(окончание)
Предыдущая Глава XII - http://www.proza.ru/2019/01/29/1138
В начале четвертого утра в дверь арестанской аккуратно постучали. – Кого еще там черт несет! – недовольно бробурчал Ставрогин, зевая.
- Вы позволите, господа офицеры? Прошу прощения, что тревожу вас в столь ранний час… В дверном проеме возник силуэт немецкого офицера в остроконечной каске. - Это гауптман Гаас – командир гренадерской роты, солдаты которой взяли вас в плен.
- Могли бы уже не церемонится, герр гауптман, вы здесь хозяин, дьявол вас забери!
- Именно обязанности хозяина заставляют меня соблюдать надлежащий этикет с гостями, каковыми вы сейчас являетесь.
- Что вам угодно?
- Я вынужден попросить вас прогуляться со мной. Тут недалеко. Маленькая несколько неприятная формальность военного времени, господа. Это займет у нас с вами с четверть часа, не больше …
- Что-то вы слишком вежливы сегодня, герр Гаас? На днях вы вели себя совершенно иначе, орали на нас, словно похмельный прусский унтер, безобразно грозились пистолетом и даже обещали расстрелять, как собак. Словом – демонстрировали вульгарный моветон. Сдается мне – вы принесли какие-то новости?
- Да…Собственно, только одну новость, подпоручик…
- Хорошую?
- Да как вам сказать, господа… Для меня она вполне ожидаема, но вот для вас, боюсь, окажется весьма неприятным сюрпризом.
- Можете не продолжать… И так все понятно… Помогите мне, Тропинин.
Поручик помог Ставрогину подняться и надеть шинель, которой он укрывался. – Для меня это действительно неожиданно. Я полагал, что пленных в германской армии не принято расстреливать, - сказал он.
- Действительно, согласно старинным прусским военным традициям у нас проявляют милосердие к достойному противнику, захваченному на поле боя. Но по признанным во всех армиях обычаям и правилам ведения войны к таковому не относятся шпионы, саботажники и диверсанты, действующие исподтишка и бесчестно. Так что, беспощадный расстрел без соблюдения судебных формальностей – вполне справедливое наказание за такие деяния по законам военного времени.
Вы будете немедленно расстреляны, господа саботажники!
- Вы окажете нам честь и будете лично командовать нашим расстрелом, герр гауптман? – спросил Ставрогин.
- Увы, подпоручик! Я бы с удовольствием, но мне приказано только присутствовать. Это сделает ваш старый знакомый - лейтенант фон Зейдлиц, которого вы так подло провели, представившись немецкими офицерами, сбежавшими из русского плена.
Прошу на выход, господа, он с нетерпением ожидает вас снаружи со своими ребятами.
- Ого!.. Так они живы? – удивился Ставрогин. - В чем дело, поручик? Вы их не постреляли, как намеревались?
- Вероятно, промахнулся в темноте, Владимир Генрихович. Потом, должен признаться – я весьма худой стрелок!
- Эх, Гриша! Я же предупреждал вас, что это война, а не пошлый водевильчик с омерзительно благородными героями. Здесь - либо ты, либо тебя! Это надо же! Нас расстреляют эти сопливые мальчики с их плаксивым командиром. Держу пари - у них до сих пор штаны не высохли. Ладно, шлепнули бы меня одного! По большому счету - они имеют на это право. Но вы-то – их спаситель! Вы-то тут причем? О, боже, какой позор для русского офицера!
- Надеюсь, вы будете вести себя прилично на акции? Полагаю, вам сейчас лучше смириться с неизбежным! - нетерпеливо прервал его гауптман. – И поторопитесь, господа - время дорого! – строго сказал он и посторонился, пропуская офицеров мимо себя.
Ставрогин хмыкнул: - Это для вас время имеет какую-то цену, герр Гаас, а у нас его впереди будет – хоть отбавляй! Иными словами - целая вечность! Впрочем, не факт, что мы завтра же не встретимся с вами в приемной у Вельзевула. Клянусь, я успею как-нибудь наябедничать ему на вас. Возможно, мне как успешному поставщику клиентов для преисподней выйдет некоторое послабление, и мне поручать разводить огонь под котлами с грешниками. Для вас, герр Гаас, я уж постараюсь!
- Ну, хватит болтать, подпоручик! Ваше время вышло!
Луна уже зашла, но темнота не была полной, в лесу стоял морозный сумрак. Крупные звезды, рассыпанные по черному небу, светили достаточно ярко. Под их загадочным светом снег искрился голубоватыми ледяными кристаллами.
Возле протоптанной в сугробах дорожки, ведущей в глубину леса, стояли понурый лейтенант Фон Зейдлиц и шесть растерянных его приятелей-солдат. Штыки их винтовок холодно поблескивали в свете звезд.
- Гутен морген, герр лейтенант! – поздоровался подпоручик. – Затворы к винтовкам отыскали, Пауль, или будете нас штыками колоть?
- Им выдали новое оружие, господин подпоручик. Так что вам беспокоится не о чем. – мрачно буркнул фон Зейдлиц.
- Замечательно! Вы меня обрадовали, юноша. Таким образом, дебют ваш и, как я понимаю, ваших солдат в роли палачей непременно состоится. Между прочим, спешу принести извинения за то, что потерял ваш люгер. Отличный был пистолет! Кстати и за пулемет покаюсь – я его совершенно случайно сломал!
- Не разговаривайте с ним, лейтенант! – сердито крикнул Гаас.
Между стволами деревьев мелькнул свет, и на тропинке показался пожилой ефрейтор - денщик командира роты с керосиновым фонарем в руке. – Все готово, герр гауптман! – доложил он.
– Отлично! Покончим с этим делом как можно быстрее! Командуйте, лейтенант!
Солдаты взяли винтовки наизготовку и окружили русских офицеров. Лейтенант и два солдата пошли впереди, двое по бокам и еще двое – сзади. Первым перед маленькой колонной пошел денщик Гааса с керосиновым фонарем, освещавшим путь, а замыкал шествие командир немецкой гренадерской роты.
- Говорят, что вы любите петь, господа саботажники? Мне рассказывали, что в бою вы громко распевали песни, осыпая наших солдат пулями? – полюбопытствовал капитан Гаас, едва процессия тронулась в путь. – Что за странная манера петь во время боя? Чем она вызвана? Или это только некая глупая бравада, дурацкая демонстрация бесстрашия, призванная скрыть невольный испуг перед лицом смерти?
- Это потребность нашей русской души, герр капитан! Мы поем и в радости и в горе, и в труде, и в бою – всегда, когда русских переполняют эмоции, - отозвался Ставрогин. – Вам, герр Гаас, с вашей грузной немецкой педантичностью и расчетливостью, никогда этого не понять!
- Да бросьте вы, подпоручик! Это простое бахвальство! Перед лицом смерти искренне поют только сумасшедшие, не понимающие, что происходит…
- Вы так думаете, капитан?
- Совершенно уверен! Кстати, вот вы сейчас сможете порадовать своим волшебным пением солдат неприятеля, которые вскоре вас расстреляют?
- Предлагаете спеть лебединую песню по просьбе заинтересованных слушателей?
- Вот именно!
- Что вы хотите послушать, герр Гаас?
- Что-нибудь озорное и веселое из строевых солдатских песен.
- Немецких?
- Хм-м!.. Желательно, если таковые есть в вашем репертуаре…
Ставрогин ухмыльнулся и с любопытством посмотрел на Тропинина: - Ну, что, Гриша? Повеселим тевтонов? Тряхнем стариной?
- Я не против.
- Знаешь "Wenn die Soldaten»?
- Конечно! Мы ее частенько распевали на студенческих вечеринках в Берлине.
- Тогда поехали!
Ставрогин несколько раз прихлопнул в ладони, отбивая ритм, и запел:
- Wenn die Soldaten
durch die Stadt marschieren,
Offnen die Madchen
die Fenster und die Turen…*(1)
Поручик подхватил припев:
- Ei warum? Ei darum!
Ei warum? Ei darum!
Ei blo? wegen dem
Schingderassa,
Bumderassasa!
Ei blo? wegen dem
Schingderassa,
Bumderassasa!*(2)
Второй куплет неожиданно для себя поддержал капитан Гаас, захваченный внезапным порывом.
- Zweifarben Tucher,
Schnauzbart und Sterne
Herzen und kussen
Die Madchen so gerne.*(3)
Два последних куплета спели уже все вместе:
- Wenn im Felde blitzen
Bomben und Granaten,
Weinen die Madchen
Um ihre Soldaten.
Kommen die Soldaten
Wieder in die Heimat,
Sind ihre Madchen
Alle schon verheirat'.*(4)
- Браво, господа офицеры! - капитан Гаас изобразил бурные аплодисменты. - право, я получил истинное удовольствие от вашего вокала! Жаль только, что путь наш, как я и обещал, оказался таким недолгим. Я с удовольствием бы помузицировал в вами еще, господа саботажники, но, сами понимаете - служба!
Расстрельная команда остановилась на маленькой полянке, в конце которой, были вырыты две неглубокие могилы. Рядом с ними возвышались земляные холмики с торчащими из них заступами и ломами. Чуть в стороне, возле двух длинных, грубо сбитых ящиков, приплясывали на морозе и хлопали себя по бокам, чтобы согреться, четыре замезших солдата в коротких шинелях из похоронного взвода и стоял пожилой военный капеллан с молитвенником в руках.
- К сожалению, мы не нашли православного батюшку, господа, – сказал Гаас. – Быть может, наш протестанский священник устроит вас?
- Вы не против побеседовать с немецким попом, поручик? – спросил Ставрогин. Тропинин пожал плечами, - Я не возражаю. Давайте перекинемся парой слов, возможно, найдем общую тему для интересного разговора.
Ставрогин кивнул, и Гаас жестом пригласил капеллана подойти.
- Мир вам, дети мои, - сказал священник, приближаясь к офицерам и приподымая над головой молитвенник.
- Занятно! – ухмыльнулся Ставрогин. – Хорошее пожелание людям, которых убьют через несколько минут!
- Все в руках Господа, молодые люди! Совсем скоро вы предстанете перед Творцом вездесущим, не хотите ли покаяться, тем самым очиститься от греховной скверны и предстать перед Отцом Небесным с душой, освобожденной от тяжкого груза земных ошибок? Я готов принять вашу исповедь и отпустить вам грехи, как велики они бы не были, - обратился капеллан к офицерам.
- А будет ли толк от вашей помощи, святой отец? Вдруг там, - Подпоручик поглядел на звездное небо: - тоже есть принципиальные бюрократы? Вдруг они придерутся к тому, что мы принадлежим к другой конфессии и посчитают ваше заступничество за православных грешников нарушением ваших служебных обязанностей?
- Долг пастыря обязывает меня оказывать помощь любым страждущим. Все люди созданы по образу и подобию Господа нашего, мы все – его дети, из праха созданы, в прах и обратимся.
- Таким образом, можно сказать, что все люди – братья, не правда ли, святой отец? – вступил в разговор Тропиин.
- Истинно так, сын мой!
- А то, что братья убивают друг друга? Это как? Почему это допускает Создатель?
- Люди не могут знать промысла божьего, сын мой! А за смертный грех убийства, за нарушения заповеди божьей ответит каждый, кто, подобно, Каину, поднял руку на брата своего! Есть ли на тебе, сын мой, этот великий грех?
- Есть, святой отец, - ответил Тропинин. – Недавно я убил человека.
- Сожалеешь ли ты о содеянном, сын мой?
- Да, святой отец! – искренне ответил Тропинин.
- Велик грех твой, но и велика милость Господа нашего! Да простит тебя Господь, сын мой! А я отпускаю твой страшный грех и буду молиться за тебя.
- Ну, а меня вряд ли простит Всевышний, святой отец! – сказал Ставрогин с нервным смешком. – Жил во грехе, нарушал все заповеди, а народу пострелял столько, что не отмолить даже вам, слуге божьему на земле.
- Господь милостлив! Сожалеешь ли ты о содеянном, сын мой?
- Конечно, святой отец! Глупо хвастать такими подвигами перед тем, как сыграть в ящик!
- Я помолюсь за тебя, сын мой!
- Вы очень добры, святой отец!
Капеллан отступил на шаг: - Смиритесь со своей судьбой и будьте тверды, дети мои, души ваши оставляют этот мир, чтобы обрести жизнь вечную!
- Аминь!
Тропинин прочел «Отче наш». Офицеры перекрестились.
- Мы готовы, господа! – сказал Ставрогин.
- Вот, выпейте для храбрости, - Гаас протянул им жестяную фляжку. – Это коньяк. Рекомендую!
Ставрогин молча взял ее и сделал несколько глотков, потом предложил фляжку поручику. Тот тоже приложился.
- Вот и все, Владимир Генрихович! – вздохнул он, возвращая коньяк гауптману. – Прогулка окончена…
- Жаль!.. А ведь славно погуляли, Григорий Петрович!
- Наверное! - поручик пожал плечами. – Я не отказался бы прогуляться и в обратную сторону.
- Может, дадим стрекача, поручик? Темно, лес. Поиграем в прятки?
- Не солидно, Владимир Генрихович… Чистое ребячество! Еще подумают, что мы струсили.
- Ну, да!.. Тогда пошли к ямам. Покажем тевтонам славянскую стойкость перед лицом смерти.
- Так вы же немец, Ставрогин!
- Ну и что? Стойкость-то покажу чисто славянскую, никто и не догадается! Кстати, что-то мне не верится, что нас с вами сейчас укокошат эти несостоявшиеся по вашей милости мертвецы – бывшие студиозусы и университетские приятели нашего общего знакомого лейтенанта фон Зейдлица. Сдается мне – у этих смешных ребят кишка тонка для этого дела.
- Кстати, наш Миронов до последнего сомневался, что вы застрелите пленных.
- Я и сам сомневался, пока не увидел их испуганные физиономии. Тут уж все мои сомнения сразу исчезли.
Денщик командира роты немецких гренадер повесил фонарь на березовый сучок в конце небольшой очищенной от снега площадки и указал рукой: - Встаньте сюда, господа! Потом, не торопясь, вытащил из кармана шинели два лоскута материи и заботливо справился: - Завязать вам глаза?
- Не стоит, ефрейтор. Впрочем, мы не станем особенно возражать, если вы захотите завязать глаза молодцам, что сейчас будут стрелять в нас, - отмахнулся Ставрогин.
- Ну, как хотите! - ефрейтор хмыкнул и пошел к солдатам из похоронной команды, стоявшим в стороне.
К русским неожиданно подбежал лейтенант фон Зейдлиц и поднес руку к виску:
– Я прошу прощения, господа офицеры! Я… мне… Мне приказали… Пришлось подчиниться, таким образом! Я не хотел!
- Да будет вам, милый юноша! – похлопал его по плечу Тропинин. – Делайте то, что вам приказали. Вы человек подневольный!
- Как же это? Все это невозможно глупо!
- Командуйте, лейтенант! Это ваш служебный долг! Привыкайте к тому, что на войне люди убивают друг друга по обязанности, а не по собственному желанию. Тропинин подал лейтенанту руку. – Надеюсь, вы не откажетесь обменяться со мной рукопожатием напоследок?
Фон Зейдлиц вцепился в протянутую ему руку, видимо, хотел что-то сказать, но только промычал что-то совсем нечленораздельное. Казалось, он был готов расплакаться.
- Это черт знает, что такое! Только слезливых объятий не хватает! Какой позор! – потерял терпение командир роты Гаас и прикрикнул: – Возьмите себя в руки, лейтенант! Исполните, наконец, свой солдатский долг, черт бы вас побрал!
- Ступайте же, лейтенант! – Тропинин легонько оттолкнул юношу. - Прощайте!
Фон Зейдлиц машинально повернулся и пошел прочь от офицеров деревянной походкой раздавленного обстоятельствами человека.
- Вы собираетесь выполнять свои служебные обязанности, лейтенант? Если вы отказываетесь расстреливать диверсантов, я прикажу немедленно арестовать вас за невыполнение приказа! Я отдам вас под суд, фон Зейдлиц! – гауптман подошел к молодому офицеру и тряхнул его за плечо: - Очнитесь же, наконец! Вы - офицер рейхсвера! Вы меня слышите?
Лейтенант не отвечал и смотрел перед собой ничего не видящими глазами.
- Так!.. Ну и дела! Я такое встречаю впервые! Ну, хорошо же! – Гаас огляделся, увидел денщика и крикнул ему: - Ко мне, Курт, быстро!
Когда пожилой ефрейтор подбежал к нему, гауптман сунул ему в руки фляжку с коньяком и сказал: - Уведи этого размазню куда-нибудь подальше и дай мальчику выпить... Тысяча чертей! Похоже, что он сам не свой и сейчас испустит дух!
Ефрейтор взял фон Зейдлица под локоть и повел прочь.
Гаас повернулся к стрелкам и скомандовал: - Равняйсь!
Он выхватил саблю и взмахнул ею: - Ружья на руку! Стрельба шеренгой! Заряжай!
Солдаты медлили.
- Тысяча чертей! Заряжай, ублюдки! – загремел гауптман.
На этот раз солдаты повиновались, защелкали затворы.
- Целься!
Гренадеры вскинули ружья. Гауптман махнул саблей: - Огонь!
Шеренга стрелков дернулась, потом замерла, солдаты стояли неподвижно, их винтовки молчали.
- Что такое?! Огонь, я приказываю! Огонь!
Солдаты неуклюже топтались в строю, опустив к земле стволы винтовок.
- Проклятье! - гауптман отшвырнул в снег саблю и схватился за пистолет: - Клянусь, сейчас я пристрелю любого из вас, кто не выполнит мой приказ! Даю вам еще один шанс, молокососы! Отделение, целься! Огонь!
Грянул нестройный залп, потом бухнул последний запоздавший выстрел. Оба русских офицера остались стоять на ногах. Гаас разразился ругательствами.
Неожиданно совсем рядом послышался топот конских копыт. На поляну стремительно выскочил всадник. Он кричал: - Стой! Стой! Остановите казнь!
Верховой осадил храпящего коня рядом с Гаасом и, не слезая с седла, представился: - Я обер-лейтенант Шерманн, доставил пакет из штаба дивизии от генерала Венцеля. Слава Богу успел! Расстрел русских диверсантов отменяется! Их обменяют на офицера Генерального штаба обер-лейтенанта Штрауха. Приказ командира дивизии!
- Черт знает что творится! – гауптман Гаас вложил парабеллум в кобуру. - Солдаты, по всей видости, стреляли в воздух, - усмехнулся он и крикнул русским офицерам: - Редко кому везет, как повезло вам сегодня, господа! Сейчас вернется мой денщик, у него моя флажка с коньяком. Мы ее допьем с вами, если, конечно, ее еще не вылакал этот невозможный слюньтяй – лейтенент фон Зейдлиц, чтоб его! Надеюсь, вы не откажетесь выпить за его здоровье, будь он неладен! И за этих олухов, которыми он командовал. Я им, конечно всыплю, как положено, пропади они пропадом!
- С удовольствием, и за вас выпьем, герр Гаас, чтоб вы провалились! – засмеялся в ответ подпоручик Ставрогин и продекламировал:
«Солдаты все – товарищи,
Хотя врагами были.
Меч вытащил - руби;
Ружье нацелил -
Стреляй другому в сердце.
Если ж мир,
Иль перемирье, или что иное.
Сталь кинут в ножны и
Притушат трут в замке фитильном -
Все мы братья вновь!»
- Это же не вы сочинили, подпоручик? – спросил гауптман.
- Нет, конечно!
- А кто?
- Джордж Гордон Байрон. У него есть пьеса «Вернер или Наследство»
- Не читал.
- Ну и зря! Культурный человек должен знать и высокую поэзию, не только команды при расстреле пленных.
- Пустое! Стихоплеты слишком оторваны от жизни, они ее совсем не знают! Кстати, подпоручик, что вы сделаете, если мы когда-нибудь встретимся с вами в бою лицом к лицу?
- Я вас убью, гауптман! Но с удовольствием бы выпил с вами сегодня!
- Ну, что же... Весьма откровенно! В таком случае, я приглашаю вас к себе, господа русские офицеры. Мы славно проведем время как братья-солдаты, которым, быть может, уже завтра придется истребить друг друга в сражении. А пока это премерзское завтра не наступило, мы крепко выпьем и повеселимся!
Э П И Л О Г
На следующий день поручика Тропинина и подпоручика Ставрогина обменяли на офицера рейхсвера обер-лейтенанта Штрауха. А еще через два дня в расположение соседнего полка вышли оставшиеся в живых охотники из команды рейдеров, совершивших диверсию против батареи немецких тяжелых гаубиц: израненные и обмороженные поручик Бутурлин и три его солдата.
***
Для подпоручика Тропинина и подпоручика Ставрогина их приключение с прогулкой по окрестностям окончилось вполне благополучно. Ставрогин угодил в госпиталь. У него сильно воспалилась и загноилась рана на простреленном плече. Доктора боялись, что начинается Антонов огонь*(5) и даже собирались отрезать подпоручику левую руку. Однако, все обошлось. После выписки из госпиталя Ставрогин уже не вернулся в родной полк, а напросился служить в летучий отряд. Война затягивалась, и в это время вспомнили об опыте Отечественной войны 1812 года. В тылах немецкой армии начинали действовать небольшие воинские команды, организованные по типу партизанских отрядов. Они действовали автономно: грабили вражеские обозы, нападали на небольшие гарнизоны, перерезали неприятельские коммуникации, уничтожая из засад курьеров и отдельные группы германских военнослужащих. Новоявленные партизаны никому не подчинялись, и напоминали свирепые волчьи стаи, бесчинствующие на лесных дорогах. Разгульная жизнь лесных разбойников Ставрогину понравилась. Он близко сошелся и даже подружился с командиром отряда - остзейским бароном Унгерном, хотя посмеивался над его увлечением астрологией и мистикой.
Посадить под арест поручика Тропинина после возвращения последнего из немецкого плена командиру Уманьского полка не удалось. Прознав о чудесном спасении любимца, генерал Кудасов прислал за ним своего адьютанта на служебном автомобиле с приказом доставить поручика лично к нему, и тем самым уберег Григория Петровича от гнева сурового полковника.
***
Нижний чин Миронов Никита Миронович весной 1916 года попал в плен. Работал на ферме в поместье немецкой землевладелицы-аристократки сначала скотником, потом управляющим. Вернулся домой только в 1925 году. Как завистливо говорили односельчане: - Мы тут с голоду пухли, а он приехал как фон-барон! В хорошей одеже, с тремя чемоданами добра и при часах!
Никита Миронович всю жизнь прожил в деревне под Тверью (г.Калинин в советское время), пользовался большим уважением односельчан, работал счетоводом в колхозе. Умер в 1976 году в возрасте 88 лет.
***
Поручик Тропинин Григорий Петрович до Октябрьского переворота служил в Генеральном штабе. Революцию не принял. Был активным участником Белого движения. После падения Крыма эмигрировал в Южную Америку. Жил в Аргентине, Уругвае и Парагвае. В 1932 году с началом Чакской*(6) войны принял предложение парагвайского правительства и поступил добровольцем в армию Парагвая в чине капитана. Блестяще проявил себя в военных действиях. К концу войны был уже генералом и командовал всей тяжелой артиллерией республики. Впоследствии руководил артиллерийским военным училищем в Асунсьоне. Награжден высшими военными наградами Парагвая. Скончался в 1983 году в возрасте 91 года. Прах его погребен на мемориальном воинском кладбище в Асунсьоне, где обычно хоронят национальных героев страны.
***
Ставрогин Владимир Генрихович после Октябрьской революции служил у белых. После разгрома белого движения в Сибири, воевал в Монголии в отряде Черного барона Унгерна. Вместе со своим командиром принял буддизм. Был смертельно ранен в бою с китайскими солдатами при взятии Урги частями барона Унгерна зимой 1921 года.
Могила, в которой он похоронен, до сих пор служит местом паломничества верующих буддистов. Монголы почитают его как святого воителя.
Считается, что дух бесстрашного русского воина приносит удачу, оберегает храбрецов, а также помогает всем, кто сражается за свою страну.
ПРИМЕЧАНИЕ:
*(1) - Когда солдаты маршируют по городу,
Открывают девушки окна и двери.
*(2) - А почему? А потому!
А почему? А потому!
А только из-за
Шингдерасса!
Бумдерассаса!
А только из-за
Шингдерасса!
Бумдерассаса!
*(3) - Двухцветные платки, усы и звезды
Прижимают к сердцу и целуют девушки так охотно.
*(4) - Когда в поле взрываются бомбы и гранаты,
Девушки плачут по своим солдатам.
Когда солдаты возвращаются на Родину,
Их девушки все уже замужем.
(Автор перевода — Олег Лобачев)
Антонов огонь*(5) – газовая гангрена
Чакская война*(6) – война между Боливией и Парагваем 1932-1935 гг. за территорию Гранд-Чако. Самая кровопролитная латиноамериканская война ХХ века.
г.Москва
2018-2019 год