Полным-полны коврами всех мастей были наши дома!
Они были на полу, на стенах, были маленькие коврики в прихожих, резиновые у дверей снаружи, текстильные внутри, в тряпку у двери заворачивался кот и точил когти обо все ковры.
На стенах висели «гобелены» с оленями, с охотой, вышитые бабушками гладью лебеди и лоскутные панно, на стенах на металлических колечках «для тепла и тишины» висели огромные красные ковры с восточными орнаментами, по ним тоже с удовольствием бегали коты, преодолевая гравитацию.
У нас на стенах потом ковров не было: мама была категорически против.
Зимой, представляете, даже в городе был снег, всю зиму по календарю от начала до конца. Белый снег.
В яблоневом саду он был такой глубокий, что мы с братом строили себе кратеры на полянке - просто окапывались на глубину снежного покрова, забирались в эти ямы и насыпали по краям стены. Сидели там, довольные, кидали друг в друга снежки катапультой из лопат, выструганных для нас папой.
А того раньше, говорят, и вовсе сугробы были по самые окна!
В морозные дни, когда насыпало много сухого чистого снега, все вытаскивали свои ковры на улицу почистить.
Скатывали их, как блины, в трубочку, брали веники и выбивалки.
Я вот всегда думала, что выбивалки имеют своё немного научное название. Вот, например, штука для смахивания пыли, на минуточку, пипидастром зовётся, а это просто «выбивалка»!
У нас их было две: пластиковая чёрная, похожая на карту земного шара в контурных картах, и старая, видавшая виды, железная в проволочной оплётке в виде кренделька.
Папа выносил ковры, а мы с братом - всё остальное.
Процесс этот был занимательный: ковёр расправляли на снегу, закидывали снег лопатками и вениками, давали немного отдохнуть, полежать, а потом лупили выбивалкой, что есть мочи по всей поверхности.
Потом снег сметался, ковёр переворачивался - перекладывали на другое место - вся пыль и грязь оставались чумазым оттиском на утоптанном снегу.
Теперь уже другую сторону закидывали снегом, давали полежать и снова хлопали выбивалкой, до тех пор пока не оставалось грязных отпечатков на земле. Веником бить было нельзя: от усердия он иногда ломался.
Потом ковёр отряхивали от снега, по мере скатывания в рулон обметали его веником с двух сторон, и коврик стоял на морозе ждал, пока мы нагуляемся.
Если снег был липким, то попутно мы успевали ещё слепить пару снежных баб, построить крепость, промокнуть до трусов и накатать огромных комов - таких огромных, что не было сил сдвинуть их с места, и даже папа не мог их поднять.
Снежных баб лепили там, где их можно было увидеть из окна. Потом переживали за них, выглядывали вечером: как они там бедные – не замерзли ли?
Пока мы чистили на улице ковры, мама обычно наводила дома порядок: мыла полы и стирала бельё в стиральной машинке "ЗВи" - такой огромной, на полкоридора, квадратной, с двумя часовыми механизмами. Складывалось впечатление, что их габариты были рассчитаны под совмещенный санузел в пятиэтажках, поставил и забыл - мы же жили в башне и катали своё сокровище по коридору от стирки к стирке.
Пользовались ею только для крупных вещей: пододеяльников и другого постельного белья. Подкатывали её, как Мойдодыра, к самой ванной, и начиналась стирка. Нам обычно доверяли самое важное: подержать шланг над ванной, когда сливалась вода и заправить резиновый блинчик в центрифугу поверх выложенного на отжим белья.
Во время отжима пол ходил ходуном, наверное, все соседи сверху и снизу знали, что мы стираем.
В остальное время машинка стояла в коридоре и прикидывалась туалетным столиком.
Потом стали появляться пылесосы, шумные под стать своим именам «Ракета», «Буран», «Вихрь». Всё реже выносили коврики на улицу, всё меньше выпадало снега, всё меньше люди стали разговаривать.
Может, и не в коврах да не в пылесосах дело, но что-то в этом есть.
У нас была синяя «Ракета» - кошмар нашего кота, почти таким же домоправительница мешала Карлсону плюшками баловаться. Жил он долго, и даже после того, как отец с ним что-то нашаманил, ещё многие годы раздувал нам угли в мангале.
С мороза чистые ковры заносили домой, расстилали по местам.
Дом наполнялся запахом промороженной мокрой шерсти.
Запахом только что постиранного белья, замороженного белья, принесенного с балкона.
Дом наполнялся настоящей свежестью.