***
Центральную площадь перекрыли в семь утра, предварительно собравшись и проведя тщательный инструктаж каждому патрулю. Прилегающие к ней улицы после небольшого совещания руководства силовых структур города закрыли ближе к девяти, а еще через час подтянули к оцеплению два десятка поливомоечных машин.
Все ждали.
***
- Ну что, Вас как всегда, – прощебетала Вика, закрепляя на моей шее белый бумажный воротничок и пряча мою одежду под серый парикмахерский балахон.
- Как всегда, - выдохнул я и посмотрел в зеркало, отмечая про себя новую прическу парикмахера. В этот раз ее волосы представляла из себя нечто из области современных веяний, где всякое искусство выражается с помощью прямых линий и дополняется неестественно яркими цветами. Моя же голова давно перестала представлять из себя интерес для хорошего мастера т.к. сделать из нее что-то стоящее уже ни кому и никогда не удастся - количество волос на ней убывало с геометрической прогрессией по отношению к моему возрасту.
- Что уже пора, - задал я риторический вопрос чтобы заполнить паузу в течении которой Вика приглядывалась к моей прическе немного разросшейся по бокам и значительно поредевшей сверху, и делала для себя в уме какие-то выводы.
«Пора» - была в том смысле, что однажды, какое-то количество стрижек назад она пообещала без всяких скидок на служебное положение сообщить о том, что время носить прическу у меня прошло, и настала пора показать миру натуральную форму моего черепа.
- Не пора, - подвела итог своим размышлениям девушка и привычными движениями принялась стрекотать надо мною ножницами.
- Это хорошо, - подумал я и закрыл глаза прислушиваясь не сколько к звуку ножниц сколько к разговору, несущемуся из радиоприемника стоявшему где то в районе окна. Отдельный фразы уже долетали до меня, но только теперь я понял, что в прямом эфире обсуждается какой-то профессиональный праздник. Кто нынче «гуляет» разобрать не удалось, так как Вика перешла с легкой артиллерии на более тяжелую, точнее с ножниц на машинку, и механический гул на какое-то время отрезал голос диктора от моего слуха.
- А когда у нас день парикмахера, - спросил я, воспользовавшись перерывом в работе машинки и внезапно почувствовал, что накопившаяся за день усталость надавила на веки и пытается отключить сознание.
- А дня парикмахера нету, у нас один праздник вместе с…………….
***
- Ерунда все это, – выдавил из себя Глеб, пытаясь, справится с зевком, который с силой грузового домкрата раздвигал его челюсти. - Ну, побесятся немного, как всегда и пойдут по домам водку пить, что они не люди что ли.
- Хорошо бы, - поддакнул ему я глядя на прибывающую на площадь толпу и в очередной раз поражаясь количеству парикмахеров работающих в городе. Складывалось ощущение, что их тысячи, хотя наметанный взгляд выдавал цифру около шести сотен.
- Да понаехали, - словно угадав мои мысли продолжил Глеб, и снова не справившись с внутренними силами сладко зевнул. – Говорят, что со всей области собираются ножницами перед мэрией помахать. Все обещают руководству города принародное обрезание устроить. И вроде нормальные люди, а на один день в году просто с катушек сходят.
- Полтора миллиона человек в городе, плюс область – примерно полмиллиона и того около двух, - прикидывал про себя я пытаясь логично рассчитать количество людей этой профессии могущих посетить раскинувшуюся перед нами площадь. - Человек в среднем ходит в парикмахерскую один раз в 3 месяца, значит 4 посещения в год, минус тех, кто стрижется дома или не стрижется вообще, а таких у нас половина - в итоге получается 4 миллиона посещений парикмахеров за год. Делим это на 365 дней в году, отнимаем праздники, выходные и отпуска, и получаем примерно 15 тысяч посещений ежедневно.
- Во, глянь, транспаранты подвезли, - перебил мои мысли напарник и кивнул в сторону грузовой машины пропущенной через заграждения на площадь. – Сейчас разворачивать начнут и поржем.
- Угу, - поддакнул я и продолжил свои вычисления. – Значит 15 тысяч посещений, а с учетом затраты времени минимум 1 час на каждого человека и 8-ми часового рабочего дня получается, что мастеров ножниц и расчески у нас в области примерно две тысячи человек.
- Смотри, смотри, ну молодцы они все-таки, с юмором плакаты пишут, – кивнул в сторону грузовика Глеб и снова зевнул.
На площади уже разворачивались черно-белые стяги с надписями - «Парикмахер – это звучит гордо», «Выше ножницы», «Настрижем себе купюр» и красно - белые с более эксцентричными лозунгами – «Стричь - не резать», «Ухо мастеру не помеха», «Презрение лысым» и.т.д..
Упоминая о Глебе, просто, не могу не рассказать о том, что по приходу в органы для меня этот человек был эталоном настоящего милиционера. Его абсолютно пофигистическое настроение, превалирующее над всеми жизненными невзгодами, и абсолютная симпатия и человеколюбие к личности как к таковой казалось не просто естественной, а именно жизненно и профессионально необходимой. Выдерживать те психологические и физические нагрузки, что сваливались на наши плечи, и головы без поддержки таких людей как он - мне казалось просто невозможным. Не принимая цели и идей структуры всерьез и отдаваясь на оказание реальной помощи конкретному человеку Глеб заслужил в наших кругах и кругах граждан имевших повод обратится к нам уважение и понимание, а в кругах начальства – славу опасного спорщика и лидера масс низшего офицерского состава не упускающего не одной возможности морально вставить палку в колесо городского руководства силовых структур.
Жил он как большинство молодых и не связанных с высшим руководством офицеров в рабочем общежитии на 15 квадратных метрах с женой – врачом скорой помощи и сыном. Из всех возможных плюсов у этой комнаты был один – близкое расположение к работе. Не единожды, приглашая нас к себе на обед, он варил, купленные на общие деньги пельмени и рассказывал, как он ухитрился пробраться в это общежитие и как ему повезло.
- А что, - характеризовал свое жилищное положение Глеб, - у нас с женой любовь, полное взаимопонимание и уважение друг к другу, а откуда меня вперед головой понесут – из общежития, или из трехэтажного коттеджа мне уже будет все равно.
Забегая вперед, скажу, что правило об отсутствии проблемы при нежелании ее видеть – точно работает, иначе как объяснить внезапно решившуюся у этой семье жилищную проблему. Нет, чуда как такового не случилось и ГУВД не выделило из своих фондов финансы на покупку жилья для нуждающегося сотрудника, а просто в один из вызовов скорой помощи жена Глеба приехала к одинокой бабушке пожелавшей оставить свою квартиру за заботу и уход так понравившейся ей медсестры. Старушка эта, через пару месяцев после написания завещания скончалась, и Глебка нежданно и негаданно стал обладателем двухкомнатной квартиры и предметом нескончаемых насмешек об бессовестно отправленной на тот свет еще вполне здоровой старушки.
***
Примерно через полчаса началось.
На трибуну взобрался какой-то пожилой мужчина и отчаянно размахивая у себя над головой огромными ножницами, явно предназначенными для стрижки газонов, принялся выкрикивать неразборчивые для нас из-за расстояния, но очень приятные собравшимся, лозунги. После каждого предложения его речь прерывалась бурными аплодисментами. Напоследок он очень виртуозно помахал своим железным инструментом над головой и с проворством настоящего ниндзя засадил ножницы по самую рукоятку в трибуну.
Толпа ликовала.
Следом за ним выступила какая-то рыжая девица, отчаянно жестикулирующая тремя расческами в одной руке и менее грозными из-за меньшего размера ножницами в другой. Закончив речь, она повторила фокус с ножницами, а расчески с проворством австралийского аборигена метающего бумеранги запустила в сторону здания мэрии. С некоторым запозданием до нас донесся звук разбитого стекла.
- Ух ты, добросила, - восхитился Глеб поборов очередной приступ зевоты так и не оставившей его в покое, и включил погромче радиостанцию на волнах которой кто-то из находившихся ближе к трибуне милиционеров комментировал там происходящее.
- Окно на втором этаже, - произнесло радио, - две другие не долетели.
- Слабачка, - сделал заключение Глеб и сел в машину. – Из трех всего одно попадание.
На окна мэрии опустили железные жалюзи.
Дальше пошло, как по накатанной – люди выходили на трибуну, говорили, присоединяли свои ножницы к уже воткнутым, метали расчески, фены и прочее барахло в сторону мэрии и уходили.
Я начал терять нить происходящего, а напарник так просто захрапел сидя в машине, когда выступления внезапно закончились.
- Всем повышенное внимание, - донеслось из динамика радиостанции. - Колонна начинает движение, начинает движение.
***
Первым принял на себя удар ОМОН. И хотя их бойцы были подготовлены лучше всех остальных обеспечивающих данное мероприятие, простояли они ровно пять минут. Словно огромная океанская волна митингующие отодвинули заслон и река, из пестрой и многоголосой толпы ринулась вниз по проспекту.
- Хана елочкам. – выдохнул я глядя на то, как еще три месяца назад высаженные на аллее разделяющей центральный проспект деревья, а точнее то, что от них осталось, замелькало в воздухе.
- Да уж, – добавил Глеб выбираясь из машины и поправляя фуражку. - Хорошо, что столбы освещения железные, а не деревянные как были раньше.
Толпа тем временем подошла к выстроенным в ряд поливомоечным машинам и сбавила ход. Получить бесплатный, холодный душ желающих было немного. Однако задние поднажали и передним оставалось только прикрываться от враз заработавших машин транспарантами и зонтами.
В ответ на хлынувший поток воды из толпы вылетел град ножниц и железных расчесок и со свистом скрылся на той стороне водяной завесы. Через мгновенье оттуда послышался звон разбитого стекла и нецензурная брань. Еще через минуту водопад иссяк, и перед мокрой и обозленной толпой предстала картина, напоминающая разбегающуюся стаю тараканов. Только вместо насекомых в разные стороны разбегались люди в оранжевых жилетах, а в боковые улочки улепетывали, поблескивая разбитыми фарами и лобовыми стеклами поливомойки.
Митингующие ликовали.
- Ну все, - произнес Глеб и махнул рукой в сторону орущих и подбрасывающих в небо головные уборы и искусственные косички парикмахеров. – раз косички в небо, значит сейчас по домам разбредаться будут.
- Хорошо бы, - подумал я, - а то завтра нам опять на перекрытие.
Словно услышав мои мысли, напарник поглядел на часы и присвистнул: - Ба, да завтра же второе августа, десантура гудеть будет, в фонтанах купаться, а нам опять в шесть утра на развод и в перекрытие.
- Десантура не эти, - кивнул я в сторону разбредающихся с площади парикмахеров, - у них нет традиции подстригать центральную аллею, а фонтаны это не в счет.
- Точно, - кивнул Глеб и полез в машину.
***
- И никаких праздников!
Вика выключила фен, сдувавший с моих плеч состриженные волосы, а я отчаянно моргал, глядя на себя в зеркало и пытаясь сообразить, что за ерунда мне только что привиделась. Какие-то парикмахеры, летающие ножницы и косички. Бред.
- А в прошлом году, - судя по интонации, она продолжала свою мысль, начало которой я проспал, - наш директор так прямо и заявил: - Хотите праздника, отдыхайте за свой счет, у нас рыночная экономика.
Отточенными движениями Вика освободила меня от воротничка и покрывала и разрешила подняться из кресла. До конца не проснувшись, я пробормотал что-то насчет благодарности, одел куртку, и уже подойдя к выходу обернувшись, спросил:
- Ну, так когда же у нас все-таки день парикмахера?
Ноябрь 2008г.