж хрупкие.
О, слёзы душат меня,
Больше не могу говорить,
Нет, не пропадёт Италия,
Если есть такие женщины!
Всюду смерть одинакова,
Человек умирает только раз,
Но блажен тот, кто погибнет
За свободу своего народа!
Первая Республика избрала гимном эту песню, переделав некоторые строки.
Родина наша, свободная, независимая,
Что жила веками,
Своих сынов ныне созывает
В свободную, независимую Армению.
Вот тебе, брат мой, флаг,
Который я соткала своими руками,
Ночами я не спала,
Слезами омыла.
Посмотри на него, в трех цветах,
Священный наш знак,
Пусть блистает перед врагами,
Пусть всегда будет Армения!
Всюду смерть одинакова,
Человек умирает только раз,
Но блажен тот, кто погибнет
За свободу своего народа.
И вот после всего этого пусть кто-нибудь утверждает, что это перевод «Жницы»! С очень большой натяжкой можно назвать «Песню итальянки» Микаэла Налбандяна переводом «Жницы из Сапри» Луиджи Меркантини, а то и вовсе нет! Скорее всего, Налбандян, опасаясь царской цензуры, попросту замаскировал навеянное легендами свое патриотическое стихотворение под лирическую песню, посвященную итальянской девушке.
Но мы помним, что это пока ещё не песня, а пока только стихотворение!
Дальше идёт ещё более захватывающая история!
В пятницу, 15 марта 1885 года, в год, когда родился Барсег Каначян, в тифлисском театре Арцруни в хоровом исполнении состоялась мировая премьера «Песни итальянской девушки». Мужской хор из 15 человек, одетых в армянские национальные костюмы, пел эту песню под управлением неизвестного молодого музыканта.
Музыку к стихам Налбандяна сочинил талантливый молодой самоучка, будущий армянский композитор, хоровой дирижёр, фольклорист и музыкальный просветитель Хачатур Маркари (Маркарян) – Христофор Кара-Мурза, который, как и Налбандян, старался не афишировать свое имя – автор музыки не указан даже на оригинальных нотах.
Христофор (Хачатур) Макарович Кара-Мурза родился в 1853 в Карасубазаре (сейчас это Белогорск), а умер он в 1902 в Тифлисе. Эта фамилия происходит из крымских армян купеческого сословия. Его предки и отец – уроженцы Крыма, а их предки переселились в Крым из Константинополя в начале XIX столетия. (Почему-то всегда хочется отметить, откуда и куда переселился армянин…). В 1882 году Христофор Макарович из Крыма уехал, поселившись в Тифлисе.
Кара-Мурза известен как основоположник четырехголосного армянского хорового пения. Здесь он создал первый армянский хор из 15 человек с хорошими голосовыми данными. И как раз с этим хором Кара-Мурза в 1885 году выступал с концертом в театре Арцруни с программой, состоящей из 22 номеров армянских песен, им же собранных и аранжированных в четыре голоса. И среди этих песен была впервые исполнена та самая, слова которой написал «Комс Эмануэль» – Микаэл Налбандян, кстати, тоже потомок крымских армян, переселившихся в донские степи по указу матушки Екатерины. Под этим псевдонимом «Комс Эммануэль» – Налбандян много писал для армянского журнала «Юсисапайл» («Северное сияние»)
За 17 лет своей музыкальной деятельности Кара-Мурза побывал в 47 городах, в которых организовал 90 хоров и 248 раз выступал со своими концертами. Во всех этих хорах участвовало около 6 000 человек мужчин и женщин. За это же время Христофор Макарович в различных городах собрал, обработал и аранжировал 320 армянских народных песен. Я не зря привожу эти цифры в повествовании о музыкантах. Я любуюсь их трудом и количеством вдохновения и энтузиазма исполнителей и дирижёра! Кроме этого, он проявил свои композиторские способности, написав 67 собственных произведений. В его хоре пели и Комитас, и Романос Меликян…
Аранжировка всех этих песен носила несколько простой характер, не было той глубины и сложности, которую мы находим в аранжировках у последующих армянских музыкантов – композиторов. По-видимому, простота аранжировки у Кара-Мурзы была обусловлена уровнем музыкального развития и подготовки людей, с которыми ему приходилось работать и делала их доступными для самых широких кругов слушателей, подготавливала их для восприятия более развитой и сложной музыки. Сам Комитас относился к Христофору Макаровичу очень корректно и с большим уважением. Он дал самые лестные отзывы о его творчестве, как пионера в армянской музыке, указав только на некоторую простоту его аранжировки.
Кстати, одну из любимейших народных песен «Цицернак» (слова к которой написал тоже крымчанин, выпускник Лазаревского института Геворг Додохян), обработал для хора и постоянно исполнял на своих концертах Хачатур (Христофор) Кара-Мурза. Музыку для этой ставшей народной песни выбирал Додохян сам, почему-то облюбовав одну башкирскую мелодию. Но, конечно, немного обработал в армянском духе. Некоторые музыковеды, не соблюдая событийную хронологию, присуждают эту музыку чуть ли не Ипполитову-Иванову. Но тот написал «Армянскую рапсодию» аж в 1895 году! На самом деле, Комитас дополнил к замечательному прологу и фортепианную партию, где словно слышен клёкот птицы, несколько выправил мелодию, обогатил, ударения в словах привёл в соответствие с музыкой, сделав родным для армянского звучания.
Примечательно, что Кара-Мурза весьма враждебно относился и к царскому строю, и к султанскому, и, несмотря на то, что очень стремился в св. Эчмиадзин, с духовенством он тоже не ладил. Те не признавали его четырёхголосие, а стремление распространять четырехголосное пение шельмовалось армянским духовенством как еретизм.
– Бог един! – объясняли служители церкви, и категорически возражали против участия в церковных хорах женщин, допущение которых на клирос считалось святотатством и грубым нарушением церковных канонов. Мало того! За Кара-Мурзой числился ещё один «грех», кстати, немалый. Он состоял в невенчанном браке, да ещё с православной русской женщиной, имел с ней детей и жил с ней…
Особенно Кара-Мурза любил исполнять песни, которые развивали патриотические чувства и призывали армянских трудящихся к борьбе и к защите своих прав. Эти песни он с большим трудом вносил в программу концертов, так как не было города, где бы местный градоначальник или полицмейстер не чинил бы препятствий к печатанию и к вывешиванию афиш, ссылаясь на «тенденциозный характер» песен, намеченных к исполнению на концерте. Многие армянские песни местными цензорами вычеркивались из «программы, что постоянно вызывало у Христофора Макаровича негодование и протест к режиму. А консервативная часть бакинского духовенства, постоянно выступавшая против допущения Кара-Мурза в армянскую церковь, придралась к нему за то, что он армянин-католик и потребовала от ктитора А. Меликяна совместно с настоятелем церкви сделать телеграфный запрос у эчмиадзинского католикоса о возможности допущения Кара-Мурза дирижировать церковным хором в бакинской апостольской церкви. И, конечно, на запрос поступил отрицательный ответ за подписью самого католикоса Хримяна.
Но мы продолжим рассказ о песне, ставшей гимном. Имя замечательного композитора Барсега Каначяна, которого сегодня считают автором музыки армянского гимна, впервые появляется в сборнике, изданном воспитанниками вардапета Комитаса в Константинополе намного позже, лишь в 1919 году, через 34 года! Обработка, подписанная “Барсег Каначян”, появилась в первом из четырех сборников “Гусан”, изданных учениками Комитаса. Но благодаря этой обработке (для фортепиано) мелодия стала расходиться среди диаспоры с новой силой и вообще, обрела новую жизнь!
После тифлисской премьеры в 1885 году хор Кара-Мурзы гастролирует по всему Кавказу и Крыму, дает концерты в Константинополе – песня становится популярной во всех армянских общинах. Вскоре по первым словам ее начинают именовать «Мер Айреник»: впервые под этим названием она была исполнена и в Париже – 9 апреля 1916 года на благотворительном концерте в Сорбонне, организованном в поддержку армян, пострадавших во время Геноцида. После вступительной речи президента Ассоциации Анатоля Франса, университетский хор Schola Cantorum под руководством известного композитора Венсана д'Энди исполнил армянскую патриотическую песню «Мер Айреник», которая после битвы под Сардарапатом стала гимном Первой республики, а сейчас – и гимном Третьей, принятым временно до лучшей версии.
Однако мытарства этой песни не совсем закончились. Ушлые любители балета услышали родные и любимые нотки в танце венгерских стражников в замечательном балете Александра Глазунова «Раймонда». Действительно, в тончайшей обработке русского композитора явно и чётко проглядывается мелодия нашего гимна.
Кто у кого? – вот в чём вопрос.
Поэтому ещё раз вернёмся к датам. Продолжим сопоставлять их.
Весной 1896 года директор Петербургских императорских театров И. Всеволожский заказал Александру Глазунову музыку к балету «Раймонда». Срок, отпущенный на эту работу, был крайне мал: балет уже стоял в репертуаре сезона 1897/98 года. Из Ахена он сообщает, что вовсю идет работа над «Раймондой». Примечательно, что и тут не обошлось без курорта, на этот раз сочинение её продолжалось и на курорте Висбаден, куда композитор поехал из Ахена. Там были написаны два первых акта «Раймонды». А в январе 1898 года на сцене петербургского Мариинского театра состоялась премьера «Раймонды». Кстати, в «Раймонде» много раз танцевала сама Агриппина Ваганова. Спектакль с дивной музыкой стал новым триумфом знаменитого композитора.
Конечно, жаль, что Барсег Каначян, находящийся в бегах то в Болгарии, то в Румынии и Турции, не мог присутствовать на премьере или последующих постановках в Петербурге (в 1898, 1900 и 1908гг). А уж про Христофора и говорить нечего… И уж точно, при первых же нотах венгерского чардаша оба подпрыгнули бы!
Следовательно, и скорей всего, источник мог быть и общим. Где же мог услышать замечательный русский композитор Глазунов эту мелодию? Да где угодно! Эти напевы были очень распространены в самой Италии.
И в армянских общинах.
Так что выводы делайте сами. Музыку к нашему гимну написал Христофор Кара-Мурза, Барсег Каначян включил эту песню в репертуар своего хора, немножечко обработал и опубликовал в совместном с учениками Комитаса сборнике. Песня эта была исполнена задолго до написания и премьеры «Раймонды», и могла показаться Глазунову народной.
Перед смертью Барсег Каначян попросил дочерей никогда не петь песню «Мер Айреник», из-за первых слов.
Родина наша,
нищая, бездомная,
Врагом растоптанная…
– Наша родина сейчас не бездомная, – прошептал он.
Как же он хотел защитить даже так и не увиденную им родину, где он так мечтал побывать, но не смог…
Что там греха таить, гимн Хачатуряна намного превосходит по своим музыкальным данным сегодняшний гимн. Но во времена первой республики Хачатурян ещё не начал заниматься музыкой, а когда написал его, вокруг был Советский Союз, и Третья республика выбрала временный, постаравшись отмежеваться от напоминаний недавнего прошлого…