После кровопролитных летних боев 1915 года русская и австрийская армии потеряли до половины личного состава. К началу осени обескровленные войска исчерпали всякий наступательный потенциал, перестали маневрировать и вросли в землю, отгородившись друг от друга частоколами проволочных заграждений и минными полями. На этом участке фронта наступило относительное затишье.
К середине октября зарядили унылые осенние дожди, и в траншеях под ногами противно зачавкала раскисшая окопная глина. Солдаты лишний раз старались не выходить из теплых блиндажей, и лишь иногда, понукаемые унтер-офицерами, с ворчанием выползали на позиции, где весьма небрежно постреливали в сторону австрийских окопов. Противостоящие им австрийские пехотинцы тоже не рвались в драку и часто просто палили в белый свет, даже не высовываясь из траншей.
Постепенно русские и австрийские солдаты наладили на занимаемых территориях примитивный, но более или менее приемлемый для существования быт. Постепенно они стали вести себя, как приличные соседи, давно и привычно находящиеся друг с другом в ссоре, но уже забывшие причину этой самой вражды.
Воюющие старались лишний раз не беспокоить неприятеля, не мешали людям, одетым в обмундирование вражеской армии, жить по-человечески: никогда не стреляли по полевым кухням, когда на передовую привозили обед, и по почтальонам, когда те приносили почту. Хотя по курьерам, доставлявшим на позиции приказы, и постреливали, но скорее, демонстративно и для острастки, чтобы человек не расслаблялся и не забывал, что он на войне, где могут и убить нечаянно.
Вечерами у австрийцев заводили граммофон с вальсами и ариями из опер и опереток, а в ответ из русских окопов рассыпались переливчатой трелью сразу две заливистые гармошки, звучали русские песни, а иногда один из прапорщиков, обладавший прекрасным тенором, исполнял под гитарный аккомпанемент что-нибудь для души. После исполнения романса «Милая, ты услышь меня» из австрийских окопов обычно кричали: «Bravo!». или «Bis!».
К концу ноября дожди кончились, и ударил довольно крепкий морозец. C началом зимы австрийские части неожиданно сняли с позиций и перебросили в другой район боевых действий, а их место заняли свежие германские войска.
Прошел слух, что немцы готовят большое наступление. Разведка доносила о прибытии на этот участок фронта новых воинских эшелонов и составов с военными грузами. Вскоре над русскими позициями, чуть ли не ежедневно, стал кружить вражеский аэроплан «Альбатрос» с мальтийскими крестами на крыльях. Скорее всего, с него уточнялось расположение русских войск и построенных вдоль рубежа обороны укреплений. Дважды на перехват ему вылетал русский авиатор на аэроплане «Ньюпор». Но «Альбатрос» в драку не ввязывался, сразу же набирал высоту и улетал прочь, не принимая боя.
Потом случилась какая-то суматошная и, казалось, довольно бестолковая атака неприятельской пехоты на русские окопы. Германцы наступали после очень короткой артподготовки всего тремя жиденькими цепями. Они сразу же откатились назад, когда, едва достигнув проволочных заграждений, попали под перекрестный огонь двух фланговых пулеметов.
Немецкие гренадеры ретировались с поля боя так поспешно, что шрапнельные снаряды русской артиллерии стали рваться над подступами к переднему краю обороны, когда неприятель уже укрылся в своих траншеях.
- Тоже мне – вояки! – презрительно буркнул капитан Звягинцев, опуская бинокль. – А стращали-то! Мол, немцы - не чета австрийцам, они вам покажут - почем фунт лиха! Ан вон что!.. Тикают также споро, как и любители Оффенбаха, мать их за ногу…
- Позвольте не согласиться с вами, Зиновий Евдокимович. Спектакль перед нами германцы разыгрывали… Разведали показной атакой систему огня нашего переднего края и быстро ретировались, чтобы не терять людей… - поручик Бутурлин хмыкнул и убрал свой бинокль в кофр на груди. – Военная хитрость – только и всего, господин капитан!
- Н-да!.. Полагаю, что вы правы, поручик… Что-то уж больно скоро их атака захлебнулась… Кстати, артиллеристы-то наши запаздывают… Я, пожалуй, подниму этот вопрос на первом же совещании у командира полка.
Через два дня германцы обстреляли расположение второго батальона из тяжелых полевых гаубиц калибром в пятнадцать сантиметров. Всего немцы сделали шестнадцать выстрелов. Вражеские снаряды накрыли батарею из шести трехдюймовых полковых пушек, разворотили оба пулеметных гнезда на флангах, а два крупнокалиберных снаряда разорвались прямо в первой траншее третьей роты.
Стало понятно, что рядом с линией фронта германцы установили четыре тяжелых орудия, причем, расположили их так искусно, что офицер-картограф, совершивший облет на аэроплане немецких позиций, не нашел никаких следов батареи. Рейды охотников в германский тыл тоже оказались безрезультатными. После первого и единственного артиллерийского налета гаубицы никак себя не проявляли. Закопанные в землю, они замерли в глубоких капонирах и глядели в серое небо холодными стволами, ожидая своего часа.
В середине декабря над русскими позициями опять появился германский разведывательный аэроплан. Он довольно низко покружил над окопами. Можно было увидеть даже лицо пилота в кожаном шлеме и с огромными летными очками на глазах, и офицера-наблюдателя на втором сиденье с фотографической камерой в руках. Когда авиатор погрозил русским кулаком, осерчавшие солдаты по собственной инициативе обстреляли «Альбатрос» из винтовок. У немца неожиданно заклинило мотор, и аэроплан рухнул в лесочке, рядом с оврагом, где располагался штаб полка. Германский пилот погиб, а офицера-наблюдателя удалось взять живым.
Вскоре на передовой стали появляться озабоченные высокопоставленные офицеры ставки Главного командования и Генерального штаба русской императорской армии. Несколько раз они даже осматривали неприятельские позиции, поднимаясь в воздух на аэроплане с прославленным авиатором капитаном Хмельницким.
А в конце декабря на передовую в расположение второго батальона неожиданно прибыл сам генерал-лейтенант Кудасов – видный военный инженер и автор нескольких толковых трудов по строительству фортификационных сооружений.
Генерала и сопровождающих его офицеров провели на позиции третьей роты рано утром солдаты пулеметного взвода, которым командовал подпоручик Ставрогин.
По соображениям строгой секретности офицера предупредили только за полчаса до появления высокопоставленных гостей.
Несмотря на некоторую неразбериху, вызванную спешкой, бравый офицер постарался не ударить в грязь лицом и встретил генерала почти в полуверсте от переднего края обороны, чтобы лично доставить инженера и его спутников на позиции.
Как оказалось, генерала Кудасова, кроме свитских офицеров, сопровождают еще и две молодые женщины, что вызвало у личного состава вполне понятное смятение чувств, совершенно естественное, впрочем, у слегка одичавших молодых мужчин, лишенных продолжительное время женского общества. Пикантность ситуации подогревалась еще и тем, что обе дамы показались офицерам настоящими красавицами. Старшую из них – фельдшерицу Жаворонкову, отмеченную строгой красотой зрелой русской женщины, звали Людмилой Савельевной, а совсем юную прелестницу - сестру милосердия Кудасову представили Варварой Гавриловной.
Вскоре выяснилось, что Людмиле Савельевне двадцать шесть лет, и она вдова погибшего на Балтике еще в канун Рождества 1914 года офицера-подводника. А Варвара Гавриловна недавно окончила ускоренные медицинские курсы, ей девятнадцать лет, и она родная дочь самого генерала Кудасова.
Об этом с чувством поведал офицерам третьей роты подпоручик Ставрогин, когда вышел из штабного барака к кучке любопытных. Он подкрутил усы и, рассказывая о женщинах, закатил в неописуемом восторге глаза: - Les deux dames sont charmantes, adorables, incroyables!»*(1) - Потом поцеловал кончики пальцев и добавил, щурясь, как мартовский кот: - Le charme lui-m;me crois moi!*(2)
Капитан Потапов – офицер-порученец генерала еще сообщил по секрету, что его принципал прихварывает, страдает целым букетом старческих болезней и возит с собой медичек для проведения ежедневных оздоровительных процедур, без которых его изношенный организм часто дает сбой.
Фельдшерица Жаворонкова присматривает за Кудасовым, дважды в день делает Гавриле Андреевичу массаж, иначе генералу запросто может прострелить поясницу, что уже случалось неоднократно. Без Жаворонковой генерал никуда не ездит, она даже живет в его доме в отдельной комнате. Для особо заинтересованных было специально сообщено, что к Людмиле Савельевне клинья лучше не подбивать, во избежание больших неприятностей, а к Варваре Гавриловне лучше совсем не подступаться, ибо у нее уже есть жених. Имя его пока не разглашается, но человек он – якобы такого страшного масштаба, что любым другим соискателям ее руки и приданого, страстно мечтающим породниться с генералом Кудасовым, лучше оставить эти глупые намерения и даже не пробовать попытаться вскружить ей голову.
Якобы, дочку старикан на передовую брать не хотел, но Варвара Гавриловна – особа настолько своевольная и упрямая, что делает все наперекор. И в этот раз она настояла на своем, несмотря на явную опасность такого предприятия. Девица она боевая, поведением больше напоминает шустрого мальчишку, любит стрелять из боевого оружия и скакать верхом.
Вечно хмурый командир третьей роты капитан Звягинцев желчно заметил, что баб генерал притащил на передовую для того, чтобы потом нашелся повод повесить им по военной медальке на пеньюары за подвиг временного пребывания в зоне боевых действий.
Вскоре прибыл, оповещенный вестовым командир полка полковник Протасов и полковые офицеры. Наскоро провели небольшое совещание, на котором генерал Кудасов изложил текущее положение дел на фронте и оперативные задачи войск на ближайшее время.
Едва рассвело, все вышли на позиции произвести рекогносцировку.
С появлением германцев в оставленных австрийцами полевых укреплениях благодушная обстановка на передовой закончилась. Немцы, не в пример своим союзникам, оказались вояками бескомпромиссными - они установили еще два станковых пулемета на флангах и нещадно палили по всему, что показывалось из-за бруствера. Кроме того, несколько неприятельских егерей, вооруженные маузеровскими винтовками с оптическими прицелами, довольно метко били по людям из кустов и тщательно замаскированных позиций, буквально не давая высунуть нос из окопа.
Перед рекогносцировкой полковник Протасов предупредил офицеров Генштаба, чтобы они соблюдали осторожность и берегли головы.
Напутствие оказалась не лишним. Германцы заметили активное движение в русских окопах и стали постреливать значительно активнее. В первые же часы пребывания генерала Кудасова на передовой среди нижних чинов второго батальона появились раненые.
Обеих женщин генерал приказал увести подальше и не подпускать близко к переднему краю. Сопровождать медичек назначили подпоручика Ставрогина и поручика Тропинина - одного из прибывших вместе с его превосходительством офицеров.
Поговаривали, что Тропинин - сын старого друга генерала Кудасова, с которым они в далекой юности начинали военную службу. Якобы, старик в нем души не чает, а молодой офицер подает большие надежды и ходит у генерала в любимчиках.
Тропинина намеревались оставить в расположении второго батальона на некоторое время, Он должен был внимательно изучить особенности местности для проведения неотложных инженерных работ по укреплению рубежей обороны.
ПРИМЕЧАНИЯ:
«Les deux dames sont charmantes, adorables, incroyables!»*(1) - «Обе дамы прелестны, восхитительны, изумительны!». (франц.)
«Le charme lui-m;me crois moi!»*(2) - «Само очарование, поверьте мне!» (франц.)
(продолжение следует)
Глава II - http://www.proza.ru/2019/01/29/1183